Эльбрус Иззят оглы Оруджев
Карабах – горы зовут нас
– Нет.
– Что нет?
– Меня никто не насиловал. Моего брата убили.
При этих словах стон вырвался из ее груди.
– Видади подай ей воды, пусть успокоится. Тот поднес стакан с водой пленнице, которая схватила его обеими руками и стала жадно пить. Ее зубы стучали по стеклу, вода проливалась и мелкой струйкой стекала по краям ее искусанных губ.
Полковник закурил.
– Горе, кругом у всех горе – думал он, глядя на эту пленницу и делая глубокие затяжки.
– Можно и мне сигарету, спросила она, не поднимая головы. Полковник подвинул пачку к краю стола.
– Кури, не жалко. Пленница взяла пачку сигарет, своими тонкими пальчиками вынула одну из них и потянулась к огоньку зажигалки Рустамова.
Волнение не позволяло ей сразу прикурить. Огонек зажигалки сдувался, и Рустамову пришлось несколько раз снова чиркать, пока девушке не удалось сделать первую затяжку.
– Где погиб твой брат, спросил Видади?
– Под Гадрутом.
– Давно?
– Три дня назад. Ребята с нашего села сказали, что видели его раненым, а потом он пропал. Я пошла туда и стала искать его, но никто не хотел мне помочь. Потом один фидаин, сказал, что брата забрали ваши солдаты.
– Ну, а как ты попала в снайперы.
– Один фидаин мне сказал, что я должна отомстить за брата и послал в Каракянд, к русским, чтобы меня научили.
– А откуда они взялись у вас эти русские девушки.
– Их из Еревана привезли. Таня сказала, что научит меня стрелять, а потом они тоже уедут.
– А куда они собрались уезжать, она не говорила?
– На другое место.
Она докурила сигарету и не знала, куда деть окурок, подняла глаза на полковника. Он подвинул ей пепельницу.
– Ну, и сколько же ты убила наших парней?
– Я не успела. Она так и сказала, – «не успела», еще до конца не понимая всю глубину кощунства.
– Только первый день меня взяли на позиции, а тут ваши, – она замолчала.
Не зная от чего, но полковник сразу поверил ее рассказу. Может быть оттого, что за годы войны насмотрелся на всяких, будь-то наемники, или отщепенцы общества, мразь всякая, зарабатывающая на смерти других. Видел и воюющих женщин снайперов из интернационального отряда «Белые колготки».
Не похожа была эта затравленная страхом девочка ни на одних перечисленных вояк. Пальцы ее тоненькие, не огрубевшие от постоянного соприкосновения с металлом. Кожа лица нежна, еще не обветренная горным воздухом.
– Ну и что же, – размышлял полковник, – скажи кому, что у нее в руках была СВД и все. Разорвут на части, и никто не спросит, стреляла она из него или нет. Уж больно много парней полегло от этих вот баб с винтовками. То, что сначала надругаются над ней, сомнения нет, вон как разведчик смотрит на нее, как похотливый жеребец, впервые увидевший кобылицу. Передай ее солдатам и все – не жилец она больше на этом свете. Тем более в застенках МНБ, куда доставляют всех пленных.
– Ну, что же делать мне с тобой, – спросил полковник после долгого раздумья. Пленница молчала. А кто еще из твоих родных, близких остался в Карабахе?
– Отец с матерью, старики они, да три сестры младшие. Брат у нас был единственный. Она снова залилась слезами.
– Командир отдайте нам эту сучку, и мы заменим ей брата, сказал, молчавший до этого Рустамов. Это и определило решение полковника.
– Слушай меня внимательно, девочка, я слишком много убил людей на этом свете, но только в бою, защищая свою жизнь. Но никогда не убивал безоружных, так что и сейчас не хочу марать свои руки в женской крови, – полковник взял со стола сигарету и прикурил. Долго сидел он погруженный в свои мысли, пока сигарета не обожгла его пальцы. Он спокойно затушил окурок, подошел к пленнице и сказал:
– Я отпускаю тебя девочка, с миром. Пусть ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ будет мне судья. Понятно тебе?
– Вы, что, командир, не поверил, услышанному приказу, разведчик. Она же сука, завтра снова возьмет снайперку и уложит не одного из наших парней. Эта реплика разведчика еще больше укрепило полковника к его решении.
– Все! Я так решил, Рустамов, и пусть катится на все четыре стороны.
– Позови ко мне моего водителя и двух разведчиков, а сам можешь идти и забавляться теми пермячками, пока особисты не пронюхали о них и не забрали их у тебя.
Передав приказ вывести на линию фронта пленницу и отпустить ее на нейтральной полосе, полковник остался в кабинете один на один со своей совестью. Она мучила его, разгрызая всю душу, но он так и не мог понять, почему ему стало так жалко, эту несчастную девочку, попавшую в жернова этой страшной войны.
За окном смеркалось.
Уже на небе появились первые звездочки, когда в кабинет вошел водитель и доложил об исполнении приказа. Он стоял у дверей, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь что-то спросить, в руках у него была какая-та бумажка.
– Как там? – задал полковник неопределенный вопрос.
– Из мечети привезли погибших и ждут вас, для прощания. Дежурный по штабу просил передать, что все командиры прибыли на совещание. И еще, командир, я честно делал свое водительское дело и никогда ни о чем не просил вас, только поймите меня, я больше не могу, – он подошел и положил на стол бумажку.
– Тут рапорт о просьбе перевести в разведывательную роту, хочу отомстить за Тябрика и наших Джейранбатанских парней, что сложили голову за Родину, – он перевел дыхание, собираясь с мыслями, – и еще мужики просили сказать, – он замялся.
– Что просили, говори, не мямли.
– Правильно вы сделали, что отпустили армянскую девушку, вот и все.
Полковник поднялся со своего места и подошел к водителю. Бог не наградил его ни ростом, ни мужской силой, и он стоял перед полковником такой невзрачный, жалкий. Но в его маленьком теле было огромное мужество и отвага, не раз проверенная в боях.
– Передай мужикам нашим, что это решение подсказали они, так что без вас и вашей поддержки мне было бы не просто принять такое решение. Вы и только вы вселяете в меня веру в наше благоразумие. Я подпишу твой рапорт, Пусть АЛЛАХ даст тебе мужества. Он впервые обнял Хамбалу, за два года, что они были вместе и шли дорогами ада на этой проклятой войне.
Трель клаксона автомобиля среди ночи на улице Папанина, где располагался госпиталь, прервал воспоминания полковника. Он приподнялся, выключил настольную лампу, повернулся на правый бок, подтянул одеяло к самому подбородку и закрыл глаза. Усталость разом навалилась на него, и полковник уснул крепким сном еще не зная, что пройдет несколько месяцев, когда освобожденная им армянская девочка, рискуя своей жизнью, на своих хрупких плечах вынесет из плена и передаст представителям Международного Красного Креста одного из азербайджанских офицеров, прошедшего ад Карабаха.
Глава вторая
В строю едином
Друзей не выбирают – их находят
Верность к Родине порождает
верность к другу.
Бывают такие дни и недели, когда ничего существенного не случается и ничего особенного не происходит. Кажется, жизнь идет мимо, не касаясь тебя. Других людей она влечет на свою орбиту, ввергает в пучину событий, а тебя почему-то нет.
То ли она щадит тебя, то ли, наоборот, наказывает неизвестно за что. Постепенно накапливается недовольство собой, и появляется чувство досады. Начинают сбываться худшие твои прогнозы. Начинаешь беспокоиться, искать приобщения к чему-то существенному. Думаешь;
– Все люди, как люди, живут спокойно, без потрясений, все у них предусмотрено и расписано, а тебя почему-то лихорадит, трясет как мальчишку, а тебе уже за тридцать.
Сегодня полковнику снился сон, будто несет его река по течению как щепку, неизвестно куда. Он не греб против течения, даже не барахтался, просто несло его по волнам, и проснулся с ощущением какой-то глубокой досады.
Полежал с минуту, глядя в потолок, стал думать – почему, собственно, он должен всю жизнь плыть против течения? Разве мало людей, которые плывут себе и никогда над этим не задумываются? Он успокаивал себя, но досады после этого не убавилось.
С детства судьба его не баловала и учила не плыть по течению, а бороться за все земные блага. Добиваться поставленной цели, не ожидая никаких поблажек. Серая полоса неудач последних дней затягивалась в петлю, и не было сил с ними бороться или что-то изменить.
После боев под Шушой и Лачином и отстранения от командования бригадой, после непрерывных допросов следователями в генеральной прокуратуре в грязных и вонючих камерах следственного изолятора МНБ и в военной полиции, он задумал одним махом разрубить все нити, стягивающие душу паутины. Но тут же перед глазами вставали его солдаты, лежащие на склонах Карабахских гор. Ему слышались их голоса, зовущие отомстить за их погубленную молодость. За то, что они не насладились досыта благами этой жизни на земле и досрочно отошли в мир иной.
Часто во сне ему снилась жена, прижимающая к груди малолетних детей, умоляющая пожалеть их. Она протягивала к нему плачущую маленькую дочурку, будто хотела этим остановить его от необдуманных шагов.
Полковник повернул голову и мельком взглянул на часы, стоящие на тумбочке у изголовья кровати.
– Шесть часов утра. Как не крути, а годы армейской жизни дают о себе знать.
Полковник откинул одеяло и одним резким движением вскочил на ноги. Стал делать зарядку. С каждым движением, с каждым упражнением он чувствовал, как тело наливается привычной энергией. На лбу выступили крупные капли пота, которые скатывались по его щекам. Закончив гимнастику, он прилег на коврик для отжимания.
В это время дверь в спальню тихонько открылась, шлепая босыми ножками, в комнату вошла младшая дочка. В длинной ночной рубашке, с распущенными волосами она походила на маленького ангелочка, спустившего на грешную землю, чтобы вселить людям надежду. Увидев на ковре отца, она подскочила к нему и проворно забралась на его спину.
– Моя лошадка, моя лошадка – закричала дочка, схватив отца за волосы. На ее крик в комнату вошла жена.
– Ты что же такое делаешь, почему проснулась в такую рань, – она подхватила дочурку на руки. Ты уже большая девочка и должна знать, что папа не любит, когда к нему заходят в комнату без спросу. Давай пойдем на кухню, там я тебя угощу чем-то вкусненьким, – говорила ласково жена, нежно прижимая к груди любимицу семьи. Несмотря на протесты дочки, жена вынесла ее из комнаты, оставив лежать на полу полковника. Он нехотя поднялся и отправился в ванную. Сквозь шум воды, ему послышалась трель телефона, который молчал, с тех пор как его отстранили от должности командира бригады и направили в распоряжение МО. Все средства массовой информации, как правительственные, так и оппозиционные ежедневно пестрели обвинениями в адрес полковника, за сдачу городов Шуша и Лачин. В статьях подробно расписывались допросы, которые велись порой целый день, а иногда следователи забирали его и ночью. Соседи при встрече отворачивались или делали вид, будто не замечают его. Родственники любыми способами отказывались от встреч, тоже не звонили, боясь попасть под подозрения прокуратуры. Гнетущая атмосфера царила и дома. Дети своим детским чутьем, понимали, что в семье что-то такое происходит. За столом родители сидят молча, или перекидываются несколькими ничего не значащими фразами. Полковник сполоснул холодной водой лицо, прогоняя видения. Трель телефона повторилась, значит, ему это не показалось. Телефон из прихожей с нетерпением звал откликнуться. Он вышел из ванной, перед телефоном стояла жена, не решаясь поднять трубку. Она повернулась к мужу, в глазах ее застыл страх. Дочка своими маленькими ручонками крепко обнимала ее за шею. Он понял состояние супруги, подойдя, нежно обнял ее за плечи:
– Милая, все будет хорошо, вот увидишь. По настырности звонка я предчувствую, хорошую новость, – он поднял трубку.
Телефонистка, уточнив, кто у телефона, предупредила, что говорить будет помощник МО, и отключилась. Хриплый голос, не поздоровавшись, сообщил, что Министр Обороны срочно вызывает полковника к себе, при этом, предупредив, что в приемной он должен быть через двадцать минут.
Эта нетактичность, бесцеремонность со стороны помощника МО, будто прорвала полковника. Он прекрасно знал хамство звонившего и поэтому не стал утруждать себя, чтобы преподнести урок вежливости этому холеному типу. Выслушав распоряжение, полковник спокойным голосом заметил:
– Машину не забудьте прислать, так как не привык ездить на службу по вызову МО, на такси, – тут же положил трубку, чтобы не слышать рассуждений министерской выскочки. Встретившись с немым взглядом жены, он улыбнулся краешком губ:
– Я же говорил, все будет хорошо. Тем более, когда тебя разыскивают так рано. Жена ничего не ответила, но было видно, как напряглись морщинки возле глаз, как вытянулись в ниточку ее губы. Она повернулась и ушла в детскую комнату.
Вызов к Министру Обороны и отправка на фронт была такой неожиданностью, что полковник даже не запомнил сути разговора. Все время в голове стучала только одна мысль, – еду. Еду на фронт.
К декабрю 1993 года противник всеми силами нависал над старинным городом Бейлаган, и держал его селения под постоянным обстрелом. Имеющие возможность уехать жители района давно уже покинули город, а остальные, в надежде на лучшие времена, днем занимались хозяйством, а по ночам скрывались в пригороде, за бетонным водным каналом.
Полковнику было приказано выехать в Агдам, где прошла смена командования бригадой, и организовать взаимодействие между соседними подразделениями, чтобы отвлечь армянское командование от Бейлагана и дать войскам занять крепкую оборону на подступах к городу. Обстановка на Агдамском направлении, после сдачи города с каждым днем накалялась. Чем ближе он подъезжал к линии фронта, тем спокойнее становилось у него на душе. Прекрасно понимая, что теперь он едет туда, где не надо оправдываться и убеждать, где не любят малодушных, скользких лжецов и рвачей, здесь делают свою работу настоящие мужики, кому дорога судьба Родины.
В штабе Агдамской бригады его ждали, и как только он вышел из машины, к нему подошел офицер, который представился комбригом.
Подполковник Мамедов, был высокого роста, сухощавый молодой человек. Несмотря на молодость, ему пришлось пройти суровую школу в Афганистане и закрепить свой боевой опыт в стенах Академии имени Фрунзе.
С ним полковнику предстояло обсудить сложившуюся обстановку и наметить план по укреплению оборонительных рубежей, как на подступах к Бярде, так и в самом городе, на случай его штурма. Армяне, окрыленные своими успехами на других направлениях, не скрывали своих намерений захватить не только Бярду, но и продвинуться вглубь территории республики.
Познакомились с Талыбом, так звали Мамедова, за чашкой чая, вспоминая прошедшие бои, не скрывая злости и досады на руководство Министерства обороны.
Для более детального изучения обстановки, полковник попросил его вызвать на совещание всех командиров батальонов и представить рабочую карту боевых действий с обстановкой за последние сутки. Назначили время сбора. Комбриг, достав карту из сейфа, разложил ее на столе и, спросив разрешения, отлучился по командирским делам.
Полковник, придвинув к себе карту, стал «вчитываться» в красные и синие тактические знаки, отчетливо рассказывающие ему о событиях, которые произошли на фронте за последнее время.
Его мечта – планировать и руководить войсками, чтобы слева лежали карты, а справа названивали телефоны, или в крайнем случае читать лекции по оперативному искусству, чтобы видеть открытые рты слушателей, остались там, в Москве, где он заканчивал Академию.
– Тактическое мышление – является основным условием достижения победы в современном бою. Главное на поле боя, это сочетание маневра. Отход и обхват – вот успех наступления.
Мастерство отхода перед противником, это «альфа» и «омега» тактики, и оно гораздо сложнее наступления – читал лекцию монотонным голосом профессор Ляхов, не раскрывая сущностей этих омег и альф. За годы учебы в академии полковник все время слышал только одно – «наступление и оборона – основные виды боя». Других видов боя для Советской армии не существовало. Тем более, никогда не читались лекции про отступление. Наступление и никаких отступлений.
Никто никогда не говорил и не учил слушателей азам отступления, будто такого вида боя не существует в тактике.
Этому горькому опыту, этой науке – отступать – можно научиться только на войне. Науку эту полковник выучил с болью в сердце и теперь мог бы рассказать, что этот урок самый тяжелый из всей его нелегкой жизни.
«Нет, худа – без добра» – эту науку отступления, он сполна усвоил там, в Шуше и Лачине, испив горькую чашу унижения. Горечь той чаши, навсегда застряла у него в горле. И не было такого шербета, чтобы заглушить ту горечь. Шуша для него была «академией» отступления, этот урок он выучил и теперь знал и «Омегу» и «Альфу» тактики. Теперь ему предстояло научить этому уроку армянских командиров.
Монотонный голос старшего преподавателя по тактике Ляхова убаюкивал, мысли путались и сквозь пелену сонной дымки доносились до сознания его слова.
– В военном деле успех зависит не от выгодных обстановок, удачных должностей, а от таланта и способностей человека. Оттого, как он понимает свой долг перед Родиной, как любит свой народ, своих подчиненных. Когда ты наносишь поражение противнику и удерживаешь свои позиции, ты обретаешь веру в своих солдат, в свою удачу, но ты должен всегда помнить и о том неприятном, что с каждым может произойти, потому что военное счастье непрочно.
Удача – это нечто, проходящее, всегда надо заботиться, чтобы оно сопутствовало тебе как можно дольше. Однако приходит время и удача отворачивается от вас, не только потому, что вы не заботились о ней, а потому, чтобы проверить еще и еще раз вас, не сломитесь ли? Не сникните? Не опустите ли руки? Не изменили ли вы свое отношение к удаче? И только потом она снова вернется к вам. В любой обстановке талантливый командир найдет такое решение, которое будет выгодно ему и не выгодно противнику, – рассказывал на своих лекциях Ляхов. Азербайджанская армия отступала по всему фронту, ведя тяжелые кровопролитные бои.
Стук в дверь, рассеял туман и вернул в реальность.
– Вот она – моя судьба, стучится ко мне, «только к Богу в рай не бывает опозданий».
Отложив красный карандаш, которым он подчеркивал на карте передний край обороны обороняющихся войск, взяв сигарету из мятой пачки, полковник прикурил. Глубоко затянулся, выдыхая едкий дым, и только потом крикнул – «Входите».
Вошел командир артиллерийской группы полковник Салахов. Небольшого роста, плотного телосложения, артиллерист, с тоненькими, как ниточка усиками, на смуглом, обветренном лице. Такие усы носили «блатные» на Советской улице в Баку. Эти усики, были их визитной карточкой.
Щегольские ботиночки, с узкими носиками, сшитые на заказ у старого армянина на привокзальной площади, и тонкие усики, которые каждое утро проверялись при надобности и не надобности, подводились маленькими щипчиками, указывали на принадлежность к местной «элите» бакинцев.
Салахов прошел в салон штабной машины, спросив разрешение, присел на скамейку. Вид его говорил о том, что пришел он не с добрыми вестями. Вынув рабочую карту, развернул ее и приготовился докладывать. Полковник внимательно рассматривал его лицо, автоматически отмечая, как за последнее время тот постарел. Прошло всего каких-то пять месяцев, как они познакомились. Вспомнив обстоятельства знакомства, улыбка прошлась по лицу полковника.
После окончания бронетанковой академии в Москве, будучи еще в звании подполковника, он по распределению попал в Приднестровье в Шабский танковый полк, где был назначен заместителем командира полка. Развал Советского Союза и наступившая после этого вакханалия дала сигнал сепаратистским организациям, приступить к расчленению вновь образованных государств. Приднестровье запылало. Отряды наемников из Румынии, вместе с местными бандитскими формированиями из Молдавии, взялись за оружие. Армия до поры оставалась нейтральной. Но так долго продолжаться не могло. Новый командующий Тираспольской армией генерал Лебедь приказ развернуть дивизии по полному штату и приступить к ликвидации бандитов. С каждым днем обстановка накалялась. Румыния подтянула свои войска к границе Молдавии, готовая перейти ее для защиты, так называемых, новоиспеченных демократов.
На Родине в Азербайджане подняли головы армянские дашнаки. Карабах вновь, как и сотни лет назад, пылал. Каждый прожитый день приносил все новые и новые сведения о погибших мирных жителях Карабаха. От перестрелки охотничьими ружьями, перешли к применению реактивных снарядов «Алазань». Дальше – больше. В один из напряженных дней в Приднестровье, пришла весть из далекого города Шуши, что в боях погибло много мирных жителей. Сомнений не оставалось, надо было ехать на Родину и защищать ее.
Посоветовавшись с супругой, было решено вернуться в Азербайджан.
Сборы были недолгими и уже, 8 января 1992 поехали Баку.
По прибытию, остановились у среднего брата Эльмана, который служил в Гюздеке заместителем командира местного танкового полка. Наутро, после приезда в Баку, поехали в штаб добровольческой армии командующего генерала Дадаш Рзаева. С первого раза попасть к командующему не удалось, так как стоящий у входа бородатый «партизан», при виде российской военной формы наотрез отказался пропустить в штаб, мотивируя отказ, тем, что он ненавидит русскую форму, еще со службы в Советской Армии. Никакие доводы его не прошибали. Наудачу, из штаба вышел интеллигентного вида мужчина, который, выслушав «партизана», вмешался и проводил их к командующему. Когда проходила беседа с генералом, в кабинет ворвался, именно ворвался полковник Салахов. С кипой, каких-то рулонов под мышками, в камуфлированной форме, он стремительно приблизился к столу и, не обращая внимания на то, что говорил командующий, одним духом выпалил.
– Что, новенький, да? Поедешь со мной на фронт брать Аскеран. Ты карты читать умеешь? Я беру тебя своим начальником оперативного управления, – выпалив одним духом свою тираду, он плюхнулся на стул, так что ножки стула жалобно застонали.
Рзаев, повернувшись к Салахову, представил присутствующего офицера.
– Вот подполковник-танкист, прибыл в наше распоряжение. Закончил академию, факультет оперативного военного искусства. Я решил назначить его заместителем командира формирующейся танковой бригады. Так что знакомьтесь, и будем работать вместе.
Эта была их первая и последняя встреча, до этого момента. Полковник посмотрел на Салахова и, не выдержав, спросил его.
– Так вы точно не хотите взять меня своим заместителем оперативного управления, товарищ полковник Салахов? При этих словах, тот вздрогнул. Внимательно посмотрел через густые брови, нависавшие на его глаза. Широкая улыбка озарила его лицо.
– Родной ты мой, неужто это ты? Когда мне сказали, что вызывают на совещание и назвали твою фамилию, я даже не подумал, что это можешь быть ты.
Он поднялся со своего места и, подойдя к полковнику, дружески обнял его.
– Сколько воды утекло с того времени? После Шуши нам сказали, что тебя арестовали, значит, еще не успели расстрелять, как врага народа? – он громко рассмеялся своей шутки.
– Значит, повоюем еще. Он говорил без остановки, как тогда в кабинете Дадаша Рзаева, при этом крепко держа полковника за плечи.
– Как видишь, все хорошо, дорогой мой Салахов, вот и повоюем теперь. Ведь ты когда-то приглашал меня поехать с тобой и брать Аскеран. Так что готовься, сейчас будешь докладывать, как это будешь делать.
– Ты знаешь, какое предательство идет здесь в Агдаме? Нет, я тебе скажу, чтобы ты знал. Каждый командир здесь имеет своих покровителей в Баку, и просто так, с ними не повоюешь. Ты им приказываешь одно, а они идут и уточняют у своих «спонсоров» и, что те скажут им, так они и поступают. О каждом нашем шаге знают и армяне. Каждый второй имеет там своих родственников, и заранее предупреждают их. Так что ты учти на будущее – Салахов говорил, все больше раздражаясь и волнуясь.
В это время пришел Талыб и Салахов замолчал. Зайдя в кабинет, комбриг внимательно посмотрел на Салахова и спросил:
– Все успел доложить или еще нет? Вы, товарищ полковник, не обращайте внимания на сказанное. Народ наш здесь всякий есть и очень много тех, кто готов до конца защищать свои земли – Талыб явно волновался, хотя пытался скрыть свое состояние. Да, и вы сами прекрасно знаете по боям на Каракянтских высотах и в Сырхавянт.
– Разрешите, товарищ полковник, пригласить офицеров на совещание, а то Салахов так и не даст нам поработать, – комбриг взял трубку внутренней связи и приказал оперативному дежурному по бригаде:
– Если все командиры собрались, пусть войдут.
В комнату стали входить командиры подразделений. Они шумно рассаживались, не обращая внимания на присутствующих. Когда все уселись, Талыб коротко представил командиров и сел на свое место.
– Товарищ комбриг, обратился к нему его адъютант, карту вывесить? Получив утвердительный кивок от полковника, Талыб отдал распоряжение вывесить рабочую карту командира. Пока вывешивали карту, присутствующие внимательно разглядывали полковника, шепотом делясь впечатлениями. Полковник встал, поправил ремень на поясе, сдвинул в сторону кобуру с пистолетом.
– Надеюсь, присутствующие многие знают меня, так что представляться не буду и сразу перейдем к делу. Я прибыл по приказу Министра обороны для координации предстоящих боевых действий. Вы знаете, что противник, окрыленный своими временными успехами, продолжает наращивать свои силы на Агдамском и Тер-теровском направлениях. Нашей разведкой обнаружено большое скопление техники и личного состава войск противника на Гюлаблы -Авдалском направлении, – он обвел карандашом населенный пункт на карте, а также в районе Джанитаг, карандаш указал очередную точку.
– Замысел армян нам понятен, ударом с указанных направлений рассечь наши подразделения и захватить город Бярду, затем, наращивая усилия, оседлать дорогу Евлах – Агдам. Проанализировав обстановку, Генеральный штаб пришел к выводу, что надо нанести упреждающий удар на одном из участков в полосе обороны 703 мсбр и 708 танковых бригад. Прежде всего, я бы хотел послушать ваши предложения по данному вопросу. Потом мы с командиром бригады обобщим высказанные вами предложения и примем решение. И так, каждый командир батальона докладывает по порядку: – состав, состояние и возможности своего подразделения, а также свои предложения на предстоящие боевые действия.
Услышав команду, все сразу зашумели, каждый, старался показать свою значимость, силился перекричать соседа. Гвалт стоял невыносимый. Командир бригады Талыб Мамедов стал успокаивать командиров. Это ему удалось сделать не сразу. Постепенно страсти улеглись, и наступила относительная тишина.
– Если вы хотите меня в чем-то упрекнуть или удивить, так я вам, братцы, так скажу – полковник нахмурился и резко встал, – танков и дополнительных войск у меня нет, и не будет, это раз.
Во-вторых, объясняю еще раз, – вы будите делать то, что прикажет вам ваш командир и пойдете в наступление там, где вам укажут, это должно быть всем понятно, – он обвел взглядом присутствующих. Я не собираюсь тут читать вам морали и призывать к любви к нашей Родине. Вы отлично знаете, через что мне пришлось пройти и знаете, наверно, что слишком много я потерял таких же солдат, как вы, чтобы уговаривать сейчас вас за них отомстить.
Каждый присутствующий должен понять одну истину. Только два сорта людей имеются на войне – мертвые и те, кто собирается умирать, последние относятся ко всем нам. Там в Баку никто не относится ни к первым, ни, тем более, ко вторым. У них свой сорт – сорт откормленных и ползучих гадюк. Лучше вас нет, потому что вы здесь, а не в ресторанах Баку. Те, кто сидит там, им наплевать захватят армяне еще один древний город Бярда или нет, потому что их родила не мать, а волчица и им нет дела до нас – полковник перевел дыхание и сел.
Наступила пауза. Он взял со стола сигарету и сказал: – Талыб, пусть начнет докладывать командир батальона, который находится на Мярзлинском направлении, если ты не возражаешь? Полковник достал зажигалку и прикурил. Сквозь сизый дым, внимательно рассматривал поднявшегося комбата. Тот был не молод, лет сорок не больше, черная с проседью борода, аккуратно постриженная, придавала ему мужество. Одет был он в новую национальную форму, которая только стала появляться в войсках, это говорило о том, что он имеет покровителей в Баку.
Пока комбат докладывал, полковник делал записи в рабочей тетради, продолжая внимательно изучать присутствующих, решая про себя, казалось бы, не разрешимую задачу.
– Кому поручить нанесение главного удара, и на каком направлении? С каждым докладом вырисовывалась картина предстоящего боя. Решение нанести удар в стыке между двумя соседними бригадами созрела тогда, когда к карте вышел командир Гюлиджинского батальона. Молодой комбат, поправив обмундирование, вышел к карте и стал четко докладывать о положении его батальона, о противнике перед передним краем. Видно было, что этот командир очень ответственно относится к своим обязанностям и решительно настроен на победу. Доклады комбатов закончились, и Талыб объявил перерыв, дав возможность офицерам перекурить, а самому обсудить с полковником варианты решения на бой.
Разбирая варианты, остановились на том, что самое удобное направление – это Паправентское, где можно двумя флангами соседних бригад, нанести удар. А потом, рассекая оборону противника на две части и расширяя участок прорыва в направлении горы Мехмана, господствующей над местностью разгромить его первый эшелон и выйти в тыл основной группировки, для последующего его разгрома. Прошло еще пару часов, пока уточняли вопросы с комбатами, с приданными артиллеристами, согласовывали вопросы взаимодействия. После постановки задач подразделениям, полковнику предстояло теперь выехать в соседний район, в штаб 703 бригады к Алтаю Мехтиеву.
Комбрига 703-й бригады полковник знал еще по боям в 1992 году, под Агдамом, где Алтай был начальником штаба 708 бригады у его старшего брата. Бои под населенными пунктами Джанитаг и Гюльятаг сдружили их. Тогда же он узнал, что Алтай в молодые годы служил вместе с братом, еще в 1978 году в Германии и с тех пор они были неразлучными друзьями.
Полковник, тепло попрощавшись с Талыбом, который уговаривал его остаться и разделить хлеб-соль, уехал в Тер-Тер.
При въезде в город, его уже встречали разведчики 703 бригады, об этом побеспокоился Талыб.
Комбриг Мехтиев, проинформированный Талыбом, уже собрал своих командиров и ждал полковника в штабе в поселке Маргушеван.
Сначала, по обычаю, попили чай, вспоминая былые времена, тяжелые бои в 92 году. Не обошли стороной и вопросы предательства отрядов, подчиненных разным группировкам в Баку, оставляющие без приказа свои позиции, что привело к катастрофе и оккупации освобожденных территорий в Карабахе в 1992 году. Потом пошла привычная работа профессионалов, знающих свою работу и мучительно переживающих за те неудачи, что постигли Родину.