Обычный гам города спал к вечеру, в автобусе ехали в основном усталые работяги, которые возвращались из богатых районов Суса и Монастира в родные трущобы Херглы. Они не обращали внимания на Салаха, да он и не выделялся никак на их фоне. Настолько, что тоже держал руку на своей поясной сумке – он за эти недели и так потерял немало, не хватало ещё обогащать какого-то карманника.
Неожиданно сумка завибрировала, как будто туда заполз огромный жук, и он вздрогнул. Потом сообразил, что это вибросообщение на наладоннике – звук-то он отключил. Неужели этот «Амин» так быстро сориентировался? Салах зевнул и нарочито небрежно скользнул глазами вокруг – рядом с ним клевал носом чернокожий парень с заплетёнными в косички волосами, сзади (он не оборачивался, осторожно скосив глаза) двое мужчин средних лет в цветастых алжирских рубахах тихо переговаривались на каком-то берберском диалекте. Никого, кто мог бы с любопытством заглядывать в переписку. Но осторожность никогда не помешает. Салах прислонился к трясущемуся окну, делая вид, что смертельно устал, вытащил устройство, держа его так, чтобы его видел только он.
На экране мигал огонёк маль-амра. Пишет неизвестный – тот, чьё имя не было забито в память устройства. Чувствуя, как что-то кольнуло под ложечкой, Салах провёл пальцем по экрану. С анонимного номера мог, конечно, написать этот «Амин» или один из его друзей, да что-то сильно быстро для них. Что ж, не прочитать – не узнать. Он ткнул ногтем в окошко.
– Салам, рафик, это опять я, – побежала по экрану голубоватая вязь, – слушай, у меня к тебе всего одна просьба. Если у тебя есть что-то на этих шейхов – не показывай этого. И не пытайся продать. Себе дороже выйдет. И расплатишься не деньгами.
– Почему ты сменил номер? – наскоро набил ответ Салах.
– Жизнь заставляет крутиться. А долго держаться за один номер или одно жилье сейчас опасно. Ты же Марсалу хорошо знаешь?
– Немного, – Салах почти не сомневался, что его собеседник – это Абдул, но что-то его неуловимо беспокоило.
– И Старого Башмачника знаешь?
– В Марсале много старых башмачников.
– Теперь на одного меньше. Смотри.
На экране появилась картинка, и Салах тихо ахнул. Это был снимок экрана со странички местных новостей. «Найден мёртвым… резко выросшая преступность… семья и друзья оплакивают…» Уже не оставалось сомнений, но он всё равно нажал, увеличивая изображение. Так и есть – не ошибся. Старина Гулям, да смилостивится Аллах над его грешной душой. Он был хитёр, но нашёлся и кто-то хитрее.
Салах ещё несколько секунд изучал небольшую заметку, хотя и так всё было понятно, потом закрыл изображение и вернулся к диалогу.
– Так что здесь невесёлые дела пошли, рафик, – продолжал писать его собеседник, – и хорошо, что ты-таки свалил. Но почему ты мне не отвечал раньше?
– Разное было, – набивать сообщения в движущемся автобусе было неудобно, и Салах, ругаясь сквозь зубы, исправлял опечатки, – хочу, чтоб это было безопасно для нас двоих.
– В мире немного осталось безопасных мест, – тут же ответил собеседник, – и Магриб к ним не относитcя. И помни, раз прибыл туда – ложись на дно и не высовывайся, не лезь в игры шейхов.
– Неудобно говорить, давай позже, – Салаха тревожил этот разговор, хотя он не мог внятно объяснить, почему. Может, усталость, или все эти люди вокруг.
– Хорошо, рафик, держись там. И помни мои слова – не лезь куда не надо.
