Андре, как скульптор-орнаментщик, целые дни проводил на небрежно сколоченных деревянных лесах. Жизнь его часто висела на волоске.
Но этот волосок был гораздо крепче, чем хотелось бы почтеннейшему Батисту Маскаро.
Хозяин таинственного агентства хотел бы погубить ненавистного ему художника так же легко и быстро, как задувать на ночь свечу у изголовья своей постели…
Этому мешало одно непредвиденное обстоятельство: Андре был уже предупрежден.
Он любил Сабину де Мюсидан и знал, что любим ею.
Недавно он получил от нее очередное письмо и с изумлением прочитал, что она выходит замуж за Генриха де Круазеноа. Девушка писала, что вынуждена выбирать между любовью к нему и честью своей семьи, что она не может предать родителей и просит забыть ее.
Забыть ее?
Это так же невозможно, как погасить солнце!
Она любит Андре и выходит замуж за другого?
Ее заставили!
Кто?
Родители, судя по тому, что она пишет.
Почему?
Андре перечитал письмо и пришел к выводу, что графы де Мюсидан стали жертвой какой-то подлости со стороны Генриха.
Сабина пишет об угрозе для чести семьи.
Значит, эта подлость – шантаж.
Если Генрих знает о любви Сабины к Андре, то не оставит в покое и его.
Так скульптор получил предупреждение.
Однако он не собирался ждать, пока ему нанесут удар.
Андре решил жениться на Сабине несмотря ни на что.
Для этого надо было расстроить планы Генриха де Круазеноа.
Но как это сделать?
Андре обратился за советом и помощью к де Брюле.
– Мы должны рассчитывать только на собственные силы, – сказал барон де Брюле, выслушав его. – Полиция нам не поможет. Ведь у нас нет никаких доказательств…
– Кроме того, мы можем оказать медвежью услугу семье Сабины. Кто знает, какие ужасные тайны в руках ее врагов!
– Хуже всего то, что граф де Мюсидан вынужден будет помогать своим врагам против нас.
– Об этом я не подумал. Вероятно, так оно и будет, – грустно согласился Андре.
– Поэтому мы должны действовать сами, тайно, и доказать, что честный человек может быть, не менее хитер, чем мошенник, – продолжал барон. – И главным нашим оружием должна быть…
– Шпага?
– Нет. Осторожность. Осторожность, доходящая до трусости.
– Времена рыцарства миновали…
– Да. Поэтому помните, что с этой минуты вы не имеете права ходить ночью по улицам. Вас не станут вызывать на дуэль, а попросту пырнут ножом.
– Я буду осторожен, – пообещал Андре.
Де Брюле хорошо знал характер друга и не очень поверил в это.
Они договорились сделать вид, что поссорились, и больше не встречаться на людях.
Каждый из них постарается сойтись поближе с Генрихом де Круазеноа и будет собирать сведения о нем.
Барон де Брюле обратится за помощью к экстравагантной виконтессе де Буа-д'Ардон, которая не раз доказывала им свою дружбу.
По вечерам, когда стемнеет, они будут встречаться в маленьком кафе на Елисейских полях, чтобы обменяться своими впечатлениями и открытиями.
Приняв эти решения, друзья расстались.
«Самое главное – я должен быть абсолютно уверен в успехе, – думал Андре, шагая домой. – Тогда все будет получаться как бы само собой. Точно так же, как больной выздоравливает быстрее, если ему не напоминают о его недуге. Одна только мысль о том, что я теряю Сабину, может свести меня с ума в самый неподходящий момент. Когда умрет последняя надежда, тогда и буду отчаиваться».
Половину ночи он провел в размышлениях.
Основная проблема: где взять время?
Чтобы выяснить, как удалось Генриху заставить графов Мюсиданов обещать ему свою дочь, нужно вести слежку за де Круазеноа с утра до вечера.
И неизвестно, сколько дней.
Зато совершено ясно, что каждый день придется есть, пить, нанимать фиакр, да мало ли что еще…
Занять денег у де Брюле?
Он, конечно, даст.
Но нельзя бросать работу у подрядчика Ганделю: если за Андре уже следят, то противники сразу же поймут, что он начал какую-то игру.
Около часу ночи Андре решил, что утром пойдет к Ганделю и расскажет ему все.
Разумеется, кроме имени своей любимой.
Добряк Ганделю поможет ему выкроить свободное время для слежки за Генрихом.
С этой мыслью молодой человек уснул.
…В девять часов утра он уже подходил к дому господина Ганделю.
Первым, кого он встретил во дворе, был сын подрядчика, каким-то чудом поднявшийся так рано.
Молодой Ганделю подпирал стенку и от нечего делать смотрел, как конюхи чистят лошадей.
Воротник его был помят, галстук плохо завязан, а волосы не расчесаны.
Гастон де Ганделю, как он называл себя в свете, мрачно курил английскую сигару, держа руки в карманах и всем своим видом выражая отвращение ко всему окружающему и полное разочарование в жизни.
Заметив Андре, он гортанно закричал:
– Вот он, наш великий художник! Ставлю десять луидоров, что вы идете к папе по личному делу!
– Да. Он у себя?
– Папа дома. Идите, он скорее будет говорить с вами, чем со мной, своим единственным наследником. Он заперся от меня в кабинете.
– Вы шутите?
– Не имею такой привычки. Спросите у моих друзей – графа Шарля или маркиза Гельдера – часто ли я шучу. Папа мной недоволен. А я нахожу его деспотизм смешным, как говорит Лезнер.
Молодой Ганделю отвел Андре в сторону, чтобы конюхи не услышали продолжения их разговора.
– У меня нет ни гроша! – трагически зашептал Гастон. – Это невыносимо! Человек с дырявым кошельком – уже не человек, как говорит Леонтина. К тому же папа не хочет оплачивать мои долги и даже грозится напечатать об этом объявление в газетах. Неужели он надеется испугать меня…
Молодой человек умолк на полуслове, будто его вдруг осенила удачная мысль.
– Послушайте, не можете ли вы сделать мне пустяковое одолжение? – спросил он.
– Какое?
– Дайте взаймы десять тысяч франков. Я верну вам двадцать тысяч в день моего совершеннолетия.
Скульптор был крайне удивлен подобной просьбой.
– Я должен вам признаться, месье… – начал было Андре, но Гастон прервал его.
– Боже мой, какую же глупость я сморозил! Простите меня и ни в чем не признавайтесь! Если бы у вас было десять тысяч франков, вы не работали бы здесь, как говорит Дюпюи. Но мне позарез нужна эта сумма! Я подписал долговое обязательство на имя Вермине, а он неумолим. Вы, конечно, знаете Вермине?
– Впервые о нем слышу.
– Вы приехали из Китая или свалились с Луны? Он – директор Общества взаимного дисконта, мой милый Андре!
– Простите, но я впервые слышу и о дисконте. Что это?
– Учет векселей с выплатой процентов за неиспользованное время. Понимаете?
– Не совсем. Но это, пожалуй, неважно. Я никогда не подписываю векселей.
Гастон был поражен такой непрактичностью собеседника.
– Это очень просто, выгодно и удобно! Напрасно вы отказываетесь от такого прекрасного способа в один миг избавиться от всех забот! Мне нужны были деньги, я обратился к Вермине – и он тут же отсчитал их. Если бы я попросил вдвое больше, то он и тогда бы не отказал мне. Добрейший человек!
– Вы так думаете?
– Конечно! Только одно меня немного беспокоит: я по его совету, для облегчения дисконта, подписал векселя чужим именем.
Наивное признание великовозрастного балбеса испугало скульптора.
– Что вы наделали? Это же преступление! – воскликнул он.
– Ничего подобного, – спокойно ответил Гастон. – Ведь я же заплачу! К тому же мне нужды были деньги. Я задолжал Ван-Клопену. Вы его знаете? Ну, конечно, знаете! Его знают все! Великолепный модельер! Как он умеет одевать дам!.. Я заказал ему три платья для своей Зоры. Поэтому мне и пришлось обратиться к Вермине, ведь папа не дал бы мне столько денег. Так что во всем виноват папа.
– Вы в этом уверены?
– Еще бы! – громко заговорил обозленный Гастон, совершенно забыв о существовании конюхов. – А то, что отец доводит меня до крайности, не преступление с его стороны? Добро бы он сердился только на меня! Но вымещать злость на ни в чем не повинной женщине – это уже совсем непорядочно! Бедная мадам де Шантемиль!
– Кто это? – спросил Андре.
– Вы что, не знаете Зору? Вы же пировали вместе со мной у нее на новоселье!
– Так вы говорите о Розе?
– Да. Только мне не нравится это имя, и я его переделал на свой вкус. Так вот, папа недавно обозлился на нее. И как вы думаете, что он сделал? Ставлю двадцать луидоров, что не угадаете!
– И пытаться не буду!
Молодой Ганделю опять заговорил тише.
– Он подал на нее жалобу в полицию.
– За что же? – удивился Андре.
– За развращение несовершеннолетнего, то есть меня. Как будто меня еще можно развратить!
– И что же с ней сделали?
– Арестовали и посадили в Сен-Лазар, – ответил Гастон, вытирая глаза рукавом. – Бедная Зора! Я вообще уже совсем разочаровался в женщинах, но Зора…
Гастон всхлипнул.
– Как она меня любила! – продолжал он. – Какие у нее шикарные волосы! Ее парикмахер двадцать раз говорил мне, что больше ни у кого таких не видел. И ее – в Сен-Лазар?!
Молодой Ганделю со злостью отшвырнул окурок сигары.
– Когда за ней пришли полицейские, она подумала обо мне и сказала: «Мой волчонок, чего доброго, пустит себе пулю в лоб». Мне передала эти слова ее кухарка. А я ничего не могу сделать для своей Зоры! Я ходил в Сен-Лазар, чтобы утешить ее, но меня туда не пустили…
Он заплакал.
– Не отчаивайтесь, месье Гастон, – тихо проговорил Андре. – Наберитесь мужества.
– Его-то у меня хватает! Как только стану совершеннолетним, сразу женюсь на ней! Вот увидите! А еще я отомщу негодяю Катену. Вы его знаете?
– Нет.
– Это поверенный моего отца. Он донес папе, что у меня много долгов, посоветовав не давать мне денег и написать жалобу на Зору. Папа бы никогда не додумался сделать такую подлость! Завтра же вызову адвоката на дуэль. Вы не хотите быть моим секундантом?
– Я почти ничего в этом не смыслю.
– Ну и не надо! Я найду себе таких секундантов, что он испугается одного их вида! У меня есть знакомые офицеры. Дело ясно как день! Он меня оскорбил! Я ставлю условия. Стреляемся на пистолетах с десяти шагов. Или пусть адвокат посоветует папе забрать жалобу!
В другом настроении Андре, вероятно, посмеялся бы над этим ребячеством. Но сейчас он слишком спешил и рад был бы поскорее отделаться от назойливого юнца.
Ему повезло. Из дома вышел лакей и доложил:
– Господин художник, хозяин увидел вас из окна кабинета и желает говорить с вами.
– Сию минуту, – поспешно отозвался Андре и прибавил, обращаясь к Гастону:
– Желаю вам успеха.
Молодой Ганделю остановил скульптора.
– Вы идете к отцу, – прошептал он. – Попросите его за меня. Он уважает вас. Скажите, что я доведен до полного отчаяния и намекните на возможность самоубийства. Это его испугает. Если он выпустит Зору и заплатит мой долг Вермине, то я готов сделать для него все, что угодно…
Избавившись, наконец, от Гастона, Андре вошел в кабинет господина Ганделю.
Если Ганделю-сын больше изображал отчаяние, чем испытывал его в действительности, то у отца оно было неподдельным.
Подрядчик сидел в кресле с совершенно убитым видом.
Увидев скульптора, он встал.
– Благословляю то дело, которое привело вас сюда, – сказал он. – Вы очень нужны мне!
– Это очень печальное дело, – ответил Андре, опустив голову.
– Что с вами, мой друг? – спросил Ганделю.
– Мне угрожает страшная опасность.
Подрядчик побагровел от возмущения.
– Господи Иисусе! – вскричал он. – Что делает с нами судьба! И куда смотрит Провидение? Неужели уделом всех умных и честных людей вечно будут только пытки, слезы и унижения? Неужели будут вечно торжествовать и наслаждаться жизнью одни лишь подлецы? Почему только им доступно счастье?…
Немного успокоившись, господин Ганделю сказал:
– Андре, чем я могу вам помочь?
– Я пришел к вам с большой просьбой.
– Спасибо, что обратились ко мне. Значит, вы считаете меня своим другом.
– Да, господин Ганделю.
– Дружба такого благородного человека, как вы, примиряет меня с Провидением. Говорите, в чем дело.
Андре рассказал старику простую и трогательную историю своей любви, затем подробно описал нынешнее положение дел.
– Что я могу для вас сделать? – спросил Ганделю.
– Позвольте мне передать руководство строительством кому-нибудь другому. Я буду участвовать в распределении работ и делать вид, что продолжаю ими заведовать. На самом же деле, я буду выполнять обязанности простого художника. Это даст мне больше свободного времени для достижения моей цели и некоторые средства к существованию.
– Только и всего?
– Для меня это очень много.
– Делайте со стройкой, что хотите, – сказал старик. – В вашем распоряжении и я сам, и все мое имущество. Если бы вы были моим сыном!
Господин Ганделю достал платок и вытер набежавшие слезы.
Затем он подошел к окованному железом сундуку, открыл его, вынул толстую пачку банкнот и вложил их в руку Андре.
– Борьба, которую вы начинаете, потребует много денег. Возьмите, здесь двадцать тысяч франков. Вы вернете их, когда вам будет угодно.
– Благодарю вас, – пробормотал скульптор, – но…
– Берите, – перебил Ганделю. – И дайте мне возможность тоже обратиться к вам с просьбой. Для этого я и пригласил вас сюда. Садитесь…
Андре спрятал деньги в карман и сел, ожидая продолжения.
Вернувшись в свое кресло, господин Ганделю закрыл лицо руками и долго молчал.
– Дорогой друг, – заговорил он наконец прерывающимся от волнения голосом, – вам известна причина моего горя…
– Да.
Андре не сомневался, что речь пойдет о Гастоне.
– Мой презренный шалопай…
– Он повзрослеет и исправится. Самый большой его недостаток – молодость.
Ганделю опустил руки и посмотрел Андре в глаза.
– Сын мой стар, – произнес несчастный отец. – Стар, как все пороки… Я несколько лет терпел его безобразия, но больше не могу. Он угрожает мне самоубийством? Этого я не боюсь: мальчишка чересчур малодушен… Но мое честное имя он опозорит! И я не знаю, как этого избежать…
Андре вздрогнул.
Он вспомнил о подделанных Гастоном подписях на векселях.
– Я всегда был слишком мягок к нему. Стать строгим?
Поздно. Теперь это ничего не изменит… Стало быть, остается лишь одно: в очередной раз уступить ему. Бездельник влюблен до безумия в очень подозрительную женщину. Ее зовут Роза. Я лишил ее свободы…
Старик глубоко вздохнул.
– Придется вернуть ему эту женщину и уплатить все его долги. Это – малодушие, я знаю. Но, не уважая сына, я все же люблю его… Все еще надеюсь, сам не зная, на что… Может быть, в этой Розе есть что-то хорошее и она повлияет на него? Но кто побудит ее к этому? Кому мой сын признается во всех своих долгах? Друг мой, я могу рассчитывать только на вас.
– Я буду рад вам помочь, – сказал Андре. – Сегодня же поговорю с Гастоном, а с Розой – сразу после ее освобождения.
Они рассмотрели ситуацию со всех сторон и решили, что успеха можно добиться только хитростью.
Стоит Гастону почувствовать, что отец готов уступить, как он сразу же начнет злоупотреблять добротой старика.
Андре должен выступить в роли посредника между обоими Ганделю с тем, чтобы приказывать сыну от имени отца и передавать отцу просьбы сына.
Надо создать у Гастона впечатление, будто его просьбы выполняются только потому, что их поддерживает Андре.
Таким образом, недостаток отцовского авторитета уравновесится посторонней силой, которая сможет заставить себя слушаться.
План был хорош.
Лишь одно смущало молодого скульптора: сможет ли он осуществить до конца этот прекрасный замысел? Ведь он вступает в борьбу за Сабину с противником, от которого можно ожидать, по-видимому, любой подлости…
Однако и отказать в помощи господину Ганделю невозможно!
Андре честно поведал старику свои сомнения и обещал сделать все, что сможет.
На этом они расстались.
…Гастон нервно курил очередную сигару.
Он не находил себе места, с лихорадочным нетерпением ожидая ответа отца.
Как только Андре появился в дверях, молодой человек бросился ему навстречу.
– Ну, что? Вы передали папе то, что я просил?
– Да.
– И что он сказал?
– Я еще никогда не видел господина Ганделю таким сердитым, но все же надеюсь добиться от него некоторых уступок, – уклончиво ответил Андре.
– Освободит ли он Зору?
– Может быть.
Гастон подпрыгнул от радости.
– Какое счастье! Как только ее выпустят, я подарю ей новый экипаж!
Эта детская выходка человека, не имеющего ни гроша в кармане, нисколько не удивила скульптора. Он уже достаточно хорошо знал молодого Ганделю и заранее ожидал чего-то подобного.
– Потише, пожалуйста, – холодно заметил он. – Если ваш отец услышит то, что вы сейчас сказали, то мадам Зора останется в Сен-Лазаре.
– Неужели?
– Совершенно точно. Имейте в виду, что отец вернет Зору и оплатит ваши долги только при условии, что вы исправитесь и перестанете его позорить на весь Париж.
– Я обещаю ему это и все, что ему еще будет угодно!
– Господин Ганделю знает, как вы щедры на обещания и как скупы на их исполнение.
– Чего же он хочет? – испуганно спросил Гастон.
– Доказательств.
– Это плохо…
– Такова воля вашего отца.
– Какие же доказательства он требует?
– Я и сам еще не знаю. Давайте придумаем их вместе. Затем я представлю их ему от вашего имени и если он сочтет, что они достаточно надежны, то все будет в порядке. Я уверен в этом.
– Значит вы, – воскликнул Гастон, – можете добиться от отца всего, чего хотите?
– Нет.
– Тогда откуда у вас такая уверенность?
– Как вы, Гастон, недавно выразились, он меня уважает. Я могу доказать это тем, что именно мне ваш отец поручил оплатить наличными векселя…
– …Которые я подписал у Вермине?
– Да, кажется. Я говорю о тех, на которых вы подделали подписи.
Ганделю-младший в восторге хлопнул в ладоши.
Несмотря на всю свою неопытность и развращенность, юноша чувствовал, что совершил глупость, а слова скульптора о том, что подделка подписи является преступлением, окончательно смутили его.
– Вот это да! Как быстро папаша расщедрился! – воскликнул он. – Благодарю вас за содействие. Давайте же скорее деньги!
Андре насмешливо покачал головой.
– Извините, но я вручу вам деньги только в обмен на векселя. Так распорядился ваш отец.
– Послушайте, да это же просто издевательство! Кто же мне даст векселя, пока я не принесу деньги?
– Этот замкнутый круг очень легко разорвать, – сказал Андре.
– Как?
– Идемте к Вермине вместе.
Гастон скорчил недовольную гримасу.
– Отец обращается со мной не как с сыном, а как с ненадежным клиентом!
– А что ему остается делать, если вы – ненадежный сын? Не будем терять времени. Деньги у меня с собой, мы можем сейчас же выкупить векселя.
– Делать нечего, – вздохнул молодой шалопай. – Придется слушаться папу. Подождите меня минутку, я только переоденусь.
Полчаса спустя он вернулся в самом модном костюме, надушенный и напомаженный, словно собрался в театр.
– Это в двух шагах отсюда, на улице Святой Анны, – сказал Гастон, беря скульптора под руку.
…Общество взаимного дисконта, директором которого был Вермине, размещалось в старом доме с грязным фасадом и пыльными окнами.
Формально общество ставило своей целью предоставление кредита всем, кто в нем нуждается.
Идея поистине благородная, хотя и с трудом применимая на практике.
На самом же деле то, что господин Вермине называл своей финансовой системой, было чрезвычайно просто и заключалось в следующем.
Когда к нему за помощью обращается несчастный коммерсант, которому грозит разорение, Вермине просит его подписать векселя на необходимую сумму и тут же вручает ему вместо денег другие векселя, подписанные час назад предыдущим посетителем.
Обоим клиентам он говорит одно и то же:
– Под вашу собственную подпись вы нигде ничего не получите. Вот вам другая, надежная, как банковские билеты.
Тем, кто не довольствуется одной подписью, он дает две, три, четыре – сколько угодно.
Откуда у общества столько клиентов?
Это нетрудно понять, поставив себя на место стремительно теряющего кредит предпринимателя.
Он готов, как утопающий, ухватиться за любую соломинку.
Один банкрот пользуется подписью другого банкрота.
При этом оба падают в финансовую бездну еще быстрее.
Нет никакого сомнения в том, что каждый, входящий в кабинет господина Вермине хоть с какой-нибудь надеждой на спасение, выходит оттуда нищим.
Внимательно оглядев запущенный фасад и раззолоченную мраморную доску с названием общества, Андре подумал, что именно такой вид должна иметь контора человека, заставляющего молодых простаков подделывать чужие подписи.
– Не судите по наружности, она часто бывает обманчива, – говорил между тем Гастон. – Вы сейчас убедитесь, что здесь творятся такие дела, до которых вы никогда бы не додумались!
Скульптор был с ним совершенно согласен.
Они вошли в ободранную дверь под великолепной вывеской.
Длинный, узкий и темный коридор привел их в грязный двор.
Пройдя через него, посетители должны были подниматься в кабинет директора по скользкой лестнице с испачканными перилами.
На втором этаже Гастон остановился перед дверью, испещренной множеством надписей.
– Вот мы и пришли, – сказал он.
Вслед за молодым Ганделю, скульптор вошел в большую комнату с высоким потолком, потертыми коврами и обитыми зеленым бархатом скамейками.
Комната была перегорожена надвое решеткой, за которой сидели служащие.
По-видимому, у них был перерыв, поскольку все они были заняты едой.
Воздух был до того спертым, что буквально было нечем дышать.
Клубы табачного дыма мешали разглядеть лица.
– Господин Вермине здесь? – громко спросил Гастон.
Ответом было лишь чавканье напряженно работающих челюстей.
– Я спрашиваю, где господин Вермине? – повторил юноша угрожающим тоном.
– Занят, – невнятно проговорил один из набитых ртов.
Явно пренебрежительное отношение служащих взбесило Гастона.
– Что вы сказали? – надменно осведомился он у того клерка, который снизошел до ответа. – Немедленно передайте господину Вермине мою визитную карточку!
И он швырнул клерку картонку, украшенную гербом и надписью «маркиз Гастон де Ганделю».
– Черт возьми! – продолжал он. – Как бы ни был занят ваш директор, он не заставит меня ждать!
Служащий, ни слова не говоря, вскочил с места и быстро понес карточку в кабинет начальника.
Чавканье стало гораздо тише.
Гордый своей победой, Гастон бросил торжествующий взгляд на Андре.
Клерк прибежал обратно и, сгибаясь перед маркизом де Ганделю в три погибели, почтительно доложил:
– Господин Вермине принимает очень важного клиента и просит вас извинить его. Как только директор освободится, он сразу же явится сюда.
– Кого же он принимает? – непринужденно поинтересовался молодой человек.
– Маркиза де Круазеноа.
Андре едва сдержался, чтобы не выдать себя восклицанием или жестом.
Спасибо юному Ганделю за то, что попросил его прийти сюда! Сам бы он ни за что не догадался искать своего врага в этой берлоге!..
– Ах, это маркиз Генрих! – воскликнул Гастон. – Прекрасно. Он, как всегда, будет очень рад пожать мне руку!
«Интересно на него посмотреть, – думал в это время скульптор, который никогда еще не видел противника в лицо. – Посижу-ка я тихонько на скамейке, да поработаю глазами и ушами, не нарушая моего инкогнито. Неужели он не назовет каких-нибудь имен, адресов, примет, которые помогли бы мне проникнуть в его тайны? Бог этого не допустит!»
По приглашению угодливого клерка Ганделю-младший удобно развалился в принесенном для него кресле. Он закинул ногу за ногу, сунул руку в вырез жилета и непрерывно вертел головой, упиваясь тем благоговением, с которым смотрели теперь на него служащие господина Вермине.
Вдоволь насладившись произведенным эффектом, Гастон потянул своего спутника за рукав сюртука и спросил:
– Вы, конечно, знакомы с маркизом?
Андре издал глухое рычание, которое было принято юношей за отрицательный ответ.
– Неужели? Помилуйте, да на каком же свете вы живете? Его знают все! Генрих де Круазеноа – один из моих лучших друзей… Он, кстати, должен мне пятьдесят луидоров, мой карточный выигрыш.
Скульптор не слушал болтовню Гастона.
Ему уже было достаточно ясно, что представляет собой Вермине.
Связь Генриха с этой темной личностью косвенно подтверждала подозрение, что маркиз шантажирует де Мюсиданов.
Теперь оставалось только наблюдать и делать выводы.
Андре нашел конец нити, которая должна привести его через лабиринт подлостей к тайне, отнимающей у него Сабину.
Вдруг до его сознания дошла фраза, произнесенная Ганделю несколько минут тому назад.
– Так вы говорите, – спросил сыщик поневоле, – что Генрих де Круазеноа – ваш друг?
– Еще бы! Спросите хоть у виконта Адольфа! Да вы скоро убедитесь в этом собственными глазами. Я в очень близких отношениях с одной дамой, которая обходится ему весьма дорого, между тем как мне… Впрочем, что я говорю? Ведь это же тайна, глубокая тайна, как сказал Леоне…
Гастон умолк на полуслове, потому что дверь кабинета открылась и из нее вышли двое.
Это были господин Вермине и маркиз де Круазеноа.
Генрих был одет в изящный костюм, в точности соответствующий обстановке делового визита и времени дня, чего, не погрешив против истины, нельзя было бы сказать о Гастоне.
Маркиз курил отличную сигару и небрежно похлопывал себя по ноге дорогой тросточкой.
Острым взглядом художника Андре в один миг охватил лицо и фигуру де Круазеноа с такими подробностями, что мог бы написать по памяти его портрет.
Больше всего поражали глаза Генриха, тревожно бегавшие по сторонам, как у преступника, ежеминутно ожидающего ареста.
«Он не похож на честного человека», – подумал скульптор.
Маркиз продолжал тем временем разговор с директором, вернее, подводил его итоги, как это нередко делается при расставании.
– Итак, я могу полностью на вас положиться?
– Будьте спокойны.
– Помните: точность – прежде всего. Малейшее промедление, ничтожная ошибка могут все испортить.
Господин Вермине наклонился к уху де Круазеноа и что-то тихо сказал.
Оба засмеялись.
Андре, как ни старался, не расслышал шепота Вермине.
По крайней мере, ясно, что у них есть общие секреты.
Гастон непрерывно покашливал, стараясь привлечь к себе внимание, но это ни к чему не приводило.
В конце концов, он не выдержал, вскочил с кресла и, согнув спину, подобострастно протягивая руку, приблизился к Генриху.
– Господин маркиз, я, признаться, совершенно не ожидал, что встречу вас здесь. Почему вас так давно нигде не видно? Как поживает Сара? Играют ли у нее по-прежнему в карты?
Похоже было, что де Круазеноа не особенно рад был видеть маркиза де Ганделю.
Генрих даже слегка нахмурился.
Однако он, не снимая перчатки, все же пожал кончиками пальцев руку Гастона и не слишком любезно произнес:
– Очень рад вас видеть.
После этого Генрих повернулся к сыну подрядчика спиной и продолжал разговор с господином Вермине:
– Теперь дорога каждая минута. Сегодня же сходите к Мартен-Ригалу и Маскаро.
Мартен-Ригал и Маскаро, – повторил про себя Андре, чтобы лучше запомнить. – Это, по-видимому, их сообщники. Да тут целая шайка!»
– Я буду у Маскаро в четыре часа. Папаша Тантен заходил сегодня утром. Он уже встречался с Ван-Клопеном и говорил ему о той даме. – ответил Вермине.
«Папаша Тантен, Ван-Клопен. Да сколько же их? И кто эта неизвестная дама?»
Маркиз пожал плечами и захохотал.
– Черт побери! – воскликнул он. – А я и забыл о ней! Сейчас праздники… Ей, конечно, нужны платья, кружева, ленты… Скажите об этом Ван-Клопену, но не будьте слишком щедры. Сара для меня теперь значит ровно столько…
И он выразительно щелкнул пальцами.
«Даму зовут Сара и она, очевидно, любовница этого негодяя. Щелчок пальцами означает, что он уверен в своей женитьбе на бедной моей Сабине. С Сарой знаком Гастон и притом ближе, чем этого хотелось бы его Розе. Ван-Клопену сорванец Ганделю заказывал для Розы платья: он – модельер. Имеет ли он отношение к этой компании или просто шьет платья их дамам?»
– Прекрасно вас понимаю, – отозвался господин Вермине, – но будьте осторожны. Не торопитесь…
«Он не уверен, удастся ли настолько запугать графов де Мюсидан, чтобы они отдали Сабину. Это уже несколько обнадеживает», – думал Андре.
– Нам нечего опасаться, – усмехнулся де Круазеноа.
Он пожал руку директору Общества взаимного дисконта и ушел, слегка кивнув головой Гастону и не обратив ни малейшего внимания на Андре.
– Какой шик! – шепнул Ганделю скульптору. – За три километра видно, что настоящий маркиз! И мой друг, как вы только что могли убедиться.
Его прервал Вермине.
– Я к вашим услугам, господа, – крикнул он. – Заходите в мой кабинет. Прошу извинить, я очень спешу.
Когда Гастон и Андре вошли, он уже сидел за письменным столом.
Скульптор окинул взглядом финансиста. Этот человек не имел возраста, словно серебряная монета. Он был полный, свежий, белокурый, с ледяным взглядом ничего не выражающих глаз.
– Садитесь, господа. Не будем терять драгоценное время, – торопливо сказал директор.
Ганделю-сын, казалось, спешил еще больше.
– Благодарю, нам некогда. Только одно слово, как говорит Жоффруа. На прошлой неделе я взял у вас деньги…
– Да. Не хотите ли еще?
– Нет. Напротив, я хотел бы вернуть те, что уже взял.
Легкая тень пробежала по лицу господина Вермине.
– Выкуп векселей назначен через две недели, – холодно произнес он.
– Ну и что? У меня есть деньги и я хочу оплатить их раньше.
– Невозможно.
– Почему?
– Они переданы.
Гастон был потрясен.
– Переданы?
– Да.
– Вы передали в чужие руки мою подпись?
– Это мое право.
– Но вы же обещали мне этого не делать!
– Обещал.
– Только с таким условием я подписал, бумаги. Разве не так?
– Так.
– Значит, вы нарушили свое слово?
– Точнее, был вынужден это сделать.
– Но это же бесчестно!
– Ну и что? – в свою очередь спросил господин Вермине. – Выгода – прежде всего.
Гастон побледнел от злости.
Андре не удивился: он и ожидал чего-то в этом роде.
Видя, что молодой Ганделю совершенно растерялся, скульптор решил вмешаться в разговор.
– Извините, месье, – сказал он, – мне кажется, что вы упустили из виду одно чрезвычайно важное обстоятельство. Вы обязаны вернуть бумаги, потому что…
Финансист поклонился ему и перебил:
– С кем имею честь говорить?
Андре решил скрыть свое имя.
– Я – друг господина Ганделю, – коротко представился он.
– Превосходно. Я вас слушаю.
– Вы одолжили моему другу десять тысяч франков.
– Нет.
– Нет? Как вас прикажете понимать?
– Только пять тысяч.
Удивленный скульптор обернулся к Гастону. Тот из бледного стал красным.
– Что это значит?
– Я нарочно сказал на пять тысяч больше, чтобы сделать подарок Зоре.
– Хорошо. Пусть будет пять тысяч. Значит вы, господин Вермине, дали Гастону Ганделю пять тысяч франков под векселя?
– Да, – подтвердил финансист.
– Мне непонятно лишь одно. Зачем вы принудили его подделать чужую подпись? Это же подлог, господин Вермине.
Директор вскочил с кресла.
– Подлог? Не может быть! Мне ничего об этом не известно.
– Ну, это уж слишком! – вскричал Гастон, возмущенный столь наглой ложью. – Не вы ли, Вермине, говорили мне тогда, что для большей надежности нужно, чтобы на векселе было еще одно имя, кроме моего собственного?