Илья Попов
Крах всего святого
Все те летописи, хроники и книги, что я успел прочитать за все годы, внесли свою лепту – многие слова я понимал с первого взгляда, смысл некоторых приходил ко мне позже, оставшиеся же буквы со временем стали складывались в предложения, а они – в тексты ритуалов, обрядов и заклинаний. Большей частью из них я и не думал овладеть – те требовали не только сверхчеловеческих способностей, но важно было и место процесса, нужный час, положение звезд на небе и даже точный возраст того, кто их произносит. Но даже за несколько прочитанных страниц я узнал куда боле, чем постиг за все предыдущие года. И история, произошедшая в Мьезе, как я полагаю, имеет отношение как раз к одной из записей – на одной из страниц книги описывается ритуал, способный пробудить мертвых и подчинить своей воле. Могучее волшебство, что подвластно только единицам, но если, скажем, у них будет некий проводник… Они могут призвать великие силы даже будучи простыми людьми.
Аль-Хайи на короткое время замолчал, глядя на полыхающие поленья, а потом перевел взгляд на Матиаса.
– Верите ли вы в мой рассказ или считаете меня сумасшедшим?
Глядя в темные глаза Аль-Хайи, Матиас хотел было рассмеяться над услышанной историей, как над какой-нибудь нелепой сплетней и лечь спать, чтобы на следующий день и не вспомнить этот разговор. Но, пускай не умом, а сердцем – самыми скрытыми фибрами своей души – Матиас почему-то знал, что Аль-Хайи не врет и не пытается обмануть. Он действительно побывал в Кристальном Городе. Он видел руины погибшей цивилизации. И он… Нет, Аль-Хайи никак не походил на умалишенного – либо же сам Матиас тоже сошел с ума.
А когда же Аль-Хайи, видя смятение Матиас, достал из сумки толстую книгу, положил на стол и придвинул ее поближе к Матиасу, тот и вовсе лишился дара речи; тяжелый фолиант хоть с первого взгляда и не отличался от прочих книг, стоявших на его полках, но точно завораживал, гипнотизировал, нашептывал, предлагал взять себя в руки. Матиас дотронулся до книги пальцем… И тотчас в ужасе отдернул ладонь, поняв, чьей кожей переплетен фолиант.
От резкого крика птицы за окном Матиас едва не вскрикнул сам – кинув взгляд сквозь чуть приоткрытые ставни, он увидел, что уже начало светать.
– То есть вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что в Мьезе, быть может, находится то, что лежит за гранью нашего понимания, – Аль-Хайи наклонился вперед и вцепился пальцами в подлокотники. Глаза его сверкали, а неторопливая речь перетекла в возбужденный нетерпеливый шепот. – Некий артефакт, наподобие этой книги, а то и куда могущественней. Порох? Забудьте – детская забава! Вы получите то, что сделает вас героем не для одной страны – для целого мира! Континенты будут содрогаться, услышав ваше имя, а целые народы начнут почитать вас за живое божество. Вы и понятия не имеете, какие знания мы можем получить, лишь протянув руку…
Видимо, Аль-Хайи узаметил ужас на лице Матиаса – что был поражен не только историей иноземца и его находкой, но последними словами, произнесенными им вслух – так как откашлялся и продолжил уже куда более ровным тоном:
– Понимаю, что сложно принять все сразу в один миг. Подумайте вот о чем – не сталь, пронзающая плоть, убивает человека, а рука, что держит рукоять. Оружие можно применить во зло, а можно – во спасение. И лишь вам решать, как поступать с тем, что мы можем обнаружить – если, конечно, тот человек в Мьезе и впрямь видел то, что видел. Отриньте закостенелые устои, что связывают вас цепями, и вы обеспечите счастье вашему королевству на сотни лет вперед. Но вот вам пища для размышления – если я вру, то, по сути, вы ничего не теряете. Однако если я прав, как вам мысль о том, что силой этой может – если уже не пытается сделать это! – завладеть Черный Принц?
