Анна Соболева
Легенды Раэнора
– Вы кто такие?
Подняв всхлипывающую жену с колен и что-то ей прошептав, мужчина, наконец-то опустив глаза, ответил:
– Мое имя Тасмари. Я бэлистанский купец, а эта женщина – моя жена Айвэ. Она целый год меня упрашивала: возьми да возьми в Вальбард. Я уж и так, и эдак упирался, а этим летом подумал: а, возьму, пусть уймется. Что там дворец арандамарских правителей показать! Ради любимой женщины и не на такое пойдешь!
Ах, купец! Слова твои попали в цель. Хаггар задумался. Уж кто-кто, а он-то был согласен с бэлистанцем. Тут подал голос Главный судья:
– А как они объяснят слова трактирщицы?
Тасмари невесело усмехнулся:
– Да что тут объяснять! Я ведь у Лескаса каждый год останавливаюсь, когда привожу караван в столицу. Он хороший человек, честный. Только вот беда – жена ему попалась дурная и сварливая. К тому же еще в прошлый мой приезд мы с трактирщиком заметили, что она глаз с меня не сводит. Ну, посмеялись меж собой. А в этот раз уж не до смеху! Она, как узнала, что я женился, будто взбесилась. Ей бы дать волю, так она бы мою девочку со свету сжила. Ишь что выдумала! Да разве может Айвэ хоть кого-нибудь обидеть? А уж зло какое замыслить – и подавно!
Судьи зашептались. Странное было дело. Если все так, как говорит купец, то не казнить же его из-за любопытства супруги?! А если нет? Хаггар же унесся мыслями далеко от гордого купца, от его крошки-жены, от ревнивой трактирщицы… Бэлистан! При этом слове в его памяти возник праздник Аэрэлин, бои, забавы, песни и влюбленные очи княгини Элен. А ведь эти люди могли видеть ее, могли знать о ней хоть что-то. Вновь сурово взглянув на застывших в молчании пленников, Хаггар решительно произнес:
– Купец, вся твоя вина в том, что ты, видимо, слишком любишь эту глупую женщину и потворствуешь самым сумасшедшим ее капризам. Мне жаль, но я не могу не наказать тебя, иначе где же справедливость? Сегодня же ты и твоя жена покинете Вальбард и переправитесь через Реку, а там уж делайте, что хотите. Можете ждать своих, а можете отправляться к себе в Бэлистан вдвоем. Людей твоих тоже ждет наказание. Им придется покинуть “Мотылек” и убраться за городскую стену.
– А как же торговля? – Тасмари был озадачен.
– Пусть себе торгуют. Только въездную пошлину им придется по твоей милости платить каждый день. Я сам за этим прослежу. Сейчас стражники проводят вас до трактира. Я приеду вечером. И не вздумай повторять своей ошибки, купец. Воины Арандамара не продаются.
Бэлистанец с благодарностью поклонился. Да и судьи, похоже, были рады такому повороту событий.
Вечером, когда уже начало смеркаться, Хаггар, наконец, покончил с делами и, взяв лошадь, направился к “Мотыльку”. Выехав из дворца, он рассеянно оглядывал опустевшие улицы города. В тишине громко цокали по стертым плитам мостовой подковы его лошади. Хаггар уже миновал шестой ярус, когда вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. За ним следили. Делая вид, что поправляет подпругу, он нагнулся и взглянул назад. Никого. Дома скупо освещались уличными фонарями. Ни огонька в закрытых окнах. Арандамарец сердито проворчал:
– Точно, тронусь скоро.
Он подбодрил коня и вскоре оказался перед “Мотыльком”. Четверо стражников, приставленных к бэлистанцам, ждали его в трактире, коротая время за кружкой пива. Увидев Капитана, один из них встал и отправился на второй этаж поторопить изгнанников. Вскоре все трое спустились вниз. Ни Тасмари, ни Айвэ, видимо, вовсе не были расстроены. Только трое сидевших за столиком у камина телохранителей бэлистанки хмуро наблюдали за сборами. Когда же их госпожа подошла к ним, чтобы проститься, они вскочили со своих мест и почтительно ей поклонились. А бедный трактирщик, узнав о вероломстве жены, не мог взглянуть купцу в глаза и, наскоро обнявшись и пробормотав слова прощания, стараясь особо не попадаться на глаза Хаггару, ушел к себе. Бэлистанцы шумно провожали своего начальника. Он дал им последние указания, помог сесть в седло Айвэ, сам легко вскочил на коня и, не оглядываясь, поехал вниз, к Главным воротам.
