полная версия

Евгений Леонидович Саржин
Там, где дует сирокко

Полная версия

Глава девятая

Вот ведь как бывает. Когда раскалённое шило проткнуло его ниже плеча, он успел подумать «пришёл мой конец». Как ни странно, оказалось, что, даже захлёбываясь криком и корчась от дикой боли, думать о чём-то можно. Не слишком о многом, впрочем. И мысль была всего одна – пришёл мой конец.

Но нет – пришла только боль. Когда он, схватившись одной рукой за ручку двери, буквально ухнул в тёмную духоту, ему никто не объяснил, где он оказался, а сам был не в том состоянии, чтобы спрашивать. И некому было объяснить, почему неизвестный стрелял так неловко – он выпустил и вторую пулю, чтобы добить, но, видать, наспех, она раздробила ребро, но не затронула никаких жизненно важных органов. После этого стрелок кинулся бежать, а Салах… Салах остался хрипеть и царапать пол на залитом кровью полу крошечного офиса какой-то перевозочной компании.

Удивительно, но даже сейчас, когда его несли из катера Ситифана в машину, и каждое движение ощущалось так, словно кто-то вкручивает болт ему в лопатку, его мучила мысль – он ведь так и не знает имена людей, которые спасли ему жизнь. Тех, кто затащил его в свой офис, кто побежал за врачом, кто руками удерживал края раны, а потом сунул ему в зубы какую-то скользкую деревяшку и прижимал к полу, пока врач ковырялся в его спине. Да что там, он даже имени врача – и того не узнал. Сложно узнать хоть что-то, когда рычишь от боли.

Теперь их всех уже не поблагодарить.

Так он и думал, что умирает, лёжа спиной вверх на полу и слушая шаги и голоса, голоса и шаги. Он пробовал помолиться напоследок, но искусанным до крови языком оказалось очень сложно произносить слова дуа, и потому он просто лежал, стараясь принять как часть своих последних часов мучительную пульсацию в спине и боль, пронизывающую тело при каждом вздохе.

А потом вдруг услышал дрожащий женский голос:

– Салах… Салах, это ты? О, Аллах милосердный! Держись, пожалуйста, всё будет хорошо.

У него не было сил ответить дуре, что скоро он умрёт, и тогда точно станет хорошо, уж получше, чем в этом паскудном мире, но тут его начали переворачивать. И оказалось, что он ещё может кричать.

Первое, что выплыло из алого тумана, был потолок и лицо Таонги. Её глаза, казалось, занимали пол-лица, а широкие, окрашенные в пепельно-серый губы дрожали и что-то говорили. Почти ничего нельзя было разобрать, но уже потом, лёжа на диване в кубрике на катере у Ситифана, он вспомнил. Из больших, угольно-чёрных глаз Таонги катились слёзы.

И вот он в больнице. В Сусе. Да, здесь всяко получше, чем на полу грязного офиса чувствовать, как плохо наточенный скальпель ковыряется в ране. Салах ожидал, что его усыпят и сделают ещё одну операцию, но вместо этого его раздели, перевернули на спину, провели новые и опять, найек, болезненные манипуляции с его ранами, а потом всадили огромную дозу обезболивающего.

И вот он уже в палате, связанный, точно скованный, повязками, неспособный пошевелить правой рукой, но при этом живой. Живой, чему свидетельством был потолок, по которому ползала жирная муха. Салах смотрел в потолок так долго, как казалось ему, но муха никак не улетала. А потом он провалился в сон.

Возвращение к жизни было внезапным – словно кто-то включил свет и звук. И разум. Плававшая в голове муть почти исчезла, белый потолок, снова муха – та же или другая? – и тихий голос рядом:

– Он проснулся.

Салах повернул голову. Движение отдалось резкой болью где-то глубоко в плече, и он хрипло застонал. Рядом сидели двое. Таонга, мявшая в руках бумажный стаканчик. И Ситифан в гипсе, словно в бронежилете.

– Салам, старина, – проговорил Салах, голос звучал хрипло, каркающе, – мы, кажется, оба сейчас не в форме?

Он видел, как старый рыбак криво усмехнулся, но не успел ответить. Быстро заговорила Таонга:

– Салах, ты очнулся! С тобой всё будет в порядке, мы говорили с докторами, они сказали, что ты поправишься, пули уже вытащили и…

Она, как всегда, не вполне правильно выговаривала арабские слова, и на его одеревеневших губах мелькнула улыбка.

– Всё будет хорошо, Таонга. Раз не помер, значит Аллах ещё хочет видеть меня на этой окаянной земле. А кто я, чтоб спорить с Ним?

Она явно хотела продолжать, но Ситифан коснулся её плеча пальцами своей загипсованной руки.

– Нам надо поговорить, рафик, – проговорил он со своим тягучим итальянским акцентом, – подожди, Таонга, успокойся. Доктор же сказал – с ним всё будет хорошо. А дело серьёзное. Нам надо поговорить.

Он увидел, как Таонга кивнула, выбросила куда-то вниз свой измятый стаканчик, потянулась к большой бутылке, которая стояла на тумбочке возле кровати, и начала отвинчивать крышечку.

– Не здесь же, – c усилием проговорил Салах.

Говорить было трудно, звуки болезненно отдавались где-то внутри, но всё же у него получалось.

– Здесь нет никого, кроме нас, – Ситифан усмехнулся, – мы сняли тебе палату на одного человека. На два дня – и, поверь, это не было дёшево. Спросили о том, как ты был ранен, я сказал, неудачное ограбление. Не знаю, явится ли полицейский расспрашивать тебя, но если и да, то не скоро. Благословенный Халифат, земля Закона!

Последние слова неприятно царапнули Салаха. Он и сам часто крыл Даулят-аль-Канун последними словами, но то он, а то назрани, которому и так позволили жить, как он хочет…

– Дай мне напиться, Таонга, – сипло сказал Салах, и женщина немедленно поднесла ему к губам стаканчик.

Он глотал прохладную, видать, недавно из холодильника, воду с привкусом мандарина, а Ситифан терпеливо ждал.

– Так вот, – продолжил рыбак, когда Таонга поставила стакан обратно на тумбочку, – времени таиться больше нет. Пока доктор занимался тобой, я поговорил с Таонгой, она рассказала мне об этом… Фаике. И выглядит всё это хреново. Шайтан его знает, конечно, кто именно в тебя стрелял, но очень вероятно, что это поручили кому-то из Ордена Верных. Хорошо, что он оказался криворуким дураком и тебя только ранил, но в следующий раз может так не повезти.

– Он шёл за мной… почти от дома, – проговорил Салах, – как они нас нашли?

Ситифан только пожал плечами.

– Как-то нашли. Мы сходили к вам домой – все вместе, даже я доковылял. Перенесли весь ваш хлам на «Грифон». Давай забудем все обиды. По одиночке нам не выбраться.

Салах кивнул.

– Где мой наладонник? Мне должны были писать… от Амина.

– И о наладоннике, – тут же отозвался Ситифан, – он рядом с тобой, в тумбочке. Мы не смотрели, кто там тебе писал. Но есть немалая вероятность, что нашли тебя именно по нему. Кто – шайтан его разберёт. Но другого объяснения я не могу придумать.

– Это не Фаик! – тут же вмешалась Таонга. – Он точно не мог это сделать, ведь это значило бы и для него…

– Может, и не Фаик, – Ситифан пожал плечами, – а может, как раз и он. Я знаю, что о нём говорят в Марсале. Его считают хорошим человеком – и ваши, и наш народ. Но если бы надо было доверить ему свою жизнь… я бы этого не делал.

– Дай мне наладонник, – голос постепенно возвращался Салаху, и ему уже не казалось, что он выхаркивает слова с комками крови и нервов, – дай мне его. Хочу посмотреть, что мне писали. Сколько я здесь?

