Евгений Леонидович Саржин
Там, где дует сирокко
Глава четвёртая
И значит будет так. Замиль сделала ещё глоток воды, как всегда после кофе по-тунисски (нашла-таки в этой дыре хорошую кофейню!), но даже любимый напиток в этот раз не помог смыть горечь прошлого разговора с Салахом. Она много ожидала, но…
Собственно говоря, ожидала чего? Разве не слышала проповеди про мерзости Земель Беззакония? Слышала, да ещё и сколько раз. Земли, где нет благословения Аллаха, где нет никакой веры, где люди предали фитра, само своё естество, сотворённое Всевышним, где… Но сейчас ей вспоминались даже не пророки в наглухо застёгнутых мундирах-галабиях, не сумасшедшие уличные дервиши, не сплетничающие в кофейне торговки. Вспоминался её отец, обкурившийся марокканской дряни безумец, который говорил о том же – этот мир забыл свою природу, оторвался от своего естества, он погрузил человека в чувственное безумие, которое ему чуждо. Он обречён, и на его руинах взойдёт солнце нового мира, солнце Обновлённого Учения. Так может, он был прав?
– Ты не можешь быть прав, – Замиль сама не заметила, что произнесла эту фразу вслух, как и того, что проговорила её на родном языке, которым не пользовалась уже много лет. С ёкнувшим сердцем она оглянулась, но нет, никто из сидящих за соседними столиками открытой террасы не обратил внимание на её бормотание. Да и собственно, с чего должен был?
Ладно. Замиль сжала кулаки, откашлялась и, стараясь выглядеть спокойно, окликнула официанта. Расплатиться здесь и… и делать то, что она собиралась.
Салах не хочет везти её на ту сторону моря, в Беззаконные земли – не то чтобы он ей это прямо сказал, но она понимала уже достаточно. Сейчас вместо того, чтобы тихо переплыть море и оказаться на другой стороне, начав новую жизнь, она застряла всё на том же Богом проклятом Острове, в задрипанном городке с перспективой быть увезённой в Сус. Сус! Что ей там делать? Ещё одна мерзкая дыра, полная махдистов с их вопящим фанатизмом и приторным лицемерием. Что может там ждать женщину – любую, а уж тем более такую, как она?
Словно отвечая на её мысли, мимо кофейни прошла женщина в глухом платье, с прикрытым никабом лицом. И такие попадаются всё чаще, с горечью подумала Замиль и живо вспомнила, что и ей ещё совсем недавно, в покинутой меньше недели назад Мадине запрещалось выходить к правоверным, показывая своё осквернённое лицо. И даже никабом свой намордник называть запрещалось. Ну уж нет, она не поедет в Сус! Она всё равно переберётся на ту сторону моря, как бы страшно там ни было. Не могут же там быть все такие, как… как то, что она видела.
Зеркало. Вот то, что ей поможет. Эта мысль начала формироваться у неё в голове сквозь сумятицу, ещё когда она потеряно бродила по улицам, пытаясь хоть немного привести мысли в порядок. Зеркало, что по ту сторону моря – и это она знала – называется Интернетом. Даже здесь, среди пресного ханжества Государства Закона, по ту сторону экрана можно найти немало интересного – если уметь искать. Замиль надеялась, что умеет.
Надеялась и сейчас, когда после новых блужданий по незнакомым улочкам нашла скверик, где можно было подключиться к Зеркалу. Тут стоял фонтанчик – конечно, на месте какой-то снесённой статуи, за ним сидела, целомудренно держась за руки, влюблённая парочка, пожилая женщина в широком голубом платье задумчиво крошила хлеб толстым голубям. Они не помешают. И Замиль вытащила из сумочки свой наладонник.
Пальцы девушки затанцевали на экране. «Зазеркальная» сторона в Государстве Закона кажется такой же, как и реальная жизнь – вымеренной, приторной, полной фальшивого благочестия и тщательно отмеренного порока.
Но это если ты не знаешь, как, где и что искать. Замиль мрачно усмехнулась. У всего на свете есть две стороны, и если она знает «тёмную» сторону Мадины, если прожила в этой тени столько лет, то и с тёмной стороной Зеркала разберётся.
Здесь есть свои притоны, свои рынки… найдутся и свои муташарриды. Салах, ты не единственный.