А ведь Аль-Хайи прав. С каждым мгновением сомнения Матиаса рассыпались одно за другим. Вдобавок – даже если Аль-Хайи ошибается, он без труда сможет вызнать, что произошло в ночь на Проводы на самом деле. Однако если Мьезе действительно могло таиться нечто подобное… Оно ни в коем случае не должно попасть в руки предателей.
– Я попрошу вас отправиться в Мьезу этим же утром, – Матиас кинул последний взгляд на книгу, которая через миг снова исчезла в сумке Аль-Хайи. – Вам будет выдан вооруженный отряд – разузнайте, что произошло в городе на праздник… и в чем бы не была причина, возьмите ее под свой контроль.
– Будет исполнено, мой король, – улыбнулся Аль-Хайи, откинулся на на обитую бархатом спинку и поднял пред собой кубок. – Вы не пожалеете о своем решении. Я клянусь.
Глава 20
Сеящий зло, зло и пожинает.
Визрийская поговорка
Северин не жалел ни людей, ни лошадей. С тех пор, как они покинули лагерь Раймунда, прошло уже несколько дней, и почти все это время провели в седлах – поднимались, едва рассветало, и останавливались лишь для того, чтобы перекусить и поспать. Но к радости Этьена – и неудовольствию прочих – их продвижение заметно замедляли путники и селения, что нередко попадались на пути. Северин велел объезжать и тех и тех, а если это не удавалось, весь отряд сходил с дороги и ждал, пока всадники или крестьяне не скроются за горизонтом.
Поначалу Этьен ехал вместе с длинным худым мужчиной по прозвищу Кол, и, признаться, это оказалось тем еще испытанием – тот постоянно жевал какие-то травы, которые красили его губы с зубами в зеленый цвет, и воняли травы те так едко, что вскоре Этьену пришлось научиться дышать ртом, а не носом.
Но вот несколько человек во главе с Лягвой отлучились до какой-то деревеньки, что находилась в лиге от их лагеря, и вернулись, ведя под уздцы небольшую серую кобылку. Хоть Этьен теперь и ехал самостоятельно, но сбежать он не пытался – хотя и постоянно размышлял об этом – прекрасно понимая, что сделает только хуже. Лошадь его была не скаковая, ехал он всегда посередке, поэтому глаз с него не спускали, да и всадник из него был не очень.
Однако Этьен все еще тешил себя надеждой, что его исчезновение заметили, и частенько оглядывался назад, трясясь в неудобном не по росту седле – вдруг там покажутся люди Раймунда? Этьен все еще задавался вопросом, почему Северин взял его с собой, а не убил на месте – может быть, Северин тоже думает, что за ними идет погоня и в случае чего попробует использовать Этьена как заложника? Но не думается, что кто-то отступится от мести, чтобы спасти жизнь простого оруженосца – если честно, Этьен сам бы предпочел умереть, если то потребуется для кары предателей.
– Че все за спину пыришь? Соскучился херососу в черной маске? – хмыкнул Лягва, что ехал по правую руку от Этьена.
Он поджал губы и промолчал, даже не взглянув в сторону Лягвы, однако тот все не унимался:
– Гляжу, не особо ты говорливый стал, когда вокруг ни одной юбки, за которую спрятаться можно, а, сосунок?
– Че ты привязался к парню, как репей на задницу, – зевнул Бурый, немолодой мужчина со смуглой кожей и чуть раскосыми глазами.
– Захотел – и привязался, – буркнул Лягва. – Тебе-то что? Слышишь, сопляк, а твой Черный Принц и впрямь только с мужиками время проводил, а на баб даже смотреть отказывался? Тогда понятно, чего ты такой…
– Заткни пасть, – бросил за спину Северин, ехавший впереди.
Лягва клацнул зубами, кинул в сторону Северина недовольный взгляд, но все же умолк. Этьен же взглянул Северина, силясь понять – Северин изначально был верен Моро, или же предал Раймунда уже будучи под его знаменами? Что двигало рукой Северина – личная обида или верность короне? С тех пор, как Этьен покинул монастырь, в его жизни появилось множество неразрешенных вопросов, которые, похоже, так и останутся без ответа.
