Елена Юрьевна Свительская
Песня моей души
– Да я пошутил! – ухмыльнулся он, когда те, всех соседей перебудившие и собравшие вокруг забора, наконец-то опомнились и вернулись в дом.
Хозяйка спустившаяся – румяная неестественным свекольным румянцем, да в бусах ярких, с косою уже расчёсанной, да в платье праздничном – молча поставила перед ними большую тарелку подсолнечных семечек, вчера слегка прожаренных. Тарелка подействовала магически – они невольно все трое зачерпнули в пригоршню шуршащих чёрных капелек и задумчиво стали их грызть.
А потом вдова-невеста, да Алина вернувшаяся, красная как мак – соседей тоже поздно приметившая, радостно внимавших редкому зрелищу из-за забора – быстро приготовили завтрак и накрыли на стол. И ели мы дружно. И работать пошли. Я перед уходом положил на стол перед хозяйкой золотой. Белотур тут же серебряный, добавил:
– За вкусну-еду.
Степан серьёзно прогулялся в чулан, который они с женихом делили на двоих – и принёс два серебряных. Роман отвернулся, пряча перекосившееся лицо. Но, раз все были такие щедрые с утра и благодарные, ушёл – и выложил два серебряных.
– За постой и за еду, – сказал.
– Ох, спасибо! Ох, благодарю! – глаза хозяйки радостно блестели. – Да еда-то какая еда? Самая обычная! А у меня ведро прохудилось, новое куплю.
– Да я починю, – серьёзно пообещал Белотур. – Ты лучше иди и купи себе новые бусы. Я вчера видел новые у лавочника. Такие зелёные камешки, перламутром отливают.
– Глаз кошачий! – глаза у женщины мечтательно заблестели.
– Да она бы всё равно никогда ведро новое не купила! – проворчал Степан, когда мы уже из дома вышли и отошли шагов на пять. – Попёрлась бы за новыми бусами. Ей же теперь есть, перед кем хвостом крутить.
– Ох, компотику бы сварить?.. – пропела вдова мечтательно с кухни. – Вишнёвого бы. Нынче хорош получился.
И недавних приятелей черпака разом передёрнуло.
– Но, всё-таки, неужели тебе не жаль твоего Гришку? – прильнула ко мне Алина, когда мы дня через два опять очутились на кухне одни.
Подошла со спины, обвила руками нежно, щекою нежной прильнула к моей спине.
Усмехнулся:
– Люди запомнят лучшие сказания. Чему же огорчаться отцу Гришки?
Руки её взял и поцеловал нежно ладони и каждый пальчик.
– Ты не сможешь вновь притворяться им, – грустно заметила Алина. – А люди так твой образ полюбили! Вот хотя бы людей пожалел бы? Кто с тобой-то сравнится?
– Благовест, – улыбнулся.
У Цветаны я случайно узнал имя того парнишки-менестреля, который меня пытался обокрасть. Оказалось, они в тюрьме вместе сидели, когда Вячеслав устроил мятеж! Сам бы с ним поговорил, но Благовеста много где носило, по разным странам Белого края. Я подозревал, что парнишка немного хоть да магичит. Но мир расспрашивать не стал: не приставать же к Мирионе с разной ерундой: у неё и своих дел хватает, поболее, чем у нас.
– Так его, говорят, видели на дороге бездыханного. В Новодалье вроде, – девушка горько вздохнула.
– Да мало ли чего говорят!
– Ну, а вдруг?.. – горько спросила она.
– Да живой он, живой! – мир сказал из-за окна. – Просто нынче подался в Синий край.
– Ежели так, то хорошо, – улыбнулся небу утреннему из окна.
– Так, как ты… без Гришки-то? – грустно спросила Алина чуть погодя.
– Смогу опять им стать. Если захочу. Тогда и добавлю ему легенд. Или придумаю ещё кого-нибудь. Скажем, второго Стёпку.
– Уже есть парочка знакомых нам Степанов, – она мило фыркнула.
– Не обижаюсь на Стёпку Бездомного, если это он первый стал рассказывать «легенды Стёпки Соловьёва». Пусть развлекается, как ему нравится. И мой Гришка пусть живёт. Чем не гордость для отца-сказителя, когда его ребёнок-герой полюбился людям?..
