Евгений Леонидович Саржин
Там, где дует сирокко
Глава одиннадцатая
Что ж, вышло всё не так и плохо в конечном итоге. Он успел поговорить с доктором перед выпиской – тот сначала настаивал, чтобы Салах остался в больнице ещё дней на пять, но когда ему дали понять, что щедрые финансовые вливания прекратятся, мгновенно остыл к идее. Сказал, что, если Салаху понадобится заключение для полиции, он может его получить, но таким тоном, что было ясно – его не удивляет ситуация, когда человек, в которого стреляли, не торопится привлекать органы правопорядка.
Салах и сам понимал, что лучше бы ему остаться в госпитале – пулевые ранения коварны, даже когда они «чистые», как в его случае. Лёжа в кровати, он чувствовал себя как отравленный таракан – неспособный ни уползти, ни перевернуться, а только слабо сучить ножками. Кроме того, здесь горшок ему приносит медбрат, а там кто будет? Таонга? От этой мысли становилось кисло во рту.
Но делать нечего. Кто бы ни стрелял в него, долго оставаться на одном месте теперь не стоит. По-хорошему, надо валить из вилайета, а может статься, из самого Халифата. И вариант, который он, вроде бы сначала несерьёзно, обсуждал с «Амином», вновь и вновь всплывал в его голове. Почему бы и правда не рвануть в Котону, раз документы им выправят в счёт уплаты?
Он спросил у Таонги, хочет ли она сейчас вернуться в Марсалу, но она только криво усмехнулась в ответ. Ну да, если её исчезновение связали с ним, а это наверняка так, ей там тоже будет, мягко говоря, небезопасно.
Но был ещё один момент, который не давал ему покоя. И сейчас, рассеянно постукивая пальцами левой руки по корпусу наладонника, он обдумывал пришедшую вдруг в голову идею. Для реализации ему понадобится Таонга, конечно – самому сейчас сложно вести беседы, когда правое плечо простреливает боль при одной попытке подвигать рукой.
Таонга сейчас металась между больницей и катером Ситифана в порту – Салах предложил ей использовать такси, но она отказалась, сказав, что деньги им ещё понадобятся. За неё было немного страшно, но она пообещала, что будет осторожна, и кроме того, Сус всё-таки не Хергла, здесь так просто пальнуть в человека посреди улицы, наверное, не выйдет. Сейчас она должна была купить ему новую батарею для наладонника, и Салах неторопливо ожидал её возвращения.
Ещё один человек написал ему, сказав, что от лица «Амина», но он не торопился отвечать (да и очень уж трудно было набирать ответ одной рукой), пока не проверит то, что зудело у него в голове. Как же всё-таки его тогда нашли в Хергле так быстро?
Когда Таонга наконец вошла в палату, солнце уже светило с другой стороны здания, и из окон лился мягкий золотистый свет предвечерья.
– Ты поспал? – спросила она его сходу. – Доктор говорил, что организм лучше восстанавливается во сне.
– Наверное, но мне сейчас не слишком спится, – Салах аккуратно повёл затёкшими плечами и поморщился от боли. – Что в городе?
– Очень жарко, – ответила Таонга, роясь в своей сумочке, – даже для меня, хотя я африканка. Люди совсем…
– Я знаю, какая погода в Магрибе в начале осени, – Салах прервал её, но не грубо. За эти дни вынужденной беспомощности он научился ценить нигерийку, осознав, что, по сути, в нынешнем состоянии может полагаться только на неё, – я про другое. Не видела ничего странного? Каких-то беспорядков? Необычных людей? Объявлений?
Таонга покачала головой.
– Всё как обычно, мне кажется. Но я ни с кем особо и не говорила.
– Хорошо.
Салах невольно подумал, что Замиль или Ситифан были бы внимательнее к таким вещам. Но уж есть как есть. Круглую съёмную батарею для наладонника Таонга положила на кровать рядом с ним, Салах осторожно поднял её, но тут же понял, что не сможет сам разобрать устройство. Он сдержал ругательство и поднял взгляд на Таонгу.
– Замени батарею, а потом давай кое-что с тобой сделаем вместе.
Таонга кивнула, взяла наладонник и надавила на крышку сзади. Салах вертел идею в голове так и эдак. Не слишком безопасно, но рискнуть, пожалуй, стоит. Сейчас, когда их маленькая сделка с «Амином» было готова завершиться, просто необходимо понять, от кого же исходит угроза? Что он получит по итогу – деньги и документы для бегства, или его просто добьют? Кроме того, он вспоминал «Диб-аль-сахра», который так и оставил стоять на приколе в небольшом рыбацком порту рядом с Мадиной. Абдул может его вывезти, но куда он его приведёт?
Так не хотелось думать, что сдал его Абдул, но жизнь есть жизнь, и человек слаб. А в такие времена как эти, его слишком легко и подкупить, и запугать.
– Что ты хочешь? – спросила Таонга, передавая ему наладонник.
– Чтобы ты написала кое-кому, – сказал Салах, – двум людям. И будешь говорить, что они тебе ответят, если ответят.
Положив устройство рядом с собой на постель, Салах осторожно приподнялся на подушке и клацал по экрану пальцами левой руки, вызывая нужный диалог в маль-амр.
Значок загорелся – человек на противоположном конце скрыл информацию о своём пребывании в Зеркале, потому писать оставалось только наугад.
– Бери, – он протянул наладонник Таонге, – и пиши вот что.
Он задумался. Потом медленно, раздельно произнёс:
– Сайиди Абдул, меня зовут Таонга, я пишу тебе от имени Салаха, да помилует его Всеблагой. Он вчера умер в больнице, но оставил одно дело.
– Ты что! – ахнула Таонга и отбросила наладонник, как будто он обжёг ей пальцы. – Нельзя так о себе! Ты…
– Что, думаешь, накликаю? – Салах усмехнулся. – Бабские сказки. Умру я, как и любой человек, тогда, когда это предписано Аллахом, и не в моей власти ни приблизить, ни отдалить этот день. Так меня учил отец и шейх в школе, и так истинно. Бери и пиши.
Под его пристальным взглядом Таонга подняла наладонник и с гримасой на лице начала набирать текст.
– Отправь, – коротко сказал он, когда та закончила, – а теперь давай попробуем другой адрес. Дай наладонник, я его сейчас найду.
Потыкав пальцами, он раскрыл другое окошко в маль-амр, толкнул устройство к Таонге и продиктовал ей текст, почти не отличавшийся от первого.
– Зачем ты хочешь прикинуться мёртвым? – спросила Таонга, отправив и второе сообщение. – Если ты будешь дальше пользоваться своим наладонником, они всё равно узнают…
– Узнают, – прервал её Салах, – но не сразу. Я вспомнил одну сказку, которую слышал в детстве. Про человека, который думал, правда ли его любят домашние. И однажды прикинулся мёртвым, чтобы узнать, кто будет о нём горевать. И вот тогда…
Он не успел договорить – наладонник тихо прожужжал, и сердце подскочило куда-то к горлу. Так, вот сейчас и должны всё узнать.
– Дай мне, я посмотрю, кто это, – проговорил он, невольно понизив голос, – что, вот сейчас и увидим. О, это же Абдул!
Клацнув средним пальцем по окошку разговора, он пробежался глазами по цепочке стилизованных завитых букв. Прищурил глаза.
– Что там? – спросила Таонга, и он понял, что женщина следила за ним, затаив дыхание.
– Кажется, наш друг мне не очень верит, – медленно сказал Салах, – он хочет, чтобы ты написала ему голосовое сообщение, сказав, как я умер, и у кого теперь всё, что было на наладоннике.
– Что же делать? – спросила Таонга.
– Запишешь. И помни, ты потрясена моей смертью и даже горюешь.
Таонга оказалась неплохой актрисой – она записывала сообщение Абдулу дрожащим голосом, в конце даже всхлипнула. Амин не потребовал голосового – вместо этого настаивал, чтобы Таонга немедленно передала ему наладонник Салаха и была как можно осторожнее – до того момента, пока не передаст, конечно. Он не делал вида, что беспокоится именно о ней.