На исходе третьего дня, почти за полночь, их отряд остановился на ночлег в небольшом пролеске. Проехали они с утра всего ничего, не больше нескольких лиг – сначала их задержал отряд всадников, скакавших навстречу, а потом останки разграбленного обоза. Стоя на высоком холме, Этьен видел, что, скорее всего, то было делом рук бандитов – телеги были усыпаны длинными стрелами, как и тела несчастных, которым не посчастливилось выбрать последнюю для них дорогу, а коней нападавшие, скорее всего, увели с собой; но вот теперь место сражения стало пиром для пары горгонов.
Медлительные существа походили на гигантских аморфных летучих мышей; с чуть вытянутой квадратной тупой мордой, пастью, напоминающей капкан – раскрывалась она так широко, что тварь могла заглотить взрослого человека целиком – могучими лапами и кожей, цветом напоминавшей серый камень; и, как слыхал Этьен, защищала она не хуже брони . Но ленная неспешность тварей заканчивалась, едва им стоило почуять добычу – и это Этьен тоже узнал во время очередной посиделки у костра. Горгон мог часами лежать, укрывшись средь камней и скал, даже не шевелясь, чтобы потом одним рывком настигнуть жертву. Чудовища не спеша предавались трапезе, поглощая тела погибших прямо с сапогами и одеждой, придерживая останки широкими лапами, а Этьену будто бы слышалось, как хрустят кости покойников и рвутся их жилы. Даже на лице обычно невозмутимого Северина промелькнуло брезгливое отвращение, но, к счастью, чудища были слишком увлечены ужином, так что отряд Северина попросту обошел тварей стороной.
Через силу проглотив несколько ложек вязкой безвкусной похлебки, Этьен свернулся калачиком чуть поодаль от костра и завернулся в плащ. Северин взял лук и отправился на поиски дичи, кто-то чистил лошадей, кто-то латал прохудившиеся штаны, а оставшиеся сгрудились вокруг огня, пуская по кругу большой бурдюк. Чем больше они пили, тем громче становился разговор – прислушавшись, Этьен уже смог расслышать, как тощий парень, походивший на нахохлившуюся птицу, протянул:
– Не, ну понятно – за тыкву Черного Принца нас король отблаго… ик… дарит. А мальчишка-то к нему переть на кой хер?
– Северин сказал переть, вот и прем, – пожал плечами Бурый. – Мож, он чего о планах Принца знает. Все ж оруженосцем был.
– А какая уже разница? Знает и знает, – произнес Лягва и почесал щеку. – Принц-то теперь ворон кормит и тю-тю войску его. Разбегутся уже к концу месяца как пить дать, могу свою долю поставить.
Этьен будто бы вновь увидел Раймунда: вот он забрал мальчика из храма и посадил на седло впереди себя, а голова Этьена кружится от быстрой езды и новой жизни, о которой он не мог и мечтать – служить верой и правдой другу отца, что поклялся заботиться об отпрыске приятеля, точно о кровном. Меч, что Раймунд преподнес Этьену и лезвием которого посвятил в оруженосцы – Раймунд сказал, что оружие было выковано именно для Этьена. А вот… вот умирающий Раймунд лежит на земле – и из-под маски его стекает красный ручеек…
От воспоминаний у Этьена защипало в глазах и заныло в груди. Он хотел было встать и перелечь подальше, не желая слушать разговор предателей, как вдруг раздался хриплый смех, походивший на перестук камней. Это смеялся Кол – в свете костра он походил на ожившего мертвеца с зелеными губами, худым угловатым лицом и острым черепом.
– Дурни, – он сплюнул на землю пережеванную кашицу. – Мелкий золотом стоит больше, чем весит.
– Эт с чего? – хмыкнул Бурый.
– Слушай его больше, – фыркнул Лягва. – Он тебе и не такого порасскажет. Совсем уже горшок прохудился от травок-то.
– У тебя и худиться нечему, говнюк, – буркнул Кол и взял у соседа бурдюк. – Да только я с Северином почти пятнадцать лет бок о бок – мы еще на Железной Войне бошки рубили, пока вы, салаги, вместо бутылки мамкину сиську сосали. Вот он мне и рассказал, что почем, так как в отличие от вас, я языком не мелю. Северин недавно разговор один интересный подслушал – прям под Проводы, когда толстяк Ру наклюкался, как свин – а потом мне рассказал. Мы с Северином покумекали, как бы нам озолотиться… а то и графьями какими стать. И поняли – надо Принца завалить, а сопляка спереть.
– Ну, так может, ты и нам расскажешь, че вы там накумекали-то? – произнес Лягва. – Мы вообще-то все одну упряжку тянем. Но вот хер ты чего скажешь, а знаешь почему? Потому что щеки дуешь, а воздух через зад выходит, герцог ты пальцем деланный.
Ехидный тон Лягвы явно вывел охмелевшего Кола из себя. Лицо его покраснело, на лбу надулась жилка, а зубы заскрежетали, словно зубила о камень. Еще раз крепко приложившись к бурдюку, он вытер рот и придвинулся поближе к пламени. Прочие склонили головы, чтобы ничего не упустить, а Этьен затаил дыхание – но едва Кол успел раскрыть рот, как из-за деревьев показался Северин, неся на плече несколько кроличьих тушек.
Все тут же сделали вид, что разговаривали о чем-то другом, а Северин кинул взгляд на Этьена и присел у костра между Колом и Бурым. Кто-то сходил за пойлом, кто-то принялся сдирать со зверьков шкуры – и беседа продолжилась, но о куда более приземленных вещах. Предатели хвастались количеством женщин, которых сумели затащить в постель —если все, что они говорили, было правдой, то у каждого по всей Фридании должно было быть не меньше полусотни отпрысков – рассуждали, сколько чего можно было бы приобрести на серебро, просаженное в кости, спорили о том, кто из них лучший мечник – естественно, второй после Северина – или просто травили байки из жизни.
Вино понемногу заканчивалось, истории тоже, так что вскоре, сидевшие у костра, один за другим отправились спать. Дольше всех продержался Северин – даже когда Кол, что сидел с ним до последнего, все же встал на ноги и, пошатываясь, пошел в сторону ближайших кустов, Северин все еще глядел на танцующее пламя, но, в конце концов, уснул и он, подложив под голову свернутый плащ.
Через некоторое время, когда со всех сторон разносился громкий храм, Этьен поднял голову, огляделся и поднялся на ноги – вряд ли он дождется лучшего момента для того, чтобы сбежать. Необходимо лишь незаметно добраться до лошади – пока похитители проснутся и обнаружат, что Этьен исчез, он уже будет во весь опор мчаться в лагерь Раймунда. Сняв башмаки, чтобы не шуметь, Этьен медленно направился в сторону привязанных скакунов, внимательно глядя под ноги, чтобы случайно не хрустнуть какой-нибудь веткой.
Едва он поравнялся с Бурым, как тот вдруг чихнул и зашевелился – Этьен замер на месте, боясь даже моргнуть, но через миг Бурый просто перевернулся на другой бок и захрапел еще пуще прежнего. Шаг, еще шаг, переступить через сухой лист, не споткнуться о камень… Этьен уже тянулся к сбруе, как вдруг чья-то крепкая рука схватила его за шиворот и хорошенько встряхнула. Спустя мгновение Этьен увидел перед собой лицо Северина, который присел перед ним на корточки, железной хваткой сжимая плечи Этьена. Боги, да он даже не слышал, как к нему подкрались!
– Далеко направился? – спокойно спросил Северин, глядя прямо в глаза Этьену.
– Я? Что? Нет! – произнес он, судорожно пытаясь придумать что-нибудь в свое оправдание. – Я просто услыхал какой-то шорох и подумал, что… что… волки! Да, что волки думают задрать лошадей. Глядите, там вон их следы…
– Волки? – поднял брови Северин и задал неожиданный вопрос. – Ты когда-нибудь слышал о Костяной Пустоши?