К началу зимы мы окончательно расправились с Проклятием алхимиков. В один и тот же день в каждой из Враждующих стран устроили празднование победы над тяжёлой болезнью. На каждом углу смеялись, торжествовали, злорадствовали, ругали поверженного противника. Нас и наших помощников одинаково радушно встречали везде, как своих спасителей. Мы поговорили друг с другом, потом кто-то сообщил, где его искать и даже пригласил кого-то из былых врагов и «гадов мерзких» в гости. Я вернул всех помощников в их страны. Ну, почти всех: Стёпка Бездомный отправится со старым лекарем в Светополье. Али пойдёт учить Станислава в школе Цветаны.
Станислав вернулся к своему королю и обязанностям охранника юной графини. Целитель так и не вылечился полностью, случались временами обострения, однако в душе чувствовал себя намного лучше. Говорил, что «светлее стало на душе как-то, непривычно так светло и легко». Может быть, исцелится, если будет бережно хранить дар.
Хотя наша четвёрка отступила на несколько месяцев от исполнения общей мечты, она не перестала постепенно претворяться в жизнь. Общая беда скрепила нас всех и не то чтобы примирила, но позволила зародиться мыслям о перемирии. Ненависть, которая десятилетиями не уходила с этих земель, ослабла. Конечно, оставалось ещё много людей, решительно настроенных против каких бы то ни было отношений с врагами. И, согласись короли помириться, эти люди не успокоятся.
Алхимики Черноречья, как и следовало ожидать, свои опыты не забросили. Не мне учить их уму-разуму. Подпилят под собой сук, свалятся, набьют себе синяков и, если повезёт, наконец-то одумаются. Хотя… там были упорный Вячеслав, Докучай, Клён… и иные друзья второго принца. Я всё же надеялся, что даже без помощи Эндарса там будут вещества добрее создавать почаще. Чего не скажешь о других странах мира.
Хотя Проклятье алхимиков причинило нам немало беспокойства, унесло жизни нескольких десятков людей, едва не отняло у меня друга, а у моей невесты – брата, я наблюдал за переменами и думал: «Спасибо тебе, болезнь». Люди хотя бы задумались. И объединились. Даже если только на мгновение.
Но, впрочем, кого-то наш бой с болезнью и присутствие в чужой стране всё же объединили.
Белотур долго не тянул. Как-то попросил меня ненадолго отпустить его на родину – тайник открыть. А потом вернулся с деньгами. И пошёл устраивать свадьбу, сам. Горожане помнили, что он из ворогов, но помнили, что и из «тех лекарей», так что не сильно сопротивлялись. Да и невеста не противилась. Разве что накануне дня торжественного застряла в своей комнате. Жених едва не плакал, так за весь день и не дождавшись свою зазнобу. Решил, что надоел он ей, что она передумала, что совсем его бросит. И даже не деньги, на свадьбу пущенные, волновали его, а она, «которая самая красивая, вот ты прости, Кан, но она лучше твоей девки будет».
Стёпка, вернувшийся из школы Цветаны по такому торжественному случаю, ещё два дня назад, слонялся рядом и утешал его как мог. Правда, несчастному вначале долго казалось, что тот над ним издевается. И побить порывался раз тринадцать за день. Правда, парнишка слишком быстро бегал, так что затее той не удалось осуществиться.
А потом пришла Алина с тарелкой свеже поджаренных семечек на двор. И по большому секрету призналась, что невеста потому не выходит, что всё никак не может решить, какие бусы на ней смотреться будут краше – хотелось ей перед женихом да в платье свадебном быть красивее всех городских женщин. Ну, а то вдруг его случайно уведут, жениха-то любимого?..
После мы дружно и тихо сидели на скамейке и лузгали семечки. Жених отходил от потрясения в сторону большой радости и предвкушения «всего того самого». Сам не знаю, как я там оказался среди них и откуда в моей руке взялись те колдовские семечки? Но поймал себя на том, когда уже все колени были в шелухе, осыпавшейся с моих рук. И вдруг понял, что семечки мне тоже нравятся.
– Эдак отвоюем скамейку у молодожёнов! – ухмыльнулся Стёпка.
– Да им не до неё будет! – фыркнул Роман, проходящий мимо.
И вроде только мимо прошёл – а пол тарелки семечек испарилось после, будто корова языком слизнула. И куда он их напихал, что унёс столько?
Музыканты играли бодро, столы на улице ломились яствами: гости и наш отряд, собранный по такому поводу, вместе с гостинцами, благословениями и глупыми шутками, всё терялись, им идти танцевать или поесть? Соседи по улице некоторые вдруг сами явились с гостинцами. На самом деле – просто наш стол объедать или потанцевать. Немного было развлечений у обнищавшего народа в эти сложные годы.
Часа два прошло. «Молодые» уже объявили перед честным народом о своём решении впредь идти по жизни вдвоём, через все трудности и радости. Уже посадили дерево заветное, «что род новый беречь будет», уже упросили меня дня через два их в Светополье переместить – в Памятной роще дерево посадить в честь родни Белотура, его первой жены и детей, не перенёсших голода. Да потом, может, в лесу ближайшем к новодальской столице или прямо во дворе посадить дерево за мужа и детей невесты, убитых на войне. Чтоб почтить память её первого мужа и вспомнить всех детей, рождённых и не сумевших, «которые тоже часть рода» – это уже Белотур настоял, строго глядя на жену. Но та, впрочем, была сразу согласная и счастливая, что с уважением относится к её памяти, не требуя начисто всех забыть, близких, но потерянных.
Любители танцев уже зарумянились. И либо сидели уже поодаль, блаженно вздыхая и отдыхая, либо радостно молодую пару объедали, коршунами летая вокруг столов.
За главным столом, где распивали второй кувшин кваса и первый ягодного вина, уже вовсю шёл серьёзный разговор:
– Эх, променял ты родную страну на бабу! – проворчал Осип, сурово глядя на светопольского жениха, уже в разы мрачнее, чем прежде на своего земляка поглядывал, когда тот «только шашни крутил».
Ибо, как он всем по большому секрету доложил, так тихо, что все гости его услышали, даже музыканты и очень увлечённо танцующие: по его мнению, которое единственное правильное, «баб чужих пользовать можно, но вот заботиться о них – это дурь несусветная». Но, впрочем, уже третью курицу печённую, с приправами, чужую, заталкивал в своё мягкое пузо. Гости уже на Осипа косились. Даже те, кто в целом были согласны с его мнением. Свадьба всё-таки. А он всё жрёт и жрёт, но ругает и ругает. Я уже заклинание приготовил – ледяною водою поливать, когда они драться кинутся.
Белотур смутился, но, встретив отчаянный взгляд своей невесты – тоже заподозрившей его в предательстве – мигом прикинул, кто ему будет ближе, потому приосанился, обнял её за плечи, чуть прижимая к себе, и проговорил бодро:
– Зато наши бабы – самые лучшие! Верные! Вот в Синем краю у них разврат, у них народы есть, где бабы целомудрие до свадьбы не хранят и имеют по нескольку штук любовников. А наши бабы самые приличные.
– Наши? – возмутился уже новодалец Безнос, мрачно поглядывая на чужака, новодальскую вдову загребущего в свои цепкие руки, да ещё и совсем одинокую, с целым домом своим. – Наши новодальские бабы хороши и даже слишком, иначе почему ты именно нашу бабу новодальскую спёр?
– Да и почём тебе знать, какие бабы в Синем краю? – лукаво улыбнулся чернореченец Валуй, ус закручивая на указательный палец. – Ты, что ли, у ихних баб в очереди помногу стоял, что всех ихних мужей и любовников успел сосчитать?
– Да я нормальный мужик, честный, не ветреный! – возмутился Белотур. – Ты пошто на меня наговариваешь?!
– А ты чего наговариваешь на людей, которых в глаза не видел? – не остался в долгу тот.
Алина, принёсшая с кухни большой поднос, с черничным пирогом и с яблочным, услышав знакомое бухтение, которое, как оказалось, до сих пор всё не выветрилось из умов и душ нашей команды, заметно расстроилась. На меня посмотрела грустно-грустно. Подмигнул ей, мол, я им разойтись не дам!
