Елена Юрьевна Свительская
Песня моей души
– А ты где его встречал… дядя? – Алина спросила заинтересованно.
– Да здесь же, – хрипло ответил мужчина, – в Новодалье встречал. Как раз получил деньги от Вадимира и в трактир пошёл. Обмыть получку хотел. Но вошёл он. И та рыжая девушка, переодетая парнем.
– Зарёна?! – вскричал я.
– Светланой вроде бы её зовут. В Черноречье. Если я не ошибся.
– Значит, Зарёна… – я вздохнул.
– А ты её знаешь? – заинтересовалась моя невеста. – А кто она?
Вздохнув, признался-таки:
– Это любимая Нэла. Хотя шансов у того нет. Она… но, впрочем, речь сейчас не о ней.
– Погоди-ка… – прищурился Станислав. – А ведь говорили, что у Хэла, эльфийского короля, наследник издох. И вместо него нашли полукровку. Рыжую. И эльфы зовут её принцессой Рён. Ты… знаком, что ли, с ней?
Грустно улыбнулся:
– Я потом расскажу, – в глаза ему посмотрел: – И, может, даже тебе. Но потом.
Он шумно выдохнул и добавил:
– Ты не обязан мне говорить. А ты… – но голову чуть повернул, отвернулся, кажется, прежде чем поймал её взгляд. – А ты не должна меня обнимать! Я же… тебя предал.
– Но ведь всё обошлось! – кажется, она улыбнулась за его спиной.
– Но я… – голос его дрогнул.
– Зато нас вдруг спас Вячеслав, – оживился её голос. – Он очень красиво тогда за нами пришёл.
– Про мятеж я наслышан, – проворчал новодалец. – Мне про него старый бобёр все уши прожужжал. Три дня спать не мог, что у него вдруг новый соперник выискался. Да ещё от кого не ждал.
– Неужели, этот… бобёр волнуется? – растерялся я. – Он умеет?
– Так то ж не при всех, – проворчал воин.
Мы какое-то время молчали. Я вдруг заметил между досок стоявшего за забором Романа, да внимательно смотревшего на нас. Видимо, возмутился, что Алина кого-то тут обнимает. На виду у всех. И даже не меня, её жениха. Или всё самое важное уже расслышал. Но отдирать от него сестру не подошёл. Выжидает. Хотя… надо внимательно следить за ним. Как бы ни кинул нож. Он до сих пор не шибко-то и уважает «ворогов». И мог расслышать, что Станислав предал его сестру и сбежал. И даже продал.
– Так… как ты узнал… всё? – уточнил я, чуть в сторону отходя. Чтобы видно было и Романа, и его.
– Тот малец стал рассказывать историю о мастере, что влюбился в женщину из врагов. А я услышал. Я вдруг понадеялся, что мой брат мог бы быть живой, – сам Станислав то ли Романа не заметил ещё, то ли внимания на него не обращал. – Но… – голос его дрогнул. – Когда он сказал, что тот умел делать флейты, я вдруг вспомнил моего брата.
– Как его звали… на самом деле? – тихо спросила Алина, напрягшись. – Брат сказал, что его звали Годин. По маме брат. Но ведь он соврал?
– Передслав. Так его звали, – Станислав вздохнул. – И… и ты сильно похожа на него. Эти глаза… эти ресницы… подбородок. Пальцы тонкие. Нос у тебя, кажется, от матери.
Мы какое-то время молчали. И Роман за забором молчал. Я отсюда не видел его лицо, в щель видел только его глаз, внимательно смотревший на нас, да и то отчасти лишь. И не мог понять, рад ли Роман, что его род пополнился на ещё одного человека, ещё одного родственника, оказавшегося живым? Или не рад? Но он молчал. И я молчал, что заметил его.
– Но как ты… догадался? – тихо спросила Алина немного погодя.
– Когда он сказал, что тот мастер делал флейты. Что он с королём Черноречья расплатился флейтой, последним своим творением. Я вдруг вспомнил тебя и твои глаза. Я вдруг осознал, что мой брат был на тебя похож. Тем более, что ту флейту дед Вячеслава добыл в Светополье. Мой брат в битве со светопольцами исчез. И эту флейту… если бы он выжил, он бы мог её сделать.
