Чарльз Гэвис
Стелла
– Одно из самых маленьких? Да, я слышала, что вы очень богаты. Должно быть, это очень мило.
– Я не знаю, – сказал он. – Видите ли, никто не может сказать, пока он не обеднеет. Я не думаю, что в этом что-то есть. Я не думаю, что кто-то стал счастливее. Всегда есть что-то, к чему можно стремиться.
Она обратила на него свои темные глаза с недоверчивой улыбкой.
– О чем вы можете мечтать? – спросила она.
Он посмотрел на нее со странной улыбкой; потом вдруг его лицо стало серьезным и задумчивым, почти печальным, как ей показалось.
– Вы не можете догадаться, и я не могу вам сказать, но поверьте мне, что когда я стою здесь, в моем сердце чувствуется болезненная пустота, и я действительно очень сильно чего-то хочу.
Голос был похож на музыку, глубокий и волнующий; она слушала и удивлялась.
– И вы должны быть так счастливы, – сказала она почти бессознательно.
– Счастлив! – повторил он, и его темные глаза остановились на ней со странным выражением, которое было наполовину насмешливым, наполовину грустным. – Вы знаете, что говорят поэты?
– Вы имеете в виду – не считай человека счастливым, пока он не умрет? – спросила Стелла.
– Да, – сказал он. – Я не думаю, что знаю, что такое счастье. Я преследовал это всю свою жизнь; иногда я был в пределах досягаемости, но оно всегда ускользало от меня, всегда ускользало от моей хватки. Иногда я решал отпустить его, больше не преследовать, но судьба распорядилась так, что человек всегда будет стремиться к недостижимому, что тот, кто однажды посмотрит на счастье глазами желания, кто протянет к нему руки, будет преследовать его до конца.
– И … но, конечно, некоторые получают свое желание.
– Некоторые, – сказал он, – обнаруживают, что приз не стоит той гонки, которую они вели, обнаруживают, что они устали от него, когда он получен, обнаруживают, что это вообще не приз, а иллюзорная пустота – все плоды мертвого моря, которые превращаются в пыль на губах.
– Не все, конечно, не все! – пробормотала она, странно тронутая его словами.
– Нет, не все, – сказал он со скрытым огоньком в глазах, которого она не видела. – Для некоторых наступает момент, когда они понимают, что счастье, настоящее, истинное счастье, лежит за пределами их понимания. И случай с богатыми людьми заслуживает большего сожаления, чем все остальные. Что бы вы сказали, если бы я сказал вам, что это мой случай?
Она посмотрела на него с нежной улыбкой, но не на губах, а в глазах.
– Я должна сказать, что мне очень жаль, – пробормотала она. – Я бы сказала, что вы заслужили … – Она осеклась, пораженная внезапным воспоминанием обо всем, что слышала о нем.
Он заполнил паузу смехом: смехом, какого она до сих пор не слышала на его губах.
– Вы были правы, что остановились, – сказал он. – Если я получу все счастье, которого заслуживаю, что ж, ни один мужчина не будет мне завидовать.
– А теперь пойдемте вниз, – мягко сказала Стелла. – Мой дядя …
Он спрыгнул вниз и поднял руку.
Глава 8
Стелла вложила в нее свою, но неохотно, и попыталась прыгнуть, но ее платье зацепилось, и она скользнула вперед.
Она бы упала, но он был начеку, чтобы спасти ее. Совершенно просто и естественно он обнял ее и опустил на землю.
Только на мгновение он заключил ее в объятия, ее задыхающееся тело было близко к нему, ее лицо почти лежало у него на плечах, но этот момент пробудил кровь в его пылающем сердце, и ее лицо побледнело.
– Вы ранены? – пробормотал он.
– Нет, нет! – сказала она, выскользнула из его объятий и встала немного в стороне от него, краска то появлялась, то исчезала с ее лица; это был первый раз, когда руки какого-либо мужчины, кроме ее отца, когда-либо обнимали ее.
– Вы совершенно уверены? – повторил он.
– Вполне, – сказала она, а затем рассмеялась. – Что бы случилось, если бы я поскользнулась?
– Вы бы растянули лодыжку, – сказал он.
– Растянула лодыжку, правда? – повторила она, открыв глаза.
– Да, и мне пришлось бы отнести вас в лодку, – медленно сказал он.
