Эльбрус Иззят оглы Оруджев
Карабах – горы зовут нас
Полковник пробирался между кустами, часто останавливался и сверял местность с картой. За ним шли Нестеренко, радист и двое разведчиков из отряда «Гуртулуш». Позади них на расстоянии 100 метров шли оставшиеся бойцы.
От земли, от скал и камней на южных склонах валил пар. Высыхала трава, звенели, встряхиваясь, головки подснежников, над кустами с легким треском парили повеселевшие птицы. Туман еще держался под кронами буков, но лучи солнца уже просвечивали лес, заигрывали с представителями птичьего царства, заставляя забывать в эти утренние часы свои невзгоды и носиться взад-вперед и петь, как они поют только весной, в счастливые месяцы светлых ночей.
Полковника и его спутников не могла обмануть, а тем более убаюкать ясная благодать, эта показная разнеженность природы. Враги не выбирают для нападения только черные ночи, они не считаются ни с весной, ни с солнцем. Поэтому группы шли осторожно, держась в тени, и не спускали глаз с подозрительных деревьев и густых орешников. И все-таки не глаза, а острое обоняние предупредило их, что рядом враги.
Ветерок, набежавший чтобы обсушить размоченный лес, это ветерок принес слабый запах дыма, с примесью пороховой гари. Похоже, что недалеко горел костер. Чуждый лесу запах и потому особенно, вызывающе-заметный в чистом воздухе высокогорья, предупреждал об опасности. Группа остановилась.
Полковник приказал выставить охрану и ждать, а сам с одним из бойцов крадучись пошел через лес. С каждым шагом запах усиливался. Он шел из одной особенно густой заросли в лещине. Впереди поднималась, метров на шесть, каменная глыба. Она густо заросла кустами. На нее предстояло забраться, чтобы оценить обстановку и увидеть, что там за кустами. Они не знали, но догадывались, какую смертельную опасность для них может таить место, где горит костер. Указав бойцу, где тот должен залечь, полковник начал подходить к возвышенности, перебегая от ствола к стволу, оглядываясь и держа автомат наготове. Легкий свист раздался левее бугра.
Полковник мгновенно отскочил за ствол и высунул вперед автомат. Свист повторился. Значит заметили. Наступила минутная тишина.
В той стороне мелодично запел грач. Запел – и вдруг на какой-то ноте запнулся, умолк. Опасность.
Переждав несколько минут, полковник решил вернуться. Стоило ему шевельнуться, как справа грохнул выстрел и рассыпался на сотню повторов.
Стрелял снайпер. Полковник упал, как подкошенный, но упал очень умело, так что очутился за мшистым камнем, а ствол его автомата уже был повернут в ту сторону, где затаился противник.
Замолчал лес. Тишина. Улетел бесшабашный грач, до смерти напуганный грохотом. Все насторожилось.
– Ладно, выждем, – решил полковник.
Теперь пошла игра, кто – кого. Минут через пять над дальней каменной глыбой, сбоку кусты зашевелились. Снайперу не терпелось глянуть на дело своих рук. Конечно, он думал, что убил своего противника. В ту же секунду раздался ответный выстрел. Рука армянина повисла, винтовка звякнула о камень. Человек спрятался за укрытием. Полковник повернулся к своему бойцу и подал знак отходить. Сам прижался к глыбе и продолжал наблюдать. Он знал, что если по нему еще будут стрелять, то не отсюда, где лежал снайпер, скорее всего, со стороны заросшей возвышенности. Он вскочил, петляя между деревьями, помчался назад, где его дожидались бойцы.
Не доходя метров десять до группы, полковник махнул им рукой и стал уходить вправо от того места, где они располагались. Бежали долго, пока силы еще оставались, но с каждым километром, ноги становились чугунными, и было такое впечатление, что к каждой ноге привязали по пудовой гире.
В какой-то момент ноги подкосились, и полковник с разбега упал в овраг. Склоны и дно оврага заросли колючими кустарниками шиповника, они царапали одежду и руки, но он не обращал на это внимания. За ним посыпались и остальные.
– Олег, где ты? – не поворачивая голову, будто знал, что он рядом, – спросил полковник.
– Здесь, я.
– Проведи перекличку тех, кто вырвался. Пусть каждый посмотрит вокруг и скажет, кого нет. Нестеренко стал считать бойцов, а полковник внимательно всматривался в лица.
В отблеске утреннего света глаза бойцов горели огнем, по щекам струились крупные капли пота, но никто не смахивал их, а только глубоко дышали. Многие поняли, что это только начало. Промелькнула мысль и обожгла сознание – начало чего? Бессмертия?
Дышат бойцы глубоко, но не от страха, от усталости, а это-то уже хорошо. Значит, верят, что останутся живыми, а живым можно драться и выжить, так ведь? – задал полковник себе мысленно вопрос.
– Так! Прошло минут пять, как Нестеренко доложил, что пока всего 80 человек, но еще прибывают. Полковник подозвал к себе ближайшего солдата.
– Как тебя зовут, воин?
– Ахмед.
– Ты пойдешь со мной, Ахмед. Олег дистанция двадцать метров, не теряйте нас из виду, – полковник проворно вскочил и, подхватив автомат, побежал по оврагу. За ним, пригнувшись, бежал Ахмед. – Интересно, откуда этот боец, есть ли у него семья, дети и вообще, почему он оказался здесь, – думал он, огибая большую скалу, выступающую на повороте. Что-то мелькнуло впереди, он моментально прижался к скале, правой рукой прижал к ней Ахмеда. В ту же минуту автоматная очередь прошила воздух. Завизжали пули, рикошетя от скалы. Не раздумывая, он выхватил гранату, вырвал чеку и метнул ее за поворот. Раздался взрыв.
– За мной, – скомандовал полковник и первым бросился вперед, стреляя на ходу из автомата. Ахмед не отставал. В какой-то момент он оттолкнул полковника плечом, и вырвался вперед, прикрывая командира своей могучей грудью. Привычка, выработанная годами армейской службы, дала о себе знать.
– Ложись, – скомандовал полковник, потянул за бушлат бойца, и сам тоже упал на землю. Солдат, как бы споткнулся и распластался рядом с ним. В этот момент над головой густым роем просвистели пули. Смерть пронеслась рядышком, обдав их холодом.
– Ахмед прижимайся к скале, перекатом отходи, – кричал полковник, выпуская длинные очереди по склону горы, откуда велся огонь. Но Ахмед не слышал его и продолжал полосовать из своего автомата. Пули врезались перед самым носом в землю, другие высекали искру и штопором уходили в небо.
Хриплый голос – командир пригнись, – заставил полковника оглянуться назад и в то же мгновение, над головой прошипел осколочный снаряд гранатомета. Рядом опустился кто-то, ведя огонь. Грохот разрывов гранат и снарядов слились в сплошной грохот, многократно усиленный эхом гор. Дрожала земля, горели кусты и деревья. Со скал падали, вывернутые разрывами камни. Полковник подтянул правую ногу к животу и приготовился к броску.
– Мужики, слушай мою команду, – сквозь треск пулеметов, закричал он, – надо вперед, прорываться. Он вскочил и первым бросился в атаку. Стреляя на ходу, он бежал, крича во всю глотку, смешивая родные слова с отборным русским матом. Сколько он так бежал, он не мог вспомнить, только жал на спусковой крючок автомата и не слышал выстрелов.
– Заменить магазин, – мелькнуло у него в голове, и он с разбега повалился на землю. Рядом упал еще кто-то. Полковник повернул голову, оглянулся и замер. Тишина испугала его. Выстрелов не было.
– Кажется, вырвались – подумал он, но радости не ощутил. Сколько же бойцов полегло, сколько крови пролилось?
Полковник встал, за ним стали подниматься и бойцы. Не глядя ни на кого, он пошел вперед, тяжело ступая. На ходу поправил ремень с магазинами, одернул бушлат. Хотел поправить шапку, но ее не было, слетела наверно где-то. Деревья шелестели оставшимися за зиму листьями, будто приветствовали его и радовались вместе с ним.
Полковник поднял голову:
На все воля твоя – ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ,
Я раб твой и буду им,
пока буду, жив на этой грешной земле.
Если будет на то Твоя воля.
Аминь – помолился он про себя.
Вершины гор озарились заревом утреннего солнца. Снег искрился, играя «зайчиками». Между деревьями носились желтогрудые пташки, оглашая лес своим щебетанием. Где-то ухнула сова, завершая ночную охоту и удаляясь на отдых. День не ее стихия, она ночной «бомбардировщик», бесшумная и смертоносная, как стрела ночью и слепая днем.
Коридор, по которому шагали бойцы, шел на подъем, камни под ногами были гладкими, отполированными многовековыми ветрами. Во время дождей и снеготаяния сюда сбрасывалась вода и наносила песок. Начались повороты, углубления в скалах, то и дело возникали черные трещины, уходящие в неизвестность. Тропа в лесу извилисто бежала по хребту невысокого увала. Полковник шел уверенно, как ходят по знакомой дороге. Серый от стирки и дождей рюкзак ловко висел у него на ремнях, сбоку болталась финка в чехле, подарок Сашки Неверова, его старого друга, погибшего в Афгане. Автомат, с раскрытым прикладом, он повесил через грудь почти горизонтально, ремень перекинул на шею, а руки положил на оружие. Ноги, обутые в солдатские ботинки он ставил уверенно и точно, ни разу не поскользнувшись и не оступившись. Путь проходил по каменистому склону горы, заросшему дубовым и грабовым лесом. Вскоре группы вышли на голую от леса поляну, покрытую светло-зеленым кустарником. Сделали привал, выставили заслоны.
Приказав всем отдыхать, полковник прошел вперед и остановился на краю обрыва. Заглянув вниз, он почувствовал легкое головокружение. Гора страшным обрывом уходила метров на семьсот вниз. Оголенный бок ее, словно срезанный ударом огромного топора, белел острыми выступами скал. На дне, затянутом темной голубизной, стоял смешанный лес. Там валялись дубы, грабы, стволы бука и множество веток.
– Громадная могила, – невольно промелькнула мысль, на дно которой сброшены мертвые деревья вперемешку с камнями.
– Похоже, зимой здесь снег поработал. Лавина, как бритвой срезала лес и похоронила его в реке. Ему сделалось жутко от одной мысли, что надо спускаться по почти отвесной скале, но другого пути у них не было, по пятам шли преследователи. Это была самая удобная позиция, где, не опасаясь обхода противника с тыла, можно было держать оборону. Отправив две группы вести разведку, решили остановиться здесь же.
В горах ночь наступает быстро, и пока вели разведку местности, стемнело. Под огромным дубом разложили небольшой костер, чтобы обсушиться и согреться. Красное пятнышко костра светилось в черноте ночи. Огонь пропадал за стволами, на миг возникал в прогалине леса, как мигающий на берегу маяк, и опять исчезал. За ночь привалил туман и пленил горы.
Когда проснулись и раздули едва тлеющие угольки костра, вокруг стояла молочная, сырая пелена. Туман пропитывал лес, проник в самые густые заросли, оседал между камнями и скрывал от взора тропы и даже высокие скалы.
Ранним утром, когда особенно прозрачен воздух, солнце красноватым светом начинало опрыскивать вершины гор, а внизу на склонах и каменных ущельях лежали белые облака и дремали, стараясь удержаться за острые края скал.
Темнота уползала в узкие ущелья, пряталась за скалами, но лучи доставали ее и там. Они разгоняли туман по лесным полянам, прошивали насквозь, застоявшиеся облака и от этого мир делался прекрасней и светлей. Повсюду стояли леса, покрытые серебристым снегом. И, когда на них падало солнце, ночная чернота испуганно бледнела, на глазах превращаясь в изумрудную зелень, искрясь каждой снежинкой на зеленых кронах. Тишина стояла невероятная, даже страшная. В складках долины лежали клочья белого и плотного тумана, река внизу ущелья вздулась, гремела камнями.
Лес, подсушенный солнцем, успокоительно шумел вокруг них. Теплый и плотный ветер дул сверху и перебирал опавшую листву, смешивая ее со снегом. Бойцы быстро собрались и двинулись дальше. Сначала, шли вниз, потом стали подниматься. Лес поредел, повеяло свежим ветерком, туман стал пожиже и стал расползаться по сторонам. Опускаясь все ниже и ниже, в конце концов, лег на землю.
Перед глазами бойцов встали близкие и далекие горы, вершины которых красовались своими снежными пушистыми шапками, а над горами голубое без единого облачка небо. Наверно только у человека высота гор рождает чувство горделивости. Когда группы поднялись на скалу господствующую над местностью, увидели под собой снежную опушку лесов и лугов, переливающихся тысячами солнечных лучей, как сказочные бриллианты из сокровищ Али-бабы, а вдали прекрасную величественную вершину Кяпяз-дага.
Полковник гордо поднял голову и всей грудью вздохнул чистый, горный воздух, он понял, что им удалось сделать невероятное.
Чувство гордости за проделанную работу переполняла его, и ему захотелось крикнуть:
– Вот он, мир счастья и свободы. Это наш Карабах и мы хозяева здесь. Никто не испугает нас и не остановит. Пусть трепещет враг, и уносит свои ноги, не то смерть настигнет его.
Солдаты стояли пораженные величественной картиной открывшейся перед ними, они дышали полной грудью морозным воздухом, в блаженстве прикрыв глаза.
Вершины Кяпяз-даг и Гямыш-даг на горизонте сверкали красным гранитом. Они поднимались над ландшафтом более низких гор и вызывали чувство восхищения здесь, между горами узкая долина, а с двух сторон высочайшие вершины, покрытые густым лесом.
В той долине, которая тянется до самого перевала, всякий раз, когда дует ветер, слышится запах степи Ширвана, родины полковника. Хотя далека она, но дыхание степи, подымаясь по согретым склонам гор, преодолевая перевал, приносит сюда, на северную сторону, тепло.
Повсюду, рядом и где-то очень далеко, вот тут, под ногами и повсюду, куда не кинешь взгляд, как зеленое знамя Пророка, лежит на горах лес, кудрявый и ласковый издали, такой загадочный и заманчивый, что хочется погладить рукой его зеленый атлас. И в тоже время такой таинственный и строгий вблизи, что народ с давних пор называл его «Черный лес». В этих лесах сотни троп и ни одной дороги, много зверей, птиц и множество полусгнивших деревьев на нависших скалах. Тут растут кусты с шипами, раздирающие одежду в клочья. Кругом темень с загадочной и пугающей тишиной, где каждый хруст сухой ветки, падение камешка, крик филина или совы, заставляет вздрагивать и пугливо оглядываться по сторонам. Зайдешь в лес, обуревает страх, лесные дебри опасны для неопытного человека.
В «Черном лесу» всегда стоит устойчивый запах сырого листа, земли, прели. Снизу, из-за кустов ежевики и шиповника, доносится рев, грохот горной реки, которая не знает ни сна, ни отдыха. Иногда по верхушкам грабов на горе проносится ветер, Карабахский лес глубоко вздыхает, как уставшие бойцы и снова стихает. Вот с перевала прогремел короткий, басовитый гром, это маленькие лавины. Где-то очень далеко провыл шакал, и все стихло.
Полковник наблюдал за всем и думал, – Милый нашему сердцу Карабах, ты очаровываешь всех, кто веками живет здесь и тех, кто попадает сюда случайно. Горная страна, раскинувшаяся в самом сердце Азербайджана. Годы и столетия пронеслись над этим горами. Войны шли здесь спокон веков, и сейчас идет война. Лес и горы, как и сотни лет назад, свидетели страшной несправедливой войны двух соседей. Карабахский лес вздыхал, поражаясь человеческой жестокости и ненасытной жажд людской крови.
Бойцы не видели, что недалеко от скалы, маскируясь между камнями на гребне выше осыпи, скрывалось одно существо, очень опасное для них, как опасно все на войне. Человек в белом маскхалате, простерся на камнях и просматривал панораму местности в прицеле снайперской винтовки. Винтовка лежала тут же рядом с ним, при желании он мог снять полковника одним выстрелом, ведь до них было не более четырехсот метров. Но снайпер понимал, что этот выстрел может быть для него самого последним, и, стараясь не терять из виду группу, он стал потихоньку сползать вниз.
Группы двинулись дальше. Лес резко оборвался, полковник вышел на поляну, покрытую мхом и колючими кустарниками. Ярко, до боли в глазах светило яркое солнце. С одной стороны, не круто поднималась возвышенность, покрытая редкими кустарниками, а с другой, виднелась какая-то деревня.
К небу клубясь, поднимался сизый дым. Внизу люди жили обычной жизнью. Мирно спали мужики, обняв своих любимых. Там было тепло и сытно. До них еще не докатилась война, там был мир. Полковник стоял на вершине и утирал слезы, предательски выступившие на глазах. Смерть очередной раз прошла рядом, обдав его холодным своим дыханием, от которого тело содрогнулось, и по коже пробежали мурашки. Полковник подозвал радиста и запросил штаб. Сквозь шум и треск эфира он услышал голос Начальника Генерального штаба Садыкова.
– «Чайка», я «Второй», всех встретили, ждем вас. Шум не дал дослушать последние указания генерала. Радист, увидев вопросительный взгляд полковника, стал колдовать над рацией, посылая в эфир позывные генерала. Прошло больше пяти минут, которые показались вечностью, когда радист опять протянул трубку рации.
– «Второй» на связи.
– «Чайка», – хриплый голос генерала показался таким родным и близким, что он невольно стал оглядываться, стараясь понять, откуда тот говорит:
– Возвращайся домой, туда, где ты сейчас, не залетают больше чайки. Ждем.
Он вернул трубку радисту и повернулся к своим бойцам:
– Ну что мужики, получено добро. Мы «летим» домой.
Положение, в котором они оказались, на первый взгляд казалось безвыходным. Но среди них не было трусов, они уже давно сбежали. Каждый из его солдат дрался с врагом, как истинный сын любящий свою родину, свой народ.
Благодаря чувствам чести и долга, вытекающим из принадлежности к солдатскому сословию, у солдата развивается и такое качество, которое не поддается воспитанию – личное мужество. Сегодня они доказали это. Сегодня в их сердцах зародилась вера в Победу. И не было среди них ни одного солдата, который бы не рассчитался бы с врагом.
Часть вторая
От курсанта до генерала
Глава первая
В рай – через ад Карабаха
Кровь не может быть
прощена никогда,
а только отмщена
или искуплена.
Проводив очередных посетителей, полковник медленно прошел к окну и открыл створки, чтобы прохладный бакинский ветер проветрил больничную палату. Дым, от выкуренных сигарет столбом стоял в комнате. Задвинув шторы, он включил ночник и прилег на кровать. Хотел уснуть, но это ему не сразу удалось.
Память восстанавливала все новые и новые странички пережитого прошлого.
Полковник не заметил, как усталость навалилась на него, и он уснул, продолжая вспоминать своих живых бойцов и тех, кто уже оставил этот мир.
Он помнил всех, поименно, с их мелками недостатками, мальчишескими обидами, солдатской ревностью к командиру и глубокой верой в победу. За годы войны он потерял немало прекрасных друзей, но гибель одного их них до сих пор щемила его сердце при каждой встрече с бойцами разведывательной роты.
Майор Алиев Мирзали появился в бригаде, когда они, оставшиеся в живых после тяжелых и кровопролитных боев за Шушу и Лачин, «просеивались» через сито военной прокуратуры. Каждый боец, кто вышел с полковником из осажденной крепости Шуша и не погиб, стыдились друг друга, боясь вопроса: – Как могло такое произойти, Шушу оставили, врагу, а сами выжили?
Алиев, стройный, подтянутый с чистыми карими глазами, был уверенным в себе офицер. Он не струсил, как сотни других командиров служащих в рядах Советской Армии, а приехал по зову своего сердца и встал на защиту Родины. Смуглое лицо, простая, порой даже наивная улыбка, подчеркивала правильные черты его лица. Военная форма на Мирзали сидела, как литая, будто он родился в ней. Он был всегда опрятным, гладко выбритый, как говорится – «до синевы». Из-под лихо заломленной фуражки, вырывался наружу «кубанский чуб» – черные смолянистые, жесткие волосы вперемешку с серебром седых волос.
О его шикарном чубе можно было говорить долго, так как ни одна женщина воинской части не проходила мимо Мирзали, не отпустив комплимент в адрес его чуба. Подстатьи непослушному чубу был и сам Мирзали. Вечно в делах, то в штабе части, то на полигоне, то в казарме он всегда был при деле. Если выпадала свободная минута, то его можно было найти только среди солдат – прошедших ад Карабаха. Он интересовался тактикой ведения боя армянами, их вооружением, хитростями противника в ночных боях. Задавал кучу, казалось бы, простых вопросов, но, сложив их вместе, можно было понять, как он ищет ответ на вопрос, каковы причины поражения, что надо сделать, чтобы не повторилась трагедия. Потом он шел в свой штаб и тщательно составлял план устранения тех недостатков, которые имелись. Каждый день он приближал время отправки на фронт. Торопился сам и торопил командиров подразделений с подготовкой, чтобы скорее вернуться туда, где земля стонала от разрывов мин и снарядов.
Окопы – как шрамы испещряли горы Карабаха. Ему хотелось мстить врагу за погибших солдат, за сожженные города, селения, да просто за то, что напал на его Родину.
Полковник не часто видел его, так как был занят подготовкой других отрядов, разбросанных от Алибайрамлы до границы с Ираном в городе Астара.
Но как только он приезжал в его часть, то непременно встречался с ним и подолгу беседовал. После таких встреч, он чувствовал, что рядом с ним находится человек, мыслящий и помыслы которого, полностью совпадают с его желанием.
К августу месяцу 1992 года центр боевых действий сместился к городу Агдам. Положение, в котором находились подразделения старшего брата полковника, были критическими. Брат командовал агдамскими отрядами самообороны, таким же сбродом, который встречался по всему Карабаху.
Так называемые « батальоны самообороны», после успешных наступательных боев на Дахразском направлении и освобождении населенных пунктов Нахичеванник, Аранзамис, Пирджамал и Агбулаг, нажились хорошими трофеями, и воевать больше не хотели. Единственное, что их волновало, так это вопрос, как выгодно продать награбленное и прокутить деньги в Бакинских ресторанах.
Армяне воспользовались этим и несколькими атаками на господствующие высоты в горах перед фронтом обороны захватили их и стали монотонно обстреливать город Агдам, где проживало около 40 тысяч населения. В одном из боев, за Фаррухские горы, отряды понесли тяжелые потери, и брат попросил его прислать помощь, так как удерживать позиции перед подступами к городу было некому. Получив разрешение с МО, полковник с двумя пехотными батальонами, отправился на фронт. Когда батальоны прибыли в Агдам, сразу же получили приказ атаковать противника, занявшего населенный пункт Гюлаблы-Авдал. Подготовка к наступлению проходила в спешке, так как противник укреплялся и подтягивал свежие силы из Еревана.
Батальоны бригады полковника получили приказ наступать в центре боевых порядков атакующих подразделений, если можно так назвать тот сброд, который «обещал» поддержать атаку с флангов. Отряды «генерала» Эльшад и Гатыр Мамеда, к наступлению опоздали, поэтому армяне весь огонь имеющихся своих огневых средств сосредоточили на батальонах полковника. Плотный огонь минометов прижал к земле атакующих бойцов. Казалось, что нет такой силы, что могла бы их подняться в атаку. Солдаты стали окапываться не понимая, что губительный огонь минометов достанет их и там, в неглубоких окопах. Командиры рот и батальона первого эшелона просили усилить огонь артиллерии, которая почему-то прекратила огневую поддержку.
В один из критических моментов, когда казалось, что наступающие не выдержат напряжения боя и начнут отступление, полковнику самому пришлось вступить в бой в роли наводчика орудия. Высадив командира танка, он сел за пульт управления танковой пушки. Несколькими выстрелами по высотам, ему удалось подавить огневые точки, но минометный огонь наносил неоправданные потери. Оставив танк под высоткой, он выбрался из него, пригибаясь, часто падая при взрыве снарядов, побежал на НП, надо было выводить бойцов из-под губительного огня противника.
На наблюдательном пункте полковника находились майор Мирзали Алиев, адъютант Тябрик Бахшиев и командир разведывательной роты Фазили Ашраф, который получил тяжелое ранение в ногу, но отказался от отправки в тыл.
Противник, тем временем, нащупал расположение НП (наблюдательного пункта) бригады и сосредоточил по высоте, где находилось командование, всю мощь своей артиллерии. Экипаж единственного танка, никак не мог противостоять батареи противника, и вынужден был вести огонь по поддержке наступающих войск.
Когда до окопов оставалось с десяток метров, после очередного разрыва снаряда, что-то тяжелое ударило в грудь. Удар был настолько сильным, что его отбросило на несколько метров назад и, не найдя опоры он покатился под откос. Сознание полковника затуманилось, голова стала чугунной. Когда он стал приходить в себя, увидел над собой склонившегося Мирзали. Он как-то неловко приподнял голову полковника и спросил:
– Как вы командир? Потерпите, сейчас подъедет санитарка, и мы отправим вас в госпиталь. Не дав ему закончить, полковник сделал усилие подняться, но сильная боль в правой груди не позволила ему это сделать. Между приступами головокружения, сплевывая кровь, он успел только отдать приказ:
– Отводи батальоны, принимай командование на себя.
– Тябрик – простонал он, – помоги майору, отправляйтесь к ротам и выведите их из боя. Услышав приказ, Мирзали выдернул свою руку из-под головы, бережно положил ее на землю. Майор повернулся к стоящему рядом радисту и приказал передать приказ командира бригады о принятии им командования батальонами, подхватив автомат, стремглав бросился к батальонам. К раненому полковнику подбежала Зибейда, фельдшер бригады, таща свою огромную санитарную сумку на плечах. Она сходу опустилась перед командиром на колени и прикрыла от падающих комков земли, разлетающихся после очередного разрыва снаряда. Ловкими руками, привыкшими умело делать перевязку, она расстегнула куртку. Вынув из-за пояса финку, разрезала тельняшку на груди. При этом постоянно приговорила, – все будет хорошо, ты не волнуйся, ты еще нам нужен, ты не должен умирать, там солдаты ждут твоей команды.
– Командир, я сделаю сейчас укол, и вам станет легче, потерпите чуточку, – сказала Зибейда и начала готовить шприц. Подбежали солдаты с плащ-палаткой, и стали ждать указаний, готовясь вынести своего командира. Фельдшер сделала укол и приказала перенести раненного в укрытие. Его перенесли под обрыв сопки и пристроили спиной к небольшому окопчику.
Тошнота и головокружение не позволяли полковнику сосредоточиться. Когда спустились в окоп, ему показалось, что боль отступила. Однако дышать было очень тяжело. При вдохе казалось, что тысячу иголок вонзаются в грудь. Крови не было. Сознание постепенно возвращалось, и полковник понял, почему нет крови. Еще утром, когда перед боем прощался со своим младшим братом Эльманом, тот достал из полевой сумки несколько титановых пластин и протянул брату.
– Возьми их и положи в боковые карманы куртки, твой «нагрудник» с магазинами прикрывает только живот, а грудь не защищена, так что положи их в карман. – сказал он. Так еще в Афгане десантники делали, – для убедительности сказал Эльман.
Полковник взял тонкие пластинки, повертел их в руках, и чтобы не обидеть брата, рассовал их по нагрудным карманам куртки. Кто тогда знал, что любовь и забота о нем брата, спасут его от неминуемой гибели. Вот теперь титановые пластинки сделали свое дело. Огромный размером, сантиметров двенадцати, осколок от 152 мм снаряда, который передала ему Зибейда, был еще теплым. Края осколка напоминали зубы белой акулы, такие же заостренные, жуткие, предназначенные разрывать, свою жертву на части, сейчас грела ладонь. От удара пластинка на груди прогнулась, приняв на себя смертельный удар, и защитила грудную клетку. Откинув полы разорванной тельняшки, Зибейда осматривала место ранения. Взору открылась удручающая картина. Огромная темно-сизая гематома распласталась по всей груди. Ближе к основанию, грудная клетка успела опухнуть, до него невозможно было дотронуться. Фельдшер, аккуратно ощупывая грудь, все причитала по-азербайджански, смысл слов ее, сквозь возвращающее сознание не доходил до раненого.
– Сломано два ребра, это точно, а насчет остальных повреждений, узнаем в госпитале, и когда сделают рентгеноснимок, – глядя на командира, вынесла она вердикт. Вокруг собрались солдаты и офицеры, находящиеся на НП. Солдаты помогли подняться и прислонили его к огромному валу. Только теперь, при свете карманного фонарика, ему самому удалось осмотреть правую сторону груди. Она была темного– бурого цвета.
– Как там наши дела?– не обращаясь ни к кому конкретно, спросил полковник. Где батальоны? Где Мирзали ? Радист наклонился к командиру и стал докладывать обстановку.
– Товарищ полковник, батальоны отходят. Нашим удалось отойти в лощину, и они выходят из боя.
– Вызовите Мирзали и передайте ему, пусть батальоны отходят к каналу на исходные позиции. Как появится Тябрик, пошлите его ко мне.
– Зибейда, – он поискал глазами фельдшера.
– Тут я командир, – она внимательно смотрела на полковника,
– Сделай мне тугую повязку и еще один укол. Мне надо дождаться доклада Мирзали.
– Вам немедленно нужно в госпиталь, может быть повреждены внутренние органы. Я вас умоляю, давайте мы вас отвезем.
– Ты это брось, сестренка, – сквозь распухшие губы он пытался улыбнуться, – я не собираюсь помирать. Рановато еще помирать.
– Тогда я вынуждена буду доложить вашему старшему брату.
– Не понял, – глаза полковника налились кровью, – ты что забылась. Я могу напомнить тебе, кто я есть! А ну, давай на передовую, там тебе дел хватит, и оставь свою затею, а то….. Он не договорил, силы покинули его. Голова затуманилась, и он часто задышал. Зибейда, при помощи солдат, перенесла командира в укрытие под сопку, ближе к дороге, оставив при нем своего санитара, поспешила туда, где рвались снаряды, и шел бой.
Сколько он так пролежал, полковник не знал. Когда по лицу забарабанили крупные капли дождя, он открыл глаза и огляделся вокруг. Рядом находился радист и незнакомый солдат, которые пытались растянуть над головой палатку.
– Радист, – обратился полковник к солдату, – как там батальоны, где Мирзали?
– Товарищ полковник, – голос солдата дрожал, – командир третьей роты старший лейтенант Хикмят Агаев командует батальонами. Он просил сообщить, как только вы придете в себя, и он сам вам все доложит.
– Разрешите вызвать его.
– Давай солдат, пусть прибудет сюда, – отдал полковник распоряжение, а сам стал искать ответ на вопрос, – Почему батальонами командует Агаев, где же тогда Алиев, Фазили и Тябрик? – думал он, еще не представляя страшную трагедию, обрушившуюся на батальоны.
Через минуту подбежал командир танка в шлемофоне и с ним начальник связи первого батальона.
– Товарищ полковник, старший лейтенант Агаев сейчас будет, он занимается отправкой раненых и погибших, – приветствуя полковника, доложил танкист.