Этьен кивнул. Помнится, он читал о ней в одной из книг мастера Фернанда – Костяной Пустошью называли бескрайнее море песка посреди Зафибара, рядом с которым расположились Арраканская империя, Маарун-Хазаш, Баррад и другие страны помельче. Пустыню населяли многочисленные племена полудиких кочевников, чья орда пару сотен лет назад едва не погубила и Арракан и Визр; а еще средь песков притаились диковинные чудища, руины древних городов и могучие волшебники, скрывающиеся в барханах…
– Но вряд ли ты знаешь о том, как кочевые народы поступают с рабами, которые пробуют сбежать, – продолжил Северин и похлопал по длинному ножу, что висел у него на поясе. – Они делают им надрезы на пятках и просовывают под кожу конский волос. Не смертельно, но весьма… неприятно. Для жизни это неопасно – с волосом в пятке ты легко сможешь дотянуть до старости, но вот ходить, а уж тем более бегать… – он цокнул языком и покачал головой. – Понимаешь, к чему я клоню?
Этьен вновь кивнул и громко сглотнул. Северин разжал пальцы, которые скорее напоминали клещи, и направился к костру. Этьен же, понурившись, улегся обратно, но так и не смог сомкнуть глаз – он все еще представлял, какого это, когда тебе режут ступню кривым длинным ножом, а потом… В конце концов, изрядно продрогнув, Этьен сел прямо напротив Северина, что смотрел в пламя, рассеянно поигрывая ножом.
Из-под его ворота выбивался довольно чудной амулет, подобно которому Этьен ни разу не видел – огромный змеиный клык, украшенный серебром и продетый сквозь тонкую веревку. Видимо, глазел он слишком явно, так как Северин вдруг нарушил молчание:
– Зуб одного из гадов, которых разводят в храмах Айша.
– Айш? – произнес Этьен. – Бог, которому поклоняются визрийцы?
– Великий Змей, Огнедышащий Ящер, Сотворитель мира и прочая, и прочая, – произнес Северин, оторвал глаза от пламени и поднял их на Этьена. – По легендам, из пламени его родилось все сущее. Благочестивые айшайцы после смерти становятся чешуйками на броне своего бога, служа своему ему даже в загробной жизни, а прочих – тех, кто посмел усомниться в могуществе небесной змеюке, например – он сжирает, пропускает сквозь себя и проглатывает снова, обрекая тем самым вечные муки. Змеиный клык защищает хозяина от порчи и нечистой силы, дарует ему силу и волю. Бедняки довольствуются поделками из дерева, те, кто чуть побогаче – зубами обычных змей, но самыми могущественными талисманами считаются клыки тварей, что выращивают в храмах. Но змею не убивают, нет – она должна скончаться сама, и после этого обученный жрец аккуратно достает зубы, плача при этом так сильно, словно хоронит собственное дитя.
Северин снял с шеи амулет и бросил его Этьену. Рассмотрев клык поближе – длинный, согнутый, чуть желтоватый, и наверняка очень острый – он отдал его обратно и осторожно спросил:
– Так это поэтому вас прозвали ре… реме…
– Ренегатом? – усмехнулся Северин. – Скорее всего. Но меня нарекали куда более обидными именами. Ты можешь убить тысячу людей, сжечь сотню деревень или даже разрушить парочку городов – но если ты сделаешь это во славу одних имен, тебя назовут героем, во имя других – чудовищем. Но знаешь что?
Он вдруг бросил амулет прямо в костер и отправил вслед за ним плевок.
– Мне одинаково наплевать как на божков света, так и на дышащих огнем змей. По мне – они стоят друг друга. Пусть разбираются сами.
Помолчав некоторое время, Этьен решился задать еще один вопрос, хоть и не был уверен, хочет ли он услышать ответ.
– Почему вы предали Раймунда?
– Предал? – Северин поднял брови и глянул на Этьена сквозь танцующее пламя. – Я не присягал ему в верности, так что обвинять меня в предательстве несколько неверно. Мой поступок можно считать обманом, хитрой уловкой, расчетливым трюком, но никак не изменой. Я не имел ничего личного против твоего господина… бывшего господина, но нынешний король заплатит мне куда больше и сразу. Успех Черного Принца, скажем так, был броском в кости. А я не люблю надеяться даже на удачу.
– Так значит, все дело в золоте? – протянул Этьен.