Когда в Судебной палате Хаггар впервые увидел эту женщину, а потом узнал ее имя – Айвэ, он стал искать сходство там, где его быть не могло. Потом, когда она, рыдая, принялась защищать мужа, арандамарец в душе посмеялся над своими подозрениями. В гостинице, пока купец прощался со своими, он опять внимательно разглядывал бэлистанку. А когда она взлетела в седло, почти не касаясь сильных рук мужа, когда ее ножка мелькнула в воздухе, когда маленькая ладонь уверенно сжала повод, он почти испугался – так невероятно похожи были движения этой юной купеческой жены на движения той, далекой, любимой…
– С ума сошел! – ругал он себя. – Спятил! Ищешь там, где быть не может! Чтобы она – и здесь?! Вот уж было бы чудо!
Едва дождавшись, когда ворота останутся позади, Хаггар послал стражников вперед проверить дорогу, а сам поехал рядом с Тасмари. Уже стемнело. При свете притороченного к седлу фонаря арандамарец едва различал лицо купца.
– А скажи-ка мне, – обратился он к нему, – верно ли говорят, что на востоке есть такая страна – Раэнор?
Бэлистанец хмыкнул:
– Есть, куда же ей деться!
– И ты там бывал?
– Приходилось.
– А в последний раз когда был?
– Вот перед тем, как сюда приехать, и был. Месяца два тому.
– Ага. И что же это за страна такая?
– Торговать там хорошо. Пошлины маленькие.
– И все? – В голосе Хаггара послышалось явное разочарование.
– Ну да.
Арандамарец вздохнул и отвернулся от купца, потеряв всякий интерес к разговору.
– Это прекрасная страна, – раздался вдруг мягкий голос. Хаггар от неожиданности чуть не подпрыгнул в седле. Опять наваждение! А жена купца, подъехав к нему поближе, продолжала:
– И люди там добрые и приветливые. Я и в столице была. Княжеский дворец видела. И никто нас за это из Раэнора не выгнал. – В голосе женщины послышалась явная насмешка.
– Мы вынуждены быть бдительными из-за этих проклятых войн. К тому же правитель нездоров. В такое время посторонним нечего делать за стенами дворца. Вот настанет мир, тогда и мы откроем наши ворота, – возразил ей Хаггар.
– Хорошо бы. А что тебе до Раэнора?
И Хаггар решился. Он развязно улыбнулся и протянул:
– Да люди болтают, что уж больно чудная страна. То ли царица у них там правит, то ли королева, шут их разберет, якобы уж такая красавица!
Айвэ рассмеялась. (Ах, этот смех!) А лицо – под вуалью.
– Вот ты о чем! Да, верно говорят. Надо же, куда только слухи не доходят! Только вот беда, королева при всей своей красоте уж больно горда и спесива.
При этих словах жены купец, что ехал молча и слушал их разговор, разразился смехом:
– Ну, Айвэ! Вот бы она тебя услыхала!
– Так, может, ты ее видела? – допытывался Хаггар.
– А как же. Вот как тебя. Она на праздник какой-то ехала, разнаряженная и золотом увешанная с головы до ног.
Айвэ, разводя ручками, принялась расписывать королеву. Хаггар же, не слыша слов, следил за ее движениями, а потом властно взглянул в глаза. Ах, эта вуаль, демоново наваждение. Протянуть бы руку и сорвать, да как? Скажут еще, что обесчестил купцову жену! И ведь знал он наверняка, что глупо даже мечтать, что уж слишком это невероятно, а с сердцем ничего поделать не мог. Долгие месяцы разлуки, бессонные ночи, тоска, думы одна другой мрачнее – все это навалилось на него в один миг и терзало, пока он смотрел в темные, лукавые глаза бэлистанки.
Но тут послышался приближающийся стук копыт. Стражники возвращались. Наваждение отпустило его.
– Капитан, дорога безопасна, – подъехав к Хаггару, доложил один из солдат. – Пусть себе едут до Окружной стены. Там на берегу гостиницы есть, переночуют. Нам пора в город возвращаться. Стражу у стены мы предупредили, так что там уже ждут гостей.
