Эльбрус Иззят оглы Оруджев
Карабах – горы зовут нас
– Какие потери, кто может из вас доложить, – полковник посмотрел на офицеров. Вперед вышел командир танка:
– 12 человек погибли и еще раненых 22 солдата, товарищ полковник, – одним вдохом доложил лейтенант и опустил голову.
Что-то здесь не так, промелькнуло в голове. Боль в груди усиливалась, стало трудно дышать. Казалось, что сердце сейчас не выдержит и разорвется на части.
– Позовите ко мне фельдшера Зибейду и быстрей, – он посмотрел на командира танка. Тот хлопал глазами, вытянувшись по стойке, не обращая внимания на струйки дождя, стекающие по его худощавому лицу. Лейтенант даже не делал попытки смахнуть их.
– Ну, что ты стоишь, пошлите солдата за фельдшером.
– Ранена она, товарищ полковник, недавно ее тоже вынесли с боя.
– Что с ней? Куда ранена?
– Снаряд миномета разорвался рядом с ней, она получила тяжелую контузию, пока без сознания. Сейчас ее уже наверно отправили в госпиталь.
– Кто еще ранен из офицеров? – он сознательно спросил именно о раненых офицерах, страшась произнести слово погиб.
– Докладывайте лейтенант или я пристрелю сейчас тебя, – полковник потянулся к кобуре с пистолетом.
– Что значит она тоже, не мямли, докладывай.
– Да помогите же мне подняться, – со злобой закричал полковник. Солдаты бросились к командиру и с помощью офицеров, помогли ему подняться на ноги. Голова закружилась, и если бы его не поддержали, то он бы рухнул опять на землю. Лейтенанты бережно поддерживали командира, а санитар причитал.
– Нельзя вам, товарищ полковник вставать, вас надо срочно в госпиталь.
– А ну-ка замолчи, солдат.
– Так, лейтенант, докладывай все, как есть.
Танкист поднял голову, собираясь с духом. Но не успел начать докладывать, как из-за валуна у подножья сопки, появился старший лейтенант Агаев с ним несколько солдат и офицеров. Подойдя к командиру бригады, он вскинул руку к головному убору, доложил.
– Товарищ полковник, батальоны вышли из боя и сосредоточены в исходных позициях. Командиры взводов и рот уточняют списки погибших и раненых. Старшинам рот приказано накормить личный состав и пополнить запасы боеприпасов, – закончив доклад, он опустил руку.
– Хикмят, что с Мирзали и, где мой адъютант, Тябрик? – он сверлил глазами ротного командира.
– Товарищ полковник, Мирзали погиб, пал смертью храбрых. Погиб и ваш адъютант Бахшиев, Фазили Ашраф тяжело ранен, осколок пробил ему голову, его отправили в госпиталь. Командир второго батальона капитан Гюльоглан Багиров пропал без вести.
– Где они? – недослушав доклад, спросил полковник.
– Мы вынесли их всех с боя и сложили там, – старший лейтенант показал в сторону одинокого дерева. Полковник оттолкнул офицеров, поддерживающих его, собрав всю свою волю, пошел в указанном направлении. Ноги скользили по камням, он падал и снова вставал. Вся его форма и руки перепачкались грязью. Из груди вырывался стон, но он продолжал идти, не обращая внимания, ни на дождь, ни на жуткую боль, пронзающую грудь. Если кто-то хотел ему помочь, он так смотрел на него, что последний оставлял свою затею, как только видел его глаза. Полковник подошел к своим боевым товарищам, уложенным рядком и накрытым солдатскими плащ-палатками. Он опустился на колени. Откинул полы палатки и стал всматриваться в застывшие лица. Так на четвереньках, он обходил своих солдат, бережно поправляя что-то на их лицах, шептал про себя, как бы прощался с каждым из них в отдельности. Подойдя к Тябрику, полковник, не обращая внимания на присутствующих, не выдержал тяжести.
Из его израненной разорванной осколком груди вырвался стон. Долгий жалобный стон заставил все живое смолкнуть и прислушаться. Высокий, гневный и трагический вопль повторился. Морозный озноб тронул спину бойцов, лежащих в окопах и укрывших в блиндаже, все замерло, стихло в распадке гор, а душераздирающий крик эхом повторялся еще и еще раз, он летел над горами к небу, и все вокруг цепенело от проявления его душевного горя. Кажется, замерла на мгновение земля, пораженная горем бедной души, тяжело опустилась темная туча, застыл на месте ветер и перестал шептаться Карабахский лес.
Все вокруг понимало, – кому-то очень больно этой темной ночью. Очень больно.
То, что происходило в потрясенной душе командира, сразу потерявшего друга, бойца, а с ним и желание жить и драться – никто не мог понять. Полковник излил свое отчаяние в пятиминутном душераздирающем плаче над трупами своих солдат и офицеров. Затем все его чувства, доступные человеку разом уступили месту одному – более понятному – чувству мести.
– Вы простите меня, Тябрик, Мирзали, и вы мои дорогие солдатики – как молитву твердил полковник. Я отомщу за вас. Эти хачики еще не знают, что такое месть. Тебе Тябрик всего 23 года, за каждый прожитый тобой год они заплатят кровью, – он переходил от трупа к трупу и молился за упокой их души. Многие солдаты покинули этот мир, так и не закрыв глаза, будто бы замерли, всматриваясь в грозовое небо. А может они просто хотели увидеть, куда направляется их молодая душа, не познавшая настоящую любовь, не насытившаяся земной жизнью.
Капельки Карабахского дождя смывали гарь и копать с их молодых лиц, как бы омывая их тела перед дальней дорогой в рай. Он снова вернулся к Мирзали. Осторожно смахнул капли дождя с его холодного лба, и стал очищать прилипшую грязь с его непослушного чуба.
– Теперь, когда у меня отняли все, – решил полковник, – армяне не смогут больше заставить меня страдать. Теперь я для боли больше неуязвим, ибо мне уже все безразлично. Как безразлично то, что обо мне подумают потом, когда мы уйдем из этой жизни. Мне остается одно: – Ненависть! – это единственный выход. Я буду только солдатом, у которого отняли все: – друзей, товарищей, родных, оставив одно – ненависть к убийцам. Буду ненавидеть всеми фибрами души, не буду оглядываться назад, зацементирую свое кредо гуманности. Я не нарушу этого правила, не допущу ни одной ошибки. Я научу себя ненавидеть. Ненависть отныне мое страшное оружие возмездия.
Полковник встал на ноги, поправил гимнастерку, вытер испачканные руки, и повернувшись к стоящим, спокойным голосом приказал:
– Старший лейтенант Агаев, соберите всех командиров подразделений и прибудьте на совещание завтра в 22.00 часа в штаб бригады в населенном пункте Чамерли. Ночью усилить посты, солдатам выдать дополнительное питание. Организовать отдых! Погибших доставить в мечеть и после привезти в штаб! Выполняйте!
– Лейтенант, – обратился он к танкисту, – вызовите мою машину и проводите меня к ней.
Смерть боевых друзей потрясла полковника, в душе осталось только одно – желание мести, немедленного наказания виновных, которых он знал и ненавидел. Теперь он не мог жить на земле, пока живы убийцы. Слово– ненависть лишь слабо и приблизительно объясняло его состояние, в котором сейчас прибывал полковник.
– Радист, – отдал он приказ, – вызвать сюда командира резерва старшего лейтенанта Низами Алиева. Именно Алиев сейчас нужен был ему. Тот самой Алиев, которого он очень любил, и на которого мог положиться, как сам на себя, с кем прошел ад Шуши и горькую участь отступления из Лачине.
Полковник жаждал только крови. Пусть будет десять врагов, сто, тысяча – все равно он бросится сейчас в бой, чтобы уничтожить, убить ненавистных врагов своих. Рвать их тела на части до тех пор, пока в его мышцах остается хоть капля силы, пока рука способна сжимать оружие. Своя собственная жизнь в расчет не принимается, он пренебрегает ею. Зачем она ему после всего, что случилось.
Шатаясь, он пошел к своей машине, где лежало то, что больше всего сейчас ему было нужно. Его сопровождал лейтенант-танкист, личный радист и водитель Хамбаба. Подойдя к укрытию, где стоял УАЗ, он позвал водителя:
– Хамбаба, рюкзак, – после этого тяжело присел на бруствер окопа. Водитель бросился выполнять приказ. Рядом с полковником опустился на колени солдат с рацией.
– Товарищ полковник, Алиев докладывает, группы прибудут через полчаса. Что прикажете передать?
– Солдат, ты, вот, что сделай, – полковник говорил, с трудом подбирая слова, – вызови ко мне начальника артиллерии Гридасова, и еще, пусть начальник связи батальона принесет тебе дополнительные батарейки на рацию, ты пойдешь со мной. Алиеву передай, пусть поторопится, все! Выполняй приказ.
Подошел водитель и молча положил рюкзак возле его ног. За то время, что они воевали, Хамбаба очень хорошо изучил тяжелый характер своего комбрига и знал, что в таком состоянии его лучше ни о чем не спрашивать. Почти год войны он был у комбрига водителем. Они встретились еще в поселке Джейранбатан, в марте 1992 году, когда полковник набирал добровольцев в свой отряд. Прошли с боями вместе Косалар, Шушу и Лачин. Отстреливались под Зараслами от наседавшего противника и воевали под Сырхавентом. Был он рядом везде, куда бы ни забрасывала военная судьба полковника и его адъютанта сержанта Бахшиева. И вот теперь Тябрика нет, а полковник уходит мстить за него, а он водитель, опять будет ждать и молиться, ждать и молиться, это все, что позволял ему делать его отважный командир. Водитель опустился на корточки, развязал рюкзак, стал выкладывать содержимое на землю.
Дождь почти перестал. Ветер, налетевший с гор, разогнал тучи и на небе, как бы играя в прятки с облаками, появлялась полная луна. Потом снова исчезала на время. В свете луны на грунт бруствера легли пару магазинов к автомату, две ручные гранаты, индивидуальный перевязочный пакет, поверх которой Хамбаба положил пластмассовую коробку с ампулами промедола.
Выложив содержимое, он молча вернулся к машине и принес укороченный автомат Калашникова и чехол с десантным ножом.
– Командир, если разрешите, я положу сухпай. Возьмете с собой? Спросил Хамбаба. Полковник поднял голову, снизу вверх посмотрел на своего водителя.
– Не до жратвы будет нам, так что не утруждайся. Принеси патроны и забей еще два своих магазина.
– Где мой нагрудник? Узнай у санитара, куда дели пластины из кармана моей куртки?
Водитель бросился выполнять приказание.
–Радист, прикури мне сигарету, – попросил он солдата, а сам, взяв рюкзак, стал укладываться.
Со стороны командного пункта приближалась небольшая группа военных. Подойдя, она остановилась на некотором расстоянии от полковника. От группы отделился и направился к нему высокого роста боец, в котором он узнал старшего лейтенанта Алиева.
– Товарищ полковник группа в количестве 20 человек прибыла. Докладывает старший лейтенант Алиев.
– Присядь Низами, а бойцам скажи, пусть перекурят. Отойдя к группе и передав распоряжение командира, Алиев вернулся к командиру.
– Значит так, Низами, – полковник старался говорить спокойно, не передавая своего внутреннего состояния, – пойдем в тыл. Пойдем двумя группами. Первая моя, ты прикрываешь. Азимут движения 2630, мост через речку, ориентир первый – он говорил по памяти, так как запомнил еще тогда, когда отдавал приказ капитану Гюльоглану Багирову. После моста через 500 метров, азимут 1580. до развилки. Дальше по дороге. – Цель, высота с памятником. Помнишь, над Каракяндом.?
– Да, командир. Алиев вздрогнул, услышав, куда они пойдут. Это был памятник «Мать Армении» так его называли все вокруг. Он охранялся хачиками сильнее, чем мавзолей Ленина в Москве. За годы войны никто не мог к нему пробраться. Памятник был обложен сплошными минными полями. По бокам его стояли два мощных дота, которые простреливали все вокруг. Выше в горах стояли две зенитные установки «Шилка» прикрывая памятник с воздуха, вокруг него сплошные путанки из малозаметной проволоки.
– Все готовьтесь. Выход через пять минут. Мою группу ко мне. Полковник закончил приготовление. Рядом стоял молча, водитель и только полковник, повернулся к нему, он сразу протянул ему две пластины, одна из которых была выгнута и покорежена. Тот взял пластины ухмыльнулся и сунул их в нагрудные карманы куртки.
Ночь совсем опустилась на горы, закат догорал. Группа прошла километра два и уже приблизились к подножью, когда идущий впереди солдат поднял руку и быстро присел. Мгновенно все замерли, вслушиваясь в тишину. Тревога прошла, и они снова двинулись. Полковник приблизился к дозору и пошел впереди них, но тут сквозь влажный воздух ему послышался скрип горного песка. Он остановился, как вкопанный, так что идущий за ним боец, ткнулся ему в спину.
Каким-то чутьем он уловил вдруг посторонние звуки. Послышался шорох, тело полковника напряглось. Шум шел сверху, со склона, заросшего колючками терновника. Подав сигнал, полковник растянулся в густой траве, стараясь слиться с землей. Кто-то шумно и грубо спускался с горы. Он услышал шаги, тяжелое дыхание. Голоса чужих людей насторожило его. По склону скрытно спускались незнакомые люди. Их было трое. Полковник увидел брезентовые спины, перечеркнутые наискосок снайперскими винтовками.
Осторожность – мать мудрости, было сказано не для этих спускающихся. Они шли как хозяева, без опаски. Мелькнули силуэты – и скрылись за выступом. Группа была в лучшем положении, чем их противники. Тропинка, по которой шли хачики, сделав небольшую петлю, проходила почти рядом с ними. Вот хачики появились на тропинке.
Одни из них, более высокого роста и покрупней своих товарищей, нес на плечах мешок, может быть с провизией, для тех, кто стоял на посту. За ним шел сгорбленный армянин, руки которого были заняты двумя солдатскими канистрами для воды. Третий, чуть поменьше ростом, шел на пару шагов сзади всех, как конвой
Он был без головного убора. Его лысая голова, как светящийся шар был хорошим ориентиром.
Бесшумно, как тень, полковник бросился за ними, группа следовала по пятам. Минута и перед ним возникли спины хачиков. Полковник использовал неожиданность. Он в два прыжка настиг врага и с ходу прыгнул на горбатого. Короткий взмах, удар и нож по рукоятку вошел в ненавистную шею противника. На шум повернулся «лысый», но как-то неловко, поскользнулся и упал набок. Идущий впереди армянин тоже повернулся на шум, бросил мешок и кинулся на полковника. В руках его сверкнуло лезвие ножа.
Мгновенно перед полковником вырос боец и ловким приемом выбил нож из рук атакующего врага. Одним броском, он уложил его на спину, придавил к земле, прикрыв ладошкой рот. Подбежали бойцы и скрутили хачиков, заткнув рот кляпом. Лысый солдат, так и лежал на земле, фыркал, крутя головой по сторонам, не понимая, что же произошло. Оттащив труп в сторону от тропинки, группа собралась вместе. Один из разведчиков вытащив финку, приставил к горлу Лысова, тот перестал дергаться.
– Запомни, сученок, только пикнешь, то замолчишь навсегда, – разведчик выдернул кляп и повернулся к полковнику.
– Солдат, отвечаем только на вопросы, ты понял меня? – спросил полковник. Услышав русскую речь, армянский солдат заплакал.
– Я армянин, не турок, мы же братья, союзники, я на пост иду, – глядя на полковника, затараторил солдат.
– Ты сказал, что ты на пост идешь? – разведчик схватил армянина за шею.
Армянин молча кивнул, глаза налились страхом, он мелко дрожал.
– Сколько ваших хачиков, там, на посту? – наклонившись к армянину, задал он первый вопрос.
– Трое их, клянусь мамой, – прошептал тот.– Клянусь, только не убивайте.
–Заткнись, – стоящий рядом разведчик, ударил его по голове кулаком. Армянин в испуге зажмурился, в ожидании побоев.
– Где твой пост? – разведчик теребил солдата.
Тот крутил головой, не понимая, что от него требуют, потом, сообразив, сказал: – Отсюда метров сто пятьдесят не больше, там еще блиндаж есть.
– В блиндаже, сколько?
– Там пять или может шесть, я точно не знаю, мы с дядей Ашотом за продуктами ходили, – он показал на здоровяка.
– С таким Ашотом, ты, что тюльку гонишь, – разведчик замахнулся еще раз.
– Хватит с него, – полковник поднялся на ноги и отошел к группе. Бойцы, заняв круговую оборону, вели наблюдение.
– Сбор, – коротко приказал он, подойдя к солдатам. Группа в миг собралась рядом.
– Мужики, действуем молча, только ножи и лопатки, стрельбу не открывать. Там их, он указал на посты армян, – всего трое на посту и в блиндаже еще пять или шесть.
Разделимся на две группы. Со мной пятеро, мы в окоп, остальным в блиндаж, вопросы есть?– все молчали.
– Командир группы – позвал полковник.
– Я, здесь, командир, – из толпы отделился высокого роста боец.
– лейтенант Рустамов.
– Видади, поставь задачу, и давай отойдем. Только быстро, времени нет, надо до рассвета управиться. Отойдя от группы, полковник достал фонарик, толщиной в тонкий карандаш, подсвечивая себе, стал изучать карту. Подошел Рустамов.
– Готово, – коротко доложил он.
– Вот, смотри сюда, – полковник указал лучом на точку на карте.
– Здесь их блиндаж. Эта тропинка выводит нас прямо на нее. Не доходя метров сто до блиндажа, тропинка раздваивается и уходит вправо, я пойду по ней на пост. Работаем пятнадцать минут.
– Сверим часы. Он освятил циферблат своих часов.
– У меня три пятнадцать. Отходим на восток, сбор в квадрате шестнадцать. Понял меня?
– Да, командир.
– Тогда вперед Рустамов. Да, ты там осторожней, и без самодеятельности, а то я знаю тебя – он дружески похлопал по плечу разведчика.
– Командир, а с пленными что делать?
– Скажи своим, пусть доставят в штаб бригады, только осторожно.
Группа Рустамова ушла, подождав ровно минуту, двинулась и группа полковника.
Бесшумной тенью подползли почти вплотную к посту, где дежурили трое армян. Вытащив финки, приготовились. Полковник сделал знак, поднялся и рывком бросился в окоп. Стоны, хрипы и через минуту все затихло. Трое хачиков с перерезанными горлами лежали на дне окопа. В этот момент, где-то позади, загремели беспорядочные выстрелы.
Это с соседних постов, услышав шорохи и возню, открыли стрельбу, для острастки и, чтобы показать свою бдительность, но она ничего не могла изменить, Возмездие уже свершилось. Выпрыгнув из окопа, группа стала удаляться, подымаясь выше в гору, где стоял памятник. Символ матерей всех армян, тех, кого она родила и натравила войной на соседей.
Это не мать, что рожает сыновей и отправляет их убивать других, женщин и стариков. Такой матери нам на нашей земле не надо. Она должна быть свергнута. Полковник бежал, злость переполняла его душу. Голова раскалывалась от тупой боли, грудь ныла и не давала свободно дышать. Каждый шаг давался с трудом. Но он не обращал на это внимание, его душа желала мести. Проходила тихая белесая ночь. Белая пелена спускалась на землю. Туман еще больше загустел.
Остановились, передохнуть, и оценить обстановку. Выстроившись цепочкой, пошли по направлению бетонной сваи. Впереди группы двигался сапер, прощупывая щупом землю, за ним шел другой с миноискателем, прослушивая почву земли. Шли осторожно. Малейший шум мог обернуться смертью. Обойдя блиндаж, стали углубляться в тыл первой позиции противника. Поляна вокруг памятника было изрыта траншеями и ходами сообщения. Ее миновали незаметно, и вышли на поляну. Подходя к ней, услышали тонкий писк, условный сигнал своих разведчиков. Все были в сборе. Саперы быстро стали минировать постамент, но они понимали, что имеющимся тротилом уничтожить весь памятник не удастся, уж слишком он был прочный и монолитный. Однако цель, которую поставил перед ними полковник, должна была быть выполнена, и они делали свое дело. Остальные бойцы вместе с полковником заняли круговую оборону и вслушивались в тишину. Старший солдат из саперов подполз к командиру и доложил, что все готово, мины заложены, однако шнура хватит только на пять минут.
Полковник уже хотел подать команду на отход, как на подходе к памятнику послышались осторожные шаги. Бойцы насторожились в предрассветной тишине. Глухие голоса, звяканье металла – прошли в нескольких метра от смельчаков. Туман не позволил разглядеть пришельцев, но можно было предположить, что их было трое. Оставив саперов с рацией ждать команды, решили выследить их и уничтожить. Полковник собрал группу и повел ее в том направлении, откуда слышались голоса. Где их искать он не знал и поэтому свернул с тропы, повел своих солдат на противоположный склон, оттуда он решили наблюдать. На рассвете около памятника все стихло. Указав каждому бойцу, сектор наблюдения, стали вести разведку местности.
Вот колыхнулась ветка, и указала, что под ветками кто-то есть. Вон вздрогнула что-то темное за плоским камнем, это была спина лежачего человека. Стало понятно, что это снайперы занимают свои позиции, выискивая солдат полковника.
Тут он отчетливо представил, как в эту минуту, пока он ведет за врагами наблюдение, снайперы просматривают через панораму прицела окопы на противоположной стороне, ловя в перекрестие цель– его солдат.
Волнение охватило его. Отбросив в сторону осторожность, сделав знак группе, он ужом пополз туда, где колыхались потревоженные ветки. До цели оставалось не больше десятка два метров, как до слуха его донеслись звуки, которые ни с чем нельзя спутать, чиркнул металл о камень, послышался клацанье затвора. Значит, снайпер отыскал цель и сейчас решается чья-то жизнь. Убитых солдат не вернешь, значит, до выстрела надо действовать решительно и скоро. Он свернул чуть в сторону и взмахом руки стал подзывать своих бойцов. Он повернул голову, встретился взглядом с Рустамовым.
– Здесь они – тихо сказал полковник.
– Все на своих позициях. Скорей надо кончать с ними. Вот видишь большие камни, там кто-то лежит. Иди со своими бойцами прямо до камня, а я возьму правее, там, в кустах, у них тоже окоп. Брать только живыми, не стрелять. Полковник подполз к кустам, затаились. Голоса за кустами были не мужские, это все поняли, когда услышали, как одна из девиц подсказывала другой, как надо наводить прицел и, как делать спуск курка. Один из голосов был со своеобразным акцентом. На таком диалекте разговаривали в далекой Перми, но как она здесь оказалась, об этом полковник не мог даже себе предположить.
Второй голос был явно армянской девушки, которая говорила очень плохо, путая русские слова с армянским, карабахским акцентом.
Они возникли позади затаившихся снайперов с такой ошеломляющейся внезапностью, что вначале девушки даже приняли их за своих сослуживцев, но, услышав голоса, съежились и растерялись.
Автоматные стволы пребольно уперлись им в спины.
– Винтовки на землю – хриплым от гнева голосом приказал полковник.
– Живо! И не оглядываться.
– Да, кто вы такие? – более плотного телосложения, в камуфляжной куртке, что говорила с пермским акцентом, пыталась обернуться, но увесистый удар прикладом между лопаток уложил ее носом в землю.
Полковник приказал солдатам забрать винтовки, а пленницам заложить руки за спины. Быстро связали руки, заткнув рты кляпом, стали быстро удаляться.
И вот в это время, раздирая влажную тишину, левее их грохнул одиночный винтовочный выстрел, тут же второй. Это, значит, позиции снайперов, догадался полковник, уводя свою группу подальше от этого места.
Поднявшись на склон, увидели группу Рустамова. Они сидели полукругом, а в центре, со связанными руками в камуфляжном комбинезоне, сидел светловолосый парень с кляпом во рту.
Группы быстро спускались в ущелье, обходя памятник, справа. Удалившись на приличное расстояние, он дал команду по рации саперам. Предрассветную тишину разорвал грохот взрыва. Автоматные очереди из трассирующих пуль насквозь прошивали горное пространство, это вступила в бой группа прикрытия под командованием Алиева.
А когда из-за приземистого каменного Шиш– гаи выкатилось солнце и туман, съедаемый жаркими лучами, поплыл в тенистые ущелья под защиту скал, они медленно встали, шатаясь пошли к своим позициям, с чувством выполненного долга. Впереди шел небольшого роста солдат, который на привязи вел пленных. Приказав Рустамову доставить пленных в штаб и ждать его указаний, полковник поспешил на КП к рации, надо было выяснить, где группа Низами Алиева и, как ей помочь вырваться из западни. На КП наблюдателей от артиллерии сидел Миша Гридасов и координировал огонь. Увидев подходящего командира, тот улыбнулся, – Заградительным, прикрываем отход Алиева, – коротко доложил артиллерист.
– Передовой пункт докладывает, что группа вырвалась и отходит по лощине, так что все в порядке, командир.
– Добро, тогда я в штаб, а ты добивай тех, кто огрызается. Как успокоятся, передай управление командиру дивизиона и тоже приезжай в штаб, надо кое о чем поговорить, – отдал он распоряжение и пошел к машине.
Перед школой в Чаменли, где располагался штаб бригады, толпился народ. Всем хотелось посмотреть на армянских снайперов. В пустом классе на полу со связанными руками сидели три девушки и светловолосый паренек. Посередине на стуле сидел Рустамов и вел допрос. Увидев комбрига, тот встал со своего места.
– Молчат? Ну, что же пусть, у них будет еще много времени все вспомнить. Для них, Видади, война уже можно сказать, закончилась, так что не волнуйся. Пленные, поняв, что пришел кто-то из командиров постарше рангом, чем допрашивающий их офицер, попытались встать, но связанные руки мешали им это сделать.
– Развяжите им руки, и пусть из кухни принесут что-нибудь поесть. – отдал полковник распоряжение и устало присел на стул. Часовой у входа бросился выполнять команду, а Рустамов, достав из висячей на ремне ножны финку, разрезал веревки, освободив руки пленных. Девушки первым делом стали поправлять свои распущенные космы, будто это было самое сейчас главное. Парень смотрел на полковника, как затравленный щенок. Глаза его испуганно бегали из стороны в сторону. Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не сорваться в крик и удариться в истерику.
– Поставьте парту в углу и стулья для дам, – с иронией в голосе, сказал полковник. Солдаты охраны дружно рассмеялись.
– Кто-нибудь из вас, хочет что-то сказать мне или вы предпочитаете играть со мной в молчанку? – когда все расселись, обратился он к пленным.
– Если можно, пусть нам дадут возможность сходить в туалет, – сказала девушка в камуфляжной форме с пермяцким акцентом, остальные молчали.
– Рустамов проследи, чтобы им дали возможность привести себя в порядок, накормите их, выдайте чистое обмундирование, а потом приведете в штаб, понятно? Пальцем никого не трогать, башку откручу всем, если узнаю, что у кого-то не выдержат нервы. Бригадного врача ко мне пришлите.
– Понял вас, командир.
Полковник вышел, ему самому надо было успокоиться, волнение ночного боя и гибель дорогих ему людей исчерпали все его внутренние силы, он едва держался на ногах. В кабинете директора школы, где был, развернут штаб, он скинул с себя всю одежду, развязал бинты и бросил их в угол. Потом долго умывался, смывая пот и остатки грязи на руках. Вытащил из шкафа чистую форму с полковничьими погонами, тельняшку и портупею. В дверь тихо постучались. Это пришел врач. Высокий худой, как жердь военврач стоял в проеме двери, согнувшись под тяжестью санитарной сумки. Полковник невольно улыбнулся,
– Ну, как тут воевать, все так и хотят спасти свою шкуру, а на фронт отправляют больных, хромых, косых и вот таких военврачей.
– Давай, родной мой, делай свое дело, да побыстрей,
– чтобы как-то подбодрить врача, сказал полковник. На удивление, как врач, он оказался просто профессионал. Его ловкие руки быстро сделали перевязку и укол, при этом незаметно прощупали каждую клеточку его тела.
– У вас сломаны два ребра, сильная гематома, и если ее не удалить могут быть последствия, так что медлить нельзя, – сказал врач, собирая свою сумку.
– Хорошо, после допроса пленных, поедем в госпиталь, а пока свободен. Полковник взял со стула гимнастерку и стал одеваться. Каждое неловкое движение вызывало головокружительную боль в груди. Но, не смотря на это, полковник не отказался от решения надеть военную форму для строя.
Через минуту с зеркала на него смотрел уже совсем другой человек. Ладно, подогнанная форма, стянутая ремнем портупеи, сидела на нем как литая.
– Как в добрые времена перед построением на полевой выход, – подумал полковник, но стук в дверь прервал его воспоминания. Вошел солдат из хозяйственного взвода с подносом. Он молча прошел к столу и стал расставлять принесенный завтрак. Разлил чай и также молча вышел. Маленький граненый стаканчик, наполовину заполненный прозрачной жидкостью, был прикрыт кусочком черного хлеба.
Полковник поднял стаканчик:
– Пусть АЛЛАХ примет ваши души в рай, – помолился он и выпил. Спирт, процарапал глотку и ежиком опустился в желудок. Аппетита не было, но он через силу поел овсяную кашу, заправленную тушенкой, выпил чаю, достав сигарету, закурил. Взяв со стола школьный звонок, он позвонил в него, тотчас вошел солдат и стал убирать остатки пищи.
– Скажи Рустамову, пусть приведет армянского снайпера.
Командир взвода разведки не заставил себя долго ждать. Открыв дверь, он пропустил вперед пленницу, которая двумя руками придерживала солдатские штаны, явно не ее размера. В больших штанах, в куртке до колен пленница была похожа на молоденького паренька в отцовском одеянии. Только густые черные волосы, распущенные по плечам, выдавали в ней девочку. Она осторожно прошла к стулу и присела на краюшек, как-то боком. Подняла на полковника испуганные глаза, в которых застыл страх, и быстро опустила их. Он долго смотрел на нее, прежде чем задал вопрос. Пленница сидела, зажав ладошки между колен, потупившись в пол, плечи ее мелко дрожали.
– Ты карабахская армянка или приезжая? – задал он первый вопрос. Плечи девушки дернулись, как будто он ударил ее плетью.
– Я из села Туг, тихим голосом ответила пленница, на ломанном русском языке, еще больше опуская голову вниз.
– Откуда знаешь русский язык?
– В школе проходили, потом соседи у нас были «азеры», которые учили меня. Она так и сказала «азеры», потом вспомнила, где находится и как-то скрючилась. Вскинула руки, прикрывая голову, как бы от удара.
– Тебя никто не бил?
– Пока нет.
– Почему ты сказала – пока, разве мы похожи на зверей или дикарей, чтобы бить женщин?
– Я не говорила этого.
– Но ты ждешь, что так будет, да?
– Нам говорили.
– Кто говорил?
– Фидаины
– А это кто такие?
– Добровольцы из партии «Дашнакцюцюн».
– Тогда все понятно. Эти звери не раз сами так поступали и думают, что мы такие же. Нет, милая, кавказские мужчины с женщинами не воюют. А вот ты, почему взяла в руки снайперскую винтовку, вот это меня сейчас больше всего интересует. Если не хочешь говорить не надо, тебя все равно я прикажу расстрелять, как солдата, а не как женщину.
После этих слов, пленница не выдержала и стала всхлипывать, рукавом вытирая слезы. В этот момент ему показалось, что перед ним сидит нашкодивший ребенок, который ждет наказание, понимая ее неизбежность
– Только не думай, что мне тебя жалко. И перестань распускать свои нюни. Вчера в бою я потерял семь моих самых близких людей, и все они погибли от снайперской пули, так что прекрати ныть. Если уж взялась за мужское дело, так будь добра и отвечай, как мужчина. Почему пошла в снайперы, а не в медсестры или радистки, а именно в снайперы? Ты что так ненавидишь азербайджанцев, да? Что они тебе плохого сделали, ну чего молчишь? – полковник все больше и больше распылялся. Может, изнасиловали тебя или твою мать, поэтому ты мстишь им? – он резко встал со своего стула и в плотную подошел к пленнице.