– Прости, что расстроил. Я давно не юноша, парень, – пожал плечами Северин. – Сколько еще я смогу держать в руках меч, пока кто-нибудь молодой и проворный не выбьет его из моих рук? Пять лет? Десять? Не больше. Одним ударом я обеспечил себя на всю оставшуюся жизнь.
– Но зачем вам я?
На этот раз Северин промолчал и вновь уткнулся взглядом в трещащие ветки. Посидев еще некоторое время, Этьен отправился спать. Сон его был тревожным: он видел то огромного змея, бороздящего небеса и поливающего землю огнем, то Раймунда, который раз за разом умирал в луже крови, то собственную мать, что молча смотрела на сына и качала головой, словно дивясь, какие испытания выпали на его долю… Казалось, Этьен только закрыл глаза, как его растолкал Бурый и вот они наскоро поели и снова пустились в путь.
Еще не наступил полдень, как они подъехали к каменному мосту, пересекавшему широкую бурную реку; стоял он на опорах обхватом чуть ли не в дубовые стволы, а прямо посередине возвышалась квадратная зубчатая башня, перед которой на расстоянии около двадцати шагов была натянута толстая цепь. Северин спешился, подошел к закрытым вратам, подождал, пока из-за зубца не появится лохматая голова и крикнул:
– Поднимай ворота!
– Эт с чего еще? – ответил незнакомец. – Хотите переправиться – платите. Полсеребра за пешего, за всадника – один с половиной.
«Совсем что ль умом поехали, полторы луны брать», – проворчал Бурый, а Северин кинул на него недовольный взгляд и вновь закричал, приложив руки ко рту:
– Думаю, господин Дуан не обрадуется тому, что в его владениях кто-то смеет задерживать его же друзей.
– Не знаю я никакого Дуана. Отсюда и до Верхних Колокольцев теперь Джерард Бобровый главный, так что платите или валите нахер отседа!
С этими словами голова исчезла обратно, а Северин громко и со вкусом выругался, вернулся к своим людям и приказал вывернуть карманы. Даже Этьен добавил несколько монеток, которые по совету Госса всегда носил в башмаке под пяткой – не то, чтобы Этьен так сильно хотел помочь своим похитителям, но боялся, что они могут его обыскать и найти футляр с посланием – но все равно у них едва-едва набралось чуть меньше половины требуемой суммы.
– А может в объезд поедем? – предложил Кол, но Северин лишь сплюнул на землю.
– Пока будем объезжать реку, она уже замерзнуть успеет. Придется искать брод.
– Слушайте, а я, кажется, знаю… – произнес плюгавый муж, подошел поближе к башне и крикнул.
– Эй, как там тя! Кажись сюда!
Наверху вновь появилась лохматая голова.
– Че надо?
– А Бобровый твой часом не вот такого роста, – мужчина указал ребром ладони себе по плечо, – сивый, хромает на левую руку и постоянно «Графиню и рыбака» под нос мурлыкает?
– Он самый, – шмыгнул носом страж. – А ты че, знаешь Джерарда?
– Мы с ним около Риана лет пять назад вместе торгашню чистили, а потом дней десять от графьев местных по лесам улепетывали. Проводи меня к нему, и он нас бесплатно пропустит.
После короткого раздумья, мужчина вновь исчез. Через некоторое время он вернулся и сказал:
– Ладно, он в крепости засел, в нескольких лигах отседа. Мои парни вас проводят – тебя и главного вашего. Остальные пусть ждут.
– Я возьму с собой мальчишку, – крикнул Северин, но мужчина замотал башкой.
– Нет, только вы двое. Или торчите тут.
Северин не стал спорить, забрался обратно на лошадь, наказал не спускать глаз с Этьена и вскоре вместе со знакомым Джерарда исчез за воротами. Оставшиеся же напоили коней и направились в ближайший тенек, чтобы не торчать на солнце, которое, несмотря на осенние деньки, пекло еще довольно сильно.
Иди-ка лошадь мою почисть, сопляк, – зевнул Лягва и кинул Этьену щетку. – Хоть какая-то с тебя польза будет.
