Андрей Волков
Covert nevtherworld. Бесконечность I. Катастрофы разума
– Вероятно, у них нашлись последователи, – усмехнулся Штильхарт, – только я все равно не знаю кто это.
Левонова посмотрела на него с притворным ужасом.
– Какой ты темный человек, – сказала она, – твое образование явно оставляет желать лучшего. Ассасинами в древности именовался орден мусульман-низаритов, одно из ответвлений шиизма. Это позже они прославились как убийцы, но в начале своей деятельности они изучали науку, ремесла и расширяли свои границы исключительно дипломатией. Их лидером был Ибн Ас-Саббах, он был что-то вроде исламского Лютера, пропагандировал добродетели и аскетичный образ жизни, запрет роскоши, всеобщее равенство и общинный строй. Ему удалось создать мощное государство, которое соперничало с сельджукским султанатом. Он был умным человеком и понял, что в отсутствие сильной армии безопасность государства можно обеспечить только подрывая государственность соседей. И он создал армию тайных агентов узкого профиля. Их сеть простиралась от Каира до Шираза, от Бухары до Балхи, а в его крепости существовала настоящая академия по подготовке разведчиков и диверсантов-террористов. Там их изматывали ежедневными тренировками и обрабатывали идеологически. Одурманивали опиумным маком, и специально подготовленные девицы изображали из себя райских гурий, увещевая неофитов ордена, что они должны погибнуть в бою с неверными. Когда человек просыпался, то он искренне верил, что побывал в раю, и реальный мир терял для него какую-либо ценность. Все его мечты, надежды, помыслы были подчинены единственному желанию вновь оказаться в «райском саду», среди недоступных сейчас прекрасных дев.
Штильхарт криво усмехнулся.
– За тысячу лет их идеология мало изменилась, все про гурий думают. Никогда их не понимал. Как можно самоубиться из-за того, что где-то там тебя ждут какие-то девицы?
Кристина манерно дернула плечом и многозначительно хмыкнула.
– На самом деле все весьма просто, – сказала она, – в исламе любое прелюбодеяние карается смертью, а чтобы жениться, ты за невесту должен отдать калым, и поэтому для малоимущей молодёжи на Востоке женщина является предметом небывалого вожделения.
– На пенсии переселюсь на Ближний Восток, – усмехнулся Штильхарт, – и что же с этими ассасинами случилось?
– Ибн Саббах стал для своих адептов кем-то вроде пророка, – продолжала рассказ Кристина, – посланцем Бога на земле, и они верили, что могут попасть в рай, только погибнув по его личному приказу, но в 1124 году он умирает…
– Такое иногда случается с посланцами Бога, – хмыкнул Штильхарт, – и они исчезли?
Кристина злобно посмотрела на молодого человека.
– Дослушай до конца, – сказала она. Штильхарт широко улыбнулся.
– Прости, я забыл, что ты не рассказываешь коротких историй, – сказал он.
Левонова решила не отвечать.
– После смерти Саббаха, – продолжила девушка, – остались его фанатичные последователи и разветвленная сеть крепостей, протянувшаяся по всему Ближнему Востоку. Этим не преминули воспользоваться вторгшиеся крестоносцы, и вот именно от них пошел слух об ассасинах как о тайных и коварных убийцах.
– А это было неправдой? – спросил Штильхарт.
– Как раз наоборот, – сказала Кристина, – королевства крестоносцев на Ближнем Востоке были раздроблены, слабы и подвергались одной атаке за другой. Основным врагом крестоносцев в то время стал всем известный Салах ад-Дин, и вот здесь интересы крестоносцев и ассасинов серьезно пересеклись. И они заключили союзный договор.
Штильхарт изобразил гримасу удивления.
– Наверное, странно было наблюдать такой союз в XI веке, – заметил он.
