Юлия Цыпленкова
Солнечный луч. Дорогой интриг
У меня перехватило дыхание. Неужели получилось? Неужели он готов остановиться на этом и продолжать наше общение лишь как приятели? И где-то в глубине души я ощутила тут же неприятный укол и даже разочарование, однако подавила это странное чувство и кивнула:
– Разумеется, Ваше Величество.
– Тогда пройдемся. Мы с вами давно не разговаривали, ваша милость, восполним пробел.
Прогулка вышла приятной. Государь в этот раз больше говорил о себе, позволяя мне знакомиться с ним гораздо ближе. В этот день я узнала о шалостях короля, когда он был еще наследным принцем. Его Величество с удовольствием рассказывал мне о своих сестрах, о родителях и воспитателях. В его повествование покойный король представал таким же, как и мой батюшка – самым обычным отцом, бранившим сына за его проказы.
– И знаете, что сделал мой отец, увидев платьице мой средней сестрицы на любимой собачке матушки?
– То самое платье, в котором Ее Высочество должна была праздновать свой день рождения? – уточнила я.
– Точно, – щелкнул пальцами государь, и его губы растянула совершенно хулиганская ухмылка.
– И что сделал Его Величество? – с улыбкой спросила я.
– Он оттаскал меня за уши, – гордо ответствовал нынешний монарх. – Вы себе не представляете, какие у меня были после этого уши. Большие, оттопыренные и красные. Они горели так ярко, что пришлось натянуть на меня шапку, чтобы скрыть их от приглашенных гостей. Сестрице надели другое платье, и потому она прорыдала половину вечера.
– А вы?
– А я был суров и неприступен, а еще ужасно обижен на отца, на матушку, на сестрицу и вообще на весь свет, потому что мою шутку не оценили. Я столько возился, всовывая собаку в платье, и выглядела она уморительно. Но вместо аплодисментов я получил горящие уши, а сестрица-плакса подвывала весь вечер и действовала на нервы. Ужасный был день, совершенно неблагодарные люди, – и он, насупившись, скрестил на груди руки, став и вправду похожим на надутого мальчишку.
Я весело рассмеялась, а после покачала головой:
– И как же вам было не совестно, государь?
– Мне было семь лет, и я был весьма изобретательным и самолюбивым юношей, требующим признания своих талантов, – отчеканил монарх.
– Но не признали, – хмыкнула я.
– Нет! – воскликнул он с искренним возмущением.
– А сестра?
– Плакса и ябеда, – фыркнул король, и я рассмеялась уже в полный голос.
Про Селию у него таких историй не было. Про младшую сестру государь не спешил рассказывать, все его истории были или до ее рождения, или же уже после, но они касались уже отрочества и юношества, и в повествовании появились совсем другие люди, бывшие принцу приятелями.
– С кем же из них вы были близки духовно? – спросила я с искренним интересом.
– Ни с кем, – пожал плечами Его Величество. Он немного помолчал, а после посмотрел на меня. – Пожалуй, только с Селией. Сейчас мы уже не так близки… У нас с сестрой сложные отношения. Поначалу я ее ненавидел всей душой, думаю, понимаете, почему.
– Смерть Ее Величества, – вспомнив, с чем было связано рождение принцессы, с пониманием кивнула я.
Государь невесело усмехнулся и кивнул. Мы брели с ним по берегу Братца, любуясь на расцветающий закат. Я смотрела на монарха, сейчас испытывая сочувствие и желание дотронуться, провести по плечу рукой, чтобы показать поддержку. Наконец решилась и осторожно тронула его кончиками пальцев, чуть не отдернула руку, но поджала губы и решительно опустила ладонь на плечо короля. Он повернул голову, короткое мгновение смотрел на меня с удивлением, а после улыбнулся и накрыл мою руку своей. Снял со своего плеча и сплел наши пальцы. И мы продолжили прогулку.
– Я любил матушку, – произнес Его Величество. – Больше, чем отца. Она запомнилась мне удивительной женщиной. Доброй и ласковой. Сейчас я понимаю, что они с отцом не были близки… не важно. – Государь склонился, сорвал цветок, почти сомкнувший на ночь лепестки, и протянул его мне. Я приняла этот маленький дар и улыбнулась, так благодаря, а мой собеседник продолжил: – Так вот, когда родилась Селия, мне было одиннадцать лет. Тогда я понимал уже немало… И когда отец сказал, что матушка покинула нас, но оставила сестру, поручив нашей заботе, я отказался смотреть на девочку. У нас с отцом всегда как-то не складывалось, он был ласковей с дочерями, больше баловал их. Держал на коленях, рассказывал какие-то истории, а мне полагалось взращивать в себе мужчину и будущего господина земель Камерата. Так что ласка мне перепадала от матери. Может, потому я и любил ее больше… Боги, Шанриз, зачем я говорю вам всё это?! – вдруг воскликнул король и, усмехнувшись, покачал головой: – Как забавно… Я весьма скрытный человек и никогда не спешу делиться тем, что лежит у меня на душе. Даже своей покойной жене я не открывался так, как сейчас вам. Но что-то есть в вас… уютное. – Он остановился и развернулся ко мне. – Вы другая, Шанриз, я чувствую вас совсем иначе, чем всех остальных… Впрочем, это тоже не важно. – Государь тряхнул головой. – Хорошо, раз я начал, то стоит довести эту слезливую историю до конца. – И мы возобновили путь: – В общем, наши отношения с отцом, и без того прохладные, стали вовсе невыносимыми. Он бранил меня, я огрызался. Как-то наговорил кучу гадостей, обвинил в смерти матери и пожалел, что ушла она, а не Селия.
Я крепче сжала его руку и ощутила ответное пожатие. Сейчас я видела того мальчика, который вдруг остался без своей отдушины. Только долг, только требования, учителя и строгость. Мне было жаль юного принца, которого больше некому было приласкать и успокоить его печали.
– Когда сестре исполнилось два года, мы оказались неподалеку друг от друга в парке. Я ждал своего приятеля, определенного мне государем в друзья, а она гуляла в окружении свиты из нянек. Услышав детский голосок, я обернулся, обнаружил, кто находится неподалеку, и поспешил отвести глаза. Все эти два года у меня оставалось лишь две сестры, а в тот день… Селия убежала от нянек, а может, они сознательно не стали ее догонять слишком быстро, но девчонка в своей щенячьей радости налетела на меня, ударилась и села на землю. Я посмотрел на нее и, знаете, дорогая, это было что-то невероятное. Она сидит, глядит на меня, широко распахнув глаза, а я будто в ловушке оказался. Стою и смотрю на нее сверху вниз и вижу, что она всего лишь маленький беззащитный ребенок. Трогательный в своей хрупкости и нежности. Я присел перед сестрой, поставил ее на ноги и неловко отряхнул от пыли. И во дворец мы вернулись с ней за руку. – Я видела, как Его Величество улыбается своим воспоминаниям, и не мешала ему вновь пережить ту встречу на парковой аллейке. Наконец, он посмотрел на меня. – С того дня я полюбил ее более остальных сестер, баловал, и она отвечала мне искренней привязанностью и обожанием, с которым смотрела каждый раз, когда я приходил к ней или когда встречала меня во время прогулки. Впрочем, тогда она еще не выходила в свет…
– Она изменилась, верно? – спросила я, думая совсем о другой Селии, которая может позволить себе угрожать и раздавать пощечины. А еще участвовать в истории с отравлением бедного животного или сознательно вести невиновных к их гибели за преступление, которое они не совершали.
– Она выросла и уже не та девчушка, что сидела передо мной на земле, – пожал плечами государь. – Хотя до недавнего времени я не знал, что… – Он оборвал сам себя. Затем развернулся ко мне и произнес совсем другим тоном: – Вечер откровений закончен, ваша милость, пора возвращаться.
Я ощутила разочарование, и с моего языка сорвалось:
– Уже?
Король улыбнулся. Он протянул ко мне руку, коснулся щеки и отступил.
– Совсем скоро стемнеет, пора возвращать меня подданным.
– Вы боитесь темноты? – в фальшивом изумлении спросила я. – Вот уж не ожидала. Так кто же ваш внутренний зверь, государь, котенок?
– Я смотрю, ваша дерзость, приближающаяся ночь наточила ваши клыки? – с иронией спросил Его Величество. – Будьте осторожны, Шанриз, иначе котенок превратится в тигра.
– Тогда это будет очень маленький тигр, – ответила я. – Тигр размером с котенка – как-то совсем не страшно.
– Вот как, – государь изломил бровь. – Скажите, Шанриз, вас когда-нибудь шлепали?
Я предусмотрительно сделала шаг назад и покачала головой:
– Ваше Величество, ударить даму – показать слабость. Это недостойно мужчины. Вы этого не сделаете.
– Еще как сделаю, – деловито кивнул он.
И монарх шагнул ко мне. Я увернулась, отскочила и попятилась, стараясь не упускать из виду надвигавшегося на меня разбойника, на губах которого играла насмешливая ухмылка. Король сделал еще один стремительный шаг ко мне, я взвизгнула, дернулась и… оступившись, полетела в траву.
Государь нагнулся надо мной, хмыкнул и, ухватив за руку, помог подняться на ноги, а после… После он взвалил меня себе на плечо и все-таки легонько шлепнул.
– Нет! – возмутилась я такому варварству. – Государь, верните меня, откуда взяли, – потребовала я.
– В траву? – глумливо спросил он.
– Просто на ноги!
– И где же наша язвительность? – вопросил монарх, шествуя в ту сторону, где нас должны были ждать гвардейцы с лошадьми. – Где ваш яд, Шанриз?
– Капает вам на спину, – буркнула я.
Государь рассмеялся. Он опустил меня на землю, и дальше мы шли уже приличным образом. Впрочем, обратный путь до резиденции прошел в молчании. Не знаю, чем были заняты мысли короля, а я думала о его откровениях. Не о том, что говорил Его Величество, а об открытости его в этот момент. Меня по-настоящему тронуло доверие такого человека, каким был наш монарх. Это и вправду было большой честью.
Оставалось надеяться, что сейчас он не сожалеет о том, что открылся. Мне не хотелось разрушить то, что всё сильней укреплялось между нами. Не хотелось терять этих встреч и разговоров, оставлявших после себя приятное послевкусие и мечтательную улыбку, от которой еще какое-то время не удавалось избавиться. Стоило признаться, я привыкла к государю. Мы сильно сблизились за это лето, и лишиться его я совсем не желала.
И дело было уже не в моих устремлениях, хоть они никуда и не исчезли, но, как уже сказала, – я начала дорожить нашей дружбой. Да и сам король… мне было приятно находиться с ним рядом, а то, что, порой происходило между нами… его поцелуи… Они вовсе не вызывали отторжения, и только две вещи мешали мне ему ответить: его фаворитка и то, что я могу оказаться одной из многих. Последнего не хотелось до крика, а потому я продолжала цепляться за свое решение постараться стать для короля другом, который будет подле него, несмотря на другие увлечения…
От последней мысли я скривилась и передернула плечами. Гадость какая!
– Что с вами, ваша милость?
Не успев справиться со своими чувствами, я повернула голову к королю и ожгла его сердитым взглядом.
– Ого, – чуть насмешливо произнес он. – Я в чем-то провинился?
Я растянула губы в улыбке и произнесла учтиво:
– Разве Ваше Величество может в чем-то провиниться перед своей подданной?
– Похоже на то, – отметил государь, – иначе вы не смотрели бы на меня взглядом, будто готовы накинуть на шею удавку и затянуть ее. Расскажете?
– Вам показалось, Ваше Величество, – ответила я.
Он натянул поводья и, перекинув ногу, развернулся в седле ко мне лицом. Я ответила удивлением.
– Мне очень редко что-то кажется, ваша милость, – произнес государь. – А сейчас я вижу точно, что вы мне лжете. Помнится, однажды вы говорили, что слишком уважаете меня для того, чтобы обманывать, но обманываете. Только когда и в чем?
Досадливо поджав губы, я тронула поводья. Аметист послушно зашагал вперед, но успел отойти от монарха всего на несколько шагов, потому что в спину мне донеслось:
– Стоять, – и сказано это было столь ледяным тоном, что я, натянув поводья, даже обернулась, чтобы с недоверием взглянуть на своего спутника. И увидела короля, без всяких оговорок. В сереющем свете уходящего дня он показался мне изваянием, на лице которого застыла надменность, умело высеченная истинным мастером. – Ко мне, – чеканно приказал государь.
Развернув коня, я вернулась к Его Величеству. Теперь он тронул поводья своего Бурана, тот шагнул ближе, и мы оказались с монархом лицом к лицу.
– Кто позволял вам уйти? – спросил государь. – Или же баронесса Тенерис почитает себя выше королевской власти? Ваш господин вам не указ?
– Простите великодушно, Ваше Величество, – всё еще пребывая в состоянии ошеломления, заговорила я, прижав ладонь к груди. – Я вовсе не желала оскорбить вас или оспорить вашу власть.
– Но оспорили и оскорбили, – прежним ледяным тоном ответил монарх. – Что вы возомнили, ваша милость? Что стало причиной вашего своеволия? Мое отношение к вам? Моя откровенность? Отвечать, – чеканно закончил он.
Охнув, я отвела взгляд. Похоже, мои худшие подозрения сбывались, и его доверие стоило мне наших добрых взаимоотношений.
– Не вздумайте заплакать, – с ноткой раздражения велел король.
– Я не собиралась плакать, – звенящим голосом ответила я. – Мне жаль, что я огорчила вас, Ваше Величество. Но еще больше мне жаль, что, даровав мне свое доверие, вы теперь упрекаете меня за него. Я опасалась, что вы пожалеете о своей откровенности, и это оттолкнет вас от меня…
– О чем вы? – изумился государь.
– Вы молчаливы с той минуты, как покинули берег Братца, – ответила я и все-таки посмотрела на него. – А теперь еще и упрекаете меня в том, что были со мной откровенны. – Вот теперь в моем голосе прорвалась обида. – Я почитаю вашу искренность за великую честь, и мне жаль, что она же оттолкнула вас от меня.
– Довольно, – остановил меня государь. – Мне кажется, будто мы говорим на разных языках. Я сказал, что мы не сдвинемся с места, пока вы не ответите на мой вопрос. Однако вы показали прямое неповиновение и отъехали от меня. Что подразумевалось под этим поступком? Я должен был бежать за вами?
– Нет! – воскликнула я. – У меня и мысли не было…
– Так что же было в ваших мыслях?
– Я уже огласила это, – ответила я, нервно теребя повод. – Мне показалось, что вы сожалеете о том, что были со мной откровенны и доверили свои переживания. Я ожидала, что после этого вы отвернетесь от меня. А между тем…
– Какая глупость, – оборвал меня Его Величество, и я поджала губы, ответив ему упрямым взглядом. – Глупость, – с нажимом повторил государь. – Недостойная вас глупость.
– А может, Ваше Величество, это нежелание терять вас? – выпалила я и прикусила язык, увидев, как меняется взгляд короля, и поспешила добавить: – Вашей дружбы. И доверия. И потому я переживала.
– Но вы были явно сердиты, когда посмотрели на меня, – возразил монарх, однако лед из его голоса исчез. – Злость и переживания выглядят различно.
И выход был найден. Теперь я знала, что мне сказать, избежав правды.
– Да, я злилась! – воскликнула я и добавила тише: – На вас, государь. Мне думалось, что вы сожалеете обо всем сказанном и что теперь отдалитесь от меня, но разве я это заслужила? Разве это справедливо? Для меня ваша искренность была даром, однако не я вынуждала вас открываться мне. И выходит, что вы накажете меня за то, в чем я виновна лишь тем, что слушала.
Я горячилась всё больше, так выплескивая чувства, пробужденные королевским недовольством. И пока я всё это выговаривала, Его Величество коротко вздохнул и покачал головой:
– Шанриз, – произнес он, останавливая меня, – я настоятельно вас прошу не делать за меня выводов и не принимать решений, которых я сам не собирался принимать. Я не жалел и не жалею о том, что открылся вам, потому что это вы пробудили во мне желание быть искренним. Более того, я уверен, что вы не станете хвастать этим перед придворными и передавать то, что я сказал. Иначе я бы не раскрыл рта. И раз уж я доверился вам, то начните и вы доверять мне.
– Но я доверяю вам, государь, – возразила я, и он отрицательно покачал головой.
– Нет, Шанриз, вы мне не доверяете. Иначе не надумали бы всего этого, уже видя, насколько я расположен к вам. Вряд ли вы слышали или видели, что я кому-то уделяю внимания столько же, сколько вам. Даже графиня Хальт не может похвастаться этим.
И я вновь ощутила упрямство и несогласие.
– Графиня рядом с вами, она живет…
– Графиня не живет в моих покоях, – с вернувшимся раздражением отчеканил государь. – Ее покои расположены рядом, но все-таки это совершенно разные комнаты. Большую часть дня я провожу в своем служении Камерату, а вечера посвящаю вам. А когда я не с вами, то мои мысли… – он вдруг мотнул головой, оборвав сам себя. После вздохнул и продолжил: – В результате, графине остаются встречи за ужином, потому что обедаю я у себя в кабинете или с послами и сановниками. Днем мы встречаемся, если только меня просят прийти и я имею на это время. Даже на прогулках я уже не сопровождаю ее. Так что, ваша милость, как я и сказал, Серпина уже какое-то время не может похвастаться тем, что я уделяю ей внимание.
Он тронул поводья и пустил коня шагом. Я осталась стоять на месте, глядя королю в спину. И когда он отъехал, я тихо буркнула:
– У нее остаются ночи.
Государь порывисто обернулся и приподнял брови.
– Вы готовы занять ее место?
Ощутив, как кровь приливает к щекам, зажигая на них жаркое пламя, я поняла, что к такому повороту в разговоре совершенно не готова. Впрочем, король и не ждал ответа. Он усмехнулся и отвернулся. А когда обнаружил, что меня нет рядом, развернул коня и увидел меня там, где оставил.
– Почему вы там стоите?
– Вы не позволяли мне покинуть этого места, Ваше Величество, – ответила я. – Мне не хочется снова злить вас своим неповиновением.
– Вы меня с ума сведете, – пожаловался государь. – Я жду вас, догоняйте.
– Как прикажет мой господин, – повиновалась я, и Аметист приблизился к Бурану.
Кони шли неспешным шагом. Король вновь молчал, а я старалась вообще не думать. Последние размышления привели к ссоре, а я больше не хотела вызывать неудовольствие монарха. Впрочем, обижена я все-таки была, но понимала, что сама виновата во вспышке его гнева. Наверное, я и вправду слишком уверилась в том, что мне позволено больше остальных. Забылась, кто рядом со мной…
Мысли все-таки начали заполнять мою голову. Мне вспомнился ледяной тон и надменный взгляд государя. Нахмурившись, я поджала губы, заставляя себя помнить о словах, сказанных после, но не о той минуте гнева…
– Прибавим, – донесся до меня голос короля. – Темнота уже совсем близко.
Вскинув взгляд, я обнаружила, что очертания окружающего пейзажа стали совсем смазанными, они растворились в сгустившихся сумерках, почти уступившим место наступающей ночи. Лишь дорога оставалась светлеющей лентой. А спустя мгновение обнаружила, что нас нагнали телохранители. Один, объехав Его Величество, теперь скакал впереди, второй расположился позади.
Буран перешел на быструю рысь, а за ним и Аметист. Ускорившийся бег скакунов немного разогнал то мрачное расположение духа, в котором я теперь пребывала. Король, велев ехать быстрей, больше не произнес ни слова, мне тоже было нечего ему сказать. Это была наша первая прогулка, приятное впечатление от которой сменилось горчащим осадком. Я не понимала, что творится в голове короля, он не спрашивал, о чем думаю я.
В конце концов, я рассердилась на себя, обозвала впечатлительной девицей с ветром в голове и на этом начала успокаиваться. По крайней мере, больше не прокручивала в голове момент королевского недовольства.
– Шанриз.
Я повернула голову, но уже не смогла разглядеть глаз государя.
– Да, Ваше Величество.
Однако он так и не продолжил, и мне осталось только пожать плечами и коротко вздохнуть. Так в молчании мы доехали до резиденции, а там и до конюшен. Король, отдав конюхам герцогини Бурана, приказал отвести его в родное стойло. После дождался, пока я попрощаюсь с Аметистом, а затем подал руку. Я накрыла его локоть ладонью, и мы направились к дворцу, по-прежнему не произнеся ни слова. Это молчание начало угнетать, несмотря на то, что я вроде бы взяла себя в руки. Я терзалась в догадках, что будет дальше, но заговаривать не спешила. Раз молчит он, то не открою рта и я. И, вздернув подбородок, я скрылась за маской учтивого равнодушия.
До дворца мы не дошли совсем немного. Государь остановился, остановилась и я. Он повернулся ко мне, я развернулась к нему и увидела, что монарх хмурится. Я уже приготовилась выслушать новую отповедь, но он вдруг произнес:
– Не хочу расставаться так. Меня угнетает наша размолвка, но, – голос государя стал едким: – Но смотрю на вас и вижу, что вас совсем не угнетает то, что мы повздорили. Это выводит меня из себя, – совсем уж раздраженно закончил он.
Сказать, что я была изумлена, ничего не сказать. То выговаривает мне, будто я готова предать Камерат, то возмущается, что я послушно храню молчание, не желая досаждать разговорами… И вдруг поняла! Ему было непривычно это молчание. Да, мне следовало бы сейчас скакать вокруг него, пытаясь вернуть доброе расположение духа, чтобы не утерять милости. Или же печально вздыхать, жалобно смотреть и всем своим видом показывать раскаяние, печаль и страдание из-за размолвки. А вместо этого я молчу и никак не выказываю своего расстройства и желания заслужить прощение.
– Вы ошибаетесь, Ваше Величество, – ответила я. – Я расстроена тем, что прекрасный вечер был испорчен моим машинальным действием, что вызвало ваш гнев.
– Так отчего же вы молчите?
– Так уж я устроена, государь, – ответила я, пожав плечами. – Вы молчите, я терпеливо жду, когда можно будет нарушить молчание. К чему мне мешать вашим размышлениям? Возможно, в этот момент вас полнят заботы о вашем королевстве, а я уже и так навлекла на себя ваш гнев тем, что позволила своему жеребцу сделать несколько шагов, пока размышляла, как ответить на ваш вопрос.
– Поразительно, – хмыкнул монарх, – теперь я еще и должен чувствовать себя виновным в том, что вечер испорчен?
– Разумеется, нет, государь. – Я склонила перед ним голову. – Вина целиком и полностью на мне. Мне не следовало позволять себе расслабляться в вашем присутствии. Это с бароном Гардом я могу оставаться собой, но рядом со мной был мой господин, и мне стоило обдумывать каждое свое слово, шаг и действие. Прошу простить меня великодушно, Ваше Величество, более такого не повторится. Вы – мой государь, я всего лишь одна из ваших подданных, фрейлина герцогини Аританской. И лишь по этой причине я хранила молчание и опасалась вас отвлекать.
Он всплеснул руками, отошел от меня, но порывисто развернулся на каблуках сапог и воскликнул:
– Да что же вы за человек такой, ваша милость?! Как вы это делаете, расскажите мне, я не могу понять!
– Что делаю, Ваше Величество?
– Всё это, – король неопределенно махнул рукой. – Теперь я и вправду думаю, что вспылил впустую и тем самым обидел вас и испортил вечер. Но такого ведь не должно быть, верно? Меня это неимоверно раздражает.
– Да в чем я опять виновата?! – не удержала я ответного восклицания. – Чем прогневала, государь? Чего вы ожидаете от меня? Льстивых речей? Лицемерия? Так вокруг вас этого и без меня в достатке. Ухаживаний? Но разве же вы женщина, Ваше Величество, чтобы виться вокруг вас…
И вот тут я прикусила язык, прекрасно понимая, что превзошла саму себя и выпалила то, чего уж и вовсе даже думать не стоило. Лицо короля закаменело.
– С меня довольно, – отчеканил он. – На мое благоволение можете более не рассчитывать. Доброй ночи.
Государь развернулся и направился прочь чеканящим шагом. Я охнула, надавала себе по губам и хотела устремиться следом, чтобы испросить прощения, но сердито насупилась, топнула ногой и осталась там, где стояла. Я смотрела вслед монарху и не двигалась с места. Он вдруг остановился, обернулся и чеканно приказал:
– Ваша милость, ко мне, живо!
Я ощутила, что оскорблена до глубины души. Будто собаку подозвал! И потому повиновалась, но крайне нехотя. Государь отвернулся, скрестил на груди руки и постукивал носком сапога по земле, дожидаясь, когда я соизволю подойти. Наконец я приблизилась и присела в реверансе. Король бросил на меня сердитый взгляд.
– Я не могу позволить себе оставить даму в одиночестве в темноте, – сухо сказал он, после сам взял мою руку, накрыл ею сгиб своего локтя, и мы помчались к дворцу. Иначе этот стремительный бег было не назвать.
Но, войдя во дворец, государь коротко кивнул мне и удалился, не произнеся ни слова. Я направилась к себе, снедаемая целым сонмом чувств: от возмущения и досады до тревоги и отчаяния. Мне вовсе не хотелось терять наших встреч и прогулок, разговоров и пикировок, доверия, наконец! Но и переломить себя не получалось.
Я даже схватилась за перо, войдя в комнату, чтобы написать, как мне жаль, что я огорчила Его Величество. Но вышло и вовсе уж возмутительное письмо, где я изливала желчь и негодование на то, что меня лишили благоволения за то, что мой конь сделал несколько шагов, в то время как отравители, лжецы и нарушители одного из главных законов Камерата продолжают пользоваться милостями и живут себе припеваючи. И что если королю нравится слушать льстецов, то нам и вправду лучше больше никогда не встречаться. После этого оглянулась в сторону гардеробной, решив покинуть резиденцию на рассвете. Однако выдохнула, перечитала свое письмо и сожгла его с протяжным вздохом. За моей спиной был мой род, и поступать так, как подумалось, я не имела права.
– Проклятье, – проворчала я.
А потом сделала неожиданное открытие – мне хотелось, чтобы он остановил меня, чтобы заставил вернуться и приказал не покидать пределов его дворца, потому что лишиться меня хуже самой смерти.
– Вконец обезумела, – недовольно произнесла я, а затем расхохоталась.
Вот уж и вправду, будто влюбленная девица… И на этом мой смех оборвался. Мотнув головой, я ударила ладонью по столу и тоном заправского бунтаря воскликнула:
– Ни за что! Ни за что и никогда!
– Ваша милость…
Я порывисто обернулась и увидела Тальму. В руках ее был поднос, на котором лежала роза и записка. Забрав и то, и другое, я, вдохнув аромат свежесрезанного цветка, прочитала записку, и на лице моем расцвела широкая улыбка:
«Я почти ненавижу вас сейчас, ваша милость. Если бы я не понимал, что это навсегда, то непременно задушил бы собственными руками, до того вы меня злите. Но еще больше меня злит, что я не могу выкинуть вас из головы.
Добрых снов, Шанриз.
Ив Стренхетт»
