Евгений Леонидович Саржин
Там, где дует сирокко
Глава девятая
– А кроме следов в Зеркале, он сказал, что кто-то донёс. Кто это мог быть? Кто? – в голосе Таонги плясали истеричные нотки.
– У меня есть одна мысль, но сейчас не это важно, – Салах стоял напротив неё, пощипывая ногтями бородку. – Ты веришь этому… Фаику?
– Верю! – голос женщины прыгнул вверх на последнем слоге, но, вдохнув, она заговорила чуть спокойнее: – У него нет причин мне лгать. Мы никогда не были врагами, и он кое-чем мне обязан. Да, я ему верю. И вижу, что он сам напуган. Люди шейхов скоро будут здесь. Что нам делать?
– Я собираюсь бежать сегодня же, – Салах не колебался с ответом, – не выходить в Зеркало, не звонить, а лучше – разобрать наладонники. По ту сторону моря можно затеряться, там с этим проще, чем на Острове.
– Нет, что делать мне? – Таонга стояла против него в своём шитом по нигерийскому образцу бело-сине-зелёном платье. Она охватила руками широкие плечи, словно пыталась сжаться. Здорово же она испугалась. Что ж, плата за попытки играть с шейхами по их правилам.
– Я советую тебе тоже потеряться на время, – Салах хотел произнести это жёстко, но его голос невольно смягчился, когда он увидел, как дрожат подведённые матовой пастой губы Таонги. Только позавчера она этими губами… – Шейхи из Ордена Верных хотят заварить что-то очень нехорошее на Острове, а думаю, и не только. Или ты не читаешь новости? Если мы пропадём из поля зрения и затеряемся где-нибудь в Сусе или Тунисе, думаю, они не станут нас долго искать. У них скоро будет много других дел.
– Нас? – голос Таонги скакнул вверх, и Салах поморщился, – Я-то тут при чём? Я даже не знаю, что ты…
– Достаточно, – он махнул рукой, – я собираюсь. Ты решай. Если надумаешь, я тебе помогу исчезнуть с нами и потеряться в Сусе. Если же нет…
– Салах, я должна с тобой поговорить – послышался голос позади и, обернувшись, Салах увидел стоявшую в лестничном пролёте Замиль, – это срочно! Джайде прислали письмо, и… я боюсь, там был «якорь».
Он только мрачно усмехнулся.
– Это уже не так важно, – бросил он ей, – стража Зеркала таки тебя подцепила и очень скоро нас найдет. Мы бежим немедленно.
– Это всё из-за тебя, потаскушка ты гладкая! – взвизгнула вдруг Таонга, и широкий рукав её платья мелькнул перед глазами Салаха – она ткнула пальцем в Замиль. – Ты, сучка, навлекла их на меня, на нас всех!
– Рот закрой, коза ливийская! – опешившая Замиль быстро пришла в себя и ощерилась, как загнанная в угол крыса. – Не ты ли разговорчики гостей в своей дыре слушаешь? Не ты ли в полицию потом это таскаешь? И, поди, иначе шефов там ублажаешь?
– Puttana! – выкрикнула Таонга и, кинувшись на Замиль, отвесила ей затрещину, а потом вцепилась в волосы.
Вскрикнув, девушка выгнулась, но потом с размаху ударила Таонгу кулаком в живот. Задохнувшись, та ослабила хватку, Замиль выпуталась и отскочила.
– Хватит! – выкрикнул Салах. – Не до этого сейчас! Я…
И вдруг замер, увидев, как рука Замиль скользнула в сумочку на поясе, и в её пальцах блеснул серебристый корпус «тычка».
– Не надо, Замиль! – он не успел договорить фразу, когда девушка вскинула руку, направив короткое серебристое дуло на обутую в открытый сандалий ногу Таонги, и нажала спускатель.
Прозвучал тихий сухой щелчок, и Таонга пронзительно взвыла, схватившись за ступню и прыгая на здоровой ноге.
– Поняла, что не надо меня трогать? – бросила Замиль, следя за той со злорадной усмешкой, но тут же сама вскрикнула от боли, когда Салах вывернул её запястье.
– Ты что творишь, змея? Зачем ты притащила сюда «тычок»?