– А по-моему, не туда вы все смотрите, – тоном старца, умудренного опытом лет хотя бы на сто жизни, проговорил Стёпка Бездомный.
И на него все заоборачивались: и наши, и кто из дальней родни и соседей вдовы на свадьбу пришёл, «с иноземным захватчиком». И те, кто нехотя поверили в «страсть, вспыхнувшую перед закатом», и те, кто просто подозревали, что Белотур на дом её покусился и что детей у ней нет, делить ни с кем не надо будет, ежели чего.
А мужчина молодой не менее серьёзно ответил, кружку свою с квасом чуть в сторону отставив:
– Вот если взять мужика из одного народа и бабу из другого, да и свести их, скажем, суровой зимой в какой-нибудь заброшенной лачуге с одним ветхим одеялом, то вполне себе может дитя получиться. Значит, какие бы они не были на лица, в какой бы одёже ни ходили, да с какими б там обычаями нос ни задирали, всё равно все устроены одинаково. И вот сколько я в вас успел поковыряться, да в молодости на бродягах, так внутренности у всех одинаковые. Та же кровь, если порежетесь. Тот же гной, ежели запустили рану, не промыли. И те же вопли, когда я с раскалённым ножом сунусь гной и мух из ран выскабливать.
– То есть, ты утверждаешь, что мы все похожи? – нахмурился Осип.
– Ну, так возьмите бабу, возьмите мужика – пусть переспят – и дите будет. А ежели, кхм, корову и мужика – никаких вам общих детей, ибо они разные.
– Корову и мужика?! – возмутились за столом сразу трое.
– Ты пошто такую пакость говоришь?! – аж подскочила хозяйка дома. – Да на моей свадьбе?!
– Ну, ведь у разных зверей в природе потомства не получается, – не смутился Стёпка. – Да и, если приглядеться, ихние самцы за самками иных зверей не бегают. Ну, разве что еды только ради. Волки с орлами гнёзд не совьют.
– Да не… бред! – проворчал чернореченец Грезя. – То есть, про волков с орлами – это я понимаю, согласен даже. Не бывало такого, чтоб птицы с рыбами али звери с птицами. Но как же слухи, что драконы и эльфы соблазняют человеческих баб – и потом кое-где встречаются полукровки, может, даже внешне как люди, но со странными способностями, каких у людей отродясь не бывало?
И едва как упомянул он про эльфов, так лекари и гости стали на меня коситься, да на мои уши.
– Слышь, Кан… – робко так начал Осип – и интересно ему стало невмоготу, что прям с вопросом полез, и боязно одновременно меня задевать. – А как там у эльфов? Всё?..
– Ну раз уж Кан там с Алиной жениться собрался, наверное, всё там ко всему подходит, – паскудно улыбнулся Градята. – Все палки с дырками, да…
Впрочем, тут жених приметил запунцовевшую невесту, да метко швырнул опустевшую салатницу, на голову одев охальнику, чтоб тот заткнулся.
Алина, уже пироги разрезавшая, да оставившая их половины по разным столам, ко мне с пустым подносом сунулась, за мою спину. «Сейчас начнётся!» – прочитал я ужас в родных синих глазах. Да и кое-кто из чернореченцев, земляков Градяты, уже мрачно стали отодвигать тарелки и кружки, видимо, к драке приготовились. Эх, а вроде для доброго дела собрались – для наших общих друзей свадьбы! Тем более, что судя по виду Белотура и вдовы, всё у них серьёзно и приятное обоим.
Ну, разумеется, только один в такой сложной ситуации мог громко жахнуть кружкой по столу, внимание к себе привлекая, да ляпнуть ещё что-нибудь крамольное!
– Да, может статься, что эльфы и драконы – такие же люди, как и все? – серьёзно заявил Стёпка.
– Думаю, что драконы и эльфы с тобой не согласятся, – ухмыльнулся Белотур.
– А пошто мне чужое мнение? У меня своё есть! – ухмыльнулся Стёпка.
И в кухне, где уже было начали готовиться к серьёзной драке, стало подозрительно тихо. И на нас с Алиной опять так заинтересованно заоглядывались. Мне уже самому не по себе стало от такого дотошного внимания. Будто вот-вот разденут, проверять на схожесть с человеческими парнями.
– Магия-то у нас отличается, – улыбнулся я. – Это уже несомненно. Но вроде я огорчаюсь, радуюсь да влюбился как и вы все?
Тишина стала уже задумчивая. Но вроде морды соседям бить ещё никто не лез. И то ладно. Отвлёк их Степан. Я на знахаря посмотрел – он подмигнул мне. Ага, это не квас ему икается, это он просто решил в драке заслонить мою спину. И спасибо ему на том.
– А вообще… – улыбнулся я. – Мы тут ради Белотура и Смирёны собрались. Давайте уже праздновать? А что касается меня и Алины, то и на нашей свадьбе вы погуляете.
– А ещё вы нам дитя предъявите потом, – хитро прищурился Стёпка. – Научного интересу ради.
– Ну, хорошо, – улыбнулся я. – Состязание устроим, чьего первенца поздравлять будем первым, моего или Белотура?
Мужчины засмеялись – кто-то проворчал, мол, смотри, Кан, твои слова запомним – а моя невеста и жена Белотура мило засмущались. В дом и на свадьбу наконец-то вернулось праздничное настроение.
Когда уже гости все разошлись и расползлись – последних серьёзно выносили за ворота Роман со Стёпкой – а молодожёны смущённые, будто юнцы перед первою своею свадьбой, удалились в свою опочивальню, настало время проводить и Станислава.
Тот ополоснул свои неизменные чашку и тарелку, вылив воду в мусорное ведро на заднем дворе. Попросил после ею огороды не поливать, а вылить куда подальше.
– Не хочу, чтобы вы заболели из-за меня.
– Мы знаем от неё лекарство, – улыбнулся я.
– Всё равно, – проворчал он.
Прошёл дом с задней двери насквозь. Я шёл за ним, чтобы до калитки проводить.
Он много сделал для школы, которую устроила Цветана. Даже при том, что когда-то оставил Алину и девочку одних в Черноречье, когда их схватил Борислав. Алина о том не рассказывала, но я сам заподозрил, что там что-то было не то, ведь в ту деревню у Связьгорода они пришли втроём – и пришедшего с ними тоже звали Станиславом – а в тюрьму столичную попали только Алина и Цветана. Вначале подумал, что помощника любимой или, хуже, её любовника, убили воины Борислава. Но ни девушка, ни девочка как-то не заговаривали о нём. Что было странно. Обе они были с добрыми сердцами. Они бы не смогли забыть того, кто погиб, пытаясь их защитить. Выходит, он их тогда предал, бросив одних при приближении наследника и его воинов? По крайней мере, выручить из тюрьмы не пытался. Наверное, просто ушёл?.. А тут ещё и охранника Цветаны звали как того. Что настораживало.
Меня мучали мои вопросы. Но расспрашивать Алину об их отношениях я не решился. Спали они вместе или нет – я потом всё равно узнаю. Да и… если он её предал, зачем мне ей боль новую своими вопросами причинять? Даже если я временами ревновал, представляя, что она всё-таки была в его объятиях, выпрашивая защиту и сопровождение в Черноречье, или из благодарности. Всё-таки, не моё это дело, какие у них отношения. Да и… она же хочет жизнь свою провести со мной! Да и… если эльфы меня всё-таки поймают, сами или с помощью драконов, они могут меня казнить. Тогда моя любимая останется одна. Даже если Мириона её защищать будет, как свою подругу. Всё-таки, не дело Алине оставаться одной.
На расчётливого и корыстолюбивого Романа я тоже особо не рассчитывал. Тот делал, что мог для сестры. Но слишком добрым или принципиальным светопольский воин не был. Может, и замуж за меня спихнуть хотел не потому или не столько потому, что сестра его меня любила, да притом взаимно, а потому, что я показал, что чего-то стою как воин – и защитить смогу. Да и ему уже можно будет больше заняться собой и своими интересами после свадьбы. Я подозревал, что пока я не женюсь на Алине, брат её из нашего дома никуда не денется. Да он и жил себе свободно, за наш счёт. Разве что хозяйке дома иногда давал за кров. Но не так, сколько бы платил за жильё в трактире, поменьше. И готовила для него сестра заботливо и с любовью, упрашивала хозяйку её почаще на кухню пустить над едою поколдовать. Более того, практичный Роман не мог не учесть, что я к тому же знаком с королями трёх стран, дружу со многими начинающими или вполне успешными лекарями, травниками и знахарями. То есть, жених в общем-то видный.