– Ранили тебя вчера, – пока Таонга возилась у тумбочки, Ситифан продолжал говорить, неторопливо отмеряя арабские слова, – мы сразу поняли, что пора делать ноги. Нашли хорошую больничку в Монастире, перевезли тебя как-то – ильхамдулиллах, ты не помер при перевозке, хотя казалось, было близко. Здесь тебе обработали раны и что-то вкололи. Спал ты часов четырнадцать, сейчас утро вторника.

Таонга наконец нашарила наладонник и подала его Салаху. Он обнаружил, что может принять его только левой рукой – при попытке поднять правую в плече как будто скрежетали ржавые шарниры, и от этого чувства на глаза наворачивались слёзы – неловко взял устройство и выругался сквозь зубы, поняв, что одной рукой не сможет и держать его, и перелистывать окошки разговоров.

– Я тебе помогу, – тут же отреагировала Таонга и, быстро поднявшись, обошла кровать, уселась рядом с ним на корточки.

От неё исходил лёгкий запах табака и кофе из автомата, Салах видел, что глаза женщины были уставшими и покраснели, как после бессонной ночи. Она подхватила наладонник и ткнула пальцем, чтобы не дать экрану погаснуть. Салах медленно начал перелистывать окошки разговоров. Их было совсем немного – на этом устройстве у него и контактов-то раз-два и обчёлся. Вот пустое – выметенное «метёлочками» – окошко разговора с «Амином», а вот… вдруг что-то неприятно укололо где-то внутри. Его разговор с Абдулом. Тот не удалил его, как обычно.

– Ты увидел что-то? – от Ситифана, видимо, не укрылось выражение лица Салаха. – Тебе кто-то писал, с кем ты раньше не разговаривал?

Салах прикусил губу, неловко тыкая левой рукой в экран. Говорить этому назрани о всех их делах не хотелось, и всё же Ситифан был прав. Абдул написал ему, не поставив чат на автоудаление, они говорили, а потом… его выследили. Нет, от одного разговора и так быстро бы это не получилось, но ведь они общались с Абдулом и до этого, несколько дней подряд… Старина, рафик, мы с тобой столько дел провернули вместе, неужели ты ссучился? Или просто не знал и подбросил «якорь» случайно? Или это вообще был не Абдул, а, скажем, «Амин», как бы этого богатого хлыща ни звали на самом деле. Бара наик, старина, ну и попал же ты – подстрелили на улице, а ты даже не знаешь, кто и за что.

– Ясно одно, – Ситифан как будто слышал его мысли, – здесь небезопасно. Тебе, Таонге, мне – всем нам. Надо сваливать, по-хорошему, из Даулят-аль-Канун вообще. Хотя мне и страшно подумать, к чему эти ублюдки приведут нас там, на Сицилии…

Салах не сразу понял, что этим странно прозвучавшим в арабской речи словом старый назрани назвал то, что для него было просто Аль Джазирой, Островом.

– Замиль, – сказал он, продолжая рассеянно блуждать пальцами по экрану наладонника, который Таонга терпеливо держала перед ним, – она ни с кем не связалась? Не попыталась продать то, что украла?

– Пыталась, – Ситифан кивнул, – мы её убедили повременить… Пока… Она всё рвалась выбросить информацию кому угодно, получить деньги и сбежать на тот берег моря. Но, кажется, когда увидела тебя в луже крови, что-то поняла. Хотя кто поручится за такую?

Салах услышал, как Таонга рядом выдохнула сквозь зубы – она всё ещё бесится, слыша имя Замиль.

– Где она сейчас? – коротко спросил он.

– На «Грифоне», вдвоём с Джайдой. Надеюсь, не уплывут через море в Марсель, пока мы тут рядом с тобой как сиделки, – Ситифан хмыкнул, – я им сказал, чтобы набирали нас, если увидят что-то подозрительное. Но вряд ли на них кто-то там нападёт – посреди бела дня в большом порту. Сус – не Хергла.

– Сколько я тебе должен за больницу? – спросил Салах, и Ситифан пожал плечами:

– Говори об этом с Таонгой, деньги были, в основном, её. А вот сколько стоит эта палата, я тебе сказать могу…

– Неважно! – не дала ему договорить Таонга. – Мы разберёмся. Главное сейчас…

– Главное – исчезнуть и побыстрее, – проговорил Салах и попытался приподняться выше на подушке. Плечо отдало болью, и он стиснул зубы, подавляя стон. – Что говорят врачи?

