полная версия

Евгений Леонидович Саржин
Там, где дует сирокко

Полная версия

Глава девятая

Что-то опять неладно в порту. Вроде бы его уже открыли – так, по крайней мере, передали и по Зеркалу, и по их внутреннему портовому «телеграфу». Но полиция по-прежнему расхаживает там и здесь, и, что хуже всего, лезут эти проповедники.

На самом деле, ему даже называть их «проповедниками» было тошно – какие из них саванаролы, из бородатых ублюдков в давно нестираных галабиях. Но, что поделать, их время. Так или иначе, в городе опять неспокойно, и похоже, слова Салаха начинают подтверждаться. Что-то серьёзное назревает на Острове.

Но значит ли это, что и впрямь надо бежать? Он не покинул Марсалу даже тогда, когда всё стало иначе, так зачем же ему бежать теперь? Кстати, и некуда.

Думая так, Стефано на автомате набрасывал список покупок.

Не так и много. Рыбачить на «Грифоне» они выходили вчетвером, но катер построен так, что и один человек сможет управлять. И разместить Салаха и двух его шлюх… кстати, о шлюхах. Что-то, видимо, произошло вчера в их отсутствие, потому что, когда они вернулись с Салахом, их встретила на пороге кипящая от злости Замиль. Она явно хотела что-то рассказать, но смутилась его присутствия. И он попрощалcя, повернулся и ушёл.

Так, ну что, вроде бы всё в порядке. Покупать, в основном, всякую мелочь, «Грифон» в хорошем состоянии, значит, он и на велике всё это увезёт.

Велосипеды Стефано открыл для себя, как ни странно, с возрастом. В юности он ими совсем не интересовался, но теперь прямо как-то чувствовал себя моложе, крутя педали и маневрируя по узким улочкам в направлении ближайшего супермаркета. Обычно такие прогулки его успокаивали даже при том, что приходилось внимательно смотреть по сторонам, поскольку с приходом «новых людей» культура езды… ну, перестала быть культурой, тут, наверное, точнее не скажешь. Арабы, всё-таки, не умеют ездить, как и все черномазые.

На перекрёстке Виа Фриселла и Виа Ваккари он резко выкрутил руль, уходя от мопеда, которым рулил чернокожий подросток.

– Bastardo, – бросил он сквозь зубы.

В таком больно было признаваться, но даже ругаться сейчас можно было не везде – многие из итальянских ругательств язвили уши махдистов, которые находили их «богохульными» и «непристойными», хотя собственную арабскую похабщину использовали в хвост и в гриву. Но тогда…

Что здесь, кстати, происходит?

Стефано вдруг осознал, что движение перед ним практически встало, машины сигналили, ещё пара подобных ему велосипедистов и один мотоциклист нервно дёргали руль в ту или в другую сторону, переругиваясь и вглядываясь вперёд.

А впереди собиралась толпа. И он видел, из кого эта толпа большей частью состоит – люди средних лет, одетые в бубу и галабии. Он ещё раз выругался сквозь зубы. Большинство прибывших из Африки в течение дня носили более практичную одежду если не европейского покроя, то хотя бы тунисского или «островного», который от того же тунисского шёл. Если же человек щеголял так, словно только что растапливал печку для чая верблюжьим навозом, то можно было не сомневаться – перед ним ярый махдист. Обычно средних лет – их дети часто бывали, как ни странно, более адекватны – застрявший во временах старого Газавата и грезящий о новом. А всё потому, что не нашёл себя…

Стефано вслушался. Так и есть, толпу собрал какой-то проповедник. Самого проповедника было не видать, но по поведению людей даже отсюда это было видно. Такое не перепутаешь. Гул голосов, в котором угадывалось гортанное звучание арабской речи, хотя слов было не разобрать, застывшие позы, задранные головы. Слушают, как заворожённые. Кто-то здорово их завёл. Стефано оттолкнулся и налёг на педали, ощущая странное любопытство. Ну-ка, посмотрим, что за merda³⁹ здесь происходит. Спросить бы, но не у кого – вокруг одни магрибские и африканские рожи, никого из старых людей.

И он вдруг почувствовал себя неуютно. Не то чтобы он опасался расправы, гнев уличных проповедников редко прямо обращался на подобных ему, которым сам Махди милостиво разрешил жить на их же земле, но всё же… они тут чужие, он тут чужой.

Голоса долетали всё отчётливей, толпа собралась немалая. В основном мужчины и, как он думал, средних лет, типичные неудачники Острова.

Но явно электризованные. Он вслушался – да, там, в глубине явно вещал какой-то проповедник, но всё ещё нельзя было разобрать слова. Не так уж и хотелось, впрочем.

Но видимо, здесь не проехать. Стефано в очередной раз за истёкшие четверть часа выругался и уже почти решил, что пора ехать в объезд, когда это случилось.

Сначала послышался высокий, тошнотворно-тонкий свисток – такие пищалки носили полицейские. Бог его ведает, почему они издавали именно такой звук, но ведь это арабы, что с них взять. Кажется, с другой стороны толпы раздался звук мотора, видимо, там парковалась машина полиции, и голоса взорвались, как будто они все оказались вдруг между десятками потревоженных осиных гнёзд. Стефано увидел, как толпа оборванцев в бубу колыхнулась, люди размахивали руками, потрясали в воздухе кулаками и, казалось, пытались что-то доказать невидимому отсюда оппоненту. Свистки опять резанули по ушам, а вслед за ними раздался густой звук клаксона и фырчание двигателя. Нет, там явно что-то серьёзнее простой полицейской тачки.

Стефано вдруг осознал, что если толпа побежит, то в его сторону, и ещё больше напрягся. Оглянувшись, он понял, что люди начали собираться и с его стороны улицы. Остановившиеся машины, велосипедисты и мотоциклисты, пешеходы, шедшие по тротуару и сновавшие между машинами, сейчас словно застыли, возбуждённо вытягивая шеи и переговариваясь. Ему вдруг стало не по себе. Ещё в детстве его отец, которого однажды покалечили в давке на футбольном матче, заставив провести два месяца в больнице, говорил ему: «Человек в толпе не умнее барана, Стефано, увидишь перед собой толпу – беги».

Похоже, сейчас настало время воспользоваться его советом. Что бы там ни происходило, его это не касается. Он развернул велосипед, осторожно вырулил между двумя мотоциклистами и увидел перед собой группу женщин, которые, возбуждённо переговариваясь, стояли прямо на его пути. Одеты они были как магрибки, и он мысленно заскрежетал зубами. Хоть бы где-то от них отдохнуть.

И вдруг увидел Джайду. Она стояла рядом с женщинами, прямо на проезжей части, переводя взгляд с толпы в середине на своих соседок, и, судя по выражению лица, напряжённо вслушивалась. Вот любопытная курица, как её сюда занесло?

– С дороги, мне надо проехать! – крикнул он им по-арабски, но они как будто не слышали его, продолжая о чём-то напряженно переговариваться. Он оглянулся. Чтобы объехать, придётся добраться до тротуара, но на него очень неудобно…

И в эту секунду ему показалось, будто нечто ударило его по ушным перепонкам с обеих сторон. Звон, грохот, ощущение разламывающегося черепа и уходящей из-под ног земли, а потом уже разогретые камни тротуара врезались в его щёку, и он вскрикнул от боли в подвернувшейся руке. Сквозь дикий звон в ушах до него донёсся, словно далёкий прибой, гул голосов, как будто крики и рёв.