Нет, мне-то было наплевать, с кем я там дружу или знаком – что лекарских учеников, что уже известных я уважал одинаково. А общение с королями да дружба со вторым чернореченским принцем – так уж случилось. Я бы Вячеславу симпатизировал и так, хотя бы за то, что он отважно пошёл спасать мою любимую, даже зная, что она из ворогов. И за его попытки ограничить мощь алхимического оружия – он ведь подставлял свою голову, пытаясь настаивать на замене составов для армии. На мой взгляд, один Вячеслав сделал для людей трёх народов едва ли не больше, чем нынешние три правителя. Миротворцев и лекарей я уважал намного более, чем воинов. Жизнь отобрать – легко. И можно даже быстро затушить пламя чьей-то жизни. Как свечу погасить можно одним касанием. Но жизнь сохранить или вдохнуть в сердца желание жить – это намного сложнее было. И красивее намного. Или просто… эльф я махровый!
Хотя после свершившийся моей глупейшей мести, я и воинов, и мстителей уж начал понимать. Ненависть и ярость как поток бывают – захватят и сносят тебя всего. И сколько-то пронесут, прежде чем опомнишься, прежде чем сумеешь или хотя бы попытаешься выбраться. И можно прежде ходить, задирая нос, и говорить серьёзно: я не такой, я добрый, а потом… потом стать на пути пробудившегося ревущего потока. И быть сметённым потоком тем. Покуда жизнь не загонит в угол, так и не поймёшь всего. Ни боли, ни поступков других не поймёшь, ни грани своей низости и предела своего терпения. Я потому уж начал говорить с некоторых пор тем, кто начинал меня хвалить или хвалить уж слишком приторно, липучей едкой лестью терзая душу: я обычный. Я самый обычный. Могу быть добрым, могу быть злым. Я просто обычный самый менестрель. И маг обычный. И воин. Хотя про то, что я умею драться, я уже особо не говорил. Стеснялся.
И… ревновал. Порою очень страшно ревновал её к Станиславу. Не знаю, сумел ли спрятать свои чувства и мысли. Но, даже если не сумел, она о том молчала, не упрекала меня.
Потому я однажды решился спросить Цветану. И много печального услышал от девочки, когда как-то застал её у неё в замке одну, когда её охранник и помощник отошёл куда-то, кажется, докладывать Вадимиру об обстановке и делах школы.
Всё-таки, Станислав их предал. Хотя ни Алина мне на него ни жаловалась, ни сама Цветана. Девочка тоже молчала, пока не спросил. А когда подруга моей любимой вернулась в Новодалье, то король опять ей в охранники навязал Станислава. Тот не извинился, даже когда они остались наедине.
– Хотя он немного больше заботливый стал с того времени, – задумчиво добавила Цветана. – И иногда как-то странно на меня смотрел, – чуть помявшись, смущённо призналась: – И, даже больше, чем на меня – он смотрел на Алину. Как-то пристально её разглядывал, – и, видимо, заметив что-то в моём лице, заботливая подруга торопливо сказала: – Но я не думаю, что между ними что-то было!
– Просто она смогла выжить, даже попавшись жестокому Бориславу, – улыбнулся я. – Смогла сама спастись и тебя спасти, даже без его помощи. Будь я на месте Станислава, сам бы удивился, если бы встретился с ней спустя время, когда она вроде должна уже была гнить в земле. Такая удивительная девушка и меня бы самого заинтересовала.
– И верно, – серьёзно кивнула Цветана, – ведь вначале она просто много болтала. Он не знал, сможет ли она вообще мне помочь. Но когда мы вернулись – и мы обе были живы – тут уж любой бы удивился!
Мы немного помолчали. Она разглядывала развёрнутый свиток на своём столе, зажатый по бокам подставкой с ножом для бумаг и чернильницей, стеклянной, оправленной металлическими узорами и с металлической толстой основой. Я задумчиво созерцал в окно, как внизу разминаются ученики перед домашней работой и учёбой. Вот, один из наших лекарей прошёл во двор, к свежевыстроенному деревянному домику – то ли малая библиотека, всеобщая, то ли домик для приёма больных. Надо будет уточнить, что у них, кстати, ещё нового затеяли.
– Ты только не ругайся на неё, Кан! – вдруг сказала девочка, поймав и сжав мою ладонь. – Алине много пережить пришлось!
– Я не злюсь на неё, – улыбнулся её подруге по-настоящему искренно. – Просто… просто вот…
– Ты её любишь – и ревнуешь, – понимающе усмехнулась юная девушка.
Смущённо потупился. А она ничего не спросила, как там живёт Вячеслав. Она ему доверяла полностью. Мне стало совестно от моего неуёмного любопытства.
– Но мне кажется, будто он просто за ней следит, с любопытством, – добавила Цветана чуть погодя. – Просто потому, что она вернулась. Просто она смогла вернуться живой. И меня уберегла. Вылечила даже. Она сильная. Сильные люди всегда будут взгляд привлекать.
Помолчав и уже руку мою отпустив, она вышла из-за стола и задумчиво по комнате прошлась. Юная графиня была в простом тёмно-синем платье, бархатном и почти без отделки, тонкая серебряная цепочка с кулоном на шее. Тёмные волосы убраны в высокую причёску. Придворные дамы обычно украшались намного больше. Но её неспешные шаги, ровная спина, плечи расправленные, голова поднятая… то, как она голову повернула неспешно, чтобы увидеть со своей комнаты, расположенной на втором этаже небольшого дома-замка, что творилось во дворе… Неторопливое величие аристократки, скромность. И изящество. И, кстати, ведь мать и сёстры Вячеслава тоже одевались очень просто и изящно, даже при том, что были женою и дочерьми короля. Может, она и этим принцу приглянулась? Красивая и скромная. Но сейчас на её щеках уже бывал румянец. Хотя, даже много выходя на улицу, по городу ходя между лекарями и больными, ходя в лес и по полям за лекарственными травами со своими помощниками, девочка уже чаще попадалась под солнечные лучи – и не загорела. Видимо, тёмные волосы и белая кожа – это у неё от природы.
Предложил ей устроить встречу с принцем – и она сразу согласилась. Заулыбалась, глаза радостно заблестели. Ну, всё тут понятно. Мой друг выбрал себе прекрасную подругу, единомышленницу. Вот только я боюсь, что когда они подрастут – и Вячеслав поднимет вопрос о возможной женитьбе – тут или Мстислав, или Вадимир могут воспротивиться. Черноречье и Новодалье всё ещё в состоянии взаимной вражды. И даже болезнь в целом ничего особо не изменила. Или же Вячеслава вздумают женить на ком-то другом. И страдать будут и он, и Цветана. А как они выкрутятся – не представляю.
– Может, ты его и его помощников приведёшь в гости сюда? – деловито предложила девочка. Хотя, проходя по комнате, она и мимо зеркала прошла, бросив туда краткий взгляд на себя, всё ли в порядке выглядит. – Мы наконец-то привели в приличный вид библиотеку. Мои учителя и его друзья из школы алхимиков близ Связьгорода могли бы узнать друг у друга что-то новое.
А о встрече личной не просила. Разве что случайно выпадет им мгновение побыть рядом наедине. Да, собственно, Вячеслав тоже не слишком-то и проявлял свои чувства, при посторонних держался очень сдержано. Так что если их и видели вдвоём наши помощники, то серьёзно обсуждающими урожаи, болезни и лекарственные травы. Некоторые и правда верили, что эти двое только лишь сошлись на любви к лекарскому искусству, другие заподозрили, что второй сын Мстислава и юная графиня из Новодалья даже дружат. Станислав, который был с девочкой дольше всех, явно задумчиво или с усмешкою поглядывал на детей, но молчал.
– А он про тебя не расскажет Вадимиру? – как-то встревожено спросил её друг, когда охранника девочки не было при нас, а только лишь я и Алина обсуждали свои дела неподалёку.
– Хотел бы – уже рассказал, – передёрнула плечами девочка, потом улыбнулась внезапно своему избраннику. – Но на всякий случай я ему рассказала, что это ты меня спас, когда он меня оставил. Так что я уточнила о моей благодарности к тебе.
