Анна Кладова
Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея
Он нахмурил черные брови:
– С чего так решила?
– С того, что больше некому было.
– Ты уверена?
– А откуда тогда здесь мои пожитки? Ведь знал, что должно произойти, сознайся? – она указала на тюки, притулившиеся у борта.
– Эх, скверная девка, тебе бы радоваться, что добро цело, а ты меня хаешь. Спер, – он нагло улыбался, сверкая зубами. – Ждал тебя у гостиницы, видел, как шла, да не дошла, и спер. Так, на всякий случай. Не пропадать же вещам зазря, правильно?
Олга тряхнула головой, недовольно поджав губы. Бесполезно винить того, кто ни за что не признает своей вины. То, что произошло прошедшим вечером, она помнила с трудом. Ядовитый дурман, тьма, боль, огонь, демоническая тень за спиной и чужая кровь, много крови, что до сих пор покрывала ее руки, грудь, лицо. Змее стало тошно, и, перегнувшись через борт, она зачерпнула воды умыться, только сейчас заметив, что совершенно нага, лишь золотая подвеска-птичка приютилась на груди. У правила кто-то зашевелился, и из-под парусиновой накидки показалась всклокоченная светло-русая голова. Змея присела рядом с шептуном и горестно вздохнула, разглядывая несчастного. Зрелище было не из приятных: подбитый глаз опух, сдавленный отеком, порезы и синяки побагровели, и наверняка саднили от соли, пота да грязи, на груди рдели жуткие язвы от ожогов, тело сотрясала жестокая лихорадка.
– Открой рот.
Она внимательно осмотрела багровый обрубок, прижженный каленым железом, и ей стало не по себе от одной мысли: как такое тщедушное слабое существо могло выдержать все пытки и при этом остаться в сознании. Не прост, ох, не прост был беловолосый шептун. Она подняла его на ноги и, усадив на скамью, принялась поить разведенным лекарством. Лис тем временем поставил парус, и ялик заскользил вперед, упруго налегая круглыми скулами на волны.
– Где мы?
– Не могу сказать точно, – нелюдь приложил ладонь козырьком, вглядываясь в горизонт, – думаю, течение отнесло нас в открытое море и тянет на юг вдоль восточной кромки Железной гряды. По крайней мере, на рассвете мы прошли меж двух островов, значит земля не так далеко.
– И что же теперь? Куда ты меня везешь?
Учитель пожал плечами, почесывая серую от грязи грудь, проглядывающую сквозь дыры лохмотьев.
– Пока не знаю.
Олга недовольно поморщилась.
– Ты бы хоть помылся, запаршивеешь.
Дарим резко схватил ее за руку, потянул к себе, привлекая внимание. Она недоуменно обернулась, встретившись взглядом с голубыми глазами, полными беспокойства. Не верь ему! Он лжет! Змея вздрогнула. Слова прозвучали в ее голове так ясно и отчетливо, будто кто-то произнес их вслух.
– Что? – взор шептуна потерял осмысленность, и Олга обернулась к Лису со злорадной улыбкой на лице. – Эй, Учитель, безумец говорит, что ты врешь.
– Немой заговорил? Интересно. Пусти-ка меня к правилу, – он шагнул через скамью к корме, оттеснив Ученицу от Даримира, и как бы ненароком толкнул последнего, да с такой силой, что бедолага свалился в воду.
– Ой, несчастье-то какое, – воскликнул Рыжий, сокрушенно качая головой. – Может он еще и летать умеет без крыльев, раз молвит без языка?
– Ну, ты и гад, – прошипела, негодуя, Змея и нырнула следом. Лис недовольно нахмурился, покусывая губу, но все же развернул ялик и кинул веревку, подбирая выброшенных за борт. Некоторое время он молча наблюдал, как Олга возится с нахлебавшимся соленой воды шептуном, после чего изрек ядовитым тоном:
– Тебе нравится этот хиляк? Ты что, испытываешь слабость ко всем детям, немощным… идиотам?
– Не ко всем. Есть исключения. Ты, например.
– Остришь… Влюбилась в сумасшедшего слюнтяя?
– Помолчи уж. Слово любовь из твоих уст звучит как-то… неестественно. Откуда тебе, йок, знать, что это такое?
Лис умолк и молчал весь день до вечера, изредка прикладываясь к бурдюку с водою. Олга некоторое время косилась на него, недовольно морща нос – на жаре вонь от немытого тела становилась все ядреней, но, в конце концов, пообвыкшись, перестала обращать внимание и, присев рядом со спящим на дне лодки Даримиром, задремала, сомлев на солнце. Очнулась она от странного звука. Поначалу Змея думала, что неведомая песня пригрезилась ей, но нет: открыв глаза, она продолжала слышать тихую мелодию, льющуюся из морских глубин. Кроме этой колдовской музыки не было слышно ни звука, лишь шепот волн, ласкающих борта ялика, да скрип снастей. Густой туман тонкой пеленой накрыл водную гладь, подсвеченный клонящимся к горизонту солнцем, мутно-рыжей дымкой застилал взор. Туман… Так рано… Что за причуда? Она взглянула на Лиса. Тот, насупив брови, внимательно смотрел впереди себя. Песня стала громче.
– Слышишь? – тихо обратилась она к Учителю. Нелюдь непонимающе глянул в ее сторону и поднял руку, указывая ей за спину.
– Смотри.
Она обернулась. Сквозь мутную завесу стали проступать очертания высоких скал. Внезапно туман схлынул, и Олга увидела высокий изрезанный берег, отвесно срывающийся вниз белоснежными утесами, украшенными по гребню уже рукотворными пиками полуразрушенных башен на крепостной стене. Прямо по курсу, сурово сдвинув огромные брови карнизов, облепленных гнездами чаек, высился широкий волнорез мыса. Словно могучий великан – страж запретной земли, изъеденный штормом, в короне густого леса, он выставлял свое тело, как щит владениям против яростной стихии, и очертаниями своими напоминал воина, по пояс увязшего в соленой пучине. Лис убрал парус и сел на весла. Ялик резво обогнул мыс, за которым оказалась широкая гавань. Буря редко бросала сюда свои разъяренные волны, что крошили в мелкий щебень даже гранитные скалы. Возможно, потому место перед мысом превратилось в могильник для десятков кораблей, уснувших вечным сном у берега вместе со своею командой. Многие ладьи, отяжелев, погрузились в воду, острыми копьями мачт вспарывая изумрудную воду. Те, что крупнее, опустились на дно, захлебнувшись лишь по корму, и сквозь прогнившие доски палубы были видны могучие ребра трюмов, заполненных окаменевшим грузом. И все покрыто белым налетом, словно окутано погребальным саваном. Видимо, море вымывало породу, на которой стоял остров, и та оседала на неподвижных предметах, превращая их в камень. Ялик встал у одной из пристаней – выдолбленной в скале широкой площадке, что ступенями поднималась вверх, туда, где в гуще буйной зелени высились лишенные крыш зорные башни.
Лис ловко выпрыгнул из лодки и закрепил причал на крюке. Олга молча последовала за ним, изумленно глазея по сторонам. Белград! Княжий остров! Творец всемогущий, о многом мечтала, но ни разу не мыслила, что ступлю на проклятую землю! Шептун выбрался на берег и настороженно замер, прислушиваясь к чему-то. Олга с подозрением покосилась на своего подопечного.
– Дарим, что случилось?
Он вдруг радостно улыбнулся, и, тихо напевая мелодию, что разбудила Змею в море, уверенно зашагал вверх по лестнице, прихрамывая на изувеченную ногу.
– Дарим, – она кинулась было следом, но нелюдь остановил ее, положив руку на плечо.
– Не нужно. Здесь их много… таких, как он. Пусть идет. Там ему помогут лучше, нежели ты.
Он закинул на плечи котомку, тюки и двинулся в сторону развалин. Олга пошла за Учителем, задумчиво глядя на руины древнего города. Княжий остров потому и звался так, что прежние князья правили государством с этих берегов. И не город стоял на острове – остров и был городом. Огромный, величественный, белоснежный – он простерся на три десятка верст с севера на юг, перетянутый сетью мощеных дорог, петляющих между плодовыми садами и дикими рощами, что делили Белград на околотки. Легенда гласила, будто в основании острова лежит пламенеющее сердце Змея, что жаром своим греет землю и испаряет море, потому берег всегда был затянут пеленой тумана и лишь в теплые дни открывался во всей своей красе морякам, идущим в знаменитый порт. После того, как пятьсот лет назад здесь случилось великое горе, и потерявший рассудок Змей, обратившись в Черного Дракона, расправил крылья, жизнь схлынула с проклятого острова. Все, кто был в Белграде, погибли в единый миг, а над островом еще долго клубилась пульсирующая завеса черного марева, видимая даже в Надаре. С тех пор всякий, желающий ступить на землю гнева и скорби, пропадал без вести или сходил с ума. Но… всякий ли? Змея пристально вгляделась в своего Учителя. Лис спокойно шагал по дороге, переступая тесаные валуны, обросшие мхом, насквозь проходя анфилады построек, лишенные стен и перекрытий, но сохранившие на фасадах тончайшую каменную резьбу по карнизам, и, казалось, ничего не ведал о проклятии.
Куда он ведет меня? Слова шептуна настойчиво стучались в ее сознании, вызывая все большую тревогу. Не верь ему! Он лжет! Что это значит? Чему именно я не должна верить? И вместе с волнением возрастало странное ощущение дурноты, вызванное не то полынным дурманом, не то чрезмерной влажностью и жарою, не то сном на солнцепеке: желудок свело, перед глазами поплыли пятна, череп стал слишком тесен, движения – вязкими и долгими. Олга остановилась и села на уступ, обхватив тяжелую голову руками. Нелюдь оглянулся, сбросил поклажу и протянул ей флягу.
– Выпей.
– Что это? – она недоверчиво нюхнула и отшатнулась: в нос ударил холодный цепкий запах спирта.
– Пей до дна. С такого-то количества даже человек пьяным не будет.
Олга резко хлебнула, ожгла горло и закашлялась, утирая проступившие слезы – настойка была крепкой и злой, как тысяча бесов, но тошнота отступила сразу. Лис тем временем огляделся кругом и указал на внутренний дворик с поросшим сорной травой садом, что виднелся сквозь прореху в стене. Она проследила за его рукою и только сейчас, внимательно присмотревшись, заметила, что плющ, укрывающий землю густым темным ковром, вовсе не зеленый. Крупные мясистые листья имели густой коричневый, почти черный оттенок и лоснились изумрудным, отражая свет. Чуть поодаль, вдоль ограды, рос разлапистый репейник в человеческий рост, такой же черный вперемешку с зеленым. “Там по берегу растет трава, похожая на лопух, только черная и смолянистая. Над этой травой воздух густой и вязкий, будто соткан из тонких липких тенет. От этого дурмана рассудок мутится и память начисто отшибает”. Слова Беляна, показавшиеся ей лишь фантазией человека, ослепленного гневом, неожиданно вспыхнули в сознании, обретая смысл в реальности. Олга изумленно подняла на Учителя вопросительный взгляд.
– Тот туман, что застал нас в море, сдобрен ядовитыми парами этих растений. Ядовитыми для людей – они отравляют разум, погружают человека в безумие. Здесь всегда такая жара и море парит постоянно, оттого и яд в воздухе.
– Парит? Сердце Дракона?
Лис пожал плечами.
– Может быть сердце, а может быть просто подводный вулкан, кто знает? Сушит море, греет землю, не дает ей промерзать даже в самые лютые морозы. А вот эта дрянь, – он сорвал травинку, иссиня-черную в сгущающихся сумерках, – отгоняет от острова людей лучше гнилой болезни и чумных поветрий.
Олга, морщась, влила в себя все содержимое фляги и, вернув ее хозяину, попыталась подняться. Мир накренился и завертелся перед глазами, земля стала далекой, колени безвольно подломились, и она кулем рухнула на твердый камень дороги. Лис, хмыкнув, покачал головой, дескать что за слабая баба, мешком перекинул мягкое тело через одно плечо, поклажу – через другое и зашагал далее. Вонь от штанов, что, казалось, специально вымачивали в гнилых рыбьих потрохах, доконала Ученицу окончательно и ее стошнило. Темная вязкая жижа с острым запахом полыни и спирта медленно стекала по спине нелюдя, но он, похоже, не обратил на это внимания, лишь передернул плечами.
Когда-то здесь была бондарная мастерская. В труху обратились дубовые доски, сгнившие без навеса под дождем, почернели от влаги готовые бочки, выставленные из дома на свежий воздух. Упавшее, видимо, во время грозы дерево проломило крышу, что скрыла под кучей мусора весь второй этаж, частично разрушив перекрытие, но в подвале кое-что осталось целым. Лис сложил из осколков камней хитрый очаг, взгромоздил на него большую бочку и, натаскав воды из ближайшего родника, развел огонь. Змея наблюдала за ним без особого интереса, страдая от головной боли и тошноты. В конце концов, прополоскав как следует бунтующее нутро, Олга пришла в себя и почувствовала голод. Посасывая сухарь, она спустилась к небольшому проточному бассейну, устроенному специально для хозяйственных нужд. Вода, бьющая ключом из-под земли, наполняла обширный каменный ковш и вытекала с противоположной стороны неглубоким ручьем. Лис, забравшись в ледяную криницу, яро оттирал с себя грязь скомканными в клубок травяными стеблями, отчего белая кожа приняла зеленоватый оттенок. Змея присела на корточки, разглядывая Учителя. Что-то было иначе в его облике… или же в его состоянии, она не могла понять точно. Прикрыв глаза, Змея сквозь веки посмотрела на Лиса и вздрогнула, ошеломленная увиденным: там, где раньше была черная густая тень, теперь было яркое пятно чистого живого света. Радужные переливы окружающих материй гасли рядом с этим тугим коконом первородной силы. Олга тряхнула головой, ослепленная видением, и вновь открыла глаза. В свете восходящей луны белое тело нелюдя мерцало, будто жемчуг на темном бархате. Она летит сквозь густой непроходимый лес, подобно теплому ветерку. Она счастлива не только чувством безграничной свободы, не только своей силой, но и тем, что рядом с ней скользит кто-то, кого она любит сильнее всех в мире. Она обретает форму, и тот, кто рядом, тоже становится человеком, но нет возможности рассмотреть его лицо и тело, ибо весь он – сгусток белизны. Картинки сновидений всплыли перед ее внутренним взором, выстраиваясь в стройный ряд: искрящийся светом облик божества, черная живая комета, рухнувшая с небес на землю, прекрасный лик Чужого в свадебном убранстве. Нет, это не мое! Это была не я! Другая! Первородный Змей, не я! И это не он! Не Лис! Мы лишь отголоски, носители чужой памяти. “Не было при тебе того, кто смог бы замкнуть круг, провернуть колесо. Но вот сошлись звезды, и вновь родился Чужой. Теперь он рядом…” Нет! Никого нет рядом, и некому довернуть колесо судьбы. Ты не ошиблась, матушка Ара, только в одном: он есть боль. Я ненавижу его, слышишь Змей! Ненавижу за то, что сгубил мою семью, за то, что уничтожил все, что дорого мне, уничтожил меня. Не показывай мне больше этих снов, не тешь мою душу призраком любви. Нет ее! И не будет никогда! Лишь смерть между нами, смерть и ненависть!
– Мыло есть?
Она бросила на него враждебный, полный презрения взгляд, и, сдерживая гнев, коротко буркнула:
– В сумке.
Лис непонимающе поднял бровь, но ничего не сказал.
Ветер пригнал стаю мелких тучек, закрывших луну, и с неба крупным горохом посыпался теплый дождь. Олга сидела под навесом, с отвращением наблюдая, как нелюдь, забравшись в бочку, исходящую парком, млеет, смывая с себя остатки травы и мыла. Он был спокоен, как никогда, спокоен и расслаблен, и от этого ее раздражение разбухало так же быстро, как опара на печи. Рыжий, закончив наконец мыться, переоделся в чистое и улегся рядом с Олгой, благоухая, словно только что освежеванная туша. Хоть что-то остается неизменным, злорадно ухмыльнулась Ученица, принюхиваясь к холодному металлическому запаху крови, исходящему от нелюдя.
– Что не так? – взгляд черных стеклянных глаз пронзил ее насквозь, словно горсть ледяных искр ссыпали за шиворот – он был недоволен, но Змея давно не пугалась проявлений лисьего характера.
– Зачем ты привез меня сюда?
– Здесь безопасно.
– Здесь поселение духов.
– Потому и безопасно. Люди не сунутся, и эти дураки не догадаются, что я у них под боком.
Не верь ему! Он лжет!
– Я не верю тебе.
– Думаешь, это меня волнует?
– Это волнует меня, – голос ее стал звенящим от плохо скрываемого гнева. – Кто тебе сказал, что я хочу быть здесь, да еще с тобой? Кто тебе внушил, что я прежняя и буду покорно идти следом лишь из страха перед твоей силой? Признайся, что это твое желание – держать меня при себе, как щит. Шептун сказал, что все видят в тебе человека, когда я рядом, не чувствуют твой дух. Это правда?
– Да, – лицо Лиса стало суровым и напряженным, слова давались ему с большим трудом. – Он прав, ты нужна мне. Как и я тебе.
– Ах, вот оно что! – она истерически хохотнула. – Ты? Мне? Нужен? Да я тебя терпеть не могу, грязная ты скотина! Ты, убивший мою семью, смеешь утверждать, что нужен мне? Да глаза б мои тебя не видели! Это похищение – точно твоих рук дело, интриган вшивый. Не хотел, чтобы я вновь ускользнула, вот и сдал меня… неважно кому.
– Хельга, успокойся, я ничего не подстраивал.
– Не смей произносить мое имя… так! Вообще не смей называть меня по имени, нелюдь. Я тебя ненавижу!
– Все сказала? – холодно спросил он, скрестив руки на груди. Олга сверлила его разъяренным взглядом, тяжело и со свистом дыша. – Великолепно. Теперь моя очередь. Ты – дура. Ты не знаешь себя и не можешь контролировать свои силы, что делает тебя слабой. Я нужен тебе, как ты это ни отрицай, иначе быть беде. Куда бы ты ни пошла, я не отстану от тебя, потому что мы связаны. Навсегда. Поверь, я сам этому не рад, но…
Она вынула из ножен длинный широкий нож, и приставила к его шее. Лис опустил руки, пристально глядя на свою Ученицу.
– Убьешь меня?
Она молчала. Рука медленно двигалась все ниже и ниже, вспарывая кожу, вырезала на белом теле красный узор, вторя тонким извилистым линиям печати. Нелюдь не сопротивлялся, лишь изредка нервная дрожь сводила крепкие мышцы.
– Не могу, – сухими губами проговорила Змея скорее для самой себя, нежели для Лиса. Она отвернулась, бросив нож, и пошла прочь, сгорбившись и приволакивая вмиг отяжелевшие ноги.
– Хельга! – раны кровоточили, не спешили затягиваться. – Хельга, постой!
– Не ходи за мной, – мертвым голосом произнесла она, не оборачиваясь, – не ходи.
Промокшая насквозь рубаха облепила тело, и теперь любое движение чувствовалось яснее, чем раньше. А так хотелось прервать эти ощущения, ничего не испытывать, ничего не понимать, ничего не помнить. Она дошла до пристани и села на мокрую лестницу, с тоской глядя на затянутое дрожащим маревом струй море, на ялик, что покачивался у берега, темный от влаги, на серые в сумерках скалы, бережно обнимавшие когтистыми лапами бухту. Она не умела ставить парус и узнавать подводные кряжи по изменению рисунка волн, не знала всех островов Железного архипелага. Уйти отсюда в одиночку сквозь полосу густого тумана, не видя звезд и не зная течений, было трудно, да и страшно. Она хотела жить.
Я нужен тебе.
Она яростно замотала головой так, что мокрая коса больно стегнула по плечу. Нет! Нет! Нет! А потом уткнулась лицом в колени и заплакала.
Ты нужна мне.
Я не принадлежу тебе.
Забыла? Я тебя создал.
Ты лишь дал мне второй шанс.
Я дал тебе силу.
Она не принадлежала тебе.
Ты нужна мне. Я люблю тебя…
Смех вышел какой-то неестественный и оттого очень неприятный и глупый, как и сама мысль, что возникла в ее расстроенном сознании. Олга поднялась, утерев рукавом мокрый нос, и медленно пошла назад. Угрюмый Лис сидел у костра, бездумно кроша ветки в щепу и бросая их в огонь. Пока она переодевалась в сухое и развешивала мокрую рубаху на ветвях поваленного дерева, нелюдь молчал. Молча же завернулся в плащ и, повернувшись спиной к огню, уснул, или сделал вид, что спит. Дождь кончился, пастух-ветер погнал свое серое стадо куда-то на север, серебряный диск луны, надкусанный с левой стороны чьими-то острыми зубами, озарял землю ясным холодным светом. Змея все сидела, глядя на тлеющие угли, и слушала тихое дыхание Лиса. Ей почему-то было тяжко повернуться и посмотреть на своего Учителя. Невнятные образы метались перед глазами, как надоедливая мошкара, но ни один не задерживался в голове надолго, хотя все оставляли неприятный осадок дурных мыслей. Спать не хотелось, неподвижность пробуждала тяжелые думы и болезненные чувства. Змея поднялась, скользнув взглядом по темной фигуре нелюдя, и побрела в сторону леса.
Когда-то здесь были чистые рощи с вытравленным подлеском, “дикими” тропами, разбегающимися в разные стороны от мощеных дорожек и почтовых трактов. Множество водяных жил, точивших остров, умелые каменщики пускали в неглубокие колодцы, на дне которых резали или выкладывали мозаикой лики древних духов, великих князей или знак Творца. Криницы укрывались витыми беседками, арками или небольшими крестообразными мостиками. Ныне же здесь был лес: густой, заросший папоротником и хвощом, с древними, увитыми диким плющом деревьями в три обхвата, чьи кроны шатром накрывали густой подлесок из теплолюбивых растений, что, привезенные купцами из южных стран, прижились на согретой сердцем Дракона земле. Олга шла по широкой дороге, изредка спотыкаясь о поднятые могучими корнями камни, и слушала. Звук у этого леса был странным: незнакомым и тревожным, так же, как и запах – смолянистым, насыщенным, звенящим и настораживающим. Будто кто-то всеми способами пытался ввести ее тело в состояние опьянения, заворожить и заморочить разум красотой и таинственностью окружающего, чтобы потом… она не успела додумать эту мысль – слева направо через дорогу шла узкая, тщательно протоптанная тропа. Олга, недолго думая, свернула с мощеного тракта. Некоторое время она шла по темному извилистому коридору малинника, срывая сочные ягоды и сшибая вонючих древесных клопов, покуда кусты не начали редеть, и внезапно перед ней открылась вычищенная от цепкой поросли площадка с порушенной временем беседкой. Переливчато звенел ручей, стекая в бассейн криницы, высоко над головой шелестела листва, касаясь подошв бредущего по небу ветра, чеканным серебром осыпались крупные гроздья дождевых капель, и тихо, будто дрожь тонких пальцев над тугою сутугой, звучала неясная песня-молитва. В беседке, опустившись на колени и вглядываясь в воду, сидел человек. Змея сделала шаг, стремясь рассмотреть его, и вышла из тени. Тот, видимо, почувствовав гостя, обернулся.
– Творец Всемогущий! – выдохнула пораженная и напуганная Олга, прикрыв рот ладонью. Это был Лис. Лис-оракул, никогда не державший в руках меч. Одно лицо, одна манера щуриться и поджимать тонкие губы, пристально разглядывая стоящего рядом. Змея сморгнула, но видение не пропало, а, наоборот, сделало несколько шагов навстречу, неслышно ступая босыми ногами по мягкой траве. Длинные в крупных кудрях волосы оракула окутывали плечи белым шелком, мерцали в лунном свете, словно сами и есть этот свет. Божественный старец был отнюдь не стар. Белая как снег кожа, слепые глаза – две звезды в обрамлении серебристых ресниц, тонкие и изящные черты безусого лица делали его больше похожим на прекрасное вечно юное божество из древних сказаний, нежели на земное существо из плоти и крови. А на груди мерцала золотом маленькая птичка-подвеска – отражение той, что висела на шее Змеи. Он внимательно смотрел на нее, и какая-то странная – строгая и слегка безумная – улыбка скользила по его четко очерченным губам. Медленно подняв правую руку, белоглазый протянул ее навстречу завороженной гостье, но резко отдернул, хмуро глянув поверх Олгиной головы. Кто-то взял ее за плечо, заставляя сделать шаг назад. Она почувствовала, что это Учитель стоит за ее спиной, но не смогла обернуться: неведомая сила удерживала ее взгляд на юноше. Оракул усмехнулся совсем по-лисьи – язвительно и недобро, и проговорил:
– Välkommen bror47.
– И ты здравствуй, брат Альба.
Брат? Олга тряхнула головой, сбрасывая цепкие чары, и удивленно глянула на Лиса. Близнецы! Это было последней мыслью перед тем, как мир закружился, померкнув, и она потеряла сознание, чувствуя горячую, словно раскаленное железо, ладонь оракула у себя на груди.
***
Солнечный свет, пробивающийся сквозь оконную занавеску, игриво щекотал лицо теплыми лучами. Олга открыла глаза, огляделась. Невысокий потолок с массивными стропилами густо убран гирляндами из трав, грибов, сушеных цветов и фруктов; вдоль стен навешены полки, уставленные горшками, горшочками и склянками, по центру – массивный стол, накрытый чистой скатертью и убранный к трапезе, в дальнем конце просторного покоя беленая печь. Олга села на лежанке, придерживая тяжелую голову, протерла заспанные глаза и прислушалась. Сквозь отворенные ставни в комнату вливались звуки жизни: квохтали куры, радостно щебетали птицы в высоких кронах, шумящих на ветру, мычала в стойле корова, стучал топор, расщепляя визжащие чурки. Она отодвинула занавеску и выглянула во двор. Лис, подвязав волосы ремешком, сосредоточено рубил дрова, белокурая девочка лет десяти подбирала плашки и складывала их в поленницу, а на крыльце, оглаживая огромного волкодава, сидел давешний оракул и внимательно наблюдал за ребенком. Нелюдь, завершив дело, умылся из бочки, опрокинув на себя ковш дождевой воды. Скрипнув дверью, из дома вышла женщина и протянула гостю полотенце, после чего неслышно удалилась. “Шептун”, – удивленно подметила Олга, провожая ее взглядом. Лис присел рядом с братом, утирая лицо. Время, ситуации, дороги жизни меняют черты близнецов так, что в итоге их бывает невозможно сравнить, здесь же сходство было столь поразительным, что вызывало некоторые сомнения в своей естественности. Несмотря на разное телосложение, цвет волос и глаз, они были словно отражение друг друга, две половины гармоничного целого.
– Это она сделала? – спросил оракул, кивнув на узорчатый шрам, розовеющий на груди Лиса. – Хочешь, уберу?
– Не стоит, Белый, само заживет.
– Что ж, само, так само. Но лучше убрать. Нехорошо это – ходить с печатью напоказ.
Белоглазый покачал головой, тяжело вздохнув.
– Сильна. Ты за этим ее сюда привел?
Лис кивнул, выколупывая перочинным ножом труху из-под черных когтей.
– Ох, брат, одни неприятности от тебя. Видишь? – он показал ему левую руку, лишенную ладони. – Видишь, что эти скоты со мной сделали? По твоей вине и неосторожности. До тебя добраться не могут, ко мне полезли, ублюдки. Я тебе сколько раз говорил, не смей убивать йоков, почему ты меня не слушаешь? Тебе, сыну Змея, простили бы все, но не подобные вычуры. Ведь на что Медведь – чурбан безмозглый, но даже тот смекнул, что секрет уничтожения духов перешел к тебе от меня. После первого твоего срыва я кое-как смог уговорить Бурого, что подобное больше не повторится. И что я получаю в благодарность от старшего брата, а? Еще одну глупость, нелепый, совершенно бесцельный поступок. Ну вот скажи, зачем ты убил того мальчишку, Дельфина? Что он тебе сделал?
– Рыба разозлил меня, – буркнул Лис, не глядя на оракула, и добавил, – очень сильно.
– Разозлил? И это причина? – Альба задрожал от негодования. Пес под рукою хозяина вздыбил шерсть и зарычал. – Тебе трудно держать контроль? Нужны еще печати? Ты сходишь с ума от вседозволенности, а тумаки я терпеть должен? И после всего этого, скотина, ты являешься ко мне, к тому, кто изувечен в наказание за твой проступок, у кого отняли возможность нормального существования по твоей вине, приводишь с собою безумную Чайку и пробудившегося Змея и просишь меня, калеку, поставить печать подобной силы при помощи одной только правой руки? Ты, поклявшийся защищать меня в любой ситуации! Я знал, что понятие совести тебе чуждо, но хотя бы в память о нашем родстве, о единой крови, мог бы ты изредка думать не только о себе, но и обо мне тоже?
Оракул оперся лбом на руку, длинные серебряные кудри осыпались с плеч, закрыв лицо. Казалось, юноша плачет. Лис смуро покосился на брата.
– Я не думал, что они посмеют тронуть тебя.
– Он не думал, ха!– голос оракула нервно вибрировал, скатываясь с высоких тонов на низкие. – Ты этим делом вообще редко занимаешься.
Девочка, таскавшая полешки, подошла к братьям и неожиданно схватила пса за мощную холку, глупо улыбаясь. Альба погладил ребенка по голове.
– Это моя дочь. Видишь, я тоже проклят. И если ты не можешь иметь потомства вообще, то мой удел – давать жизнь пустым сосудам, куклам, в тела которых я смогу поселить свою душу и свой разум, если меня убьют или лишат возможности следовать своему предназначению, – он тяжело вздохнул, перебирая тонкими пальцами светлые кудри, – а ведь мне так хочется видеть в ее глазах мысль, чувство, хоть какой-то отклик на отцовскую ласку, кроме тупого повиновения приказам.
– Прости, брат, – немного помолчав, тихо сказал нелюдь.
– Прощаю, – беловолосый устало потер глаза ребром ладони. – И ты прости. Ведь это и моя вина, что ты такой… бездушный. Но… это такая боль, ты даже представить себе не можешь, как мне больно. Времена неспокойные, движение силы более похоже на речную стремнину, чем на стоячую заводь, и мне мучительно оттого, что не могу ворожить в полную мощь, не могу пропускать поток через себя из-за покалеченной руки. Ты должен мне помочь, брат. Избавиться от этой боли.
Лис поглядел на оракула так, будто хотел убедиться, в своем ли тот уме.
– Ты хочешь, чтобы я…
– Да, – белоглазый произнес это твердым тоном, не терпящим пререканий, и горько усмехнувшись, добавил, – в конце концов, ты же у нас в семье мастер клинка.
– Я не…
– Ты сделаешь. Иначе я не выполню твою просьбу.
Лис умолк, недовольно разглядывая свои босые ноги. Некоторое время они молчали.
– Альба, я тебя ненавижу, – тихо произнес нелюдь, не поднимая глаз. Оракул хмыкнул.
– Учитывая, что это единственное чувство, которое ты можешь испытывать в полной мере, я даже рад этому.
Некоторое время оба молчали.
– А она, – Альба устремил взгляд к небу, щурясь на солнце, – она, конечно, чудо. Зачем, кстати, тебе понадобилось запечатывать духа?
Олга вздрогнула, вся обратившись в слух.
– Два раза Черный Дракон расправлял крылья. Золотой же ни разу не поднимал своей головы.
– А ты хочешь увидеть лик Золотого Дракона? О, братец, это сложно, а в твоем случае практически невыполнимо. Змей-Созидатель рождается только от большой любви. А эта девушка… Да она же тебя ненавидит больше всех на свете. Я тебя предупреждал: не перегибай палку, действуй осторожно. Но ты ведь не знаешь меры, считаешь, что посильно для тебя, выдержит и любой другой. Видел бы ты вашу нить. Да что там нить, цепь пудовая! И все замешано на крови, боли, муках. И немудрено. Ведь ты забыл, что такое любовь.
Последние слова оракул произнес с тоскою в голосе.
– Альба, верни мне имя. Я хочу вспомнить свою жизнь. Я хочу вспомнить любовь… – голос Лиса становился все тише и тише, покуда совсем не потух. Змея впервые видела гордого йока таким кротким и тихим.
– Нет, невозможно, – ответ прозвучал так жестко и холодно, что даже Олга нахмурила брови, дивясь подобной надменности и самоуверенности. – Время не пришло.
– А что, если я погибну к тому моменту, когда оно придет?
