Андрей Волков
Сovert Netherworld. Бесконечность II. Медальон погибшей принцессы
Кирсанов хмыкнул.
– Пожалуй мне стоит взять у вас пару уроков политики, – язвительно сказал он.
Девушка улыбнулась.
– Не скажу, что сильно её люблю, но с удовольствием дам их тебе. Только перестань мне все время выкать, а то я себя чувствую столетней старухой.
Оставив молодого человека записать показания, Авалова тихо отошла в сторону, подальше от любопытных глаз. Вытащив мобильный телефон, девушка набрала один из старых номеров, который всегда хранила на всякий случай.
– Алло! – раздался в трубке глухой голос.
– «Голубь», – сказала Ксения, – надо поговорить.
С другой стороны трубки послышался едкий смешок.
– А я думал, ты выкинула этот номер, детка вместе с прошлой жизнью. Но раз ты в Ольвии, значит, тебе нужны сведения. Я прав? Хе-хе-хе…
Спрашивать откуда «Голубь» узнал, что она приехала, Ксения посчитала глупым, на самом деле, даже обрадовалась факту, значит от дел он не отошел.
– Скажи, когда и где, – коротко бросила Ксения, – я буду.
Снова едкий смешок.
– Скину адрес эсэмэской, детка, – проворковал «Голубь», – в предвкушении от встречи с тобой. Думаю, нам есть, что обсудить.
Ксения усмехнулась. Вот что никогда не меняется так это низший мир.
* * *
Наташа сидела в салоне автомобиля Воротынцева и прикрыв глаза за солнцезащитными очками обозревала город. Пообещав Татьяне и её матери помощь и защиту, она до сих пор не знала ничего, что могло бы эту помощь предоставить. Ведь нельзя же просто взять и обвинить режиссёра фильма в мошенничестве только на основании того, что сюжет этого фильма кому-то там не понравился. Засмеют ведь. Она живо представила себе картину, как она в белом прокурорском мундире влетает в кабинет режиссера в сопровождении СОБРа и под дулами автоматов обличает его в фальсификации истории, оскорблении чувств верующих, экстремизме и многих других грехах. Затем она торжественно надевает на Школьникова наручники и выводит его из кабинета… А ещё через несколько часов появляется свора адвокатов, журналистов, её коллег депутатов и ещё Бог знает кого и режиссёра под громкие одобрительные возгласы этой разношерстной кампании освобождают, а за ней закрепляется пожизненный ярлык душителя свободы творчества и самовыражения, что будет подкреплено соответствующими газетными заголовками.
Наташа сообразила, что даже придумала обвинительную речь против Школьникова, которую она могла бы произнести с сильным красноречием.
Девушка вздохнула.
Нет, Наталья Владимировна, сказала она себе, в таком случае вы можете точно попрощаться с возможностью объективного разбирательства с этим делом. Здесь надо действовать не напролом, а тонко и аккуратно. Что-то крутится вокруг этого фильма. Что-то пока ей непонятное. Если фильм, действительно политическая провокация, чтобы взбудоражить общество, то, девица, о которой говорит Козловская это куратор, который следил во время командировок, чтобы Школьников снял, что было нужно Заказчику. В этом случае Наташа понимала, кем могла оказаться странная девица. Встреча с ней Наташу совершенно не прельщала. Прошлого раза хватило.
– Итак, – услышала она голос Воротынцева, – какие наши дальнейшие действия.
Девушка нахмурила брови.
– Я бы, конечно, могла бы сказать, что пойдем по музеям? Однако я предложу вам иную культурную программу – визит офиса студии.
Воротынцев наморщил лоб.
– А смысл? Обыск нам всё равно никто не даст, а так они ничего не скажут.
Наташа пожала плечами.
– Сказать-то не скажут? но обстановку там проверить стоит и потом, они ведь не знают, что мы начали под них копать, вот и надо проверить их реакцию, если у них всё в порядке, то вряд ли они будут нервничать. Мы ведь можем и не говорить, что работаем по этому делу или сказать, что появились новые обстоятельства, связанные с кражей денег, вариантов много.
Воротынцев обольстительно улыбнулся.
– Ну что же прислушаюсь к вашему мнению, – сказал он.
Офис студии Школьникова располагался на Каменном острове – районе, построенном в начале прошлого века. Он относился к так называемым «буржуазным кварталам», потому как до революции селились там преимущественно крупные фабриканты, врачи и инженеры.
Воротынцев выжимал из автомобиля допустимый максимум, несясь по узким лабиринтам улочек, просачиваясь между строениями. Подъехав к дому, они вышли из машины и направились в подъезд.
Дом 4 по Ординарной улице, являвшийся целью их поездки, ничем не отличался от своих собратьев по проспекту. Он был построен в стиле модерн, камень кое-где потрескался (видимо, результат частых наводнений), но было видно, что жители за ним следят.
– Я хотела спросить, – поинтересовалась Наташа, – а что это за история с убитой туристкой, о которой Козловская рассказывала?
Воротынцев почесал затылок.
– Здесь всё так. Действительно, туристка из столицы, приехала сюда на отдых, ходила по ресторанам, магазинам, гуляла по паркам в Царском, а на следующее утро её нашли зарезанной, в своем номере, в бутик отеле.
– Ограбление? – поинтересовалась Наташа.
Воротынцев покрутил головой.
– То-то и оно, что нет! – сказал он. – У неё ничего не взяли, а в номере был мобильник Apple, часы швейцарские и денег две тысячи евро, представляете, и всё оставили на месте.
– Значит, заказное, – констатировала Покровская.
Воротынцев задумчиво наморщил лоб.
– Да тоже вначале так подумали, только сами посудите, кому здесь могла помешать рядовая туристка? Врагов у неё здесь не было, да и друзей тоже.
Наташа вопросительно двинула бровью.
– Но так ведь быть не может – сказала она – не бывает немотивированных преступлений.
Воротынцев пожал плечами.
– Так-то оно так – задумчиво проговорил он – вот полиция и зависла уже как месяц. Начальство на ушах и главное ни свидетелей ни подозреваемых. Белый лист. И самое поразительное, что убийство произошло в комнате, запертой изнутри, а следов взлома никаких.
Покровская нахмурила лоб.
– Если Козловская говорит правду, и она действительно эту туристку видела вместе с нашей странной девицей, это хлипкая, но ниточка.
Воротынцев развернулся на лестнице и внимательно посмотрел на коллегу.
– Интересно, только она, ведь и сама могла это придумать, чтобы вас заинтересовать, а про это убийство, по-моему, весь город знает.
Наташа кивнула.
– Конечно, могла, но, с другой стороны, это легко проверить. Надо съездить в Царское и поговорить с местными возле парка, наверняка кто-нибудь, что-нибудь видел или слышал.
Воротынцев согласно кивнул.
– Можно, всё равно других зацепок у нас нет. Я согласен, факт заслуживает внимания.
Они поднялись на второй этаж и уперлись в массивную железную дверь, на которой была прибита табличка: студия «Скала».
Дверь была не заперта. Покровская и Воротынцев спокойно вошли внутрь. Помещение представляло собой типичный местного посткоммунистического розлива офис с высокими шкафами доверху набитыми папками, фикусами на подоконниках и одиноко скучающей девушкой-секретарем, которая сидела за столом и листала модный журнал.
– Вам назначено? – спросила она томным голосом, однако, как следует разглядев лицо Покровской, сразу же вскочила с кресла и расплылась в улыбке, – А, вы к господину Школьникову! Конечно-конечно!
Девица выскочила из-за стола и стуча шпильками пошла в другой конец офиса, где виднелась дверь, одновременно делая знак идти за ней.
– Останьтесь здесь, – кивнула Наташа, Воротынцеву и пошла за секретаршей.
Девушка подвела её к двери, и сама легко постучала.
– Я занят, – раздался голос.
Невзирая на это, девушка открыла дверь.
– Рафаил Альбертович, это к вам.
Штайнман, как поняла Покровская, поскольку Школьникова звали по-другому, резко оторвал взгляд от компьютера и хотел ещё раз что-то объяснить секретарше, но увидев Наташу, тоже расплылся в улыбке.
– Наталья Владимировна, какая честь для нас, что столь известный человек, посетил наше скромное место служения искусству! Прошу вас.
С чего это он такой любезный, подумала Наташа, как-то это слишком вычурно.
Она не стала принимать приглашение и села в обычное гостевое кресло, попутно обозревая кабинет.
– Чем обязаны? – не снимая улыбки сказал Штайнман. – Если вы к Ефиму Алексеевичу, то его, к сожалению, сейчас нет, но я готов с удовольствием ответить на любые ваши вопросы, – он театрально хлопнул в ладоши, – совсем забыл, может быть кофе?
– А кофе нет!.. – влезла секретарша.
Штайнман развернулся и посмотрел на неё звериным взглядом.
– Найди! – шикнул он на девушку.
Секретарша поджала губы и скрылась за дверью.
Штайнман деловито потер руки.
– Итак, я вас слушаю.
Наташа вытащила из сумки фотографию Татьяны и положила её перед директором.
– Кто это? – спросил Штайнман, хотя по его помрачневшему лицу, он узнал девушку.
Наташа улыбнулась.
– Я веду проверку по делу Татьяны Козловской, – сказала она.
Штайнман пренебрежительно хмыкнул.
– А, студентка эта, да, помню-помню. Так нас подставила, что проблем теперь по самые помидоры, – он нервно шмякнулся в кресло, – и главное – такой проект интересный, масштабный и сумму под него неплохую выделили.
– А что за историю мне Татьяна рассказала на допросе про каких-то людей, которые не входили в съемочную группу, а им деньги будто бы выделили? – как бы наивно спросила Наташа.
Штайнман выпустил щеками воздух.
– Да не было никаких людей, там с документами просто путаница вышла, мы еще одного оператора хотели пригласить и деньги на него расписали, а он отказался, ну и мы деньги перевели на другие нужды.
Наташа сделала удивленное лицо.
– А почему же это не было отражено в отчете? – резонно спросила она.
Штайнман фыркнул.
– Потому что наш бухгалтер стащил у нас деньги и его арестовали, – сказал директор, – что же, по-вашему, мне нужно, чтобы она в СИЗО этот отчет делала?!
Наташа коротко улыбнулась.
– А что же вы так нервничаете? – спросила она. – По-моему поводов для паники нет никаких? Скажите, а вы действительно полагаете, что Татьяна украла деньги?
– Полагаю или не полагаю? это не юридические категории. Есть факты, на момент пропажи денег в офисе находились трое: я, Школьников и она. Не мы же у себя украли деньги? Или вы на это намекаете? Наташа приподняла бровь.
– Я ни на что не намекаю, – спокойно сказала она, – я провожу проверку и мне необходима вся картина дела.
Штайнман снова фыркнул.
– Картина дела такова, что наш бухгалтер украл деньги, причем не наши, а государственные и мы компенсировали недостачу, между прочим, из своего кармана.
– Неплохой у вас карман – заметила Наташа – Скажите, а данные оператора у вас остались?
Штайнман покачал головой.
– Естественно, нет, – сказал он. – Мы не храним данные недобросовестных кадров.
– Интересно, – сказала Наташа, – как это у вас быстро, один раз заболел – и уже недобросовестный кадр?
– Представьте себе, и так тоже бывает, – отрезал Штайнман, – если хотите вы можете обратится на студию Петрофильм, они их могут помнить, – у него запикал, какой-то аппарат, встроенный в рабочий стол, – а теперь извините у меня дела и мой вам совет, бросьте это дело ничего хорошего оно не принесет ни вам ни Козловской.
Наташа белозубо улыбнулась.
– Я, пожалуй, так и сделаю, зачем нужны проблемы, когда можно заниматься более приятными вещами, не правда ли? Спасибо, что нашли время со мной встретиться. Мне уже более-менее понятна ситуация, но знаете ли… мать всё-таки. Прошу прощения за беспокойство.
Девушка в изысканных выражениях попрощалась, пожелав всяческих успехов и вышла из кабинета, оставив Штайнмана в сильном волнении.
* * *
Если бы кто-нибудь сторонний увидел сейчас режиссера Школьникова, он бы сразу понял, что тот явно недоволен жизнью. Для этого было достаточно посмотреть на его кислую мину. Весь разговор Штайнмана с Покровской режиссер наблюдал по специальной внутренней камере, и, надо сказать, особого удовольствия от её визита, он не испытал.
Когда на него впервые вышли с предложением съемок фильма про последнего Царя, он сначала всячески отказывался, но люди, стоящие за проектом, назвали ему такую сумму, что сказать «нет» было просто нелепо. К тому же, и делать ничего было не надо. Просто поездить поснимать в местах, где когда-либо проживала царская фамилия и организовать пиар-кампанию по продвижению фильма на широкий экран. Если бы ему сказали, что на его хвосте повиснет депутатская проверка, то он бы не стал связываться ни за какие деньги. С него хватило и той девицы, которую заказчик послал к ним консультантом по съёмкам. Её ледяное лицо и холодная усмешка до сих пор стояли в глазах. Школьников был трусом и свою трусость считал не пороком, а самым главным своим качеством, позволявшим ему стойко держаться на плаву киноиндустрии и лавировать между различными творческими группировками.
Но трусость – это не значит истерика, в которую ударился его помощник сразу после ухода Покровской.
– Всё пропало! – верещал он, – Она сюда пришла с проверкой, если выяснится, что мы…
– Молчи, дурак! – оборвал его Школьников. – У них нет ни малейшего повода. Думаю, что Покровская действует по собственной инициативе. Я свяжусь с генералом Адашевым. Он подскажет, как нам поступить.
Они оба сгруппировались перед большим экраном. Школьников набрал код на клавиатуре и вошел в специальную программу, которую получил, когда с ним связались заказчики. Он пользовался этим способом связи только в особых случаях, сейчас, как раз был такой. По крайней мере Школьников на это надеялся, иначе…
Настройка, запрос. Ответ получен и был удовлетворён. В начале экран ярко замерцал, а потом сформировался в фигуру человека, сидящего в офисном кресле.
– Я же говорил, что сам с вами буду связываться, – громыхнул голос.
Школьников, откашливаясь, даже не заметил, как у него пересохло в горле. Он хлопнул рукой по руке. Если честно, то он надеялся, что с течением времени научится разговаривать с их нанимателем, но пока надежды на это не было. Кроме того, по мере съемок фильма и приближения срока его выхода, редкие сеансы связи становились всё более выводящими из равновесия. Школьников почувствовал, как язык прилип к гортани. Он даже слова не мог сказать.
Естественно, этой его минутной слабостью воспользовался Штайнман, чтобы устроить истерику.
– Всё пропало! – завопил он – к нам явились с проверкой фильма! Ваши планы пошли прахом, съемки надо сворачивать! Мы не можем идти против власти, если Покровская узнает правду…
Истерика была остановлена одним взглядом их собеседника.
– Значит, вы готовы пойти против меня – холодно сказал голос – я поражен, – он помолчал. – Школьников, я хочу, чтобы этот слизняк больше никогда не попадался мне на глаза.
К режиссеру словно бы вернулся дар речи, но приказывать Штайнману не пришлось, потому как директор с отменной прытью, пятясь назад скрылся за дверью кабинета. Слизняк, охарактеризовал компаньона Школьников, он был совершенно согласен с определением Адашева.
Его собеседник подождал пока за директором закроется дверь, затем продолжил.
– Ситуация неудачная, но не смертельная, – сказал он, – вы просто должны ускорить реализацию наших планов. Приступайте к получению прокатного удостоверения на фильм.
Школьников поежился, ему очень хотелось быть невидимым и неслышимым.
– Конечно, господин генерал, – промямлил он, – но…
Быть абсолютным подхалимом у любой политической силы – было второй натурой Школьникова, а подхалимаж не купишь, к этому нужно иметь талант, воспитанный долгой работой в шоу-бизнесе.
– Но, быть может, это не самый удачный момент для подобных действий, – боязливо сказал он, – возможно отсрочка…
– Заверяю вас, что это ваш звездный час, – ответил собеседник, – небольшой скандал вокруг фильма лишь укрепит ваше положение смелого и независимого режиссера. Никто более не посмеет оспаривать ваш авторитет.
– Но при всем уважении, – сказал Школьников, – я все ещё не понимаю вашей заинтересованности? Не поймите превратно, мы, конечно, вам благодарны, но мы не до конца понимаем вашу цель.
Генерал усмехнулся.
– Цель? – произнес он. – Мне кажется, она, у нас с вами, общая – изменить мир. Сделать его свободным и независимым? Разве, у вас, она какая-то другая?
Это было сказано таким тоном, что иного выхода, кроме как согласится, что, да такая, не было.
– Мы полагаемся на вашу милость, господин генерал, – проворковал Школьников, – А как быть с депутатом?
Проецируемой экраном картинке сложно стать тёмной, тем не менее у Школьникова усиленно складывалось мнение, что фигуру его собеседника заволокло черным дымом.
– Им не следовало впутываться в эту историю, – холодно произнес генерал, – убейте, – потом поразмыслив добавил, – немедленно!
Изображение померкло. Генерал закончил разговор, оставив Школьникова размышлять над сущностью их странного союза. Режиссеру было очень некомфортно и страшно.
* * *
Вечер подкрался тихо и незаметно, как это обычно бывает в теплое время года. Ольвия отдыхала от дневной жары, погружаясь в морскую синюю тишину, которая приносила с собой долгожданную прохладу. «Арнис» слушала эту тишину. Впервые за много дней она слушала спокойную тишину, которая не будет нарушена гулом снарядов или стрекотом пуль, и ей хотелось просто остаться здесь навсегда и просто слушать эту тишину.
Дом Анны Щербатовой представлял собой двухэтажный сруб, состоящий из горизонтально уложенных традиционно друг на друга брёвен, что называется «в лапу» и в «в чашу» и был похож на сказочный терем. Он был полностью украшен богатой резьбой, наличниками на окнах и подзором под балконом второго этажа. Внутри дом был стилизован под обстановку начала XX века. Темный деревянный паркет, обои белого цвета с какими-то васильками. На стенах висели небольшие картинки эпохи модернизма. Простая и добротная мебель: ломберный столик, софа, которая была прислонена к большому трюмо и несколько выставленных в ряд стульев. По бокам стен были приставлены резные деревянные лестницы, которые вели на балкон, кругом обводивший гостиную. Балкон соединялся большим проемом, который вел в широкую залу, украшенную резным потолком и стенами темно-зеленого цвета. В ней можно было наблюдать фортепьяно, стоявшее в самой середине и несколько столиков, накрытых скатертями, на которых стояли тарелки с фруктами и бокалы с шампанским. Зала заканчивалась резной же дверью, ведущей на внешний балкон. В отличии от светлой гостиной, это помещение было практически не освещено, кроме нескольких бра на стенах. Основным же светом служил большой камин, придающий комнате домашний уют.
Надышавшись вечерним воздухом, «Арнис», зашла внутрь и устроившись в укромном уголке стала теперь разглядывать собравшуюся на вечере публику. Она была весьма смешанной, здесь были бизнесмены, депутаты, артисты и разные светские люди, как сказал бы классик, самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все они жили. Хозяйка дома – привлекательная молодая девушка, одетая в чёрное закрытое платье, достаточно заурядного фасона, но кружевами ручной работы, сходное с тем, что было «Арнис», на которой было длинное платье-жакет синего цвета. Анна Станиславовна Щербатова стояла на небольшом помосте и исполняла скрипичную партию Вивальди, создавая идиллическое дополнение к шумящему за окнами морю. Она была действительно великолепна. «Арнис» знала, что скрипичные партии Вивальди самые сложные в мире.
– Иногда слухи имеют обыкновение подтверждаться, – заметил Флориан, закуривая трубку, – здесь и правда собрался весь цвет общества. Я тебе точно говорю.
«Арнис» сухо пожевала губу, пристально наблюдая за девушкой со скрипкой.
– Три закона вселенной, – кивнула девушка, – закон первый: подобное притягивает подобное. Закон второй: Подобное порождает подобное. Закон третий: то, что не становится подобным, отторгается.
Флориан коротко улыбнулся.
– Это ты про нас? – весело спросил он.
– Ага, – кивнула девушка, – поэтому четвертый закон: любуйся живописными окрестностями. Возможно, придется быстро ретироваться.
Штильхарт улыбнулся в ответ.
– Не люблю уходить с вечеринок первым – сказал он.
«Арнис» осклабилась.
– Ну ты же известный ценитель богемной жизни – сказала она – не просветишь, кто здесь, кто?
Флориан кивнул.
– Охотно, – сказал он, – собрался весь бомонд, но нам здесь интересны трое. Там справа: Викинт Раудан – директор местного порта. Латгал. Сколотил деньги на контрабанде, но поскольку половину от суммы гонорара отправляет в Борисфен, его никто не трогает. Девушка, что с ним разговаривает – Марианна Хорошевская – министр государственного просвещения, её ещё называют лицом возрождения Понти́йской государственности. Родилась в глубокой деревне, была практикантом-преподавателем Международного лицея по истории и философии. Да-да того самого, в котором училась Екатерина Кирсанова. Она даже по-моему была руководителем класса Кирсановой. Всегда отличалась горячим патриотизмом. Во время памятных тебе событий вывела на площадь своих лицеистов – протестовать против революции, несколько из которых погибло в завязавшейся драке с «либерально настроенной молодежью». После установления Директории они были объявлены героями борьбы за национальный суверенитет, а Хорошевская получила все блага цивилизации.
«Арнис» фыркнула.
– Кто был ничем, тот станет всем, – пробормотала девушка – уже проходили. А это что, за презентабельный мужчина рядом с ними стоит?
Штильхарт криво ухмыльнулся.
– Оу, а мы сегодня у него с тобой были в гостях – заметил молодой человек – доктор Лев Аристов.
– И?..
– И ничего – пожал плечами Флориан – вот о нём я понятия ничего не имею. Фамилию слышал, но лично мы не встречались. Аристов человек закрытый, как о нем говорят, по светским тусовкам не ходит. Занимается перспективной медициной. Генная терапия, стволовые клетки, ну и всякое такое прочее.
«Арнис» пожевала губу.
– Тогда странно, что он делает здесь, – произнесла девушка, – неправда ли интересно…
Она осеклась, потому как заметила, что Аристов прервал разговор с Рауданом и в сопровождении Хорошевской направился в их сторону. Теперь она смогла как следует разглядеть его. На лысой лоснящейся голове блестели очки-половинки в тонкой графитового цвета оправе. Угол рта был все-время скошен в какой-то неестественно презрительной усмешке. Дорогой костюм и холеный уверенный вид сочетался с хищным взглядом человека, привыкшего управлять людьми.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он, – доктор Лев Аристов. Мне весьма приятно познакомится с олицетворением будущей мировой глобалистики, сеньора де Леон, если не ошибаюсь.
«Арнис» вежливо поклонилась.
– Сеньорита, – поправила она – И можете говорить на великорусском, я понимаю.
Аристов отвесил ответный поклон.
– Признаюсь, я не ожидал, что вы из Великоруссов, – сказал он.
Девушка кивнула.
– Мои предки оказались в Испании во время гражданской войны, – сказала она, – Они воевали на стороне фалангистов.
Аристов развел руками.
– Вижу вы полны сюрпризов, – сказал он, – Впрочем, как и ваша статья, она привлекла много внимания.
Еще один вежливый поклон от девушки.
– Благодарю! – улыбнулась в ответ она, протягивая руку. – Это честь и для меня. Я слышала, что ваша деятельность направлена на процветание не менее, чем моя. Это мой друг – господин Флориан Штильхарт – советник консульства Швейцарии в Гомелуме.
Мужчины обменялись рукопожатиями. Аристов элегантно указал на стоявшую рядом с ним Марианну.
– Я уверен, что вы слышали о госпоже Хорошевской, – сказал он – она министр просвещения в нашем правительстве, – занимается воспитанием нашего подрастающего поколения, правда иногда слишком уж рьяно. Право не знаю нужно ли это?
Аристов лениво рассмеялся. «Арнис» улыбнулась Хорошевской.
– Я рада познакомиться с достойным примером настоящего Понти́йского патриота, – сказала вслух девушка, – о вас очень много говорят в последнее время.
– Желая поддерживать страну в порядке, ты поневоле оказываешься в центре внимания, – ответила Хорошевская, холодное выражение лица и сдержанность манер которой, говорили многое о чертах её характера.
– Это замечательные слова, – «Арнис» отсалютовала бокалом – в наш бурный век, нам так не хватает стабильности.
– Мы все на это уповаем, – кивнул Аристов, – как вам город, вы уже бывали в Ольвии, ранее?
– О нет, – улыбнулась «Арнис», – я здесь первый раз. Выступаю на семинаре Европейского института глобальных исследований.
– Я бы с удовольствием послушал бы ваш доклад – сказал Аристов – но, к сожалению, сплошная работа. Совещания, опыты, встречи с инвесторами. Не часто удается вот так пообщаться с коллегой, к тому же красивой женщиной.
Девушка пропустила ещё одну вежливую улыбку. Эх, школьные годы чудесные!
– Сочувствую, – сказала она, – жизнь очень коротка и нам не часто удается делать в ней то, что хочется. Но мы должны идти на жертвы ради будущего человечества.
– Ах как это верно, – отвечал Аристов и сразу же повернулся к Хорошевской, – кажется, Марианна, у меня появился соратник по идеализму.
Марианна ровно улыбнулась, но предпочла промолчать. Она вообще не вступала в диалог.
Тем моментом партия Вивальди закончилась и раздались вежливые, аристократичные аплодисменты. Девушка в чёрном вежливо поклонилась гостям и изящно подошла к тому углу, где стоял Аристов.
– А вот и вы, Анна Станиславовна, – широко, но немного натянуто улыбнулся доктор, – позвольте представить – хозяйка нашего вечера и чудесная скрипачка, – Анна Станиславовна Щербатова. Она одна из тех, кого можно назвать девушкой из хорошего общества. Такие люди так редки в наше проклятое время.
– Я весьма рада познакомится с вами, – сказала «Арнис», делая легкий кивок, – вы играли Вивальди, что весьма редко для скрипки, – она протянула руку.
– Я тоже рада знакомству, – сказала Анна, – я читала ваши статьи. Не могу сказать, что все понимаю, но в наше время поразительна такая любовь к гармонии и гуманизму.
В том, как она это сказала, «Арнис» не увидела того скрытого лицемерия, какое было у Аристова или у Хорошевской, что было весьма необычно. От этой девушки вообще веяло необычностью и это настораживало, а её живой взгляд и быстрые движения выдавали в ней творческую и увлекающуюся натуру.
«Арнис» вновь повернулась к доктору.
– Вы так лестно отзывались о моей деятельности, – мелодично произнесла она, – но совсем не рассказываете о своей, о вас ходит множество тайн.
Аристов учтиво поклонился.
– О, у меня нет особых секретов, любезная сеньорита де Леон, – сказал он с налетом вежливого удивления, – я всего лишь ремесленник. Просто пытаюсь исправить неправильные творения природы и сделать их более пригодными для существования в нашем жестоком мире.
– Путем генетического вмешательства? – спросила девушка.
– Отчасти, – скривил губы в улыбке Аристов – но, скажу вам, что мотивация и когнитивное воздействие гораздо важнее физиологии. Так что я бы поспорил со стариком Ламброзо насчет его умозаключений.
«Арнис» многозначительно хмыкнула.
– Думаю, что вы говорите сейчас не о животных? – спросила она с усмешкой.
Аристов кивнул.
– Пока я, действительно, изучаю методы воздействия на животных, – сказал он, – но моя теория может распространяться и на людей. Мой принцип: сделай человека нормальным, а хорошим и свободным он сделает себя сам.
«Арнис» дернула бровью, выказывая интерес.
– Иногда самые нормальные люди оказываются ненормальными, – вежливо сказала она, – или вы считаете, что нормальность поддается контролю?
Аристов усмехнулся, желваки на его скулах заиграли в такт его усмешке.
– Я не разделяю понятия нормальность и нормативность, милая сеньорита, – проговорил он, – нормальный человек всегда нормативен, на мой взгляд.
– Излишняя нормативность убивает оригинальность, – возразила «Арнис» – на мой взгляд.
– Но повышает производительность, – парировал Аристов, – залог построения прочной системы.
Девушка улыбнулась.
– Машиноподобной, – поправила она, – лишенной эмоций, увлечений, любви, страданий, здорового азарта наконец. Мне кажется, что в таком состоянии человек становится похожим на робота.
Аристов осклабился.
– Вот у нас с вами уже вышел небольшой научный спор, – засмеялся доктор, – неужели вы азартны, милая сеньорита? Никогда бы не подумал, глядя на вас.
– Смотря о каких ставках идет речь, – сказала девушка, – я умею вовремя останавливаться. Нельзя черпать силу в своих страстях.
Аристов заинтересованно посмотрел на неё.
– Вы любите игры? – спросил он.
– Зависит от партнера, – заметила девушка.
Аристов бесстрастно хмыкнул.
– Что же, тогда, может быть, сыграем? – спросил он – я разработал свой особый вид шахмат, по классическим правилам, но с тонким воздействием на структуру человеческого мозга. Проблема в том, что я никак не могу найти достойного соперника. Возможно, у вас получится удивить меня. Давайте выясним, что сильнее: моя нормативность или ваша оригинальность. Научный спор на шахматной доске.
– Шахматные журналы отдадут много за возможность напечатать такую партию, как сказано в одной великой книге, – опустила улыбку девушка, – я принимаю ваш вызов.
Аристов снова усмехнулся.
– Отлично, – сказал он, – я думаю, что мы должны добавить перчика и монетизируем ставки. Сумма в сто тысяч вас устроит? Предупреждаю я серьезный игрок.
– Вполне, – сказала, «Арнис,» – я тоже.
Аристов в ответ учтиво склонил голову и повернулся к Анне.
– На кого вы рискнете поставить, моя дорогая?
Девушка покачала головой.
– Вы же знаете, что я не поклонница ваших шахмат, – бесстрастно сказала она.
Аристов недобро сверкнул глазами, хотя лицо его выражало сплошную доброту.
– О, дорогая, это же простые шарады, – сказал доктор, – Марианна, принесите пожалуйста, коробку с шахматами.
Хорошевская холодно кивнула и манерно удалилась по лестнице вниз.
«Арнис» вздохнула. Отказываться уже было глупо. К тому же ей было любопытно посмотреть, что же это за такие шахматы. Всё-таки она была неплохим игроком, еще со времен интерната. Девушка бровями указала Флориану, чтобы он не спускал с Анны глаз. Эта девушка заинтересовала её. За милым личиком скрывалось что-то странное и неявственное. Здесь вообще все было каким-то странным. Неестественным, что ли. Девушка пожевала губу. Куда-то она попала. Осталось понять куда именно.
* * *
Ксения Авалова тоже наслаждалась спокойствием весенней ольвийской ночи. Если, конечно, местечко, где они находились с компаньоном, можно было назвать спокойным.
Снори опасливо зашипел, выказывая явное неудовольствие нахождению здесь.
– Понимаю тебя, дружок, – сказала девушка, – надеюсь, что мы здесь ненадолго задержимся.
Кстати, о компаньоне, куда это он пропал? А вон, стоит у какой-то палатки покупает еду, интересно это у меня занудство такое или сказывается наставнический опыт?