Круглый огонёк в начале диалога погас – собеседник закрыл у себя окно сообщений. А Салах мрачно смотрел в пустой погасший экран, по-прежнему держа наладонник ниже спинки кресла. Что Абдулу понадобилось на этот раз? Он пишет ему сразу после разговора с «Амином» – как будто почувствовал. Или что-то узнал? И зачем он кинул ему сообщение о смерти Гуляма? В голове тут же промелькнули слышанные ранее истории – к изображениям в маль-амр часто цеплялись «якори», по которым можно было отследить человека, нажавшего на картинку. Но чушь, не станет же Абдул… А слухов о Зеркале и сыскных способностях «хорей» ходило много, вплоть до того, что они могли внедрить в наладонник программку, которая записывала и передавала разговоры людей. Правда или брешут? Кто же знает, но наиболее недоверчивые требовали перед важным разговором вынуть батарею из наладонника. Гулям, кстати, так делал, и сильно это ему помогло?
Салах щелчком выключил устройство и осторожно запихнул его назад в сумку. Вечер синел за стёклами автобуса, клубясь вокруг болезненно-ярких огней. Это Африка, можно сказать, его дом. Но этот дом давно прекратил быть безопасным.
Вроде и привыкший к долгим дорогам – по суше ли, по морю, Салах все равно ощущал себя вымотанным, когда, выйдя из автобуса в Хергле, брёл по окутанному приглушенным сумеречным светом кварталу к их дому. Вокруг оживлённая сутолока, зеленоватые огоньки аптек, терпкий дым шиш, курящихся на столиках в чайных, запахи жареного мяса и картофеля, мозаика лиц (в основном, чёрных). Группа подростков в покрытых пятнами пота футболках возвращалась с футбольного поля, сидевший на углу парень смотрел на прохожих осоловелыми глазами, явно затянувшись чем-то запрещённым, несколько мужчин вились вокруг двух закрывавших магазин продавщиц в широких нигерийских платьях, перебрасываясь с ними шуточками на каком-то африканском языке. Он любил такие места – в них прошла большая часть его жизни, от Нуакшота до Мадины. Но сейчас ему просто хотелось прийти домой, заварить себе чай по-мавритански и посидеть, собираясь с мыслями. Вот ещё немного и…
– Они забрали свои наладонники, Салах! – встретила его на пороге Таонга. Она смотрела на него расширившимися глазами, её подведённые фиолетовым губы дрожали не то от гнева, не то от страха, – они пришли вдвоём, эта беломазая дрянь и Джайда с ней, и сначала говорили, а потом она наставила на меня «тычок» и…
Бара наик. Вот и отдохнул.
– Подожди, не торопись, – Салах устало поднял руку, – давай присядем. Расскажи мне по порядку. Хотя стоп… где печка? Сначала сделаю чай.
Семь бед – один ответ.
– Значит всё решено? – отстучал он осторожно и вытер пот со лба. Жарко, конечно, но почему-то кажется, что потеет он не от этого. Судорожно оглянувшись по сторонам, он на секунду подумал, что стены его кабинета так близко, они давят на него, и он здесь как в тюремной камере. Хотя, дай Аллах чтобы другой тюремной камеры он никогда не знал!
Снова глянув на экран наладонника, он увидел, что по нему скользит из стороны в сторону нарисованный калам – человек с той стороны что-то писал. Наконец, строки высветились.
– Дураки из Мадины и правда решили устроить на Острове небольшой инкилаб62. Мы пока знаем не всё, конечно, но главное есть. Они организовали всё то дерьмо, в котором вы там купаетесь. И остановили сообщение между Магрибом и Аль Джазирой. И отправили своих гонцов на ту сторону моря. Теперь мы можем это доказать.
– Зачем? – он глубоко вздохнул, подумав, что тут всё ещё хуже, чем он предполагал.
Они хотят вплести сюда и Союз обновления – страны, с которыми у Халифата оборваны все связи. Интересно, идёт ли речь о Франции?
– Затем, что они мешают жить нам, вам, всем. Давай без лишних вопросов, рафик.
– Я спрашивал, зачем они отправили своих людей за море? – внезапно он почувствовал себя лишним. Как посредник, чьё дело сделано, и который теперь может только отойти в сторону, чтобы не мешать почтенным людям праздновать удачную сделку.
– Аллах ведает. Явно не для чего-то хорошего. Но нас это не интересует. Смотри, роис, ты сейчас сидишь тихо и смотришь, что происходит в Марсале. Как ведут себя люди, какие проповеди задвигают уличные дервиши и имамы в мечетях, что пишется в новостях. И главное – как ведут себя «хори» и все прочие, кого они навели на Марсалу. Сам мне не пишешь никуда. Я с тобой свяжусь позже, ты расскажешь, какие новости.
– А что с этим дружком Таонги? Абдул-Кадером?
– Мавр сделал своё дело – мавр может уйти.
Собеседник вышел из разговора, и пару секунд спустя окошко самоуничтожилось. Осторожен.
«Мавр сделал своё дело – мавр может уйти» – он, вроде бы, слышал эти слова. Но откуда они и что значат?
– Вот так, – пальцы Замиль танцевали по экрану, она вспоминала забытое чувство, – теперь, когда мы будем с кем-то говорить, нас не подслушают. Видишь метёлочку в правом углу экрана? Она всё счистит.
Последние слова относились к Джайде. Та сидела рядом и кивала, глядя на манипуляции Замиль округлившимися глазами. Для неё, и наладонник-то получившей в свои руки только в доме Зарият, всё это, должно быть, выглядело волшебством.
– Допустим, – кивнул Стефано. Он перешёл на родной язык в общении с ней и лишь иногда бросал короткие реплики в сторону на арабском, поясняя Джайде, что происходит, – хотя я бы не был так уверен. «Хори» хитрые и в этих штучках разбираются – не сравнить с нами. Но не сработают ли эти «метёлки» и для тех, кто решит выйти с нами на связь? Вдруг человек не успеет записать контакты, он ведь тоже нас потом не найдёт.
– Найдёт, – уверенно сказала Замиль.
– Как?
А вот если бы она ещё знала работу тёмной стороны Зеркала так же хорошо, как пыталась это показать. Всё, что они делали, было чистой импровизацией, собственно, так было с того момента, как она подключила шнур для сброса данных к наладоннику обкурившегося шейха. Пока что это не привело ни к чему хорошему, и с чего бы считать, что дальше будет лучше? Замиль одолевали сомнения, и только мысль, что, если ничего не делать, она застрянет в этой жуткой африканской дыре, придавала ей решимости.
К Стефано они пошли вместе с Джайдой – рыбак успел по-своему привязаться к малийке, хотя Замиль никак не могла понять, спят они уже вместе или нет. Но и не это сейчас важно. На неё он сначала смотрел подозрительно, но она смогла рассеять его сомнения, как могла. Перейдя на итальянский с сочным сицилийским привкусом – это оказалось неожиданно приятно – она раскрыла перед ним душу даже больше, чем намеревалась. В конце концов, так ли уж они отличались? Оба – обломки прежней, довоенной жизни, встроенные в лицемерно-фанатичный мир нового Халифата, оба втайне его ненавидели, оба тосковали по миру, который навсегда ушёл. Она рассказала Стефано о том, что украла у шейхов, о заговоре, зревшем на Острове, о желании шейхов умыть его кровью и плеснуть масла на вяло тлевшие угли Газавата. И видела, как это его взволновало. Сидя вокруг крошечного столика в его такой же крошечной комнатке, они разработали план и спустя два дня начали претворять его в жизнь.
Отобрать свои наладонники у Салаха, дождавшись, пока он уйдёт, оказалось самой простой частью плана. Как и тайком перенести свои вещи на катер Стефано, стоявший на приколе в рыбацком порту Херглы. А вот дальше…
– Если мы знаем, что и взрыв в Марсале, и всё остальное в вилайете загодя готовилось этими ублюдками, то можем просто вбросить эти данные в Зеркало, – сказал Стефано, – такое не может остаться без последствий. Закрытие портов разрушает экономику и по эту сторону моря, и по ту. Много людей недовольны, даже магрибцы. Кроме того, они организовали взрыв в Марсале, да и прочее тоже. Если все об этом узнают…
– Мы уже говорили, – прервала его Замиль, – про взрыв в том, что я скопировала, нет ничего. Мы можем подозревать, но это не доказательство. Нет, мы выставим это на продажу. На тёмной стороне Зеркала должен найтись покупатель.
– А если не найдётся? Если всё начнётся раньше, чем мы успеем это продать? И кому мы это продадим? Вдруг покупатель будет подосланным ублюдком из Ордена Верных? Который скроет информацию, да ещё и нас «хорям» сдаст.
Они сидели в небольшом кубрике на «Грифоне», тайком переселились сюда позавчера. Здесь было ещё теснее, чем в их квартирке, но выбирать не приходилось, безопасность важнее. Теперь и Салах, и эта жирная сука Таонга наверняка в ярости, ведь они решились действовать самостоятельно. Но сделать они им ничего не смогут, даже если догадались, где они скрылись. Стефано, хранивший пистолет в рубке, как-нибудь прогонит со своего катера нежеланных гостей. Кроме того – деньги. Оплата за их конуру шла понедельно, оставалось ещё два дня, и если всё затянется, следующую неделю они будут жить на этом корыте бесплатно. Замиль не могла не думать с тревогой о том, как истончаются её финансовые запасы. Она, конечно, забрала деньги, которые собиралась отдать Салаху за перевоз на другую сторону моря, но всё равно… Что она будет делать в чужом городе без динара за душой? А что она будет делать там, по другую сторону моря? Но эту мысль она от себя гнала.
– Должен найтись, – упрямо повторила Замиль, – ты же сам говорил, многие здесь недовольны закрытием портов. Да и личных врагов у таких людей обычно много. Надо только подождать…
– Ты читала новости? – перебил её Стефано. – Ты знаешь, что происходит?
Замиль знала. Она прочитала последние новости ещё в той кофейне, вместе с Джайдой, а потом уже по своему наладоннику, который отобрала у Таонги.
– Подождём немного, – сказала она наконец, – если никто не откликнется… можем сделать так, как ты хотел. Но ты же поможешь мне, Стефано? Отвезёшь меня?
– Помогу, – сидевший на койке напротив неё Стефано кивнул, хотя, на взгляд Замиль, без особой уверенности, – помогу. Нам надо держаться вместе.
Замиль поднялась.
– Я пройдусь, – сказала она, – хочу подышать свежим воздухом. Проветрю мысли, может, что-то придёт в голову. Не обижайся, но у тебя тут тесновато, Стефано.
– Здесь не гостиница, – криво ухмыльнулся рыбак, – но с парнями мы как-то помещались. Хорошо, но будь осторожна. Хергла – не Мадина, народ здесь пёстрый.
Замиль шагнула к открытой двери кубрика и кивнула Джайде:
– Давай пройдёмся, чего здесь рассиживаться.
К её удивлению, малийка покачала головой.
– Я останусь тут с Ситифаном. Извини, Замиль, мне сейчас не хочется гулять.
Немного опешив, она пожала плечами и вышла наружу.
Они были в том же порту Херглы – маленьком, как определил его Стефано, потому что основным центром судоходства служил порт, собственно, Суса. Туда заходили сухогрузы и танкеры из Леванта и ещё более далёких краёв, а здесь швартовались в основном или рыбацкие судёнышки, или небольшие пассажирские катера, перевозившие людей вдоль побережья.
Стефано перегнал катер на другую сторону порта из соображений безопасности, хотя за это и потребовалось доплатить. Впрочем, как сказал он ей, найти их всё равно не составит труда.
Сойдя на причал по шаткой лесенке, Замиль замерла, не зная, куда точно ей идти. Романтика порта с запахом рыбы, горючего и со сдобренным отборной руганью грузчиков многоголосым гомоном её мало привлекала. Выловив из сумки наладонник, она в два щелчка открыла загруженную карту. Хергла, поглощённая разросшейся агломерацией Суса, даже сейчас оставалась тем, чем, видимо, была всегда – магрибским портовым городком. Только что после всех потрясений прошлого века её население не только увеличилось, но и «потемнело» – здесь осело множество выходцев из африканских глубин.
И выйдя на ведущую к порту улицу Мизар-де-сиди-Салах, она увидела, что не менее половины лиц вокруг чёрные. До неё то и дело долетали обрывки разговоров, тунисский диалект мешался с бедуинскими наречиями Сахары, ломаным французским и какой-то дремучей африканской тарабарщиной.
Пройдя пару сотен метров, Замиль вдруг поняла, что её неуловимо смущало. Почти не было женщин. Только у уличного лотка с закусками стояла полная африканка, замотанная несмотря на жару в плотное платье чадского покроя. Если разобраться, то это и понятно – что женщинам здесь делать, жилых домов в этом районе нет, а портовые профессии, в основном, дело мужское. Но она всё равно поёжилась, сообразив, что дважды выделяется на общем фоне – как женщина и как белокожая. Кажется, ей уже пару раз бросали вслед какие-то сальные замечания, но она, погруженная в свои мысли, на них не реагировала. А сейчас вдруг застыла, глядя, как ей навстречу движутся два невысоких крепыша в потёртых джинсах и неряшливых футболках поверх.
Замиль обычно не боялась мужчин – слишком часто сталкивалась с ними и хорошо представляла, чего можно ждать. Но сейчас её пальцы невольно скользнули на пояс и начали судорожно расстёгивать застёжку сумочки, где лежал «тычок». Положить бы его так, чтобы можно было быстро вытянуть!
Она напряглась, когда мужчины поравнялись с ней, нащупав-таки в последний момент рукоятку, но те просто прошли мимо, хотя тот, что был ближе, облапал её взглядом.
«Похотливые кобели», – выругалась про себя Замиль и осторожно поправила хиджаб, потом платье, стараясь заставить себя выглядеть как можно более скромно. У Зарият их учили владеть своим телом, двигаться так, чтобы мужчины оборачивались вслед, и теперь она с досадой поняла, что выкинуть из головы эту науку не получается.
«Ты видишь, что происходит», – сказал ей Стефано, и Замиль это, конечно, видела. Успела почитать новости. Покинутый ими вилайет Аль Джазира бурлил – тут и там происходили нападки на «старых людей», поджоги церквей, даже действовавших в полном согласии с законами, Орден Верных организовал автопробеги по всем центральным городам, подобный тому, что они видели здесь. Как и предсказывал Стефано, долго держать закрытыми порты не получалось, потому что на них была завязана экономика всего Острова, но правила входа и выхода ужесточили. Формально, потому что могли проникнуть «враги Закона» (Закона Махди, конечно), хотя все понимали, что это чушь. Откуда они могли проникнуть на Остров, с Луны? Беззаконные земли по ту сторону моря давно прервали всякую связь с новым Халифатом. Нет, это вновь пытались отследить муташарридов и прочих нарушителей фикха. Ведь они ввозят в вилайет скверну! Мерзкий харам! Кто бы мог подумать? Да уже не первый год как ввозят, но лицемеры сделали вид, что только сейчас это обнаружили.
Замиль не очень волновало то, что происходит в Мадине и вообще на Острове. С чего бы? Она много лет думала о нём как о «помойке», в которой вынуждена жить, а теперь покинула его, и хотя бы это было навсегда. А вот Стефано другой. Немного поговорив с ним, она убедилась, что старый рыбак действительно привязан к родной земле – даже такой, какой она стала под знаменем Даулят-аль-Канун. И он…
– Кто у нас такой белый и сладкий? – услышала она вдруг голос и, подняв голову, вздрогнула.
Перед ней стоял высокий темнокожий мужчина в рабочей одежде и сально ей ухмылялся. Замиль попыталась его обойти, но он шагнул в сторону, преграждая ей дорогу. Она тихо выругалась про себя и осторожно потянула руку к сумочке. Проблема не только в том, чтобы успеть вовремя вытащить «тычок», но и в том, что женщинам запрещалось владеть этим (и вообще любым) оружием. Конечно, в Мадине на это смотрели сквозь пальцы, особенно в её районе, но кто его знает, как здесь?
– Дай пройти, сайиди, – тихо сказала она на тунисском диалекте.
– Ты правда торопишься? – он протянул руку и схватил её за плечо. – Куда? Женщина не ходит одна, если не ищет мужчину. Ну, а я тут.
Замиль видела, как некоторые прохожие оборачиваются к ним, но никто торопился вмешаться. Впрочем, с чего бы? Что плохого в том, что здоровый мужчина предлагает себя женщине, которая идёт одна? Чего такая женщина ожидает?
Она колебалась. Уже успев нащупать рукоятку «тычка», не торопилась вытягивать. Вряд ли в порту особенно любили полицию, конечно, но всё же не стоит провоцировать. Иногда в прошлом ей помогали и взятые в юные годы уроки тайского бокса, но это на крайний случай. Она резко повернулась, сбрасывая руку с плеча.
– У меня есть мужчина, сайиди. Поищи себе другую компанию.
– Что ж он за тобой не смотрит? По-моему, ты врёшь, – мужчина снова шагнул за ней, попробовав обхватить за плечо, но Замиль быстро сделала шаг в сторону, а потом проскочила вперёд.
– А ну, погоди! – игривое настроение у мужчины быстро сменилось гневом, он сделал шаг за ней, и Замиль резким движением вытащила «тычок» из сумочки.
– Ах ты, сучка! – вид оружия привёл мужчину в ярость, и Замиль ощутила липкий страх.
Убежать в таком платье она от него не сможет, но, если выстрелить ему в ногу, он не сможет её сразу преследовать. Правда, он в джинсах, так что нужно попасть в край…
– Не лезь ты к ней! – раздался вдруг голос позади, и мужчина обернулся.
Ещё двое мужчин среднего возраста, одетых в рабочую моряцкую одежду, вышли из лавочки за их спиной, один из них сделал шаг в направлении её навязчивого ухажёра. Он был плотным, с проседью в волосах и выглядел как типичный тунисец.
– Тебе-то что до этой кахабы?
– Не люблю, когда так хватают за руки честных девиц, – ответил тот, делая шаг в их сторону, – не тому меня учили.
– Честных девиц! – мужчина чуть не захлебнулся. – Найек, да у неё «тычок» в сумке!
Замиль вздрогнула, поспешно пряча оружие. Отвлёкшийся мужчина позволил ей проскользнуть мимо него, и она тут же сделала несколько шагов, подобрав путавшееся платье.
– Спасибо, сайиди, – выкрикнула она, – мне надо идти… меня ждёт… муж.
Она услышала, как двое или трое мужчин заговорили одновременно, и с облегчением поняла, что они вместо того, чтобы лезть к ней дальше, вступили друг с другом в перебранку. Кажется, по поводу того, допустимо ли женщинам носить «тычок», или это харам. Замиль так быстро, как могла, засеменила по улице и заскочила за первый попавшийся поворот. Найек, до чего же паскудное место!
Не то чтобы к ней в Мадине не цеплялись, собственно, цеплялись постоянно, что она приписывала своему платью непотребной женщины, но это же платье давало ей и преимущество. Непотребную женщину никто не торопился защищать, но и позволялось ей больше, чем другим – например, активно защищаться. Однажды она даже выбила колено обжевавшемуся ката парню, который пытался затащить её в подворотню. Но здесь она выглядит как приличная женщина, и всё равно…
Она глубоко вздохнула и огляделась. Сейчас она стояла в небольшом переулке, отходившим от улицы Хабиба аль Камеля, здания вокруг были служебные. Склад, какой-то офис с изображением рыбы на двери, аптека с облупившейся вывеской. И рядом столики. То ли закусочная, то ли чайная. Замиль вздохнула, ещё раз поправила хиджаб, стараясь натянуть так, чтобы выглядеть скромнее, и направилась к ним. Хоть кофе-то ей позволят выпить, не цепляясь, интересно?
Она опустилась за свободный столик. Сидевший напротив мужчина, задумчиво жевавший бургер, посмотрел на неё, но никак не отреагировал на её появление, и она глубоко вздохнула. Да уж, по Марсале-то гулять было приятнее. И даже по Мадине. Вот уж кто бы подумал, что Замиль будет скучать.
Неожиданно она услышала тихое жужжание из своей сумки. Оцепенев на минутку, вспомнила. Наладонник, конечно. Она забыла отключить звуковые оповещения. Кто-то написал!
Она лихорадочно зашарила в отделениях, нащупав устройство, вытянула и глянула на горевшие голубым окошки маль-амр. Сообщения было сразу два, и оба от незнакомых адресатов.
«Делай что хочешь, но не вздумай продавать то, что украла», – говорило одно, без подписи.
Второе же было уведомление. Кто-то увидел её объявление и написал ей.