Потом кто-то налетел на него, наступив на другую руку, и Стефано понял или скорее почувствовал, что надо подниматься. Ошалело поводя головой, он упёрся в землю здоровой рукой, потащил ногу, на которой лежал велосипед, и рывком приподнялся. Его повело в сторону, ещё кто-то налетел на него, толкнув в бок, но у Стефано не было сил даже выругаться. Шатаясь, он приподнялся и встряхнул головой. Кто-то толкнул его опять, и он услышал хруст – похоже, у велосипеда сегодня не лучший день. Как же звенит в ушах… да нет, это действительно кто-то свистит сзади. Звук клаксона… И вдруг он осознал, что в нескольких метрах от него лежат две женщины, одна из них пытается встать, отчаянно нащупывая бордюр левой рукой. Он увидел черное лицо, искажённое гримасой боли, и осознал, что это Джайда.

Тут сзади взревел мотор, которому вторил крик, и Стефано осознал, что вот оно пришло. То, о чём говорил отец – взбесившаяся толпа, которая превращает человека в барана. Люди бежали вверх по улице, рёв звучал всё ближе, и он скорее почувствовал, чем услышал, как хрустят под чьими-то подошвами спицы его велосипеда. Его яростно толкнули в спину, почти сбив с ног, и, обернувшись, он увидел, что огромный грузовик медленно катится прямо на них. «Куда?» – хотел было выкрикнуть он, но получился только сиплый звук, нечто среднее между карканьем и кудахтаньем. Шатаясь, он повернулся и увидел, что Джайда всё ещё лежит на брусчатке. Она, видимо, ушиблась при падении и сейчас кривилась, пытаясь подняться. Забыв и о велосипеде, и о грузовике позади, он шагнул к ней и, не задумываясь, протянул руку, подхватил её за плечи и рывком поднял. Кто-то пронзительно закричал сзади, Стефано толкнул Джайду на тротуар и сам собирался шагнуть за ней, когда вдруг что-то ударило его в спину, он почувствовал треск разрывающихся волокон, в голове оглушительно взорвалась боль, а дальше пришла тишина.

Зеркало

* * *

Прокляты и трижды прокляты будьте, поганые мунафики! Да сгниют ваши зубы и навеки обвиснут члены!

Так, надо успокоиться. Надо успокоиться. От метания по комнатушке, прозванной «кабинетом», и воздевания рук к небесам ничего не изменится.

Надо подумать, что известно и что теперь делать.

На Острове зреет что-то нехорошее, и не иначе как прибравшие его к рукам шейхи из Мадины мутят воду. Проклятье, что ж им неймётся-то? Хотят военные корабли в портах, солдат из центральных вилайетов, военного положения? Или… чего большего?

На улице Актисаб семеро погибших: шесть правоверных, один назрани – и не менее двадцати раненых. Марсала гудит, но ещё больше гудит Зеркало. Ведь вчера – всего вчера – в Мадине был убит Ярый Халиль, которого так любили слушать зеваки, а сейчас на всех халами⁴⁰ в Зеркале вдруг заговорили о заговоре «старых людей», о готовящемся вторжении из-за моря. О том, что только новый Газават спасёт эту землю от погружения в скверну.

Понятно, что всё это организовано – нитки, за которые дёргают невидимые руки, не увидел бы только слепой. Но как далеко эти нити уходят вверх? Только ли до Мадины, до мелких шейхов их мелкого вилайета? Или, спаси нас Аллах, до Шура-аль-Канун в самом Алжире?

Махдистам неймётся, да и понятно, почему. Старшее поколение, те, кто слушал речи возлюбленного Изначальным, стареет, а новое уже живёт новой жизнью. Зеркало, фильмы, кат, тахриб из-за моря. Угли старого Газавата гаснут, их всё труднее раздувать. Но если плеснуть на них масла?

И, похоже, плеснули. Что там говорила Таонга? Те люди, в её пансионе, они вроде бежали из Мадины, боясь тех, кто грезит новым Газаватом. И вчера ему сказали – те, кому можно верить – что в Марсале личные ассасины шейхов. Что полиции надо бы надеть на глаза чёрные повязки, чтобы… не увидеть того, что видеть нельзя.

Нельзя так нельзя – давно понятно, с кем на Острове лучше не спорить. Но… ладно если бы они убили одного-двух человек, слишком глупых, чтобы дёрнуть шейхов за бороду, и потом притопили их тела под скалами. Не первый раз, Аллах мне свидетель, да и не последний. Но начинать войну на улицах города! Взрывать бомбы! Натравливать правоверных на назрани!

Шрамы прошлого Газавата на этой земле только-только начали заживать, так неужели грядёт новый?

Глава первая

Тиджикжа. Нечасто он о ней вспоминал – что толку думать о том, чего не вернуть? Да и не было там ничего такого, что бы стоило возвращать, если совсем уж по-честному.

Хотя первые пятнадцать лет своей жизни ему вовсе так не казалось. То были, наверное, счастливые годы, если уравнять покой и счастье. Галдёж воскресного рынка и льющийся с минаретов вечерний азан, лавочки вдоль дороги, где они цедили чай со сверстниками, провожая глазами редкие машины. Утренние багеты, которые и сам он разносил два года – едва ли с тех пор ему доводилось пробовать хлеб вкуснее. Даже футбольное поле, по которому они пинали полусдувшийся мяч, босиком по песку. Всё было так просто и понятно в те дни.

И он едва ли много думал о мире за пределами их городка, крошечного оазиса жизни среди вечных песков. Смешно сказать, но когда-то сам городишко казался ему большим, полным тайн и приключений.

Теперь, побродив немного по миру, Салах вполне осознал, что тайна в Тиджикже действительно была, но только одна. Где-то, в каком-то обычном обшарпанном доме со стенами песочного цвета родился тот, кто изменил их мир. Махди.

И он помнил, как впервые услышал это слово – от отца, который по вечерам слушал новости из Нуакшота. Тот, кто провозгласил гибель мира и спасение для поверивших в него. Тогда Салах не придал этому большого значения – ну что могло погибнуть или, напротив, спастись в Тиджикже, городке, мимо которого проходили времена и эпохи, равнодушной рукой бросая жалкое подаяние вроде кнопочных телефонов или пары заправочных станций.

Но мир вокруг них менялся. А потом пришёл тот день, когда…

– Салах, так когда? – женский голос отвлёк его от раздумий, и мужчина поднял взгляд.

Замиль стояла перед ним, глядя ему в глаза. Странное всё же впечатление от этой светлокожей – она хороша, правда хороша, стройная, дразнящая, с высокой грудью, очертания которой видны даже через просторный покрой алжирской рубахи, в которую та переоделась. А он не то чтобы отличался особым целомудрием. Но… от Замиль исходило какое-то чувство чужеродности, странное ощущение, что она принадлежит к другому миру. Наверное, кого-то это будоражило, недаром же она стояла на хорошем счету у Зарият, но у Салаха вызывало только насторожённость. А уж тем более после того, как эта девка рассказала ему, что у неё на уме и за она что готова ему платить – она готова, не ей. Он так и не разделил с ней ложе ни разу ни там, в Мадине, ни здесь. Замиль спала на кровати с Джайдой, он же – отдельно, на своей. И да сгниют его зубы, если это её не бесило!

Впрочем, сейчас, судя по тому, как та на него смотрела, в голове у девушки точно был не блуд.

– Мы же решили, что ждём.

– После того, что случилось? – девушка стояла неподвижно, вперив в него глаза, но веки её подрагивали. – Ты будто не понимаешь, что это было? Они начали, Салах, начали! Те, кто хотел убить тебя, кто…

– Хватит! – он сказал это громче, чем намеревался, потому что сам был на нервах второй день. – Хватит, – повторил он уже спокойнее, – ты знаешь, что мы не можем сейчас просто так покинуть Остров. Стефано ранен. Он не сможет управлять катером.

– Ты же муташаррид! У тебя должен быть собственный катер! Помнишь, о чём мы говорили в Мадине, там, в этой…

– Достаточно! – он резко оборвал её, и Замиль запнулась на полуслове, закусив губу. Впрочем, лицо её не утеряло воинственно-упрямого выражения.

– Займись чем-то, женщина, – он намеренно не назвал её по имени, – от того, что ты колышешь здесь грудью, ничего не станет быстрее.

Отвернувшись, Салах вышел из комнатки, не дав Замиль возможности ответить, хотя, кажется, она что-то и бросила ему вслед. Неважно, сейчас всё это неважно. Что действительно надо знать – это, во-первых, нет ли шанса что Стефано позволит ему управлять катером (это едва ли), или, может, всё же сам сумеет это делать? Салах не бывал на борту его судёнышка, но представлял его как нечто старое, видавшее виды, как баркасы и катера, оставшиеся от назрани со старых времён. Как будто, впрочем, его собственный лучше.

Может, зря он так боится, и стоит правда воспользоваться их собственным «Диб-аль-сахра», который так и стоит на приколе в Мадине?

Думая так, он толкнул ещё одну дверь и оказался в небольшой круглой комнатке – её он знал хорошо. Сюда Таонга приводила дорогих гостей, c которыми хотела поговорить по душам, здесь же потчевала когда-то и его – чаем, тунисскими сладостями и собственным телом. Здесь же Замиль застала её вместе с прилипшей к ним Джайдой, которую пришлось взять с собой, потому что иначе надо было бы убить. И может, следовало… Но он не убийца и никогда им не был.

Тяжело опустившись на диванчик, Салах вытащил наладонник и рассеянно потыкал пальцами в экран. Быстро же эта штука стала частью его жизни. Коммуникаторы, окошки Зеркала и…

И вдруг он вздрогнул. Машинально открыв маль-амр, он скользнул по нему взглядом. И увидел горящее окошко, имя Бакир-эль-Беджи и картинку – летящего джинна с облачком слов «он несёт тебе удачу». Ничего необычного и ничего странного. Если не считать того, что это был тайный номер Абдула, а картинка – условный сигнал, который значил «есть новости».

Человеку запрещалось иметь больше одного номера в Государстве Закона, но закон и здесь оказывался дырявым. Его можно было обойти, если знать как, потому и он, и Абдул разжились фальшивыми номерами. Это было нелегко и недёшево, но тут уж стоило того… Вот, собственно, с фальшивого номера он и зашёл сейчас в маль-амр. И его не должен был знать никто кроме трёх, нет, четырёх человек, включая, понятно, Абдула. Но тот исчез, и вот… появился. Палец Салаха застыл над картинкой. Если он сейчас кликнет, то Абдул поймёт, что он в Зеркале и на своём номере. И с ним можно даже поговорить. Если это и правда Абдул. А если нет?

Салах нахмурился, его палец так и висел над экраном. Абдул исчез, и он даже подозревал, что его убили. Хорошо, если нет, но… Как понять, в чьих руках сейчас другой наладонник?

И наконец он решился, щёлкнул по окошку и открыл чат.

– Салам, – отстучал он и отправил свою картинку – толстого купца, который смеётся, вытирая слёзы.

– О, значит, ты всё-таки жив, – тут же отреагировал собеседник, добавив картинку в виде радостно скачущей собачки, – а я уже начал опасаться.

– Жив, ильхамдулилла, – Салах всё ещё не был уверен, что поступил правильно, начав этот разговор. Хотелось бы, конечно, узнать, что с Абдулом, но раньше надо понять, он ли это вообще.

– Что за дрянь происходит на Острове, рафик⁴¹? – Абдул, если это и правда был он, оказался разговорчивым. – В Мадине какие-то оборванцы на улицах собирают толпы, в кофейнях говорят о новом Газавате. Как-то всё это быстро появилось. А в Марсале – ты ведь уже знаешь, что было в Марсале? Ты не там сейчас?

Последний вопрос заставил его напрячься. Он не рассказывал Абдулу про свои отношения с Таонгой, но тот знал, что Салах нередко заезжает в Марсалу. Наверное, догадывался, что у него там есть женщина и предположил, что и сейчас тот ищет укрытия у неё.

Ничего вроде совсем подозрительного, но…

Салах нахмурился, глубокая борозда пересекла лоб, пальцы скользнули к бородке и начали её подергивать – дурацкая привычка, но всё же помогала справиться с волнением.

А собеседник все не унимался:

– Так что молчишь? В Марсале? Или унёс ноги с Острова? – и картинка с взлетающим самолётом.

– Нет, пока еще в вилайете, – набрал, наконец, Cалах, решив остановиться на полуправде, – нашел одну дыру, залег на дно, осматриваюсь.

Не такая уж и неправда, если подумать.

– Застрял, значит, как и я, – по чату справа налево двигался мультяшный калам, показывая, что собеседник продолжает писать, – дело дрянь у нас, Салах, да? Так где ты залег, далеко?

И тут Салах решился и короткими резкими ударами набрал:

– Поговорим голосом, Абдул?

И замер. На самом деле, сейчас от ответа зависело очень многое.

Знаки вопроса усыпали окошко разговора.

– Аллах лишил тебя ума, что ли? Или ты забыл, что значат голосовые звонки? Только так, а потом ещё и вычисти память.

Салах криво усмехнулся. Проверка не показала ничего. Абдул – если предположить, что это он – дал правильный ответ. Говорить голосом опасно – все голосовые каналы шли через общую службу Зеркала, где хранились в виде пакетных данных. Специалисты по поиску ересей в зазеркальном пространстве легко добывали эти пакеты и могли переслать, кому положено. С перепиской проще, её можно поставить на самоуничтожение, и именно так собеседник и поступил – Салах видел, что первую его реплику уже подметает маленькая метёлочка.

Так что да, Абдул правильно сделал, отказавшись говорить голосом, но ведь и самозванец, назвавшийся Абдулом, мог сделать так же, просто чтобы не быть разоблачённым.

Ладно, осталась проверка номер два.

– Надо сказать кое-что важное, – набрал Салах, царапая ногтем (кстати, пора бы обрезать уже) матовый экран, – давай встретимся в правильном месте. Например, у Брахима из Агадира.

Он замер, ожидая ответа, и ответом оказался всё тот же хохочущий до слёз купец.

– Старый Фарук не менял своё имя, слава Аллаху, – высветился текст. – Проверяешь меня, Салах, подозрительный ты пёс? Правильно делаешь, на самом деле. Всё в порядке, это и правда я, Абдул. Так что, ты в Мадине-таки? Если так, и правда надо встретиться, но с местом поаккуратнее. У меня новости не очень.

– Нет, не в Мадине, говорю же – нашел одну дыру – Салах немного расслабился. Человек с той стороны экрана выдержал проверку, – наш разговор стирается. Давай определим место встречи, а потом вычистим память. Что с «Диб-аль-сахра», так и стоит на приколе, не знаешь?

– Плохо, что не в Мадине, я не могу сейчас разъезжать по Острову. Найек, Салах, не могу говорить. Сотри разговор, сотри!!

И окошко погасло. Это значило, что человек с другой стороны экрана не просто вышел из разговора, но и стер его колонку.

Что могло так резко напугать Абдула, если допустить, что это и правда был Абдул?

Салах так и сидел, ощущая пальцами гладкую поверхность наладонника, когда внезапно услышал женский голос.

– Я не могу больше сидеть тут, взаперти, – Замиль стояла у входа в комнатку, – тошнит от этой дыры. Я хочу прогуляться.

Много чего он мог бы сказать ей в ответ: и о том, хуже ли эта дыра той, где она должна была крутить задницей каждый вечер, и о том, что бродить по гудящему потревоженным ульем городу сейчас не было лучшей идеей. Но разговор с Абдулом (Абдулом ли?) всё ещё стоял перед глазами. И Салах только мотнул головой:

– Да иди куда хочешь.