– Пули вытащили, – Ситифан пожал плечами, – зашили раны, соединили кости, я не знаю, что там сделали ещё. Но теперь тебе просто надо лежать и ждать, пока всё заживёт.

– Значит, лежать здесь и жечь деньги не обязательно, – Салах всё-таки смог чуть передвинуться вверх по подушке, – есть места подешевле, да и понадёжнее. Скажи, Ситифан, что ты думаешь о Котону?

Тот в ответ моргнул, и Салах ухмыльнулся – он, кажется, сумел застать того врасплох.

– Причём здесь это? – удивлённо спросил Ситифан. – Ты же не хочешь…

– Мы это ещё обсудим, – Салах отнял руку от экрана наладонника и поскрёб бородку. Спуталась, надо будет помыть, как получится встать на ноги, – пока же скажи, ту машину, в которой вы везли меня сюда, получится нанять ещё раз?

– Получится, конечно, да не будет дёшево, – Ситифан смотрел на него изучающе, как будто взвешивал его слова и пытался найти в них скрытый смысл.

– Салах, будет лучше, если ты останешься здесь ещё на несколько дней, – вмешалась Таонга, – ты слишком слаб, а здесь рядом…

– Больница не для меня, – Салах хотел её оборвать, но в итоге сказал мягче, чем собирался, – ты можешь спросить у врача, они ещё будут что-то делать со мной?

Таонга, казалось, хотела что-то сказать, но сдержалась, молча кивнула и направилась к выходу из палаты.

– Так что ты задумал, Салах? – спросил его Ситифан. – Бежать отсюда ещё дальше? С чем? И с кем?

– Сначала – попросить убежища на твоей посудине, – Салах осторожно опустил руку, но всё равно скривился от боли, когда ребро отозвалось на движение мышц, – ну, не хмурься, у меня такая же. Но до неё сейчас не добраться. Я заплачу, у меня пока ещё есть деньги, а тебе они сейчас нужны. А дальше прикинем, что делать. Ты согласен, рафик?

– Зависит от того, что ты предложишь, – Ситифан всё так же изучающе смотрел на него, – и насколько это подойдёт для старого назрани из Марсалы. Но всё-таки одно хочу тебе сказать, просто как мужчина мужчине.

– Что же?

– Она, – он кивнул на дверь, закрывшуюся за Таонгой, – сделала для тебя больше, чем мы все вместе взятые. Думаю, тебя бы так и оставили подыхать там, если бы не она – ни у меня, ни у Замиль причин держаться за тебя особо и не было. Она… в лепёшку расшиблась, так кажется, у вас говорят? По-моему, похудела за эти сутки. Другую такую ты найдёшь не скоро. Так что цени эту бабу.

Глава десятая

– Наверное, мы опять наймём машину и перевезём его сюда с утра, – Стефано был немногословен, и это бесило Замиль ещё больше.

– Зачем он нам вообще? Мы же сбежали от него!

– Я от него не бежал, с чего бы? – Стефано устало облокотился о борт. – С Салахом я не ссорился, да и не сделал он мне ничего плохого. Ну, кроме того, что втянул во всё это дерьмо.

Они вышли на палубу «Грифона», подтащив к борту два раскладных стульчика. Так было лучше, чем в душном кубрике, хотя звуки порта – гудки, шум двигателей, крики людей и вопли чаек – порядком раздражали Замиль. Впрочем, её сейчас вообще всё раздражало.

– Мы могли бы уйти на ту сторону моря, сами, – с горечью сказала она, – давно. Ещё в первый же день, как сюда перебрались.

– Ну, ты сама не захотела, – пожал плечами Стефано, – собиралась продать свой драгоценный компромат, помнишь? Получить много денег. И что, до сих пор хочешь?

Замиль молчала, кусая губу и подавляя внезапное желание расплакаться. Ну почему всё оказалось так сложно? Она тогда решила идти с Таонгой, к неудовольствию последней, даже не в силах объяснить себе, зачем. В конце концов, даже если бы Салах истёк кровью в этой дыре, что ей-то за дело? Но… но… если это не портовая уголовщина, а на неё не похоже, то выходит, даже здесь, в Магрибе они не в такой безопасности, как раньше казалось. Кто стрелял в Салаха? Кто-то из Ордена Верных? Наёмник шейхов? Кто бы то ни был, Замиль, наблюдая, как глотавшая слёзы Таонга возится с Салахом, говорит по наладоннику, вызывая санитарную машину, осознала предельно чётко – завтра так же, c двумя дырками в спине, где-нибудь может лежать она. И ей может попасться не такой криворукий стрелок, как Салаху.

Потому эти двое суток она старалась лишний раз не покидать «Грифон», разве что доходила до портового магазинчика или до небольшой, но уютной кофейни с подключением к Зеркалу. Иногда её сопровождала Джайда, и Замиль была благодарна, что та рядом с ней, хотя и подозревала, что Стефано приказал ей следить за ней, чтобы она не вздумала продать то, что у неё висит в наладоннике.

Продать то, что висит в наладоннике… Ещё когда Салаха везли в больницу, Стефано сказал ей прямо: хочешь оставаться на катере – даже не думай это продолжать. По крайней мере, пока мы не поймём, что происходит. Несмотря на весь свой гнев Замиль понимала разумность его слов, но больше всего боялась потерять своё пристанище на «Грифоне», эту маленькую душную каюту, ставшую домом им троим. Куда ей идти потом? Одной?

– Что же мы будем делать? – она очень надеялась, что её слова не прозвучали жалобно, хотя совсем не была в этом уверена.

– Если бы я сам знал, – Стефано швырнул за борт косточку от финика. – Чёрт, как хочется закурить сейчас! Отрава, но ведь успокаивала!

– Так закури, – вяло сказала Замиль, – что мешает? У Таонги есть сигареты. Я могу сходить, принести.

– Я бросил, а теперь начинать… Неважно. Послушай, Замиль. Я тоже долго вертел всё это в голове, так и этак. Нам надо держаться вместе, даже если не хочется. И выбираться из этой помойки. Назад в Марсалу мне ходу нет – кто надо уже знает, что я помог сбежать Салаху. Я тут поговорил с народом… В общем, дома нехорошо. Пропадают люди. И я, наверное, так же пропаду, если вернусь. И ты тем более.

– Ты же хотел что-то изменить, предупредить людей, что настаёт тяжёлое время! Остановить этих ублюдков из Мадины, которые качают лодку. И что, теперь просто затаишься, как крыса?

– Из Палермо, – уголки рта у Стефано опустились вниз, на скулах заиграли желваки, – хотя да, то, где живут эти – наверное, всё-таки Мадина. Не хочу пачкать о них наши имена. Насчёт «предупредить людей» – все уже и сами всё поняли. Кто не совсем идиот. Но есть и ещё момент. Я говорил с Салахом. Его один… человек из Марсалы свёл с важными людьми здесь. Через них мы можем попытаться достать ублюдков. По крайней мере, у этих больших людей Суса больше шансов на это и меньше риска получить пулю в спину, чем… ну, чем у любого из нас.

– Но деньги… – Замиль сделала глубокий вдох, – послушай. Ты думаешь, ради чего я во всё это ввязалась? Ради того, чтобы сбежать отсюда. Не из Мадины – отсюда вообще. Из этой лицемерной помойки, где я – никто. Просто потому, что женщина и не махдистка. А махдисткой я быть не хочу. А теперь, теперь мне куда? Оставаться в Сусе? Или в ещё какую-нибудь дыру нашего благословлённого Справедливейшим нового Халифата? И что же я там буду делать, интересно? Опять ублажать гладких кобелей? Или может, повезёт и возьмут куда полы мыть? Нет, Стефано, fandeme⁶⁴, не согласна я на такое теперь. Раз ввязалась, раз начала – назад поворачивать поздно. Я вырвусь отсюда, с вами, без вас. Хоть без денег, хоть с голой задницей, а вырвусь.