– Возможно, – кивнула Кристина, – но ассасинам все равно было, за кого воевать, они считали врагами и сарацинов, и крестоносцев, но сунниты-сарацины для них были ещё и вероотступниками, поэтому европейские бароны умело играли на противоречиях и щедро оплачивали услуги их наемных убийц, и многие арабские полководцы, ученые, правители пали от рук ассасинов. Однако их союз продолжался недолго. Крестоносцы стали грабить купцов-низаритов. Ассасины обратились к королю Иерусалима с требованием наказать обидчиков, но им ответили отказом в довольно грубой форме, и после этого ассасины стали отправлять своих убийц в оба лагеря, лавируя между суннитами и крестоносцами. К этому времени ассасины обрели неслыханное могущество, рассказы о них распространились далеко за пределы исламского мира. Но, как это обычно бывает, неслыханное могущество приводит к алчности и тщеславию. Их государство стали раздирать междоусобные войны, и они были завоёваны монголами, если не ошибаюсь, в конце XIII века.
– Впечатляющая лекция, – сказал Штильхарт, – только какое отношение она имеет к нашим дням?
Кристина пожала плечами.
– Признаться, тоже не понимаю, – сказала она, повернув голову к Фабиану, – такая древность.
– Все более чем современно, – подал голос Эмболо, – просто, вероятно, вы не знаете, что с ними произошло после.
Кристина покачала головой:
– Нет.
– Очень жаль, – улыбнулся Фабиан, – потому что как раз это и есть самое интересное. Некоторые идеи становятся так популярны, что начинают жить самостоятельно, а идея убийства как механизм политического давления вообще бессмертна.
– Значит, Штильхарт прав? – спросила Кристина. – У них действительно нашлись последователи?
– Нашлись, – сказал Фабиан, – только они уже не были отягощены религией, наоборот, они считали себя свободными от предрассудков древности. Естественно, они появились не сразу, а через много столетий, когда ассасины превратились в легенду, страшную сказку, когда истории о них стали рассказывать как рыцарские романы, вот тогда, где-то в середине XVI, из всего массива увлекающихся выделилась группа интеллектуалов-прогрессистов, которые поняли, что достигнуть абсолютной власти можно только одним способом – поддержкой постоянного хаоса, а для этого систему управления миром нужно вводить в критическое состояние, из которого только один выход – война, война всех против всех.
– Теория управляемого хаоса, – сообщила Кристина, – я это ещё в университете учила.
– Возможно, – сказал Эмболо, – но это скорее научно-идеологическое закрепление того, что было ранее. Интеллектуалы объединились в организацию, их влияние росло. Великие державы раздирали противоречия, все хотели крови друг друга. Вот тут и пригодились забытые таланты ассасинов. Зачем использовать армии, если можно заказать убийство мешающего тебе политического деятеля или даже устроить целую революцию. И тебе сделают это, только заплати. Вот эта организация и играла на противоречиях, умело стравливая политиков лбами.
Кристина задумчиво пожевала губу. Она уже не первый раз слышала об этой организации. Фабиан, не сговариваясь с Михал Потапычем, повторил ту же историю. Тайная организация, вершащая судьбы мира. Да нет, ну бред! Сказки! Или нет? Она ведь сама рассказала об ассасинах, они ведь существовали. Да, это было давно, но все же. Убийство как механизм давления да – это вполне могло быть. Это вполне могло быть их случаем. Это её пугало, ведь её утягивало в какую-то очень глубокую воронку мыслей, фантазий, риторики, хитрости и коварства, откуда очень сложно было вылезти. И Кристина знала название этой воронки – политика.
– А причём тут перчатка? – спросил Штильхарт. – Они что, тоже её использовали как оружие?
В его словах чувствовалась явная легкая ирония, но Фабиан окинул молодого человека довольно серьезным взглядом, из чего следовало, что шутить не стоит.
– В этой организации существовал отдельный отряд наемных убийц, которым и поручались разные деликатные миссии. Они были первоклассно образованы, умны и всегда с легкостью внедрялись в высшее общество. Они и носили эти перчатки, которыми пользовались подобно древним ассасинам.
Кристина вопросительно приподняла бровь.
– А верно ли то, что они были женщинами? – спросила она.
Фабиан хитро улыбнулся.
– Верно, – сказал он, – откуда вы знаете? Я тут вам рассказываю, а вам, оказывается, уже все известно.
– Не всё, – ответила Кристина сквозь кроткую улыбку, – и я не знаю, скорее собираю слухи. Но почему женщины?
– Женщины жестоки и беспощадны, – сказал Фабиан, – между прочим, в XVII один из европейских королей законодательно запретил женщинам служить в армии, из-за их чрезмерной жестокости, и потом, мужчина очень легко откроется женщине, его очень легко соблазнить, особенно если женщина красива, а охотницами становились только красивые и молодые девушки.
– Охотницами? – переспросил Штильхарт.
Фабиан кивнул.
– Так именовали этот отряд, – сказал он, – «Квинтет охотниц», правда, называют ещё одну причину. Эта организация имела в виде символа черную пику как доказательство их таинственности и скрытности.
Кристина усмехнулась.
– Пиковая дама, – сказала она, – демоническое существо женского пола. Могла бы сама догадаться.
Штильхарт недоверчиво посмотрел на Фабиана, его всегда смущали разговоры о тайных обществах, масонах, заговорах, магии и прочей, как он считал, ерунде. Нелишним будет сказать, что до того момента, как он познакомился с Кристиной, в его жизни вообще не происходило ничего странного и таинственного, и он вел пусть и слегка беспорядочную, но спокойную и размеренную жизнь, что его вполне устраивало.
– Ты это всё прочитал в этой книге? – скептически спросил Штильхарт.
– Нет, – сказал Фабиан, – я купил эту книгу на блошином рынке, у одного почтенного во всех отношениях старичка, он и рассказал мне эту историю.
Штильхарт хмыкнул.
– А ты уверен, что ему можно верить? – спросил он.
– Безусловно, – кивнул Эмболо, – он меня не обсчитал и угадал погоду на сегодняшний вечер. Так и сказал, что торговля будет неудачной, поскольку во второй половине дня начнется дождь.
Левонова с легким изумлением посмотрела в окно на серое дождливое небо.
– Вряд ли для него она неудачная, раз он продал книгу, – заметила девушка, – я вот думаю, если эта организация переняла методы ассасинов в убийствах, то она могла перенять и их методы психологического внушения.
Штильхарт бросил на неё скептический взгляд.
– Ты имеешь в виду наркотики? Кристина кивнула.
– Да, – сказала девушка, – ведь, по словам Ольги Касаткиной, тот препарат, которым пичкали девочку, обладает мощнейшим психотропным эффектом. А что, если его рецепт они тоже взяли из средневековой литературы?
Штильхарт только фыркнул.
– Да ну, скажешь тоже, – бросил он, – это просто зарабатывание денег на доверчивых покупателях, и потом, даже если эта организация существовала в прошлом, не доказано, что она действует сейчас.
– Но мать Захаровой слышала название организации, – напомнила Кристина, – и татуировку в виде пики видела, и киллер молодая девушка, скажешь, что все это совпадение?
Штильхарт нахмурился, пытаясь придумать ответ. Ему явно не улыбалась мысль выслеживать членов тайной организации.
– Прибавь к этому убийство Чилуэллов, – продолжила Кристина, – там фигурирует та же клиника, и твой старик говорил о девице, которую видел в день преступления.
– Но ведь он не говорил, что видел, как она заходит в дом, – нашелся Штильхарт, – даже если принять его слова на веру, то он говорил, что девица просто крутилась вокруг дома.
Кристина мягко улыбнулась.
– Штильхарт, – сказала она, – через одну точку можно провести сколько угодно прямых, а через две и тем более через пять можно провести только одну прямую, это аксиома.
Флориан нахмурился. Ему никогда не нравилось, когда события развивались нелинейно. Штильхарту было бы лучше, чтобы все шло по прямой, по заранее определённой линии, но в сочетании с Кристиной Левоновой события никак не хотели выстраиваться в прямую, а начинали проделывать удивительные зигзаги.
– То есть ты считаешь, что Чилуэлл-младший не виноват? – спросил он, скорее с утверждением в голосе, чем с вопросом.
Кристина пожала плечами.
– Я этого не сказала, – произнесла она, – но уж как-то очень вовремя Том убивает родителей, тебе не кажется? Смотри, адвокат ищет источники, работает с документами. Он ведь мог найти что-то такое, что для Тополевича было гораздо хуже, чем препарат.
– Не скажи, – задумчиво произнес Штильхарт, – у нас за это серьезная ответственность.
Кристина задумалась.
– Ответственность можно пережить, – сказала она, – в конце концов, торговля поддельными витаминами это только штраф, ну и, возможно, высылка из страны, а вот если станет известно, что в клинике происходит разработка психотропного оружия и его испытывают на людях, вот тут можно серьезно попасть, тут штрафом не отделаешься.
– Лаборатория, замаскированная под клинику, – произнес Штильхарт, – не слишком ли круто?
Левонова мотнула головой.
– Смотри, Чилуэлл ведет расследование смерти жены своего клиента, его убивают, потом случай с Мартой Васкес, её брат пытается разобраться в причине болезни сестры, его тоже убивают, наконец депутат Левицкий, который помогал в расследовании, тоже убит.
– Извините, что прерываю, – сказал Эмболо, – но есть одно обстоятельство, я как узнал, что Штильхарт интересуется информацией о клинике, решил проверить информацию о гибели Васкеса.
– И? – спросила Кристина.
Фабиан замялся.
– Ну ничего необычного, – сказал он, – но есть один момент, который, может, и не имеет отношения к делу, но всё же…
– Ну не томи! – воскликнула Кристина.
– Я пообщался с ребятами из дорожной полиции, – сказал Фабиан, – так вот, они мне показали протоколы допроса свидетелей, и те указывают, что Васкес стоял на автобусной остановке и словно бы ждал, но не автобуса.
– Почему не автобуса? – спросила Кристина.
– А потому что стоял он как-то в стороне от остальных пассажиров и даже пропустил два автобуса.
– И откуда это известно? – нахмурил брови Штильхарт. – Тоже свидетели сказали?
– Не совсем, – сказал Фабиан, – я посмотрел камеры, которые стояли на остановке. Так вот за минуту до гибели Васкес выходит из тени остановки и подходит к краю тротуара, а буквально через несколько секунд его сбивает подъехавший трамвай.
– Ну и что? – не понял Штильхарт.
– А то, что сразу после того, как Васкеса сбивает трамвай, из общей толпы зевак отделилась женская фигура, судя по силуэту – молодая девушка, и перешла на остановку противоположного маршрута.
Кристина посмотрела на эксперта удивленным взглядом.
– Подожди, – уточнила она, – так банкир, который нанимал Чилуэлла, тоже ведь попал под трамвай, разве нет?
– Бинго! – воскликнул Фабиан. – Меня тоже поразило это обстоятельство, поэтому я связался с tpg и попросил у них записи с камер за то время.
– Ну говори, говори, – попросила Кристина.
– Это было в пять часов вечера, – сказал Фабиан, – час пик, сами понимаете, поэтому толкали банкира или нет, сказать сложно, по крайней мере с ракурса камеры, закрепленной на остановке, но вот с камеры противоположной остановки видно, что после резкого торможения трамвая пути переходит женская фигура и сразу садится в вагон, следующий в другую сторону, трамваи же приезжают одновременно, как вы знаете.
– А вот это уже интересно, – сказала Кристина, – но девушку, естественно, никто не запомнил.
– Естественно, – кивнул Фабиан, – там было столько народу, я бы даже внимания не обратил, если бы не происшествие с Васкесом.
– Кто-то так и не обратил, – сказала Кристина, – час пик, люди торопятся, конечно, списали на несчастный случай.
– Это все чрезвычайно любопытно, – заговорил Штильхарт, – но, как говорят в одном боевике про великорусскую мафию, «какие ваши доказательства?». Ты что, заявишься к Тополевичу и грозно обвинишь его в производстве биологического оружия? Он, конечно, трусоват, но тебя я не хочу вытаскивать с трамвайных путей.
– Спасибо, – улыбнулась Кристина, – но я не так наивна, просто у меня возник план.
Штильхарт вздохнул.
– Я должен был догадаться, – обреченно сказал он, – какую еще мерзкую ситуацию ты мне приготовила? Ты знаешь, Фабиан, у неё есть собственная система раннего оповещения, бойкий взгляд, улыбка…
Штильхарт осекся и расширенными глазами посмотрел на Кристину.
– Ты же не думаешь… – начал он. Кристина широко улыбнулась.
– Именно, – сказала она, – я тебе никогда не говорила, что поразительно похожа на Флоренс Найтингейл.
Штильхарт только закрыл лицо рукой.
* * *
Небо медленно чернело и сквозь неплотно закрытые шторы наваливалась темнота, возвещая о конце очередного дня, точнее время определить было невозможно из-за серого бессолнечного неба, когда всё одно – что двенадцать дня, что двенадцать ночи. Ксения смотрела сквозь крупные дождевые капли на бушующее море. Вихрь мчавшихся в голове мыслей вполне был в духе шторма, сотрясавшего видневшийся вдалеке мол. Эти мысли не получалось выкинуть или засунуть куда-то в глубину сознания. Двое её подчиненных замерли, словно каменные изваяния, и внимательно смотрели на девушку, как будто чего-то ожидая.
– От Кристины вестей нет? – не оборачиваясь спросила Авалова.
Глупый вопрос, одернула она себя, глупый и непрофессиональный. Разве информация может появиться так быстро, ерунда! Несмотря на спешный отъезд её аналитика, количество присутствующих в кабинете не изменилось, а даже прибавилось на одного. Теперь место Левоновой занимала круглолицая Наталья Покровская в поблескивающем золотыми пуговицами темно-синем мундире. Рядом с Покровской сидел тот парень-околоточный, который был на месте убийства Левицкого.
Ксения вздохнула. Уже три дня прошло с момента их приезда сюда и все эти три дня они все время работали с версиями, но каждая из версий рассыпалась и превращалась в погоню за тенями, которые как предрассветный дым, как кусок льда растворялись под светом фактов. Она знала, что разгадка где-то близко, знала, что всё, что происходит и будет происходить, крутится в одной точке, но нащупать эту точку она не могла.
Это расследование с каждым днем превращалось для неё в наваждение. Она раскрыла множество дел, решила множество головоломок, но ни одно из них не было похоже на то, с чем они столкнулись теперь. Как со слоеного пирога снимаешь слой теста и видишь новый, так и они, снимая слой вранья и уверток, натыкались на новый ещё более крепкий, еще более липкий, который утягивал, как трясина. Все дело было в том, что ей противостоял чей-то абсолютно гениальный, но безжалостный ум.
Тополевич? Нет, он всего лишь пешка. Верховский? Возможно, она не могла его прочувствовать до конца в их встречу, а люди, которые умело маскируют свои мысли и желания, всегда опасны. Но маскировал ли он их? Возможно, что и нет.
Должен быть кто-то еще. Тот, кто манипулирует Тополевичем, Верховским и другими. Играет на их чувствах и желаниях. Отрицательная точка.
Авалова посмотрела на фотографию. Три подружки. Счастливые и веселые. Кирсанова, возможно, она узнала эту отрицательную точку, возможно, за это её убили.
– Я должна знать что-то важное? – спросила девушка. Рауш криво усмехнулся.
– Я даже не знаю, обрадую вас или нет, – сказал он, – пришли результаты вскрытия тела Кирсановой. В легких и печени нашли следы опиата, то есть девушку одурманили, возможно, несколько раз, но не это главное.
– А главное то, – сказал Мациевский, – что следы такого же опиата нашли в легких Марты Васкес, а значит, греларозол содержит опиум, теперь мы это точно знаем.
– Ну и что, – пожала плечами Покровская, – многие лекарства содержат опиум.
Рауш покачал головой.
– Но не такой, – сказал он, – по данным экспертизы, этот вид опиума совершенно не известен науке, нет данных о том, что его кто-либо культивировал или изготавливал, но его химические свойства говорят о том, что этот наркотик полностью подчиняет сознание человека, при этом убивая нервы головного мозга, которые отвечают за страх, осторожность. Человек под действием этого вещества полностью лишается чувства опасности.
Ксения усмехнулась.
– Лекарство против страха, где-то это уже было.
– Хотите верьте, хотите нет, – сказал Рауш, – я навел справки и узнал, что похожий препарат разрабатывался в середине 80-х неким Георгием Владимировичем Вяземским, крупным ученным, академиком, были кое-какие успехи, но когда в стране начались перемены, финансирование свернули и работы приостановили. Конкретной информации нет, потому как исследования велись под руководством КГБ, сами понимаете, но есть одно любопытное обстоятельство, Вяземский до прошлого года был заведующим кафедрой органической химии Понти́йского национального университета, где и учился господин Верховский, а профессор Вяземский был его научным руководителем.
– Скажите, пожалуйста, – улыбнулась Ксения, – вот это уже интересно. Уж не тот ли это Вяземский, который консультировал Левицкого?
Наташа нахмурила брови.
– Если это он, – предположила девушка, – то Верховский мог знать о расследовании Левицкого. Кроме того, своими разработками с учениками академики любят делиться, ведь в них они видят продолжение своей работы.
– Думаешь, что Верховский мог закончить этот препарат? – спросил Мациевский.
Ксения пожала плечами.
– Самолично вряд ли, – ответила она вместо Покровской, – но вот если ему кто-то помог, кто-то, кто ещё знал о разработках Вяземского.
– Адашев, – догадался Мациевский, – если он курировал проект, ну или иначе был с ним связан, он вполне мог быть заинтересован в разработке, только уже для своих личных целей. Тем более что Верховский, как честолюбивый ученый, скорее всего был заинтересован идеей продолжения дела своего учителя.
– А вот это мы у него и спросим, – сказала Ксения, – а где сейчас этот Вяземский?
– На пенсии, – ответил Рауш, – и оказался он там по весьма странным обстоятельствам.
– Говори, – кивнула Ксения.
– Я решил поговорить с его коллегами по факультету, – сказал Рауш. – Я представился очеркистом, сказал, что собираю информацию о выдающихся ученых Республики. Так вот, два года назад в одном из научных журналов вышла статья Вяземского о негативном влиянии препарата греларозол на головную структуру мозга. Вяземский утверждал, что препарат тестируют на людях, на добровольцах, и в начале эффект был потрясающий, но потом у испытуемых развились хронические заболевания, как пишет Вяземский, создавалось впечатление, что они принимали очень сильный наркотик, и в течение двухлетнего тестирования препарата все люди, которые его принимали, умерли.
Ксения пожевала губу.
– Если Верховский занимался разработкой препарата, он не мог не знать о его негативных свойствах, – заметила девушка.
– Вот именно, – кивнул Рауш, – побочные эффекты препарата были намерено скрыты. Но информация тогда широкой огласки не получила, поскольку статья в номер не пошла, а через месяц Вяземского отправили на пенсию.
Ксения небрежно кивнула. Она отстраненно слушала про препарат, не вдаваясь в детали. Сейчас её волновало нечто другое. Какое отношение к этому имеет убитая Катя Кирсанова? Если её отравили греларозолом, может ли она тоже быть связана с этим препаратом? Таких совпадений ведь не бывает, но каким образом?
Авалова еще раз бросила взгляд на фотографию. Кирсанова была красавицей, и у неё бесспорно кто-то был, кто-то, кто показывал ей другую, взрослую жизнь, где она снимала неуклюжую форму и надевала платья, каблуки, пользовалась духами, слишком изысканными для молоденькой школьницы.
Неужели Верховский? Он явно знал её, хотя и старался скрыть их знакомство. Возможно, если у них была связь, Кирсанова могла узнать что-то о препарате, и это стоило ей жизни. Эту версию можно принять, но с большой натяжкой. Серьезные разговоры при молоденьких школьницах не обсуждают, а искать информацию самой…
– Слушайте, если Кирсанову действительно убили в квартире, принадлежащей корпорации Верховского, если она что-то узнала о препарате? – словно бы прочитав мысли Аваловой, произнес Макс. – Возможно, кто-то использовал её для того, чтобы выяснить информацию о препарате. Не знаю, может быть, она даже вступила в связь с Верховским, чтобы достать сведения.
– А зачем тогда похищать и убивать её подруг? – спросила Ксения. – Они не могли иметь отношения к препарату.
Рауш пожал плечами.
– Возможно, как отвлекающий маневр, – предположил он. – Послушайте, кто ещё, как не Верховский, может обставить дело так, чтобы мы стали искать связь в школьных делах, а мы на это угробили три дня. И если бы не результаты экспертизы…
Ксения покачала головой.
– Ну, во-первых, мы связали дела не из-за экспертизы, а из-за техники удара, – напомнила девушка, – экспертиза только дополнила картину, а то, что Верховский разрабатывал препарат, это пока только предположение.
– Весьма перспективное, на мой взгляд, – сообщил Рауш.
– Но абсолютно ничем не доказанное, – парировала Ксения. – То, что он учился у этого Вяземского, ещё ничего не означает. Для простого совпадения многовато, согласна, давайте не будем спешить с выводами.
– Но с Вяземским следует поговорить, – настаивал Рауш, – хотя бы занеже он консультировал Левицкого.
– Следует, – кивнула Ксения, – никто с этим не спорит, но этим займется Наталья, – Покровская широко улыбнулась. – Она официально ведет это дело, вот пусть и продолжает разбираться с этой химией. Нам же надо узнать, с кем у Кирсановой был роман. Это сейчас наша основная задача.
Они не имели права на ошибку, произнесла мысленно Ксения, любая их ошибка может привести к очередной катастрофе. Что же, такова жизнь, или ты делаешь верный шаг и побеждаешь, или неверный и становишься объектом для всеобщей ненависти. Здесь не может быть полутонов, по крайней мере она их не признавала. Только черное или белое, и все.
Весьма вероятно, что именно это отрицание полутонов и роднило её с Верховским, он тоже не признавал полутонов, Авалова хорошо поняла это из их разговора, но насколько реальным было это отрицание? Когда Верховский снимал маску и являл миру свое истинное лицо? И каким было это лицо? Ей было очень интересно это узнать.
Наше восприятие определяет реальность, в которой мы находимся, но чтобы увидеть эту реальность, необходимы факты и отправная точка, наше положение в пространстве, откуда субъект проводит оценку и делает вывод.
В их деле все эти составляющие отсутствовали. Хотя нет, наоборот, их было слишком много, и Ксения должна была из всего массива выделить одну точку, откуда пойдут лучи логических связей.
Эта точка не здесь. Она там, в прошлом. Последние события исказили её картину мира, убыстрили темп и заставили жить здесь и сейчас. Искать нужно то, что случилось раньше. Причину. Главный вопрос следствия: зачем. Её никогда не интересовало кто. Кто, неважно, важно, зачем.
Она найдет эту точку. Не для себя. Во имя памяти этой девочки.
* * *
Работа в голову не лезла никоим образом, и это было понятно, учитывая последние события. Может, действительно обратиться в милицию? Хватит с нее стрессов. Но что она расскажет милиции? Вывалит всю ту грязь, что произошла в Женеве? Её это убьет. Анастасия знала это. Пока держишь всё в себе, как-то не так страшно, а вот если начать говорить…
Раньше работа помогала ей отвлечься. В дни душевных терзаний она могла нырнуть в неё с головой, и наступало приятное забытье. Работа была для нее как наркотик. Но сейчас даже работа не спасала. Все ее мысли были перепутаны и ничто не могло позволить ей собрать их в единую линию. Но хуже разболтанности в мыслях стал страх. Это было совершенно новое в её сознании. Этот страх накатывал волнами, резко, быстро и внезапно и поглощал её с головой и так же быстро и внезапно отступал. У этого страха не было никакой конкретной причины, просто чувство постоянной тревоги, которое до дрожи в коленях давило на неё, словно гигантский камень. В такие секунды она даже дышать не могла. Анастасия чувствовала, что как будто тает, развеивается как дым. Ей казалось, что ещё немного, и она просто исчезнет, превратившись в бесплотный дух, и что никто, даже самые близкие к ней люди, не заметят её отсутствия, как будто её здесь никогда и не было.
А в самом деле, для чего она живет? Что она сделала полезного? Не является ли её жизнь всего лишь ошибкой, заданной программой? Возможно, ей и не стоит жить? Что изменится от того, если она жить не будет или будет? Ничего! Она знала ответ! Ничего не изменится, если она умрет! Это будет всего лишь одна смерть, из тысяч, которые происходят в эту минуту. Не лучше ли будет закончить это бренное психопатическое существование и отправиться в другой мир, наводнённый красотой, гармонией и свободой? Иногда она признавалась самой себе, что очень близка к этому.
Размышляя об этом, Анастасия смотрела на Шурочку, буквально пожирая её глазами. Подруга, не обращая на нее никакого внимания, давала указания персоналу, надо сказать, к большой радости оных. Сотрудники пансионата, несмотря на то, что Шурочка не имела никаких полномочий, с удовольствием подчинялись ей, отмечая, что работа под руководством Александры гораздо эффективнее и продуктивнее, чем с их романтичной и временами странной хозяйкой. Анастасия и сама это понимала. Понимала и причину этого. Шурочке всегда было наплевать на чужое мнение. Она любила и была любима. А как писал Драйзер, «людей, которые глубоко и серьёзно любят друг друга, мало занимает мнение посторонних. Они любят – и этого довольно!». Она тоже когда-то любила.
Раздался мелодичный звонок, обозначающий, что кто-то вошел в помещение ресторана. Анастасия повернула голову и увидела изящную фигуру Эльмиры. Девушка снова почувствовала легкий укол ревности, в сотый раз, отметив манеру Эльмиры держаться.
– Привет, – сказала Эльмира, расцеловав подругу, – у вас тут с парковкой гораздо лучше, чем вчера на твоей улице.
– А что случилось? – легким, но деловым тоном осведомилась Шурочка, хотя и догадывалась, что имела в виду Эльмиру.
– Да со мной вчера произошла довольно глупая ситуация, – сообщила Сабурова, усаживаясь на стул, – заехала в булочную, а там полиция учения, что ли, устроила, короче, они перегородили пол-улицы машинами так, что не проехать. Припарковалась только через два переулка. Вышла из машины посмотреть, что там происходит, и представь себе, вижу у дома Анастасии с десяток милицейских машин и кучу постовых. Уж не знаю, задерживали они, что ли, кого?
– Если бы задерживали, – грустно усмехнулась Анастасия, – убийство у нас произошло, причем непосредственно в моем подвале.
– Да ты что?! – ошарашенно спросила Эльмира. – А ты это точно знаешь?
– Да уж куда точнее, – сказала Анастасия, – я же была непосредственно там. Приехала ремонт посмотреть. Подхожу к подъезду и вижу ту же картину, что и ты. Только потом увидела гораздо больше.
– Как это? – спросила Эльмира.
– Ну, я расспросила милицию, они и сказали, что, мол, в подвале труп, и знаешь чей?
– Чей? – испуганно спросила Сабурова.
– Урусовой Анастасии, – торжественно сообщила девушка в ответ.