Она отвернулась от него.
– Я рада, что не поскользнулась.
– И я, – сказал он, – тоже … рад.
Она наклонилась, подняла первоцветы и побежала вниз по склону, ее щеки пылали. Чувство, похожее на стыд, и все же слишком полное странной, неопределимой радости, чтобы быть угрюмым стыдом, овладело ею.
Легко ступая, со шляпой в руке, она пробралась между деревьями и выскочила на поросшую травой дорогу у берега реки.
Он не последовал за ней так быстро, но постоял мгновение, глядя на нее, его лицо было бледным, а глаза полны странного, задумчивого беспокойства.
Затем Стелла услышала его шаги, твердые и властные, позади нее. Внезапный порыв сильно соблазнил ее прыгнуть в лодку и оттолкнуться – она могла бы вытащить пару весел – и ее рука была на краю лодки, когда она услышала звон колокольчиков и остановилась в изумлении. Подняв глаза, она увидела крошечный фаэтон, запряженный парой кремово-белых пони, идущих по дороге. Она слышала колокольчики на их упряжи.
Они бежали довольно быстро, и Стелла увидела, что фаэтон ведет кучер в темно-коричневой ливрее, но в следующий момент все ее внимание было поглощено молодой девушкой, которая сидела рядом с ним.
Она была такой белокурой, такой прелестной, такой неземной на вид, что Стелла была очарована.
В ее руке без перчатки была книга. Рука была маленькая и белая, как у ребенка, но девушка не читала. Она держала книгу так свободно, что, когда фаэтон подошел к вершине насыпи, скрывавшей Стеллу, книга выпала из слабой хватки белых пальцев.
Девушка издала восклицание, и Стелла, повинуясь одному из своих внезапных порывов, легко вскочила на берег и, подняв книгу, протянула ей.
Ее появление было таким внезапным, что леди Лилиан вздрогнула, и на мгновение бледное лицо окрасилось слабым румянцем; даже по прошествии этого мгновения она сидела безмолвно, и удивление в ее глазах сменилось откровенным, великодушным восхищением.
– О, спасибо … спасибо! – сказала она. – Как мило с вашей стороны. С моей стороны было так глупо уронить ее. Но откуда вы взялись, с неба?
И во взгляде, сопровождавшем эти слова, был восхитительный намек на лесть.
– Совсем наоборот, – сказала Стелла со своей открытой улыбкой. – Я стояла там, внизу, у лодки.
И она указала.
– О? – сказала леди Лилиан. – Я вас не видела.
– Вы смотрели в другую сторону, – сказала Стелла, отступая назад, чтобы пропустить экипаж; но леди Лилиан, казалось, не хотела ехать и не сделала никакого знака кучеру, который сидел, держа поводья, как каменное изваяние, по-видимому, глухонемой.
В течение нескольких мгновений две девушки смотрели друг на друга. Одна с бледным лицом и голубыми глазами смотрела на свежую, здоровую красоту другой печальным, задумчивым взглядом. Затем заговорила леди Лилиан.
– Какие красивые первоцветы! Вы собирали их на склонах? – спросила она с намеком на вздох.
– Да, – сказала Стелла. – Не хотите взять их себе?
– О, нет, нет, я и подумать не могла о том, чтобы ограбить вас.
Стелла улыбнулась со свойственной ей лукавостью.
– Это я была вором. Я взяла то, что мне не принадлежало. Вы возьмете?
Леди Лилиан была слишком хорошо воспитана, чтобы отказаться; кроме того, она очень сильно хотела их получить.
– Если вы отдадите их мне, вы не откажетесь сорвать еще немного, – сказала она.
Стелла положила букет на дорогие соболя, которыми была обернута хрупкая фигурка.
Леди Лилиан ласковым движением поднесла их к лицу.
– Вы любите цветы, как и я? – она сказала.
Стелла кивнула.
– Да.
Затем наступила пауза. Над ними, невидимый Лилиан, забытый Стеллой, стоял лорд Лейчестер.
Он наблюдал и ждал со странной улыбкой. Он мог прочесть вопрос в глазах своей сестры; она жаждала узнать больше о прекрасной девушке, которая, как фея, бросилась к ней.
Слегка покраснев, леди Лилиан сказала:
– Вы … вы нездешняя, не так ли? Я имею в виду, что вы здесь не живете?
