– И здесь раньше даже не было мечетей? – уточнила Джайда.
– Были, конечно. Магрибцы селились и пятьдесят лет назад. Но никто не знал, что…
Стефано осёкся. Вот он и опять заговорил с этой чёрной девчонкой. Зачем? Её родители родились в Мали, она сама – в Марокко. Причём, кажется, в деревне. Как ей понять, что такое – рухнувший мир? Как ей представить остров, его Остров, его Sicilia без надписей на арабском и халяльных ресторанов? Откуда ей знать, что перенесла его Марсала за века истории, и понять, что это всё значит сейчас для него. Откуда…
– Я всегда думала, что мои родители, как и все вокруг, правоверные. Иначе ведь было нельзя, – заговорила Джайда, – но однажды Раджаб сказал мне…
Вдруг Стефано почувствовал, как её голос надломился, и с удивлением посмотрел на неё. Он привык считать, что по лицам чёрных невозможно понять, какие чувства они переживают – так и этак выглядит вроде маски. Но сейчас он не сомневался, Джайда вспомнила то, что её очень расстроило. Она пробует сохранять на лице всё ту же вежливую улыбку, с которой, видать, её учили обращаться к мужчинам, но…
– Раджаб – кто это? – уточнил он.
– Отчим, – ответила Джайда с гримасой на лице, – ну, тот, за кого вышла замуж мать. Он как-то сказал, что у меня дурная кровь, потому что дед был назрани, и её не исправить ни одеждой, ни молитвами. И что… – Джайда пожала плечами, как будто не зная, что ещё сказать.
Надо же. Вот и стали складываться кусочки головоломки. А он-то думал, как такая девушка, воспитанная, вроде бы, как правоверная махдистка, могла закончить в байт да’ара. Но ведь если её родители были христианами, а потом она попала в мусульманскую семью, то это всё меняет!
Эта мысль мелькнула в голове у Стефано ещё до того, как он успел отдать себе отчёт – что, собственно, «всё». Он уже открыл рот, складывая фразу по-арабски, но Джайда вдруг вскинула руку, широкий рукав её светло-зелёной рубахи затрепетал:
– Посмотри, там другой корабль!
Стефано поднял голову.
Они сидели за тем самым столиком, где вчера обсуждали свои дела с Салахом. Здесь был второй такой, да они с ребятами, опившись местной граппы, давно его сломали. Но им и одного хватало – с каменистого пляжа, где стоял столик, открывался вид на их тихую бухту с небольшим причалом и на острый горб буро-серой скалы. Над парой скрюченных деревец на её вершине кружили, испуская пронзительные вопли, какие-то птицы, но Джайду привлекли не они. Она действительно увидела «другой корабль».
На самом деле, не корабль, конечно, а катер. Он выскочил с восточной стороны, огибая прибрежные скалы широкой дугой, и сейчас явно разворачивался в сторону берега.
– Это тоже рыбаки? – спросила Джайда.
– Нет, у рыбаков таких нету, – Стефано машинально ответил по-итальянски, внимательно следя за судёнышком. Море искрило и переливалось под лучами полуденного солнца, и катер было толком не разглядеть. Но даже так видно, что он идёт в их направлении. И нет, это, конечно, не рыбацкое судно. По конструкции скорее…
– Cazzo, – тихо выругался Стефано, – кого сюда ещё несёт?
Он резко поднялся и сморщился от боли в повреждённом колене.
– Тебе помочь, сайиди? – робко спросила Джайда, но он ей не ответил, а, опёршись рукой на стол, заковылял в обход.
То, что катер идёт в направлении его бухточки, было уже несомненно – здесь на километр к востоку и западу негде больше причалить. Береговая охрана? Или кто похуже?