– Это было, – сказал Роман из-за забора. – Он заплатил флейтой за наш покой, когда в столицу прорвались чернореченцы. Мать им попалась. Случайно. Передслав на её крики выскочил, не стал отсиживаться. Дерзко обмен с флейтой предложил. Быстро. Его не успели схватить.
– Ты знал?! – взвилась Алина. – Даже не сказал, что я родилась в столице!
– А зачем было говорить? – обойдя забор, Роман из-за калитки вышел. Прислонился к забору передо мной и нежданно объявившимся родственником. – Тем более, что мастеров флейт не так уж много. А он, судя по тому, как тот гад оживился, увидев его флейту, был из толковых мастеров. Зачем мне было кому-то говорить о том? Что я видел, как он эту флейту вырезал? Чтобы его и мою мать схватили?! – шумно выдохнул, руки на груди скрестил. – Если бы его поймали – я бы не возражал. Но ведь мать мою могли сжечь живьём за то, что она с ним спала. С врагом!
Мрачно обернулся вдруг. Но пока на улице было пусто. Все, видимо, хорошо нажрались и напились на свадьбе у нас. Или расползлись по делам дома или в иных частях города.
– Спасибо… что ты её берег, – неожиданно сказал Станислав, посмотрев Роману в глаза.
Тот отвернулся и проворчал:
– Я берёг свою сестру. Чего уж не скажешь про тебя.
Мы молчали долго. Уже дети какие-то показались на улице. Бежали бодро за сорвавшейся с верёвки дворнягой. И приостановились, заметив нас. Меня сколько-то уже в городе знали. И что Алина – моя невеста – запомнили. А тут она стояла, обнимая чужого мужика. И даже при мне. Непорядок. Тем более, что она не смущалась.
Дети, разумеется, так бы и смотрели. Но тут собака метнулась обратно, с ног сшибив какого-то коренастого полноватого немного мальчика. Тот матом её покрыл. Как взрослый. И, плюясь, вскочил. А она побежала обратно. Вовремя отвлекла! Или… то мир чудит?
– Пойдёмте, что ли, в дом? – предложил я.
– И отстань уже от него! – Роман проворчал. – Что люди подумают о тебе?
– Так я и скажу: он – мой дядя. И я сегодня лишь это поняла, – бодро ответила девушка.
Кажется, она уже приняла его в своё сердце. Сердце Алины вмещало многих. Сердце бездонное как океан. Как небо, обнимавшее землю.
– Не надо! – проворчал Станислав и сумел-таки вырваться, сердито к ней повернулся, растерянной. – Я того не стою!
Но Алина опять шагнула к нему. И снова его обняла. Щекою прижавшись к его груди.
И суровый воин неожиданно расплакался. И, плача, прижал её левой рукою к себе, а правой – гладил её волосы.
– Прости, что я бросил тебя тогда!
– Ничего, – мягко отстранившись, Алина посмотрела на него и улыбнулась ему, – ты же не знал, – всхлипнула. – А люди не щадят своих врагов, – слёзы потекли по её щекам. – Не удивительно, что ты бросил меня там.
– Вот все люди как люди! А она… такая! – сердито взмахнул рукою Роман – и обратно к дому пошёл.
Не принял он Станислава как родственника. Но ругаться более на неё не стал. То ли смирился, что Алина очень упрямая. То ли… всё же… это был знак, что когда-нибудь Роман мог бы его принять? И говорил сейчас о том?
Но, впрочем, новодалец смотрел сейчас лишь на неё. Странный был у него взгляд. Глаза, в которых блестели слёзы. Это когда неясно, ты рад или всё же тебе очень больно?.. Потому что он сам не мог себя простить. Но, впрочем, она могла.
Вздохнув, я хлопнул его по плечу – и мужчина резко повернулся ко мне, напуганный.
– Ты уж совсем-то не пропадай! – проворчал я. – Она расстроится, если ты пропадёшь.
– Я… теперь… – дядя моей невесты замолчал надолго, потом сказал, печально улыбнувшись: – Я теперь, кажется, не имею права пропасть?
– Ага! – улыбнулась Алина, на меня покосилась. – Хотя бы на свадьбу дочери своего брата придёшь?
– Приду! – сказал Станислав, горько улыбнувшись, руки её осторожно со своих боков снял. – Но пока я… пойду, что ли? Я… – потупился. – Я не могу сейчас смотреть тебе в глаза.
Она было хотела опять уцепиться в него, на всякий случай. Но я ладонь положил ей на плечо. Девушка повернулась ко мне, потерянная.
– Он вернётся, – сказал я твёрдо. – Потом.
– Потом… – глухо сказал Станислав. – Потом я вернусь.
И, избегая смотреть ей в глаза, присел на корточки, к ней спиною, пряча дрожавшие губы, быстро собирая в рубашку рассыпавшиеся вещи: две книги, три свитка, пучки сухих трав, заветную чашку и тарелку, подаренные братом и спасавшие ему жизнь, обёртку от флейты.
– Мне ведь надо тебе рассказать, как жил Передслав. Ты ведь хочешь о том узнать?
– Конечно! – сказала радостно Алина. – Я очень, очень хочу!
– Тогда… – голос его дрогнул. – Потом. Потом я расскажу.
Он уже потянулся к порванной сумке, как племянница присела рядом и осторожно положила на его широкую руку свою тонкую, ему на запястье.
– Может… я зашью? Или подарю тебе новую?
– Потом… – проворчал он, схватил оборванную ткань и резко вскочил.
И вещи свои просыпал. Поднимали их опять уже они оба. Он избегал её взгляда. А потом всё-таки ушёл. Но, я буду верить, что не насовсем. Потому что Алина будет ждать его. И потому что сегодня я видел, как он плакал, говоря о том, как бросил её, потому что не знал. Если он плакал и чувствовал себя виноватым, значит, в душе он был не плохой. Или… в душе никто не бывает плохим?.. И мы ссоримся только из-за ума? Практичного, холодного ума. Злопамятного. Который никого не щадит, который по головам пойдёт, чтобы достигнуть цели. Но душа не такая. Душа умеет прощать. И любить.
Я зашёл во двор, закрывая калитку. Бросил взгляд последний на уходящего. Станислав шёл, понурившись. Ему будет тяжело принять. Но, увы. Война разлучает людей. Месть и ненависть разлучают друзей и разбивают кровные узы. Я и сам… я теперь неизвестно когда смогу увидеть младшего брата. И я сам во всём виноват. Только бы он не пострадал из-за меня! И… нет, пусть лучше все беды мира свалятся на голову мерзкого Хэла, который не пожалел меня и не велел даже стражникам вытащить меня из огня! Я ненавижу Хэла. Я всегда буду его ненавидеть. Но я всё-таки отомстил ему. Я ему отомстил! Но почему из-за этого должен страдать мой брат? Но, впрочем, это просто война. Это вражда рушит наши связи друг с другом. Эта ненависть. Я… могу ли я упрекать Станислава, не пощадившего девушку из врагов? Хотя… теперь-то уж что? Что сделано, то сделано. И всё, можно сказать, ещё хорошо обошлось.
– У меня есть дядя! – обернулась ко мне Алина, сияя улыбкой, со светящимися от радости глазами. – Представляешь, Кан?! У меня есть дядя! – радостно перекружилась. – В этом мире я не одна! У меня есть дядя! Брат моего отца! Есть Роман, мой брат! И у меня есть ты!
– У тебя есть все мы просто потому, что ты – такая, – улыбнулся я ей.
– Почему? – она растерянно застыла. – Ты что этим хотел сказать?
Наверное, моя улыбка была грустной. По крайней мере, на мгновение она выглядела расстроенной.
Но ведь это правда: была бы другая на её месте – и нас бы у неё могло и не быть. Это её теплое сердце нас собрало и склеило воедино. А её доброта и любовь собрали сегодня осколки от её рода, от родов матери её и отца. И… это она, дитя двух родов, дочь двух враждующих народов, смогла склеить два рода из врагов воедино. Разве бы любая так смогла?
Она подошла и обвила меня руками, щекою ко мне прижалась. Осторожно поцеловал её в лоб. И, играясь, в ухо. Она тихо засмеялась. И покрепче меня обняла.
Милая моя, как бы я хотел вечно быть с тобой! И оберегать тебя ото всех врагов. И от всех бед. Чтобы ты всегда смеялась. Чтобы ты больше не плакала и не чувствовала себя преданной! Но… я ведь отомстил. И я боюсь, что в любой миг они могут прийти за мной. Почему я отомстил?!
Голову свою прижал к её голове.
Это всё война. Это всё вражда.
Но… мои отец и мать… они и правда хотели свергнуть Хэла и наш род сделать следующей династией правителей?
Или… это всё война, разожжённая кем-то против нас? И, увы, тот, кто мог их подставить, мог всё ещё оставаться в Эльфийском лесу. Там же, где и Нэл. И я никогда не смогу жить спокойно. Не смогу надолго забыть, что он в опасности там. Из-за меня.
Это всё вражда.
– Но… – тихо сказала Алина, чуть отстранившись – я не держал её – и сердито глядя в сторону. – Но ведь он был возле меня несколько недель! Почему ты ничего не сказала, Мириона?!
Та ответила сразу:
– Потому, что вы не были готовы к тому, чтобы узнать, – и мы оба теперь услышали голос её.
– Но ведь это важно! – сердито вскричала Алина.
– А ты бы смогла это принять? – грустно спросила её подруга.
– Я… – девушка грустно застыла, – Я…
– Вы и с Каном-то не сразу смогли друг друга принять, – грустно ответил мир. – Долго бегали друг от друга. А ведь между вами крови пролито не было. Ты не мучила его. Он никого не убил у тебя.
Мы ничего не ответили сразу, и наша странная подруга добавила:
– А Эндарс так и не смог принять её. Её мечту.
– Так… – я напрягся. – Ты, что ли, хотела свести с Алиной Эндарса?!
– Я хочу помочь её мечте, – грустно ответил мир. – И ты, и Эндарс могли бы помочь ей. Но он не захотел. И, на всякий случай, нам пришлось позвать вас двоих.
– Вам?.. – напрягся. – Но постой… вам… тот, кто решает за тебя… или вмешивается в судьбы людей вместе с тобой… это кто?
– Мир и она… – растерянно проговорила моя любимая.
– Мир… и… она?.. – тут и я застыл, внезапно осознав, что имя мира можно было понять и так. И его издавна так звали.
– Мир и любовь, – задумчиво добавила Алина. – Кажется, они заодно. Чтобы вместе творить что-то красивое. Чтобы вместе доброе что-то сотворить.
– Ты… вы… так нас, что ли, использовали?! – разъярился я.
– Люди забыли, что они – дети и потомки Творца, – серьёзно объяснила Мириона. – Что у того, кто продолжение Творца, у самого есть дар творить. Творить красоту. Люди забыли о том. Но любовь осталась со мной и с вами, чтобы вам напомнить. Чтобы вам напомнить, какими были вы, дети Творца. Чтобы вам рассказать, какими вы можете быть.
Меня трясло от гнева. Я даже скинул с себя руки Алины, мрачно осмотрелся кругом. Плевать, слышал ли кто-то нас! Услышанное жгло. Оно сжигало меня изнутри! Ведь мир говорил мне и Алине, что редко вмешивается в судьбы людей. Что Творец дал нам право самим выбирать себе дорогу. Но… они использовали нас? Они все… нас использовали?! И всё, что я сделал… всё-всё, что я сделал… я как игрушка, руки и ноги которой двигают за нитки? Я… игрушка? Я – чья-то игрушка?! И… любовь… это странное… волнующее… чарующее… необъяснимое чувство… то, которое в веках и тысячелетиях никто не мог объяснить. Она… тоже живая? У неё есть свой разум и чувства? И… она корыстно использует нас? И… использовала меня?!
Вскричал сердито:
– Так вы… вы играете с нами?! Всё уже решено до нас и за нас?!
Мир ответил грустно. Или даже ответила сама Мириона – дуэт двух душ, двух сущностей, двух разумов и сил – сейчас я слышал голос только одной из них:
– Мы не играем с вами. Мы – только музыка, которая звучит. Если наша музыка привлечёт танцора или пробудит его, мы бываем очень счастливы. Если нет – что ж поделать. Танцевать под звучащую музыку или нет – это решаете вы. Без музыки нету танца. Но без танцора танца тоже не будет. Мир и она танцуют вдвоём. Чтобы в нашем танце, точнее, в рождённой нами музыке, могли станцевать вы.
– Но ты говорила, что наши души поют песни, Мириона! – возмутилась Алина. – А теперь призналась, что люди танцуют под музыку, рождённую из желаний мира и любви? Ты меня обманула?!
– Я сказала тогда только часть. Ту, которую ты была готова услышать. Ваши души поют песню. Мир и любовь слагают музыку. Под нашу музыку и песни ваших душ ваши тела танцуют новый танец, особенный. Если захотят.
И мы замерли, растерянные.
Когда слишком много знаешь, сложно понять. Сложно всё понять. И как с этим жить?
– Я только приближаю ваши встречи. Насколько умею. Насколько в моих силах. А она – зажигает в ваших душах свет. Даже если свет ваш у вас самих потерян. Мы – как свеча и огонь свечи. Но куда вы её пронесёте – то зависит уже от вас.
– Или вы затушите её, так ничего и не осветив, – послышался новый голос, грустный. Женский голос. И, молодой, кажется. Другой. – Но это будет ваш выбор.
– Нам остаётся только его принять, – закончил за своею спутницей и подругой мир.
– Что вы выберете?.. – спросила уже Мириона, два голоса слившихся вместе, две души, танцующие свой танец.
Мы молчали, растерянные. Ещё не переварив ту тайну, которая свалилась на нас неожиданно.
– Вы можете сделать выбор в любой момент, – добавила Мириона. – А можете… выбрать иное. В любой миг. Когда захотите. Или… – голос её погрустнел: – Или можете ничего не выбрать. Можете плыть по течению. Как многие плывут, следуя чужим желаниям и свои жизни заплетая как нити чужих картин. И не всегда эти чужие картины красивые. Но выбирать себе свою дорогу и смело идти по ней или ничего не выбрать – это ваш выбор. Нам остаётся только принять его.
– Но… песня… песня моей души…
– Песни себе ваши души выбирают сами. Какие-то – до рождения. Какие-то – уже в жизни. Какие песни хотите спеть вы?..
Мы молчали, потерянные.
Вдруг Алина ступила ко мне и поцеловала меня в губы, пылко. Я ответил ей на поцелуй. А потом она вывернулась из моих объятий. И, вздохнув, отпустил её. Но девушка далеко не отошла. Но… она запела:
Даже если весь мир против нас,
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты.
Нет цены в жизни тем мечтам,
Ведь ни золото и не меч там.
Там живут добро и любовь,
Там не проливается кровь.
Только если найдётся дурак,
Что мечтает да и живёт так,
Всколыхнётся вся жизнь вдруг,
Разорвётся замкнутый круг.
Может, только на миг он
Приведёт в явь прекрасный сон.
И прославится сам в веках,
Как герой, потерявший страх.
Она перекружилась. Я ступил к ней и встал рядом с нею. Дальше мы пели уже двое и наш голос сливался воедино:
Только редко свои мечты
В жизнь впускаем я и ты.
Мы считаем: сильно зло.
Так оно в мир заползло.
Алина с улыбкой посмотрела на меня:
Где же, где же ходит дурак?
Тот, который не думает так?
Тот, кто впустит в мир мечты?
Обняв её, закончил:
Друг, им можем быть я и ты.
– Только друг? – проворчала она обиженно.
Засмеялся. И пылко её поцеловал.
Мы уже сидели и трескали семечки – на кухне обнаружилась большая и глубокая тарелка, заботливо Смирёной нам оставленная – и Роман мрачный вышел, сел возле нас.
Как мир вдруг сказал:
– А вообще, я не думала, что песня, придуманная Передславом, так вдохновит вас.
– Песня? – дёрнулась Алина. – Так… так её сочинил мой отец?
– Как бы так сказать… – мир чуть помолчал, но потом признался: – Передслав придумал её ещё давно. Когда в прошлый раз приходил в жизнь.
– Так! – сердито сказал я. – Хватит на сегодня новых открытий!
Роман растерянно посмотрел на нас. Но, к счастью, всё же не подавился семечками.
Просто… в чём-то удобно, когда твой друг – это мир. Но сложно от этого порой. Но, впрочем, ладно. Я сам выбрал такую жизнь.
Обнял Алину за плечи – брат её покосился на нас, но смолчал – а она положила голову мне на плечо. Так и просидели.
Небо уж стало краситься в светло-сиреневые, оранжевые облака. Красивое было нынче небо. Необычайно!
Разумеется, только Роман мог испортить такой красивый миг, проворчав:
– Ну, когда вы наконец-то поженитесь?
И только у него это могло так угрожающе звучать!
– Слушай, – не выдержал я, – завидно тебе, что ли? Когда ты сам подашь мне пример?!
– Да есть у меня баба, есть! – проворчал молодой мужчина. – Но…
– Так… – сердито Алина начала. – А почему нам ничего не сказал?!
– Да вам-то нашто говорить?! – возмутился он. – Я ж ещё точно не решил.
– То есть, меня побыстрее надо замуж сплавить, а к чужой женщине можно вот так ходить? И позорить её?! Совсем у тебя стыда нет?!
Стёпка, двор подметавший и почти добравшийся до заветных семечек – он частенько мечтательно на них оглядывался – торопливо шагнул к нам и метлу протянул ей.
– Эй, не смей! – напрягся Роман. – Стой! Я тебе приказываю! Слышишь, курица?!
Но сестра сердито замахнулась на него метлой.
– Приводи свою невесту в дом! – потребовала. – И женись на ней поскорее! Пошто девку портишь?! Сам-то какой мне подаёшь пример?!
– Слышь, я…
– Приводи невесту в дом!!! – упёрлась его сестра.
– Эй, я сам буду решать!!! – он встал, руки сердито упёр в бока.
И метлой по затылку получил.
– Да что вы… что вы, бабы, с ума сходите от одного только упоминания о свадьбе?! – разъярился он.
Но от нового удара метлой уклонился. И малодушно сбежал с поля боя. Но Алина в этот день серьёзно хотела отыграться за его приказы. Или мстила за ту, которую не знала, но которая тоже была женщиной, и, более того, которую, кажется, даже без зазрения совести использовали.
Догорал закат. Мы со Стёпкой Бездомным миролюбиво щёлкали семечки на заветной скамейке. Где там по городу бегали Алина и Роман, мы не знали. Но, впрочем, ничего там с ними не случится. Роман всё-таки любит свою сестру. Хотя со своими претензиями он меня всё-таки достал. Пусть побегает.
– И вообще… бегать полезно для здоровья, – серьёзно добавил знахарь, покосившись на меня.
– Ага, – серьёзно сказал я, умыкнув у него из-под носа полную пригоршню семечек – тарелку он, пользуясь моей задумчивостью, уже отвоевал себе на колени.
И вообще, как бы там не случилось в будущем, есть такие мгновения… такие сладкие мгновения… красивого заката… воплей Романа на соседней улице… шуршания семечек в миске… и тихий треск их кожуры, разламываемой… и скамьи… воистину волшебной скамьи, которая всех нас притягивала. Да и вообще, в этой суетной жизни, где не всегда удаётся быть в чём-то уверенным, эти мгновения – драгоценные крупицы вечности…