– Благодарность – это повод для встречи, – серьёзно кивнул подросток.
В нашу сторону покосился – но я успел отвернуться к Алине, заметив, как он начал разворачиваться – и тихо спросил, надеясь, видимо, что уж я-то не услышу:
– Но, неужели… ты говоришь со мною только из благодарности?
Наверное, он уже сейчас взволнованно и пытливо смотрит на неё?
Опять посмотрел на юного друга. Да, так и есть.
А юная женщина в ответ просто улыбнулась. Лучистою, тёплою улыбкою. И такой многозначительною! И глазки у неё хулигански заблестели, когда взволнованно омрачилось его лицо. Но, впрочем, она не хотела мучить его, разве что немного проверить – и в следующий миг подхватила за руку и увлекла за собою.
– Посмотри! Те ландыши…
А юный мужчина сразу позволил ей утащить его за собой. Потом они серьёзно обсуждали пучок ландышевых листьев, торчащих из земли, и свойства ландышей вообще. Хотя временами взгляды поднимали от него, то один, то оба – и взгляды их на несколько мгновений встречались. Я понял, да и Алина, судя по улыбке, что ландыши их волновали меньше всего. Да, впрочем, может юный чернореченец и юная новодалька и сами это понимали.
Станислав первым пересёк коридор, тускло освещённый открытыми дверями с кухни и крохотным оконцем в стене в конце. Первым дверь входную распахнул. И замер растерянно. Тут и я его догнал, выглянул из-за его плеча.
На крыльце сидела Алина. На нижней ступеньке. Плакала, похоже. Вот, немного сгорбилась, плечи опустила. Да что с ней?
– Женился бы ты на ней поскорее? – шепнул с усмешкою Станислав. Но, впрочем, взгляд у мужчины при этом был волнующе серьёзный.
А, может, и правда моя невеста тоскует, что сегодня замуж забрали не её? Но я всё переживал, что меня могут внезапно эльфы уволочь. Нэл-то меня не выдаст, он честный и верный. Но вот магия их может обнаружить мои магические следы. Или уже драконья. Тем более, Нэл мне рассказал, что эльфийский наследник погиб из-за драки с молодым драконом. Чем не повод для войны или попытки откупиться?
***
Война между остроухими и крылатыми уже была сколько-то веков назад. И она была ужасной. Весь Эльфийский лес тогда спалили дотла. Кровь за кровь, кровь за кровь… потери несли обе стороны. И в какой-то жуткий день не выдержало сердце кого-то из юных крылатых, что его родственника убили в ночной вылазке разведчики остроухих. И подросток в одиночку прилетел к лесу в облике крылатой ящерицы и стал плеваться огнём сверху вниз. Его заметили, в него стреляли, его пытались сбить или убить эльфийской магией. Но магия остроухих не была предназначена для убийств, только стрелы до него долетали, которые он не успевал испепелить огненным плевком. Но даже утыканный стрелами, с перебитыми крыльями, он держался в небе над лесом и плевался огнём, покуда из тела его израненного не вытекла последняя капля крови. После камнем упал вниз, на одного из тех, кто стрелял в него.
И когда он упал вниз и оборвалось его дыхание, а озверевшие эльфы начали пинать его ногами, с того мига горящие вокруг деревья эльфийские маги уже не могли потушить. И лес сгорел. Дотла. Кажется, сам первый Лес не захотел больше участвовать в войне и прикрывать остроухих от драконьей магии. На той войне в тот день по мстительности и жестокости остроухие сравнялись с драконами.
И тот Лес, который вырос потом – это уже не тот, в котором встретились прародители эльфийского народа, Лиса и Верен, девушка-травница, искусница и рукодельница и бродячий молодой менестрель. Чудом только уцелела голубая лилия, волшебный цветок, древнее самого народа остроухих, сокровище эльфийского народа и память о первой несчастной любви Лисы. Она ещё до Верена долго и отчаянно любила какого-то вождя. Она сотворила голубую лилию для него. И чтобы понравиться ему. Согласно одной из версий легенд о голубой лилии – тот чудесный цветок Лиса сотворила вместе с миром, с помощью самой Мирионы.
