Андрей Волков
Covert nevtherworld. Бесконечность I. Катастрофы разума
Кристина задумчиво почесала щеку.
– Мать одной из погибших девочек видела человека с этим символом, – объяснила девушка. – Так он существует?
Михал Потапыч кивнул.
– Существует, только никто из ныне живущих не видел этот символ, ибо видели его последний раз лет сто назад.
Вот тебе раз, пронеслось у Кристины.
– И что это?
– Черная пика, – сказал Михал Потапыч, – это татуировка члена организации «С.И.Г.М.А».
Кристина закивала.
– Мать той девочки упоминала это название, она случайно услышала его.
– Никто не знает доподлинно, существовала она или нет, – продолжил Михал Потапыч, – всё больше слухов и домыслов. Но слухи и домыслы всегда складывались в одну историю, что группа влиятельных людей из разных стран мира объединились в одну организацию и их целью была власть над миром.
Кристина усмехнулась.
– Тайные общества, – недоверчиво сказала она, – эти сказки я слышала.
Михал Потапыч улыбнулся.
– Ты сама принесла мне символ, – хитро заметил он, – не я тебе его принес.
– Простите, – сказала Кристина, – и что же случилось с этой организацией?
– Говорят, только говорят, что они стояли за многими известными событиями, сея хаос и разрушения. Они никогда не выбирали сторону, говорили, что им нравилось смотреть, как политики объявляют войны друг другу, как государства сгорают в революционном огне, или говорят, что нашлись люди, которые изобличили эту организацию и её члены были рассеяны по миру и теперь они мечтают о возрождении и былом величии.
– Жуть, – прокомментировала Кристина, – и что, все члены носили этот знак?
– О нет, – сказал Михал Потапыч, – среди этой организации был отряд, женский. Этот отряд занимался некоторыми деликатными делами, и вот члены этого отряда носили такую татуировку, она давалась, как только девушка совершит первое убийство.
– Девушка? – переспросила Кристина.
– Этот отряд всегда состоял из молодых девушек, – тихо и зловеще сказал Михал Потапыч и засмеялся, – ну что напугал я тебя? Да мало ли. Я эту историю знаю, может, кто ещё узнал и решил сделать себе наколку такую, типа для форса.
Кристина отстраненно кивнула. Девушка-киллер с татуировкой, убивающая по заказу, возможно ли? Левонова поежилась, ей стало нестерпимо холодно, и дело было не в промозглой погоде.
* * *
Тихий спальный район с одинаковыми маленькими одноэтажными халупами. Жилье может быть плохенькое, но зато свое и на собственном обеспечении. Покойного водителя это, как видно, более чем устраивало. Оно и понятно с его графиком работы и постоянными разъездами. Следов кого-то ещё в квартире не наблюдалось. Семьи или женщины тоже. В единственной комнате царил холостятцкий бедлам. Разбросанные вещи, сваленные в кучу автомобильные журналы. Воздух был очень затхлым из-за того, что в комнате постоянно курили, не утруждая открывать окно.
Рауш легонько пнул смятую пивную банку. Ничего, на что стоило бы обратить внимания, в квартире не было. Ничего, что бы прояснило, почему тихого водителя понадобилось убивать.
Макс вышел на улицу. Дышать было гораздо легче, даже несмотря на то, что где-то поблизости заливали бетон. Очевидно, три мужика, сидевшие за обветшалым деревянным столиком, который когда-то предназначался для детских игр, тоже так считали. Они что-то кряхтели друг другу, перекидываясь картами.
– Родная милиция пожаловала, – заявил один.
– Это по поводу Иваныча, – подхватил второй.
Третий пропыхтел что-то невразумительное.
Макс сделал расслабленное выражение лица и подсел к мужичкам.
– Слушайте, отцы, а вы здесь как, постоянно тусуетесь? – спросил оперативник, протягивая мужичкам пачку сигарет.
– Мы не тусуемся, – заметил мужик в синей толстовке с изображением олимпийского мишки – символа ушедшей эпохи, – тусуется вон молодняк, а у нас это досуг, понимаешь.
– И каждый день, – подхватил длинный и костлявый детина. – А ты чего ищешь-то, служивый, может, мы знаем?
– Да мужика из этого дома грохнули, – сказал Рауш, показывая на халупу, – может, слышали?
Мужик в синей олимпийке затянулся сигаретой.
– Ах, хорошо, – сказал он, – а вчера курить вообще не мог. Конечно, слышали. Это же Иваныч, водилой работал у олигарха этого химического. Он с нами любил поболтать, когда время было.
– И часто было? – спросил Рауш.
– Да почти всегда, – заметил длинный детина, – егойный олигарх-то на мотике все кататься любил, поэтому на тачке редко ездил, только по делам да банкетам, но платил исправно.
Удивительный народ, подумал Рауш, эти мужики, все знают.
– А вы в его поведении ничего странного не замечали? – спросил он.
– Бита, – воскликнул мужик в олимпийке, кладя карту на стол. – Да нет, – сказал он, жуя сигарету, – хотя, погодь-ка, он в последнее время какой-то нервный стал.
– Да, точняк, – подхватил второй, – я его на Покров видел, из храма иду, и он идет мне навстречу. Я его «Иваныч, как оно? Не сломалась мотоциклетка у твоего олигарха?» Я всегда его так прикалывал, а он от меня в сторону шарахнулся и в проулок побежал. Ни здрасьте, ни до свидания.
– Во-во, – сказал мужик в олимпийке, – у меня тоже такая оказия с ним была, я уж думал, не белочка ли его посетила.
– Много пил?
– Да не особо, – сказал мужик в олимпийке, – просто знаешь, когда делать нечего, тоже одуреть можно.
– Ясно, – кивнул Макс, – а чужих здесь не видели? Никто не захаживал?
Мужик в олимпийке осклабился.
– Навроде тебя, что ли?
– Ну, типа того, – кивнул Рауш. Мужик покачал головой.
– Не, мужиков не было, – сказал он, – девица тут шаталась, одна.
О как, подумал Макс, это уже интересно.
– Что, к Иванычу пассия приходила? – спросил он.
Мужик в олимпийке засмеялся и заложил сигарету за ухо.
– У, брат, это пташка явно не для Иваныча, – сказал он, – разодетая, расфуфыренная, маникюр, руки гладкие, как бархат, и запах таких духов, что Иванычу, если бы он продал себя в рабство, не хватило бы такие купить. Шанзелизе, одним словом.
– А чего же она тут делала? – спросил Рауш.
– Так то-то и странно, что Иваныча искала, – сказал длинный детина, – говорила, что ей водитель нужен.
– Как выглядела?
Мужик в олимпийке хмыкнул.
– Слушай, я тебя завтра не узнаю, – честно сказал он, – помню, что высокая, лица было не разглядеть, капюшон надвинула. Но ты знаешь, она вот рядом стояла, а от неё холод чувствовался, будто могильный. И голос такой тихий, низкий, будто оттуда, – мужик показал на асфальт.
– У тебя белая горячка, – сказал длинный детина, – тебе спьяну и не такое почудится, нормальная девица, ну да, капюшон надвинула так, что только губы видны, а губы накрашенные. Помада дорогая. Я так кумекаю, что она светиться не хотела, может, у неё папик богатый, а она от него на сторону гуляет.
– У самого у тебя горячка, – возразил мужик в олимпийке, – а я говорю, что видел. А Иваныч-то, как и сдвинулся после ейного визита.
– А он ничего не говорил про визит, Иваныч? – спросил Рауш.
Мужик в олимпийке пожал плечами.
– Нет, – проговорил он, – ничего. Я последний раз с ним когда разговаривал, он мне только сказал, что он в Швейцарию уезжает. Я подумал, ну точно белая горячка. Где он и где Швейцария, а потом сообразил, что он, наверное, с олигархом своим едет, ну мало ли там чего, ну я и не видел его больше.
– А когда это было?
– Да третьего дня, – сказал мужик.
Информации стало чересчур много, решил Рауш. Опять мелькает эта странная девица. Он уже был готов согласиться с Аваловой насчет её версии. Но для чего же нужно было планировать такую операцию? Что же могли те девочки знать, что их надо было убить? И причем здесь Швейцария? Слишком много вопросов. Слишком мало ответов. Точнее их вообще не было.
* * *
Погода в этой части побережья была весьма дождливой. Ксения, чтобы не промокнуть окончательно, накинула на плечи куртку и рассматривала каменную кладку церкви Святого Бенедикта.
От ворот к зданию церкви вела ухоженная дорога, выложенная мелким гравием, из-за проливного дождя больше похожего на жидкую глину. Ноги утопали практически по самые щиколотки. Вокруг стоял запах сырости и прелых листьев, попадающихся то и дело под ногами.
Какая глупость приехать сюда одной, обругала она себя. Ведь она же могла позвонить в управление и вызвать наряд. Могла, но не сделала. Она всегда привыкла полагаться на свои силы. Бесполезно пытаться что-то в себе изменить, когда тебе почти тридцать. Она такая, какая есть. Неугомонная девчонка в толстом под горло свитере, зачесанными назад волосами и большими любопытными глазами, которые изыскивают то, что другие не могут изыскать, которые ловят то, что другие не могут поймать. У каждого человека должна быть его фишка. Её фишка была в этом. И она эта делала хорошо.
Непосредственного входа в церковь она не обнаружила и несколько минут ходила вокруг витражных стен, пока не набрела на небольшой щитовой сарайчик, который, как, оказалось, примыкал непосредственно к основному зданию церкви. Надо же какие сложности.
В пристройке ничего интересного не было. Ничем не отделанные стены, кое-где уже поврежденные короедом или чем-то вроде него. У закопчённого окна стоял стол. На столе древняя керосинка и несколько полотенец. Напротив стоял покосившийся деревянный шкаф. Пригнув голову, Ксения прошла через крошечную дверцу, которая, как оказалось, вела непосредственно в кафедральный зал. Аваловой здесь было не по душе. В воздухе отчетливо пахло напряжением. Тихо было даже для храма. Чересчур тихо и темно.
Ксения вытащила фонарик и посветила его белым глазом вокруг, пытаясь разогнать темноту, затем сделала ещё несколько шагов. Свободная рука инстинктивно нащупала «браунинг». Нет, хвататься за пистолет никогда не было её первым движением, она его просто нащупала, на всякий случай.
Медленно двигаясь вдоль церковных скамеек, Ксения подошла к алтарю и, встав на подножье, повертела головой, осматривая зал. Ни души.
– Есть здесь кто? – спросила девушка в пустоту. Ответом ей было только её собственное эхо. Церковь может быть закрыта для посещения, но служители-то должны присутствовать здесь. Странно.
Неожиданно откуда-то сзади послышался тихий стон. Ксения обернулась и зашла непосредственно за алтарь, где её глазам предстала жуткая картина – На каменном полу, прислонившись спиной к нижней части распятия сидел, одетый в чёрную сутану, очевидно, настоятель. В его груди зияла тонкая рваная рана.
Тряхнув головой, скидывая удивление и оторопь, Ксения подбежала к настоятелю. Тот, видно, разглядев девушку, разлепил запекшийся от горловой крови рот.
– Я умираю, – сказал он, – слушайте, кто бы вы ни были. Они приходили за Мартой. Девушка. В маске, но я голос слышал. Я не сказал ей, где Марта. У девицы нож в перчатке… полоснула им меня, она издевалась надо мной, но я всё равно не сказал, где девочка. Я теперь понимаю, зачем Эльмира хотела её спрятать. Они хотят её убить. – Настоятель закашлялся, у него горлом пошла кровь. Он стал говорить что-то по-латыни. Вдруг откудато сверху раздался крик. Ксения, мгновенно оценив ситуацию, выхватила пистолет и побежала к лестнице.
Сейчас ей было всё равно. Всё равно, что киллер намного опытнее и ловчее, иначе на него бы не пал выбор таинственного заказчика. Всё равно, что она не возьмет его, по крайней мере, одна уж точно. Ксения просто знала, что она должна была помешать ему убить девочку.
Не разбирая дороги, она перелетела через лестничный пролет и оказалась на длинном узком балконе с низкими резными перилами. Замедлив шаг, девушка стала аккуратно ступать по скрипящим от старости половицам. В конце балкона виднелась круглая деревянная дверь, через которую Авалова попала в средних размеров коридор, отделанный белым камнем, освещенный белыми свечами.
Коридор вел её полукругом и заканчивался такой же маленькой, круглой дверью, как и начинался. Ксения прислонила ухо к замочной скважине. Всё тихо. Тогда она с силой рванула дверь, вытягивая руку с пистолетом вперёд.
– Стоять, милиция! – завопила девушка.
Театр военных действий Ксения рассмотрела весьма смутно. У задней стены стояла деревянная кровать, на которой лежала девочка лет семнадцати. Правая рука её безжизненно свисала с кровати, и к ней был подключен какой-то катетер. Не совсем понятно, но, кажется, из девочки выкачивали кровь.
Рассмотреть же того, кого она так жаждала лицезреть ей не дали. Её ноги моментально опутал какой-то трос, а затем девушку повалили на каменный пол. Затылок отозвался тупой болью, во рту появился соленый привкус, кажется, она прокусила губу.
Но на жалобы времени не было. Пространство перед ней заслонила черная женская фигура. В руке она держала нож. Нет, не в руке. Нож, а точнее, клинок был вмонтирован в перчатку, которая закрывала руку неизвестной. Он был длинным, сантиметров пятьдесят, и имел широкое треугольное лезвие.
Клинок занесли для очередного убийства. Ну, уж нет, Ксения выкинула вперед ногу, ударив неизвестную убийцу по руке. Чего-чего, а ногами махать, она могла и с прокушенной губой.
Авалова бросилась на убийцу, придавливая её своей массой к полу, но борьба, к неудовольствию Ксении, продолжалась недолго. Её просто приложили головой и выкинули, проломив витражное стекло, на улицу, по счастью, на крышу. Как она не раскроила себе позвоночник, череп и всё остальное, так и осталось загадкой, зато «браунинг» с веселым звяканьем улетел вниз.
Погоня продолжилась по древней черепичной крыше, которая готова была развалиться под бегущими.
– Вам за многое нужно ответить! – прокричала Ксения, с сожалением сознавая, что на фоне ураганного ветра и непрекращающегося ливня её голос звучит не слишком солидно; к тому же она только что сорвалась на фальцет. – Будет легче, если вы…
Фразу ей договорить не дали, залепив тяжелым ботинком по уху.
Ксения исполнила акробатический этюд повышенной сложности, чтобы свести риск для себя к минимуму, но следующий удар пришелся ей в грудь. Девушка плашмя шлепнулась на поверхность крыши, попутно несколько раз увернувшись от резких ударов руки со странным оружием. Когда уворачиваться надоело, Авалова решила руку перехватить, за что заработала в лоб… в прямом смысле, причем ударом головы закрытой металлической маской. Из глаз брызнули искры, зато удалось избежать встречи с кинжалом, который в этот раз точно бы её рассек. Ксения опрокинулась на спину и даже сумела лягнуть убийцу ногой в грудь.
Неизвестная пошатнулась, и Авалова немедленно решила воспользоваться преимуществом и опрокинуть противника на поверхность.
Ага, как же…
Убийца достаточно доходчиво продемонстрировала, почему именно на нее пал выбор заказчика. Почти неуловимым движением она перевернулась куда-то в сторону, а Ксения в очередной раз получила ногой по физиономии. От второго удара она все-таки уклонилась и даже ответила, но промахнулась.
Дождь всё усиливался. Мокрые от влаги волосы растрепались и залепляли глаза, лишая всякого обзора. Хотя что с обзором, что без, шансы её были невелики. Убийца была слишком хороша. Ксения сделала ещё один рётокен, зацепила кулаком черепицу, рассекла кожу на руке и обозвала себя идиоткой.
Ответом её был двойной удар по голени, который опрокинул наземь, но при падении Ксения все-таки выставила ногу и сделала подсечку. Нет, вообще-то предполагалось, что она попадет в голову и убийца отправится отдыхать. Не получилось, в результате оба противника оказались на поверхности крыши.
Продолжить ей не дали, ответная атака была молниеносной и яростной, казалось, что эта неизвестная вообще не знает, что такое передышка или усталость. Ксения попыталась отмахнуться, и ладонь загудела от контакта с бронепластиной, вшитой в костюм. Зато убийца упала на спину, покатившись по крыше. Авалова кошачьим прыжком обрушилась сверху, желая возмездия.
Но недостаточно быстро, чтобы убийца не сумела воспользоваться ещё одним козырем. Раздался легкий щелчок, и в следующее мгновение Ксения обнаружила, что её тянут на привязи за металлическую нить. Ещё один щелчок и пневматический механизм выбросил её вниз.
Отчаянно махая руками, девушка сумела зацепиться за карниз.
Пространство над храмом огласил вой милицейских сирен. Краем глаза Ксения заметила, как, снося забор, из-за угла вылетает «Волга» и оттуда выскакивают милиционеры.
Надеясь на подкрепление, Ксения вновь забралась на крышу, но там уже никого не было. Неизвестная убийца исчезла.
Авалова тяжело выдохнула, признавая поражение, прокручивая в своей голове итоги битвы. С ней справились, как с первоклассницей, чего уж там, а ведь при еёто умениях… это какой же куш должен быть поставлен на карту, если для убийства молоденьких девочек нанимают такого вот субъекта?
Как там было? Ну, это… Даже в поражении нужно искать положительное… нет, не так. Ах, да! Во всем ищи положительные и отрицательные стороны.
* * *
Над городом смеркалось, если, конечно, в это время года можно ощущать разницу между серым бессолнечным днем и такой же ночью. Пожалуй, ночь лучше. Она всегда лучше. Лучше и сильнее.
Александр Верховский любил ночь, для него это было время, когда все вокруг переставало быть настоящим и превращалось во что-то такое, оставляющее место для фантазии.
Он стоял с бокалом шампанского в руке и наблюдал, как чернокожий пианист медленно перебирает пальцами клавиши синтезатора, наигрывая легкую музыку, которая совершенно не подходила к антуражу борьбы всех со всеми, а только такие гости были в просторной зале. Именно на гостях Александр сосредоточивал свой взгляд, кого-то он знал лично, о ком-то только слышал, но про всех он знал одно: это были люди из самой республиканской элиты.
Как Верховский не любил это слово, особенно, когда оно применялось к тем, кто не принадлежал к элите, а лишь оказался в нужное время в нужном месте и завел нужные связи. А затем эти люди сами для поднятия собственного веса стали называть себя элитой, как будто бы это слово поднимало их над уровнем той прошлой жизни комсоргов и партаппаратчиков. Он презирал их и даже не скрывал этого.
Хозяина вечера не было. Адашев на подобных мероприятиях всегда появлялся последним, поэтому дабы гостям не было одиноко, столы ломились до отказа.
Александр был неглупым человеком и прекрасно понимал, для чего Адашев собирает гостей, однако не понимал, почему бывший шеф СБР выбрал подобный антураж. Хотя на первый взгляд и можно было предположить, что в расслабленной обстановке гостям будет проще принять сторону Адашева, Александр сомневался, что в зале есть человек, который примет сторону Адашева, не имея при этом своих интересов в зависимости от выбора.
Обо всём этом сейчас не хотелось думать, мысли его утягивали туда… туда, где была Анастасия, ему хотелось быть сейчас с ней, вместе помочь разобраться в этой странной истории. Он понимал, что эти мысли ненужные, что все уже закончилось тогда, но все же не мог их выкинуть. Выкинуть их значило бы выкинуть её.
Подлец, обругал он себя, спишь с одной, а думаешь о другой, но что он мог поделать, если ничего не чувствовал к Шурочке. Для него это была всего лишь физиология, а она как будто даже не возражала и позволяла ему думать об Анастасии. Его всегда удивляло это. Раньше он не замечал за ней подобного великодушия, а теперь она даже как будто подталкивала Анастасию к нему.
Размышления оборвались так же внезапно, как и начались. Сверху по красивой витой лестнице спустился Адашев. Как подобает рачительному хозяину, он лично подошёл к каждому столику и довольно тепло поздоровался с гостями. Что сразу бросилось в глаза Александру, так это всякое отсутствие агитации и призывов. Адашев не произнес никакой витиеватой речи. Если он и говорил о «Лиге честности», а Александр пока не мог сказать, говорил ли вообще, то весь разговор сводился к общим фразам. После чего генерал отходил от столика и перемещался к соседнему. Всё это напоминало обычный светский приём, и не зная Адашева, Александр даже не подумал бы об обратном. А может быть, Адашев на это и рассчитывает? Пока не подойдет, не узнаем. А вот, кстати, и он.
Адашев где-то уже разжился стаканом воды. Он отличался тем, что никогда не пил алкогольные напитки, по крайней мере на приемах.
– Доброе утро, – поздоровался он, – премного вам благодарен, что вы откликнулись на мое приглашение.
– Ну что вы, – сказал Александр, – от таких предложений отказываться не принято.
– Не надо преувеличивать мои возможности, – усмехнулся Адашев, – а то вас послушать, и начинаешь чувствовать себя крестным отцом неведомой мафии.
– Ваши способности я и не преувеличивал, – сказал Александр, – не от вас же шло приглашение.
Это был не вопрос, а утверждение. Александр решил сразу провести экс-генерала через аутодафе. Без всяких предисловий.
Адашев театрально развел руками.
– Вы как всегда остры, – заметил он, – но я не обижаюсь, наоборот, ценю это. Знаете, я тут вам устроил неплохую рекламную кампанию, как Верховенский для Ставрогина, «Бесы» помните?
– Ждете, чтобы я повесился?
– Ну, что вы, – улыбнулся Адашев, – вы нужны нам живой и здоровый, вы самая центральная личность нашей кампании. Таинственный и благородный рыцарь.
Лицо загадочное и таинственное. Вас теперь воспринимают не иначе как светоч новой молодежи.
Александр бросил взгляд на стоявшую рядом Шурочку. Лицо помощницы было презрительно-насмешливым в сторону хозяина вечера, хотя вербально она сохраняла молчание. Адашев не боялся ни о чем говорить при посторонних, а даже наоборот, словно бы приветствовал это.
– Пузырьки, – сказал Верховский, – указывая на свой бокал шампанского, – не кажется ли вам, Сергей Александрович, что вы, я, да и все вокруг всего лишь пузырьки в прозрачном стекле. Посмотрите, эти пузырьки так веселы, суетливы, но какое дело нам до их суеты, мы даже их за существа не считаем. Не правильнее ли думать, что и наша суета кому-то более высшему может быть безразлична?
Адашев улыбнулся.
– А я думал, что вас больше люди интересуют, – заметил он.
– Все большое зависит от малого, – сказал Верховский, – даже от пузырьков в бокале.
– Разве пузырьки могут менять ход своей жизни и истории? – спросил Адашев. – Нет, а мы можем. Мы! Люди! Разве нам для этого нужен кто-то ещё? И мы уже делаем это. Мы создали вас для этого мира, как Фауст создал своего гомункула, разве вы не чувствуете ту силу, которая есть в вас, которая только ждет пробуждения. Вы тот, за кем пойдут миллионы, и не только здесь, а везде, где ступит ваша нога, разве вы не хотите этого?
– Уверен, вы и красивую историю сочините, – сухо сказал Александр.
Лицо Адашева исказила язвительная гримаса.
– Уж будьте спокойны, – ответил он, – сочиним. Вы должны быть нашим факелом, путеводной звездой, которая будет просветлять заблудшие умы от ереси и мракобесия. Кто как не вы, Верховский?
– Чего же ещё я сделать вам должен? – спросил Александр.
– Дать веру! – сказал Адашев. – Веру в то, что мы можем уничтожить этот мир и создать наш. Мы отнимем у человека всё: его историю, его язык, его веру, его совесть. Мы введем его в самое низкое существование, какое только можно себе представить, а потом мы дадим ему все обратно, когда он пройдет очищение, когда он будет готов к тому истинному, что знаем мы. Не надо думать, что многие доживут до этого, но такие, как вы, доживут, и они поведут их, нищих и заблудших, как еврейские пророки. Это получилось у них, и у вас получится, и вы станете новым Моисеем, а что и как было на самом деле, разве кого-то это будет волновать через тридцать или сорок лет?
Верховский криво усмехнулся.
– Вряд ли вы обращаетесь к тому человеку, который вам нужен, – сказал он, – вы почему-то решили, что я с вами заодно, но что мне стоит не отправиться сейчас в милицию и не рассказать им всё?
Адашев засмеялся.
– Тогда вы потеряете её, – сказал он, – вы же помните её и хотите. Вы сделали всё, чтобы её получить, а теперь вы боитесь сделать последний шаг.
– Я ничего не боюсь, – бросил Верховский, – и вам это хорошо известно, и именно поэтому я не буду брендом, который нужен для завлекалки доверчивых.
Адашев оголил зубы в презрительной усмешке. Вся его фигура выражала степень крайнего нетерпения.
– Разве вы думаете, что они мне нужны? – сказал он, махнув рукой в сторону столпившихся за столиками бизнесменов. – Они лишь инструмент, денежные мешки, но вы, Верховский, вы лидер, вы тот, кто может зажечь пожар. Пожар, который сотрет этот старый мир с его гнильем, и из его огня родится новый. Разве вы этого не хотите, разве вы не для этого пришли к нам?
– Какая патетика, – фыркнул Верховский, – не ожидал от вас, генерала КГБ.
– Зачем эти ярлыки! – воскликнул Адашев. – Я всегда поражался и поражаюсь вашему уму. Вы можете стать идолом, новым мессией, который лишь умом и красотой будет противостоять разрушению!
Александр настороженно взглянул на экс-директора разведки.
– А почему вы думаете, что я хочу быть этим идолом, как вы говорите? – спросил Верховский. – Вы задумали скверную штуку, и я не намерен вам с ней помогать. А с любыми проблемами я справлюсь и без вашей помощи.
– Напрасно вы это сказали, – бросил Адашев, – это мы сделали вас таким, это мы дали вам все. Из Организации так просто не уходят, господин Верховский. Я мог бы применить к вам и более убеждающие методы, но ради вас подожду два дня и потребую от вас окончательного ответа.
Адашев широко улыбнулся. Верховский лишь зло посмотрел на него и, хотя в его нутре бушевал ураган эмоций, он всеми силами заставил себя успокоиться. Затем развернулся и не оборачиваясь вышел на улицу.
* * *
Темный кабинет, горит только одна настольная лампа, словно бы луна в ночи. Ксения смотрела на фотографию убитой Екатерины Кирсановой. Умница, красавица, прилежная ученица, гордость школы. Что заставило её всё это поменять? В детективах всегда задают вопрос – кому выгодно? Глупый вопрос. Главный вопрос – зачем. Когда ответишь, зачем, поймешь и кому выгодно.
– Какая-то чертовщина, – буркнул Рауш, – столько человек видели эту девицу, и никто не может её описать, только капюшон и татуировка.
Кристина нахмурила брови.
– Думаете, это правда, что мне сказали про организацию «SIGMA»?
Ксения только поморщилась.
– Не знаю, – ответила она, – но Михал Потапыч калач тертый, просто так он говорить бы не стал. Значит, или эта организация существует, или наша девица её большая поклонница. Точно могу сказать одно, кто бы она ни была, она очень подготовлена. На улице такому не обучишься.
– Значит, всё в цвет, – сказал Мациевский, – профессиональная убийца экстра-класса. Но зачем ей нужно было убивать девочек? Нападение на эту, как её там, Марту Васкес, я ещё могу объяснить. Следы от препарата и всякое такое, но как с этой историей могут быть связаны убитые девочки?
Кристина задумчиво повела бровью.
– Одна связь есть. Связь, на которую сперва можно и не обратить внимание, но если подумать…
– Поясни.
– Швейцария, – сказала девушка. – Смотрите, все, кто участвует в этой истории, как-то связаны со Швейцарией: Урусова, Верховский и его помощница Александра там учились. Там же учились и Сабурова, и Левицкий, и туда же собирались убитые Кирсанова и Терехина. Адрес я пробила, и угадайте, что там находится.
Ксения усмехнулась.
– Клиника?
– Клиника, – кивнула Кристина.
– Вот тебе раз, – фыркнул Рауш, – даже не маскируются.
– А зачем? – сказала Кристина. – Организация серьезная и зарегистрирована, где надо. Но возникает вопрос, откуда у двух простых школьниц деньги на лечение в этой клинике?
– И главное, зачем им это лечение? – в пространство спросила Ксения, – результаты судмедэкспертизы никаких отклонений не показали. Значит, кто-то определил их в эту клинику, кто-то, кому они доверяли и у кого очень много денег.
– Опять всё замыкается на Верховском, – заметил Мациевский, – больше некому, но зачем было убивать?
– Нет, – возразила Кристина, – мать Терехиной говорила про девицу. Они с кем-то дружили. Эта их старшая подруга давала им советы, может быть, решала проблемы. Она была им опорой. Мужчина такой опорой не может стать.
Ксения кивнула.
– Согласна, – сказала она, – но окончательно сбрасывать Верховского со счетов не стоит, ведь эта девица могла с ними познакомиться по его поручению. Он ведь тоже мог прикинуть всё то, что ты сейчас сказала.
– Мог, – согласилась Кристина, – но мотива я не вижу. На Верховского указывает слишком многое, а мне это не нравится.
Ксения откинулась в кресле. Всё то, что они накопали, давало почву для длительных и основательных размышлений, только проблема состояла в том, что времени для подобных размышлений катастрофически не было. И дело, конечно, не в высоком начальстве, на мнение которого Аваловой было, в общем-то, плевать, а в том, что если они не раскрутят эту комбинацию, жертвы её будут прибывать в геометрической прогрессии. Сами же факты, выявляемые при расследовании, тянули их в абсолютно разные стороны, учитывая то обстоятельство, что факты эти практически все были взаимосвязаны, но соединить эту взаимосвязь в единую цепь было нельзя.
– Мне тоже, – кивнула девушка, – итак, что мы имеем: есть киллер экстра-класса, которая убивает необычным оружием. Есть показания одноклассников о некой девице, которая общалась с убитыми, и показания жены Левицкого, что она тоже видела девицу.
Секунд на пять в кабинете повисло молчание.
– Зацепиться не за что, – призналась Ксения.
Кристина задумчиво почесала щеку.
– Если даже убитые девушки не собирались ни от чего лечиться, то ведь зачем-то они туда собирались? В клинике можно ведь не только лечиться, но ещё и прятаться. А что, если они, учась в школе, которая принадлежит Верховскому, что-то узнали про его деятельность, что-то, что могло бы скомпрометировать Верховского и заставить его работать на Тополевича, если у того была бы такая информация.
Ксения пожала плечами.
– Но зачем их везти в Швейцарию? – спросила она. – Разве у Тополевича здесь мало возможностей? Хотя скандал в западной прессе о связях талантливого молодого бизнесмена-государственника с малолетними девочками… да, это могло бы испортить Верховскому реноме.
– Непонятно другое, – сказал Рауш, – если Верховский заказчик убийств, тогда зачем ему избавляться от Левицкого? Логично предположить, что он был заинтересован в расследовании Сабуровой. Оно ведь бьет по Тополевичу.
Ксения закусила губу.
– Ну, если компромат правдив, – заметила она, – историю ведь и выдумать можно, а молоденьким девочкам запудрить мозги, опять-таки, если историю рассказал человек, которому они доверяют.
– А убивать зачем? – спросил Мациевский. – И почему нужно подставлять Урусову? Не поверю, что только из-за того, что в её пансионате саммит будет.
Мысли в голове крутились не прекращая.
– Чтобы там ни было, зацепка у нас одна, – Ксения игриво усмехнулась. – Кристина Сергеевна, а не слетать ли вам до чудесного города Женевы?