Старенький причал, к которому он пришвартовал своего «Грифона», был выстроен в давние времена, вроде до Войны. По крайней мере, когда дом достался ему, тот уже выглядел старым. Причал не относился к клочку земли, на котором стоял дом, не был чьей-то собственностью, и здесь теоретически мог швартоваться кто угодно, хотя больше, чем на три катера, места бы не хватило. Но кому нужно чалить свой катер в этой глуши, когда морем от силы пятнадцать минут хода до Фавиньяны, где есть пусть маленький, но все же настоящий порт? Нет, тот, кто ведёт катер, явно хочет пришвартоваться именно у этого причала, в небольшой бухточке, где только и есть, что его дом, значит…
Мысли и нехорошие предчувствия мелькали в голове у Стефано, пока он ковылял по каменистому пляжу, смутно осознавая, что Джайда торопится за ним. Катер уже заходил в бухточку, и можно было различить даже трепещущий на верхушке флажок, когда нога Стефано подвернулась на шлифованном морем окатыше, и он упал, ткнувшись в камень прямо повреждённым коленом.
Боль, прострелившая его, была слишком неожиданной, чтобы он мог удержать вскрик.
– Ты ударился, сайиди? – испуганно воскликнула за его спиной Джайда, и Стефано повернул перекошенное лицо к ней, сжав зубы, чтобы удержать и стон, и ругательства.
– Немного, – прошипел он, – о чёрт! Нет, всё в порядке, я сейчас…
Уперевшись руками, он оттолкнулся и попробовал встать, но повреждённое колено снова прострелила резкая боль.
– Oh, porca merda52! – всё-таки не сдержался мужчина, – опять!
– Больно?
Он вдруг почувствовал под локтем бережное касание ладони Джайды и несмотря на боль выпростал локоть. Ещё не хватало, чтобы эта девчонка ему помогала! С трудом, но всё-таки поднялся. Колено, которое уже вроде бы начало заживать, яростно пульсировало, вдобавок он хорошо приложился рукой в гипсе, и она противно заныла. Заново переломаться – как раз его удача. Старая развалина!
– Можно я тебе помогу? – робко спросила Джайда, и Стефано, подавив желание повторно выругаться, посмотрел на девушку ещё раз.
Она стояла на против него в зеленовато-белом платье алжирского покроя, трепетавшем под порывами морского бриза, и смотрела на него, кусая губы. Потом попробовала робко улыбнуться.
– Не надо, – отрезал Стефано и, повернувшись к причалу, сделал шаг. Такое чувство, что в его коленную чашечку ткнули раскалённую спицу, а потом ещё провернули там.
– Cazzo!
И опять он почувствовал на плече осторожное касание девушки.
– Я помогу, – осторожно сказала она.
И он, поддерживаемый Джайдой, заковылял-запрыгал по пляжу, кусая губы от боли и стыда. Вот уж угораздило!
За болью и смущением он забыл смотреть на приближающийся катер, когда вдруг тот напомнил о себе пронзительным свистом сирены.
Сейчас катер был не более чем в двухстах метрах от берега и сбросил ход до минимума, разворачиваясь в направлении причала. Серо-бурая сталь, потёртая на бортах, надстройка на носу и ещё одна на корме, высокая мачта, на которой плясал под порывами ветра флаг Халифата. И человек на крошечном мостике, махавший ему рукой.
– Проклятие! – Стефано замер на месте, балансируя на здоровой ноге. – Тони! И стоило бежать и увечиться!
– Кто это? – спросила замершая рядом с ним Джайда.
– Береговая охрана, – ответил он и осторожно вытащил руку, за которую его поддерживала Джайда. Перед старым приятелем-то срамиться не будет.
И он, сжав зубы, поковылял вперёд, волоча стрелявшую болью ногу. Джайда, кажется, что-то поняла и просто шла молча рядом с ним. До причала оставалось всего метров пятьдесят, но когда Стефано, скрипя зубами, добрался, наконец, до него, один человек уже выпрыгнул на мостки и закреплял брошенный с катера трос. Это был не Тони – тот, спустившись с мостика, о чём-то спорил с вышедшим из рубки человеком. И рулевой, и человек, швартовавший катер, были магрибцами, но тут уж удивляться нечему.
У небольшой, в четыре шатких ступеньки, лесенки, ведущей на причал, Стефано остановился. Подождёт их здесь, нечего доставлять этим обезьянам радость смотреть, как он прыгает по сходням.
Кроме троих уже увиденных, на катере не было видно других людей. Впрочем, для таких судёнышек береговой охраны трое-четверо – как раз обычный экипаж. Закрепивший трос мужчина подскочил и забрался обратно через двор, зато Тони вместе с неизвестным ему магрибцем перебрались на причал и направились к нему. Магрибец, высокий, с залысинами под чернявой шевелюрой и чуть наметившимся животиком, был одет в обычные темно-серые штаны из непромокаемой ткани, какие носят моряки, но его плечи прикрывал фирменный зелёный пиджак с позолоченным значком над карманом. На бедре болталась с каждым шагом потёртая тёмно-коричневая кобура. Более чем типичный вид офицера береговой охраны, но, хотя Стефано знал нескольких, этого, к сожалению, видел впервые.
Он молча ждал, Джайда стояла в паре шагов сзади.
– Что с тобой случилось, старый хрыч? Скачешь как подбитая утка, ещё и с рукой в гипсе, – бодро выкрикнул Тони, подходя к лесенке. Преодолев её в пару шагов, он протянул Стефано руку, но, видимо, сообразив, что тот не сможет ответить на рукопожатие, хлопнул его по плечу. – Что случилось, старина?
– Попал в неприятную историю, – Стефано невольно улыбнулся несмотря на скверное предчувствие, – поспорил с грузовиком, можно так сказать.
– И побитый ускакал на Фавиньяну? Да ещё, я смотрю, не один, – ухмыльнулся Тони в ответ и смерил Джайду откровенно оценивающим взглядом, – да, хороша. Но ты же вроде не по чёрным…
Молчавший до этого магрибец вдруг подал голос:
– Это ваш дом?
Стефано невольно поморщился от его лающего выговора и осторожно ответил по-арабски:
– Раньше был моего дяди. Сейчас мой.
– И вы привели сюда свой катер один? – офицер даже не пытался скрыть недоверия в своём голосе.
Оно и понятно, Стефано сейчас выглядел кем угодно, но только не бравым рыбаком, способным в одиночку рассекать Средиземноморье. Джайду он, похоже, просто не брал в расчёт, что, впрочем, типично для…
– Один, – Стефано даже не покривил душой, ведь вёл-то «Грифона» он и правда в одиночку. А о пассажирах этому лучше не говорить.
– А кто сейчас в домике, кроме вас? – магрибец по-прежнему говорил бесцеремонным тоном человека, уверенного в своём праве допрашивать кого угодно, и Стефано внутренне ощетинился.
– Я и моя… женщина, – он даже почти не сбился, выговорив это, – у меня есть все документы на катер и на дом, и на право на занятие рыбной ловлей. В чём проблема?
– Подожди, подожди, – вмешался Тони, – не закипай, старик.
Он повернулся к офицеру и заговорил по-арабски:
– Это Ситифан, мой друг, рыбак из Марсалы, у него все документы в порядке. Я же говорил, что он может сейчас быть в своём домике. Его многие знают из береговой охраны, например ра’ид Эль Хади.
Офицер, так и не назвавший своего имени, недоверчиво хмурился, переводя взгляд то на Стефано, то на домик. Затем обернулся назад, окинул взглядом «Грифон», болтавшийся на волнах в двадцати метрах от его собственного катера. Потом снова повернулся к Стефано.
– Мне нужно видеть ваши документы. На катер, на домик и лицензию на лов рыбы, – сказал он всё тем же высокомерно-официальным тоном.
Стефано сжал зубы, подавляя желание выругаться. Все документы он забрал с «Грифона» в домик, они и сейчас лежали под зеркалом в непромокаемой папке. С бумагами всё в порядке, но от мысли, что придётся беспомощно ковылять в домик под пренебрежительным взглядом этого надменного ублюдка, он чувствовал желчный привкус во рту. Проклятье, этот островок – одно из немногих мест, где всё было по-старому, и надо же, сюда занесло!