Замиль опасалась, что не сможет повторить то, чему когда-то училась, но нет, пальцы как будто были быстрее разума. Всплыло окошко, потом другое – линия сообщений арабской вязью. Девушка почувствовала, как по её виску течёт пот. Денёк был жарким, но ей почему-то думалось, что дело тут не в жаре.
Она знала про такие странички, обычно скрывавшиеся за невинными названиями. Магазин мобильных телефонов, например, или мастерская по починке старых машин. Номера телефонов и круглые ярлычки бесед. Достаточно просто кликнуть на ту, про которую она знает, и…
Замиль вдруг почувствовала неприятное, тянущее чувство в паху и поняла, что её пальцы дрожат. Она знала, что номер – тот, и что здесь можно найти нужного человека. Но всё же…
– Салам, – внезапно решившись, отстучала она по экрану, – меня зовут Алима. Нужна помощь.
Некоторое время она смотрела на пустое окошко, не зная, больше ли хочет ответа или чтобы то так и оставалось пустым.
Но вдруг в окошке появился небольшой калам и начал выписывать загогулины.
– Ис-Саламу алейкум, – прочитала она, – тебе кто-то порекомендовал мою мастерскую? У тебя есть старая машина?
Замиль запнулась. Она хорошо знала, что мастерская только прикрытие, но вдруг поняла, что человек на том конце не обязан ей доверять. Даже обязан не доверять. В самом деле, откуда она знает о теневой стороне его дела? Она-то могла бы сказать, что ей это выболтал один из её бывших клиентов, когда после любви и нескольких тяг марокканского зелья у него развязался язык. Замиль запоминала подобное и потом старалась разговорить того мужчину, ублажив его предварительно, как могла. Но как об этом сказать?
– Алейкум салам. Мне рассказал один знакомый. У него тоже была старая машина, – отстучав ответ, она нервно сглотнула. Поверит ли человек? Поймёт ли, на что она пытается ему намекнуть?
– Я не слышал твоего имени, – калам порхал по экрану справа налево, выписывая недоверчивые слова, – но я помню своих клиентов. Так как его звали?
Замиль опять замерла. Она не знала имени – как и большинство приходивших в байт-да’ара, тот не считал нужным его озвучивать. Но…
– Мы говорили с ним в байт-да’ара, – она решилась на полуправду, – о старых машинах и старых временах. Вы ведь понимаете? Я уже чинила старые машины. И смотрела фильмы о них. Могу назвать имена других мастеров. Вы меня понимаете?
Она и сама осознавала, что пишет какую-то ерунду, но ей вдруг показалось очень важным уцепиться именно за этого муташаррида. Если она потерпит неудачу на нём, то чего будет стоить одна, без дома Зарият или Салаха за плечом? Собеседник молчал некоторое время. Но когда в душе у Замиль уже начинало шевелиться отчаяние, калам ожил снова.
– Ты в Мадине? – она обратила внимание, что тот отбросил все условности и обращается к ней прямо и на «ты».
– Нет, – с облегчением написала Замиль, – но недалеко, на Острове. Могу быть в Мадине за несколько часов.
– Сейчас не надо, – на этот раз собеседник не медлил с ответом, – у меня есть другая работа. Ты знаешь, как общаться через тёмный коридор?
– Нет, – Замиль почувствовала себя сбитой с толку. Наверное, она должна была знать, ведь она всегда гордилась, что умело обращается с Зеркалом, но…
– Дай свою почту, я отправлю тебе ссылку, – написал человек, – и четыре знака слова проверки. Ты ударишь по ссылке, введёшь знаки и окажешься в коридоре. Там поговорим. Меня ты там найдёшь под именем Весёлый Дельфин. До встречи.
Окошко схлопнулось – человек удалил её из беседы. А она даже не знала, что так можно. Что же делать теперь?
Замиль сжала руки и ощутила, что ладони вспотели. Раздражённо потерев их о платье, она приподнялась, пряча наладонник в сумочку. Что делать, если этот человек потребует выезжать в Мадину немедленно? Как уйти из-под надзора Салаха? И почему она вообще его боится? Ведь это она сама убедила взять её с собой, только что на шею ему не вешалась. И вдруг Замиль ощутила, что на душе у неё тяжело. Если всё получится, она свяжется с этим муташарридом, и он увезёт её с Острова, как она всегда мечтала. Но тогда она покинет и Салаха, и Джайду. Она исходила из того, что первый – это просто орудие бегства, а вторая – досадный груз. Но вдруг осознала, что ей будет страшно остаться без них. Одной, вообще без никого, в чужой, неизвестной стране. При одной мысли об этом её сковал ужас. Она столько лет мечтала о бегстве, и вдруг окружающий мир представился ей чудовищно опасным местом, непонятным и полным хищников. Что она сможет там сама?
Замиль охватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать дрожь, и вдруг с досадой поняла, что ей нужно в туалет. Неужели это страх так подействовал на неё? Что же тогда будет в решающий день?
Она разогнулась и посмотрела по сторонам. Солнечный – а какой здесь может быть ещё в это время года – день заливал Марсалу лоснящимся жаром, и садик, в котором она присела, и городок казались такими спокойными и мирными. Но ей уже было известно, чего могут стоить эти покой и тишина и как легко они могут просто исчезнуть, как и не было.
Встряхнув головой, Замиль зашагала к гнутой проволочной арке у выхода. Она сбежит отсюда. С помощью того муташаррида или этого, но сбежит. Теперь осталось сообразить, как можно забрать свои деньги и вещи, не насторожив Салаха, Джайду и Таонгу.
* * *
Маленькие городки – это особый мир в их и без того особом мире Острова. Вот, скажем, Марсала – сколько здесь народу? По последней переписи сорок шесть тысяч семьсот пятьдесят семь душ, хотя и тогда, конечно, он знал, что есть люди, которые подолгу живут в городе без всякой регистрации. И те, кто, значась в Марсале, шатаются Аллах ведает где. Но будем считать, что сорок шесть тысяч. Много это или мало?
Чаще ему казалось, что всё же мало, особенно после визитов в Мадину и Сус, разраставшиеся подобно грибковой плесени. В этих муравейниках ему всегда было не по себе прежде всего от обилия людей, не просто ему не знакомых, но незнакомых даже через других. И вот от этого ощущалась оторопь. Не то чтобы, прогуливаясь по Марсале, он узнавал каждое лицо – сорок шесть тысяч запомнить всё же нелегко. Но всегда знал, что случись такая необходимость – и он узнает о любом из встреченных в порту или на улице Кайруан всё, что нужно. Найдутся те, кто этого человека знает – здесь, в Марсале нельзя жить и оставаться незамеченным. Тем более нельзя убить человека и сделать вид, что его и не было. Не то чтобы никогда никого не убивали – портовые банды, муташарриды, рэкетиры могли выяснять отношения, и потом кто-то исчезал, чтобы волны прибили через несколько дней раздутое тело к берегу. Или не прибили, если в одежду трупа набили камни. Но такое никогда не проходило незамеченным.
Не остались незамеченными и гости – чужие люди в городе, которым хватило власти (пусть не своей, а данной другими), чтобы перекрыть порт, чтобы опрашивать людей, чтобы врываться в жилища тех, кто был уверен, что надёжно спрятался.
И весь город, его любимый город бурлит, обсасывая слухи один другого страшнее. Откуда вдруг вынырнуло сразу несколько бесноватых проповедников? Кто взорвал бомбу на улице Актисаб (Виа Фриселла, как говорят старые люди)? Что эти псы из Мадины вообще у них ищут?
Впрочем, из того, что ему удалось узнать, следовало, что ищут что-то (кого-то?) по всему вилайету – от Мадины и вплоть до Мальты. То тут, то там аресты, беспорядки. И слухи, слухи, слухи, которые удесятеряются в кривом отражении Зеркала.
Что ж, раз так, надо поговорить с теми, кто знает другую Марсалу. Прежде всего, со Старым Башмачником. Шайтан его ведает, как, но старый хрыч всегда ухитряется быть в курсе последних событий и по ту, и по эту сторону Зеркала.
Глава пятая
– Наступают поганые времена, для всех, а для таких, как мы – так особенно, – повторил Гулям и посмотрел на Салаха, слегка прищурившись, – Аллах дал нам мир, и что мы с ним сделали? Я ещё помню прошлую Большую Войну.
Гулям, которого за глаза чаще всего называли Аджуз, «Дедок», как раз и был известен этой склонностью – в самый неподходящий момент переговоров впадать в философствования. Но, по крайней мере, не было никаких причин подозревать его в связях ни с полицией, ни с Орденом Верных. А помочь он мог. Вот только хотел ли?
– Послушай, – Салах, не прекращая говорить, открыл крышечку чайника и насыпал туда ещё немного сахара. Они пили чай, конечно, как же ещё будут говорить два мавританца, – что происходит вокруг, я и сам вижу. Ты мне скажи, как сейчас возможно перебраться на ту сторону. Лучше всего в Сус – у меня там есть хорошие знакомые.
Они сидели за тряским столиком возле мастерской Гуляма. Двое его работников внутри потели над починкой не то зонтиков, не то каблуков – кажется у Гуляма ремонтировали всё. Выглядело место самым что ни на есть заурядным. Маленькая лавка-мастерская обычного работяги, который, поди, концы с концами едва сводит, да и то лишь за счёт того, что нанял ещё более бедных подмастерьев. На самом же деле Гулям был одним из самых старых и опытных муташарридов на Острове. Он давно уже не пересекал море – теперь в его руках находилась перепродажа данных, поиск покупателей и прочее в таком же духе. Говорили, что он накопил десятки тысяч истинных денаров наличными, но на что он их тратит? Есть ли у него дети, которых он хочет обеспечить, или так и намерен утащить всё с собой в могилу? Ведь Гулям уже не молод…
– После взрыва в городе стало неспокойно, – протянув руку, Гулям немного увеличил огонь на портативной печурке, – и не только на этой стороне. Там, – он качнул головой, – ну, ты понял, там, в Зеркале, тоже всё гудит. Я бы сейчас вообще не высовывался. Ни здесь, нигде. На Острове всё ещё можно лечь на дно. Тебе не нужно с этим помочь?
– Нет, – ответив сходу, Салах вдруг задумался, – вообще, не знаю. Может быть, и станет нужно. Я прибыл в Марсалу, чтобы переплыть отсюда в Сус и затеряться там. Там мне легче.
– Ты не наследил? – Гулям сощурил свои морщинистые веки и стал ещё больше похож на старого павиана, – здесь или в Зеркале? Не приведёшь мне на порог беду?
– Я был осторожен, – уже сказав так, Салах вспомнил про разговор с человеком, который назвался Абдулом. Хорошо бы это и на самом деле был он.
– Понимаешь, – Гулям осторожно покручивал в руках пустой стаканчик из-под чая, – я не спрашиваю, кому ты наступил на ногу. Нет-нет, молчи, – он приподнял руку и добавил с нажимом: – не спрашиваю. Но я правда надеюсь, что это не кто-то из Ордена Верных – надеюсь ради тебя. Да и ради себя тоже, раз ты меня тут нашёл. Я пару дней уже потихоньку брожу по Зеркалу… ну, ты знаешь, здесь и там. Не только по форумам. Ещё и по «коридорам», слушаю, что люди говорят. Похоже, всё серьёзно. Не знаю, кому там наверху вожжа под хвост попала, но слишком много совпадает. Взрыв на проповеди в Марсале. Убийство дервиша, как его там, Халиля, в Мадине. Арест Сакета, одного из самых умелых муташарридов вилайета, на Мальте. И вой такой, что оглохнуть можно. Похоже, кто-то и впрямь раздувает угли Газавата. А я не люблю войну, как и любой шум. Я люблю наше дело, а наше дело нужно делать в тишине.
Салах только кивнул, понимая, что стоит за словами хитрого старика. Удивительно всё же отмеривает Аллах силы и способности человека. Гуляму хорошо за шестьдесят, он вырос где-то на мавританском побережье, судя по его выговору. То поколение, да ещё и из их краёв, как правило, не дружило с техникой. Но Гулям оказался исключением. Старик творил на своём наладоннике чудеса, шифруя данные, открывая и удаляя «коридоры», то есть секретные комнаты для переговоров, выходя на связь через саморазрушающиеся каналы. Именно благодаря этому он и держал в руках большую часть торговли информацией по Острову, легко находя покупателей и не оставляя следов. Ну, вот как это у него получалось?
– Марсала слишком мала, – Салах снял закипевший чайник с горелки и аккуратно вылил порцию в пустой стаканчик, подхватил привычным жестом и перелил напиток в другой, – в Мадине меня слишком многие знают. Куда ещё податься на Острове?
– В деревни? – пожал плечами Гулям. – Здесь в горах есть и наши деревни, и местечки, где считай одни назрани. Если есть деньги, то можно затеряться так, что и сама Стража не найдёт. Главное, не выходить в сеть и не открывать Зеркала. Ведь если тебя нет там, то тебя нет нигде. А найти по работающему номеру не так сложно.
– Об этом я позабочусь, – коротко ответил Салах, выливая чай обратно в чайник, а оттуда – в стаканчик. Над поверхностью напитка уже начинала образовываться пена, – но не век же в деревне сидеть. Нет, мне надо в Сус.
– В Сус… – задумчиво повторил Гулям и почесал спутанную бородку.
Да, в Сус, А зачем, собственно говоря? Возвращаясь к пансиону Таонги, Салах катал на языке это название и старался подавить нараставшее раздражение, которое оставил в нём разговор с Гулямом. Старый пень оказался хитёр, хитёр и осторожен. Он отделывался общими замечаниями, советами, опасениями, делая вид, что не понимает намёков. И когда выведенный из равновесия его увёртками Салах прямо спросил его, поможет ли он ему перебраться в Тунис и, если да, то сколько это будет стоить – только всплеснул руками. Он уже не тот, старый человек, отошедший от морских дел, и де даже не знает, как организовать такое. Пусть Салах направится в порт, да по старой памяти поищет моряков, которые регулярно ходят в Африку и обратно, и тогда…
Гулям знал всех муташарридов Острова. Пусть он давно не отрывался от берега, но его слово значило много для морских бродяг. И ему не было бы сложно подыскать Салаху перевозчика. Но хитрый дед предпочитал осторожничать.
– Бара наик! – выругался Салах вполголоса.
Если бы Стефано не понесло тогда за Джайдой, они могли бы уже быть в Сусе. Не то чтобы это так сильно изменило их положение. И всё-таки там Салах чувствовал себя увереннее. Этот город, ставший ещё во времена Войны перевалочным пунктом нового переселения народов, вырос за последние четверть века почти втрое и сейчас напоминал муравейник. Там звучала арабская и французская речь вперемешку с африканскими языками, а за минаретами со знаменем Махди высились особняки со стенами кремового цвета, в которых жили лучшие из его заказчиков. Старые тунисцы, ценившие savoir vivre, французскую музыку и электронные книги. В Сусе они с Абдулом оснащивали свой катер, там же проводили наиболее прибыльные сделки. Ну, то есть, не считая той, из-за которой они и встряли во всю эту историю.
Абдул…. То есть он всё-таки жив? Но если так, то может, страхи и были напрасны? И напрасно он опрометью кинулся в эту дыру, а можно было просто прийти в порт, взять их старый катер и доплыть куда угодно, хоть до Земель Беззакония, раз Замиль туда так приспичило? Может…
И вдруг, погружённый в свои мысли, Салах обратил внимание, что на улице слишком шумно.
Марсала была невелика, вот и сейчас, бредя по улице, он не заметил, как вышел на площадь. Да, старый мир как будто и не отступал отсюда, брусчатка, шпиль, колонны, и лишь в паре мест камень чуть светлел – там явно что-то выломали, кресты ли или иные изображения поверженной и почти забытой веры назрани. Оказываясь в таких местах, Салах особо ощущал, что на самом-то деле они здесь чужие, и эта чуждость вопиет даже в камнях. Смешно, но в такие минуты он едва ли не тосковал по забытой Аллахом и людьми Тиджикже, где был хотя бы свой…
Впрочем, люди, от которых исходил привлёкший его шум, не предавались бесплодным сожалениям. Напротив здания мажлис аль мадина стояла толпа, не то чтобы очень большая, но и не такая маленькая для этого городишка. Не требовалось даже подходить ближе и всматриваться в лица, чтобы понять – её составили «новые люди». Это выражение, не слишком частое в Мадине, где «старых людей» и осталось-то менее четверти, было всё ещё в ходу здесь. Он видел мужчин в галабиях и тунисских джеббах, молодых и старых, видел лиловые и зелёные бубу своих земляков, а также несколько женщин. Эти были одеты как наиболее истовые махдистки – закутанные с головы до ног, и у всех, кроме одной, закрыты лица. Не требовалось вслушиваться в то, что они говорят, чтобы понять, кто пришёл к городскому совету. Тем не менее Салах всё же приблизился, осторожно, памятуя опыт Стефано.
На невидимом отсюда возвышении стоял оратор – мужчина средних лет в светло-серой галабии. Он держал в руках мегафон, и его голос словно хлестал толпу. К удивлению Салаха, говорил тот на фусха и даже достаточно чисто, что умели на Острове далеко не все:
– …Не закончено! Нет, не закончено! Они всё ещё между нами, те, кто отвергает Коран, отвергает Махди и свет Обновлённого Учения! Те, кто принюхивается к смраду Земель Беззакония и мечтает принести его и сюда! Те, кто принял милосердие Махди, да будет благословенно имя его, за слабость! Так кто может чувствовать себя спокойно на земле – нашей земле, которую мы волей Аллаха освободили от нечестивого гнёта? Они взорвали бомбу среди мирных людей, которые пришли слушать проповедь от святого человека! Они убили Ярого Халиля в Мадине! За то, что он обличал то зло, что нависло над всеми нами, верными слову Махди! Кто знает, какие ещё гнусные планы роятся в их нечестивых головах, где, когда и кому кяфиры нанесут новый удар? Ибо с тех пор, как Махди, да будет благословенно имя его, вознёсся…
Салах видел, что зажигательная проповедь падает на благодатную почву – лица людей суровели, он видел, как они, переглядываясь, кивали.
И не то чтобы это всё было внове – безумцы, призывавшие к новому Газавату, как и к расправе со всеми кафирами, прежде всего, старыми людьми Острова, попадались ему и раньше. Но в этот раз пошло слишком кучно. Конкретно этих, собравшихся сейчас на площади, конечно, не хватало, чтобы устроить в городе полноценную резню, но память не обманешь – такие речи, такие мысли бегут по умам как пламя по сухостою, и, если их подкармливать…
Покинув площадь и продолжая слышать где-то позади утихавшие кличи проповедника, Салах думал, как странно повернулась его жизнь. Он ходил в детстве по тем же улицам, что и Махди, видел людей, которые знали возлюбленного Аллахом ещё ребёнком. Говорят, все, ну или почти все его земляки стали ярыми махдистами и лопаются от гордости, что теперь их песчаная дыра равняется с самой Меккой. Но он, так уж получилось, слышал проповеди совсем другого имама, а потом… потом рыдал над телом отца с изуродованным пулемётной очередью животом, знал и о других убийствах в городе. Он видел, как Махди вернулся на свою малую родину, и уже в тот день всем своим мальчишеским сердцем возненавидел новый порядок, Даулят-аль-Канун, росшее на теле его отца. И вот…
Открыв дверь пансиона, он вошёл в полутёмный коридор и поморгал, давая глазам привыкнуть к полумраку. Понял, что Таонга на своём обычном месте, за стойкой, затягивается сигаретой.
– Быстро ты вернулся, – сказала она и выпустила дым сквозь полуприкрытые губы, – можешь пройти в зал? Мне нужно сказать тебе кое-что важное.
– Я устал, Таонга, – Салах ответил, хотя и почувствовал внутренний укол. Что у неё-то за новости? Новые проблемы?
– Это важно.
Пожав плечами, Салах повернулся и, отворив скрипнувшую дверь, вошёл в небольшую комнатку за приёмной, которую Таонга именовала «залом». Много чего здесь случалось у него, да и не только.
Присев, он поддёрнул джинсы и с усмешкой подумал, что наиболее ярым из махдистов даже их одежда отвратительна – они хотят всех обрядить если не в галабии, то в одежду, отвечающую моде нового Халифата. Правда они не знают, что работать в ней очень неудобно, может, потому что сами работают редко.
Дверь прошелестела – не та, сквозь которую он вошёл – другая.
– Что ты хотела мне сказать, Таон… – и Салах осёкся.
Женщина стояла в дверном проёме, но не в своём привычном платье нигерийского покроя, а в алой длинной накидке, скреплённой на плече булавкой. С напряженной улыбкой глядя на него, Таонга протянула руку, выдернула булавку и через миг стояла перед ним нагая, если не считать колец, пронизывавших её поднявшиеся соски.
– Я же сказала тебе, это важно, Салах, – произнесла она.
