Эмиль Габорио
Рабы Парижа
Глава 48
Три дня спустя маркиз де Шандос и его будущая жена были представлены друг другу – и оба не испытали при этом ничего, кроме отвращения.
К, несчастью, рядом не оказалось человека умного и тактичного, который помог бы им преодолеть взаимное предубеждение.
Мари хотела рассказать жениху о своей любви к Жоржу де Круазеноа, чтобы заставить Норберта отказаться от брака с ней. Но так и не решилась на это.
Каждый день молодой человек приезжал к невесте. Он вручал ей огромный букет цветов и говорил, что она сегодня прекрасно выглядит.
После этого они часами сидели в обществе пожилой родственницы Мари. Невеста вышивала, а Норберт пытался поддерживать пустой разговор, который вскоре угасал. И тогда наступало тягостное молчание.
Все трое испытывали большое облегчение, когда приходил граф. Он смеялся и болтал без умолку, избавляя жениха и невесту от необходимости придумывать темы для беседы.
Но это случалось редко. Де Пимандур еще никогда не был так занят, как сейчас. Он ездил по окрестным замкам, оповещая соседей о предстоящей свадьбе своей дочери с маркизом де Шандосом, рассылал по всей Франции приглашения, шумел и суетился.
Поздравления сыпались со всех сторон. Счастью Палузата не было пределов.
Норберт напрасно убеждал его, что неприлично устраивать пышную свадьбу, когда отец жениха находится между жизнью и смертью.
Тщеславный де Пимандур и слышать об этом не хотел.
В доме графа ставили новые перегородки и меняли обои. На всех дверях, на мебели, на посуде и вообще везде, где только можно, наносили соединенные гербы де Шандосов и де Пимандуров.
Глядя на все эти приготовления, жених и невеста тосковали все больше и больше, ясно предчувствуя свое будущее.
Однажды де Пимандур, развлекавший их очередной порцией новостей, сказал:
– Я только что слышал, что почти одновременно с вашей будет еще одна свадьба, которая тоже наделает много шуму:
– Чья? – спросила Мари.
– Вы знаете сына графа де Мюсидана?
– Виконта Октавия?
– Да.
– Он, кажется, живет в Париже, – вставил Норберт.
– Действительно, он там живет. И очень много шалит. Неделю назад приехал погостить у отца – и уже успел влюбиться. Молодой человек не теряет времени даром. Угадайте, на ком он женится? Ставлю тысячу франков, что у вас ничего не выйдет!
– Мы никогда не угадаем.
– Папочка, скажи, не мучай!
– Я вам скажу, – с таинственным видом продолжал граф, – но с условием: никому ни слова! Обещаете?
– Да.
– И я тоже.
– Виконт Октавий де Мюсидан, – сказал де Пимандур, понизив голос, – женится на мадемуазель Диане де Совенбург.
– Не может быть…
– Только неделю назад она потеряла брата! Мне сказал об этом нотариус Ганиве и взял с меня обещание никому ничего не говорить.
– И ты пообещал? – спросила Мари.
– Конечно! Иначе он бы мне не сообщил такую интересную новость…
– …и ты не мог бы ее теперь всем рассказывать, – закончила мадемуазель де Пимандур.
– Но как же может состояться свадьба, если де Совенбурги сейчас в трауре? – спросил Норберт таким тоном, словно это его не интересует. Надо же о чем-нибудь говорить…
– Госпожа Диана стала богатой наследницей. А де Мюсиданы очень хитры и их сын вовсе не случайно приехал из Парижа сразу же после смерти ее брата. Они хотят обогнать конкурентов!
Молодой де Шандос то краснел, то бледнел. От смущения он даже уронил на пол альбом с рисунками невесты.
Между тем граф продолжал:
– И они недаром так торопятся. Мадемуазель Диана – воплощенное совершенство! Начнем с того, что она необыкновенно красива. А какая у нее великолепная осанка! Какое достоинство чувствуется в каждом ее жесте! С первого взгляда узнаешь в ней знатную девушку из аристократического рода. А ее тонкий ум!
Де Пимандур повернулся к дочери:
– Вот вам, Мари, образец, с которого вы должны брать пример, когда станете герцогиней! Вы слишком скромно себя держите. Как же вы сможете требовать должного уважения от других, если сами не сознаете своего высокого положения в свете!
На эту тему граф мог говорить без конца. Поэтому мадемуазель Мари тут же вспомнила о каком-то срочном деле и убежала.
– Я только что встретил госпожу Диану, она выходила от старухи Руле. Черный цвет ей очень идет, как и всем блондинкам. Она просто восхитительна! Впрочем, кому я это говорю… Ведь вы знаете ее достоинства лучше всех, господин де Шандос!
– Я?!
– А вы разве это отрицаете?
– Что?
– Что вы за ней ухаживали. Не краснейте! Все правильно. Всякий нормальный мужчина имеет любовницу!
– Уверяю вас, граф…
– Расскажите это кому-нибудь другому! Вас так часто видели с ней и в Бевроне, и в лесу, да мало ли где еще… Не скромничайте! Вам не в чем себя упрекнуть. Ведь вы же не обманывали мадемуазель Диану. Разве она могла надеяться стать вашей женой, не имея приданого? Вот теперь другое дело, когда она стала единственной наследницей! Теперь это было бы нехорошо…
Маркиз де Шандос так рассердился на несносного болтуна, что отказался обедать и уехал, сославшись на плохое состояние отца.
Граф так и не понял причин этой поспешности.
Норберт между тем быстро шагал по дороге в Шандос.
Он ненавидел Диану и ни за что не женился бы на ней сам, но жестоко страдал от того, что она выходит за другого. Непостижимы капризы сердца человеческого!
Но действительно ли де Мюсидан женится на Диане? Может быть, граф ошибся? У кого бы спросить об этом, не привлекая к себе внимания?
– Господин маркиз! Господин маркиз!
Де Шандос обернулся.
За ним бежал Монлуи.
– Вы меня не заметили, ваша светлость?
Прежде Монлуи называл Норберта, по старой памяти, на «ты», но уже три месяца он был секретарем графа де Мюсидана и успел понять, какое расстояние отделяет аристократа от крестьянского сына, пусть даже умного и образованного.
– Я слишком глубоко задумался, – ответил Норберт и, не желая обидеть друга детских лет, протянул ему руку.
Монлуи почтительно пожал ее.
– Я уже неделю здесь, – сказал он. – Приехал с моим покровителем, графом де Мюсиданом. Он уже перевел меня из секретарей на должность управляющего. Господин Октавий, может быть, часто выходит из себя по пустякам, но человек он хороший. Я очень доволен своим местом.
– Поздравляю, – буркнул Норберт, не зная, как заговорить о Диане и при этом не выдать своего интереса к ней.
К счастью, Монлуи бежал за ним не только для того, чтобы похвастаться своим новым положением.
– А вы, господин Норберт, говорят, женитесь на мадемуазель де Пимандур?
– Да.
– А как же…
– Что?
– Помните, как часто мы с вами ждали у ограды в Пуату, когда откроется потайная дверь…
– Ты должен забыть об этом, Монлуи.
– Я ведь это только вам говорю. Никто другой не вырвет у меня ни слова, даже если мне пригрозят отрубить голову.
– Смотри!
– Представьте себе, какая удивительная случайность: ваша прежняя любовница…
– Как ты смеешь так говорить! – закричал Норберт.
– Господин маркиз, простите меня, я…
– Даю честное слово дворянина, что мадемуазель де Совенбург сейчас так же чиста, как и до знакомства со мной! Она была неосторожна, но вины за ней нет. Я в этом клянусь перед Богом!
– Я верю вам, господин де Шандос, верю! – успокаивал Монлуи бывшего друга, посмеиваясь про себя:
«Складно врешь, твоя светлость!»
– Я отношусь к госпоже Диане с искренним почтением, – продолжал управляющий, внимательно следя за выражением лица маркиза. – Тем более, что она скоро станет моей покровительницей.
– Ты уверен в этом?
– По крайней мере, имею основания так думать. В замке Мюсидан только об этом и говорят.
«Пимандур был прав», – подумал де Шандос.
– Где и как граф познакомился с ней? – спросил он.
– В Париже господин Октавий очень дружил с сыном маркиза де Совенбурга, часто посещал его во время болезни и сообщал родителям о его состоянии. Как только граф приехал сюда, его сразу же пригласили в гости. Он увидел мадемуазель Диану – и влюбился с первого взгляда.
Де Шандосу не удалось скрыть свою досаду.
Монлуи понял, что Норберт все еще влюблен в Диану и ревнует ее.
Взволнованный маркиз пожал руку управляющему графа де Мюсидана и ушел, оставив изумленного Монлуи посреди дороги.
«Как? – думал Норберт. – После всего, что было, я не в состоянии забыть ее? Она играла мной, как куклой, она хладнокровно подготовила убийство моего отца, а я все еще люблю ее?! Неужели я такое ничтожество, что надо вырвать у меня сердце, чтобы я смог избавиться от этой любви?»
Впереди он видел только несчастья и страдания.
Диана выйдет за графа – и встретится в его доме с Монлуи, который знает о ее прежней любви.
Это не предвещает ничего хорошего.
Весьма вероятно, что она попытается уволить управляющего, а он, не желая терять хорошее место, – или со злости, что уже потерял, – расскажет графу, что у него был предшественник. Де Мюсидан, чувствуя себя обманутым, выгонит жену. А Диана начнет мстить Норберту…
Его размышления были снова прерваны. На сей раз это сделала дочь тетушки Руле.
– У меня для вас письмо, господин де Шандос, – сказала она.
Маркиз развернул бумагу и прочитал:
«Норберт!
Вы говорите, что я Вас не люблю. Но вот Вам доказательство обратного. Давайте уедем вместе сегодня вечером, как Вы хотели. Я потеряю себя, но зато буду принадлежать Вам. Решайтесь. Завтра будет поздно.
Диана».
Почерк Дианы был почти неузнаваем. Очевидно, ее руки дрожали.
Гордая девушка должна была очень страдать, чтобы написать письмо, где она предлагает себя…
– Может быть, она меня все-таки любит? – прошептал Норберт.
Он стоял на месте и нерешительно переминался с ноги на ногу.
Диана готова пожертвовать для него честью, семьей, богатством, если только он согласится принять эту жертву! Через два часа они могут вдвоем умчаться в карете куда-нибудь далеко, навстречу счастью…
Раздался громкий издевательский смех и Норберт увидел отца, выходившего из ворот замка.
– Я выторговал луидор! – крикнул старик. – Бросьте его в грязь!
– Никогда! – закричал Норберт в лицо Франсуазе. – Никогда! Никогда!
Он швырнул ей смятое письмо и быстро пошел навстречу отцу.
Герцог уже совсем выздоровел – в том смысле, что он сам ходил, ел и пил, как прежде. Но разум его угас. Руководимый живым инстинктом, он механически делал то, что привык делать ежедневно уже многие годы. Он обходил свои поля, смотрел на работающих крестьян, посещал конюшни и хлева, но совершенно не понимал, что видит и что делает.
Формально же он оставался главой рода де Шандосов.
Поэтому Норберт не мог ни жениться, ни принять серьезные хозяйственные решения без его согласия.
Маркиза выручил де Пимандур, который выхлопотал ему освобождение из-под власти отца.
И тогда наступил день свадьбы, одинаково безрадостный для обоих новобрачных.
Рано утром к Норберту приехали граф, Мари и множество приглашенных гостей. В десять часов отправились в ратушу, а оттуда – в церковь. В двенадцать церемония окончилась.
Маркиз де Шандос навеки связал себя с дочерью Палузата.
Из всего праздничного великолепия, щедро оплаченного графом де Пимандуром, Норберт не запомнил ничего.
Только одно обстоятельство запечатлелось в его памяти. Перед обедом ему представили графа де Мюсидана, который объявил о своей предстоящей свадьбе с мадемуазель де Совенбург.
Молодые поселились в Шандосе.
Норберт видел рядом с собой только скучающую нелюбимую жену и своего помешанного отца.
Маркиз начал подумывать о самоубийстве, но не успел прийти к окончательному решению. Однажды утром ему доложили, что отец не может встать с постели.
Послали за доктором, который сказал, что герцог умирает.
Снова все собрались в спальне старика.
В его состоянии происходили быстрые перемены.
Весь день больной испытывал сильную тревогу. Он не находил себе места. Язык его, до сих пор очень скованный, вдруг начал развязываться. К ночи герцог уже свободно произносил длинные фразы. Речь его становилась все более связной и осмысленной.
Жан и Норберт выпроводили всех из комнаты: они боялись, что старик откроет тайну своей болезни. И вовремя – вскоре он начал часто повторять слова «яд» и «отцеубийство».
К одиннадцати часам герцог успокоился и, казалось, уснул. Но вдруг он приподнялся на постели и твердым, властным голосом, каким всегда говорил до болезни, громко крикнул:
– Ко мне!
Сын и слуга упали перед ним на колени.
– Простите меня, отец! Простите меня! – молил Норберт.
Герцог де Шандос медленно простер над ним свою руку и торжественно произнес:
– Бог наказал меня за глупое тщеславие. Сын мой, я прощаю и благословляю вас.
Норберт зарыдал.
– Я отказываюсь от всех своих планов, – продолжал герцог, – и не желаю, чтобы вы женились на мадемуазель де Пимандур, потому что вы не любите ее.
Сын поднял голову и тихо сказал:
– Я уже выполнил вашу волю, отец. Она – моя жена.
При этих словах глаза старого де Шандоса закатились. он замахал руками, будто старался отогнать от себя призрак, и глухо простонал:
– Несчастный! Слишком поздно!
Это были последние слова Цезаря-Вильгельма де Донпера, герцога де Шандоса.
Глава 49
Вернувшись ночью из Шандоса, Диана скинула с себя перепачканное платье и бросилась в постель.
Постепенно она успокоилась и стала размышлять.
Если бы не помешал безумный герцог, то ей, без сомнения, удалось бы вновь покорить Норберта. Но еще не поздно, ведь он пока не произнес роковое «да»…
Чем бы все это ни кончилось, во всем виновата ее счастливая соперница, с чисто женской проницательностью заключила Диана. Вот кому она отомстит за свое унижение!
Надо спешить. Может быть, еще удастся предотвратить их свадьбу.
Хорошо было бы узнать что-нибудь о прежних любовных похождениях Мари де Пимандур…
С этой мыслью Диана заснула.
На следующий день ей представили графа де Мюсидана.
Он не был вызван из Парижа своим отцом специально для знакомства с богатой наследницей маркиза де Совенбурга, как предполагал почтеннейший Палузат. Ему просто нужны были деньги для уплаты долгов, и он вынужден был обратиться за помощью к родителям.
Граф Октавий был высокого роста, имел приятное лицо, железное здоровье, громкое имя и значительное состояние.
В двадцать лет он уехал из Беврона в Париж и, благодаря семейным связям и богатству, вскоре был принят в высшем кругу общества.
Он быстро утратил провинциальную наивность, приобретя взамен уверенность в себе и непринужденную вежливость истинного вельможи.
Говорят, что люди, имеющие возможность удовлетворять все свои прихоти, никогда не испытывают сильных страстей. Если это так, то Октавий де Мюсидан должен был быть хладнокровным, как британский лорд. Однако, увидев мадемуазель де Совенбург, он воспламенился такой любовью, которая могла привести его либо в бездну отчаяния, либо на вершину блаженства.
Сам же граф Диане не понравился. Он был слишком не похож на Норберта.
Впрочем, она не обратила на него особого внимания.
Погруженная в свои мысли, строя и отвергая один за другим планы борьбы с Мари де Пимандур, Диана вообще не замечала ничего вокруг.
Каково же было ее удивление, когда граф вдруг попросил ее руки! Он сделал это, улучив минуту, когда Диана была одна.
Разрешит ли ему Диана обратиться с этой просьбой к маркизу де Совенбургу?
Слова де Мюсидана смутили ее.
Она чувствовала себя как больная, которой врач советует сделать мучительную операцию, чтобы избавиться от тяжелой болезни.
После долгого молчания Диана пообещала дать ответ завтра вечером.
Ночь она опять провела в мучительных раздумьях. Надо на что-то решиться. Иначе все будет кончено! Норберт женится на другой, а она останется в дурацком положении, совершив преступление и не воспользовавшись его плодами…
Утром Диана написала уже известное нам письмо и поручила Франсуазе передать его молодому де Шандосу.
Целых четыре часа мадемуазель де Совенбург не находила себе, места, ожидая ответа с таким же напряжением всех душевных сил, с каким подсудимый ждет приговора.
Наконец появилась запыхавшаяся дочка Руле.
– Ну, что? – спросила Диана, сгорая от нетерпения.
– Ничего.
– Он ничего не написал?
– Нет.
– А сказал что-нибудь?
– Даже кричал и махал руками. Вот так.
Франсуаза повторила жесты Норберта.
– Но что же он кричал?
– «Никогда! Никогда! Никогда!» – ответила девчонка, стараясь воспроизвести своим писклявым голоском интонации маркиза.
Мадемуазель де Совенбург попыталась улыбнуться. Она вовсе не хотела, чтобы Франсуаза догадалась, что происходит в ее душе.
– Я так и думала, – сказала Диана, дала девчонке луидор и отослала ее.
Ответ Норберта уничтожил последние надежды. У Дианы исчезли все сомнения. Отныне в ее жизни будет только одна цель: месть подлой обольстительнице Мари Палузат!
Теперь предложение виконта оказывалось весьма кстати. Выйдя замуж, она станет более свободной в своих действиях. И сможет даже последовать за Норбертом в Париж, если молодые де Шандосы переберутся туда. Нельзя спускать глаз с Мари, чтобы воспользоваться первой же ее ошибкой…
Диане доложили, что ее хочет видеть граф де Мюсидан.
…Он вопросительно посмотрел на девушку.
Она мило улыбнулась и кивнула головой.
– Вы говорите… – переспросил Октавий, не веря такому счастью.
– Я говорю «да».
Она думала, что это согласие перечеркнет прошлое и поможет ей забыть обо всем, кроме мести.
Не тут-то было…
Диана упустила из виду своего сообщника Домана.
…Узнав, что герцог остался жив, адвокат чуть сам не умер от страха. Он быстро собрал свои пожитки и готов был исчезнуть из Беврона при малейшей опасности. Нервы его были натянуты до предела и, наконец, не выдержали. Вскоре после разговора с графом де Пимандуром на дороге в Шандос и объяснения с Дианой он слег в постель. Много дней Доман метался в горячке, а когда стал поправляться, услыхал от своей служанки о свадьбе Норберта и о смерти герцога.
Опасности больше не было.
Ростовщик успокоился и стал подсчитывать свою прибыль.
Он получил от Норберта по векселям двадцать тысяч франков золотом. Но, по его мнению, этого было слишком мало за его риск и хлопоты.
Доман стал искать способ получить больше. И тут же его нашел.
Он снова начал гулять по лесной тропинке, ведущей из Шандоса в Совенбург.
По этой же тропе часто ходила Диана под руку со своим де Мюсиданом.
Ростовщик следил за ними из-за кустов, терпеливо дожидаясь возможности поговорить с девушкой без свидетелей.
Однажды она появилась одна.
Адвокат подошел к Диане.
– Чего вам нужно? – холодно спросила она, скрывая беспокойство.
– Простите меня за смелость, быть может, излишнюю…
– Дальше, – сказала мадемуазель де Совенбург, подозревая, что сообщник над ней издевается.
– Я слышал, вы выходите замуж.
– А вам-то что до этого?
– Ничего. Я только хотел вас поздравить.
– Благодарю, – отозвалась Диана таким тоном, словно говорила: «Почему вы все еще здесь?»
– Со всех сторон только и слышу, что о вашей свадьбе.
– Надо же людям о чем-то судачить.
– Я так рад вашему счастью!
– Почему?
– Вы же знаете, как я вам предан.
– Преданы? – иронически переспросила девушка.
– Всей душой… По-моему, вы сделали правильный выбор. Граф де Мюсидан гораздо лучше, чем…
– Вы только это и хотели мне сказать? – гордо прервала его Диана.
Она повернулась спиной к адвокату, собираясь уйти, но он нагло схватил кончик ее шали.
– Я пришел не только за этим.
– Ну, что там еще? – недовольно воскликнула девушка.
– А вы не догадываетесь, о чем мне надо с вами поговорить?
– Нет.
– Совсем не догадываетесь?
– Совершенно.
– Это странно.
– Отдайте мою шаль! – возмутилась Диана. – И уходите сейчас же!
– Одну минуту, – сказал Доман и огляделся по сторонам.
– Скорее! Я тороплюсь. Что вам еще нужно?
– Поговорить с вами о яде.
Мадемуазель де Совенбург отшатнулась от своего собеседника, как от змеи.
Он отпустил шаль, зная, что она уже не уйдет.
– Как вы смеете об этом говорить?
– Что же мне остается делать? Я старый, бедный, больной человек, – печально продолжал он. – Вы с господином Норбертом втянули меня в очень опасное дело. Я рисковал деньгами. Я пережил столько мучений, боясь потерять свободу…
– Я вас ни во что не втягивала! Если вы помните, я вообще не хотела иметь с вами дело. Но маркиз настаивал – и я совершила эту глупость.
– Простите! Вы украли у меня флакон с ядом, чтобы использовать его для достижения своих целей!
– Что вы говорите, Доман? Побойтесь Бога!..
– А у вас нет причин бояться Его? – перебил адвокат. Диана умолкла.
– Господин Норберт и вы, мадемуазель, знатные и богатые люди. Вас никто не тронет. Козлом отпущения сделают меня. Причем, я могу поплатиться жизнью, хотя совершенно ни в чем не виноват. Когда я узнал, для чего вы использовали украденный у меня яд, я заболел от горя. Меня так мучает совесть, что по ночам не могу спать…
– А для кого вы готовили яд? – вдруг спросила девушка. – Разве не для герцога?
– Я травил им крыс и бешеных собак. А вы использовали его против старого господина де Шандоса, который мешал вам стать герцогиней! Но казнить будут меня, потому что я человек маленький и к тому же слишком много знаю.
– Чего вы хотите, наконец? – крикнула мадемуазель де Совенбург, топнув ногой.
– Я боюсь оставаться здесь и хочу уехать за границу.
– Скатертью дорога!
– Но у меня нет денег.
– Это у вас-то, господин ростовщик?
– Увы! Я совсем разорен. Никто не платит долги…
Диана презрительно посмотрела ему прямо в глаза.
– Вы клянчите у меня плату за то, что называете своей преданностью?
– Я хочу достойно жить в изгнании. Надо же бедному человеку иметь хотя бы самое необходимое.
– Сколько вам нужно?
– Немного. Совсем немного…
– Назовите сумму, грязный вымогатель!
Ростовщика трудно смутить бранью.
Доман спокойно ответил:
– Три тысяч франков.
– И я вас больше не увижу?
– Конечно. Но при одном условии.
– Каком?
– Что я буду получать их регулярно, без задержек.
– Так вы имеете в виду три тысячи франков…
– …Годового дохода, – закончил Доман.
– То есть я должна вам дать шестьдесят тысяч? – воскликнула мадемуазель Диана.
– Вот именно.
– Это уже слишком! Вы смеетесь надо мной?
– Нисколько, – ответил Доман. – Я и так прошу лишь половину моих убытков от ваших похождений. Один только яд во что обошелся!
– Вы просите? Да вы нагло требуете, как будто у вас есть на это право!
– Я пришел к вам, мадемуазель, с поникшей головой, как положено человеку, просящему милостыню. Если бы я требовал, то вел бы себя совсем иначе. Пришел бы и сказал: давайте столько-то, или завтра же донесу в полицию. А что я теряю, если все откроется? Да почти ничего! Я стар и беден. Вы же с господином Норбертом рискуете всем: честью, богатством, будущим…
Он сделал паузу, чтобы полюбоваться произведенным эффектом.
Диана стояла, задумавшись.
– А кто вам поверит, если вы и расскажете? – спросила она. – У вас нет никаких доказательств.
– Ошибаетесь. Их сколько угодно. Да вот вам одно, для примера.
Доман вынул из кармана листок бумаги.
– Неужели вы думаете, что маркиз де Совенбург пожалеет несколько тысяч за это письмо, которое бы очень не понравилось графу де Мюсидану?
Ростовщик аккуратно развернул листок – и девушка с трепетом прочитала:
«Норберт!
Вы говорите, что я Вас не люблю. Но вот Вам доказательство обратного. Давайте уедем вместе…»
В конце стояла подпись: Диана.
«Боже мой! Подлая Франсуаза! А я еще так заботилась о ее матери!» – мелькнуло в голове у девушки.
Она бросилась к Доману и хотела вырвать у него письмо.
Адвокат быстро спрятал руку за спину и насмешливо погрозил ей пальцем:
– Эту записку вы у меня не украдете, как раньше флакон! Я отдам ее только в обмен на деньги. А если все откроется и меня арестуют, то, по крайней мере, я буду сидеть на скамье подсудимых в хорошем обществе.
– У меня нет таких денег, – в отчаянии прошептала Диана.
– Зато для господина Норберта это сущие гроши.
– Так попросите у него!
Доман покачал головой.
– Я не так глуп. Он – достойный сын старого герцога и скорее изжарит меня на медленном огне, чем даст денег за это письмецо. А вам ничего не стоит уговорить его. Дело-то общее…
– Послушайте!..
– Ничего не хочу слушать. Я никого не отравлял. Сегодня у нас вторник? Если в пятницу я не получу то, что прошу, берегитесь выходить замуж!
Ростовщик отвесил издевательский поклон и торопливо зашагал по направлению к Беврону.
Он давно уже скрылся из виду, когда остолбеневшая от страха Диана прошептала с дрожью в голосе:
– Негодяй!.. Какой негодяй!..
Девушка понимала, что ростовщик выполнит свою угрозу даже в том случае, если не получит от этого никакой выгоды: во-первых, под действием темного инстинкта, заставляющего подлецов творить зло бескорыстно, ради одного только удовольствия его творить, а во-вторых, чтобы она в другой раз была сговорчивее.
Однако лишь глупцы опускают руки, попав в беду, а потом повторяют жалкие слова самоутешения.
Человек же умный и сильный духом начинает действовать.
Диане не пришлось долго раздумывать. Она вынуждена была поступить так, как хотел Доман.
Конечно, Норберт поможет: опасность угрожает не в меньшей мере и ему самому. Но гордая мадемуазель де Совенбург страдала от унижения при одной только мысли, что ей придется просить его о помощи!
Диана поспешила к дому вдовы Руле.
Увидев ее, Франсуаза сильно покраснела, чем и доказала свое предательство.
Но больше послать к Норберту было некого. Поэтому Диана сделала вид, что ничего не случилось, хотя про себя и поклялась отомстить плутовке за ее коварство.
Весь день мадемуазель де Совенбург вместе с виконтом Октавием занималась приготовлениями к свадьбе, и всем казалось, что трудно найти девушку более счастливую, чем она.
Сердце же ее сжималось от волнения.
Найдет ли Франсуаза Норберта? Придет ли он на свидание?
А может, он уже уехал с женой в Париж?
Наконец, наступил вечер.
Диана побежала на условленное место.
Норберт был там.
Когда она появилась, молодой человек невольно устремился к ней, но вовремя удержался.
– Вы хотели меня видеть?
– Да, герцог.
При слове «герцог» оба невольно вздрогнули.
Этот титул Норберт получил в результате смерти отца, а отец умер потому, что Диана хотела стать герцогиней…
Мадемуазель де Совенбург, овладев собой, приступила к делу. Она пересказала весь разговор с Доманом, старательно сгущая краски.
По ее расчетам, рассказ должен был привести Норберта в бешенство, но, к ее глубокому удивлению, он остался совершенно, спокоен. Де Шандос слишком много выстрадал за то время, что они не виделись, чтобы обращать внимание на гнусные выходки ростовщика.
– Не беспокойтесь. Я поговорю с Доманом, – сказал он и собрался уходить.
Диана остановила его.
– И больше вы мне ничего не скажете?
– Что мне вам сказать? Между нами больше нет ничего общего. Отец, умирая, простил меня… И я вас прощаю.
– Я выхожу замуж, как вы, вероятно, уже слышали. Мы уже больше не увидимся. Прощайте! И помните, что никто не желает вам счастья так горячо, как я.
– Счастья? Мне? – вскричал герцог. – Да разве это возможно? Скажите, можете ли вы быть счастливой? Неужели вы не понимаете, что в моем сердце всегда были и будете только вы, даже если я проживу еще тысячу лет?
Он вдруг умолк, испугавшись собственных слов, и быстро ушел.
Лицо Дианы засветилось злобной радостью. Она почувствовала, что совершенно охладела к Норберту.
– Я больше не люблю его, – прошептала она. – А он любит меня, как прежде… Ну, Мари Палузат, ты проклянешь тот день, когда ты стала герцогиней де Шандос вместо меня!
Диана весело вбежала в замок и расцеловала своего жениха.
Октавий де Мюсидан и его невеста были счастливы.