– Сейчас принесу, – выдавил он сквозь зубы.
– Нет, я пойду с вами, – магрибец удостоил его только беглым взглядом, – я хочу осмотреть и дом.
Проклятье! Впервые кроме гнева и чувства унижения Стефано почувствовал страх. В доме сейчас может быть Замиль, но, что хуже, слишком очевидно, что он там не наедине с Джайдой. Особенно на первом этаже. Ищут ли Салаха? Вот именно конкретно его? И чего этому бабуину, возомнившему себя моряком, приспичило осмотреть дом, чем береговая охрана сроду не занималась?
– Разве береговая охрана может осматривать дома? – спросил он. – Меня что, подозревают в чём-то? И кто вы такой вообще?
Офицер усмехнулся, показав желтоватые зубы, и полез в карман. Пока он дёргал зацепившийся за что-то документ, Стефано мрачно рассматривал золотистый значок – корабль, море, восходящее солнце. Всё стилизовано, но так угадываемо. И нигде не скрыться от этого проклятого восходящего солнца, нигде, даже на этом обгрызенном волнами скалистом островке…
– Ра’ид бахр53 Абдалла ат-Тайиб Заррук, – проговорил офицер тем же самым высокомерно-пренебрежительным тоном, ткнув ему под нос ламинированную бумажку с печатью, нечёткой фотографией и завитушками подписей, – по решению мажлис-аль-вилайет береговая охрана привлечена к патрулированию для поимки врагов Даулят-аль-Канун. Я хочу осмотреть ваш дом и ваш катер.
– Это правда, – что больше всего покоробило Стефано, вмешавшийся Тони теперь тоже говорил по-арабски, словно боясь разгневать командира итальянской речью, – муташарриды и прочие враги государства, их сейчас ловят везде. Но тебе бояться нечего, тебя же знают…
– Сначала катер? – как ни странно, первый приступ гнева отпустил Стефано, и он лихорадочно соображал. По «Грифону» поймут, конечно, что там были пассажиры, но в этом нет ничего странного – катер и не рассчитан на одного. Но вот дом… сказать, что вещи, которые оставил Салах, принадлежат одному из его матросов?
Заррук посмотрел на качавшийся на слабой прибрежной волне «Грифон».
– Начнём с катера, – сухо согласился он.
Что ж, пришлось пережить чуть больше унижения, чем он ожидал. Скрипя зубами, Стефано с помощью Тони всё-таки поднялся на причал, доковылял до «Грифона», но там был вынужден сдаться. Тот же Тони перепрыгнул на катер, нашарил там мостки и забросил их, чтобы офицер мог зайти. За всеми их неловкими манёврами офицер наблюдал с пренебрежительным прищуром, словно показывая, «от этих назрани я и не ждал ничего другого».
К счастью, как ни корчил из себя детектива, особой проницательности ра’ид бахр не проявил – на следы их разношёрстной компании в каюте Стефано повторял одно и то же: «мы с ребятами вышли в море, потом я отвёз свою женщину на Фавиньяну». Тот брезгливо поднимал свою верхнюю губу с аккуратными усиками, но никак не комментировал.
– Теперь осмотрим дом, – заявил, едва они снова оказались на причале. Стефано едва не заскрежетал зубами не то от боли в колене, не то от мысли, что теперь этот лакированный папуас будет высокомерно копаться в его вещах, а он – прыгать хромой уткой рядом и стараться всё объяснить. Одно хорошо – Салаха и Таонги сейчас нет, Замиль наверняка успела всё увидеть и скрыться. Может, ему удаться отбрехаться тем, что свой скромный домик он превратил в небольшой bordello на выходные, и…
Вдруг он осознал, что Джайды, которая осталась ожидать их на берегу (офицер обращал на неё не больше внимания, чем на пару скакавших по берегу чаек) теперь нет. Вроде бы ничего удивительного – никто и не приказывал ей тут торчать, но у Стефано вдруг скверно засосало под ложечкой. Куда эта чёрная девка теперь пошла? Что успеет натворить?
