Евгений Леонидович Саржин
Там, где дует сирокко
Глава третья
Чёрт, хорошо наконец оказаться дома. Ну, не то чтобы прямо совсем дома, его настоящий дом в Марсале, но та холостяцкая берлога ничем не лучше знакомого домика на Фавиньяне. Вот только людно здесь сейчас…
Стефано осторожно повернулся на креслице. Повреждённые ребра уже не ныли от каждого неосторожного движения, но сжимавшие грудь тугие бинты очень стесняли. Ещё и отёкшее колено в бандаже, и висящая в лангетке рука… да, старик, ты сейчас не в лучшей форме.
Здоровой рукой он неловко тыкал по клавишам лежавшего перед ним на столике наладонника, и, морщась, вглядывался в бежавшую поперёк экрана вязь. Проклятые каракули, глаза закровоточат, пока разберёшь…
Дверь скрипнула, и он поднял глаза, ожидая, что это вернулся Салах. Мавританец разделил с ним комнату и был весь вчерашний день молчалив и угрюм, а сегодня с утра сказал, что немного пройдётся по берегу.
«Что-то ты быстро», – хотел было сказать он, но осёкся, увидев, что это вовсе не Салах. В дверях, смущённо теребя край своего алжирского покроя платья, стояла Джайда.
Удивительно, но её имя запомнилось сразу. Стефано редко засматривался на африканок в зрелые годы. Нет, в юности, когда захаживал в комнатушку Таонги, он совсем даже не имел ничего против них. Но последние годы эти женщины с другого континента напоминали ему о том, где он и кто он, и что случилось с прежним миром.
Да, не смотрел особо на африканок, но эта неуловимо завораживала его. Не только своей дерзкой чёрной красотой, точёными, но одновременно округлыми чертами и мягким голосом. В Джайде он непостижимым образом чувствовал соединение порочности Мадины с невинностью сельской девочки. То, что она не была целомудренна, сомнений не вызывало – пара оговорок Салаха позволяли догадаться о её прошлом ремесле. Но при этом она выглядела невинной, невинной, как ребёнок из глуши, впервые попавший в большой город. Она по-девичьи смущалась, когда к ней обращались, а её глаза загорались от вкусной еды или морских брызг. Она…
– Салам алейкум, – осторожно проговорила Джайда, замерев на входе, – прости, я не хотела тебя тревожить. Салаха здесь нет?
– Салах вышел, – ответил Стефано, – сказал, что хочет погулять. Скоро будет.
– Понятно, – Джайда улыбнулась робко и смущённо, и, потоптавшись пару секунд, добавила: – Я тогда приду позже.
Она уже собиралась выходить, когда Стефано пришла в голову мысль.
– Постой!
Девушка замерла в дверях.
– Ты же умеешь читать?
Уже задав вопрос, он подумал, что ответ, вероятно, последует отрицательный. В глуши, где та явно выросла, девушек зачастую не учили грамоте, особенно, когда род их занятий в будущем не должен был её особо требовать.
Но, к его удивлению, Джайда расцвела и с явной гордостью и сказала:
– Да, сайиди, я хорошо читаю, меня учили в школе.
Надо же.
– Ты можешь подойти и помочь мне прочитать несколько новостей? – попросил Стефано. – Я плохо вижу.
Последние слова он добавил, не задумываясь, и лишь потом сообразил, что ему стыдно просить девушку помочь ему читать, словно он какой-то замшелый пень из глухого села. С другой стороны, а почему вообще он должен уметь читать на их языке?
Джайда, казалось, не заметила его мгновенного смущения и тут же подошла к креслу.
– Конечно, я помогу тебе, сайиди, – сказала она, – что ты хотел, чтобы я прочитала?
И Стефано опять потянулся к своему наладоннику.
Зеркало было частью его жизни многие годы. Он был настолько стар, что помнил, с чего оно начиналось. В последние предвоенные годы связавшую компьютеры и умы людей сеть назвали Интернетом, и он, хотя не принадлежал тогда к этой модной поросли техно-фанатов, иногда захаживал в кибер-клуб. Какой странной и пьянящей тогда казалась мысль, что при помощи нескольких лёгкий касаний мышки ты можешь увидеть человека, который живёт в другой части мира, посмотреть фотографии Нью-Йорка и Токио, прочитать, как ловят рыбу жители Полинезии… посмотреть на голых баб, в конце концов, человеческая природа диктует свои желания.
И как быстро всё оборвалось. Интернет, как зеркало (какая ирония!), отразил крах их мира, форумы новостных сайтов нарывали ядом, яростью, а следом за тем ужасом и отчаянием. Фотографии атомных грибов, жуткие записи с рядами умиравших от лучевой болезни, а потом… Тишина. Живая сеть, которая начала оплетать землю, оказалась разрублена на кровоточащие части.
Первые годы новой власти на Острове прошли без интернета вообще. Страшная, душащая изоляция от мира, о котором они не знали почти ничего. Он выжил? Где-то остались настоящие Италия, Франция, США?
Но жизнь входила в свою колею, и вместо Интернета пришло Мир’а – Зеркало. Несмотря на то, что оно называлось арабским словом, Стефано понимал, что арабских технологий там особо нет. Просто Даулят-аль-Канун, чьи флаги теперь реяли над несчастным Островом, заключил союз с теми, кто этой техникой владел. Китай и другие страны Нанкинского блока продавала им наладонники, на которых нередко оставались нашлёпки с иероглифами, и разноплемённые жители нового Халифата особо не рефлексировали. Младшее поколение, то, что не помнило Остров иным, росло с монитором в руке. И в этой новой сети появилось даже несколько страничек на итальянском языке, созданных оставшимися под знаменем Халифата «старыми людьми».
Но господствовал, конечно, арабский, и вот сейчас Стефано, осторожно перелистывая странички пальцами здоровой руки, наконец выловил слово, которое он, всмотревшись несколько секунд, идентифицировал как «новости». Впрочем, об этом можно было бы догадаться, и не зная фусха – уже по фотографии, изображавшей герб Острова. На самом деле не совсем герб – то, что в Халифате заменяло и герб и motto, но он предпочитал использовать привычные определения.
– Прочитай мне вслух, – сказал он, подвинув наладонник к Джайде, и, не удержавшись, покосился на её рубаху, полно натянутую на груди. Не о том ты сейчас думаешь, старина.
– Махди, да благословен будь Аллах, ниспославший нам новое Слово, был добр к врагам, но доброта – это не слабость. Мы видим сейчас, что наша древняя земля, милостью Вседержащего возвращённая правоверным, неспокойна, и враги поднимают головы. Смрадному тлену Земель Беззакония не место на…
Джайда продолжала читать, старательно, хотя не всегда правильно выговаривая слова на фусха, а Стефано ёрзал на месте и хмурился. Нет, не от того, что болели все его травмы. А потому, что мрачные прогнозы Салаха, похоже, подтверждались.
После пары взрывов и одного громкого убийства, после призывов к погромам власти вилайета объявили о введении на Острове Часа Сна. Ничего при этом не менялось особенно сильно, казалось бы, зато резко, зримо проступала разница между старыми и новыми людьми. Церкви, те из них, что ещё остались, закрывались, якобы на время. Мечети, разумеется, работали. Появляться в городах им можно было теперь только в дозволенной одежде, и любого нарушителя ждал немедленный арест – не штраф, как раньше. Запрещены были все самовольные выходы в море – порты закрывались для всех, кроме тех, у кого было выданное властями разрешение. Ну и так далее.
По мере того, как Джайда неуверенно, запинаясь, читала всё новые постановления совета и новости (в Агридженто толпа разгромила частную школу для назрани, хотя та действовала строго по выданному разрешению) Стефано чувствовал в животе странное, тянущее чувство. Жизнь в Марсале не была эти годы хорошей, но не была она и такой уж плохой. Бессильный гнев, сжигавший их первые годы новой власти, во многом перегорел, и оказалось, что и в перевернувшемся мире можно жить. И вот теперь… куда им бежать с Острова, последнего места, где Махди позволил жить таким, как он? Или и правда махнуть рукой на все страхи, сорваться и пересечь море на свой страх и риск, через заражённую зону – к своим? Не может же быть правдой всё, что болтают на проповедях!
Ушедший в свои мысли Стефано не сразу сообразил, что Джайда умолкла и выжидательно смотрит на него.
– Что ты хочешь? – спросил он у неё.
– Я могу ещё чем-то помочь тебе, сайиди? – спросила она.
Стефано посмотрел на неё внимательнее. Она сидела на диванчике рядом с креслом, подогнув ноги и держа наладонник в правой руке. Собранная, покорная, готовая услужить. Её хорошо вышколили, что, в общем, и неудивительно.
– Спасибо, больше не нужно читать, – сказал Стефано неожиданно мягко, и Джайда отложила наладонник.
Несколько секунд они сидели молча, но потом он нарушил тишину:
– Скажи, Джайда, куда ты хотела плыть?
Она посмотрела на него, словно убеждаясь, что правильно поняла вопрос, и немного удивлённо ответила:
– Мы же плыли в Сус, верно?
– Я не спрашиваю о том, куда мы плыли, я знаю это. Я спрашиваю, куда ты хочешь?
На мгновение Джайда потупила глаза.
– Я не знаю, – тихо ответила она, – там, в Мадине, у меня было где жить, иногда деньги, но я была совсем одна. Никаких подруг, кроме Замиль. Девушки не любили меня.
С каким удивительным простодушием она призналась в том, где и с кем жила. Хотя, может, даже не сомневалась, что он знает?
– Ты хочешь начать новую жизнь в Сусе? – уточнил Стефано со внезапным любопытством.
Джайда смущённо пожала плечами.
– Я боялась оставаться в Мадине, Замиль говорила… в общем, мне там было нельзя. И тогда Салах сказал, что перевезёт нас на другой берег. Но Замиль…
– На другой берег – в Африку?
Когда Джайда подняла глаза, он увидел, что девушка испугана и растеряна, и на какое-то мгновение пожалел о своей настойчивости.
– Замиль хотела бежать туда… в Земли Беззакония. Она обещала Салаху деньги и меня уговаривала тоже.
– Откуда ты, Джайда? – Стефано сам не знал, почему так резко поменял тему разговора. – Где ты родилась и выросла?
– Родители из Мали, – Джайда отвечала старательно, как прилежная ученица, – правда отца я совсем не помню. Он умер, когда мне было три года, я росла в Айн Хьяр Бени Мансур, это маленький городок на севере Марокко. Когда мне было десять, мать нашла другого мужчину, мы переехали на Остров, и…
Девушка осеклась и замолчала, и по её лицу пробежала быстрая гримаса, настолько быстрая, что Стефано едва успел её заметить.
– Что-то случилось? – неожиданно мягко спросил он. Господи, она же ещё такая молодая, дочери его было бы столько же, как же её занесло в весёлый дом?
– Я… – Джайда замялась, потом с усилием сказала: – У второго мужчины матери тоже была семья, дети и…
Она теперь говорила, словно выталкивая каждое слово из горла, и Стефано поднял руку, подавив желание погладить её по плечу.
– Не надо говорить, если ты не хочешь, – так же мягко сказал он, – я просто хотел спросить, ты хочешь сама в Сус? Что ты собираешься там делать?
Удивительное дело, но сейчас он так увлёкся разговором, что его покинуло внутреннее отвращение, которое им владело, если приходилось говорить по-арабски. Он сейчас думал лишь о том, чтобы правильно сформулировать мысль, чтобы эта девушка, внезапно ставшая похожей на расстроенного ребёнка, когда заговорила о своём прошлом, поняла его.
– Я не знаю, – тихо ответила Джайда, – у меня есть деньги, но их надолго не хватит.
Она, кажется, ещё что-то хотела добавить, но осеклась, и Стефано осознал, что, по сути, эта девушка сейчас одна в всём мире. Что бы там ни случилось с её семьёй, она порвала с ней связь. Не найдя мужчины, она зарабатывала тем, что дала ей природа, ухитрившись при этом сохранить почти подростковую невинность восприятия, а теперь осталась и без этого. Похоже, из всех его пассажиров только Салах и хочет в Сус и он один знает, что будет там делать.
А что, собственно, делать ему?
Задумавшись, Стефано обвёл глазами комнатку. Не так здесь и плохо, дядя, когда был жив, даже пытался привнести сюда кое-какой уют. На столике с круглыми ножками стояла старая кофеварка и чайник, на стене висело распятие. Салах сморщился, увидев его, но ничего не сказал.
Выпить, что ли, чашечку эспрессо? Фильтры с кофе Стефано притащил с «Грифона». И он, заворочавшись, начал подниматься в кресле.
– Я могу помочь тебе, сайиди, – робко предложила наблюдавшая за ним Джайда.
– Я обойдусь без… ох!
Резко ступив на повреждённую ногу, Стефано почувствовал, как боль стрельнула вверх по бедру.
– Смогу сам, – сквозь зубы процедил он и проковылял пару шагов к столику.
Пачка с кофейными фильтрами лежала рядом, и машина загудела, стоило нажать на кнопку.
– Я могу сделать кофе и тебе, Джайда, – сказал он, повернувшись к так и сидящей на диване девушке, и она в ответ улыбнулась:
– Ты очень добр, сайиди.
* * *
Жива всё-таки. Как-то от этого стало легче на сердце. Хитрая стерва, конечно, но всё же не заслужила, чтобы ей вырвали ногти, а потом пустили пулю в череп, как это было с беднягой Гулямом.
Другой вопрос, можно ли ей доверять. Хотя кому сейчас вообще можно доверять? Жене и детям разве что, и то с поправкой на их болтливость. Что ж, понемногу складывается. Таонга связалась с какими-то людьми, ворующими информацию у шейхов. И – тут он читал её мысли даже на расстоянии – выбирала, кому её продать подороже. Всегда была такой – как и всегда, слушала разговоры гостей в «Аль Мусафир». Ну, пусть не всегда, только когда могла рассчитывать на какую-то пользу от этого. Другое дело, что всё оказалось серьёзнее, чем она думает – уже во время прошлого разговора ему показалось, что нигерийка встревожена, а теперь выглядело так, что она почти в панике. Да уж, тут не до того, чтобы урвать куш, не отправиться бы рыб кормить. У Таонги есть причины осторожничать и писать ему с тайного номера. А у него?
По всему вилайету аресты, громкие, с заголовками на новостных страницах. И убийства, тайные, конечно. Какую же паскудную игру затеяли эти ублюдки наверху. Паскудную и кровавую, хотя эти люди иначе и не играют.
А ему-то что? Сиди себе тихо, где сидишь, делай, что говорят, вопросов не задавай. Но на сердце тяжело. Опять запах крови на улицах Марсалы. Да и только ли Марсалы? Знать бы, как далеко вверх тянутся нити.
Опять же, надо ли оно ему? Вот даже сейчас – ну почему не передать весь их диалог кому надо? Таонга думает, что стёрла его, но пользоваться метёлочкой не умеет. У него всё сохранено. Передать и просто забыть.
Но он знал, что не сделает так. Не потому, что спал с Таонгой, конечно. Просто… есть вещи, которых ты делать не должен, если хочешь спокойно встретить старость. Впрочем, это справедливо лишь для тех, кого Аллах наделил совестью, а он к ним, увы, относится.
Таонга обещает послать ему то, что есть у её таинственного гостя, кем бы он ни был. С ним, поди, и исчезла. И при одной мысли об этом дрожь пробирает да ладони потеют. Всегда у него так – потеют ладони, когда волнуется. Противно, да что поделать. Можно передать, кому надо, а можно… Можно вспомнить пару человек в Хергле, по старой памяти. Говорят, они там высоко поднялись. Может…
Найек, опять звонок со скрытого номера! Да чтоб вам крысы лицо объели, неужели «хори» и разговор с Таонгой засекли? С них станется.
– Ис-саламу алейкум! Чем могу помочь?
Глава четвёртая
Ловит. Всё-таки в Зеркало отсюда войти можно.
Таонга довольно усмехнулась. Не зря она брела по жаре. Наладонник старой модели не вытянул бы некоторые из модных программ, но этого от него и не требовалось.
Она закусила губу, пытаясь войти в склад данных – хорошо, был полезный знакомый, который научил её с такими вещичками обращаться. Если она сейчас всё правильно вспомнит, то получит доступ к своим контактам. И сможет набрать… кого надо.
Таонга даже прищурилась от удовольствия, когда поняла, что всё идёт так, как она и хотела – папка с данными раскрылась после запроса пароля, и вот, пожалуйста, она опять она в причудливой зазеркальной реальности.
«Они могут выследить человека просто потому, что он вошёл в Зеркало под своим именем», – всплыли в её голове слова знакомого, но она яростно потрясла головой. Во-первых, она заходит не под своим именем, во-вторых, кому она вообще нужна?
Круглый маленький диск в правом углу экрана, показывавший покрытие, был черным едва ли на четверть – слабое, очень слабое. Черт, а ведь ей же ещё надо скачать маль-амр. Клацнув по нужной клавише, женщина сморщилась, увидев значок «1 процент». Ну что ж, раз так, будем ждать.
Оторвавшись от монитора, она огляделась по сторонам. Эта часть Фавиньяны была сейчас почти необитаемой – скалистая равнина с узкими спусками к морю. Поднявшись на зубчатый утёс, можно было увидеть ещё пару домиков, подобных тому, в который их привёз Стефано, но здесь, в той небольшой ложбинке, в которой устроилась она сейчас, создавалась полная иллюзия уединённости.
Впрочем, Таонга была явно не первым человеком, который оценил этот каменистый пляж, спускавшийся прямо к лениво шипящему морю – помимо небольшой скамеечки, где она присела, виднелись и крепления для палаток, и остов раскладного столика. Кто-то приходил сюда, устраивал пикник, прыгал в море с камней, возможно, и пил…
Кстати, пил! И Таонга ухмыльнулась себе.
Её поход в городишко принёс ей не только подержанный наладонник. Но ещё и это – она, протянув руку к своей спортивной сумке, осторожно порылась там и наконец ухватила за горло бутыль. Supplementi nutrizionali48 значилось на ней. Ага, добавки.
Махдисты не переносили алкоголя, ибо и сам Махди ненавидел эту «мочу Иблиса». Запрет его производства и продажи, закрытие баров было едва ли не первым, что они сделали, установив контроль над Островом. Да только человеческая природа неизменна, людям всегда будет хотеться дурманить себя.
И вскоре отошедшие от шока «старые люди» вернулись к древнему промыслу предков. На Острове – и даже на этом островке, как оказалось – и продолжали гнать граппу и другое крепкое пойло из различных плодов. Власти сначала пытались проводить облавы, но в конце концов махнули рукой – тогда бы пришлось пересажать почти всех назрани, то есть около половины населения Острова. Наиболее экономически активной половины вдобавок. Единственное, за чем они следили, так это за тем, чтобы хмельное не продавали. Вот за это можно было поплатиться. Впрочем, всё равно продавали из-под полы, конечно, просто не так открыто, как кат или кеф. Но чаще гнали для себя. Она же там, в городке, буквально очаровала местных, кроме того, выяснилось, что у неё есть с владельцем ресторанчика общие знакомые в Марсале, после чего их недоверие растаяло окончательно, и… короче, эту бутылку «пищевых добавок» ей продали даже недорого.
Задумавшись о старых временах, когда, по крайней мере с этим, всё было проще, Таонга аккуратно открутила пробку и, поднеся бутыль к носу, втянула знакомый запах. Терпкий и едкий дух домашней граппы. Да, с этим напитком у неё многое связано в жизни. Впервые она отхлебнула его ещё в школе, точнее, в подворотне за школой, когда её угостил её тогдашний парень. Просветляет мысли и делает эту жизнь терпимой. Она, конечно, потом жевала кат и иногда затягивалась кефом, но всё это не то. Это…
– А ты-то что делаешь здесь? – отвлёк её от мыслей внезапный голос, и Таонга едва не выронила бутыль из руки, успев подхватить её в последний миг.
Воровато, с острым чувством мгновенного стыда, как подросток, которого родители застали за просмотром непотребства по Зеркалу, она оглянулась.
Из-за скалы на пустынный пляж вышла Замиль.
Таонге вдруг показалось, что все волоски у неё на спине поднялись дыбом, как у кошки, завидевшей собаку. Она сглотнула не то слюну, не то ругательство. Так, держать себя в руках.
– Просто сижу и смотрю на море, – ответила она враждебно, поставила граппу на камень и словно бы случайно сдвинула наладонник под сумку. Пусть не бросается в глаза.
– Надо же, – так же неприязненно отозвалась Замиль, – я ищу Салаха, ты не видела его?
– Нет, – одна эта реплика окончательно испортила Таонге настроение.
Cazzo, а ведь всё было так хорошо – и наладонник поймал сеть, и граппа приятно щекотала ноздри. Она хотела было сказать какую-то грубость этой беломазой дряни, но вдруг ей пришла неожиданная мысль.
– Послушай, – Таонга постаралась смягчить свой голос, хотя это далось ей нелегко, – мы все вместе здесь. Нам не надо быть врагами. У нас ведь и так хватает проблем, правда?
Явно собиравшаяся уходить, Замиль замерла и смерила её недоверчивым взглядом.
– Я не хотела быть тебе врагом, Таонга, но ты не оставила мне выбора, – ответила она чуть менее враждебно, – как и тогда, когда пыталась меня задушить.
– Я просто… («вышла из себя» – хотела она сказать, но забыла, как это будет по-арабски, и тихо выругалась).
– Ты можешь говорить со мной и по-итальянски, – Замиль не улыбнулась, но враждебность постепенно уходила из её глаз, – мне тоже итальянский больше по душе, чем арабский.
Таонга против своего желания улыбнулась.
– Я просто вышла из себя тогда, – честно сказала она, перейдя на родной язык, – давай забудем. Ты пробовала когда-нибудь граппу?
И увидела, как губы Замиль дёрнулись.
– Пару раз, в подростковые годы, – ответила она с неожиданной робостью, – потом её стало нельзя достать, как и вино, и… это у тебя граппа?
Последнюю фразу она воскликнула, вскинув руку, рукав её зеленоватой рубахи алжирского покроя взметнулся.
На этот раз улыбнулась Таонга.
– Она самая. Всё можно достать, если знать, как. Садись, давай выпьем по паре глотков за примирение.
И Замиль подошла к ней, подобрав платье, осторожно присела на скамеечку, стараясь не слишком приближаться к Таонге. Африканка запоздало сообразила, что так девушка увидит наладонник.
– Это же… у тебя есть наладонник? Ты выходишь в Зеркало? А как же что говорил Салах…
– Салах мне разрешил, – мягко прервала её Таонга, – никто не знает, что я с вами. Да и номера этого наладонника никто не знает. Мы же должны понимать, что происходит вокруг, верно?
Снова было ощетинившаяся, Замиль немного успокоилась.
– Если Салах разрешил, – неуверенно сказала она, – но это опасно. Меня так нашли, через мой номер. Это опасные люди, Таонга, с ними шутить нельзя, по крайней мере, пока мы на Острове.
– Я и не собираюсь шутить, – Таонга подхватила бутылку и поднесла к носу, – я очень осторожна, Замиль. Черт, по запаху вроде ничего. Давай посмотрим, что за пойло гонят на этом забытом Богом и людьми островке.
И она, вдохнув, сделала глоток. Её так и учили пить крепкие напитки без закуски – вдыхаешь, а потом, уже сделав глоток, медленно выдыхаешь ядрёный дух. И всё же её горло обожгло, на глазах выступили слезы, и она с трудом перевела дух.
– Хорошая граппа, – проскрипела она, – если бы хлебнул махдист, двинул бы кони на месте.
Скосив глаза, она увидела, как Замиль усмехнулась, услышав сицилийское выражение. Где же эта стерва выросла, такая ладная и белая? Выходит, что тоже на Острове?
Отдышавшись, Таонга протянула Замиль бутылку.
– Теперь ты.
Она с тайным злорадством смотрела, как девушка понюхала пойло, осторожно поднесла к губам, сделала небольшой глоток и тут же закашлялась.
– Видно, что не умеешь, – прокомментировала нигерийка и забрала бутылку, пока Замиль тяжело переводила дух, – что ж, за примирение мы с тобой выпили, верно? Теперь ты не держишь на меня зуб?
Замиль подняла на неё глаза, на которые от самогона навернулись слёзы, и севшим голосом сказала:
– Хорошо, Таонга. Больше не враги. Спасибо за граппу.
Она поднялась и, замерев на пару секунд, неохотно проговорила:
– И прости, что я выстрелила тебе в ногу.
На что Таонга смогла лишь выдать гримасу, тщетно маскировавшуюся под улыбку.
Замиль развернулась и двинулась вверх по пляжу. Таонга же проводила её взглядом, и когда девушка исчезла, зло усмехнулась.
««Прости» ты не отделаешься, кошка блудливая, – подумала она про себя, – но всему своё время».
Ей пришлось сидеть, наверное, с час, пока наладонник справился со своей задачей. За это время она ещё дважды прикладывалась к бутылке и окончательно пришла в хорошее настроение.
Наконец-то!
Коммуникатор горел зелёным. Можно было говорить. Она клацнула по экрану средним пальцем раз, потом другой и довольно усмехнулась, увидев, что окошко Фаика светится ярким огоньком. Он в сети. Ну что ж, вот и поговорим.