Последние слова она почти выкрикнула, хотя начинала говорить спокойно. Стефано смотрел на неё, словно что-то взвешивая, потом, к её удивлению, протянул свою здоровую руку и легко сжал её предплечье.

– А ты думаешь, я не понимаю тебя, Замиль? – спросил он, и вдруг его лицо словно осыпалось, и он показался ещё старше своих лет. – Думаешь, мне, знавшему другой мир, настоящую Италию, настоящую Сицилию, настоящую Европу, нравится этот fottuto⁶⁵ Халифат? Не тошнит от минаретов над Марсалой? Да только там, по другую сторону моря, всё уже не так, как было когда-то. Большая война, будь она проклята, закрыла тот мир. Там сейчас не рады нам – людям с этой стороны, кем бы ни были наши отцы. Иначе бы многие рванули через море. Да только… тех, кто приплывает, они отправляют на проверку, а потом – потом эти люди куда-то исчезают. Я знал троих за последние десять лет, которые покинули Марсалу. Всех просил передать весточку о новой жизни. Никто не передал. А что за жизнь в Европе сейчас, я немного знаю, не раз у Салаха записи покупал. Я… я не уверен, что смогу так жить, даже если мне там позволят. И не уверен, что сможешь ты. Говоришь, не хочешь больше торговать телом, не хочешь быть шлюхой или уборщицей? А там-то ты кем быть собралась?

Замиль хотела что-то сказать, хотела и искала слова, но слова не находились. Она перевела взгляд на берег – несмотря на жару на залитом солнечным светом причале кипела жизнь, люди заходили на корабли по трапам, спускались, толкали тележки, хлопали друг друга по плечам и что-то выкрикивали. Шумная, пёстрая, яркая жизнь Магриба, где ей не было место.

– Что же мы тогда будем делать? – спросила она наконец тихо. – Вернуться, хотя бы в Марсалу, а тем более в Мадину, тоже нельзя. Здесь – ну сам видишь, здесь тоже небезопасно. Можно, конечно, забиться в какую-то дыру, выбросить наладонники, затаиться, как крысы – так, может, и не найдут, а потом забудут. Но разве же это жизнь?

– Не жизнь, – Стефано покачал головой, – я и сам так не согласен. Но у нас с Салахом появилась тут одна мысль. И я вот её верчу в голове. Нам надо сбежать. Но если не на север, то значит на юг. Те люди, с которыми общается Салах – ну теперь с помощью Таонги, неважно – согласны не просто заплатить деньги. Они предлагают в счёт оплаты и документы. По которым мы выедем в Котону.

При последних словах Стефано чуть понизил голос, словно пытаясь выделить их интонацией, а его тёмно-карие глаза остановились на её лице, точно пытаясь уловить её реакцию сразу.

Котону. В голове Замиль вдруг всплыли слова из их разговора с Салахом: «…говорят в Котону людей для обрядов заживо разбирают, продам почку – разбогатею…» Она, не сдержавшись, хихикнула, сама ощущая, что её смешок отдаёт истерией.

– В Котону значит? Какая прекрасная идея! Сбылась моя мечта! Теперь я могу…

– Что ты о нём знаешь? – мягко перебил её Стефано, и Замиль запнулась.

Действительно, что она знала об этом городе-пауке, детище послевоенного мира? Вдруг осознала, что не так и много. География, экономика, макрополитика – такое её интересовало очень мало. Последние годы единственным её страстным увлечением был Старый Мир, а там Котону как раз не было. Да, она знала, что этот город на берегу Гвинейского залива пошёл в рост ещё до войны, за счёт торговли какими-то там ископаемыми, а потом произошло чудо. Дагомея, или, как её отец говорил, Бенин, не была включена в состав нового Халифата – ей смутно казалось, что это было из-за каких-то политических договорённостей. Отец пару раз комментировал это в стиле «всем нужна нейтральная Швейцария», но Замиль слишком плохо знала историю, чтобы понимать, о чём он. После войны этот небольшой кусочек Африки, над которым не поднялось знамя с восходящим солнцем, стал точкой, где соединились сразу несколько торговым путей. Туда стекались люди со всего континента, в основном не-мусульмане, не желавшие жить при махдистах, но также открывали офисы компании Китая, Бразилии, России. Говорят, что и европейские корпорации туда пролезли и даже тайно заключали экономические сделки с махдистами, которые потом брезгливо мыли руки, осквернённые рукопожатием с грешниками. Впрочем, конечно, это были всего лишь слухи, ибо разве возможен такой харам? Так или иначе, Котону стремительно рос и настолько, что почти полностью подмял под себя небольшое государство, центром которого являлся. Его называли «африканским Вавилоном». Иногда он упоминался в контексте каких-то торговых сделок, иногда с завистливым вздохом («но сколько у этих кафиров денег!»), а иногда – из-за жутких слухов о вуду-обрядах, которые были там разрешены едва ли не как официальная религия. Замиль не интересовалась ни тем, ни другим, ни третьим, и потому сейчас в ответ на вопрос Стефано в её голове лишь всплывали обрывки слухов, сплетен и непонятно где увиденных фотографий.

– Что мы будем делать в Котону? – спросила она, и Стефано пожал плечами.

– Говорят, там много работы для всех. Я связался со своими в Марсале – они смогут сдать мою берлогу и перекидывать мне деньги. Банки Халифата в Дагомее работают. Какие-то средства поначалу будут. Потом что-то найдётся. Может, по морскому делу. А может, придётся продать «Грифон».

Последние слова он произнёс печально. Замиль посмотрела на него.

– Нет, что там буду делать я?

– А что ты делаешь здесь? Или собиралась делать в Союзе обновления? Котону – не Халифат, там женщины работают, где угодно. Главное, мы все там будем в безопасности. У «хорей» коротки руки достать нас там. Да и пожрать, наконец, можно будет не один грёбаный халяль.

Он приподнялся и поморщился от боли.

– Тебе помочь? Или, может, позвать Джайду? – спросила Замиль, но Стефано раздражённо качнул головой.

– Раньше же справлялся.

Он сделал неловкий шаг вдоль борта, держась за поручень и подтаскивая больную ногу. Потом повернулся к Замиль.

– Тебя никто не заставляет, конечно. Не хочешь – оставайся тут. Или езжай куда захочешь. Но не то чтобы у тебя прямо большой выбор.

«Не то чтобы у тебя прямо большой выбор». Замиль перекатывала эти слова, когда Стефано скрылся в рубке. Тут уж не поспоришь. Какой у неё, и правда, выбор? Попытаться продать свой компромат самостоятельно? Вопреки воле как Салаха, так и Стефано? Но тогда Стефано, как и обещал, выгонит её с борта, и куда она пойдёт? Джайда останется здесь, она не отходит от Стефано и прямо скривилась, когда Замиль сказала, что хочет поговорить с ним наедине. Таонга побежит за Салахом, как преданная собачка. А она… какая ирония. Она узнала первого мужчину в шестнадцать лет и потом никогда не оставалась одна, пока не начала продавать своё тело за деньги. Сколько похотливых ручонок мяли её так и эдак, а теперь у всех есть мужики, и только у неё нет!

И мысль, комариным укусом зудевшая где-то глубоко-глубоко – кто сказал, что ей нужно смириться? Кто сказал, что найденное… хорошо, украденное ей – ей не принадлежит? Ведь её спрашивали, тогда, в Зеркале, значит она сможет продать всё сама! Муташарриды и прочие морские бродяги есть и в Сусе – это огромный порт, как не быть! Неужели она не найдёт тут того, кто наконец выполнит её мечту и перевезёт в один из портов Союза Обновления!

Если бы ещё не этот страх, липкий, мучительный страх остаться одной, остаться на чужой земле, где она не знает никого и ничего. Господи, ну почему всё вышло именно так?

Сейчас Замиль тоже отчаянно хотелось закурить. Или зажевать пластинку ката. Увы, ни того, ни другого не было под рукой. Придётся на что-то решаться без них.