– Да, – сказала Стелла, – я живу, – и она улыбнулась и указала на коттедж через луг, – там.
Леди Лилиан вздрогнула, а лорд Лейчестер воспользовался моментом и, спустившись, спокойно встал рядом со Стеллой.
– Лейчестер! – воскликнула Лилиан, вздрогнув от неожиданности.
Он улыбнулся ей в глаза своей странной, властной, неотразимой улыбкой. Это было так, как если бы он сказал:
– Разве я тебе не говорил? Сможешь ли ты противостоять ей?
Но вслух он сказал:
– Позвольте мне представить вас в надлежащей форме. Это мисс Этеридж, Лилиан. Мисс Этеридж, это моя сестра. Как сказал французский философ, "Знайте друг друга".
Леди Лилиан протянула руку.
– Я очень рада, – сказала она.
Стелла взяла тонкую белую руку и на мгновение задержала ее; затем леди Лилиан перевела взгляд с одного на другого.
Лорд Лейчестер сразу же истолковал этот взгляд.
– Мисс Этеридж доверилась мне, чтобы перебраться через водную пучину, – сказал он. – Мы пришли собирать цветы, оставив мистера Этериджа рисовать там.
И он махнул рукой через реку.
Леди Лилиан посмотрела.
– Понятно, – сказала она, – понятно. И он рисует. Разве он не гений? Как вы, должно быть, гордитесь им!
Глаза Стеллы потемнели. Это было единственное слово, которое хотело свести их вместе. Она не сказала ни слова.
– Мы с вашим дядей старые друзья, – продолжала леди Лилиан. – Когда-нибудь, когда … когда я окрепну, я приеду к нему … Когда погода станет теплее … Стелла взглянула на хрупкую фигуру, одетую в соболя, увлажнившимися глазами.
– Я собираюсь провести долгий день среди картин. Он всегда такой добрый и терпеливый и все мне объясняет. Но так как я не могу прийти к вам, вы придете и навестите меня, не так ли?
На мгновение воцарилась тишина. Лорд Лейчестер стоял, глядя на реку, словно ожидая ответа Стеллы.
Стелла подняла глаза.
– Я буду очень рада, – сказала она, и лорд Лейчестер вздохнул почти с облегчением.
– Вы согласитесь, не так ли? – сказала леди Лилиан с милой улыбкой.
– Да, я приду, – сказала Стелла почти торжественно.
– Вы найдете меня плохой компанией, – сказала дочь великого графа с кротким смирением. – "Я так мало вижу мир, что становлюсь скучной и невежественной, но я буду так рада вас видеть, – и она протянула руку.
Стелла взяла ее в свои теплые, мягкие пальцы.
– Я приду, – сказала она.
Леди Лилиан посмотрела на кучера, который, хотя и смотрел совсем в другую сторону, казалось, заметил этот взгляд, потому что тронул лошадей кнутом.
– До свидания, – сказала она, – до свидания.
Затем, когда фаэтон двинулся дальше, она крикнула своим низким музыкальным голосом, который был тихим эхом голоса ее брата:
– О, Лейчестер, Ленора приехала!
Лейчестер приподнял шляпу.
– Очень хорошо, – сказал он. – До свидания.
Стелла постояла немного, глядя ей вслед. Как ни странно, последние слова прозвучали в ее ушах с бессмысленной настойчивостью и акцентом. "Ленора приехала!" Она поймала себя на том, что мысленно повторяет их.
Опомнившись, она быстро повернулась к лорду Лейчестеру.
– Как она прекрасна! – сказала она почти шепотом.
Он посмотрел на нее с благодарностью в своих красноречивых глазах.
– Да.
– Такая красивая и такая добрая! – прошептала Стелла, и слезы навернулись у нее на глаза. – Теперь я вижу ее лицо. Я слышу ее голос. Я не удивляюсь, что вы так ее любите.
– Откуда вы знаете, что я люблю ее? – сказал он. – Братья, как правило…
Стелла остановила его жестом.
– Ни один мужчина с сердцем теплее камня не мог не любить ее.
– Итак, вы согласны с тем, что мое сердце теплее камня. По крайней мере, спасибо вам за это, – сказал он с улыбкой, которая вовсе не была бескорыстной.
Стелла посмотрела на него.