Да, все верно. Он поговорил с людьми, которые еще совсем недавно видели княгиню Чего же ему еще?!
– Ну, что ж, – обернулся он к купцу. – Прощай, Тасмари. Вряд ли еще когда-нибудь увидимся. Счастливо добраться до дома. Береги жену.
– И тебе счастливо, Капитан. А вот что до того, увидимся ли… Мир не так велик, жизнь длинна, как знать. Прощай, спасибо тебе.
– И ты, красавица, прощай. Да впредь будь благоразумней. Мужа люби, как он тебя любит.
Айвэ хихикнула, дерзко взглянув на него, и выпалила:
– А ты, Капитан, будь посмелей, тогда, может, и счастлив будешь. Слыхала я, что красотка раэнорская одна-одинешенька живет. Да и ты вот тоже один. Чем не пара! Взял да и женился бы!
Хаггар, не зная, что ответить на такое нахальство, только рукой махнул и поворотил коня догонять своих. Бэлистанцы тоже поехали было дальше, когда Айвэ услышала:
– А вот и женюсь.
И повернувшись, со смехом крикнула:
– Да услышат тебя небеса!
Вуаль, потревоженная легким ночным ветерком, всколыхнулась, открывая безупречной красоты лицо. Но женщина тут же отвернулась и послала коня вскачь, а следом за ней поскакал по ведущей к пристани дороге Тасмари. Вскоре их фигуры растворились во тьме, и Хаггар так и не смог ответить себе, пригрезилось ему или и впрямь видел он свою возлюбленную, княгиню Элен.
На следующий вечер караван незадачливых бэлистанцев выехал из Главных ворот. Они устроились под самой городской стеной, поставив в ряд свои разноцветные шелковые палатки. Каждое утро проходили они теперь в город, неся товары на своих плечах, под хохот и шутки зевак. Однако насмешки нисколько не задевали иноземцев. Похоже, что они вовсе не были огорчены. Без тени сожаления отсчитывая стражникам монеты, бэлистанцы веселой толпой шли по утрам на рынок, а возвращаясь вечером, разводили костры и готовили еду. Пряные запахи, смех, песни были слышны в близлежащих хуторках, и частенько радушные караванщики принимали у себя гостей – любопытную молодежь, жаждавшую рассказов о дальних землях. Да и стражники были не прочь посидеть у костра и поболтать о том о сем. Однако, несмотря на свое расположение к опальным купцам, каждое утро при входе они внимательно всматривались в лица бэлистанцев, опасаясь, что хитрый Тасмари может вернуться к своим, нарушив решение суда. Но Тасмари не появлялся. Еще один чужеземец занимал внимание стражи – богато одетый юноша. Он не был купцом, не прикасался к тюкам с товарами, не кашеварил у общего котла. Но каждое утро он шествовал во главе бэлистанцев в сопровождении трех покорных рабов, которые по очереди носили за ним сундучок. Стражники, конечно же, проверили его содержимое и нашли блестящие иглы, щипчики, пилки, мешочки с травами, пузырьки и порошки. Они заподозрили было неладное, но караванщики вступились за земляка и объяснили, что юнец – весьма искусный лекарь. Арандамарцы решили проверить, так ли это, и вечером привели в лагерь купцов человека с чудовищно раздутой щекой.
– Ну, лекарь, покажи, на что способен, – подступили они к бэлистанцу. Тот невозмутимо поклонился, взял за руку упирающегося пациента и повел в свою палатку. Рабы преградили дорогу сунувшимся было вслед стражникам. Те уселись ждать у костра, переглядываясь и неуверенно улыбаясь. Когда же из палатки донесся сдавленный вопль, перешедший в хрип, арандамарцы поспешили на помощь страдальцу.
Ворвавшись в палатку, они застыли, оторопело глядя на счастливо улыбающегося приятеля.
– Во, глядите! – восторженно завопил он, показывая им огромный, черный от гнили зуб.
Все облегченно вздохнули.
– Дурак! Чего орал – то? – спросил один из стражников.
– Дак страшно! Щипцы-то у него во какие! – недавний больной широко развел руки. Юноша сдержанно улыбнулся. С этого дня, встречая врачевателя, стражники почтительно ему кланялись.
Лекарские палаты были битком набиты пациентами. Будто весь Вальбард во главе со своим правителем решил поправить свое здоровье. Но у обычных людей и болезни были обычные. Врачи справлялись с ними без особого труда, а вот правитель… Страшно было видеть, как сильный, властный человек под действием неведомого недуга превращался в безвольного, безразличного ко всему старца. Приступы тоски случались с ним и раньше. Причиной тому все считали странную смерть его жены Фальмариль. Но никогда еще болезнь не была столь сильна. К тому же никто из придворных лекарей не знал, как лечатся подобные недуги. Изгнать боль из груди и желудка, вылечить зубы, помочь оправиться от ран – это пожалуйста. Но как лечить от тоски? К тому же правитель, считавший всех вместе взятых лекарей шарлатанами, и видеть никого из них не хотел. Так и лежал он один в королевском покое. Лишь сыновья осмеливались время от времени нарушать его уединение.
Старший лекарь Корн только что вернулся в лекарские палаты. Несколько часов он принимал роды у жены начальника дворцовой стражи и теперь сидел, вытянув ноги и прислонившись к стене затекшими лопатками. Он совсем расслабился и даже задремал. Но лекарь недолго наслаждался покоем. В коридоре появился запыхавшийся служка и еще издалека закричал:
– Господин Корн, я все узнал!
Лекарь, стряхивая усталость, встрепенулся:
– Ну и как?
– Все верно, слухи-то не обманули! Он и впрямь чародей!
– Неужто?
– Его палатка на рыночной площади. Сегодня там просто не протолкнуться! И так – каждый день. Я сам его не видел, а вот с людьми, которые у него побывали, говорил.
Служка на миг остановился, чтобы перевести дыхание, и снова затараторил:
– Там девчонку приводили, у нее короста все тело съела. После лечения короста отваливаться стала! Глядишь, скоро и вовсе сойдет.
Корн лишь усмехнулся. Служка разгорячился еще больше:
– Истинная правда! Язвы и раны залечивает, боль унимает и даже, поговаривают, помешательство исцелить может.
Тут уж Корн не выдержал. Он поднялся и раздраженно бросил:
– Прекрати. Мне, Старшему лекарю, базарные сплетни выслушивать не годится.
– Да ведь я сам видел! Вспомни, господин мой, бешеного Гура! Ты его еще от лихорадки лечил. Помнишь, что он вытворял? Ведь в последнее время до того дошло, что и выпускать его из подвала не решались!
– Ну и что? – пробурчал Корн.
– А то! Сидит около материной лавки, семечки щелкает, тихонечко бубнит что-то и улыбается. Мозги ему, конечно, в голову не вложишь. Но от бешенства и угрюмости его излечили.
Корн удивленно воззрился на служку. Язвы и раны и здесь, в лечебнице Вальбарда, исцеляли. Но вот с душевными болезнями справляться? И Корн решился.
– Сейчас я напишу записку, а ты отнесешь ее этому всемогущему лекарю.
Он быстро прошел в свою комнату, оставив служку ждать у дверей, а через пару минут вернулся с аккуратно сложенным листком бумаги.
– Вот, держи. А на словах передай, что ответить нужно тотчас же. И принесешь мне его ответ немедля, как только получишь его. Понятно?
– Да, уважаемый Корн. – Служка бережно спрятал письмо в поясную сумку и поспешил исполнять поручение.
Поздно вечером служка вернулся и доложил:
– Все сделал, как было велено. Иноземец записку прочел.
– И где ответ?
– Не стал он писать ничего. На словах просил передать, что польщен и обрадован твоим вниманием и придет сразу же, как только позволят это нужды его больных. Вот.
Служка с облегчением вздохнул. Кажется, ничего не забыл.
– Что ж, неплохо. – Корн был удовлетворен ответом. Если незнакомец не бросил страдальцев, которых взялся врачевать, и не помчался к Старшему лекарю столицы, соблазнясь высокой честью и немалой наградой, значит, он чего-то да стоил. И лекарь принялся ждать.
Прошло несколько дней. Корн забыл о незнакомце. Весь в заботах, он и себя-то не помнил, забывая о еде и сне. Но сейчас лекарь сидел в своей каморке и жадно хлебал горячий суп под монотонное причитание супруги.
– Совсем рехнулся с работой! Если бы я не пришла, ты бы, старый дурень, опять не евши весь день пробегал! Погляди на себя!
– Ладно тебе, Ирма! Не ворчи! Дел много.
– Много? А когда их у тебя мало было? Всю жизнь я промаялась одна, это при живом-то муже! Дети без отца выросли. Хорошо, брат мой мальчика нашего в люди вывел, пристроил по судебному делу. Отцу-то заботы нет.
– Ого! Загнал парня бумажки ворошить. Лучше бы он при мне ума набирался! – возмутился Корн.
– Молчи и ешь! Давай-ка сюда миску, курицу положу. И ты еще хотел, чтобы я родное дитя на такие муки толкнула? Ты вот скажи мне: не забыл, что у дочери твоей скоро свадьба?
– Ой, забыл! – спохватился лекарь.
– Вот! Какой ты отец?
– Плохой, Ирма. Зато ты мать великолепная. Не сердись, старушка. Ты же знаешь……
– Знаю, знаю. Ешь лучше. А то опять кого-нибудь принесет.
Она как в воду глядела. Через несколько минут в дверь постучали, и в комнату влетел его помощник.
– Корн, скорее! – взволнованно затормошил он лекаря. – У нас посетитель!
– Эка невидаль! – возмущенно фыркнула Ирма. – Зачем человека беспокоишь?
Не обращая на нее внимания, помощник настаивал:
– Он говорит, что ты за ним посылал!
Тут Корна осенило. Чудо-исцелитель!
– Пойдем, – скомандовал он помощнику.
– А обед? – спохватилась Ирма.
– Потом. Меня не жди, приду поздно.
Выскочив из комнаты, он быстро зашагал вслед за провожатым. Интересно, каков из себя чужеземец? Наверное, холеный старик, степенный и неторопливый. Не то, что он, Корн, отощавший, судорожно зевающий от вечного недосыпания. И за что только Ирма все еще любит его?
В приемной, как всегда, было людно, но Корн сразу же увидел незнакомца, о котором говорил помощник. Вместо благообразного старца в зале стоял окруженный любопытной толпой невысокий худощавый юноша. Ошеломленный лекарь растерялся. Зачем пожаловал сюда этот красавец? Совсем еще мальчик, видимо. Корн невольно залюбовался гостем, тонкими чертами его лица, нежным румянцем щек, длинными ресницами… “Наверное, внук лекаря, – подумал он. – Да, не бедствует его семейство”. И правда, наряд юноши был роскошен. Драгоценные камни сияли на его чалме. Лекарь, пробившись сквозь глазевшую на пришельца толпу, подошел к молодому человеку, спокойно разглядывавшему больных, и учтиво спросил:
– Что привело столь блестящего юношу в нашу юдоль скорби?
Тот, приветливо улыбнувшись и поклонившись, ответил:
– Я бы хотел поговорить со Старшим лекарем. Это возможно?
Корн кивнул, знаком пригласив следовать за собой. Юноша повиновался. Очутившись в своей комнате, лекарь повернулся к спутнику, чтобы спросить, отчего его искусный родич не пришел сам, но так и замер, открыв рот. На груди пришельца на толстой золотой цепи висел, поблескивая, массивный золотой диск с темно-зеленым нефритом в центре.
– О небеса! – только и сумел прошептать Корн. Юноша, сочувственно взглянув на него, улыбнулся.
– Но я ждал почтенного, опытного мужа, а не мальчика! – простонал лекарь.
В ответ пришелец звонко рассмеялся:
– Многие совершали эту ошибку, уважаемый, не смущайся! Но ты ведь знаешь – подобные вещи на базаре не купишь.
– Ты прав, юноша, но… Я не верю в удачу! Неужели раэнорский лекарь? Откуда ты здесь, как твое имя?
– Меня звать Хадинг. Но родом я не из Раэнора. Я бэлистанец, в Раэноре учился врачеванию и, видишь, преуспел. Ты не совсем доверяешь моим словам. Я привык. Ты, почтеннейший, прямо сейчас можешь проверить их истинность. Пойдем к больным?
– Ай да мальчишка! – воскликнул Корн, оправившись от потрясения. – Ну, что ж, пойдем.
