Стрела немного отстала от Хартига, но вскоре нагнала, и они и вправду помчались голова в голову, а потом моя кобыла прибавила. Я не понуждала ее, Стрела сама набирала ход, но сдерживать не хотелось. Я была в восторге! Как же давно я не испытывала ничего подобного! Зажатая в рамках условностей и правил, навязанных этикетом и дворцовыми интригами, я почти срослась со своей маской строгой девицы, а теперь мои крылья несли меня вместе со Стрелой, и удержаться на земле не было никаких сил.
– Ваша милость! – крикнул Гард, поравнявшись со мной, – и как это понимать?
– Не отставайте, – ответила я, не оборачиваясь, и все-таки добавила: – Я помню о нашей договоренности, дайте мне каплю свободы.
– Я вас понял, – произнес барон, и я бросила на него взгляд. Его милость широко улыбался, кажется, тоже получая удовольствие от бешеной скачки.
И было так жаль, что вскоре нас ожидал новый поворот, и нужно было выровнять темп скакунов, чтобы к концу пути идти вровень, а хотелось лететь и лететь! Наверное, так же думала и Стрела, потому что послушалась меня не сразу, и на дорогу, ведущую к поляне, мы с ней вылетели вновь первыми. Однако Хартиг быстро нагнал нас, и с этого момента мы скакали рядом.
– Шанриз, поднажмите!!!
Никогда бы не подумала, что в его сиятельстве столько задора! Дядя едва не выскочил на дорогу, но герцогиня и здравый смысл все-таки удержали его рядом с ее светлостью. Мы пролетели мимо оговоренных кустов и придержали скакунов. Стрела убежала вперед и недовольно заржала, однако послушалась и наконец остановилась. Восхитительная лошадь! Кажется, я влюбилась…
– Но кто же выиграл? – послышался недоуменный вопрос, – они пришли вровень.
Гард уже спешился и передал поводья конюху, ожидавшему нашего возвращения. Я покидать седло не спешила.
– Наши скакуны хороши, и баронесса весьма недурно держится в седле, – ответил барон. – Мне достался достойный соперник, и я признаю за ее милостью выигрыш в споре.
– Сдается мне, ваша милость, вы как благородный мужчина придержали лошадь и позволили баронессе Тенерис почти выиграть.
Я порывисто обернулась, ища взглядом того, кто это сказал, но не увидела. Зато встретилась взглядом с королем, и провалиться мне сквозь землю, если взор его не сиял ответным азартом. И в эту минуту мне отчаянно захотелось бросить ему вызов, но я сдержалась, не желая быть неучтивой, потому что для этого пришлось бы слезть с лошади, а этого делать отчаянно не хотелось.
Король сам шагнул ко мне и, потрепав Стрелу по шее, произнес, глядя на меня снизу вверх:
– Мои поздравления, ваша милость, – сказал он. – Мое признание победы на вашей стороне. Почему я ни разу не видел вас в манеже или на конной прогулке? Не пренебрегайте тем, что вам нравится. Я сам люблю езду верхом, особенно на закате.
И он отошел к фаворитке, не спускавшей с него пристального взгляда. Ошеломленная, я не успела ответить, потому что, кажется, мне назначили свидание. И я бы, наверное, воскликнула нечто ликующее, однако этикет уже вновь запустил в меня зубы…
Утро следующего дня началось для меня с цветочного аромата. Он был таким сильным, будто я проснулась посреди оранжереи, а не в своей спальне. Моя Тальма каждый день приносила свежий букет, но никогда еще запах цветов не был так ярок, как в это утро. Сев на кровати, я огляделась, а после, так ничего и не найдя, пожала плечами и поднялась с постели. Потянувшись, я накинула легкий халат и направилась к двери. И вот когда я ее распахнула…
– Бо-оги, – изумленно протянула я и обвела взглядом гостиную, уставленную цветами. – Откуда всё это? – спросила я Тальму, как раз ставившую на стол вазочку с небольшим, но очаровательным букетом из полевых цветов.
Впрочем, одарили меня не только полевыми цветами, но и срезанными в оранжерее, быть может, в цветнике, а может, и доставленными из ближайшего города. Это живо напомнило мне утро после дня моего рождения, знак внимания, показавший, что я не оставила своих гостей равнодушными. После мне еще присылали цветы, не так щедро, конечно, но они были. Впрочем, с момента моего появления во дворце всякие подношения закончились. И вдруг это цветочное море…
Заинтригованная, я прошлась вдоль ваз с букетами и приметила записку. Открыв ее, я прочитала и хмыкнула: «Очаровательной квинигер». Я рассмеялась – меня назвали воительницей. Впрочем, квинигеры поклонялись иному богу. Они поклонялись Кингерду – богу славы и побед. Этот культ давно остался в прошлом и даже считался языческим. И уж точно никто бы нынче не надел бы на женщину доспехов, не вручил бы ей оружие и уж тем более не выпустил на поле боя. Когда-то давно квинигер нанимали на службу, и считалось, что они лучшие телохранители. И в сражении эти женщины бились с мужчинами плечом к плечу. Но… всё это сегодня считалось недопустимой дикостью. Время квинигер окончательно миновало лет пятьсот назад, и теперь они стали всего лишь легендой.
– Значит, скачки, – усмехнулась я себе под нос и взяла записку из следующего букета. – «Милый мотылек, трепетание ваших крылышек ранило меня в самое сердце. Искренне ваш К». Какая пошлость, – фыркнула я и перешла к следующей записке.
Не во всех букетах были записки, кто-то из дарителей решил остаться неизвестным. А кто-то и просто желал доброго утра, обходясь без всяких эпитетов и намеков на флирт, но показав свое доброе отношение. Такие подписывались полным именем. И все-таки более всего меня заинтересовал один-единственный букет – тех самых полевых цветов, который принесли последним, наверное, именно своей незатейливостью. И записка тоже имелась, только было там всего одно слово «Очарован», но ни подписи, ни даже одного инициала.
– Кто принес? – спросила я Тальму, расправлявшую цветущие ветки в одной из ваз. – Этот букет кто доставил?
– Лакей, ваша милость, – ответила она, посмотрев на меня. – Почти все цветы принесли дворцовые лакеи. Вон тот, – она указала на другой букетик, стоявший рядом с полевыми цветами, – слуга его милости барона Гарда принес.
Я протянула руку, взяла записку и прочитала: «И все-таки я бы вас обошел. Оспорите? Если да, то я в вашем распоряжении». Рассмеявшись, я так и представила барона, потирающего руки в предвкушении новых скачек. Однако его записку я отложила и вернулась к полевым цветам. Воображение нарисовало не свойственную мне романтическую картину, как некий мужчина, выехав с утра на прогулку, собирает для меня простой, но очаровательнейший букет. И на месте этого мужчины я видела только одного – Его Величество. Но ведь и вправду, кто был бы немногословен и вовсе обошелся без подписи? Только он.
– О Хэлл, – прошептала я. После подняла букет к лицу и вдохнула приятный и простой аромат. – Чудесно…
– Ее светлость велели явиться к ней, как только вы проснетесь, – произнесла служанка, вернув меня с облаков.
Охнув, я порывисто обернулась к ней и возмутилась:
– Отчего же сразу не доложила?
– Так докладываю же, – ответила она чуть обиженно. – Вы только проснуться изволили, минут пять как встали, вот я вам почти сразу и говорю. А до этого вы меня про цветы спрашивали. А теперь я доложила.
– Приготовь мое сиреневое платье, – приказала я и удалилась в умывальню, чтобы привести себя в порядок.
И пока я умывалась, одевалась и сидела перед зеркалом, ожидая, когда Тальма причешет меня, мысли то и дело крутились вокруг букетика и этого единственного слова «очарован». Я уговаривала себя, что прислать его мне мог кто угодно, но воображение упорно рисовало государя с полумечтательной улыбкой на устах, когда он срывал для меня цветы. Но вскоре почувствовала раздражение. Вот еще новости, никогда не страдала от девичьих грез, а тут вдруг летаю в облаках и улыбаюсь… Я посмотрела на свое отражение и фыркнула – и вправду улыбаюсь.
– Глупость какая, – проворчала и поджала губы, чтобы они перестали растягиваться в глупую ухмылочку.
– Да что же вы всё гневаетесь, ваша милость, – всплеснула руками Тальма. – Ничего я и не глупая, но не перебивать же мне вас было, пока вы про цветы спрашивали. Простите, коли рассердила, впредь этого уже не повторится.
Я встретилась с ней взглядом через отражение и отмахнулась:
– Я вовсе не гневаюсь, Тальма. Заканчивай с прической.
– Так вот одну шпильку и осталось вколоть, – сказала она и, воткнув шпильку, увенчанную жемчужиной, отошла на шаг назад и улыбнулась. – Ну и красавица же вы, ваша милость. Гляжу, и наглядеться не могу.
– Благодарю, – ответила я рассеянно и поднялась с низкого кресла, на котором сидела.
– Завтракать подавать, ваша милость?
– Позже, – снова отмахнулась я. – Сначала схожу к ее светлости.
– Исхудаете, госпожа, – служанка укоризненно покачала головой.
Я отвечать не стала. Бросив на себя в зеркало последний взгляд, я направилась к дверям, но прежде вновь вдохнула аромат полевых цветов и поспешила к герцогине. Настроение у меня было превосходным. Таким же превосходным было настроение у ее светлости, и как только я вошла к ней в комнаты и присела в реверансе, моя покровительница, сидевшая в кресле, протянула ко мне руку и позвала:
– Шанриз, дитя мое, идите же ко мне.
Поспешив исполнить ее повеление, я опустилась перед ней на одно колено и замерла, глядя герцогине в глаза. Она ласково потрепала меня по щеке и накрыла ладонью мою руку, уже покоившуюся во второй ладони ее светлости.
– Каков успех, дитя мое, – негромко произнесла герцогиня. – Вы произвели фурор вашей выходкой, еще и я с этими ставками подогрела интерес и азарт. Мы с вами славно сыграли. Половина двора от вас в восторге, вторая половина готова закидать камнями, но главное, – она склонилась к моему уху и прошептала: – Как он смотрел на вас, как смотрел… Я думала, он съест вас взглядом. Мы на верном пути, девочка моя. – Затем распрямилась и продолжила негромко, но уже не шепотом: – Вы видели лицо графини? Кислей физиономии я не видела, – и ее светлость весело рассмеялась.
Я улыбнулась, и герцогиня отпустила меня. Распрямившись, я склонила голову, пропуская ее светлость. Моя покровительница отошла к зеркалу, оглядела себя и, выслушав восторженные комплименты от своих фрейлин, обернулась.
– Дети мои, сегодня чудеснейший день. Не будем терять времени и отправимся на прогулку. Сегодня я желаю развлекаться. Шанриз, – я ответила внимательным взглядом. – Вы пока свободны, но я непременно жду вас в парке.
– Скоро я присоединюсь к вам, ваша светлость, – я присела в реверансе и поспешила вернуться к себе, пока моя утроба не начала выводить непристойные рулады, голод все-таки начал ощущаться.
А пока Тальма бегала на кухню, я сидела за столом, рассматривала безыскусный букет и продолжала фантазировать. Так и летала в облаках, пока не вернулась служанка. Она закончила мои грезы одним движением – убрала букет со стола и заменила его завтраком. Неодобрительно покосившись на нее, я вздохнула и признала, что хватит уже мечтать и строить воздушные замки, пора бы вспомнить о насущном. И пока насыщалась, заставила себя даже не смотреть в сторону букета. Во-первых, неизвестно, от кого сие подношение, а во-вторых, может еще и не своими руками собирали, а попросту отправили прислугу. И после этих мыслей ореол вокруг букета померк. Так что свои комнаты я покидала уже собранная и готовая к дальнейшим военным действиям.
Я особо не раздумывала, зачем нужна ее светлости. Раз призвала за день до моего дежурства при ней, значит, или хочет поговорить, или же дать какое-то указание. Выйдя из дворца, я узнала у стражи, в какую сторону направилась герцогиня Аританская, а затем последовала туда, думая, что придется пройти большую половину парка, пока отыщу свою покровительницу, однако нашла ее я очень скоро.
Ее светлость расположилась на лужайке, на которую выходили окна королевского кабинета и его покоев, и затеяла батфлен – игру, в которой мяч ловили сачками. Сачки эти назывались ловцами и отличались от тех, которыми ловят бабочек, меньшим диаметром и твердым каркасом и краями, позволявшими, подобрать мяч с земли. Игра была занимательной и веселой. Мы с Амберли обожали ее, играть в нее нам не мешало даже малое количество участников: я, она и лакей, кидавший нам мяч. Да что там! Именно в таком составе мы и любили батфлен! Потому что можно было броситься к мячу и, визжа и выкрикивая что-нибудь этакое, мешать друг другу. Конечно же, мы упускали мяч! И потом, заливисто хохоча и толкаясь, мы пытались накинуть сачок на мяч, подхватить его и поднять, объявляя свою победу. Когда приходилось играть с родителями или с другими девочками, нам становилось невыразимо скучно, потому что вести себя полагалось более пристойно и терять весь тот пыл, который и делал батфлен по-настоящему увлекательным.
В игре, затеянной фрейлинами ее светлости, всё было намного спокойней и приличней, чем у нас с моей сестрицей. Всего в игре участвовало пятеро, шестой была сама герцогиня. Они составляли две команды, перемешанные между собой. Мяч кидала та, у кого он оказался в сачке. Если на противоположной стороне лужайки его не смогли поймать и мяч покатился по траве, то, конечно же, за ним кидались вдогонку, но мешали друг другу лишь сачками. Вроде и увлекательно, но не было того щенячьего восторга, хорошо мне знакомого, и я даже невольно вздохнула, вспомнив об Амбер. Мне ее ужасно не хватало, и я безмерно тосковала по своей родственнице…
– А вот и вы, Шанриз! – воскликнула разрумянившаяся герцогиня. – Смените же меня скорее, я уже вздохнуть не могу!
Я бы даже скептически хмыкнула, зная, как надо играть, чтобы не хватало сил для полноценного вздоха, но уважение и рамки приличий не позволили мне это сделать. Поэтому я просто поклонилась и поспешила «спасти» ее светлость. И когда встала на ее место, то обнаружила на скамейке, скрытой до этого кустами, барона Гарда. Искренне улыбнувшись ему, я вопросила:
– Отчего ваша милость отсиживается в кустах? Неужто опасаетесь, что женщины победят вас и в батфлене?
– О-о, – возмущенно протянул барон: – Это уже прямой вызов, ваша милость! Но я его не приму, – тут же ответил он: – Я буду лишним игроком. К тому же я увлекаюсь и могу нечаянно обидеть даму резким движением, а этого делать мне вовсе не хочется.
– Ваша милость, я с радостью уступлю вам свой сачок, – мгновенно отозвалась прим-фрейлина. – Мне привычней стоять подле моей госпожи, а не состязаться в удали с теми, в ком еще кипит задор.
Я перевела взгляд на герцогиню. Она уже успела сесть на скамейку. Ее светлость некоторое время смотрела на окна кабинета своего племянника, а после расслабилась и махнула рукой:
– В самом деле, Фьер, идите и смените графиню. Мы с ней дамы почтенного возраста, и это нам престало сидеть на скамейке и наблюдать за играми молодых людей. Дитя мое! – это было уже обращено ко мне: – Не вздумайте позволить его милости выиграть у вас!
– Клянусь, – заверила я и широко улыбнулась, уже чувствуя азарт. С бароном, я была уверена, игра пойдет веселей.
Однако Гард, уже направлявшийся к прим-фрейлине, вдруг остановился и обернулся к герцогине:
– Ваша светлость, ее милость повергает меня в трепет, – пожаловался барон. – Вы видите эту кровожадную ухмылку на устах очаровательного создания? Сдается мне, что под этой милой личиной скрывается чудовище.
– Идите смело, ваша милость, я вас не съем, – заверила я Гарда. – Может, укушу разок, но вы выживите.
– Фьер, немедленно прекратите бояться, заберите сачок у графини Виктиген и займите ее место, – приказала герцогиня.
– Покоряюсь, – склонил голову барон, опустил плечи и голову и, будто осужденный на казнь, дошел до прим-фрейлины под веселый женский смех.
– Быть может… – вдруг донеслось с противоположной стороны лужайки, и все взгляды устремились на Керстин, смущенно опустившую глаза, – быть может, господин барон желает играть на нашей стороне? У нас безопасней…
– Вот уже нет, – фыркнула герцогиня, – этак его милость еще заплывет жирком, станет неповоротливым и изнеженным. Пусть уж лучше Шанриз заставит его побегать. Это будет восхитительное зрелище!
Ее взгляд снова скользнул к окну, и я заметила, как уголки губ дрогнули в улыбке. Я не оборачивалась, но довольства на лице ее светлости хватило, чтобы понять – нас все-таки услышали и заинтересовались.
– Ну, держитесь, ваша милость, – в притворной угрозе пообещал Гард. – Щадить не буду.
– Очень на это надеюсь, ваша милость, – ответила я и добавила, значительно понизив тон: – Я хочу получить удовольствие от игры.
– Я вас услышал, – хмыкнул барон, разом разгадав причину моего призыва. – Только уж обещайте не обижаться, если невольно сделаю вам неприятно. Я и вправду легко и быстро увлекаюсь.
– Клянусь, – улыбнулась я. Гард обернулся к остальным игрокам:
– У кого мяч?
И мяч полетел в противоположную сторону поля. Так как нас играло шестеро, а игроки из противоположных лагерей должны быть смешаны, то делились мы следующим образом. Я и графиня Энкетт – супруга одного из сановников Его Величества, а также одна из четырех анд-фрейлин, были представителями нашего лагеря на этой стороне, а на противоположной как раз оказалась Керсти. Барон же был из вражеского стана, и пара его союзниц стояли по бокам от баронессы Вендит. Мяч бросила графиня, но заметно расстроенная Керстин его упустила, и фрейлины занялись своей вялой борьбой. Выиграла вторая анд-фрейлина, и команда его милости записала на свой счет очко. А потом мяч полетел в нас.
Барон успел первым, он уже потянулся, чтобы поймать мяч, но я ударила древком своего ловца по ловцу противника, и упущенный снаряд, отскочив от ободка, на который была натянута сетка, покатился по траве. Однако поймать мяч я всё равно не успела, потому что Гард обогнал меня в два широких шага, заступил дорогу и… я оттолкнула его бедром, а после катнула мячик в сторону графини Энкетт. Ее сиятельство подставила сачок, и мы заработали очко.
– Браво, Шанриз! – намеренно громко воскликнула герцогиня.
– Маленькая негодница, – барон нацелил на меня сачок. – Теперь я окончательно вас понял.
Я отсалютовала ему ловцом, и игра закипела. И если поначалу страсти накалялись только на нашей стороне, то вскоре увлеклись и фрейлины, стоявшие напротив. Теперь наши возбужденные голоса перекрывали голос ее светлости, занимавшейся всё это время привлечением королевского внимания, более ее усилий не требовалось. Да и сама герцогиня, вдруг заинтересовавшись, увлеклась батфленом, забыв про свои интриги. Она умудрялась переживать за всех сразу:
– Шанриз, не поддавайтесь! Фьер, да что же вы за растяпа такой! Керстин, мяч у вас перед глазами! Альена, вы там не умерли? Совершенно не шевелитесь! Как же так можно, дамы, как же так?! Вы совершенно не умеете играть! Зачем я отдала ловца?! О-о, мои бедные нервы!
– Ваше сиятельство, ваша милость! – вторили герцогине возмущенные возгласы барона Гарда, когда мы с графиней Энкетт налетели на него с двух сторон. – Я уже и не знаю, жив ли я!
– Как вам не совестно, ваша милость, – сопя, отвечала графиня, – в вас совершенно нет совести, немедленно уберите ловец от мяча и отдайте его хрупким женщинам.
– Хрупким?! – восклицал он потрясенно. – Баронесса, вы пытаетесь насадить меня на вертел?
– Вы обещали не жаловаться, – отмахивалась я, пихая в борьбе барона ручкой ловца в живот уже в третий раз подряд.
– Да как вы можете противостоять нашей красоте и изяществу? – возмущалась графиня, раскрасневшаяся до кончиков ушей.
– Ваша красота убивает, – ответила Гард и полетел на траву, окончательно снесенный с ног.
– Эгей! – издала торжествующий клич графиня Энкетт и забрала мяч в свой сачок.
За время игры у нас появились зрители. Привлеченные возгласами и смехом, к нам подходили придворные. Я мало внимания обращала на сторонние звуки, полностью поглощенная игрой. Кажется, кто-то попросил позволения присоединиться к игре, однако наш состав так и не изменился. А еще нас поддерживали. Придворные выбирали своего фаворита, несмотря на наличие двух команд, и самым популярным игроком стал барон Гард, чем его бессовестная милость и воспользовался. Теперь он то страдал и взывал к публике, требуя у нее сочувствия, то ликовал, опять же вызывая и требуя уже восторга. Всё это заметно сказалось на батфлене. Азарт и темп игры снизились, а заодно и удовольствие. С досады я не удержалась и ткнула древком ловца барона в живот, после чего тот красиво повалился на траву и так же красиво «умер». Не став себе отказывать в удовольствии, я поставила ему ногу на грудь и, вскинув сачок, провозгласила, подобно полководцу:
– Враг повержен! Победа за нами!
– Виват фрейлинам ее светлости! – подхватила мой клич графиня Энкетт.
– Попрошу заметить, что я еще трепыхаюсь, – донеслось с земли, и ее сиятельство накрыла лицо барона сеткой сачка:
– Противник пал, – объявила она, – всё остальное домыслы и предсмертные конвульсии.
– Неоспоримо, – важно кивнула я, и Керсти жарко откликнулась:
– Да!
– Барон, вы привели нашу армию к разгрому, – возмутилась одна из соратниц Гарда с другой стороны луга.
– Как славно, что мы тоже фрейлины ее светлости, – философски произнесла ее боевая подруга. – Стало быть, из проигравших здесь только неженка-мажордом.
Сев, его милость укоризненно покачал головой.
– И ни слезинки над павшим товарищем. Женщины! – патетично воскликнул он и поднялся на ноги. – Благодарю за игру, я недурно развлекся. И пусть я помят, но дух мой не сломлен.
– Фьер, похоже, нынче вы один в проигравших, так оставьте победителям праздновать их победу и идите ко мне, – весело позвала герцогиня.
Я обернулась и наконец поприветствовала придворных легким поклоном, а затем посмотрела выше и увидела государя, сидевшего на подоконнике открытого настежь окна. Он поднял руку, первым приветствуя меня, после одарил аплодисментами и сразу же исчез из поля зрения.
– Шанриз, дитя мое, идите к нам, – послышался голос ее светлости, и я поспешила к своей покровительнице. Герцогиня посверкивала довольным взором: – Дамы и господа, позвольте вас поздравить, теперь нас с вами запишут в дикари, – оповестила нас наша госпожа. – Но мы не будем по этому поводу плакать и огорчаться. Что может быть восхитительней, чем умение позволить себе наслаждаться жизнью в собственное удовольствие? Дикарка – это так мило, – и мне достался ее многозначительный взгляд, давший понять, что и этот день прожит нами не впустую.
Так половина дня и пролетела в забавах и веселье. И надо заметить, что общество ее светлости заметно выросло. Придворные сделали вывод, что с нами может быть весело, а потому свита герцогини Аританской заметно выросла. Я сопровождала ее светлость всю прогулку, и лишь на обеде встретилась с дядюшкой, с которым желала поговорить со вчерашнего дня. О том, чтобы провести время наедине я попросила его еще с вечера, когда мы возвращались с пикника. Граф назначил час свидания, к которому я и явилась. Отпрашиваться у герцогини не пришлось. Сегодня всё еще был мой свободный от службы день, и в покоях я ей была не нужна.
Трапезничали мы у дядюшки в покоях. Когда я переоделась к обеду и явилась к нему, его сиятельство еще не вернулся, но лакей пропустил меня и проводил к столу, накрытому на две персоны. Садиться без дяди я не стала, потому отошла к окну и устремила в него рассеянный взор. Несмотря на обеденное время, парк не пустовал. Я увидела Ее Высочество в сопровождении нескольких фрейлин. Принцесса заметно спешила куда-то, и мне стало любопытно, куда же может опаздывать сестра короля, находясь в резиденции. У меня даже мелькнула мысль, что она идет на тайное свидание или же участвует в заговоре, потому что фрейлины несколько раз вертели головами, будто озирались.
И если жизнь Селии меня мало волновала, то вот заговор… Не против же брата она что-то затевает! По законам Камерата женщина не имеет права на престол, будь она хоть трижды королевской дочерью, первенцем и образованной лучше любого мужчины. Еще лет пятьсот назад подобное было нередким явлением, но в современном мире мужчины окончательно подавили женщин в правах и возможностях. Возмутительно!
Но если против брата она строить козней не могла, то против герцогини и меня запросто. Прикусив губу, я перешагнула с ноги на ногу, пока еще удерживая в узде собственный норов, но вскоре фыркнула и, пообещав себе загладить вину перед его сиятельством, поспешила покинуть покои главы рода. Поступок был достойным девицы Тенерис, а не фрейлины ее светлости герцогини Аританской – родной тетушки государя Камерата, но раз уж мне позволили быть собой, то… хотя бы одним глазком.
Затея оказалась почти провальной. Я видела лишь часть пути принцессы, но куда он ведет ее, не знала. Да и парк был огромен, но внутреннее чутье подсказывало, что направилась она в ту часть, которая была наименее посещаемой. Стараясь двигаться быстро, но не настолько, чтобы привлечь чье-нибудь внимание, я следовала по аллейкам, пока была приметна, а после свернула на ухоженный газон, скрытый густой растительностью, и вот тут я уже почти бежала, пока не вынырнула на очередную дорожку.
Здесь я остановилась и закрутила головой, пытаясь понять, куда идти дальше. Определиться было сложно, и я уже начала сердиться на себя за порыв. Несусветная глупость! Так и вовсе можно попасть в историю! Крайне неумное решение. И я решила вернуться. Еще немного пройтись, а после непременно вернуться. Так и сделала. Впрочем, далеко не ушла, всего лишь шагов десять. До слуха донеслись женские голоса, указав направление, мне оставалось лишь отругать себя за ненужное любопытство и поспешить в их направлении.
Впереди был старый фонтан с растрескавшейся мраморной чашей. Воды в нем уже не было, и вроде бы совсем собирались убрать, но пока не трогали по просьбе ее светлости. Кажется, здесь некогда было ее любимое место для прогулок. Что-то такое рассказывала мне Керсти, когда еще только знакомила с резиденцией.
Подобраться к фонтану было сложно, да и фрейлины Ее Высочества заняли круговую оборону, но прошмыгнуть за деревьями и встать так, чтобы хотя бы слышать, о чем говорят, было можно. А большего мне было и не нужно. И, прокравшись, я спряталась в живописных зарослях, умоляя Хэлла скрыть мое любопытство.
– Вы ничего не слышали? – спросила одна из фрейлин.
– Нет, это ветер, – пожала плечами вторая, и я возвела глаза к верхушкам деревьев, благодаря своего Покровителя.
– Да где же он? – сердито вопросила Селия. – Я и так рискую, придя сюда… – Договорить она не успела, потому что появился тот, кого она ожидала: – Наконец-то! Брысь, – это уже явно относилось к наперсницам принцессы.
– Прошу простить, – произнес знакомый мужской голос, но его владельца я так и не смогла опознать по двум словам.
– И это всё? – возмутилась Селия.
Дальше голоса звучали приглушенно, пока принцесса вновь не воскликнула:
– Нибо, зачем вы так со мной? Отчего вы стали так холодны?