– Ага, и мою заодно, – добавил Бурый.
– Тогда уж и по моей пройдись.
– И по моей…
Этьен кинул на бородавчатую лысину Лягвы испепеляющий взгляд, искренне желая, чтоб на нее рухнуло ближайшее дерево, но все же поднял щетку и побрел к щиплющим траву лошадям. Пока прочие валялись на земле, играли в карты и перекидывались ленивыми репликами, Кол согнулся, словно рыболовный крючок, и внимательно рассматривал растущие под ногами травы, изредка срывая и пряча в мелкую сумочку то один пучок, то другой. Вдруг из кармана его выскользнул кошель – кожаный, обшитый бархатом и серебряной нитью – но Кол не заметил потери, продолжая пробираться сквозь густые кусты.
В голове Этьена тут же возник безумный план – чуть сбавив шаг, он поравнялся с мошной и будто бы ненароком уронил щетку рядом с ней. Потом он нагнулся и сунул кошель за пазуху, случайно звякнув монетами – Этьен спешно огляделся, но, судя по всему, никто ничего и не заметил. Прохаживаясь щеткой по крупу лошади Лягвы, Этьен мимоходом подсунул кошель прямо в объемистую суму, а следом развязал подпругу, пытаясь управиться как можно быстрее, чтобы его возню не заметил кто-нибудь из людей Северина. Следом Этьен перешел к следующей лошади – и вот, утирая пот со лба, он принялся нарочито медленно чесать гриву своей серой кобылки, выжидая удобного момента.
Руки его дрожали, в живот точно засунули кусок льда, и он неистово молился богам, чтобы идея его сработала. Ждать пришлось недолго – Кол закончил собирать травы, похлопал по карманам и, вглядываясь в землю, принялся кружить вокруг их импровизированного лагеря.
– Хорош мелькать, – буркнул один из воинов. – У меня башка уже кружится.
– Вы мой кошель не видали? – Кол остановился и почесал затылок. – Как спать ложился, он вроде при мне был, а сейчас нету.
– Я видел, как вот этот его стащил, пока ты спал, – ввязался в разговор Этьен и ткнул пальцем в Лягву, который чуть ли не взвился в воздух от возмущения.
– Че?! Слышь, ты, херосос мелкий, не смей на меня… – начал было верещать он, но Кол прервал его взмахом руки, подошел к Этьену, присел перед ним на корточки и заглянул ему прямо в глаза.
– Ты уверен? И куда же он его дел, паренек?
– Спрятал к себе в сумку, – Этьен сделал самое честное лицо, на которое был способен и мотнул головой в сторону лошади Лягвы. – Это ночью было, незадолго до рассвета. Я проснулся, так как в кусты решил сходить, вот и застукал его.
– Ну, я тя взгрею, враль ты малолетний! – прошипел Лягва, и сделал шаг в сторону Этьена, сжимая кулаки.
– От него вранья я еще не слышал, а вот ты постоянно нарываешься, – перебил Лягву Кол, поднимаясь на ноги. – Если парень обманывает, я сам ему накостыляю. А если нет…
Кол подошел к коню Лягвы, запустил руку в суму и зашарил в ней ладонью. Через мгновение он замер, а потом обернулся, поднял ввысь свой кошель и измерил Лягву долгим тяжелым взглядом. В ответ тот лишь выпучил глаза и разинул рот:
– Эт откуда он там взялся?! Да сопляк наверняка сам его стырил и…
Но не успел Лягва закончить свое вполне правдивое предположение, как в лицо ему прилетела мошна, а через мгновение он уже кубарем полетел на землю вместе с Колом. Того попытался оттащить Бурый, на которого кинулся широкоплечий бородач с тремя пальцами на левой руке, потом в драку ввязался еще один – и вскоре на поляне началась шумная ожесточенная свалка, сопровождаемая глухими ударами, криками и бранью. Этого-то и ждал Этьен – он бросил щетку, одним прыжком взвился в седло и через мгновение уже несся во весь опор, оставляя позади и реку, и подлесок с похитителями.
Сзади раздались свист, ругань и вопли: «Лови его!», «Сбежал!», «Северин с нас шкуру спустит!», – Этьен оглянулся и увидал, как Бурый вместе с седлом рухнул наземь, а Лягва пытался в спешке завязать подпругу, пока скула его медленно наливалась синим цветом. В лицо Этьену до слез из глаз бил ветер, сердце, казалось, вот-вот выскочит наружу, но в голове билась лишь одна мысль – у него получилось! Он свободен! Свободен!
Едва поляна превратилась исчезла из виду, Этьен перешел с галопа на трусцу и пустил коня на восток, чтобы схитрить и запутать преследователей – естественно, они решат, будто он поехал прямиком в лагерь Раймунда, так что, доехав до какого-то ручья, Этьен переправился на другую сторону, и поехал обратно – чтобы пропустить погоню вперед – а потом нсова направил коня на север.
Практически вечером он, усталый и вымотанный, но донельзя счастливый, заприметил вдалеке дым и, подъехав поближе, увидал довольно большой постоялый двор о двух этажах. Этьен отдал лошадь конюшему – пареньку, что был еще младше Этьена – кинул ему последнюю монетку и юркнул вовнутрь. Широкий зал с низким потолком был почти полон – прямо у входа сидел пузатый монах с выбритым затылком, который с аппетитом поглощал лепешки, макая их в мед, чуть поодаль от него сидели несколько немолодых мужчин, обсуждающих цены на шелка, у самой печи, уткнувшись лбом в стол, храпел тощий старик, а меж столами сновали несколько собак, подъедающих упавшие на пол объедки. От запаха сдобного хлеба и звука скворчащего мяса, истекающего жиром на вертелах, рот Этьена наполнился слюной, но он попытался не обращать внимания на голод – все равно у него не хватило бы и на черствую краюху, так что он попросту присел за самый дальний стол, надеясь, что сможет чуть подремать и согреться, пока его не выгонят.
Окидывая взглядом помещение, Этьен вдруг заприметил Посвященную – он сразу же узнал жрицу по выбившемуся из-под одежды серебряному медальону – молодую девушку с длинной черной косой, которая сидела за столом рядом с мрачным парнем с обрубком вместо уха и что-то тихо ему рассказывала; когда Посвященная умолкла, ее спутник лишь пожал плечами и припал к кружке, но через миг вдруг замер и повернул голову к Этьену, точно почуяв на себе его взгляд. Тот же мигом уткнул глаза в пол, делая вид, что ему как никогда интересно, как выглядят его стертые башмаки.
Уютное тепло его разморило, низкий ровный гул, висевший под потолком, убаюкал, и он уже было уснул, как вдруг стукнула дверь – и с Этьена тут же слетели последние остатки сна, когда он увидел Лягву, Бурого и низкорослого мужчину со сбитым носом, которые, войдя в трактир, принялись озираться по сторонам, внимательно вглядываясь в лица.
Глава 21
Что-то идет не так. Состояние мое становится все тревожней, да и сны несут скорее усталость и тревогу, нежели покой. Но я как одержимый снова и снова застываю у зеркала, вглядываясь в темную поверхность и слушая его шепот; и пускай пока я не вижу ничего – даже собственного отражения – но, тем не менее, не могу оторвать взгляд, нередко засыпая прямо стоя на ногах.
Сегодня погиб еще один рабочий и, похоже, для многих это стало последней каплей —несколько мужчин попросту сбежали, оставив даже инструменты, а среди прочих едва не вспыхнул бунт; они уже почти единогласно решили покинуть замок и уплыть назад в город, но мне кое-как удалось сдержать настроения недовольных, пообещав засыпать их всех золотом, если они останутся хотя бы до конца месяца. Но, боюсь, мера эта окажет воздействие лишь на время.
Я не знаю, почему я так держусь за это место – в принципе, мне ничто не мешает забрать зеркало с собой, но… я будто бы нутром чувствую связь с этими развалинами. Я знаю не умом, но душою, что мне нужно еще чуть-чуть времени. Буквально несколько дней – и я узнаю нечто такое… чего, быть может, не знает ни один из живущих на земле.