– Пойдем сейчас, – сказала она. – Видите, дядя собирает свои вещи.
– Только не без первоцветов, – сказал он. – Сердце Лилиан будет разбито, если вы уйдете без них. Дайте мне немного времени, – и он пошел вверх по склону.
Стелла стояла в задумчивости. Внезапная встреча со сказочными существами наполнила ее странными мыслями. Теперь она поняла, что звание и деньги – это не все, что нужно для земного счастья.
Она была так погружена в свои мысли, что не услышала топота лошади, идущей по замшелой дороге, хотя животное двигалось очень быстро.
Однако слух лорда Лейстера был свободнее или быстрее, потому что он уловил звук и обернулся.
Обернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть огромную гнедую лошадь, на которой сидел высокий, худой, смуглый молодой человек, почти вплотную к стройной фигуре, стоявшей к ней спиной.
С чем-то похожим на ругательство на губах он уронил цветы и одним прыжком встал между Стеллой и лошадью, и, схватив обеими руками уздечку, с огромной силой бросил животное на задние ноги.
Всадник пристально смотрел на реку и был застигнут врасплох настолько, что, когда лошадь поднялась на ноги, его выбросило из седла.
Стелла, встревоженная шумом, повернулась и свернула с тропинки. И вот они сгруппировались. Лорд Лейчестер, бледный от ярости, все еще держал поводья и держал лошадь железной хваткой, а бывший всадник лежал, съежившись, на мшистой дороге.
Он лежал неподвижно, однако лишь мгновение; в следующую минуту он был на ногах и приближался к лорду Лейчестеру. Это был Джаспер Адельстоун.
Его лицо было смертельно бледным, что делало, по контрасту, его маленькие глазки черными, как угли.
– Что вам надо? – яростно воскликнул он и полубессознательно поднял хлыст.
Это был неудачный жест, ибо этого было достаточно, чтобы разбудить дьявола в груди лорда Лейчестера.
Одним коротким неотразимым движением он схватил руку с хлыстом и хлыст. Снова повалил владельца на землю, сломал хлыст, и швырнул его сверху.
Все это было сделано за секунду. При всей своей воле Стелла не успела вмешаться, прежде чем был совершен опрометчивый поступок, но теперь она встала между ними.
– Лорд Лейчестер, – воскликнула она, бледная и пораженная ужасом, глядя в его лицо, белое и исполненное ярости; вся его красота исчезла, и на ее месте была маска ярости.
– Лорд Лейчестер!
При звуке ее голоса – умоляющего, увещевающего, упрекающего – по нему пробежала дрожь, его рука упала набок, и, все еще держа теперь уже ныряющего и разъяренного коня стальной хваткой, он смиренно встал перед ней.
Не таков был Джаспер Адельстоун. Медленным, извилистым движением он поднялся, встряхнулся и пристально посмотрел на него. Потеряв дар речи от явной одышки яростной ненависти, он стоял и смотрел на высокую, одетую в бархат фигуру.
Стелла первой нарушила молчание.
– О, Боже! – сказала она.
При звуке ее укоризненного голоса лицо лорда Лейчестера побледнело.
– Простите меня, – смиренно сказал он. – Я прошу … я прошу вашего прощения; но я думал, что вы в опасности, вы были … вы были! – Затем, при этой мысли, его пламенная страсть вспыхнула снова, и он повернулся к молчаливому, бледнолицему Джасперу. – Что, черт возьми, за езда?
Губы Джаспера Адельстоуна зашевелились, и, наконец, он заговорил.
– Вы ответите за это, лорд Лейчестер.
Это было худшее слово, которое он мог сказать.
В одно мгновение все раскаяния лорда Лейчестера улетучились.
С приглушенным ругательством на губах он двинулся к нему.
– Что! Это все, что ты хочешь сказать? Знаешь ли ты, несчастный, что ты чуть не переехал эту даму, да, чуть не переехал ее? Ответь за это! Будь ты проклят … – и он поднял руку.
Но Стелла успела вовремя, и ее руки обвились вокруг его, на которых выступали толстые и рельефные мышцы, как железные обручи.
Жестом он снова успокоился, и в его глазах, когда он посмотрел на нее, была безмолвная молитва о прощении.
– Не бойтесь, – прошептал он одними губами, – я не причиню ему вреда. Нет, нет.
Затем он указал на лошадь.
– Садитесь на коня, сэр, и убирайтесь с моих глаз. Стой! – и пламенная страсть вспыхнула снова. – Нет, клянусь Небом, ты не сделаешь этого, пока не попросишь прощения у леди.
– Нет, нет! – сказала Стелла.
– Но я говорю "Да"! – сказал лорд Лейчестер, его глаза сверкали. – Неужели всякий портной может мчаться сломя голову и сбивать с ног кого захочет? Попросите прощения, сэр, или …
Джаспер стоял, переводя взгляд с одного на другого.
– Нет, нет! – сказала Стелла. – "Все это было случайностью. Пожалуйста, умоляю, не говорите больше ни слова. Мистер Адельстоун, я прошу вас уйти, не говоря больше ни слова.
Джаспер Адельстоун на мгновение заколебался.
– Мисс Стелла, – хрипло произнес он.
Увы! это было масло в тлеющем огне.
– Мисс Стелла! – воскликнул лорд Лейчестер. – Кто дал вам право обращаться к этой леди по имени, сэр?
Джаспер закусил губу.
– Мисс Этеридж, вы можете не сомневаться, что я искренне сожалею о том, что эти неприятности были вызваны моей неосторожностью. Я ехал небрежно…
– Как идиот! – вмешался лорд Лейчестер.
– И не видел вас. Однако ничего плохого не произошло бы, если бы этот человек … если бы лорд Лейчестер Уиндворд не сбросил меня с седла. Я должен был увидеть вас вовремя, и, как я уже сказал, ничего плохого не случилось бы. Все, что произошло, это вина этого человека – лорда Лейчестера Уиндварда. Еще раз прошу прощения.
И он склонил перед ней голову. Но как только он это сделал, злобный блеск метнулся из его глаз в сторону высокой, крепкой фигуры и белого, страстного лица.
– Нет, нет, нет никакого повода! – сказала Стелла, дрожа. – Я не хочу, чтобы вы просили у меня прощения. Это был всего лишь несчастный случай. Вы не ожидали никого здесь увидеть … Я … я … О, лучше бы я сюда не приходила.
Лорд Лейчестер вздрогнул.
– Не говорите так, – пробормотал он.
Затем вслух:
– Вот ваш конь, сэр; садитесь на него и отправляйтесь домой, и благодарите звезды, что леди спаслась без перелома конечности.
Джаспер постоял мгновение, глядя на него, затем, еще раз наклонив голову, медленно взобрался на лошадь.
Лорд Лейчестер, его страсть прошла, мгновение стоял спокойно и неподвижно, затем приподнял шляпу старомодным жестом.
– Всего вам доброго, и не забывайте в будущем ездить осторожнее.
Джаспер Адельстоун посмотрел на него сверху вниз со злобной улыбкой на тонких губах.
– Хорошего дня, милорд. Я буду помнить. Я не из тех, кто забывает. Нет, я не из тех, кто забывает, – и, пришпорив коня, он ускакал.
Глава 9
– Кто такая “Ленора”, дядя?
Это был вечер того же самого дня, дня, который Стелла никогда не забудет, дня, отмеченного белым камнем в ее мысленном календаре. Никогда она не сможет смотреть на поле первоцветов, никогда не услышит музыку реки, бегущей по плотине, не вспомнив это утро, первое, которое она провела с лордом Лейчестером.
Был уже вечер, и двое – художник и девушка – сидели у открытого окна, глядя в сумерки, он погрузился в воспоминания, она снова и снова вспоминала события утра, начиная с визита мистера Джаспера Адельстоуна и заканчивая его встречей с лордом Лейчестером.
Это было странно, это было почти феноменально, ибо Стелла была сама откровенность и искренность, но она ничего не сказала о встрече своему дяде; раз или два она открыла рот – один раз за обедом, и еще раз, когда она сидела рядом с ним, облокотившись на его кресло, пока он курил трубку, – она открыла рот, чтобы рассказать ему о внезапной вспышке ярости со стороны лорда Лейчестера, той страстной ярости, которая доказала, что все, что художник сказал о его вспыльчивом характере, было правдой, но она обнаружила некоторые трудности в рассказе, которые заставляли ее молчать.
Она рассказала ему о своей прогулке в лесу, рассказала о своей встрече с леди Лилиан, но об этой страстной встрече между двумя мужчинами она ничего не сказала.
Когда Джаспер поехал дальше, бледный от сдерживаемой ярости, лорд Лейчестер стоял и молча смотрел на нее. Теперь, когда она сидела, глядя в полумрак, она все еще видела его мысленным взором, его прекрасные глаза, красноречивые от раскаяния и смирения, его четко очерченные губы дрожали от чувства его слабости.
– Вы простите меня? – наконец он сказал, и это было все. Не говоря больше ни слова, он предложил помочь ей сесть в лодку и перевез ее к дяде. Не говоря ни слова, но с тем же покаянным, умоляющим взглядом в глазах, он приподнял шляпу и оставил ее, ушел домой в Зал, к своей сестре леди Лилиан и Леноре.
С тех пор как она услышала это имя, мягко слетевшее с губ леди Лилиан, оно звенело у нее в ушах. В этом было какое-то тонкое очарование, которое наполовину очаровывало, наполовину раздражало ее.
И теперь, подперев голову рукой и устремив темные глаза на звезды, весело мерцавшие в небе, она задала вопрос:
– Кто такая Ленор, дядя?
Он пошевелился в кресле и рассеянно посмотрел на нее.
– Ленор, Ленор? Я не знаю, Стелла, и все же это имя кажется мне знакомым. Где ты его слышала? Едва ли справедливо задавать мне подобный вопрос; ты могла бы спросить меня, кто такая Джулия, Луиза, Анна Мария…
Стелла тихо рассмеялась.
– Я слышал это сегодня утром, дядя. Леди Лилиан сказала своему брату, когда уходила от нас, что "приехала Ленора".
– Ах, да, – сказал он. – Теперь я знаю. Значит, она приехала, не так ли? Кто такая Ленора? – и он улыбнулся. – Вряд ли в Англии найдется другая женщина, которой понадобилось бы задавать этот вопрос, Стелла.
– Правда? – спросила она, с удивлением глядя на него. – Почему? Неужели она так знаменита?
– Совершенно верно, да; это как раз то самое слово. Она знаменита.
– Чем, дядя? Она великая актриса, художница, музыкант, кто она?
– Она – то, что в наши дни мир считает намного выше любого из классов, которые ты назвала, Стелла, – она великая красавица.
– О, это все! – коротко сказала Стелла.
– Все! – повторил он, забавляясь.
– Да, – и она кивнула. – Это кажется так просто.
– Так просто! – и он засмеялся.
– Да, – продолжала она, – это очень просто, если тебе посчастливилось родиться таким. В этом нет никакой заслуги. И это все, чем она является?
На мгновение он был поражен ее невозмутимостью.
– Ну, возможно, я был едва ли справедлив. Как ты говоришь, очень легко быть великой красавицей, если вы ею являетесь, но это довольно сложно, если вы ею не являетесь; но Ленор нечто большее, чем это, она чародейка.
– Так-то лучше, – заметила Стелла. – Мне это нравится. И как она очаровывает? Она держит ручных змей и играет им музыку, или гипнотизирует людей, или что?
Художник снова рассмеялся с большим удовольствием над ее наивностью.
– Ты настоящий циник, Стелла. Где ты научилась этому трюку; у своего отца, или это естественный дар? Нет, она не держит ручных змей, и я не знаю, овладела ли она искусством гипноза, но при всем этом она умеет очаровывать. Во-первых, она, действительно и по-настоящему, очень красива…
– Скажи мне, какая она? – мягко перебила Стелла.
Старик на мгновение остановился, чтобы раскурить трубку.
– Она очень красивая, – сказал он.
– Я знаю, – сказала Стелла мечтательно и с легкой улыбкой, – с желтыми волосами и голубыми глазами, розово – белым цветом лица, голубыми венами и крошечным ртом.
– Все не так, – сказал он со смехом. – Ты, как женщина, изобразила фарфоровую куклу. Ленор так непохожа на фарфоровую куклу, как только можно себе представить. У нее золотые волосы, это правда, но золотые волосы, а не желтые; есть разница. Ее глаза не голубые, они фиолетовые.
– Фиолетовые!
– Фиолетовые! – серьезно повторил он. – Я видел их такими же фиолетовыми, как цветы, которые растут вон там на берегу. Рот у нее не маленький; еще не было женщины, стоящей фиги, у которой был бы маленький рот. Он довольно большой, по сравнению с остальным, вот тогда это – рот.
– Выразительный? – тихо сказала Стелла.
– Красноречивый,– поправил он. – Такой рот, который может многое сказать изгибом губ. Ты думаешь, я преувеличиваю? Подожди, пока не увидишь ее.
– Я не думаю, – медленно проговорила Стелла, – что мне особенно хочется ее видеть, дядя. Это напоминает мне о том, что говорят о Неаполе – увидеть Неаполь и умереть! Увидеть Ленор и умереть!
Он рассмеялся.
– Ну, это не совсем ложь; многие видели ее, многие мужчины, и были готовы умереть за любовь к ней.
Стелла тихо рассмеялась.
– Она, должно быть, очень красива, раз ты так говоришь, дядя. Она тоже очаровательна?
– Да, она очаровательна, – сказал он тихо, – с очарованием, которое нужно признать сразу и безоговорочно.
– Но что она делает? – спросила Стелла с оттенком женского нетерпения.
– Чего она не делает? – ответил он. – Едва ли найдется какое-нибудь достижение под солнцем или луной, которым бы она не владела. Одним словом, Стелла, Ленор – результат высшей цивилизации; она тип нашего последнего требования, которое требует большего, чем просто красота, и не будет удовлетворено простым умом; она ездит красиво и бесстрашно; она играет и поет лучше, чем половина женщин, которых можно услышать на концертах; мне говорят, что ни одна женщина в Лондоне не может танцевать с большей грацией, и я видел, как она поймала лосося весом в двадцать фунтов со всем мастерством шотландской джилли.
Стелла на мгновение замолчала.
– Вы описали образец совершенства, дядя. Как, должно быть, ее ненавидят все ее подруги.
Он рассмеялся.
– Я думаю, что ты ошибаешься. Я никогда не знал женщины, более популярной среди своего пола.
– Как, должно быть, гордится ею муж, – пробормотала Стелла.
– Ее муж! Какой муж? Она не замужем.
Стелла рассмеялась.
– Не замужем! Такое совершенство не замужем! Возможно ли, чтобы человечество могло позволить такому образцу оставаться одиноким? Дядя, они, должно быть, боятся ее!
– Что ж, возможно, так оно и есть – некоторые из них, – согласился он, улыбаясь. – Нет, – продолжал он задумчиво, – она не замужем. Ленор, возможно, была бы уже давно замужем, у нее было много шансов, и некоторые из них замечательные. Она могла бы стать герцогиней к этому времени, если бы захотела.
– А почему она этого не сделала? – спросила Стелла. – Такая женщина должна быть не кем иным, как герцогиней. Это герцогиня, которую вы описали, дядя.
– Я не знаю, – просто сказал он. – Я не думаю, что кто-то знает; возможно, она сама не знает.
Стелла на мгновение замолчала; ее воображение напряженно работало.
– Она богата, бедна … дядя?
– Я не знаю. Думаю богата, – ответил он.
– А как ее другое имя, или у нее только одно имя, как у принцессы или церковного сановника?
– Ее зовут Бошамп – леди Ленор Бошамп.
– Леди! – удивленно повторила Стелла. – Значит, у нее есть титул; это все, что было нужно.
– Да, она дочь пэра.
– Какой счастливой женщиной она, должно быть, должна быть, впрочем, женщина она или девушка. Я представляла ее тридцатилетней женщиной.
Он рассмеялся.
– Леди Ленор … – он на мгновение задумался, – всего двадцать три.
– Это женщина, – решительно сказала Стелла. – И это чудесное создание находится в Зале, в пределах видимости от нас. Скажи мне, дядя, они держат ее в стеклянном ящике и позволяют видеть ее только как диковинку? Они должны это сделать, ты же знаешь.
Он засмеялся и погладил ее по волосам.
– Что там говорит Вольтер, Стелла, – заметил он. – Если ты хочешь, чтобы женщина возненавидела другую, похвали ее первой.
Лицо Стеллы вспыхнуло, и она рассмеялась с легким оттенком презрения.
– Ненавижу! Я не ненавижу ее, дядя, я восхищаюсь ею; я хотел бы увидеть ее, прикоснуться к ней, почувствовать на себе то удивительное очарование, о котором ты говоришь. Мне бы хотелось посмотреть, как она это переносит; знаешь, должно быть, странно быть выше всех себе подобных.
– Если она и чувствует себя странно, – задумчиво сказал он, – то не показывает этого. Я никогда не видел более совершенной грации и непринужденности, чем у нее. Я не думаю, что что-либо в мире могло бы ее расстроить. Я думаю, что если бы она была на борту корабля, который шел ко дну дюйм за дюймом, и знала, что находится, скажем, в пяти минутах от смерти, она бы не вздрогнула и ни на мгновение не опустила улыбку, которая обычно остается на ее губах. В этом ее очарование, Стелла, совершенная непринужденность и совершенная грация, которые проистекают из сознания ее силы.
На мгновение воцарилась тишина. Художник говорил в своей обычной мечтательной манере, больше похожей на общение с собственными мыслями, чем на прямое обращение к слушателю, и Стелла, слушая, позволяла каждому слову проникать в ее сознание.
Его описание произвело на нее сильное впечатление, большее, чем она хотела признать. Уже тогда, как ей казалось, она чувствовала себя очарованной этим прекрасным созданием, которое казалось таким же совершенным и безупречным, как одна из языческих богинь, скажем, Диана.
– Где она живет? – спросила она мечтательно.
С минуту он молча курил.
– Живет? Я едва знаю, она повсюду. В Лондоне в сезон, посещает загородные дома в другое время. В Англии нет дома, где ее не приняли бы с радушием, подобающим принцам. Довольно странно, что она сейчас здесь; сезон начался, большинство посетителей покинули Зал, некоторые из них должны быть на своих местах в парламенте. Довольно странно, что она приехала в такое время.
Стелла покраснела, и ею овладело чувство смутного раздражения. Почему, она едва ли знала.
– Я думаю, что все были бы рады приехать в Уиндворд-холл в любое время, -даже леди Ленор Бошамп, – сказала она тихим голосом.
Он кивнул.
– Уиндворд-холл – прекрасное место, – медленно проговорил он, – но леди Ленор привыкла … ну, к дворцам. В Лондоне нет ни одного бального зала, где ее отсутствие не было бы замечено. Это странно. Возможно, – и он улыбнулся, – у леди Уиндворд есть какой-то мотив.
– Какой-то мотив? – повторила Стелла, поворачивая к нему глаза. – Какой у нее может быть мотив?
– Вот Лейчестер, – сказал он задумчиво.
– Лейчестер?
Слово сорвалось с ее губ прежде, чем она осознала это, и яркий багровый цвет окрасил ее лицо.
– Я имею в виду лорда Лейчестера.
– Да, – ответил он. – Ничто так не обрадовало бы его мать, как то, что он женится, а он не мог бы жениться на более подходящей женщине, чем Ленора. Да, конечно, так оно и должно быть. Что ж, он не мог бы сделать лучше, а что касается ее, хотя она отказалась от больших шансов, в том, чтобы быть графиней Уиндворд, тоже есть очарование. Я задаюсь вопросом, попадет ли он в ловушку, если ловушка предназначена для этого.
Стелла сидела молча, запрокинув голову и устремив глаза на звезды. Он увидел, что она очень бледна, и в ее глазах было странное, пристальное выражение. Была также тупая боль в ее сердце, которая едва ли была достаточно отчетливой для боли, но которая раздражала и стыдила ее. Какое это могло иметь значение для нее, для нее, Стеллы Этеридж, племянницы бедного художника, на ком женится лорд Лейчестер, будущий граф Уиндворд? Никакого, меньше, чем никакого. Но все равно тупая боль пульсировала в ее сердце, и его лицо парило между ней и звездами, его голос звенел в ее ушах.
Как удачливы, как благословенны были некоторые женщины! Вот, например, эта девушка двадцати трех лет, красивая, славно красивая, благородная и царящая, как королева в большом мире, и все же боги не были удовлетворены, но они должны были отдать ей Лейчестера Уиндварда! Ибо, конечно, было невозможным, чтобы он устоял перед ней, если бы она решила проявить свое обаяние. Разве ее дядя только что не сказал, что она может очаровать? Разве она явно не очаровала его, мечтателя, художника, человека, который видел и который так хорошо знал мир?