Андрей Волков
Covert nevtherworld. Бесконечность I. Катастрофы разума
Воцарилось молчание, которое, очевидно, можно было принять за согласие на дальнейший разговор.
– Я надеюсь, что среди нас таких нет, – заявил Соколовский, – иначе мы бы сюда не пришли.
– Замечательно, – сказал Адашев, – после того, как мы подавим бунтовщиков, вы все получите места в новом временном правительстве – директории. Этими действиями мы покажем пример нашим друзьям по всему миру. Дадим им сигнал к действию.
– Вы полагаете, что они сразу придут к власти? – спросил мужчина с пышными усами. – Нам также говорили про мировую революцию.
Соколовский улыбнулся.
– Нашей организации не нужно, чтобы они пришли к власти, – сказал он, – если приходишь к власти, то берешь ответственность. Гораздо эффективнее работать в тени старой власти и заставлять её исполнять нашу волю.
– Логично, – поддержал лысый толстяк с головой, похожей на бильярдный шар, – но как же наша соседняя страна? Вы полагаете, она не вмешается? Или вы не учли такой вариант.
– Мы полагаем, что не вмешается, – ответил Адашев, – заверяю вас, что там тоже есть сочувствующие нам люди, и они в самых верхах.
Мужчина с пышными усами характерно кашлянул.
– Давайте выйдем на террасу, господа, – сказал он, – здесь становится душно.
Раздался натянутый смех.
– Сергей Юрьевич опасается подслушивающих устройств, – заметил кто-то, – вот уж не подумал бы.
Катя видела, как мужчины прошли сквозь стеклянный проем на улицу. Закоченев от страха, она тем не менее нашла в себе силы пойти дальше. Ей нужно было дослушать до конца и отнести запись Александру, он подскажет, что делать дальше. Одно было ей ясно – это или шпионы, или преступники.
Она вышла на террасу. Ночной холодный воздух обдувал её лицо.
– После подавления бунта на три дня будут введены осадное положение и комендантский час, – услышала она голос Адашева, – пока их не отменят, будут запрещены любые публичные выступления! Благодаря вашей поддержке… тихо!
Говоривший Соколовский вдруг замолк. Несколько секунд Катя не слышала ничего, кроме завывания ветра. Но вот его голос раздался вновь, только теперь он звучал тише и был похож на хриплое карканье.
– Мы представляем высший слой общества, – сказал Соколовский, – вооруженные силы, пресса, спецслужбы. Девять человек, которые могут вести за собой тысячи других. Свергнув правительство, мы изменим не только судьбу этой страны, но дадим шанс всему миру на возращение к традиционным истокам, которые он утерял.
– Мы готовы действовать, – бодро произнес мужчина с пышными усами, – как только прозвучит команда, в стране будет объявлено чрезвычайное положение. Директория выступит с речью. Тема – противодействие анархии, забастовкам и гражданскому неповиновению. Директория образована для народа и во имя народа. Мы слишком долго жили в обществе, которое потворствовало либеральной анархии. Необходимо установить диктатуру. Диктатуру закона.
– Я думаю, мы договорились, – сказал лысый мужчина, – наша партия всецело поддержит ваше стремление. Давайте расходиться. Наш союз не должен стать известен раньше времени.
– Поддерживаю, – сказал чей-то голос, – я тоже буду рад убраться отсюда.
Мужчины стали расходиться. Через некоторое время на этаже остался один Соколовский. Он словно бы почувствовал что-то. Быстрым шагом он направился к террасе. Укрыться Катя не успела. Они увидели друг друга. Мужчина смотрел на девушку взглядом, полным недоверия.
– Ты кто? – спросил он. – Что ты здесь делаешь? Отвечай, живо!
– Ничего, – прошептала девушка, – я ничего не слышала, клянусь.
* * *
Последнее, что было на записи, это звук падающего телефона, шум борьбы и крики девушки.
– Больше мы ничего не услышим, – сухо сказала Авалова, – она, должно быть, сопротивлялась, должно быть, даже сумела убежать. Но они всё равно её нашли. Они не оставляют свидетелей.
Наташа бессильно опустила голову на подушку.
– Что с тобой? – спросила Ксения. Покровская мрачно усмехнулась.
– В Антарктиду хочу тур взять, – мрачно произнесла девушка, – там нет людей, одни пингвины. Все-таки какая удивительная вещь снобизм.
– Вам знакомы эти персоны? – спросил Рауш. Ксения пожала плечами.
– Более или менее, – сказала она, – достаточно влиятельные люди, но в гости я бы их не позвала.
Мациевский гневно захлопнул крышку ноутбука.
– Можно я его убью? – прошипел он. Ксения усмехнулась.
– Вряд ли тебе дадут такую возможность, – сказала она, – ты просто сядешь, а по телевизору скажут, что разоблачили очередного «оборотня в погонах». Мы теперь как в тылу врага, и каждое наше движение должно быть подготовлено и продумано, понятно?
Мациевский стукнул кулаком по ночному столику.
– Да чего тут продумывать! – гаркнул он. – Перестрелять всех и дело с концом!
– Патронов не хватит, – сказала Ксения, – остынь!
– Остыну, когда эти крысы в трупы превратятся, – прорычал Мациевский, – что мне, делать вид, что я ничего не видел? Девочку убили, а мы сопли здесь жуем!
– Сказала, остынь! – более властным тоном повторила Ксения. – Если быстро толкаешь, оно быстрее двигается, а нам нужны осторожность и терпение. Наша первая задача – остановить Охотницу. Кате Кирсановой мы уже не поможем, но нужно сделать всё, чтобы её смерть не стала напрасной! Она погибла, чтобы люди знали правду, и мы не должны её подвести.
Рауш фыркнул.
– Да как мы остановим Охотницу? – спросил Рауш. – Мы даже не знаем, кого искать. Или вы думаете, что это Урусова?
Ксения хитро улыбнулась.
– Да нет, – сказала она, – я много раньше могла догадаться. А теперь поняла окончательно. Просто подумайте, кого пустят на конференцию без особых проблем?
Рауш развел руками.
– Боюсь, что не понимаю.
– Ну тогда позвольте сделать вам сюрприз, – сказала Ксения, направляясь к выходу.
– О ком бы вы ни говорили, я с вами, – произнесла Наташа, приподнимаясь на подушках.
Авалова посмотрела на неё, как на безумную.
– Ошалела? – честно спросила она. – И думать забудь.
Ты уже сделала всё, что могла, и даже больше.
Наташа недовольно надула губы.
– Вы что, меня оставляете здесь? – буркнула она. – Одну? А если они решат меня здесь и пришить? Кто мои бренные останки будет собирать?
– Не волнуйся, – усмехнулась Ксения, – ты у них сейчас не в приоритете. Мы отправляемся не на воскресную прогулку, но если дело выгорит, то мы вернемся, и ты нас встретишь холодным шампанским.
Наташа устало бухнулась головой на подушку. Ирония – это всё, что им оставалось. Безусловно, Ксения права, хватит с неё погонь и перестрелок. По крайней мере на сегодня.
* * *
В Борисфене шёл протест. За кого? Против кого? Это никому не было понятно, и надо сказать, что менее всего это было понятно тем, кто находился на этой площади.
Непонятно это было и Президенту Республики, которая ехала на торжественное открытие международного саммита по североевропейскому транспортному коридору, рассматривавшегося как новая веха в истории Понти́и. Зажатое меж великих держав, это государство никогда не могло определиться в своей идентичности, постоянно примыкая то к одному лагерю, то к другому в зависимости от того, какой лагерь предложит больше бенефиций. И вот сейчас у Республики появился шанс выйти на новый вектор развития. Прекратить разрываться меж двух лагерей, но предложить третий, особый путь. Саммит должен был стать началом этому.
А теперь эти протестующие? И все планы рушатся. Нет, безусловно, она должна провести саммит, должна несмотря ни на что.
Кортеж ехал по широким проспектам столицы, построенным ещё во времена Советов. Гвалт голосов протестующих рвался сквозь бронированные стекла лимузина, хотя кортеж двигался не по центральным улицам, движение во многих районах было перекрыто. Транспорт пускали в объезд, а на каждом перекрестке дежурили офицеры милиции в наглаженной парадной форме. На фоне дыма на центральной площади это выглядело фантасмагорией. И всё же Президент была рада, что у неё хватило здравого смысла прислушаться к совету начальника ГУР Соколовского и не переносить сроки саммита, это было бы ещё хуже и только пошатнуло бы её положение. Соколовский был профессиональным чекистом, вскормленным ещё старой советской школой, а также человеком честолюбивым и с грандиозными амбициями. Президент успешно использовала эти его качества.
Кортеж подъехал к гостинице «Ориенталь» точно в назначенное время. Президент знала, что существуют еще три подставных кортежа, они будут наматывать круги ещё двадцать минут, в целях безопасности.
Гостиницу на период проведения саммита выселили. Естественно, Президент предпочла тот, другой вариант, но опять же последовала совету Соколовского не проводить саммит в пансионате в Кранцберге, поскольку события в этом городе явно принимали странный оборот. К тому же нужно было показать, что она держит ситуацию под контролем. Несколько распоясавшихся хулиганов, это не смертельно.
В гостинцу Президент вошла, окруженная кольцом охраны. Её многочисленные помощники и несколько членов Верховного совета тоже шли в сопровождении.
Минуя гостиничный холл, обычно наводненный туристами, процессия прошла в роскошную переговорную, отделанную мрамором, где охрана дала им некоторую свободу. Переговорная была уже заполнена высокопоставленными представителями разных государств: Великоруссии, Франции, Китая, Испании, Германии, Европейского союза и многих других. Не все из них были ярыми сторонниками идеи конференции, однако все они страстно хотели высказаться, особенно по вопросу транспортного коридора. Для Президента это был центральный вопрос, ибо от итогов конференции зависело, пойдет ли транспортный коридор через Понти́ю или южнее. Один удар они уже пропустили, когда просочилась информация, что по морским транспортным линиям погибший при весьма странных обстоятельствах Арсенюк перевозил наркотический препарат, которым одурманивали юных девочек. Второй ошибки ей не простят.
Высокий чиновник из Европейской комиссии – испанец Патрисио Фуэнтес – заметил её первым. Вдвоем с генералом Соколовским они что-то оживленно обсуждали, но прервали свою беседу, встретившись взглядом с Понти́йской руководительницей.
– Госпожа Президент, – обратился к ней европейский чиновник с легким испанским акцентом, – я рад приветствовать вас, для нас большая честь присутствовать на подобном высоком собрании.
Произошел краткий обмен рукопожатиями.
– Благодарю, – сухо произнесла Президент. Это честь и для меня. Я безмерно рада, что вы приняли приглашение. В конце концов, мы все заинтересованы в более глубокой интеграции на континенте. Надеюсь, ваша поездка была не очень утомительной?
Фуэнтес покачал головой.
– Нет, – мягко сказал он, – путешествие было коротким и необременительным, а ваше присутствие делает мой визит ещё приятнее.
Президент отвесила легкий поклон.
– О, на самом деле это очень редкий случай, когда лицу всё же позволено покидать свою резиденцию, – вступил в разговор Соколовский, – президентская резиденция – это своего рода тюрьма. Не находите? Я, например, не могу представить себе, чтобы мои обязанности требовали постоянного присутствия в одном месте. Это так утомительно.
Президент всегда удивлялась какой-то всегдашней необычности Соколовского. Особенно её всегда поражало лицо. Оно было хищным и узким, с пронзительными глазами. Идеальная выправка, благодаря которой форма на нем не висела мешком, выдавала в нём несколько поколений профессиональных военных.
Президент сумела выдавить из себя улыбку, чтобы поддержать разговор.
– Это необходимое мероприятие, – сказала она, – и я верю, что ваше присутствие здесь говорит о стремлении сделать все возможное для блага континентальной интеграции.
– Это так, – согласился гость, – однако нас несколько обеспокоили эти… протесты.
Президент нахмурилась.
– Не стоит их переоценивать, – бросила она, – да, есть какая-то толпа недовольных, но мы разбираемся с их требованиями.
– Ах да, конечно, – сказал гость, – но мне кажется, что если бы всё было так, как вы говорите, у вас бы не было причины менять маршрут наших кортежей в последний момент.
Ответить Президенту было нечем.
– Не надо вдаваться в казуистику, – пришел её на помощь Соколовский, – у всех есть свои протесты. Во Франции – забастовки фермеров, в Испании – баски. Саамы в Швеции. На местах у всех хватает забот.
Фуэнтес кивнул.
– Безусловно, – сказал он, – но мы в Европе печемся о защите прав человека. Считаем это высшей ценностью. Следствием жестких реакций может стать коррупция, а именно её роста мы боимся больше всего на свете. В том числе и в контексте транспортных коридоров.
Соколовский величественно улыбнулся. В его улыбке было что-то покровительственное.
– Если позволите, я не соглашусь с вами, мы тоже боимся коррупции и анархии, но с этими прискорбными явлениями может справиться только сильная централизованная власть. Безусловно, это не означает, что я поддерживаю некие тоталитарные идеи нашего прошлого, но централизация власти стирает ненужные бюрократические лестницы и лишает соблазна. В противном случае каждый может улучить момент и нанести удар.
Его эскапада, должно быть, показалась слишком уж обвинительной, поскольку Соколовский загладил его самоироничной улыбкой.
– Впрочем, не стоит принимать мои слова за призыв к действию, – сказал он, – я всего лишь военный, поэтому мыслю активными категориями. К тому же я понимаю, что представителям демократических свободных государств не пристало отвечать жестокостью на жестокость и подавлять своих граждан. Думаю, вы не будете отрицать, что иногда и демократия нуждается в некоторой силовой подпитке, чтобы иметь возможность донести её до угнетаемых масс. Клин иногда нужно выбивать клином, не так ли? В любом случае это означает, что наши политические взгляды не так уж несхожи. Однако ещё раз повторюсь, что это всего лишь взгляд военного. Прошу меня извинить, мне нужно сделать один звонок. У моей племянницы именины.
* * *
Вряд ли кто-то, даже из находившихся там сейчас, мог бы вспомнить действительный вид центральной площади, что на понти́йском диалекте именовали Торгом. Еще совсем недавно бывший гордостью республиканской столицы парадный ансамбль величественных зданий сейчас походил на выжженную каменную пустыню, которую старательно пытались обходить редкие прохожие, воротившие нос от тошнотворного запаха, царящего на площади, и дыма от разожжённых людьми на площади костров.
Сотни голов, тесня и толкая друг друга под хохот и улюлюканье, выкрикивали лозунги, стараясь забраться на колонну так высоко, чтобы только именно их было видно. Огненные языки пламени от факелов, которыми протестующие освещали площадь, от их конвульсивных движений колыхались в разные стороны, заставляя разлетаться огненные искры. Где-то гудел бас попа, окроплявшего протестующих ладаном, резкий запах которого сливался с остальными запахами в единое тошнотворное облако. То тут, то там слышался звук сварки и скрежет точильных брусков.
Чуть впереди, не подходя близко к площади, топтались бойцы спецназа «Сокол», они тоже не понимали, для чего здесь находятся. Стояли в ожидании приказа и молча смотрели на пылающие костры, лишь изредка поднимая вверх щиты, чтобы огненные искры не прожгли казенную форму. Огромная полусфера прозрачной стены балкона пентхауса гостиницы «Oriental'», располагавшегося пятнадцатью этажами выше того зала, где проходила конференция, открывала прекрасный вид на площадь. В центре балкона, вокруг которого развивалось действо, сложив руки на груди, стояла женская фигура. Она разглядывала площадь и видела, что всё идет хорошо. Более того, великолепно. Даже слабая дрожь пола под ногами, когда время от времени неподалёку взрывались петарды, казалась аплодисментами. Она задумалась. Как все-таки легко управлять толпой, этим необразованным и некультурным быдлом. Только щелкни, дай им надежду на то, что они хотят, и они пойдут за тобой, даже если ты ведёшь их в ад. Как это унизительно давать им, этим собравшимся на площади, шанс понять истину. Они никогда её не поймут. Ибо только избранным это доступно.
Приглушённо зажужжал мобильник. Его звук разрушил идиллическое созерцание.
– С днем ангела, милая! – сказал голос в трубке. – Ты получила мой подарок?
– Это то, о чём я всегда мечтала, – без эмоций ответила Охотница, – личная аккредитация в президентский пул. С крыши убрали снайперов?
– Да, солнышко, – произнес голос, – всё в полном порядке. Позвони мне, когда закончится вечеринка.
Охотница отключила телефон. Она стояла и ждала последние несколько минут до кульминации. Её фигура была столь черной и столь непроницаемой, что выкачивала свет из всего пространства балкона пентхауса. Охотница ждала, что ей это было несвойственно, но сейчас она терпеливо ждала, ради разнообразия.
* * *
Анастасия разлепила глаза и попыталась определить, где находится. Получилось у неё это довольно плохо. Единственное, что она поняла, что помещение, где она очнулась, было похоже на гостиную какой-то квартиры. Но какой и как она здесь оказалась, девушка не помнила. Всё тело как будто окоченело, и она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Анастасия с силой дёрнула правой рукой и с удивлением обнаружила, что пошевелить рукой она не может потому, что оба её запястья пристегнуты к батарее, к счастью, холодной. Осознание этого факта потянуло за собой цепь ещё более неприятных воспоминаний. Она вспомнила, что они со Светланой поднимались в квартиру, где их должен был ждать Томас Чилуэлл, а вот дальше она не помнила ничего. Может быть, она даже находилась в этой же квартире, но сколько времени в ней провела, оставалось загадкой.
Превозмогая боль от сковывающих запястья наручников, Анастасия попыталась сесть. Прислонившись к стене, девушка стала озираться по сторонам.
Комната представляла собой большой пентхаус с длинными широкими панорамными стеклами, сквозь которые не проникал ни один звук. В центре комнаты имелась чугунная винтовая лестница, которая вела куда-то наверх. В углах стен замерли декоративные рыцарские доспехи. В комнате было очень тихо, казалось, что Анастасию кто-то здесь оставил, и она совсем одна.
Но это было не так. В этой комнате был ещё один человек – девушка, от вида которой у Анастасии похолодело внутри.
КОНЕЦ ДЕСЯТОЙ ГЛАВЫ
Глава XI. Охотница
Эта странная девочка просто обожала раздваивать себя, становясь двумя девочками одновременно.
Льюис Кэрролл
Перед ней стояла Шурочка.
– Ты? – ахнула Анастасия.
– Я, – спокойно сказала Шурочка, её лицо, обычно живое, сейчас совсем не двигалось, а застыло словно каменная маска. Это её выражение лица больше удивило Анастасию, чем тот факт, что её подруга была жива.
– Изобразить смерть не сложно, – сказала Шурочка, – правда, сложнее, чем убивать!
– Ты… – Анастасия дернулась вперед, но наручники снова дали о себе знать, сковав её движения. Она так и осталась на месте, её мысли путались.
Осознание пришло быстро.
– Значит это была ты? – ошалело спросила она. – Это всё время была ты? И взрыв машины – это была липа?
Шурочка хищно улыбнулась.
– Выглядело это довольно убедительно, – сказала она – не правда ли?
Анастасия округлила глаза. Она отказывалась что-либо понимать.
– Да, – продолжала Шурочка, – я отправляла тебе страницы из твоего дневника, который ещё тогда скопировала себе. Мне понравилось это чтиво. Я знала, что он мне пригодится, ведь это я отравила Томаса психотропным препаратом, который блокирует волю, и я велела ему тебя изнасиловать, – она холодно рассмеялась, – но вышла ошибка, я забыла про твой нож. Честно говоря, не думала, что ты окажешься настолько сильной и сможешь сопротивляться. Впрочем, вышло всё гораздо лучше.
– И родителей Томас убил тоже по твоему приказу? – с ужасом спросила Анастасия.
Шурочка, манерно зацокав языком, покачала головой.
– Нет, – протянула она, – ты пришла ко мне тогда вечером, и я поняла, что просчиталась.
– Я тебя не видела тогда, – сказала Анастасия, она ощущала себя в центре ужаса, – только слышала голоса.
Шурочка расхохоталась дьявольским смехом.
– Да Верховского там вообще не было, – заявила она, – это я потом убедила и тебя и его, что он был со мной. Сделать это оказалось не так-то сложно. Однако работу ты мне подкинула. Мне не нужно было убивать Чилуэллов. Мне нужно было их просто скомпрометировать, но ты не оставила мне выбора. Я поехала за город и ликвидировала их. Я, а не Томас. И я внушила Томасу, что это он убил, а тебя бросила около дома, предварительно внушив тебе историю о том, как ты туда добиралась. Удивительно легко управлять людьми.
Анастасия внезапно поняла, что Шурочка с упоением говорит о своих действиях, даже с некоторым превосходством.
– Я всегда думала, что это Томас, – прошептала Анастасия, – а ты его подставила, да?
Шурочка размяла, очевидно, затекшие мышцы.
– Знаешь, это было удивительно легко, – сказала она, – я даже не ожидала как. В деле всего-то и было, что мои показания о том, как ты пришла ко мне и что Томас был в тебя влюблен. Признаюсь, я даже была удивлена, как прекрасно сработал мой план. Не ожидала от себя такого, право. Ведь кто-то же должен был понять, что не мог Том в таком состоянии так хладнокровно действовать. Но как же чертовски прекрасно это выглядело со стороны. Разгадка преступления сама шла полиции в руки, и они поверили.
– Господи, но зачем всё это? – прошептала Анастасия и внезапно сообразила. – Неужели только ради препарата?
Шурочка вновь рассмеялась.
– Нет, не только, – сказала она, – ради власти, огромной и бесконечной власти, которую он может дать, но только нам нужен твой друг, чтобы завершить начатое, и он придет сюда.
– Какой-то бред, – у Анастасии пересохло во рту, – о каком друге ты говоришь?
– Как, ты ещё не поняла? – спросила Шурочка. – Хотя, возможно, наша общая подружка Эльмира тебе не рассказала. Это ведь Верховский создал греларозол, точнее, он думал, что создает, но на самом деле лишь усовершенствовал наши разработки, которые были бесполезны без работ его учителя. Дурак, ты так очаровала его, что он вознамерился во имя тебя совершить открытие, чтобы ты вернулась к нему. Он стоит за всем, что здесь происходит.
Анастасия хотела дернуться вперед, но наручники не позволили.
– Я не верю, – сказала она, – Саша никогда не мог бы причинить зло!
С лица Шурочки не сходила ехидная улыбка. Анастасия присмотрелась к её лицу. В нём было что-то неестественное.
– Конечно, поначалу он не понимал, что делает, – небрежно бросила Шурочка, – было очень забавно наблюдать за ним. Направлять его, поощрять его, заставлять думать, что его шаги приблизят его к чему-то совершенному.
– Не сомневаюсь, он отринул это, – яростно сказала Анастасия, – когда понял, что именно создает.
– Очень нескоро, – сказала Шурочка, – но постепенно он действительно стал что-то подозревать, особенно когда в его жизни вновь возникла ты. Но от нас так просто не уходят, и Верховский заплатит за свое предательство самым дорогим, что у него есть, – тобой.
Анастасия проглотила колючий комок в горле. Только кто-нибудь бы пришел! Кто-то должен прийти!
– И теперь ты меня убьешь? – спросила она, осознав, что надо тянуть время.
Шурочка покачала головой.
– Нет, – холодно сказала девушка, – видишь ли, после того, что произойдет, общественности нужен тот, кто ответит за злодеяния. Эгоистичный молодой ученый и его подружка отличные кандидаты, – она нервно засмеялась, – ты не умрешь. Ты будешь гнить живьем. От осознания тяжести своей вины.
– Тебя найдут! – бросила Анастасия, хотя она понимала, что её слова не подействуют.
Шурочка покачала головой.
– Нет, – сказала она, – тебя найдут. А кто ищет меня? – девушка достала из шкафа, встроенного в стену, большой холщовый мешок, тот самый, в котором обычно держала своё ружье, расстегнула его и достала длинную «винтовку Мосина», которая была снабжена оптическим прицелом.
– А после того, что произойдет сегодня, тебя уже не будет ничего интересовать, – сказала она, – ты сама признаешься во всем. А про нас никто не знает, а тот, кто знает, умрёт, так или иначе.
– Ты просто сошла с ума! – воскликнула Анастасия. – Я совсем тебя не узнаю.
Шурочка холодно улыбнулась.
– Разве? – улыбнулась девушка. – Это ты сошла с ума. Меня же нет, ты же сама знаешь, что я мертва, а те, кто меня видел, об этом уже не расскажут, ибо я карающая длань мести и хаоса, воин разрушения и оружие, которое сокрушит этот ничтожный мир.
* * *
Легкий конвертоплан Aw609 грузно плелся по облакам. Иногда встряхивая сидящих в кабине пассажиров, когда пересекал, будто спотыкаясь, воздушные ямы. Сидевшая за штурвалом Алин Авонамйелус постоянно меняла высоту, чтобы уходить от обнаружения. Вступать в длительные дискуссии с диспетчерскими службами ей, очевидно, не хотелось. Они уже пересекли Альпы, австрийские луга и теперь под ними лежала Венгрия. Официальная версия на случай неприятностей – спасательная миссия, впрочем, проблем пока не возникало. То ли Алин так удачно выбирала маршрут, то ли ещё по какой причине, но никто совершенно не интересовался, что одинокий конвертоплан делает в воздушном пространстве, Кристину это более чем устраивало.
– Всё, – сказала Алин, явно довольная собой, – можем забыть про радары. Я же говорила, эти натовские игрушки мне не помеха.
Девушка картинно упала в пассажирское кресло.
– Зашла сказать, что ещё час лета, – предупредила она, – или около того. Я полагаю, что мы успеем к разгару вечеринки.
Кристина ухмыльнулась.
– Даже если к самому концу, – сказала она, – всё равно туда будет неплохо заскочить.
Авонамйелус криво улыбнулась.
– Ты говорила, – небрежно бросила пилот, – целая одиссея.
Её тон был легок, остроумен и по-военному лаконичен. Это удивительным образом сочеталось с некой лиричной печалью на лице.
– Непривычно пилотировать гражданский летательный аппарат? – осведомилась Левонова. – Ты же в основном специализируешься на штурмовой авиации.
Алин ощерилась.
– Что ещё обо мне известно? – быстро спросила она. – Хотя, что же я спрашиваю, моя история была во всех газетах.
– Ну мне и известно только то, что писали, – сказала Кристина, – капитан Алин Авонамйелус родилась на острове Илуйлойак. Коренная индианка, стала самым юным кадетом, принятым в королевский военный колледж, боевой летчик 1-го класса, совершила более сотни вылетов в Афганистане, Ираке и Ливии. Была назначена командиром 16-го штурмового крыла и командовала налетом на базу талибов в вилайете Кундуз, а после была обвинена в совершении военных преступлений и приговорена к тюремному заключению, дальнейшие следы теряются.
Штильхарт удивленно посмотрел на пилота.
– А почему я этого не знал? – спросил он.
– Вероятно, ты не читал новости трехлетней давности, – жестко отчеканила Авонамйелус, её лицо приняло красноватый оттенок от столь бесцеремонного вторжения в её частную жизнь, – интересно, Кристина, мой психопаспорт ты тоже читала? Там написано, что у меня пограничное расстройство личности и я отличаюсь крайней жестокостью?
– Возможно, так и написано, – сказала Кристина, – но этого я не читала. А что же произошло на самом деле?
Авонамйелус фыркнула.
– А почему это так тебя интересует? – поинтересовалась пилот.
Кристина широко улыбнулась.
– Просто я знаю, что адмирал Рид не станет помогать преступнице, – ответила она, – если только на человека возвели напраслину. Ну-с?
Алин вздохнула.
– Да ничего особенно, – сказала девушка, – в сущности то же самое, что обычно происходит с такими, как я. Думаешь, мне было легко с моим-то происхождением? Моя мать – вождь Кими Авонамйелус – была владелицей казино. Вы можете себе представить, что это такое? Всё мое детство прошло среди постоянного улюлюканья и снаркоманившихся глаз. Мы купались в роскоши, но я понимала, сколько зла это приносит людям, как они подсаживаются на игру и как отдают последнее. Как же я всё это ненавидела, как же я мечтала, чтобы это всё разрушилось! В шестнадцать я сбежала из дома. У меня была одна мечта – небо! Я надеялась, что если вырвусь из этого ада, то у меня будет нормальная, свободная жизнь. Я подала документы в военный колледж и там встретила тех же самых. Офицеров, генералов, сенаторов – все они ходили в наше казино. Играли, развлекались с девочками, курили травку, а в колледже они нацепляли форму, щеголяя наградами и говорили о патриотизме, демократии, свободе, ценностях.
– Должно быть, это унизительно? – участливо спросила Кристина. Она-то свое детство ругала.
– Хуже того, – бросила Алин, – это лицемерие. Но я терпела, я верила в идеалы. Я блистательно окончила колледж, была лучшая в классе. Естественно, как передовую студентку меня направили в действующую армию.
Я готова была петь от восторга. Афганистан, Ирак, Ливия, потом снова Афганистан. Только и там я встретила тех же самых, что ходят по казино. Но я всё ещё верила. Верила и служила. Несла слаборазвитым народам факел свободы и демократии. На войне быстро раскрываешь свои способности. Я дослужилась до звания капитана. Получила в командование собственную штурмовую эскадрилью. Даже несколько наград заимела. Была на хорошем счету. А один раз нас отправили бомбить лагерь талибов. Там скрывался важный полевой командир. Нам ещё на базе говорили, что, мол, легче легкого всё будет, а эти сволочи, оказывается, заложников захватили, как будто выяснить это раньше было нельзя!
– И вы разбомбили их? – спросил Флориан. Авонамйелус махнула рукой.
– Нет, – сказала она, – Эми Нильсен, одна из моих ведомых, заметила ребёнка, сбежал, наверное. Я по рации передала о заложниках, а мне в ответ, мол, плевать: у тебя цель есть – бомби, подумаешь какие-то дикари. Я сказала нет, бомбить не буду. Начальство в крик. Кто ты такая? Как ты смеешь? В общем, пока мы там круги наматывали, талибы прочухали и давай в нас из «стингеров» пулять. Джейка и Уэйна сразу, прямо в воздухе. А потом ещё веселее, из-за гребня два дрона выскочили, американские, и всю деревню в кашу. Талибов, заложников, всех, и улетели. Остались только крики, огонь и густой черный дым. Напалм.
Кристина слушала очень внимательно, сидевший рядом Флориан сухо усмехнулся.
– Банальная история, – сказал он, – такие сейчас на каждом шагу в телевизоре, а что было дальше?
– А дальше ещё банальнее, – мрачно сказала Алин, – меня вызвали в штаб. Сказали так, мол, и так бывает. На войне как на войне. Жертвы неизбежны. Всякое такое. Но задача выполнена. Террорист ликвидирован.
Меня к внеочередному званию представили, даже к награде, по-моему. Мне бы, дуре, намек понять, остановиться, но у меня же принципы, идеалы.
– Стала разбираться? – спросила Кристина.
– Стала, – бросила Алин, – подала рапорт в военную прокуратуру, что так, мол, и так, настаивала, чтобы бомбежки не было. А там оказалось, что оператор, который дроном управлял, – сын какого-то конгрессмена из Пенсильвании. Дневал и ночевал в стрелялках, вот отец и пристроил его в какой-то специальный центр, на Гавайях, ну чтоб делом занялся, и от него рапорт, что он и трое сослуживцев с экрана видели, что это мы на самом деле деревню сожгли и от начальника полиции Кундуза заявление, что части крылатых ракет нашли от наших самолетов. Ещё бы не нашли, когда два штурмовика наших сбили.