Андрей Волков
Covert nevtherworld. Бесконечность I. Катастрофы разума
– Но если вы любили друг друга, то почему в деле нет ваших свидетельских показаний? – спросила Кристина. – Вы ведь могли изменить ход дела.
Светлана кивнула.
– Да, могла, конечно, – чуть всхлипнув, сказала она, – однако я тогда была под впечатлением. Да и сам Томас не отрицал ничего. Я, честно говоря, была просто раздавлена ситуацией.
Кристина сочувственно кивнула. Лжи в словах Светланы она не чувствовала.
– Понимаю, однако, – она помолчала, подбирая слова, – однако что-то вас заставило изменить мнение. Что?
– Мое свидание с ним в камере предварительного заключения, – глухо сказала Светлана. – Опережу ваш вопрос. Я была в полном недоумении, когда он попросил о встрече, но пошла, мне хотелось вживую посмотреть ему в глаза…
Женева, восемь лет назад
Припарковавшись возле старенького «Рено», Света с опаской вышла из машины и окинула здание тюрьмы возле городка Эгль. Вот уж никогда она не думала, что окажется в подобном месте. От стоянки, меж газонов, шла узкая заасфальтированная дорога к неказистой постройке, напоминающей палатку, за которой начинался забор с колючей проволокой.
Щёлкнув сигнализацией, девушка пошла по направлению к постройке. Зайдя внутрь, она увидела полицейского, что-то сосредоточенно пишущего в блокноте.
– Извините, – обратилась к нему Света, – я на свидание.
Полицейский оторвался от своего занятия и профессионально осмотрел фигуру девушки.
– Ваш паспорт, пожалуйста, – сказал он, – и заявление.
Светлана протянула паспорт с вложенной в него карточкой вида на жительства. И свернутый пополам лист А4. Некоторое время полицейский придирчиво изучал фотографию девушки и что-то вбивал в компьютер. Наконец поднял телефонную трубку и что-то сказал в аппарат. Затем коротко кивнул девушке.
– Подождите минуту.
Минуты через две подошел второй полицейский. Он открыл металлическую калитку, какие обычно бывают на паспортном контроле в аэропортах.
– Пойдемте, – сухо сказал он.
Полицейский провел её сквозь внешний двор, в котором рядком стояли несколько полицейских минивэнов, в белое бетонное здание.
Внутри тюрьмы было шумно и многолюдно. Какие-то люди сновали туда-сюда. Сурового вида полицейские замерли возле каждого из проходов.
Они зашли в один из проходов и девушку повели по длинному белому коридору с ярким, режущим глаза светом ламп.
Коридор был разделен на несколько дверей. Перед каждой полицейский останавливал Свету и нажимал на какую-то кнопку, после чего несколько секунд противно дребезжал оглушительный звонок и дверь открывалась. У Светы от этого звука заходилось сердце. Актёрской фантазией она представила, как её вот так ведут навсегда, заводят в тупик и…
Фантазия кончилась вместе с коридором, и девушка оказалась в комнате, похожей на почтовое отделение с прилавком и застекленной стеной, за которой она увидела его.
Вид у Томаса был не лучший. Волосы всклокочены. На губе запеклась кровь. Бежевая тюремная роба сидела на нем мешковато, несмотря на атлетическое телосложение.
Девушка заняла место перед телефонным аппаратом и сняла трубку. Томас сделал то же самое. Нужно было что-то сказать, но слов не было. Видя это, молодой человек начал первым.
– Здравствуй, – сказал он, – спасибо, что пришла. Света проглотила колючий комок.
– Я пришла, – сказала она, – пришла посмотреть тебе в глаза. Как ты мог? Как ты мог меня позвать после того, как… – девушка осеклась.
Томас потупил взгляд.
– Я пригласил тебя, чтобы рассказать правду, – сказал он, – ты единственная, кому я это скажу. Ты единственная, кто мне поверит.
Света вопросительно моргнула. Что ещё за правда?
– Какая правда? – Ты же во всем признался?
– Сначала, – сказал Томас, – я был напуган, поэтому признался. К тому же кто, если не я?
Томас говорил как-то бессвязно. Что было совершенно на него непохоже. Света попыталась заглянуть ему в глаза. Они были как два тёмных колодца.
– Ты не мог бы поконкретнее, – сказала она, – я пока даже не понимаю, о чём ты.
Томас усиленно зажмурился, сжал кулаки и через полсекунды глаза открыл, как обычно делают, чтобы сосредоточиться, когда болеют.
– Речь пойдет о той ночи, – заговорил он. – Веришь или нет, ничего не помню. Как стёрло. Мы с ребятами хотели пива попить. Зашли в паб. Сели за стол. Я выпил пива и всё, больше ничего не помню.
Света закусила губу. Она, конечно, хотела бы, чтобы Томас был прав, но пока он ничего существенного не сказал. Хотя Света тоже не понимала весь смысл ситуации, какая-то она была странная.
– Я тебе могу рассказать, – прервала она Томаса. – Ты играл на Анастасию, на бильярде, а потом уговаривал Верховского застрелить бомжей. Он отказался, и ты, оглушив его…
Томас махнул рукой.
– Да мне и полицейские и адвокат уже всё говорили, – сказал он, – но вопрос в том, что я этого ничего не помню. Вообще. Я должен был что-то помнить. Я уже очнулся в доме, когда полиция приехала.
Странный рассказ, подумала Света, конечно, он может всё врать, но зачем ему это?
Она подвинулась ближе к стеклу.
– Ну хоть что-то ты помнишь? – спросила она.
Томас рассерженно стукнул ладонью по столу. За его спиной раздалось характерное покашливание полицейского.
– Официантку помню, – сказал Томас, – что пиво нам приносила, – ребята к ней ещё кадриться стали. Но, понимаешь, всё культурно было. Слушай, я даже Верховского там вообще не помню! Да и сама подумай, зачем мне Анастасия, если мы с тобой хотели уехать?
– Это единственное, что меня примиряет с твоими словами, – глухо ответила девушка, – что ещё?
– Ничего, – сказал Томас, – я выпил и у меня всё поплыло перед глазами. Помню только, что я зачем-то встал и у меня какой-то голос в голове, при этом очень знакомый, и всё. Дальше провал.
Светлана нахмурила брови и невесело усмехнулась.
– Исходя из твоего рассказа, ты предполагаешь, что тебе что-то подсыпали?
Томас схватил голову руками.
– Не знаю, – пробормотал он, – не знаю. Это единственное объяснение. Ну я же ничего не помню. Допустим, я всё это совершил, но я должен был что-то помнить, хоть что-то.
Светлане хотелось бы верить, но факты давили вниз.
– Хорошо, – сказала она, – но кому это понадобилось? И потом, что я сделаю? Все факты против тебя.
Томас посмотрел на неё и в этом взгляде девушка увидела искру того самого чувства, которое, возможно, оправдало бы Томаса.
– Я поэтому тебя и прошу! – сказал он. – Никто кроме тебя не захочет этим заниматься. Помоги мне, пожалуйста!
* * *
Кристина отставила от себя стакан с водой. Ну и история.
– И вы вот так сразу ему поверили? – спросила она.
Светлана кисло усмехнулась.
– Я бы хотела, – сказала она, – но его рассказ был настолько фантастичен, что моя рациональность победила, и я решила, что он всё это выдумал, чтобы попробовать, не знаю, вернуть мое доверие, что ли. В общем, я решила забыть и вычеркнуть его окончательно. Он мне писал, я не отвечала. А вот перед самым его выходом, лет шесть назад, я наткнулась на интересную статью о препарате Греларозол.
Кристина вздохнула.
– И там вы прочитали, что препарат разрабатывал Верховский, – уточнила она.
Светлана кивнула.
– Да, – сказала она, – а потом я вспомнила, что отец Томаса вёл какое-то дело, связанное с лекарствами. Я понимала, что это безумие, но какая-то моя часть сказала: а почему нет, вдруг его действительно одурманили.
Кристина заинтересованно прищурилась. Вечер явно переставал быть томным.
– И что же вы узнали? – спросила она. Светлана вздохнула.
– Сначала это была игра, наваждение какое-то, но я стала собирать информацию. Я находила в интернете жертв этого препарата, и вот что странно: симптомы их болезни очень были похожи на то, что рассказывал Томас: головная боль, помутнение в глазах и, что интересно, помутнения в памяти. Время шло, и вдруг я узнаю о расследовании одной девушки, сестра молодого человека которой пострадала от этого препарата, а его самого сбила машина. Насмерть.
Кристина многозначительно хмыкнула. Но про себя.
Где-то она это уже слышала.
– Эльмира Сабурова, – сказала она, – значит, вы её знали.
Осведомленность собеседницы удивила Свету, и она некоторое время помолчала, взвешивая, рассказывать дальше или нет.
– Конечно, – наконец продолжила девушка, – правда, мы познакомились с ней уже после всех этих событий. Я, собственно, и рассказала Альваро о вреде этого препарата.
– Даже так, – сказала Кристина, – значит… Светлана кивнула.
– Да, – сказала она, – мы в каком-то смысле стали напарниками. Я, поскольку жила в Женеве, помогала Эльмире в расследовании деятельности клиники Тополевича, даже медсестрой туда устроилась работать.
Кристина мысленно присвистнула.
– Значит, медсестра, которая…
– Это была я, – сказала Светлана, – я собирала информацию. И погружаясь в деятельность клиники, я поняла, что этот препарат действительно являлся очень сильным нейролептиком, я сама видела, как доктора с его помощью гипнотизируют пациенток, и они могут выполнять любые их команды. Теперь история Томаса уже не казалась сказкой. Андрей Левицкий тоже, вероятно, это понимал, поэтому очень старался вызволить Томаса, он ему был нужен как свидетель. В конце концов, его стараниями Томаса выпустили, но на свободе они встретиться не успели.
– А документы? – спросила Кристина. – Документы Чилуэлла-старшего. Вы их нашли?
Светлана вздохнула.
– Нет, – сказала она, – если бы нашли, то, возможно, у нас были бы какие-то доказательства, а так ничего.
– Ох уж мне эти детективы-любители, – пробормотал Штильхарт, – если бы вы сразу пришли к нам, а не устраивали самодеятельность, тогда все было бы по-другому.
– А кто бы мне поверил? – воскликнула Светлана. – Я сама-то в это не всегда верила, так, мечтала скорее.
– Понятно, – сказала Кристина, – а скажите, вот тогда вы говорили Флориану, что перед той ночью вы заметили, что очень изменилась в поведении Александра, а кроме поведения вы что-то заметили?
– А при чем здесь Шурочка? – спросила Светлана. – Вы что, её подозреваете? Да нет, она мухи бы не обидела.
– И всё же? – спросила Кристина.
– Да не знаю, – сказала Светлана, – всё как-то очень быстро произошло, хотя постойте, кое-что было. Один раз она не пришла на занятие по международному праву. Это было странно, она очень любила этот предмет. Я её встретила на следующий день, а она сказала, что к ней 17 декабря приезжает подруга, из Великоруссии, сказала, что она учится на журналистку.
– А имя подруги она не называла? – спросила Кристина.
– Не помню, – сказала Света, – по-моему, нет, она только сказала, что встретится с ней вечером в кафе на углу Place du Molard.
– А что произошло потом? – спросил Штильхарт. – Они встретились?
Светлана пожала плечами.
– В том-то и дело, – сказала она, – как раз на следующий день. Её как будто подменили. Как будто другой человек.
Кристина повернулась к Наташе.
– А когда вы видели её на машине? – спросила девушка. Понарина пожевала губу.
– Два-три дня спустя, – сказала она, – я это хорошо помню.
– Любопытно, – пробормотала Кристина, – очень любопытно.
– В том районе не так много кафе, – заметил Флориан, – так что, возможно, их кто-то вспомнит.
Кристина меланхолично вздохнула.
– Что ж, Штильхарт, – сказала она, – если у тебя нет желания дожидаться твоих друзей из комиссариата, то думаю, что нам здесь более нечего делать. Наташа, вызовите полицию после нашего ухода и изложите им все факты. Пусть будет так, как будто это вы обнаружили труп, и мой совет вам обеим: будьте острожны, кто бы ни была эта девица, она шутить не любит.
* * *
Ксения не доверяла Верховскому и тем не менее поехала с ним вдвоем, не поставив в известность коллег. Она должна была сама разобраться, и сама понять. Поэтому она покинула участок, никому ничего не сказав. Ей были нужны ответы, и что-то подсказывало, что убийство Кирсановой далеко не самое главное в этом деле. Было здесь, по её мнению, что-то ещё. Что-то, что витало в воздухе и готово было взорваться.
За всю дорогу Верховский не проронил ни слова, сохраняя то напряженное ощущение, которое Ксения уловила, когда увидела его.
– Это здесь, – коротко сказал он, – идемте.
– Вы знаете, кто этот художник? – спросила Ксения.
– Догадываюсь, – кивнул Александр, – но понять мы сможем, только когда поговорим с ним.
– И что он знает? Всё на свете? – последовал ещё один вопрос.
– Знает достаточно, – сказал Верховский, – уж поверьте. Но вопрос в том, нужны ли нам эти знания.
Он часто говорил загадками. Интересно для чего? Пытался её запутать? Поразить?
Осмотрев глазами низенький двухэтажный дом, Ксения подошла к покосившейся дощатой двери и легко ткнула её. Дверь медленно и со скрипом открылась, и тут же на пороге показался поигрывающий металлической цепью парень лет 25, «профессии» понятной даже обывателю.
– Кого ищешь, красавца? – спросил он.
– Мы к художнику, – вышел вперед Верховский, – он нас ждет.
Парень несколько секунд придирчиво осматривал их лица, затем сделал приглашающий жест рукой.
Ксению завели в подъезд, и вслед за парнем она и Верховский поднялись на второй этаж. Затем парень, открыв своим ключом дверь в одну из квартир, провел их в просторную, насколько это можно было сказать, однушку. После этого парень молча кивнул и скрылся за ширмой около входной двери. Впрочем, как полагала Ксения, он недалеко ушел.
Комната была обставлена очень скудно. Небольшой платяной шкаф возле стены сразу при входе, у дальней от Ксении стены стояла кровать, задернутая покрывалом. Посреди маленький журнальный столик. Единственное, что привлекло внимание Ксении, – это обилие картин, которыми были завешаны все стены, и удушливый запах краски.
– Не пытайтесь рассмотреть картины, – раздался голос, – чтобы их рассмотреть, прежде всего нужно понять, что на самом деле их не существует.
Это был высокий, хоть и сгорбленный от прожитых лет старик с жесткими седыми волосами, он смотрел на девушку яркими зелеными глазами, но совершенно недвижимыми.
– Я… – начала Ксения.
– Можете не продолжать, – прервал её старик, – я знаю, кто вы и откуда. Это я сделал так, чтобы вы оказались здесь. Мне надо указать вам ваш путь.
Ксения прищурила глаза.
– Путь? – переспросила она.
– Путь, – повторил художник, – вы потерялись. Я должен вам помочь, рассказать, что я знаю.
– Вы знали, что я буду здесь? – спросила Ксения, бросив взгляд на Верховского, тот хранил молчание. – Откуда?
Старик уставил на неё свои глаза, словно бы пытался разглядеть ими что-то такое, что нельзя разглядеть зрячему человеку.
– Вы или кто-то иной, – медленно проговорил он, – это неважно. Рано или поздно, кто-то пришел бы. «Извините», – неожиданно произнес он, протягивая руку вперед и водя пальцами у лица гостьи. – Хорошо, что это вы. От вас веет теплотой. Странно. Я никогда не ощущал теплоту от ваших коллег. А от вас ощущаю, ощущаю свет.
– Вы знаете, зачем я здесь? – спросила Ксения.
– Главное, что вы знаете, – проговорил старик, – но вас волнует другой вопрос, верны ли ваши знания.
– Так помогите мне это понять, – сказала Ксения, – если можете.
Старик кивнул.
– Вот наконец-то правильные слова, – сказал он, – только я буду говорить с вами наедине, пускай молодой человек побудет за дверью.
Верховский прищурился, словно бы хотел возразить, но затем кивнул и быстрым шагом покинул комнату. Ксения проводила его взглядом.
– Вы боитесь его? – спросила она. – Почему он должен был уйти?
Старик засмеялся.
– Снова неправильный вопрос, – сказал он, – без него вам будет спокойнее.
Авалова мотнула головой.
– Вы полагаете, я его боюсь, – догадалась она.
Старик вновь коротко кивнул. Он не обременял себя движениями и словами.
– Это снова неправильный ответ, – улыбнулся он, – вы боитесь не его, а себя. Своего влечения к нему, которое вы не можете объяснить. Это влечение мешает вам принимать рациональные решения и мыслить над фактами.
– Это он? – спросила Ксения. – Скажите мне, раз вы так уже всё знаете.
Старик горько усмехнулся.
– Увы, я знаю далеко не все, – сказал он, – хотя всё зависит от того, что вы хотите услышать. В вашем местоимении очень много производных «он мужчина», «он человек». Друг он или враг, вот что вас интересует.
– Ну и? – спросила Ксения.
– Не то и не другое, – последовал ответ, – он не тот, кем вы его считаете, как и все в вашем деле.
– Убийца он?
– Вы же знаете, что нет, – сказал старик, – вы знаете, кто убийца. Вы только не знаете её имени. Но вы это узнаете тогда, когда придет время.
– Хотелось бы пораньше, – попыталась усмехнуться Ксения, хотя чувствовала, что у неё сводит скулы. Она вообще странно чувствовала себя в этом более чем странном доме, – если я не найду её, то произойдет непоправимое.
– Оно и так произойдет, – возразил старик, – даже если вы найдете её, вы не сможете ничего остановить. Произойдет то, что должно произойти.
– Я всё-таки попытаюсь, – улыбнулась Ксения, – вы что-то можете о ней сказать?
– Смотря что вы хотите знать, – повторил старик.
– Верховский сказал, что вы занимаетесь изготовлением паспортов… – сказала девушка, – можете мне сказать, кто заказал вам эти…
Она протянула паспорта убитых девушек. Старик, неторопливо ступая, приблизился и неуверенно взял удостоверение, ощупывая его чуткими кончиками пальцев. Внезапно он резко отдернул руку.
– Кровь! – воскликнул он. – Ужас, смерть я вижу. – Он не моргающим взглядом окинул девушку. – Я делал эти паспорта. Я!
– Кто их заказал? – ещё раз спросила Ксения.
Старик задумчиво стал поворачивать голову то влево, то вправо.
– Девушка, – сказал он, – красивая, но холодная. Не такая, как вы. Такая, как будто без души, как будто у неё высосали душу, и абсолютно безликая внутри.
– Как она вышла на вас?
– Это было очень давно, – сказал старик, – десять лет назад. Мне привели её одни люди. Они сказали, что этой девушке нужно новое лицо.
– Операция? – спросила Ксения.
– Нет, – сказал старик, – синтетическое лицо. Маска.
Ксения удивленно приподняла бровь.
– Вот как, – сказала она, – и вы сделали такую маску? Старик кивнул.
– Да, – сказал он, – это была маска, которая изображала лицо юной девочки. Я это хорошо помню. И она носит эту маску сейчас.
У Ксении от слов старика на душе похолодело. Как такое может быть? Девушка вытащила из портмоне несколько фотографий и разложила их перед собой.
– Она есть на этих снимках? – спросила Авалова. Старик медленно взял фотографии и потрогал их руками.
– Нет, – сказал он, – здесь живые люди, а она мертвая. Вы должны искать её среди мертвых.
Среди мертвых, Ксения закусила губу. Как это? Она же не могла быть призраком или её уже убили?
– А что за люди вам её привели? – спросила она. – Вы знали их раньше?
Старик кивнул.
– Да-а, – протянул он, – я знал их. Во времена СССР я познакомился с некоторыми иностранцами, по их просьбе я тоже изготавливал маски, для определённых людей…
– Вы сотрудничали с иностранной разведкой? – перебила Ксения.
Старик вздернул подбородок.
– Это была не разведка, – сказал он, – разведка работает на государство, а работая на государство, ты становишься винтиком большого механизма. Это была группа прогрессивных интеллектуалов, которые не были оценены современниками. Я художник, а мое искусство, – он обвел руками стены, указывая на картины, – никого в этой стране не интересовало. Это был не соцреализм. Меня арестовали, осудили за антисоветскую пропаганду и отправили на рудники. Я потерял свое зрение, но не потерял талант. И нашлись люди, которые это оценили. Обещали мне коридор для продажи картин и публикации в западных журналах…
– Сделали? – спросила Ксения. Старик кивнул.
– Да, – сказал он, – от меня требовалось не много – только изготавливать документы и лица. Я изготавливал. И наконец мне привели эту девушку и сказали сделать для неё маску. Я тогда очень хорошо запомнил черты фотооригинала для маски. Очень светлая и веселая девочка. Та, которую мне привели, никогда бы не смогла перенять её черты, она была слишком холодная.
– Кто она? – спросила Авалова.
– Элемент организации, – ответил художник, – часть системы, её карающая рука, созданная для одной цели, – находить и уничтожать врагов организации. Она принимает любой облик. Она повсюду и нигде. Но вы опять задаете не те вопросы. Важна не она, важны вы. Сумеете ли вы бросить вызов организации, когда всё случится?
– Что? – не поняла Ксения. – Что случится?
– Вы уже знаете, что, – многозначительно сказал художник, – странно я не могу никак прочитать ваши мысли. Знаете, вы даже чем-то похожи на неё, но от вас идет тепло и свет. Да-а, пожалуй, вы та, кто сможет бросить им вызов.
Авалова поморщилась. Этот старик был очень странный, он как будто пронизывал до глубины души. Интересно, не специально ли Верховский привел её сюда, чтобы она сболтнула что-то лишнее? Нет, вряд ли. Он не такой дурак.
– Если вы работаете на них, – задалась вопросом Ксения, – то почему хотите мне помочь?
Старик улыбнулся.
– А я не собираюсь вам помогать, – сказал он, – вы должны сами себе помочь и помочь другим. Но мне не нравится делать то, что предначертано. Судьба мне предначертала стать тем, кто поможет организации прийти к власти, а я этого не хочу. Меня интересует иное будущее, и я знаю, что лишь сплотившись, можно противостоять этим людям.
– Значит, это правда, – ответила Ксения, – действительно существует Организация, которая пытается дергать за невидимые рычаги контроля? Признаюсь, что мне в это трудно поверить.
– Гораздо проще, чем кажется, – сказал старик, – главное понимать, что такое контроль.
– Возможность управлять сознанием, – догадалась Ксения.
Старик поднял указательный палец.
– В точку, – сказал он, – именно этого они и хотят. А с учетом такого механизма, как информация, это очень просто сделать. Теперь вы понимаете?
– Пытаюсь, – ответила Ксения, – и каков же ваш рецепт от этого?
Авалова поймала себя на мысли, что это дело похоже на глубокую бездонную воронку. Оно затягивало её, каждый раз представляясь в совершенно ином свете, и чем дальше она заходила, тем всё оказывалось совершенно не таким, как прежде.
– Выбор, – сказал старик, – вы должны сделать выбор. Будете ли вы подчиняться системе или идти против неё. Для вас этого сложно, потому что сейчас вы сами часть системы, но вам придется сделать этот выбор.
Хорошее предложение, усмехнулась про себя Авалова, в голову опять влезла эскапада Фуко. Интересно всётаки, почему этот старик не дал всё это услышать Верховскому? Может, он считает, что Александр уже сделал выбор? Если да, то интересно, какой он? Впрочем, Ксения не тешила себя мыслью, что старик ей скажет об этом.
– Чем же эта девица опасна? – спросила она. – Почему её так сложно вычислить?
Старик покачал головой.
– Потому, что её нельзя почувствовать, – пожал плечами художник, – она абсолютно нейтральная, как будто у нее нет души!
– То есть? – не поняла Ксения. – Что значит без души?
Старик вздохнул.
– Знаете, её сердце и душа как будто лишены жизни и ничего не чувствуют.
– Почему же это происходит? – спросила Ксения.
– Грехи тяжкие, – ответил старик, – преступление разрывает душу, а когда человек сознательно идет против своей совести, он совершает тяжкие грехи. Знаете, это как зубная боль. Сначала зуб болит, но если его не лечить, то болевые ощущения могут пройти, – и это не значит, что он исцелился, а совсем наоборот – болезнь перешла в более тяжелую форму. Вот и душа, пораженная грехом, может потерять чувствительность, и человек вроде живет, но духовно уже мертв. Безвозвратно.
– Учту, – сказала Ксения.
* * *
Арсенюку было страшно. Это было его обычное состояние, поэтому ничего не было удивительного в том, что он сделал. Наверное, удивительным было то, что чувство страха у Арсенюка никогда не сочеталось с чувством осторожности и самосохранения, вот почему сразу после того, как Покровская покинула его дачу, он позвонил Адашеву и закатил истерику.
– Это я, – прокричал он в трубку, – ты меня слышишь? Все пропало! Я! Арсенюк! Арсенюк! Всё пропало! У меня была Покровская! Она всё забрала! Диск с информацией о протестных акциях! Да! А что я мог сделать?! Вы же меня подставить решили! Мне что, резон есть на нарах париться!? Как хотите, но я соскальзываю! Алло! Алло!
– Похоже, я вовремя, – раздался женский голос. Арсенюк дернулся, и вся его субтильная наружность стала выражать крайнюю нервозность. Перед ним стояла женщина, тонкая, изящная, затянутая в кожу.
– Ты кто? – треснувшим голосом спросил Арсенюк.
– Это не столь важно, – ответила гостья, – наверное, ты даже слышал обо мне. Меня интересуют два момента. Говорил ли ты что-либо о намечающихся событиях и кому?
– Да пошла ты знаешь…
Прежде чем Арсенюк договорил, на его горле сомкнулась стальная перчатка.
– Я, по-моему, спросила достаточно четко, – отозвалась Охотница.
– Ду… Покровская Наталья, – прохрипел Арсенюк, – она ведет дело об убийстве депутата Левицкого.
Охотница сохраняла полную безэмоциональность во взгляде.
– Что она от тебя хотела? – последовал вопрос. – Почему пришла к тебе?
Охотница разжала хватку, и Арсенюк осел на землю, судорожно хватая ртом воздух.
– Требовала, чтобы сняли посты, – хрипел он, – чтобы выпустили Сабурову и её девчонку.
– Ты снял посты?
Арсенюк тяжело закивал:
– Да.
Охотница эмоций не выражала.
– Что ещё?
– Я заснял, как Кирсанова пытается убежать из комнаты, – заныл Арсенюк.
– Прекрасно, – бросила Охотница, – ты уже успел передать это Покровской?
– Нет, – выдохнул Арсенюк, – она придет за информацией сюда завтра. В два часа дня.
Впервые за весь разговор Охотница позволила себе улыбку. Она получила то, что ей было нужно.
– Благодарю, – вежливо сказала она и направилась к выходу из гостиной, – да, кстати, я забыла. Мы не попрощались.
Охотница сделала легкое движение рукой. С запястья слетел диск. Он разрезал плоть и кость и вернулся к хозяйке. Арсенюк с широко открытыми глазами осел на пол.
Охотница подошла к трупу и перевернула его носком сапога.
– Бесполезное существо, – пренебрежительно бросила девушка.
* * *
Штильхарт вел машину. Кристина сидела рядом, уткнувшись в свои записи, словно бы те могли ей помочь что-нибудь понять. По радио шли новости. Главной из которой была смерть беглого олигарха из Великоруссии Бориса Тополевича. Его тело было найдено на окраине Монтрё в брошенной машине. По первым данным остановка сердца.
– Кажется, кое-кто опять убрал все концы, – заметил Флориан, – клиника эвакуирована, Тополевич мертв.
– Похоже, – кивнула Кристина, – возможно, он отыграл свою роль и от него избавились, а может быть, он стал слишком опасно себя вести для их общего дела. Это не столь важно! В любом случае, с его смертью ниточка оборвалась. Теперь мы просто обязаны найти эту Охотницу, она единственный ключ к разгадке.
Штильхарт многозначительно хмыкнул.
– А может, всё проще, – сказал он, – может, за этим стоит Верховский? Иначе кому и зачем нужно похищать Урусову?
– Поясни, – не поняла Левонова.
– Смотри, – сказал Флориан, – он всё бредит страстью к Анастасии, по крайней мере так утверждал покойный Урусов, и тогда в рамки укладывалось бы похищение. Ну в самом деле, если ты хочешь убить человека, берешь и убиваешь. А вот подобное похищение… На такое способны только люди, одержимые страстью.
Кристина задумалась.
– Но Светлана слышала женский голос, – напомнила девушка, – да и куда девать убийство Чилуэлла? Он же не мешал Верховскому. Но кое в чем ты прав. В страстях Верховского.
– То есть? – пожал плечами Штильхарт.
– Похищение объекта страсти вполне может заставить Верховского начать совершать рисковые действия, – заметила Кристина, – быть может, целью является он, а не Анастасия? Может быть, похищение Анастасии было заказано, чтобы заставить его сделать взнос в «Лигу честности» или что-то в этом роде.
Флориан кивнул.
– Возможно, – согласился он, – только не забывай, что мы теперь знаем, что сама «Лига» была профанацией, и сохранится ли она без Тополевича, это ещё большой вопрос.
– Может быть, Анастасия что-то знала об убийстве Чилуэлла, – предположила Кристина, – или что-то об Александре, какую-то деталь, которую мы не знаем.
Они по-прежнему ходили по кругу и никак не могли из этого круга выйти, словно бы он был заколдован.
Place du Molard был одним из центральных местечек Женевы, районом открытых рынков, фешенебельных бутиков, а ещё маленьких кафешек. Где-то в одном из таких и произошла судьбоносная встреча для Александры.
– Мы здесь, – возвестил Штильхарт, – ты уже провела гениальный анализ и определила, где то кафе? Их же здесь с десяток.
Кристина кивнула.
– Да, но Светлана говорила про площадь, – заметила девушка, – согласись, что таких меньше.
Собственно говоря, их было всего три. И естественно, во всех трех им сказали, что никогда не видели такой девушки.
– Ничего, – весело сказал Флориан, – отрицательный результат тоже надо записывать в актив.
Кристина вздохнула. Это и так была весьма хлипкая ниточка, но ничего больше у них не было. Возможно, конечно, что за десять лет Александру просто забыли, мало ли посетителей, а возможно, что и встречи никакой не было или они договорились встретиться в другом месте.
– Стоп, – осенило Кристину – здесь же есть еще одно местечко!
– Где? – не понял Штильхарт.
– Винный бар в Башне Молар, – пояснила девушка, – я была там как-то с друзьями.
Штильхарт указал на виднеющуюся чуть вдалеке башенку XIV века, возведенную для защиты озёрного порта Женевы. Кристина молча кивнула.
Бар располагался на втором этаже и представлял собой смесь старины и хайтека. Подскочившему официанту в черном переднике, лет пятидесяти, Штильхарт продемонстрировал удостоверение.
– Чем могу помочь? – спросил официант.
– Кто-то из ваших официантов работал здесь десять лет назад? – спросила Кристина.
Официант почесал затылок.
– Я работал, – кивнул он, – я здесь вообще с самого начала. А в чём дело?
Кристина продемонстрировала фотографию.
– Вы видели здесь эту девушку? – спросила она.
Официант прищурился, затем нацепил очки, снова прищурился.
– Да, – сказал он, – определенно я её видел. Как раз где-то лет десять назад.
Штильхарт нахмурился.
– И вы так хорошо её запомнили? – спросил он. Официант засмеялся.
– Ну, вы знаете, у меня хорошая память на лица, – сказал он, – профессиональная. Тем более что девица эта не одна была, а с подругой. Обе красивые, яркие, к тому же иностранки, поэтому и запомнил.
– А что вы о подруге можете сказать? – поинтересовалась Кристина.
Официант задумчиво почесал голову.
– Красивая, брюнетка, – стал описывать мужчина, – ростом с вас будет. Глаза такие большие и черные.
– А они долго сидели? – спросил Флориан.
– Да часа два, – сказал официант, – видно было, что они давно знакомы. Смеялись, шутили. Обычные девушки, ничего особенного. Хотя постойте, брюнетка эта, она приехала раньше, чем та, которую вы мне показывали.