С этого дня Хадинг поселился в лекарских палатах. Первое время Корн и другие лекари с недоверием относились к тому, как он врачует. Но увидев, как внимательно он выслушивает даже самых отъявленных зануд, как бережно обследует тяжелобольных, строго и властно успокаивает подозрительных, как мягок он со страдающими женщинами и ласков с детьми, арандамарцы успокоились и приняли его в свою семью.
Хадинг и впрямь с головой погрузился в повседневную жизнь больницы. Каждое утро он обходил своих пациентов, перевязывал раны, готовил снадобья, даже на кухню заходил, не гнушаясь проверять, не слишком ли много соли и жира добавляется к еде для больных. Он подарил поварам множество рецептов, среди которых и поныне известный бальзам из аниса и мяты и морсы из лесных листьев и ягод. В палаты с умирающими, куда лекари заглядывали нечасто, он входил с неизменной ласковой улыбкой, шутил с сиделками, подбадривал, рассказывал новости, укорял малодушных. После его ухода несчастным казалось, что в их беспросветную, заполненную лишь тоскливым ожиданием смерти жизнь вернулась надежда. Бэлистанец лишь несколько раз уходил из больницы в город. И каждый раз, когда он выходил из ворот, три мрачных человека встречали его с глубокими поклонами.
Однажды поздним вечером, когда Хадинг уже собирался к себе в покои, к нему подошел Корн.
– Прости, друг, что пристаю с разговором. Ты, вижу, с ног валишься.
– О, почтеннейший, не изволь беспокоиться. Я вовсе не устал, – слабо улыбнувшись, ответил юноша. Лицо его было очень бледным, но глаза смотрели ясно и спокойно. – О чем ты хотел поговорить?
– Давай я провожу тебя, а по дороге расскажу, в чем дело.
Они медленно шли по темным, затихшим коридорам больницы. Корн почти шепотом заговорил:
– У меня есть друг. Хороший, сильный человек. Но недавно он захворал. Недуг его не телесный, а душевный. Ему, видишь ли, расхотелось жить. Лежит, не встает, не ест, не разговаривает. Приступы такие случались с ним и раньше, но они проходили быстро, так же внезапно, как и начинались. Однако на этот раз все гораздо хуже. Я даже опасаюсь за его жизнь!
Хадинг, опустив голову и спрятав руки в широкие рукава рубахи, внимательно слушал. Когда лекарь замолчал, он поднял голову и спросил:
– Уважаемый, почему ты уверен, что состояние твоего друга не является следствием телесных страданий?
Корн пожал плечами.
– Мы его осматривали. Ты же видел, с насморком и бородавками мы справляемся. Телом мой друг здоров. Причина в другом!
– Не горячись, почтенный Корн. Если я, ничтожный, правильно тебя понял, ты хочешь, чтобы я осмотрел больного и назначил лечение.
– Не совсем. От недуга у него помутился разум. И он наотрез отказывается от врачей. Не мог бы ты определить, в чем дело, по описанным мной признакам?
Хадинг протестующе поднял руку, но Корн не дал ему заговорить:
– Это не принято, я знаю. Но мне известно, как ты сведущ в душевных хворях! Не отказывай, помоги! – лекарь с мольбой взглянул на бэлистанца. Юноша, явно расстроенный его просьбой, некоторое время шел молча. Наконец он глубоко вздохнул и произнес:
– Хорошо. Я попытаюсь. Но ты, почтенный, должен будешь точно ответить на все мои вопросы, какими бы нелепыми они тебе ни показались. Пусть даже самая незначительная, как ты можешь подумать, ошибка может обернуться для твоего друга бедой.
Корн благодарно поклонился.
– Я понял. Задавай свои вопросы.
– Скажи, каков возраст твоего друга, а также его рост, телесное сложение, склад ума и характер? Его ремесло, любимые занятия? Женат ли он, и есть ли у него дети? Женолюбив или верен своей супруге? Во что он верит и чего боится? Каковы его мечты? Хороши ли его волосы и какого они цвета? Каков нос? А глаза? Нет ли пятен у зрачков, а если есть, где именно? Каковы его руки? Опиши мне каждый палец, каждый ноготь. Что можно прочесть по линиям ладоней? Каков его запах? Впалая ли у него грудь? Выдаются ли ребра? Острые ли колени? А ноги не кривые? Есть ли трещины на подошвах и где именно?
С каждым вопросом Корн становился все угрюмее. Наконец, не выдержав, он прервал Хадинга:
– Остановись. Увы, я не знаю ответов и на половину твоих вопросов.
– Уважаемый, ты прекрасный врач. Мало есть на свете лекарей, что могут сравниться с тобой. Твои руки способны творить чудеса. Я, ничтожный, горжусь тем, что ты позволил мне приблизиться к тебе. И как же мне больно и стыдно теперь, когда ты, почтенный, просил меня о помощи, а я, словно неблагодарный пес, отказываю. Но я вынужден это сделать! Ты и сам не простил бы меня, если бы из-за ошибки твой друг пострадал, принимая назначенное мной лечение.
– Ты прав, дружище, – пробормотал Корн. – Я сглупил. Забудь.
Они дошли до лестницы, связывающей этажи лечебницы. Тускло горящие фонари едва освещали площадку. Хадинг жил на последнем, третьем, этаже больницы, а Корн – в маленьком доме недалеко от палат. Перед тем как ступить на погруженную во мрак лестницу, он, потерев лоб рукой, пробормотал:
– Спасибо за разговор. До завтра. И не вздумай браться за книги! А то служители доложили мне, что свет в твоем окне горит до рассвета. Побереги себя, Хадинг. Посмотри, ты бледен, как смерть! А синие круги под глазами!
– Мой уважаемый господин слишком добр ко мне, – кланяясь, мягко произнес юноша. – Я прислушаюсь к твоим советам. До завтра.
Он повернулся и, легко взбежав по ступеням, исчез в темноте.
Хэльмир, младший сын правителя, выполнил все поручения Совета старейшин только к вечеру. Уже стемнело, когда, наскоро перекусив, он отправился в лекарские палаты, чтобы повидать отца. Но сначала он хотел поговорить со старшим лекарем Корном. Дойдя до его комнаты, он нашел дверь закрытой. Дежуривший в коридоре служка сказал ему, что Корн и лекарь-иноземец только что ушли, и если он поторопится, то сможет их догнать. Хэльмир бросился бежать по полутемному коридору и, свернув в длинную галерею, только в начале освещенную фонарем, увидел лекаря. Юноша сразу узнал его худую, сутуловатую фигуру. Рядом с лекарем шел маленький незнакомец, едва доходивший Корну до плеча. Даже в потемках его одежда переливалась, сверкая золотым шитьем. Султанчик на белоснежной чалме подрагивал в такт шагам. Оба, и лекарь, и незнакомец, шли медленно, явно не торопясь расстаться, и о чем-то увлеченно беседовали, поглощенные друг другом настолько, что не слышали торопливых шагов Хэльмира. Юноша, уважавший Корна, решил не мешать их беседе и шел за ними, держась немного поодаль до тех пор, пока его чуткое ухо не уловило обрывки их разговора. Речь шла о душевных болезнях. Это было интересно. Вдруг он услышит хоть что-то, что могло бы помочь его отцу! И, неслышно ступая по истертому каменному полу, юноша подкрался поближе. Теперь он слышал все совершенно отчетливо. Глуховатый, охрипший голос Корна и мягкий, высокий говорок иноземца долетали до него, усиленные отражавшимся от полукруглых сводов потолка эхом. Так он проводил врачей до лестницы, подождал, пока они попрощались и гость поднялся к себе, и окликнул Корна:
– Здравствуй, лекарь! Прости, я понимаю, что явился поздно, но уверяю тебя……
– Ты к отцу идешь? – перебил его Корн и улыбнулся. Ему нравился добрый, открытый юноша.
– Да. – Хэльмир тоже в ответ улыбнулся. – Только хотел сначала с тобой поговорить. Но, увы, опоздал.
– Ничего. Что ты хотел узнать?
– Как он?
– Все так же. – Корн тяжело вздохнул и нахмурился. – Никого к себе не впускает, слышать о нас не хочет, от еды и лекарств отказывается. Если в ближайшие дни не произойдет перемены, плохи его дела, Хэльмир.
С лица юноши исчезла улыбка. Он испуганно смотрел на лекаря, в растерянности не зная, что сказать. Корну стало жаль его.
– А где твой брат? Что-то давно его не видел. Дел много?
– Что? – переспросил Тэльмир. – А, брат. Его нет в столице. Верно, у него много дел.
– Жаль. Уж он-то растормошил бы правителя. Скоро он вернется?
– Не знаю. Неужели ничего нельзя сделать, Корн?
Лекарь руками развел. Но потом, вспомнив о чем-то, встрепенулся:
– Можно было бы попробовать. Терять-то нечего.
Хэльмир в волнении схватил Корна за руку.
– Ну же, говори!
– Ты видел юношу, с которым я только что разговаривал?
– Да, да. Я, кажется, даже знаю, кто он. Слуги во дворце только и говорят о каком-то невероятном пришельце из восточных стран. И ты считаешь, что этот человек может помочь?
– Надо попытаться. Но ты же знаешь правителя! Эх, не вовремя Хаггар уехал.
Хэльмир решительно тряхнул головой:
– Я попробую поговорить с отцом. Корн, мы не должны сидеть сложа руки и ждать, зная, что в это время отец теряет последние силы!
Лекарь невесело кивнул:
– Ты прав, мальчик. Но ты помнишь, что было с предыдущим врачевателем? Мы тогда беднягу едва от плетей спасли. Хадинг не этого достоин. К тому же правитель не согласится.
– Посмотрим. Я пойду к отцу и буду умолять его уступить нам. Пусть гневается. Лишь бы допустил лекаря. А друга твоего я в обиду не дам.
– Ну что ж, попробуй, – устало пробормотал Корн. – И да хранят тебя небеса.
Хэльмир помчался в покои отца.
Несмотря на поздний час, Номанатуру не спалось. Бессонница была частой гостьей правителя. Обычно он не тяготился ею – по ночам лучше работалось. Правда, для его секретарей такие периоды были сущим наказанием. Но сейчас, во время болезни, длинные ночи пугали правителя. Откинувшись на подушки, он лежал в постели, не решаясь погасить светильник, и с тоской смотрел в узкое, решетчатое окно, ожидая, когда начнет светлеть небо. С приходом утра, особенно если оно обещало превратиться в погожий, солнечный день, Номанатуру становилось легче. Болезнь как будто отступала, сознание прояснялось, мысли переставали путаться, исчезал мутный туман, окутывавший его так плотно, что порой Номанатур забывал, кто он, отчего лежит один в этой темной, мрачной комнате. Но с наступлением ночи мучение возобновлялось. Беспричинный, необъяснимый страх душил правителя, делая невыносимой каждую минуту. Встать бы, стряхнуть липкую паутину кошмара. Но слабость не давала Номанатуру шевельнуться. Он застонал от унижения и закрыл глаза.
Из забытья его вывел громкий, настойчивый стук. Открыв глаза, правитель сначала взглянул в чернеющий оконный проем, а потом уже повернул голову к двери. На пороге комнаты стоял высокий юноша.
– Хэльмир, – прошептал правитель, узнав младшего сына.
– Добрый вечер, отец! – Юноша прикрыл дверь и быстро прошел к ложу, с нежной тревогой вглядываясь в лицо Номанатура. – Как ты себя чувствуешь?
Больной молчал. Хэльмир поставил стул поближе к ложу и сел. Недовольно поморщившись, правитель покосился на сына.
– Зачем ты пришел? Почему оставил дела?
Стараясь не обращать внимания на неласковый прием, тот спокойно ответил:
– Сегодня я уже сделал все, что поручили мне старейшины. А пришел, чтобы попросить тебя о милости, отец.
– Что тебе нужно? – удивился Номанатур. Обычно Хэльмир к нему с просьбами не обращался.
– Пожалуйста, выслушай! Я узнал от Корна……
– Значит, тебя костоправы прислали! – гневно воскликнул Номанатур, пытаясь сесть, но не смог. Хэльмир поспешил отцу на выручку, усадив его поудобнее на широком ложе и поправив подушки.
– Никто меня не посылал. Честно говоря, наши лекари обиделись бы, если бы узнали, о чем я хочу с тобой говорить.
– Неужели? – язвительно усмехнулся правитель.
– Да. Прошу, прими одного иноземца. Он прибыл к нам издалека.
– Да? – Номанатур хмыкнул. – И кто же он, этот путешественник?
– Ученый и лекарь.
– Опять?
– Отец! – Хэльмир умоляюще взглянул на него.
– Откуда он?
– Толком не узнал. Откуда-то с востока, из-за Реки.
Услышав это, Номанатур насторожился: