Юлия Цыпленкова
Солнечный луч. Дорогой интриг
– Боги, – прошептала я, прижав к щекам ладони. – Что же теперь будет?
И пока я пребывала в растерянности, дядюшка приказал служанке Керстин отнести мои платья туда, откуда их взяли. После подошел ко мне и накрыл плечо ладонью:
– Идемте, дитя мое, нам здесь уже нечего делать. Что-то выяснять с этой девушкой будет ниже вашего достоинства.
Рассеянно кивнув, я развернулась в сторону двери, и когда уже почти вышла, в руку мою вцепилась бывшая подруга.
– Прошу, прошу вас, Шанриз, – с мольбой заговорила она, стараясь не кривиться от рыданий, – помогите мне. Если барон скажет ее светлости, она прогонит меня. Заступитесь, умоляю!
– Это уж и вовсе верх бесстыдства, – раздраженно произнес граф Доло. – Вы просите у баронессы заступничества, даже не раскаявшись в содеянном? Мало того, что вы так низко поступили с ней, так теперь еще и ищете защиты у жертвы. Уму непостижимо!
– Простите же меня! – воскликнула Керстин. – Простите! Я была не в себе, я раскаиваюсь, – с плаксивыми нотками продолжила она. – Ну, пожалуйста, я прошу вас, Шанриз, вы же добрая… Прошу! – выкрикнула Керсти, и я выдернула руку.
– Мне надо подумать, – ответила я. – Сначала мне надо подумать.
Его сиятельство закрыл меня собой, так отодвинув Керсти и не позволив ей преследовать нас. И пока Тальма, причитая и возмущаясь, крутилась вокруг моих вернувшихся нарядов, мы с его сиятельством ушли в спальню. Мне требовалось высказаться и выслушать его мнение и совет.
– Дядюшка, что делать? – спросила я, глядя на него в растерянности.
– Неужто вы хотите и вправду простить воровку и заступиться за нее? – изумился его сиятельство.
– Да при чем тут Керстин? – возмутилась я. – Я об ином вам толкую. Государь, как и мы все, посчитал виновной в краже платьев свою сестру. Если он и вправду будет ее отчитывать, то обидит несправедливым обвинением…
– Вы переживаете о принцессе?
– Пф, – отмахнувшись, фыркнула я. – Менее всего я склонна переживать о невоспитанной особе, даже если она королевских кровей. Но если вскроется, кто совершил кражу, то придется извиниться за подозрения. Ее светлость сразу же после известия о краже отправилась к племяннице, и у них разразился жуткий скандал. И что же? Всем нам идти на поклон к Селии? Я не хочу извиняться! Не хочу кланяться ей после того, как она оскорбляла меня и хлестала по щекам. И тогда, может, к лучшему скрыть преступление Керстин, чтобы избежать унизительной просьбы прощения?
Граф в задумчивости сложил губы бантиком и прошелся по спальне, остановился у окна, после уселся на подоконник и, вытянув ноги, заговорил:
– Я понимаю ваши переживания. Меня, признаться, тоже коробит мысль об извинениях перед человеком, оскорбившим вас. Скажите, вы называли Ее Высочество в разговоре с государем как лицо, причастное к краже?
– Нет, – подумав, уверенно ответила я. – Мы даже особо не говорили о платьях.
– А ее светлости?
– Нет, я только сказала ей, что мои платья исчезли и мне не в чем идти на бал. Она сама сделала вывод и отправилась к племяннице.
– Ну, вот и всё, дорогая, вас обвинить не в чем, – развел руками его сиятельство. – Если кто-то и обвинил Селию, то сделал это по собственному почину. Вы лишь объявили о пропаже своего гардероба, и, стало быть, извиняться не за что. К тому же барон Гард объявил о нежелании скрывать проделку баронессы Вендит, а значит, уже в эту минуту мог доложить о виновнике кражи ее светлости. Положимся на нее и ее решение. Не думаю, что герцогиня горит желанием извиняться перед принцессой. Она сама разберется с воровкой, и если простит, то вы сделаете свои выводы и более не подпустите к себе бесчестного человека.
Я улыбнулась и подошла к его сиятельству. После присела рядом и положила голову ему на плечо.
– Как же хорошо, что вы у меня есть, дядюшка, – умиротворенно вздохнув, сказала я.
– У ваших родителей не было ни малейшего шанса устоять перед вами, дитя мое. Теперь мне понятно, как вы смогли столько времени вить из них веревки и скрывать свои шалости, – хмыкнул граф. – Даже я таю от этих милых жестов, – я лишь улыбнулась в ответ.
Дядюшка был прав, герцогиня приняла решение без огласки. Керстин отослали от Двора, лишив доверия и благоволения.
– Я не покровительствую воровкам, – высказалась ее светлость в лицо рыдающей Керстин. – Не желаю переживать о своих драгоценностях и платьях, если вам взбредет в голову, что я обидела вас.
Впрочем, причиной покинуть герцогиню стало собственное желание баронессы, что не испортило ей будущего, но стало объяснением для всех остальных, даже для свиты ее светлости. Об истинной причине знали только несколько человек: сама герцогиня, барон Гард и мы с его сиятельством. Заступаться за баронессу Вендит я не стала. Иметь под боком человека, озлобленного на меня, было лишним. Керсти показала еще при разбирательстве, что не раскаивается и прощения просила лишь из желания остаться в своей должности, а значит, и в дальнейшем можно было ждать от нее пакостей. А мне пакостников хватало и без бывшей подруги.
Что говорил своей сестре государь, было для нас тайной, как и в случае с Керстин, никто не предавал семейный скандал огласке. Сама принцесса ходила мимо тетушки и ее свиты с каменным выражением на лице, сцеживала сквозь зубы приветствие и на меня не взглянула ни разу. Никто не извинялся перед ней, и сама Селия не требовала признать от нас лживый навет. Возможно, история с моими платьями и не всплывала в их разговоре с венценосным братом, все-таки и сам Его Величество не акцентировал на этом внимания. Ему хватило вмешательства сестры в его дела и угроз Ее Высочества. Впрочем, дальше была холодность короля в отношении меня, и в глазах свиты принцессы появилась насмешка. Может быть, она и удовлетворилась отстраненностью брата. В любом случае меня такое положение дел вполне устраивало.
Так и прошли эти полторы недели. Моя жизнь в королевской резиденции протекала без новых всплесков, даже герцог Ришем не пытался нарушить мой покой, будто утеря мной королевского внимания успокоила и его. И свое свободное время, когда не служила герцогине и не искала дружбы нужных мне людей, я проводила в компании дядюшки, с которым мы очень сблизились за прошедшие месяцы, или барона Гарда.
Наверное, если бы я хотела жизни обычной женщины, то мечтала бы о муже, похожем на его милость. Нет, я не была увлечена им, но могла понять Керстин. В этом мужчине было столько искрящейся энергии, столько завораживающей жажды жизни, что это не могло не впечатлить. Наверное, он чувствовал во мне родственную душу, потому что использовал всякую возможность остановиться и немного поболтать или же охотно откликался на мое предложение прогуляться, будь то прогулка верхом или пешая. В моих наблюдениях за бароном, когда он был со мной, и когда был среди придворных или в обществе герцогини, я пришла к выводу, что в моем обществе он отдыхает. Не паясничает, а просто получает удовольствие от пикировок или простой беседы.
А еще были наши тренировки. Впрочем, кое-какие навыки у меня были, потому с барьерами я уже справлялась сносно, но, как выразился Фьер, любой навык требует закрепление до мастерства. И мы продолжали наши занятия. Думаю, его влекло на манеж то же желание расслабиться и быть самим собой. Правда, последние два занятия нам пришлось отложить. Мой Аметист захворал. И если неделю назад он еще бойко стучал копытами, то на ее исходе шел гулять нехотя и ласки требовал в два раза больше обычного, так что мы даже от резиденции не смогли отъехать. Тогда же мы с Гардом отменили одно из занятий. Менять своего коня мне не хотелось, это было будто предательство, уж очень я сроднилась с ним, да и аферы его вызывали больше улыбку, чем раздражение, потому что ими жеребец не злоупотреблял.
Второе занятие должно было состояться вчера, но Аметист оказался к нему не просто не готов. Он даже не позволил приблизиться к себе, то дергался и фыркал, то вовсе встал на дыбы, едва не проломив копытами стенку своего стойла.
– Не в духе нынче Аферист, ваша милость, – покачал головой конюх. – С утра бесится.
– Да что с ним?! – раздраженно воскликнул барон Гард. – Жеребец уже несколько дней нездоров, это же видно, его осматривали?
– Осматривали, ваша милость, – заверил конюх. – И сейчас лекаря ждем. Только он ничего не нашел.
– Да как же не нашел, если конь то с места сойти не желает, то на людей кидается? – возмутилась я. – Даже мне ясно, что должна быть причина, чтобы озорной и подвижный жеребец превратился в бешеное животное!
– Не извольте беспокоиться, ваша милость, – поклонился мне конюх. – Мы лошадок ее светлости блюдем, как детей своих. Холим, лелеем, кормим только лучшим кормом. И лекарь замечательный, он уж столько лошадей выходил, разберется. Теперь уж точно разберется, коль вон как повернулось. Вы через пару деньков приходите, ваша милость, он опять прежним будет. Ну… или почти прежним, ежели лечение затянется.
– Я дождусь лекаря, – решительно заявила я.
– Так ведь он же не прямо сейчас придет, ваша милость, – попытался воззвать к моему разуму конюх. – Да и к чему это? Лекарь-маг. Слабенький, но всё же. Пока подготовится, пока к делу приступит, а вы его отвлекать будете. Уж не прогневайтесь, ваша милость, как есть говорю.
– И вправду, Шанриз, идемте, – Гард взял меня за плечи и развернул в сторону ворот. – Я этого лекаря лошадиного знаю, он и моего жеребца осматривал. Недурен, но из-за слабости дара легко отвлекается и подолгу начинает заново. Мы после придем и проведаем вашего Аметиста.
– Всё хорошо будет, ваша милость, – заверил меня конюх. – Не извольте беспокоиться.
Я беспокоилась. Мне не терпелось узнать, что с моим жеребцом, однако вечером меня не отпустила герцогиня, а по темноте запретил бегать дядюшка. Я бы ослушалась, но ночью все двери запирались, и возле них выставляли стражу. Пришлось смириться. А утром, когда прошел завтрак и ее светлость решила посвятить время разучиванию новых танцев, я уже не сдержалась. Верно чувствуя мое нетерпение и волнение, Фьер Гард перехватил меня на выходе из дворца, и мы вместе отправились к конюшням, чтобы узнать о состоянии Аметиста.
– Как думаете, мальчик поправился? Ветеринар нашел причину? – глядя на барона с надеждой, спросила я.
– Я думаю, что не стоит так рвать себе сердце, пока для этого нет причины, – ответил Гард, желая меня успокоить, но только разозлил.
– Как вы можете такое говорить?! – воскликнула я с возмущением. – Ему же было плохо, быть может, больно, раз бедняжка так нервничал. Ну не разлюбил же он меня так внезапно!
– Это вряд ли, – улыбнулся барон, а я отмахнулась:
– У вас будто нет сердца, Фьер. Не понимаю, как можно быть таким спокойным… Хотя с вашим-то конем всё хорошо, хвала богам. И чему вы улыбаетесь, в конце концов?!
– Вот сейчас я вижу в вас женщину, – ответил Гард и усмехнулся, заметив мое недоумение. – Порой меня изумляет ход ваших мыслей, поступки и сила воли, я бы смел утверждать, что у вас мужской склад ума, хоть вы милы и женственны. Но отсутствие ожидаемых эмоций зачастую удивляет, вы полны здравомыслия и просчитываете ход, прежде чем его сделать. Вы чаще играете женщину, чем бываете ею, и тем ценней моменты, когда ваше истинное начало прорывается наружу. Сейчас именно такой момент. Вы – наседка, Шанриз. Так и вьетесь над своим цыпленком. – Барон вдруг раскинул руки и закудахтал, подражая курице.
– Фьер, вы грубиян и негодяй, – ответила я надменно. – И я непременно заклюю вас, но сначала я должна убедиться, что с моим птенчиком всё и вправду хорошо.
Мы прибавили шаг и вскоре были уже у конюшни, но ворота ее оказались закрыты, и я нахмурилась.
– Что это означает? – вдруг сердце мое сжалось, и я схватила Гарда за руку: – Фьер!
– Спокойно, ваша милость, спокойно, – с улыбкой произнес барон. – Подождите меня здесь, я сейчас всё узнаю.
Я не обманулась этой улыбкой, Фьер был напряжен, а значит, подозревал худшее. Почему закрыли конюшню, когда она каждый день была открыта? Я ни разу не видела днем закрытых ворот! С утра и до вечера лошадей выгуливали, чтобы они не застаивались. А сейчас, именно когда страдал мой Аметист, их закрыли…
– Нет, – я мотнула головой и поспешила следом за бароном.
Взяв его под руку, я всем своим видом показала, что не собираюсь стоять и ждать, а после успокаиваться ложными заверениями о состоянии Аметиста. Гард открыл было рот, но, увидев мое молчаливое упрямство, вздохнул и повел к дверце, через которую мы никогда не входили. Она оказалась открыта, однако, завидев нас, конюх закрыл собой проем:
– Ваши милости, ну зачем же? Еще рано…
– Прочь! – гаркнула я и ударила его в грудь кулаками.
Конюх охнул от неожиданности и отступил назад, мне этого хватило, чтобы пройти мимо него и устремиться к стойлу моего жеребца. Я слышала негромкий разговор за своей спиной – Гард спрашивал у конюха о состоянии Аметиста. Приостановившись, я обернулась и увидела, как конюх махнул рукой, а затем ответил:
– Издыхает он, кажись, ваша милость.
– Что?! – вскрикнула я. – Издыхает?! – меня затрясло, и пришлось сжать кулаки, чтобы задать короткий вопрос: – Лекарь?
– Не понимает он, ваша милость, – со страданием ответил конюх, явно ожидая моей истерики. – Даже думали, что отравили, только не нашел он следов яда. Будто сглазили беднягу, как порчу навели.
– Порчу? – переспросила я, а после, развернувшись, стремительно кинулась к стойлу.
Он лежал на боку. Еще живой, я увидела это по боку, вздымавшемуся от тяжелого дыхания. На мое появление конь никак не отреагировал, кажется, ему уже вовсе было безразлично происходившее вокруг. Я не знала, смогу ли определить, но нельзя было оставлять этой попытки. Потому, упав на колени подле Аметиста, я приложила к его телу ладонь с кольцом магистра Элькоса. Ни камень, ни металл не отозвались, и я сдвинула ладонь ближе к голове. Жеребец шевельнулся. Мы встретились взглядами… Я не смогла сдержать рыданий. Увидела печаль и боль, обиду и затаенную радость от встречи. Быть может, мне всё это почудилось, но было это чувство столь ярким, что я прижалась щекой к шее скакуна и зашептала, признаваясь, как он мне дорог и как не хочу его терять.
Моя рука скользнула между ушами Аметиста, спустилась между глаз, по носу и замерла, когда горячие сухие губы ткнулись в ладонь. Вновь всхлипнув, я отстранилась. Смахнула свободной рукой слезы, а затем перевела взгляд на морду Аметиста. Мой милый мальчик лежал теперь с закрытыми глазами, и я осторожно убрала руку от его губ, протяжно вздохнула, уложила ладони себе на колени и…
– О Хэлл! – вскрикнула я.
Камень стал серым! Неприятный грязный цвет расползался не только по камню, но и по оправе. Перстень вбирал в себя то, чем отравили Аметиста. Жеребец приподнял голову, посмотрел на меня и снова уронил ее. Если кольцо и помогло, то немного, или же отрава успела проникнуть слишком глубоко.
– Я скоро, – прижав ладонь к шее скакуна, пообещала я. – Только дождись, слышишь? Потерпи еще немного, пожалуйста.
А после вскочила на ноги и бросилась прочь из стойла, едва не врезавшись в Гарда на выходе. Он перехватил меня за локоть, но я отмахнулась, чуть не попав барону по лицу, и Фьер благоразумно отступил. Впрочем, ненадолго. Вскоре он нагнал меня, когда я уже готова была покинуть конюшню, и заступил дорогу.
– Не драться! – рявкнул Гард. – Что вы увидели? Куда бежите? Шанриз!
– Да разве же вы не видите?! – вскрикнула я и потрясла перед его носом перстнем: – Это магия, Фьер, магия! Моего жеребца отравили, но не ядом!
– Ветеринар…
– Пусть катится ваш ветеринар, и вы вместе с ним, если сейчас же не уберетесь с дороги, – мотнула я головой и толкнула барона в плечо. – Фьер, если будете мне мешать, более я вас не знаю!
– Я просто хочу помочь, – укоризненно произнес он, отходя в сторону.
– Вы тут точно не поможете, – отмахнулась я, выбралась наружу и, подхватив юбки, бросилась в сторону дворца.
– Шанриз! – все-таки крикнул мне вслед Гард. – Я могу что-то сделать?
– Не мешать, – буркнула я, не обернувшись, и больше не останавливалась.
Мне было безразлично, что подумают о моем поведении те, кто попадется на пути. Я вообще не замечала, мимо кого бегу, слишком была взвинчена. Ярость на отравителя, жалость к беззащитному созданию и страх его потерять, желание поскорей добраться до своей цели – сделали меня пулей, выпущенной из ружья. Я даже пропустила момент, когда влетела во дворец и бросилась в сторону королевского крыла.
Меня пропустили, и я кинулась к покоям магистра Элькоса. Его на месте не оказалось. Я заметалась по коридору, не зная, куда мчаться, а после набросилась на гвардейца:
– Где магистр?
– У Его Величества, – ответил тот.
– А где государь?
– Во внутренних комнатах.
– Проводите, – потребовала я.
– У вас нет дозволения…
– Королевской защиты! – выкрикнула я, и этого оказалось достаточно.
Гвардеец развернулся и повел меня туда, куда мне хода не было. Дядя был прав – эта фраза оказалась настоящей отмычкой к любой двери, даже к покоям государя. И пока мы шли, я сжимала и разжимала кулаки от нетерпения. Хотелось совершенно неблагородно дать пинка провожатому, чтобы он бежал так же быстро, как готова была бежать я. И хвала богам, что идти оказалось не так уж и долго.
Вскоре гвардеец остановился у двери, где стояли еще два его собрата, и передал меня им, произнеся лишь:
– Королевской защиты.
Один из гвардейцев постучал и скрылся за дверью. Мой провожатый уже удалился, а второй страж смотрел перед собой, кажется, совсем не обращая на меня внимания. Выдохнув, я решительно распахнула дверь и ворвалась в гостиную, роскошеству которой, наверное, и восхитилась бы, если бы не мое дело.
За моей спиной вырос второй гвардеец, но приказ: «Не трогать!» – остановил его, и страж ушел на свой пост, а следом за ним и другой. Доклада и приглашения уже не требовалось, я сама вошла.
Государь был не один. Здесь присутствовала и графиня Хальт, и герцог Ришем, и Ее Высочество, но меня интересовал лишь один человек. Плохо соображая, что делаю, я присела в реверансе, разом приветствуя всех, а после хотела кинуться к магистру, но меня остановил возмущенный возглас принцессы.
– Это что за наглость?! Немедленно…
– Селия! – рявкнул государь, а затем обратился ко мне: – И в самом деле, ваша милость, что означает ваше явление? Я бы выслушал вас и без выламывания моих дверей. – Он вдруг замолчал и нахмурился: – Да на вас лица нет. Что случилось, Шанриз?
– Маг… – начала я, но голос сорвался, и пришлось заставить себя успокоиться. – Государь, отпустите магистра Элькоса. Он мне нужен… очень нужен, государь! – окончание фразы вышло истеричным.
– Это уже сверх всякой меры, – фыркнула Селия.
– У вас несчастье? – заговорил герцог Ришем, и голос его был полон искреннего участия.
Я стремительно обернулась в его сторону и, сузив глаза, прошлась взглядом по всей этой волчьей стае.
– Моего коня отравили, – ответила я неожиданно спокойно и ровно.
– Ваша милость, – я еще мгновение скользила взглядом по троице своих неприятелей, гадая, кто мог поступить так подло, чтобы мстить мне через бедного Аметиста. – Баронесса! – Обернувшись, я воззрилась на короля. Теперь он уже не выглядел ни участливым, ни приветливым. Мое поведение было расценено, по сути, верно, но совершенно неправильно! Мне не нужно было сейчас ни милостей, ни дружбы, ни улыбки, только магистр. – Я желаю знать, почему вы так разбрасываетесь моим благоволением?
Я заставила себя расслабиться и присесть в новом реверансе.
– Прошу простить меня великодушно, Ваше Величество. Я повела себя непочтительно и вызывающе, но прощением мне может быть лишь моя озабоченность и тревога. Дело в том, что на территории вашей резиденции, – я снова посмотрела на трехголовое чудовище, наблюдавшее за мной, – была использована темная магия.
– Еще раз, – чуть склонив голову к плечу, потребовал король.
– На Аметиста было оказано магическое воздействие, – ответила я. – И потому я прошу вашей защиты и помощи магистра. Кто-то, зная, что я люблю этого жеребца, нанес подлый, низкий, мерзкий удар. И пусть будет проклят тот, кто смеет лишать жизни безвинное существо в угоду своим желаниями, ненависти или амбициям, но удар нанесен не только по мне. Если злоумышленник смог так поступить с моим конем, то кто поручится, что завтра негодяй не сотворит такое с Ее Высочеством или же графиней Хальт? – теперь я вовсе на них не смотрела, только на монарха. – Прошу, государь, окажите мне последнюю милость, раз уж я растратила их все одним своим появлением в ваших покоях.
Его Величество смотрел на меня, кажется, раздумывая над моими словами. После подошел вплотную, взял за плечи и неожиданно мягко улыбнулся.
– Не печальтесь, Шанриз, магистр осмотрит вашего коня немедленно. Что до моего благоволения, то оно с вами и никуда не делось, не смейте разбрасываться монаршими милостями, иначе я и вправду обижусь. Но в будущем постарайтесь не терять лица, даже если сильно встревожены. И благодарю за то, что сообщили мне о преступлении. Поспешите.
Магистр обнаружился за моей спиной, и как только нас отпустили, первым направился к дверям. Я поспешила следом, едва не забыв присесть в прощальном реверансе. Элькос стремительно вышагивал впереди, за что я была ему благодарна, но свернул в сторону от лестницы.
– Магистр…
– Здесь будет быстрей, – бросил он на ходу, и мы вышли на потайную лестницу. – Как поняли, что это магия?
Я показала перстень. Элькос грубовато взял меня за руку, принюхался к камню и скривился, будто съел какой-нибудь гадости.
– Вы ее чувствуете? – спросила я.
– Пришлось обучиться распознавать, когда нет полной информации, – ответил магистр. – Теперь рассказывайте, что там с вашим Аметистом.
Пересказав ему, как менялось состояние жеребца и когда это началось, я перевела тревожный взгляд на мага. Он никак не показал, насколько это плохо, не успокоил, что мгновенно исцелит бедняжку, просто кивнул и прибавил шаг. А как только мы вышли на улицу, и вовсе побежал, едва не доведя меня этим до разрыва сердца. То, что бежал, меня радовало, а вот причина, по которой мог перейти на столь стремительный способ передвижения…
– О Хэлл, – плаксиво выдавила я, глядя на верхушки деревьев.
– Попробуем своими силами, – буркнул магистр.
– Да уж постарайтесь, – тем же голосом потребовала я.
– Для вас, моя дорогая девочка, буду лечить даже лошадь, – усмехнулся маг.
– Он – конь, – сердито поправила я.
И больше мы не обменялись ни словом, только громко сопели, когда добрались до конюшни. Маг первым ворвался в уже знакомую мне дверь, я следом. Барон Гард обнаружился в стойле. Он сидел на корточках подле Аметиста, гладил его и ворковал, как с маленьким ребенком.
– Как он?! – пребывая в сильнейшем волнении, воскликнула я.
– Чуть лучше, чем когда мы пришли, но явно не хорошо, – ответил Фьер и едва не растянулся, когда рядом с ним устроился Элькос.
– Место, – чеканно приказал маг, и барон, бросив на него весьма неодобрительный взгляд, отошел ко мне. – Всем выйти, – последовал следующий приказ.
– Я хочу… – начала я, но Элькос, обернувшись ко мне, молча указал пальцем в сторону двери.
– Идемте, Шанриз, – произнес Фьер, и тон его стал сварливым. – Идемте, пока магистр добрый.
– Но…
Более не споря, меня уволокли прочь, не дав возмутиться или возразить. И пока барон выталкивал меня за дверь, мне вдруг вспомнилось, как хвастался Элькос, что его прозывают злым колдуном. Теперь я понимала, за что, но все-таки повернула голову к Гарду и заверила на всякий случай:
– На самом деле он очень добрый.
– Угу, – промычал тот. – Особенно когда не разбрасывается баронами во все стороны, будто это хлам какой-нибудь.
– Главное, чтобы Аметист поправился, – произнесла я, особо не задумываясь, о чем говорю. – А там пусть разбрасывается.
– Ну, знаете, – возмутился Фьер. – От вас я такой расточительности не ожидал.
– Что? – я обернулась к нему и ответила рассеянным взглядом.
– Усыпите уже в себе женщину, – сварливо ответил Гард. – Когда она спит, вы намного внимательней и приятней.
– Ах, ваша милость, ну какие еще женщины? – отмахнулась я. – Мне совершенно нет дела до ваших женщин.
В ответ донеслось и вовсе невнятное бормотание, может, и внятное, но я не слушала. Все мои мысли были сейчас внутри конюшни. Я переживала, удастся ли магистру очистить Аметиста от отравы, но вклинивались между душевными терзаниями и иные размышления. То и дело я возвращалась воспоминаниями в гостиную государя, но не о нем мне думалось. Я пыталась понять – кто?
Ришем казался искренним, но он весьма недурной актер. Графиня не издала ни звука, и как говорил Элькос – она сильна умом главы рода покойного супруга. Выходит, Ришем… Еще принцесса. У этой был повод ударить побольней, к тому же не нарушив приказа брата не приближаться ко мне. Меня и вправду напрямую не тронули, но ударили в больное место. Я никогда и ни от кого не скрывала своей любви к Аметисту, та же графиня видела, как я с ним воркую. Но что если я вновь спешу, как и с личностью вора? Ведь оказалось, что к платьям принцесса не имеет никакого отношения. Что если и к отравлению она непричастна? Высказать этой мысли я не могу, пока нет доказательств.
– Проклятье, – буркнула я.
Мне на плечи легли теплые ладони, и сразу стало как-то немного легче. Я вывернула голову, посмотрела на сочувственную улыбку Гарда, а потом поддалась порыву, развернулась и, обняв его за талию, прижалась щекой к груди.
– Ох, Фьер, я так боюсь за него, – вздохнула я.
– Успокойтесь, дорогая, – он погладил меня по спине и обнял в ответ. – Всё будет хорошо. За дело взялся самый сильный маг королевства.
– Кабы еще понять, кто мог сотворить эту мерзость, – прошептала я, но Гард услышал.
– Я попытаюсь разобраться, – сказал он. – Это, конечно, не платья, но, может, и найду какой-нибудь след. Заодно и потренирую разум, он уже устал от этого вечного застоя.
– Правда? – я вскинула голову, чтобы посмотреть в глаза.
– Правда, – улыбнулся Фьер и стер с моих щек влажные дорожки. Слёзы нет-нет да и выкатывались из глаз. Мое женское начало продолжало страдать, пока мужская часть анализировала. – Успокойтесь, – ласково произнес барон, но вдруг отдернул от меня руки, даже поднял их, то ли сдаваясь в плен, то ли показывая добрые намерения.
Изумленная таким порывом, я обернулась и увидела приближавшегося государя. Он был без своих женщин, только два телохранителя следовали в отдалении. Взгляд Его Величества был прикован к нам с бароном. Я хлюпнула носом и поспешила присесть в реверансе.
– А я смотрю, барон, вам уже пора подбирать невесту, – без всяких предисловий холодно изрек король. – Это дело быстрое, сегодня же вечером я найду вам суженую, раз у вас сил хватает держать в руках не себя, а девиц.
– Государь! – жарко воскликнул Гард. – В моих объятиях не было женщины, я обнимал друга! Единственное чувство, которое я питаю к ее милости – это дружеское расположение, и никак иначе. Пусть Верстон будет мне свидетелем.
– А вы, ваша милость, – сурово вопросил у меня венценосец, – как вы могли позволить…
Договорить он не успел, потому что надо было спасать беднягу Фьера от внезапной участи двоеженца, и я кинулась государю на шею, в очередной раз нарушая все мыслимые и немыслимые правила:
– Ах, Ваше Величество, – всхлипнула я, уткнувшись лбом ему в плечо, – я сама не своя от переживаний. Это всё так ужасно…
– Ну что вы, дорогая, – смягчился король и обнял меня в ответ. – Элькос знает свое дело, не переживайте. – Он чуть отстранился и погладил меня костяшками пальцев по щеке, я ответила преданным взглядом. – Стало быть, пострадал тот забавный жеребец, на котором вы обычно прогуливаетесь? Аферист, кажется?
– Аметист, государь, – поправила я монарха, – Аферистом его прозывают за склонность к выдумкам и каверзам. Он восхитителен, государь! – воскликнула я. – Такой милый, такой трогательный и доверчивый, а его…
Я отвернулась, но быстро была возвращена на прежнее место, и заботливые объятья короля вновь сомкнулись. Сейчас Его Величество стоял к Гарду спиной, мне барон был виден прекрасно. Его милость блаженствовал. Гнев монарха был усмирен, однако он все-таки сделал замечание, произнесенное негромко, но с явным намеком:
– Вам следует меньше общаться с молодыми неженатыми мужчинами. Я как ваш господин обязан следить за нравственностью, особенно девичьей, потому примите мои рекомендации к сведению, и мы не поссоримся.
Подняв голову, я ответила серьезным взглядом и спросила:
– Ваше Величество, вы хотите сказать, что я распутна?
– Вовсе нет, с чего вы это взяли? – с недоумением вопросил король.
– Тогда отчего ваши сомнения в моей честности? – спросила я с укоризной, а после, прижав ладони к своей груди, взмолилась: – Не отнимайте у меня его милость, прошу вас! – и снова прижалась к королю: – Государь, вы ведь знаете, как тяжело завести во дворце доброго друга. Его милость не переступал границ ни разу, более того, я не вижу в нем мужчины, как и он во мне женщины. Но мы оказались близки по духу, оттого и сдружились. Кроме того, дядюшка доверяет барону Гарду мою жизнь и честь, потому только его милость сопровождает меня в отсутствие графа Доло. – Я опять отстранилась. – Вы же знаете его сиятельство, он крайне щепетилен в вопросах чести, умен и прозорлив. Более того, зная о моем нежелании давать надежду, граф не подпускает ко мне никого, кто имеет на меня виды и серьезные намерения. – Теперь я накрыла грудь монарха ладонями, заглянула в глаза и повторила жалобно: – Пожалуйста.
Государь улыбнулся в ответ, после взял меня за руку, поднес ее к своим губам и произнес, глядя мне в глаза:
– Вы вьете из меня веревки, Шанриз, – наконец, поцеловал мне руку и отступил, окончательно выпустив меня из объятий: – Хорошо, пусть его милость и дальше сопровождает вас, однако я требую не допускать объятий и всяких касаний, не являющихся помощью и поддержкой предписанных этикетом. Барон, – внимание венценосца досталось моему наперснику: – Вам повезло… на этот раз. Но если я увижу, что вы позволяете себе более того, что я сейчас огласил, невеста сыщется быстро, и после свадьбы вам придется покинуть Двор, чтобы насладиться супругой сполна.
– Я ни разу не переступал дозволенных границ и не сделаю этого впредь, – заверил Фьер истово.
– Отрадно слышать.
Король отошел от меня, и я, оказавшись за его спиной, округлила глаза и прижала ладонь ко лбу. Так нагло я не вела себя еще ни разу. Лапать короля! Впрочем, он, кажется, только был рад воспользоваться моментом, может, еще и на пользу выйдет… Медленно выдохнув, я закрыло лицо ладонями.
– Что там? – услышала я вопрос государя и вскинула голову.
