ГлавнаяЗарубежные приключенияЭмиль ГабориоРабы Парижа

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Эмиль Габорио
Рабы Парижа

Полная версия

Глава 64

Когда нахально улыбающийся Батист Маскаро сообщил мадам Диане, что ее переписка похищена, она не сразу решилась сказать об этом мужу.

Сначала она обратилась за помощью к Норберту, поскольку он был бы тоже сильно скомпрометирован, если бы его тайны стали известны всему Парижу.

Ее письмо вернулось нераспечатанным.

Такая же участь постигла и второе.

Третье вернулось в другом конверте.

Диана с трепетом распечатала его – и прочла двенадцать слов, написанных рукой герцога де Шандоса поперек ее просьбы: «Орудия пытки, приготовленные вами для меня, теперь обратились против вас. Бог справедлив».

Подписи не было.

Диана обезумела от страха.

Она поняла, что Провидение вынесло ей приговор устами человека, чью жизнь она превратила в ад.

Впервые ее мучила совесть.

Она молилась и плакала.

Она просила Бога о чуде, которое вычеркнуло бы из ее судьбы, совершенные когда-то преступления.

Поздно раскаявшаяся грешница забыла, что даже Бог не властен изменить прошлое.

Боясь, что разоблачение придет со стороны и станет оттого еще ужаснее, несчастная графиня де Мюсидан сама призналась во всем мужу и сообщила, чего требуют от нее шантажисты.

Конечно, Диана передавала содержание писем, с присущей ей ловкостью мешая правду с ложью.

Но она не смогла совершенно скрыть от графа свою причастность к смерти старого де Шандоса и Жоржа де Круазеноа.

Октавий де Мюсидан в оцепенении смотрел на жену и слушал ее страшные откровения.

Он недоумевал, как под такой прекрасной внешностью может скрываться настолько испорченная душа.

Граф вспомнил Совенбург.

Какой чистой, неземной, почти святой казалась ему тогда невеста!

А она в те самые дни была вдохновительницей и соучастницей отцеубийства…

Но еще больше потрясла Октавия другая мысль. Он знал, что до замужества Диана был любовницей Норберта де Шандоса. Но она, оказывается, продолжала оставаться его любовницей и после свадьбы!

Графиня отрицала это так убедительно, как умела только она.

И все же, после всех ее признаний, Октавий жене не поверил.

Как только Диана умолкла, граф встал и, пошатываясь, вышел.

Оба они считали больную Сабину спящей.

Но девушка, лежавшая в соседней комнате, все слышала.

Сначала она думала, что это бред или страшный сон, однако вскоре убедилась, что слух ее не обманывает.

Многие фразы Сабина расслышала плохо, но общий смысл она поняла верно.

Яснее всего был конец долгой исповеди ее матери.

Преступления графини станут известны всем, если ее дочь не выйдет замуж за какого-то Генриха де Круазеноа, чье имя было девушке незнакомо.

Всю ночь Сабина не сомкнула глаз, дрожа от нервного напряжения и обливаясь холодным потом.

К утру она решилась принести себя в жертву.

Сабина хотела написать Андре прощальное письмо, но тело ее не вынесло душевной пытки и к девушке снова вернулась отступившая было горячка.

Письмо было написано пару дней спустя и побудило влюбленного художника вступить в неравную борьбу с Генрихом.

Затем, опасаясь, как бы отец в отчаянии не прибегнул к какой-нибудь крайности, девушка призналась ему в том, что ей все известно.

– Вы хотели, чтобы я стала женой де Брюле, – сказала она, – но я никогда не любила его…

И это была правда.

– Поэтому я могу выйти замуж за де Круазеноа, ничего от этого не теряя, – закончила Сабина.

И это была святая ложь.

Поверил ли ей граф?

Без сомнения, нет.

Впрочем, это не имело значения.

Для Октавия де Мюсидана было нестерпимым унижением допустить даже мысль о том, что дочь станет выкупом за его честь.

Между тем дни проходили за днями, а шантажисты больше не появлялись.

Диана уже начала надеяться.

«Не забыли ли они нас? – думала она. – Не посадили ли их в тюрьму за какое-нибудь преступление?»

Нет, их не забыли.

Просто Батист Маскаро был некоторое время слишком занят подготовкой грандиозного спектакля, в ходе которого должно было состояться признание сына Монлуи наследником де Шандоса.

…Однажды в вестибюль особняка графов де Мюсиданов вошел старик в лохмотьях и попросил доложить о себе.

Это был папаша Тантен.

Нельзя сказать, чтобы он был нищим. Просто у него было твердое правило: не одежда красит человека, а человек одежду.

По этому поводу у него были постоянные споры со щеголеватым Бомаршефом.

Тантен говорил, что дорожит своим рубищем не меньше, чем телом.

Он был убежден, что, сменив одежду, изменится как личность.

– Вы называете мой костюм лохмотьями? Пусть будет так. Но я знаю, каков я в них. А себя, одетого в ваш сюртук, я не знаю, – говаривал Тантен респектабельному доктору Ортебизу.

Надо, впрочем, отдать ему должное: идя с визитом к графу, старик смазал свои истоптанные сапоги и вытрусил пыль из того, что называл костюмом.

Когда живописная фигура папаши Тантена возникла на пороге графского особняка, слуги покатились со смеху.

На просьбу старика доложить о его приходе ему ответили, что де Мюсиданы в отъезде и вернутся не раньше, чем через сто лет.

Насмешка нисколько не смутила добродушного Тантена.

Он робко повторил свою просьбу, пояснив, что пришел по поручению своего хозяина, комиссионера с улицы Монторгейль.

Ему посоветовали вернуться на эту улицу и передать привет своему хозяину.

Тогда папаша Тантен вытащил из прорехи, заменявшей ему карман, визитную карточку Батиста Маскаро.

Камердинер Флористан слыхал, как господа не раз с беспокойством произносили это имя.

Он взял карточку и пошел по парадной лестнице на второй этаж.

Господа только что сели завтракать.

Когда граф прочитал имя Маскаро, у него кусок застрял в горле.

– Проводите этого человека в библиотеку и скажите, что я выйду к нему после завтрака.

Флористан удалился.

Октавий передал карточку жене и сказал:

– Посмотрите!

Графиня была бледна, как смерть.

– Я догадалась, – прошептала она и опустила голову.

– Отсрочка кончена, – с отчаянием произнес Октавий. – Вот этот клочок картона – наш приговор…

Он вскочил и так яростно ударил кулаком по столу, что многое из посуды опрокинулось или упало на пол.

– Я не могу ничего сделать против этих подлецов! – вскричал граф. – Я оскорблен, раздавлен – и вынужден молчать!

Он упал на стул и заплакал, закрыв лицо руками.

Диана встала перед ним на колени.

– Прости, Октавий! – молила она. – Я одна виновата, почему же не я одна наказана? Где же твоя справедливость, Господи?

Граф указал жене на дочь.

– А Сабина? Я должен отдать ее одному из этих грязных негодяев! Жертвовать дочерью ради спасения чести – это ли не самое худшее бесчестье?

Мадемуазель де Мюсидан твердо решила, что будет жить ровно столько, сколько необходимо, чтобы выручить из беды родителей.

Она будет женой Генриха де Круазеноа лишь до той минуты, пока он не отдаст в обмен на ее тело бумаги, содержащие страшные тайны матери.

После этого душа ее отойдет к Богу, раз уж ей не суждено соединиться с Андре на земле.

– Я думаю, что маркиз де Круазеноа может оказаться очень хорошим мужем, – сказала она.

– Спасибо, дорогая Сабина! – сказал несчастный граф.

Он взял себя в руки, встал и проговорил довольно уверенным голосом:

– Придется дать согласие, хотя бы для виду. Предоставим все случаю. Подождем. Если же, судьба от нас отвернется, то я знаю, что надо будет сделать в ратуше, чтобы предотвратить несчастье.

Граф де Мюсидан поцеловал дочь и решительным шагом направился в библиотеку.

Диана рыдала.

Глава 65

Папаша Тантен нисколько не обиделся на то, что его заставили ждать.

Старик неторопливо и как-то по-хозяйски прогуливался по графской библиотеке, куда его проводил Флористан.

Внимание оборванца привлекали то резные кресла, то книги в тисненных золотом кожаных переплетах, то прекрасные статуэтки на столе.

– Истинно аристократическая роскошь, – подвел он итог своих наблюдений, усаживаясь на мягкий диван, и небрежно закидывая ногу за ногу. – Редкостное сочетание красоты и уюта. Приятно будет приезжать сюда в гости к Генриху! А я устрою подобное гнездышко для красавицы Флавии, когда ее мужем станет маркиз Поль де Шандос.

Где-то недалеко хлопнула дверь.

Послышались быстрые мужские шаги.

Старик умолк и поспешно встал с дивана.

В библиотеку вошел хозяин, граф Октавий де Мюсидан.

Папаша Тантен низко поклонился ему, прижав к груди измятую шляпу.

– Ваш покорнейший слуга, ваше сиятельство, – продребезжал он фальцетом.

Граф замер от неожиданности, увидев вместо богатого комиссионера какое-то жалкое пугало.

– Это вы передали мне визитную карточку? – спросил он.

– Да, господин граф.

– Но она явно не ваша.

– Я – не господин Маскаро, я – его служащий. Меня зовут Тантен, Адриан Тантен. Господин мой, надеюсь, простит меня за то, что я осмелился воспользоваться его почтенным именем. Ведь иначе я не смог бы увидеться с вашим сиятельством и выполнить его поручение.

Октавий де Мюсидан смерил старика взглядом с головы до ног.

Неужели у Маскаро не нашлось никого поумнее и поприличнее?

– Я пришел по делу, которое господину графу уже известно, – продолжал Тантен. – Необходимо заключить договор.

Хозяин запер дверь библиотеки и положил ключ в карман.

Старик, казалось, не обратил на это никакого внимания.

– Почему пришли вы, а не господин Маскаро? – спросил Октавий, садясь в кресло.

– Так он решил.

– Господин шантажист, видимо, струсил?

– Может быть.

– Раньше он был смелее.

– Видите ли, ваше сиятельство, ему есть что терять.

– А вам?

Тантен раздвинул полы сюртука и повернулся кругом, демонстрируя все убожество своего костюма.

– Я могу потерять только то, что на мне, – весело проговорил он.

Октавий хотел поскорее окончить неприятный разговор.

– Давайте перейдем к делу.

– Есть еще одна причина моего появления здесь…

– Какая?

– Я не посредник господина Маскаро, а владелец тех документов, которые господин граф желает получить обратно.

– Вы?!

Папаша Тантен поклонился с самым смиренным видом.

– Договор ваше сиятельство будет заключать со мной.

«Я в полной власти этого пресмыкающегося… Господи! За что такое унижение?» – думал Октавии.

– У меня есть все, что господин граф хочет получить. Переписка графини де Мюсидан с ее другом и дневник господина де Кленшана с описанием любопытного происшествия на охоте в Бевронском лесу.

– Садитесь, – брезгливо произнес хозяин, не скрывая своего отвращения к незваному гостю.

Тантен не возражал против того, чтобы его презирали, но терпеть не мог, чтобы ему это показывали.

Все его смирение сразу исчезло.

– Начнем с самого главного, – совсем другим тоном заговорил он. – Мы совершаем в глазах закона преступление, за которое полагается суровая кара. Намерены ли вы подавать жалобу в суд?

– Нет.

– Вот и прекрасно, – сказал оборванец, – в таком случае мы можем заключать сделку.

«С совестью», – подумал граф.

– Каковы ваши условия? – спросил он. – Не мешало бы сначала их обсудить.

Старый писарь пожал плечами.

– Наши условия не обсуждают.

– Почему?

– Потому, что дело не в них, а в вашей незапятнанной чести. А это – очень дорогой товар. Вы можете не принять наших условий – воля ваша. Но изменить их нельзя.

– И все-таки назовите их, – сказал де Мюсидан.

Папаша Тантен вытащил из-за подкладки своего рубища мятую бумагу и прочитал вслух следующее:

«Граф де Мюсидан дает согласие на брак мадемуазель Сабины, дочери его, с маркизом Генрихом де Круазеноа.

Приданое составляет шестьсот тысяч франков.

Завтра маркиз де Круазеноа будет представлен господам де Мюсиданам, которые хорошо его примут.

Четыре дня спустя его пригласят к обеду.

Через две недели состоится подписание брачного контракта.

Интересующие его документы граф де Мюсидан получит сразу же после свадьбы маркиза де Круазеноа и мадемуазель Сабины».

Дочитав, Тантен спрятал бумагу обратно.

– А кто поручится, что я получу эти документы, когда выполню все условия? – спросил граф.

– Ваш зять Генрих. Он не допустит, чтобы честь родителей чего жены была под угрозой. Ведь их позор станет и его позором.

Октавий де Мюсидан встал и долго ходил по комнате, ничего не отвечая.

Оборванец терпеливо ждал.

– Я принимаю эти условия, – сказал, наконец, граф.

Что ему еще оставалось?

– Благодарю вас, ваше сиятельство.

– Мне непонятно только одно. Какой вам прок от того, что моя дочь выйдет за господина де Круазеноа?

– Это – наше дело.

– Ведь на самом деле вас интересуют шестьсот тысяч франков приданого. Возьмите их и оставьте меня в покое.

– Господин граф, вы предлагаете часть вместо целого. Муж мадемуазель Сабины унаследует все ваше состояние до последнего франка.

– Берите все, но оставьте мне дочь.

– Чтобы вы, получив обратно свои бумаги, подали на меня в суд? Не выйдет, ваше сиятельство, не выйдет! А на мужа собственной дочери вы жаловаться не станете. Прощайте, господин граф.

Папаша Тантен направился к двери.

– Это еще не все, – сказал де Мюсидан.

Старик обернулся.

– Я могу поручиться за согласие свое и графини. Но я не знаю, что скажет моя дочь.

– А что она может сказать?

– Например, что ей не нравится маркиз де Круазеноа.

– Господин Генрих красив, умен, любезен.

– Но если она все-таки откажет ему?

– Мадемуазель де Мюсидан слишком хорошо воспитана, чтобы пойти против воли родителей.

Граф не сомневался в том, что он со всех сторон окружен шпионами Батиста Маскаро. Но о своем самоотверженном решении Сабина сообщила отцу с глазу на глаз. Поэтому он надеялся, что отвратительный посетитель не знает об этом.

– Нужно предвидеть все возможные варианты, – настаивал граф. – Моя дочь отличается твердым характером и привыкла к большой свободе. Она может отказаться выполнить волю родителей, поскольку собирается выйти замуж за господина де Брюле-Фаверлея.

Тантен подошел к несчастному отцу.

– Если мадемуазель Сабина не послушается, то вы позовете меня.

– И что же вы сделаете?

– Поговорю с ней пять минут.

– И убедите ее полюбить маркиза?

– Во всяком случае, после этого она согласится выйти за него замуж.

– Что вы ей скажете?

– Что она любит вовсе не барона де Брюле. Ей приглянулся совсем другой молодой человек.

Старик снова двинулся к двери.

Граф встал у него на пути.

– Вы не выйдете отсюда, пока не объясните этот оскорбительный намек.

Папаша Тантен остановился. Он понимал, что сказал лишнее и лихорадочно искал выход из положения.

– Я не имел в виду ничего плохого, господин граф и не хотел оскорбить вас. Прошу извинить меня.

Если бы эти слова произнес благородный человек, то разговор был бы окончен. Но Октавий де Мюсидан услышал их от подлого проходимца.

– Я требую не извинений, а объяснений, – холодно проговорил граф.

– Ну что ж, извольте. Ваша дочь действительно пользуется большой свободой, как только что вы сказали. Пожалуй, даже слишком большой свободой. Она часто проводила несколько часов наедине с молодым человеком. И это был вовсе не господин де Брюле-Фаверлей.

– Ты лжешь, негодяй! – вскричал граф, наступая на Тантена с таким грозным видом, что тот испугался.

Он слишком ловко для своего возраста отпрыгнул назад, затем вынул из лохмотьев пистолет и показал его графу.

– Потише, ваше сиятельство… За оскорбления и побои у нас особая плата. Зачем мне лгать? Я не виноват в том, что вы знаете о собственной дочери меньше, чем мы! Она ходит на улицу Оверн, где называет привратнику дома номер 7 имя художника Андре и поднимается по лестнице в его квартиру. Очень может быть, что там между ними не происходит ничего предосудительного, но я в этом сомневаюсь.

Граф задыхался от волнения и машинально сорвал с себя галстук.

– Чем вы это докажете? – вскричал он.

Тантен спрятал пистолет.

– У меня нет доказательств. Я мог бы за несколько дней раздобыть их переписку, но вы можете убедиться в моей правоте гораздо быстрее и проще. Для этого вам достаточно сходить в гости к художнику Андре и взглянуть на портрет мадемуазель Сабины. Он завешен зеленой тканью. Поразительное сходство с оригиналом! Оно не могло быть достигнуто без многих часов позирования…

Граф почувствовал, что не может больше владеть собой.

Он вынул из кармана ключ и отворил дверь библиотеки.

– Убирайтесь! – хрипло крикнул он.

Папаша Тантен не заставил графа повторять дважды. Он кинулся к двери и не по-стариковски живо сбежал вниз по лестнице.

Глава 66

Через вестибюль графского особняка Тантен прошел своей прежней шаркающей походкой.

Он униженно поклонился слугам и бочком протиснулся через едва приоткрытую дверь на улицу.

– Господин де Мюсидан охотно согласится выдать дочь за Генриха, когда удостоверится, что она имеет любовника, – ворчал он себе под нос, направляясь к Елисейским полям. – И какого любовника! Безродного подкидыша… Граф очень вспыльчив. Скульптор тоже не отличается терпением. Слово за слово – и может начаться крупная ссора или даже драка. Кто бы из них ни убил другого, я останусь в выигрыше. Но не будем рассчитывать на везение. Везение хорошо, когда оно как следует подготовлено… Где же Тото-Шупен?

Старик остановился около цирка и огляделся по сторонам.

– Неужели мальчишка забыл, что я назначил ему встречу? Или он перепутал место?

Вокруг цирка располагалось множество разнообразных каруселей. Около одной из них стоял тот самый малый, которого Андре застал за торговлей каштанами, и беседовал с хозяином. Правда, сейчас мальчишка был похож не на торговца, а на бродягу, поскольку был одет в грязное тряпье.

– Тото! – крикнул папаша Тантен.

Парень сделал вид, что не слышит. Уж очень, видно, интересные вещи рассказывал карусельщик.

– Тото-Шупен! – еще раз позвал Тантен. сменив дружеский тон на повелительный.

Парень нехотя подошел.

– Если вы больной, то не орите, а идите к доктору. Чего ради я должен лететь сломя голову каждый раз, когда вы вспомните, как меня зовут?

– Я тороплюсь, – ответил старик. – Пойдем, у меня есть к тебе дело.

Они зашагали по боковой аллее.

– Сколько вы зарабатываете в день, папаша? – спросил Тото. – У меня выходит до десяти франков. А у карусельщика – до сорока за вечер! Вот бы мне такие деньги!

– Да, это, пожалуй, выгоднее, чем шпионить для господина Маскаро… А почему ты такой оборванный? Где твоя одежда?

– Там же, где мои деньги, – проворчал Шупен.

– А что с ними случилось?

– Пришлось отдать за науку.

– И чему же тебя научили, Тото? – поинтересовался старик.

– Тому, что нужно быть осторожным даже со своими. Два мерзавца, которых я раньше принимал за друзей, уговорили меня вчера пойти с ними обедать. Там они меня напоили и заставили играть в карты. Таких шулеров я еще не видел! Как я ни плутовал, все равно оставался в проигрыше. Сначала они выиграли все мои деньги, а потом все, что было на мне. Утром я проснулся в канаве и обнаружил на себе эту рвань. Разбойники! Они сняли с меня одежду, а я сниму с них кожу!

– Зато на этот раз тебе не стыдно стоять рядом со мной, – засмеялся старик. – Так ты, выходит, разорен?

– Ничего. Я еще выкарабкаюсь! Хозяин обещал, что даст мне заработать. Маскаро – хороший человек.

Тантен презрительно ухмыльнулся.

– Дитя! Он добр, пока ты приносишь ему пользу и ничего от него не требуешь.

– Прежде вы гораздо лучше отзывались о хозяине, – сказал удивленный Тото.

– Тогда я плохо его знал. А сейчас вижу, что он оставляет меня умирать с голоду, хотя именно мне обязан своим богатством. Я хочу уйти из агентства Маскаро и работать на себя.

– Работать на себя? Это легче сказать, чем сделать. Я уже попробовал.

– И каковы результаты?

– Все – у меня на лбу, – сказал Шупен, показывая Тантену огромную шишку.

За время этого разговора старик и юноша дошли до строящегося дома господина Ганделю.

Напротив дома стояла скамейка. Тантен направился к ней.

– Давай посидим, – сказал он. – Я очень устал.

Два оборванца уселись рядом.

– У Маскаро всем управляю я, хотя и не хвастаюсь этим, – продолжал старый писарь. – Если бы я решился уйти, то через год катался бы по Елисейским полям в собственной карете.

– Ого!

– А ты как думал? У меня большой опыт. Одно плохо: он приходит с годами… Стар я уже для того дела, которое мне предлагают. Боюсь, что придется отказаться. Чтобы иметь в этом деле успех, надо иметь, кроме опыта, молодость и ловкость. Опыт-то у меня есть…

Тото жадно ловил каждое слово.

– А остальное есть у меня, – подхватил он. – Возьмете в компанию?

Папаша покачал головой.

– Ты слишком молод.

– А вы попробуйте! Может быть, я справлюсь!

Тантен снял очки, протер их и снова надел. Только после этого старик спросил:

– Ты хочешь отомстить двоим мошенникам, которые тебя обобрали?

– Еще как!

– Что бы ты сделал, если б узнал, что они целыми днями лазят по строительным лесам?

Папаша мотнул головой в сторону дома господина Ганделю.

Тото оглядел грубо сколоченные леса и с минуту подумал.

– Я бы прогулялся там ночью и подпилил доску на самом верху. Утром один из разбойников лежал бы на мостовой со сломанной шеей.

– Недурно, – сказал старик, погладив юнца по голове. – И ты бы не попался?

– Ручаюсь, господин Тантен! Мало ли я устраивал всяких проделок под самым носом у полиции!

– А ты уверен, что подпилил бы доску так, как надо?

– Я когда-то работал на такой же стройке со своим другом Фрике и помогал плотникам ставить леса.

Писарь отбросил полушутливый тон и заговорил совершенно серьезно.

– Я вижу, что ты мне подходишь.

– Так вы берете меня в компаньоны?

– Решено.

Шупен подпрыгнул от радости.

– Что надо делать?

– Не спеши. Слушай меня внимательно.

– Слушаю, господин Тантен.

– У моего знакомого, очень богатого старика, один человек увел молодую жену.

– Понимаю, – сказал Тото. – Старик хочет отомстить.

– Конечно. Он стал следить за своим врагом и узнал, что тот по десять часов в день работает на вот этих лесах. Мой знакомый придумал примерно то же, что и ты. Но он стар и не может сам полезть наверх и подпилить доску, хотя и рад был бы совершить месть собственными руками. Поэтому он готов уплатить четыре тысячи франков тем добрым людям, которые сделают это за него.

– Выходит, всю работу буду выполнять один я? Тогда и все деньги – мои!

– Не горячись. Без меня ты ничего не добьешься, – спокойно возразил Тантен.

– Почему?

– По двум важным причинам.

– Каким? – нетерпеливо спросил Шупен.

– Во-первых, твой план никуда не годится.

– Цену сбиваете, папаша?

– Нет. Посуди сам. По доскам ходит множество рабочих. Откуда ты знаешь, что провалится именно тот, кто тебе нужен? За другого ничего не дадут. Зато подрядчик, обнаружив, что доска была подпилена, прикажет по ночам охранять стройку. И что тогда?

Тото почесал грязной пятерней в затылке.

– Пожалуй, это может случиться.

– Не может, а наверняка случится. Смотри, сколько их там! А поймать в ловушку нужно одного.

– Хотел бы я посмотреть на того хитреца, который придумает лучший способ!

– Смотри.

Папаша Тантен приподнял измятую шляпу и поклонился.

– Вы?!

– Как видишь.

– Что же вы придумали?

– А сколько ты мне дашь?

Шупен засмеялся.

– Сначала расскажите свой план.

– Ладно. Видишь, как я тебе доверяю! Так вот. Посмотри на самый верх.

– Смотрю.

– Посредине сколочена из досок небольшая будка.

– Нашел.

– Это – мастерская скульптора.

– Понятно.

– Он-то нам и нужен.

– А!

– В мастерской есть окно.

– Вижу.

– Надо подпилить с обеих сторон подоконник. Сможешь?

Тото презрительно сплюнул.

– Нечего делать!

– Тогда мы будем уверены, что никто другой не попадет в западню.

– Ловко! – воскликнул Шупен.

– Так сколько же ты мне дашь? – спросил старик.

– Ничего.

– Почему?

– Ваш план я и так уже знаю. Спасибо!

– Ты забыл, что есть еще вторая причина, по которой я тебе нужен.

– Что вы там еще придумали, папаша? Выкладывайте.

– А то, глупый малыш, что ты не знаешь заказчика и не сможешь без меня получить ни единого су. Будь здоров, я поищу другого мальчишку. Не ты один умеешь лазить и пилить.

Старик встал, собираясь уходить.

– Господин Тантен, подождите!

– Чего тебе?

– Я передумал.

– Что же ты предлагаешь?

– Пополам.

– Так бы сразу и сказал.

Тантен снова сел на скамейку.

– Я думал, ты умнее, Тото.

– Наверное, ум, как и опыт, приходит с годами, господин Тантен. Я даже не понял, с чего бы это вдруг скульптор навалился на свой подоконник. Его никогда не видно в окне. Видать, работает, не разгибаясь.

– Это очень просто. Представь себе, что он сидит в будке и что-то лепит.

Шупен зажмурился.

– Представил.

– И вдруг он слышит с улицы истошный крик своей любимой женщины. Она зовет его на помощь. Что он, по-твоему, сделает?

– Подбежит к окну и наклонится, чтобы разглядеть, что происходит.

– При этом он навалится на подоконник…

– Который я уже подпилил!

– И наш клиент избавится от соперника.

– А мы получим свои денежки!

– Теперь тебе все ясно?

Тото помолчал, обдумывая услышанное.

– А что, если старик нас надует? Не пойдем же мы жаловаться к полицейскому комиссару…

– Он заплатит.

– Откуда вы знаете?

– Я потребовал половину вперед.

– И что же?

– Смотри, – сказал папаша, доставая из прорехи в сюртуке два банковских билета по тысяче франков каждый.

Шупен вскочил.

– Один из них – мой?

– Выбирай.

– Вот этот. Он новее.

– Держи.

Тото взял билет, посмотрел его на свет, пошуршал им и даже зачем-то понюхал.

– Оближи еще, – ухмыльнулся Тантен.

– А потом будет и второй такой же?

– Как только выполнишь заказ.

– Сегодня же ночью все сделаю!

Старик посоветовал мальчишке, какую выбрать пилу и где ее купить.

– Возьми с собой потайной фонарь. Смажь хорошо пилу и надень на ее конец пробку, чтобы приглушить звук. Когда закончишь, подмети пол и аккуратно заделай щели от пилы замазкой, которую употребляют стекольщики.

Шупен смотрел на него с удивлением. Он никогда не думал, что старый хрыч так умен и предусмотрителен.

– А я пока подыщу женщину и буду следить за скульптором, чтобы выбрать подходящий момент, – сказал старик.

Тото пообещал выполнить все указания Тантена.

– Еще один вопрос. Ты говорил Бомаршефу будто Каролина Шимель повсюду искала меня, чтобы отомстить за то, что я напоил ее и выведал тайну герцога де Шандоса?

Тото-Шупен захохотал.

– Я просто подшутил над вами. Вы же тогда еще не были моим компаньоном!

– А что она делает в действительности?

– Вы так хорошо ее угостили, что она с перепою оказалась в больнице. Там и лежит.

Тантен тоже развеселился.

– Кстати, где ты сейчас живешь? – спросил он.

– Нигде.

– А точнее?

– Прежнее жилье мне теперь не по карману. Надо искать новое.

– Можешь поселиться на моем чердаке. Я переехал на другую квартиру.

– Где этот чердак?

– В отеле… «Перу». Передашь от меня привет хозяйке, госпоже Лупиас.