– Давай руку, Стеф, я тебе помогу, – услышал он за плечом голос Антонио, – раид-бахр быстро глянет, проверит бумаги и всё. Может, ещё чашечку кофе позволит нам выпить.
– Если они ищут нас, надо спрятаться, Салах, ну же, ну, чего ты ждёшь? – Таонга с трудом подавила желание схватить мавританца за рукав его джинсовой рубашки. Она знала, что, за исключением моментов близости, тот не любит ненужные прикосновения.
– Ты не видела других людей на катере? – Салах не отреагировал, продолжая сверлить глазами Джайду. – Вот этот офицер, назрани, которого знает Ситифан, и ещё один?
– Думаю, других нет, – покачала головой Джайда, – корабль небольшой, там и места-то для остальных нет. Они говорили, а потом пошли на корабль Ситифана.
Таонга с трудом сдерживала рвущийся наружу страх, сжимая кулаки так, что ногти болезненно впивались в ладони, и лишь присутствие Салаха не позволяло ей поддаться панике до конца. Она знала, что случается с теми, кто решил пободаться с Государством Закона, или с людьми, которые присвоили себе право говорить от его имени. Знала и о исчезнувших в тюрьмах, и о тех, кто, выйдя оттуда, уже никогда не был прежним. Как и истории про тех, кого просто не стало. Был человек – нет человека, и море, ласково шелестящее под лучами утреннего солнца, никогда не выдаст свою тайну. Это всегда случалось с другими, но сейчас…
Салах прикусил нижнюю губу, явно пытаясь принять какое-то решение. Замиль, отойдя на пару шагов, выглядела как человек, готовый бежать в любую секунду. В руке она сжимала рукоять «тычка». Жалкая защита, оружие для подростковых драк, что она с ним может против шейхов и полиции? Таонга, не выдержав, протянула руку и потрогала его за рукав.
– Салах, – она говорила вполголоса, хотя здесь, за скалой, где они встретились с Джайдой, их бы точно никто не услышал, – не медли, пожалуйста, нам надо скрыться.
– Где здесь можно скрыться? – прошипела ей Замиль по-итальянски. – Этот островок переплюнуть можно.
– Идём к домику, быстро, – мавританец, видимо, принял решение, – надо разобраться сейчас. Без катера мы все погибли. Не отставай, Таонга.
Последние слова он бросил уже на ходу. И Таонга несмотря на гложущий её страх почувствовала секундное удовлетворение от того, что он не вспомнил про Замиль.
Джайда оказалась расторопнее, чем от неё можно было ожидать – пока полиция говорила со Стефано и обшаривала катер, она рванула к домику. Замиль, поняв её с полуслова, схватила свою сумку и метнулась за скалу, чтобы скрыться. Так они все и встретились.
Малийка не смогла толком объяснить, что за люди прибыли на катере, который она именовала «кораблём». Сказала лишь, что сначала Стефано был очень встревожен, но потом успокоился и как будто узнал одного из прибывших. Это не то чтобы сильно успокаивало – старый рыбак знал по работе многих из марсальской полиции и береговой охраны, но это ещё не делало их друзьями. И уж точно не сейчас, если за ними и правда охота, но ведь Фаик так и сказал…
Выходя из-под тени спасительной скалы, Таонга почувствовала, что у неё сжимается желудок, и ей хочется в уборную. Их даже не арестуют – пристрелят, просто здесь и пристрелят. А потом сунут тела в мешок для рыбы, положат камень для груза и кинут в море. Или ей не рассказывали, как это происходит. Что делает Салах!?
Домик Стефано был выстроен на каменистом пляже, выходившем к неширокой, зажатой с двух сторон обрывистыми утёсами бухте. За одной из скал шла дорога, по которой Таонга ходила до городка и по которой они вернулись назад. От их скалы до домика было примерно сто пятьдесят метров, и чуть большее расстояние отделяло домик от причала, к которому сейчас были пришвартованы два катера.
Сколько времени понадобится уже немолодой грузной женщине, которой три дня назад пальнули в ступню из «тычка», чтобы их пробежать? Как оказалось, совсем немного, но всё же достаточно, чтобы представить, что будет, если на катере больше людей, если их кто-то заметит, если выстрелит или передаст по связи, если…
Замиль, конечно, не потрудилась запереть дверь во время своего бегства, и Салах, дёрнув за ручку, исчез в тёмном проёме. С этой стороны домика причал не был виден, но…
Таонга, задыхаясь, отчаянно пыталась не сильно отстать, за спиной она слышала шаги, но не хватало сил, чтобы обернуться и узнать, кто из девушек последовал за ними.
Это оказалась Замиль, Джайда где-то потерялась. Замерев в крошечной прихожей, Таонга судорожно переводила сбившееся дыхание, но Салах не медлил. Она видела, как мавританец распахнул низенький шкафчик и принялся лихорадочно перебирать какие-то вещи. И вдруг до Таонги дошёл весь ужас их положения – там, снаружи, они хотя бы могли бежать, могли спрятаться. Домик – ловушка, и когда полиция явится сюда за ними, то…
Салах наконец разогнулся, и она увидела, что он сжимает в руке тяжёлый железный брусок с кольцом на конце. Он быстро окинул взглядом комнатку и бросил:
– Наверх. Обе. И тихо.
Таонга услышала, как Замиль, за несколько секунд до этого прикрывшая входную дверь, испуганно ахнула.
– Салах, ты хочешь… – прошептала она, но мужчина только приложил палец к губам и едва слышно повторил:
– Наверх. Обе. Без шума.
Что даст им маленькая комнатка наверху? А если полиция захочет осмотреть и её? Узкая скрипящая лесенка стенала и дрожала несмотря на все их усилия быть тихими; когда верхняя, ставшая недавно «женской», комнатка пахнула в лицо спёртым воздухом жаркого полудня, Таонга всё-таки оглянулась. Салах поднимался последним, всё так же сжимая в руке тяжёлый металлический брус. Его лицо как будто потускнело, он плотно сжал губы, так что они почти исчезли за черной щетиной, и только молча перебирал пальцами по металлу.
– Салах, – прошептала Таонга, едва слыша свой собственный голос, – ты с ума сошёл. Они убьют нас здесь.
Он не ответил, только, перешагнув через последнюю ступеньку, обежал комнатушку взглядом. В голове у Таонги мелькнуло, что трудно найти место, больше похожее на захлопнувшуюся ловушку. В комнате, когда они приехали, стояли две кровати, которые девушки сдвинули, чтобы троим хватило места на ночь (и всё равно, конечно, было очень тесно). Шкаф со скользящей дверцей у входа, дешёвый круглый столик с крошечной табуреточкой, маленький комод у розетки. Ещё балкончик со старым креслом, где едва поместиться одному человеку.
Внезапно Таонга почувствовала, что ей не хватает воздуха, сердце болезненно заколотилось в груди. Бежать, бежать отсюда, или эта каморка и станет её могилой! Она, сама едва понимая, что делает, дёрнулась к лестнице, но Салах ухватил её за плечо.
– Стой! Тихо. Садись на кровать.
– Что? – непонимающе посмотрела на него Таонга, но тут Замиль, которая осторожно подошла к балкончику и приоткрыла дверь, воскликнула:
– Салах! Они идут сюда. Трое – двое из полиции и Стефано!
– Хорошо! Сделаем так, – Салах, всё ещё не отпуская плечо Таонги, подтолкнул её к кровати, – садитесь. Разуйтесь. Достаньте что-то из сумки – одежду, что угодно. Пусть смотрят на тебя… Замиль…
– На меня будут с мотреть, – прервала его девушка. И так светлая, сейчас она побелела ещё больше, в лице будто не осталось ни кровинки, и то и дело прикусывала нижнюю губу острым резцом, но в остальном, казалась, владела собой, – их нужно отвлечь, да. Будь спокоен, я знаю, как делать так, чтобы мужчины на меня смотрели.
Договаривая последние слова, она уже распускала верхнюю застёжку на своей зелёно-голубой рубахе.
– Таонга, помоги мне. Надо их отвлечь вдвоём.
И несмотря на гложущий её страх Таонга почувствовала укол ревности – девушка, несомненно напуганная, как и она, держалась уверенно, арабский легко лился из её уст. Проклятье, она не допустит, чтобы…
Сделав шаг, она опустилась на кровать.
– Что надо делать, Салах?
Мавританец уже подошёл к двери и открыл её, так, чтобы входящему не была видна левая часть комнаты. Потом толкнул шкаф – небольшой платяной шкаф, где сейчас висело платье Джайды, головные платки Замиль, хиджаб Таонги и… Он явно колебался.
Замиль между тем расстегнула верхние пуговицы на рубахе, заставив её повиснуть так, чтобы та облегала её аккуратную грудь, потом, встряхнув по очереди ногами, сбросила легкие домашние тапочки, в которых выбежала из дома.
– Не стой как столб, – прошипела она Таонге, – они должны увидеть только нас, когда зайдут в комнату.
Сглотнув, Таонга сделала шаг к сдвинутым кроватям, присела и отцепила висевший на плечах платок. Подумав, тоже сбросила сандалии. Замиль, подхватив свою сумочку, лихорадочно копалась в ней, бормоча какие-то слова на незнакомом языке.
Оглянувшись на Салаха, Таонга увидела, что тот прекратил примериваться к шкафчику, видимо, осознав, что в него не влезет. Он так и оставил его дверцу открытой, а сам встал между ним и входом в комнату и распахнул дверь до упора. Она закрыла его почти полностью – теперь вошедший в комнату человек и не заподозрил бы, что он там, пока не встал бы возле кровати и не обернулся.
– Салах, – хриплым шёпотом произнесла Таонга, – что ты будешь делать? На катере ещё люди. Они позвонят своим, они…
– Да замолчи ты, sciocca54, – прошипела Замиль, – придумаем что-то. Бежать уже поздно.
Несмотря на страх Таонга стиснула зубы от гнева. Даже сейчас, когда каждый из них может получить пулю, эта гладкая белая стерва насмехается над ней.
Словно в подтверждение слов Замиль через распахнутую балконную дверь до них донеслись мужские голоса. Слов было не разобрать, но говорившие, несомненно, приближались к домику. Таонга почувствовала, как у неё пересохло во рту.
– Помоги мне, – Замиль резко, словно эта мысль только что пришла ей в голову, дёрнула полурасстёгнутую рубаху через голову, – да помоги же!
Последние её слова были уже приглушены тканью, но в этот миг дверь внизу скрипнула, и зазвучал резкий мужской голос, контрапунктом которому раздавались тихие женские слова. Джайда! Конечно, она, больше некому, но что эта деревенская дурочка делает тут? Зачем лезет в разговор? Таонга почти прекратила дышать. Мужчины были в доме, по крайней мере двое, а может, и трое. Она слышала резкий голос, задававший вопросы по-арабски, слышала, как Стефано что-то приглушённо отвечает. Женщина напрягла слух, но ничего не разобрала. Двое мужчин переговаривались, потом один засмеялся, и она опять услышала тихий голос Джайды.
Замиль наконец стянула рубаху через голову и осталась в одной тонкой майке, которая больше подчёркивала, чем скрывала её формы. Высыпав из сумки пару тюбиков с мазями и круглую коробочку, в которых носили притирания для лица, она разложила их перед собой, потом отвинтила у одного из тюбиков колпачок. Таонга видела, что её пальцы дрожат, но всё равно девушка не колебалась.
– Слушай, – едва слышным шёпотом сказала, – если они поднимутся сюда, начни натирать мне мазью плечи и шею, хорошо?
– Зачем? – у Таонги каким-то чудом получалось говорить тихо, хотя сердце колотилось в груди так резко и болезненно, что казалось, любое слово прозвучит как вскрик.
– Затем, что так надо, – яростно прошипела Замиль, – ох… идут.
Таонга и сама услышала. Нижние ступеньки лестницы заскрипели, и она разобрала слова, брошенные невидимым мужчиной по-итальянски:
– Ну-ка посмотрим на курочек! Черт, Стефано, вот уж не ожидал такой прыти, да ещё когда сам побитый, как…
Похолодевшими пальцами Таонга приняла раскрытый тюбик, но не успела выдавить из него мазь, как услышала тяжёлые шаги совсем рядом, и, не удержавшись, обернулась.
Мужчины поднимались по узкой лесенке гуськом, и первым в дверном проёме показался магрибец средних лет в морском форме. Таонга видела блестящий на лацкане значок и кобуру на поясе. Впрочем, оружия тот не достал, видимо, не чувствуя никакой опасности. Её руки замерли, она так и не успела изобразить, что натирает Замиль какой-то мазью.
– Найек, – процедил сквозь зубы офицер, когда Замиль с театральным вскриком потянулась за скинутой рубахой, – что за поганство вы тут устроили? Сколько всего шлюх в этой дыре?
– Сайиди, эта женская комната, и мы не одеты, – сама Таонга не могла выдавить из себя ни словечка, зато Замиль не колебалась.
Она подхватила свою рубаху и прижала её к груди так, что скорее подчеркнула округлости. Она повернулась к офицеру в пол-оборота, и Таонга увидела, как на её побледневшем лице играет лукавая полуулыбка. Да уж, знает, как надо обходиться с мужчинами.
Офицер сделал шаг от двери и оглянулся с брезгливой гримасой. Таонга почувствовала болезненный спазм где-то в паху и затаила дыхание. Если он сейчас обернётся, то увидит Салаха, и тогда им конец.
– Пожалуйста, сайиди, мы же не… – продолжала щебетать Замиль, и офицер повернулся к ней.
– Попробуешь назвать меня «сайиди» ещё раз, потаскуха, и сломаю тебе нос, – с отвращением произнёс он, – для тебя я ра’ид бахр. Как тебя зовут? И тебя тоже.
На последних словах он ткнул пальцем в Таонгу, так и застывшую с тюбиком в руке, и она почувствовала, что у неё перехватило горло. Настоящее имя называть нельзя, но…
К счастью, ей не пришлось отвечать, так как в этот миг на лестнице вновь послышались шаги, и прозвучал голос:
– Нет, на такое хочу посмотреть и я. Послушайте, офицер…
Таонга увидела ещё одного мужчину, явно итальянца, в той же полувоенной форме. Остановившись на пороге, он присвистнул.
– Трое! Стефано, я не мог поверить, но…
Он тоже резко вошёл в комнату, откровенно рассматривая Замиль, но тут офицер обернулся ему навстречу. И Таонга увидела всё по его лицу. Он понял, что в комнате есть посторонний. Словно в замедленном кадре женщина наблюдала, как его глаза округлились, челюсть отвисла, и рука упала на кобуру. В следующий же миг прозвучал резкий хлопок – дверь отскочила, отброшенная ударом, задев ошеломлённого итальянца, и Салах вылетел из своего укрытия. Железный брус, который он сжимал в поднятой руке, обрушился на голову офицера, а Замиль, словно подброшенная пружиной, метнулась куда-то вниз, под ноги итальянца, и они оба рухнули на пол. Таонга тоже подскочила, как раз вовремя, чтобы увидеть, как выпроставшийся из-под Замиль итальянец открывает рот для крика, и зажать его ладонью.
И вот уже она поняла, что стоит между двух тел, с трудом переводя дыхание, Салах возвышается над ней, сжимая в правой руке брус с разводами крови на нем, а снизу доносится голос Стефано:
– Что происходит? Что происходит, cazzo? Вы с ума сошли? Что происходит?