А вот Абдул был более разговорчивым. Он тут же записал голосовое в ответ, требуя, чтобы Таонга рассказала, как именно «умер» Салах, и, что, кажется, интересовало его больше всего – как вышло, что убийца не забрал наладонник. Тут им даже врать не очень пришлось, Таонга очень убедительно рассказала, как в Салаха выпустили две пули, как он сумел ввалиться в какую-то портовую лавку, и люди оттуда спугнули убийцу. Как ей позвонили, и она тут же прибыла за ним в порт, чтобы он истёк кровью на её руках. В конце рассказа голос её дрожал, и в нём слышались настоящие слёзы.
Что интересно, теперь Абдул уже не настаивал на стирании разговора и, казалось, обрёл некоторую уверенность. Он сказал Таонге, что Салах перешёл дорогу важным людям, вопреки его, Абдула, предостережениям, что на его наладоннике содержится информация, за которую могут теперь убить и её, что лучше всего покаяться во всём, что сделала, и вернуть информацию вместе с носителем тому, кому она принадлежит.
Когда звучало это сообщение, Салах лишь криво усмехнулся. Что ж, он не ожидал, что Абдул будет лить о нём слёзы, но сейчас он почти прямо признавался, что связан с кем-то, кто стоял за покушением. Жаль, жаль. Всё-таки Абдулу хотелось верить. Но до конца в этой жизни верить нельзя никому.
– Скажи, что ты готова вернуть наладонник и рассказать всё, что знаешь, – тихо сказал он Таонге, когда та вопросительно посмотрела на него, – и спроси его, как можно это сделать.
И Таонга снова принялась записывать сообщение.
Когда разговор был окончен, Салах откинулся на подушку, стараясь игнорировать болезненную пульсацию в плече, и стал осторожно постукивать пальцами по покрывалу.
– Абдул предал тебя шейхам, да? – спросила Таонга.
Салах не ответил. Они работали с Абдулом восемь лет. Близкими друзьями не стали – было что-то между ними, чего оба не хотели переступать. Но, по крайней мере, были хорошими товарищами. Да, он знал, конечно, что Абдул жаден до денег, но кто не таков? На чём-то его поймали – на жадности ли, на страхе, но теперь доверять ему нельзя. Он почти прямым текстом дал понять Таонге, что знал и о готовящейся попытке убить его, и о том, кто за этим стоит.
И, конечно, долго изображать из себя мертвеца не выйдет – если те, кто охотятся за ним, твёрдо намерены обрезать все концы, то найдут больницу, где его зарегистрировали по документам, и узнают, что раны его не были смертельными.
– Надо поговорить с Ситифаном, – сказал он скорее себе, чем Таонге, но женщина вскинула голову.
– Позвонить?
– Да. Надо сказать ему, чтобы готовил своё корыто – скоро нам придётся валить отсюда, и чем быстрее, тем лучше. А потом пододвинь наладонник ко мне – я хочу сам написать «Амину».
И всё пошло проще – Абдул точно не мог быть связан с «Амином», значит того криворукого стрелка к нему подослали точно не богатые люди из аль-франкуфин. У них вроде бы и повода не было, но учитывать надо все возможности. Салах почувствовал даже некоторое возбуждение – всё-таки удастся избавиться от того дерьма, что ему подсунула Замиль, урвать немного денег (хоть частично восполнить всё, что потерял!) да заодно и насолить тем свиньям из Мадины, которые сначала использовали его, а потом решили убить.
Таонга вышла из палаты, чтобы купить лимонада, а Салах, откинувшись на подушку, лихорадочно обдумывал варианты. Значит, если он сейчас получит деньги и документ на проезд через границу, то валить нужно сразу же, пока ещё в Ордене Верных – или через кого там планировали его убийство – считают его мёртвым. Беда в том, что без посторонней помощи ему сейчас и до туалета не дойти. Надо любой ценой упросить Ситифана, чтобы помог ему – кроме его катера надёжного средства перемещения не было. В самолёт он в таком состоянии, во-первых, не сядет, во-вторых, слишком легко там спалится. У него, конечно, ещё были поддельные документы, те самые, которые он показал в полиции в Марсале, на имя Гейдара бен Фархани, но он не обольщался – его вычислят так же легко, как он в своё время их приобрёл. На внутренних линиях Халифата надо и отпечаток пальца в системе оставлять, и фото. Значит, только катер…
Стоило Салаху подумать об этом, как он услышал тихое жужжание – на наладонник пришло сообщение. Таонга оставила его лежать на тумбочке, Салах непроизвольно дёрнулся, чтобы подняться, и застонал от боли, пронзившей и спину, и плечо. Бара наик! До чего же погано быть беспомощным! Но кто же там пишет? С Абдулом, вроде, всё решили, с «Амином» – тоже. Или появилось что-то, чего он не знает?
Эта мысль, вначале случайная, мимолётная, быстро выросла и кружила над головой назойливой мухой. Салах сверлил взглядом наладонник и ругался про себя, осознавая, что как бы близок он ни был, до него не добраться. Вторая попытка встать, так же принёсшая острую боль, разохотила его пытаться дальше. Где же Таонга? Наладонник, который он сверлил взглядом, тихо зажужжал ещё раз. Кто-то настойчиво пытался с ним связаться. Что ж, десять-пятнадцать минут роли не играют. Или играют?
К моменту, когда Таонга наконец открыла дверь палаты, Салах почти убедил себя, что, что бы там ни было, это очень важно, и время уже упущено. Таонга раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но Салах перебил её, едва ли не гаркнув:
– Наладонник! Туда что-то написали! Открой и прочитай!
Вздрогнув, Таонга отложила пакет с едой и пластиковыми бутылками, подошла к столику, подняла устройство и пробежалась пальцами по экрану. Потом скривилась, как если бы раскусила что-то прокисшее.
– Салах… Это пишет Ситифан.
– И?
– Замиль исчезла.
* * *
Он читал новости весь прошлый вечер – сначала на новостных страницах их вилайета, потом далее по Халифату. И чем больше читал, тем более беспомощным муравьём ощущал себя сам. Что-то происходило – беспорядки, начавшиеся у них, перебросились на Магриб, по Тунису, Сусу, Кайруану рассекали шествия орденских братьев на автомобилях и пешком, где-то разгромили кафе, в котором, как говорят, мунафики предавались цифровому дурману, скверне из-за моря.
А торговля между Аль Джазирой и магрибскими вилайетами висела на тонком волоске. Ему уже писали деловые люди с вопросом, что происходит, и когда это всё наконец закончится. Если бы он мог ответить!
А с утра написали с незнакомого номера.
– Ты готов свидетельствовать, что тебе велели не вмешиваться в убийство Гуляма, и не расследовать его? – спросил неизвестный без приветствия.
– Кто это? Я не понимаю, о чём ты говоришь?
Сердце подпрыгнуло куда-то под горло, но он отмерял слова. Не понимаю, не слышал – только так. Не после того, что он узнал о происходящем в Сусе, ему можно так раскрываться.
– Друг Амина, скажем так. И всё ты понимаешь. Мы знаем, что тот, кого на тёмной стороне Зеркала знали как Старого Башмачника, жил в Марсале. Что его убили ассасины, что ты запретил упоминать об этом в новостях. Что убийство не расследовала полиция. Теперь, когда у нас будут доказательства того, кто за этим стоит, мы поймаем этих крыс за поганый хвост.
– Я не понимаю, о чём ты, – машинально отстучал он.
– Бара наик, прекрасно понимаешь! Уже завтра мы получим полный материал, а Амин прекрасно помнит, что ты ему говорил. Ты выбрал сторону – теперь не вертись. Тебе напишут.
Собеседник, так себя и не назвавший, вышел из разговора, оставив его сидеть, сжимая наладонник. Он выбрал сторону, да – стараясь быть не с теми, кого считал мерзкими крысами. Да не случится ли теперь так, что, спасаясь от крыс, он попадёт к хорям?
Поздно что-то менять. Он щёлкнул по наладоннику, переводя его на свою рабочую карту, и, поколебавшись пару секунд, вызвал из памяти номер комиссариата полиции Марсалы.
Глава двенадцатая
Странное чувство, и Замиль даже не знала, как его назвать. Свобода? Она раньше повторяла себе это слово, как будто катала леденец на языке. Слово было звонким, округлым, сладким.
Но сейчас, когда, кажется, свобода наконец обрушилась на неё, Замиль ощущала во рту только кислый привкус страха. Она свободна – да. Одна, ни от кого не зависит, кажется, впервые в жизни, и впервые в жизни её совершенно некому защищать. Оказалось, что это не так весело, как ей представлялось. Теперь, когда шумная портовая сутолока Суса обрушилась на неё мутной волной, Замиль больше всего хотелось сжаться и спрятаться в маленьком тёмном закутке, где её никто не найдёт.
Она шла по улице, поддёргивая сползавший рюкзак. Взяла на катере у Стефано, решив, что будет удобнее её большой сумки. Побросала туда только самое нужное, прежде всего – деньги, конечно, несколько простеньких украшений, наладонник и зарядку от него, предметы гигиены. Когда рюкзак в очередной раз сполз с её плеча и ударил по ягодицам, она мысленно выругалась и вдруг остановилась, поражённая страшной мыслью. Ведь эта небольшая заплечная сумка – всё, что у неё есть. Всё имущество, которое у неё осталось. Всё, на что можно рассчитывать в жизни. И раньше ей было известно, что накопила она не так много, да и не старалась обрастать вещами, была равнодушна к нарядам и бижутерии, которые любили другие девочки. Вдобавок часть своих вещей оставила при бегстве из Мадины, а ещё часть – сейчас на «Грифоне».
Излишки денег Замиль всегда норовила скинуть на карту, расcчитывая, что в день, который обязательно придёт – день её освобождения – они ей понадобятся. Карта, к счастью, c собой, хотя часть денег оттуда она превратила в наличные ещё в Мадине. Но всё же – как мало ей сейчас принадлежит. Она запальчиво бросила Стефано, что убежит из Халифата даже с голой задницей, и возможно, это будет не таким уж большим преувеличением.
Сейчас, прежде всего, не мешкать. Нельзя тратить деньги на съём жилья, как и просто лучше не светиться нигде со своим именем и личной картой. Как можно быстрее обстряпать всё онлайн и тут же бежать.
Вопреки всем требованиям Стефано Замиль продолжала выходить в Зеркало, осторожно заглядывая на его «тёмную сторону» – так, как она это умела, то есть очень неловко. Старалась не оставлять следов, но что она понимает в слежке за людьми в зазеркальном мире?
Сделав ещё один поворот и мысленно отметив, насколько же улицы тут чище и опрятнее трущобной Херглы, Замиль увидела место, к которому направлялась. Кофейня «Аль Мусаид» – место, которое приметила в первый же день, когда гуляла по портовому району. Необычное и очень уютное заведение – здесь, объяснил Стефано, собираются люди, которые ведут дела в порту. Пьют чай, кофе, курят шишу, иногда жуют кат и между делом обсуждают и заключают сделки. Замиль впервые вошла сюда настороженно, держась за руку ещё более испуганной Джайды, но, хотя на них косились любопытно и вопрошающе, никто не потребовал, чтобы девушки ушли. К женщинам в Сусе вообще относились уважительнее, чем в Мадине, если, конечно, они были хорошо одеты и походили на жён приличных людей. И если это была не трущобная дыра типа Херглы. «Наследие французов», – прокомментировал это Стефано, но Замиль не была настроена вдаваться в такие подробности. Главное – здесь она могла спокойно присесть, заказать кофе и подключиться к Зеркалу, не привлекая посторонних взглядов. Здесь почти все посетители сидели, тыкая пальцами в наладонники, а пара притащила даже тяжёлые настольники японского производства. Ну и ладно.
Зайдя в «Аль Мусаид», она оглянулась, ища свободный столик. Возле окна она увидела отличное место – такое, где можно и спрятаться за колонной, и любоваться проспектом, и даже подзарядить наладонник от магнитной батареи в углу. Замиль направилась туда, сопровождаемая любопытными взглядами. Сюда не запрещалось заходить женщинам, они были в кофейне и сейчас, но всё же восемь из десяти посетителей были мужчинами. Но это центр Суса, здесь народ повежливее, чем в Хергле или на отшибе Мадины, где стояли весёлые дома. Она прошла мимо компании в тунисских костюмах, которые тыкали пальцами в настольник, с мрачным видом передавая друг другу трубку от шиши, мимо мужчины в полуевропейском костюме, который втолковывал что-то мрачному моряку, и чернокожего парня в свободной одежде чадского покроя, который демонстративно отвернулся при её приближении. Всё-таки Сус – тот ещё Вавилон, кого здесь только нет.
Официант, сухонький магрибец с непроницаемо вежливым лицом, принял у неё заказ – кофе, так, как делали здесь, с пенной сливочной шапкой, и кисло-сладкое лимонное печенье, которое ей очень понравилось, и Замиль, достав свой наладонник, погрузилась в дрожащий мир Зеркала.
Неудачный опыт поиска муташаррида в Марсале ещё был свеж в памяти, но Замиль рассчитывала, что, по крайней мере, это не Аль Джазира. Из оговорок Салаха и коротких, неохотных пояснений Стефано она поняла, что здесь желающих получить тахриб из-за моря едва ли не больше, чем на Острове. Значит кто-то его доставляет.
Она уже пробовала искать «коридоры» для муташарридов и их заказчиков, ещё когда они жили в Хергле, да и потом, с «Грифона», вопреки всем требованиям Стефано. Не слишком далеко прошла – на открытых форумах об этом упоминалось украдкой, вскользь, так, что ни за что нельзя было ухватиться, а вот в паре ресурсов «тёмного Зеркала», куда она ткнулась, видела только заблоченные ходы доступа. Тем не менее, одну зацепку она всё-таки нашла, до глухой ночи роясь вчера в ссылках и подсказках, и сейчас надеялась попробовать.
Прихлёбывая кофе, Замиль кликнула на имя человека, который, как о нём говорили, мог «добыть то, что нельзя», и вдобавок занимался морскими перевозками. Надо попробовать удачу везде.
Начав набирать ему сообщение, она так в это ушла, что раздавшийся над головой голоc прозвучал как удар грома:
– Замиль! Я всё-таки нашла тебя! Знала, что ты здесь!
Подскочив на месте, она с замершим сердцем вскинула голову – перед её столиком стояла Джайда, нервно сжимавшая руки.
– Porca puttana! – выругалась Замиль. – Я же чуть не уписалась! Какого чёрта ты сюда припёрлась?
– Зачем ты ушла от нас, Замиль? – Джайда не сделала попытки сесть, а так и стояла, печально глядя на неё. – Когда Стефано сказал, я сразу подумала, что ты можешь быть в «Аль Мусаиде». Хорошо, что я тебя нашла!
– Тебе нечего делать здесь, – придя в себя, Замиль почувствовала злость, – возвращайся на катер и утешай своего побитого старика.
– Он совсем не старик… – Джайда осеклась, поняв, что попалась, но тут же продолжила: – Замиль, так нельзя! Это просто глупо! Ты не можешь бросать нас сейчас!
– Нас! – она едва не выкрикнула это в ответ и поймала удивлённый взгляд официанта, который нёс кому-то две чашки кофе на подносе. – Сядь, Джайда, уже начинают смотреть. А лучше разворачивайся и иди, откуда пришла. Нам не о чем разговаривать.
Джайда быстро оглянулась по сторонам, но вместо того, чтобы повернуться к выходу, подвинула стул и опустилась напротив Замиль.
– Ты не можешь бросить нас сейчас, Замиль, – горячо, хотя и полушёпотом заговорила она, – Стефано говорит, что мы уже почти всё решили и…
– Да нет никакого «нас» и «мы», дура ты деревенская! – Замиль с трудом заставляла себя говорить вполголоса, – всё, что мне было нужно – это попасть на другой берег моря, в любой из портов Союза Обновления! И где я оказалась в итоге? Сейчас они мутят что-то с той информацией, что украла для них я, а потом хотят плыть в Котону! Котону, бара наик! Что мне делать в этой дыре без единой родной души вокруг! Пускай плывут хоть на Южный полюс, что мне до них?
– А что ты будешь делать в Беззаконных землях? – серьезно спросила Джайда, словно не замечавшая её гнева. – Замиль, тебе не нравилось у Зарият, не нравилось… предлагать своё тело мужчинам. А почему ты думаешь, что там тебя не заставят делать то же самое? Да ещё и хуже. Мне рассказывали…
– Замолчи! – слова Замиль, которые предполагались быть гневными, прозвучали беспомощно. Джайда, понимая это или нет, била по самому больному, и вся решимость, которую она с таким трудом собрала в кулак на «Грифоне», осыпалась, словно фигурка из сырого песка. Джайда не замолчала.
– У тебя нет денег, нет знакомых, ты даже не умеешь ничего делать, кроме как танцевать перед мужчинами. Чем ты собираешься там заниматься? Стефано говорил, что они не рады беглецам из Халифата, даже если это назрани, что они отправляют их в какие-то фильтрационные лагеря (последнее она не без труда произнесла по-итальянски, явно цитируя Стефано), а потом… никто не знает. Неужели тебе не страшно? Лучше же с друзьями.
– У меня нет друзей, – с трудом произнесла Замиль, – ни там, ни здесь. Я давно на целом свете одна.
Джайда подняла на неё глаза, печально посмотрела, а потом вдруг протянула руку и обхватила пальцы Замиль.
– А я думала, я твоя подруга, – сказала она, – мы же всегда были рядом. Ты была добра ко мне, когда остальные девочки только смеялись. Мы вместе бежали тогда от Зуммарад, и потом, на том острове…
На миг Замиль показалось, что чёрные глаза Джайды гипнотизируют её, и она тряхнула головой. Джайда была отчаянно одинока, её обижали и не принимали в их женскую стаю, потому она жалась к ней. Но Замиль вдруг поняла, что и сама была одинока не менее. Да, она не была изгоем, могла за себя постоять, и её отношения с другими девочками были достаточно ровными. Она даже могла иногда поболтать или посплетничать с некоторыми из них за чашечкой кофе или веточкой ката. Но – и вдруг это стало совершенно очевидно – никаких друзей в доме Зарият у неё не было. Никого, кому бы по-настоящему было до неё дело, кого бы сильно огорчило её исчезновение. Кроме Джайды, которая сейчас держит её за руку и хочет, видимо, затащить в африканскую дыру почище той, в которой она сейчас.
– Это… Стефано тебя послал всё это мне сказать? – с трудом спросила она.
Джайда покачала головой.
– Ему всё равно. Единственное, чего он хочет, это чтобы ты была осторожна с той информацией, которая у тебя есть. Потому что можешь подставить нас всех. Но я сказала, что ты просто погорячилась и вернёшься со мной назад.
Последние слова прозвучали почти умоляюще. Замиль открыла рот, ища подходящий ответ, но внезапно раздались два коротких низких звуковых сигнала. И не с её наладонника.
– Кто-то написал, – сказала Джайда и потянулась к своей сумочке, – сейчас посмотрю. Может, Стефано.
Замиль обратила внимание, что та начала произносить имя рыбака на итальянский, а не арабский манер. Джайда потыкала пальцем в экран.
– Ой, тут незнакомый номер. Замиль… Это Салах.
– Прекрасно, – ядовито откликнулась она.
– Он пишет, – Джайда не замечала её тона и, прищурившись, с некоторым усилием начала читать: – Нас заказали через Абдула. Скорее всего, всех. Джайда, ты с Таонгой должны будете встретиться с мужчиной там, где я вам скажу. А потом этим же вечером мы покидаем Сус. Передай Ситифану, что нужно подготовить катер.
Дочитав, Джайда подняла глаза на Замиль.
– Мы уплываем сегодня, как я поняла. Но Салах хочет, чтобы мы встретились сегодня вечером с его знакомыми зачем-то.
– Не зачем-то, а передать им то, что я для него украла, – сказала Замиль отстранённо.
Она думала, что будет испытывать ярость или фрустрацию, но вместо этого была поражена волной охвативших её чувств. Первым и самым сильным был страх одиночества. Она, наверное, не успела осознать до конца, что одинока – говорят, и человек, которого прошила пуля, не сразу осознает, что ранен. Стараясь занимать голову конкретными вещами – дойти до «Аль Мусаида», выйти в Зеркало, открыть форумы – она просто не позволяла себе думать о своём полном одиночестве в чужом городе, где ей некуда и не к кому идти. Появление Джайды всё изменило в момент – Замиль вдруг осознала, что перед ней сейчас сидит человек, искренне считающий её другом. И если она сейчас его отвергнет, то этот человек уйдёт навсегда, а она… Останется одна, теперь уже необратимо. И при мысли об этом её охватил настолько сильный страх, что похолодели ладони.
– Что мы будем делать, Замиль? – спросила Джайда. – Надо встретиться с Таонгой на проспекте Моаме Мааруфа, он дал адрес. А потом… Замиль, ты слушаешь?
Она не слушала, потому что, рассеяно глянув в висевшее на стене напротив зеркало, вздрогнула. Тот самый чернокожий парень в жёлто-зелёной чадской одежде повернулся так, что его лицо было чётко видно в профиль. И сердце Замиль ёкнуло – настолько знакомым показалось лицо. Она его где-то видела, но где?
– Джайда, – проговорила она, – смотри на меня, не оборачивайся. Я хочу знать, не изменяет ли мне память. Или у меня уже крыша едет от этого всего…
– Ты о чём? – встревожилась Джайда.
– Сделай так, – сказала Замиль, – положи свою сумочку на стол, поднимись и пойди в уборную. Перед зеркалом остановись и посмотриcь в него. За столиком напротив сидит мужчина, чёрный, в жёлто-зелёной одежде, такие в Сахаре носят, рядом пепельничка и стакан с чаем. Если не увидишь его в зеркале, повернись, якобы ко мне, махни рукой. Но обязательно брось на него взгляд. Скажи, тебе не кажется знакомым его лицо?
– Ты думаешь…
– Не оглядывайся, – зашипела Замиль, – делай, как сказано. От этого, может, наши жизни зависят.
Джайда, ставшая внезапно очень сосредоточенной, кивнула, поднялась и направилась через зал. Замиль осторожно проследила за ней глазами, постоянно скашивавшимися в сторону сидевшего за столиком мужчины, потом с усилием оторвалась, взяла свой остывший кофе и отхлебнула, не ощущая вкуса.
У неё даже кожа под волосами зачесалась – так захотелось повернуться и посмотреть на мужчину ещё раз, но теперь уже в упор. Но нет, терпеть. Может, она ошибается, в конце концов. Чёрные парни в африканских одеяниях похожи друг на друга, да и видела она его совсем мельком. Но где-то в глубине души она уже знала, что не ошибается. Это тот самый тип, которого она видела тогда у Таонги.
Не удержавшись, она всё-таки вскинула голову и повернулась, якобы чтобы проследить за Джайдой. Та как раз стояла перед зеркалом, видимо, туалетная кабинка была занята. Потом повернулась и сделала вид, что ищет её глазами. Замиль одобрительно кивнула про себя – Джайда притворилась, что не понимает, в какой стороне их столик, но сама обшаривала глазами помещение. Чернокожий парень примерно её возраста, который так их встревожил, сидел, наполовину отвернувшись, и щёлкал зажигалкой, раскуривая сигарету. Замиль вновь и вновь скашивала глаза, стараясь рассмотреть его лицо и вспоминая ту короткую встречу в пансионе Таонги в Марсале. Могло ли случиться такое невероятное совпадение?
Когда Джайда вернулась из туалета, она выглядела серьёзной и собранной. Подвинув стул, она села и посмотрела на Замиль.
– Мы видели его в Марсале. Он тоже жил у Таонги, – сказала она.
– Ты уверена?
– Да, – Джайда кивнула, – я обычно хорошо запоминаю людей, особенно мужчин. Это тот же парень, который иногда курил за столиком напротив входа. Он даже ко мне пару раз обращался, назвал «сестрой». Я его запомнила.
Не ошиблась. Замиль внезапно почувствовала неприятный спазм внизу живота и подумала, что и ей бы неплохо наведаться в уборную. Хотя, сейчас, наверное, не время. Какой шанс, что человек, живший у Таонги, которая, как она знала, общалась с марсальской полицией (может, и не только с полицией), случайно пересёк море и так же случайно оказался в одной с ними кофейне в огромном Сусе?