– Пусти, – прошипела Замиль под аккомпанемент стонов Таонги, – змеи кусаются, не слышал?
– Возвращайся в комнату и собирайся, – голос Салаха неприятно скрежетнул, – я ухожу.
– А я? – вскрикнула Замиль. – Мы же договорились!
– И ты со мной, если не хочешь…
– Cazzo, как же больно! – допрыгав до кресла, Таонга повалилась в него и начала раскачиваться вперёд-назад, всё так же сжимая ступню. – Ты заплатишь за это, stronza45, puttana…
– Достаточно! – это слово Салах рявкнул так, что обе женщины замолчали. – Сейчас мы…
Он не успел договорить, как раздалось высокое дребезжание – звук, который должен был бы быть мелодичным, если бы не давно развинченные звуковые пластинки звонка. Тишина рухнула на комнату как лавина. Трое человек просто смотрели друг на друга и молчали.
Первым опомнился Салах.
– Дай мне это, – протянув руку, он вытащил из размякших пальцев Замиль «тычок», – если там…
Он не договорил, когда звонок задребезжал опять.
– Открой дверь, – он повернулся к Таонге, одновременно отступая так, чтобы быть в стороне и от двери, и от окна. Ствол «тычка» в его руке покачивался, – открой и сразу отойди. Не думаю, что…
– Почему я? – Таонга затравленно обернулась. – У меня пуля в ноге из-за твоей суки. И если это…
Звонок забренчал опять.
– Открой, – вполголоса повторил Салах, – и вряд ли это стража. Слишком вежливо для них.
Обронив сквозь зубы какое-то итальянское ругательство, Таонга поднялась и, отчаянно охая, доковыляла до двери. Но перед тем, как открыть, она нажала на незаметный глазу рычажок и глянула в образовавшуюся щель.
– Какой-то мальчишка, – облегчение, звучавшее в её голосе, обрушилось на Салаха как волна. Впрочем, не слишком ли рано…
– Что ты трезвонишь, мы не глухие… – услышал он слова Таонги, обращённые к невидимому посетителю, – ты… да, можешь.
– Салах, – она обернулась, – это… к тебе.
Опять секунды тягостного ожидания, и он почувствовал, как стала липкой рука. Мальчишка, она сказала, но если кто-то просто хочет отвлечь внимание? Есть ли запасной выход у «Аль Мусафира»?
– Что ему нужно? – спросил он, но Таонга, не успев ответить, отскочила от двери.
Салах увидел юнца лет шестнадцати-семнадцати в потёртых серых джинсах и висящей мешком футболке на пару размеров больше. Войдя, юнец огляделся по сторонам и, увидев его, спокойно кивнул, точно не замечая устремлённого на него дула.
– Салам алейкум, – бросил он, – ты ведь Салах из Мавритании, да? У меня для тебя сообщение от… старого башмачника.
Сунув руку в карман джинсов, он вытащил то, что выглядело как полоска ката, которую нужно было заложить за щеку… и Салах почувствовал, как по его лицу поползла дурацкая ухмылка. Муташарриды часто оставляли друг другу записки на такой вот съедобной пастиле, когда пользоваться Зеркалом или телефоном было слишком опасно. А так прочитал, съел, и никаких следов. Не будет же кто-то рассматривать твое говно!
А Старым Башмачником называли Гуляма. Он протянул руку и взял тонкий листик.
– Да благословит Аллах старого башмачника, – сказал он юноше и, видя, что тот выжидательно смотрит на него, опустил записку в карман, потом, пошарив, извлёк оттуда пластиковый квадратик. Юноша принял купюру из его рук и коротко кивнул.
– Прочитайте её сейчас, – бросил он, – а там сами знаете.
– Что там? – первой подала голос нетерпеливая Замиль, пока запершая за юнцом дверь Таонга прыгала назад к креслу.
Не обращая на неё внимания, Салах ещё раз перечёл записку, потом бросил в рот и тщательно разжевал. Замиль тихо ахнула.
– Что там? – теперь уже вмешалась Таонга.
Салах молчал несколько секунд, потом повернулся и, сделав шаг к двери, бросил:
– Я иду говорить с Ситифаном. И покидаю Марсалу сегодня же, с вами или один.
Фавиньяна
Все люди смертны, и часто смерть настигает внезапно. Таков уж этот мир. И всё же так странно думать, что тот, с кем ты говорил ещё вчера, больше нашему миру не принадлежит. Его тело – просто бездыханный, уже начинающий гнить кусок мяса, а душа… лишь Аллах ей теперь судья.
И судить придётся немало. Старый Башмачник мёртв. Легенда среди всех муташарридов по эту сторону моря, тот, кто мог найти покупателя под любой товар и исполнителя под любого заказчика, кто всегда знал, как зайти в любой из закрытых «коридоров», поговорить там и уйти, не оставив по себе никакого следа, будто он приснился всем собеседникам… Немногим было известно до конца, что стоит за Аджузом – Дедком, как ласково называли его в городе.
Сам он знал кое-что – помогал Аджузу оформить купленный для дочери дом в богатом районе Мадины и выправить документы для сына, который собирался поступать в исламский университет Танжера, один из лучших в Магрибе. Но многого и ему не было известно: сколько у Гуляма было жён, сколько детей, сколько денег он им сейчас оставил. И почему тратил так мало на себя при жизни. А теперь уже и не спросишь.
Аджуз был осторожен – очень немногие люди в Марсале могли соотнести Гуляма-Дедка со Старым Башмачником с тёмной стороны Зеркала. Он всегда старался не оставлять следов ни в этом мире, ни в зазеркальном. Но где-то, видать, всё же оставил. И вчера, когда его тело с вырванными ногтями, следами сигаретных ожогов на лице и двумя пулевыми отверстиями в черепе нашли за портовыми складами, стало ясно, что за город взялись по-серьёзному.
В тот же день ему написали с короткими указаниями: полицию делом Гуляма не занимать, справедливое негодование правоверных из-за последних событий никак не ограничивать, любой важной информацией о происходящем в Марсале делиться. Ему приказывали, не сомневаясь, что имеют на то право. Ну, по законам Острова, более неписаным, чем писаным, таки да, имеют.
Но вот что его насторожило особо – исчезла и Таонга. Он знал, что полиция из Мадины обыскала «Аль Мусафир», но, видать, ничего не нашла. Салиха, старшая Таонги, звонила ему и дрожащим голосом уверяла, что в пансионе нет и не было ничего незаконного, а её мама просто выехала по делам в Тунис.
Неужели и эта тоже мертва? Смогла ли бы её дочь так притворяться, зная, что мать похищена и, возможно, подвергнута пыткам? Поди узнай. Маль-амр Таонги молчит, а он и писать туда не решается – Аллах ведает, в чьих он может быть сейчас руках.
А в Мадине поговаривают о военном положении. Вот уж дожились…
Глава первая
– Нет, не пустят нас в Сус. И вообще на то побережье, – Стефано говорил ровно, словно перекатывая во рту гортанные арабские слова. – Ты же слышал, что говорила береговая охрана. Сус закрыт, Тунис закрыт, Бизерта закрыта.
– Такого раньше не было… – заговорила Таонга по-итальянски, но умолкла, когда Салах поднял руку.
– Если мы сейчас вернёмся в Марсалу, нас выпустят повторно? – спросил он, и Стефано покачал головой.
– Нас не должны были выпускать даже сейчас. Ты же помнишь, как с нами говорила береговая охрана. Хорошо, что эти хоть меня знали. Порты закрыты и на Острове, и на материке.
Салах мрачно кивнул, теребя бороду. А Стефано ещё раз обвёл глазами сидевших перед ним и мрачно усмехнулся про себя. Ну и компашка собралась у тебя в каюте! Как же так вышло? Как тебя сюда занесло, vecchio mio?
Но всё казалось логичным ещё вчера. Полулёжа в своей комнате, он листал Зеркало и чувствовал, как противный, липкий холодок расползается от груди по животу. Проклятие, и чего им всем неймётся? Неужели этот несчастный мир пережил мало насилия, войн и крови, чтобы эти безумцы и далее продолжали азартно раскачивать хлипкий кораблик их жизни? На итальянском новостей было не так много, и они повторяли то, что было написано по-арабски – за этим следили строго. Закончив читать их, он полез в «коридоры», надеясь выловить там хоть кого-то из знакомцев.
Остров дрожал у них под ногами, словно опять ожила старушка-Этна. В Палермо (никогда он ещё не назвал его Мадиной!), как по команде, опять вынырнули бородатые имамы из самых ярых, бòльшие махдисты, чем был сам Махди, как он часто о них думал, вспоминая вычитанную где-то шутку. После того, как одного из них застрелили вечером возле собственного дома, Зеркало взорвалось, и не только оно. У входа в одну из церквей, оставшихся от старых времён, полыхнула самодельная бомба, ранив нескольких человек и вызвав пожар. Полетели камни в дома «старых людей», которых подозревали в нелояльности Государству Закона. Новостные сайты пестрели крикливыми заголовками, Стефано брезгливо всматривался в то, что говорит вязь. Фитна! Муамара! А, чтоб дьявол ваши языки на медленном огне поджарил. Как раз когда он кривился, пытаясь понять написанное, раздался короткий стук, дверь скрипнула, и в его комнату вошёл Салах.
И вот они здесь – посреди моря, в дрейфе, в семидесяти милях от Марсалы. И ни туда, ни сюда.
– Нам нельзя возвращаться, – повторил Салах, и белая девушка, до этого сидевшая молча, вмешалась:
– Если мы сейчас вернёмся, и нас выследят, то убьют. Всех. И ничего им за это не будет.
Салах кивнул.
– Нам надо укрыться, хотя бы на время, и посмотреть, какие порты откроют первыми. Таонга, у тебя есть какие-то места на примете, кроме «Аль Мусафир»?
Но африканка не успела ответить, когда заговорил Стефано:
– У меня есть такое место. Старый рыбацкий домик, где мы иногда останавливались с товарищами. Он на Фавиньяне.
Так они и поплыли на Фавиньяну. Сначала, заговорив, Стефано пожалел о свой болтливости, но сейчас, сидя в рубке, думал, что всё-таки подал голос правильно. Бог ведает, в какую дыру завела бы их Таонга, и не сдала бы там полиции или Страже Зеркала. А так он будет, по крайней мере, дома. Ну, или почти дома.
Он поморщился – в тесной рубке ему даже раньше было неудобно, сейчас же и вовсе почти невыносимо. Повреждённое колено, растревоженное по пути в порт, мерзко пульсировало, ребра нещадно ныли, сломанная рука висела на повязке, как подвешенная на шею гиря. Странно, что в таком состоянии у него вообще получалось управлять катером.
И всё-таки в море хорошо. Стефано ещё раз окинул взглядом горизонт – не потому, что не знал, куда править, просто наслаждаясь видом. Лазоревый блеск воды, преломляющий небесный свет, белые стрелки чаек – море не меняется, какую бы дичь люди не творили на берегу. И вот сейчас, окутанные поволокой жары, прямо по курсу темнели глыбы островов – Фавиньяна и выдвинутый к западу Мареттимо. Эгадские острова, те самые, у которых некогда была сокрушена морская мощь Карфагена. Стефано мрачно усмехнулся, ведь именно в Карфаген, ну, или его инкарнацию они сейчас направлялись, но что это, некогда такое грозное, имя скажет сейчас любому из его пассажиров? Оно обратилось в пустой звук. Sic transit gloria mundi.
В горькие минуты размышлений о том, куда пришёл его мир, история была для него отдушиной – недаром именно на исторические книги он набрасывался с наибольшим жаром. Да, где-то не так уж далеко на морском дне до сих пор лежали корабли карфагенян вместе с их мечтами о великом будущем. И Стефано от всего сердца понадеялся, что однажды там же будут гнить и военные суда под флагом Нового Халифата, которые сейчас маячили там и здесь у горизонта. История рассудит.
Фавиньяны они достигли через полтора часа после их импровизированного совета в тесной каюте. Стефано налёг здоровой рукой на руль, заставляя «Грифона» повернуть вдоль берега. Наверное, даже хорошо, что он снова окажется на этом забытом временем и историей островке. Если бы ещё не этот…
И едва он об этом подумал, как в дверь рубки кто-то постучал.
– Да? – откликнулся Стефано по-итальянски.
Дверца отъехала в сторону, и показался Салах.
– Мы скоро будем, – сказал мавританец, и это был не вопрос.
– Ещё десять минут, правда там трудно зайти в бухту, – подтвердил Стефано, не очень понимая, что тот от него хочет.
– Надо поговорить, – Салах, как обычно, говорил на общем наречии Острова обрывисто, и его приходилось слушать внимательно.
– Я сейчас правлю, ты видишь, – недовольно ответил Стефано, но, скорее, для вида – ему тоже надо было о многом расспросить.
Он налёг на штурвал, наклонился, при этом его загипсованная рука качнулась, задев рычаг скорости. Мужчина выругался сквозь зубы и потянул за гидравлический стабилизатор.
На них в очередной раз накатилась тишина, та внезапная, когда привычный и уже не замечаемый шум вдруг исчезает. «Грифон» с заглушенным мотором продолжал пенить воду по инерции, и Стефано, снова схватившись здоровой рукой за руль, выровнял ход. Как сегодня пусто в море – ни одного рыбацкого судна, только небольшая лодчонка шла вдоль каменистого берега.
– Мы можем поговорить, – сказал он.
Он бы предложил ему войти, но входить особенно было и некуда – два человека едва-едва могли разместиться в рубке. Салах остался на входе.
Несколько секунд они молчали, глядя друг на друга.
Наконец мавританец нарушил молчание.
– Расскажи про дом, куда мы едем, – коротко попросил он.
– Рыбацкий дом, в паре километров от городка, – ответил Стефано несколько удивлённо, – мой отец купил его… (черт, как же по-арабски будет «в складчину»?) Купил его с дядей и ещё одним рыбаком, они его перестроили. Дядя завещал свою долю мне, а у семьи Фичера я выкупил. Так что теперь он мой.
Видя, что Салах продолжает выжидательно смотреть на него, Стефано продолжил:
– Не очень большой, две комнаты и веранда на нижнем этаже, две спальни на верхнем. Сарай, летняя кухня. Есть генератор для электричества.
– Нас пятеро, – напомнил ему Салах.
– Умею считать. Разместимся. Мы с ребятами там останавливались, нас было четверо. Места хватало.
– Кто ещё знает про него?
Стефано задумчиво потёр рукой щетину на подбородке.
– Мои ребята. Ну, то есть экипаж «Грифона». Ещё пара рыбаков из порта. Семья Фичера помнит о домике, конечно. Наверное, кто-то ещё, отец с дядей открыто его покупали.
– Хорошо, – Салах кивнул, – а рядом дома есть?
– За горой, надо немного пройти. Раньше там были пляжи, но сейчас… – он только пожал плечами.
– В Зеркало из дома выйти можно? – мавританец во время всего расспроса оставался совершенно невозмутимым, так, что невозможно было догадаться, нравится ему услышанное или нет.
– Можно, – кивнул Стефано, – я выходил. Связь иногда не очень хорошая, но…
– Смотри, – Салах поднял руку, прерывая его, – ты знаешь, от чего мы пытались убежать.
– Не всё, только то, что ты мне сказал.
Сложно всё-таки передавать оттенки мысли на неродном языке. Действительно, от всех этих дней и всех разговоров с Салахом и Таонгой у него в голове осталась только каша из намёков или случайно всплывших фактов. Как получилось, что обычный муташаррид, две шлюхи и владелица пансиона… хорошо, муташаррид и три шлюхи оказались втянуты в игры полоумных шейхов? И как это связано со всей той чертовщиной, что происходит в их вилайете последнюю неделю?
Словно услышав его мысли, Салах прочистил горло и крепче уцепился за дверную скобу. «Грифон» тихо покачивался на волнах, море оставалось спокойным.
– Шейхи бредят новым Газаватом, – сказал он, – я связался с ними по глупости, и они об этом узнали. А уже когда мы были в Марсале, Замиль вошла в сеть под своим именем.
– Стража Зеркала? – полуутвердительно спросил Стефано, и Салах кивнул.
– Шейхи обратились к ним. Я отобрал наладонники у всех трёх и сам не включаю свой. Но что ты с нами, они, наверное, не знают. Потому безопасно пользоваться только твоим.
«Мне безопасно пользоваться, – подумал Стефано, – ты-то тут причём?»
– Мы посмотрим новости, как зайдём в твой дом, – продолжил Салах, – надо понять, кто закрыл порты и надолго ли.
– Хорошо, – Стефано не придумал другого ответа, – я гляну в новости, как только присяду на диван в домике. Всё расскажу.
Если Салах и рассчитывал, что Стефано предложит свой наладонник ему, то ничем не выдал своего разочарования.
– Когда, ты говоришь, мы пришвартуемся? – ещё раз спросил он.
– Минут через пятнадцать-двадцать.
Когда дверь за ним уже закрылась, и Стефано завозился, пытаясь одной рукой запустить двигатель, ему вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Вот они окажутся в его домике. Там вполне уютно, хоть и тесновато, но… ванная и прежде всего туалет там в европейском стиле. Сложно им будет с хадисами.
Он злорадно ухмыльнулся, представив себе досаду правоверных. Мотор опять заревел, и мужчина налёг на рулевое колесо. Что ж, теперь пускай «новые люди» почувствуют себя гостями.
Глава вторая
Когда по краям дороги появились первые дома с плоскими стенами цвета галечника, Таонга уже жалела о своём решении. От домика, где они разместились вчера, до городка, единственного на Фавиньяне, было не то чтобы очень далеко, наверное, километра три, но дорога далась ей нелегко.
В Марсале много ходить не приходилось – город был для этого слишком мал, а здесь она брела по узкой тропе, петляющей между скалистых холмов, и чувствовала всё более сильную одышку. Вдобавок противно ныла нога, из которой она только вчера, с помощью Салаха, выковыряла заряд «тычка», и Таонга всё сильнее прихрамывала. Она старалась при этом не думать о пути назад, когда медленно восходящее над морем солнце напомнит о близости её родной Африки.
Но всё же прогулка стоила того, даже если отвлечься от её основной цели. Раньше ей не случалось бывать на Фавиньяне, просто не было причин сюда ехать. Это ведь даже не их Остров, просто островок на отшибе мира. Говорят, раньше здесь любили отдыхать, и там, где тропа выныривала к берегу, она и сейчас видела отличные места для купания: светлые ленты пляжей, каменные плиты, уходящие в лазоревую гладь. Её ноздри щекотал терпкий запах моря. Здесь был бы рай в прежние дни, и ведь она их помнила. А сейчас… сейчас запустение, только шум моря и вопли птиц…
Впрочем, когда её тропа неожиданно превратилась в улицу, Таонга не без некоторого удивления убедилась, что жизнь вовсе не покинула Фавиньяну.
Дома, выросшие по ту и другую сторону дороги, выглядели скромно, но ухожено – чистенькие подоконнички с цветами, стены песочного цвета, не изрисованные привычными ей граффити стены, задёрнутые ажурным кружевом занавесок окна. На узкой проезжей части не смогли бы разминуться два автомобиля, но автомобилей она и не видела. Что, в общем, понятно – куда тут на машине ездить?
А вот пешеходы встречались. Старые люди, назрани, как говорили её новые знакомые-махдисты, некогда просто итальянцы и сицилийцы. Мимо неё прошли две женщины средних лет, обе с непокрытой головой, проехал пожилой мужчина, крутя педали велосипеда. На балкончике показалась девушка в футболке навыпуск, с голыми локтями и распущенными волосами (неслыханно!), она достала откуда-то сигарету и поднесла к губам зажигалку. Таонгой всё сильнее овладевало странное чувство перемещения во времени – она ведь видела такое. Да, в Марсале, когда была совсем юна, а их прежний мир, балансируя на грани пропасти, ещё не успел туда рухнуть.
И женщины, и девушка на балконе второго этажа покосились на неё недоверчиво, но не больше.
Оказавшись на перекрёстке, обсаженном с обеих сторон хамеропсом, Таонга остановилась в нерешительности и выругалась про себя. Она так привыкла ориентироваться на местности по карте, загруженной на наладонник, что теперь ощущала себя беспомощным ребёнком. До этого было примерно понятно, куда идти – главное, к городу, но как разобраться здесь? Ей казалось, что на Фавиньяне всё такое маленькое, что просто невозможно заблудиться, но вот сейчас, глядя на раздваивавшуюся асфальтированную дорогу, она чувствовала полную растерянность. По одну сторону огороженное проволочное сеткой футбольное поле, за ним песочная стена какого-то здания. По другую ряды пальм и опять-таки домик с балкончиком. Какая дорога приведёт её в центр?
Пока она нерешительно мялась с ноги на ногу, из-за проволочного забора появился лысоватый крепкий мужчина средних лет, тоже из «старых людей», одетый как обычный работяга. Потёртые джинсы, свободно висящая рубашка. На ходу он покосился на Таонгу, но, ничего не сказав, продолжил свой путь.
– Прости, сайиди, мне надо спросить… – окликнула его Таонга привычными словами, но увидев лицо мужчины, спохватилась. Он смотрел на неё настороженно и как будто что-то вспоминал.
– Миса иль-хир46, – наконец произнёс неуверенно. И Таонга спохватилась.
– Я говорю по-итальянски, синьор, – проговорила она, – простите, я здесь в первый раз, как мне дойти до центра города?
Брови мужчины поднялись вверх.
– До центра? Да тут куда ни ткни пальцем, везде центр будет! Сколько там той Фавиньяны! Куда именно вы ходите, синьора?
И Таонга невольно улыбнулась, услышав не просто итальянский, а сичилиано, давнюю речь Марсалы, которую она так часто слышала в юные годы.
– Я ищу магазин, – сказала она, тоже по-сицилийски, – мне нужно купить… кое-что к моему наладоннику.
– Medda!47 – воскликнул мужчина. – У кого вы так научились шпарить по-нашему? Здесь нет таких магазинов, конечно. Для кого бы они стали тут торговать?
Действительно.
– Но… – Таонга почувствовала горький привкус разочарования. Неужели она брела так далеко, по жаре и с больной ногой просто так, – а где же вы всё покупаете? Не может же ни у кого не быть наладонников?
Эта техника так давно стала частью её жизни, что сейчас женщину буквально привела в ужас мысль, что она находится там, где нет Зеркала, нет связи через телефонные вышки и наладонников? Cazzo, да как так вообще можно жить?
– Ну, те, у кого такие вещи есть, плавают в Марсалу за всем, что им нужно, – сказал мужчина. Морщины недоверия на его лице разгладились, и он искренне ей улыбнулся, – но слушайте. Там, у моря есть магазинчик, мы обычно покупаем там всякую всячину. Спросите, вдруг у неё есть что лишнее?
– Это далеко? – уточнила Таонга и поморщилась, когда, переступив, вновь почувствовала ноющую боль в ступне.
– Где здесь может быть долго? Идите прямо вот по этой дороге, увидите ресторанчик Pasticceria FC, а от него направо метров триста. Не заблудитесь. А если что, спросите любого. Вам помогут.
– Grazzi, – поблагодарила Таонга.
Вот как оно оказалось. Она росла в Марсале, дочь родителей эмигрантов, постоянно ощущая себя чужой из-за африканского клейма. Пришли магрибцы со знамёнами Махди, но она, нигерийка Таонга, не стала до конца своей и им. И прожила жизнь, думая, что будем чужой всем. Но здесь в ней вдруг признали свою просто потому, что она знала их речь, впитанную ещё с посиделок с её школьной компанией.
Она прошла ещё минут десять, и поселение стало похоже на маленький, но всё же город. Вдоль улицы, теперь уже непрерывно тянулись двухэтажные дома песчаного и бежевого цвета, иногда блочные, иногда с открытыми балкончиками. В одном месте стоявшие на балконах напротив друг друга женщины средних лет болтали и смеялись, дымя сигаретами. Иногда такие же женщины, достаточно вольно одетые (и снова с неприкрытыми волосами) шли ей навстречу, бросая на неё настороженные взгляды. Однажды Таонга не выдержала и поздоровалась на сичилиано, и женщина, замерев на секунду, ответила ей приветствием.
Показался ещё один велосипедист, и Таонга с удивлением увидела, что теперь это была женщина. Конечно, управлять велосипедом хадисы Обновлённого Учения не запрещали, но на женщин-велосипедисток махдисты хмурились. Да и трудно было крутить педали в дозволенной одежде. А здесь…. Округлив глаза, Таонга проводила взглядом женщину примерно её лет, которая проехала на велосипеде в брюках! Одежде, несвойственной женщине, как то объявили имамы. Когда же она последний раз видела женщину в брюках или джинсах? Когда носила их сама? Да наверное, как раз под конец Великой Войны, когда мир свернул на совсем другую дорогу.
Но Фавиньяна этого, кажется, не заметила. Таонга прошла мимо овощной лавки с вывеской на итальянском, мимо крошечной кофейни – все три колченогих столика на улице были заняты мужчинами, в жилистых руках которых почти полностью утонули миниатюрные чашечки для эспрессо. У Таонги возникло странное чувство, что она перенеслась в прошлое на тридцать лет, в тот мир, крах которого она видела своими глазами. Так ли уж плох он был, если разобраться? У неё там не было (и вряд ли бы появился) пансиона, но зато она свободно пила вино и граппу, щеголяла в мини-юбке, и…
Улица, по которой она шла, стала шире, и Таонга увидела деревянную веранду и полустёршуюся вывеску на итальянском. Pasticceria FC, гласила она она. За ресторанчиком был переулок, и здесь, если тот мужчина не соврал, ей надо было повернуть налево, но Таонга вдруг почувствовала острое желание присесть в теньке. И перевести дух – она запыхалась, ткань на спине противно липла к коже – и просто посмотреть, как же живёт этот городишко. Здесь всё как в её детстве, только мельче…
На веранде было душновато, но, по крайней мере, навес защищал от солнца. Пара старичков в широких тканых штанах и объёмных пиджаках сидели за столиком, обнимая стаканы с чем-то, подозрительно напоминавшим запрещённое пиво, за другим столиком женщина средних лет, орудуя ножом, разделывала жареную рыбу. Все трое, как по команде, повернулись к Таонге, стоило старым половицам скрипнуть у неё под ногой. Они не сказали ничего, но их взгляды… в общем, на желанного гостя так определенно не смотрят. И Таонга вдруг осознала, что, пропетляв по городку, она не встретила ни одного африканца, ни даже магрибца. Ей стало неуютно.
– Ciau! – она пробовала поздороваться уверенно, но голос дал петуха.
Женщина только приподняла брови и вернулась к рыбе, один из стариков нахмурился, второй бросил в ответ:
– Сiau!
После чего двое вернулось к своему неспешному разговору.
Дверь скрипнула, и на пороге появился мужчина, тоже средних лет, казавшийся крепким и здоровым несмотря на небольшой животик и залысины. При взгляде на неё он зримо помрачнел. Пройдя несколько шагов по веранде, бросил что-то вполголоса одному из старичков, потом повернулся к Таонге:
– Миса иль-хир, – проговорил, тщательно выговаривая арабское приветствие, и Таонга улыбнулась. Сейчас она удивит местных повторно.
– Sabbinidicca, синьор, – проговорила она своим самым проникновенным голосом, – очень жарко сегодня, не так ли? Я бы хотела лимонной воды со льдом.
Первый день в Фавиньяне сложился удачно. Час спустя, когда Таонга опять вышла на дорогу, ведущую к домику Стефано, она довольно ухмылялась. Жарко и душно, и предстояла утомительная дорога под прямым солнцем, и всё так же ныла рана на ступне, но настроения ей это не портило. Кто бы мог подумать, что она доплывёт до этого островка, который не раз видела из порта и которым никогда не интересовалась, и станет сенсацией в его сонной жизни. Чернокожая в нигерийском платье, которая болтает, балагурит и смеётся на чистом сичилиано, как самая заправская островитянка – как оказалось, местные таких обычно не видят. Но когда видят, очень к ним радушны.
И, довольная, женщина потрогала сумочку на поясе, где она осторожно завернула в платок наладонник. Старый, конечно, но, как её клятвенно заверили, должен работать.