– Душа моя, – ответил герцог Ришем, наконец открыв, кто находится по ту сторону живой изгороди, – к чему эти страсти? Вы же знаете, как я к вам отношусь. Поверьте, ничего не изменилось. Зачем эти записки и ультиматумы?
Ого! Я была настолько ошеломлена открытием, что даже пропустила продолжение их разговора. Впрочем, говорили они вновь тихо, и я всё равно ничего бы не сумела понять. Лишь напоследок Ее Высочество, вновь забывшись, сердито произнесла:
– Надеюсь, сегодня ты сдержишь обещание.
– Я приду, клянусь, – ответил он, и вскоре свидание было окончено.
Дождавшись, когда принцесса с фрейлинами уйдут, я вытянула шею, пытаясь понять, ушел ли и герцог, но у фонтана было тихо. Вновь помолившись Хэллу, я поспешила покинуть свое убежище и вернуться к дяде, который наверняка уже успел рассердиться. Я сделала шаг на дорожку и… попятилась назад. Его светлость стоял неподалеку. Он заложил руки за голову и глядел на небо. Мечтательности на его лице не было, он кривился. Кажется, ему свидание радости не принесло. Разумеется, дело могло быть в ином, но он уж точно не был похож на счастливого влюбленного.
Я сделала еще один шаг назад, каблучок попал на камешек, и, охнув, я едва сумела удержать равновесие. Герцог повернул голову на звук, и глаза его удивленно расширились.
– Ваша милость? Что вы тут делаете?
Выдохнув, я чуть нервно поправила прическу и расправила плечи:
– Доброго дня, ваша светлость, – после вздернула подбородок и прошла мимо него, отчаянно ругая себя за поспешность. Впрочем, как обычно, не успела сделать и лишнего шага, герцог перехватил меня за локоть. Обернувшись, я в гневе свела брови: – Что вы себе позволяете, ваша светлость?
– Вы не ответили на вопрос, ваша милость, – произнес Ришем. – Что вы здесь делаете?
Выдернув руку, я развернулась к нему и прищурилась.
– А почему вы спрашиваете? Или же эта часть парка считается вашей собственностью, и мне не позволено здесь прогуливаться?
– Вот как, – герцог усмехнулся и склонил голову к плечу. – А вы предпочитаете для прогулок всякие уединенные и таинственные местечки?
– Так это таинственное уединенное местечко? – спросила я в ответ. – И вы здесь. А раз вы находитесь в таинственном и уединенном местечке, значит, у вас было какое-то таинственное дельце.
– Как и у вас, похоже, – усмехнувшись, заметил его светлость.
– Надеюсь, у вас хватит чести не выдумать из этого очередную сплетню, – отчеканила я.
– Мне хватит чести, – произнес герцог, и его взгляд вдруг стал пытливым. – А вам? Вам хватит чести? – Я уже собралась «не понять намеков и праведно оскорбиться», но его светлость поднял руку, останавливая меня: – Думаю, мы поняли друг друга и не станем доходить до абсурда, упражняясь в острословии. Вы, кажется, торопились?
– Прощайте, – фыркнула я и прошествовала дальше, однако…
– Шанриз. – Вольное обращение я проигнорировала, и герцог позвал иначе. – Ваша милость. – Я остановилась, коротко вздохнула и обернулась. Ришем вдруг показался мне растерянным и слегка смущенным: – Хотел оставить втайне, но… Мне все-таки хочется узнать – понравились ли вам цветы? Дар был скромен, но я собирал букет с чистыми помыслами. Отчего-то мне показалось, что вы… Впрочем, неважно. Всего доброго, ваша милость.
После этого он развернулся и устремился в противоположную сторону, а я… я испытала целую гамму чувств: осознание, изумление, возмущение, в конце концов! Тот самый простой и милый букет был прислан мне моим недругом! Вовсе не король собирал его собственноручно, а герцог Ришем! Лучше б уж он промолчал, как собирался, право слово, чем так огорчать.
И в таком вот взвинченном, обманутом пустыми грезами состоянии я устремилась к дядюшке.
– И как это понимать?
Его сиятельство стоял у окна, в которое я сама смотрела еще не так давно. Он скрестил руки на груди и сурово вопросил: