Эльбрус Иззят оглы Оруджев
Карабах – горы зовут нас
Брат не знал ни названия, ни автора, и не все слова той песни, а пел, повторяя несколько строк помногу раз;
Как ни странно, в дни войны
Есть минуты тишины,
Когда бой умолкает устало
И разрывы почти не слышны.
И стоим мы в дни войны,
Тишиной оглушены…
К утру связь с подразделением прекратилась. Радисты вышли на линии, пытались ее наладить. Беспокоящий огонь артиллерии противника по высотам, не давал расслабиться обороняющимся бойцам.
В 13.30 26.02 из Агдаря прибыл лейтенант на БМП. По его докладу стало известно, что колонна с боеприпасами разгромлена противником по дороге. Это действовала та же самая неуловимая диверсионная группа, наводящая ужас на всех, кто пытался пробиться к окруженным группировкам.
Не успел полковник подробно расспросить лейтенанта о бое, как позвали к рации. Фаталиев доложил, что налажена связь с обороняющимися отрядами в Зардахаче. Грохот разрывов и шум в наушниках заглушал голос радиста, который пытался что-то сказать.
– «Чайка» – прорвались его позывные, – ухожу в горы. Полковник по шуму боя понял, что отряды отходили под натиском противника.
Он свернул карту, лежащую на столе и положил ее в офицерскую сумку. Взял автомат, стоящий в углу штабной будки, открыв окно, позвал Фаталиева. Когда тот появился, полковник протянул ему сумку:
– Вот возьми, мою сумку с картами, майор и береги ее. Я в Зардахач. Ну что ты так на меня все время смотришь, Фаталиев?
Что-то я тебе должен майор, и ты не можешь никак получить свое? Ну, что молчишь? Страшно одному оставаться, да? Не дрейфь, твое дело связь. Вызывай всех, кто есть, может, и ответит, кто ни будь. И не бойся, старина, самое худшее уже позади. Теперь, мы точно знаем, что к нам на помощь никто не придет, так что дорогой мой, держи хвост пистолетом.
– При чем тут хвост, – не понял майор.
– Да чтоб не оторвали твои яйца. И не смотри ты на меня, как солдат смотрит на вошь, ты так на мне дырку просверлишь. Вот ты мне скажи Фаталиев, смерть – разве наказание? Молчишь. Нет, брат, не наказание.
Смерть – это покой, и избавление от этой жизни. Смерть следует рассматривать, как один из способов облегчить человеку жизнь. Ну, бывай.
Полковник открыл дверцу штабного салона и спрыгнул на землю.
– Зря обидел мужика, – подумал он, держится ведь молодцом. Приду обязательно извинюсь, решил он.
Солдат Кулиев, его водитель, был рядом с БМП и беседовал с экипажем. Он окликнул его и пошел в сторону селения Зардахач.
Горький осадок от разговора с Фаталиевым не давал ему успокоиться. Он никогда просто так не обижал людей, и теперь его мучила совесть. Вдруг он поймал себя на мысли, «что значит приду» с прогулки что ли?
Полковник даже остановился – так и быть «если останусь живой», – успокоил он себя и побежал на выстрелы. Рядом не отставал Вюсал. Вой минометного снаряда заставил их броситься на землю. Снаряды летели один за другим, и разрывы ухали позади них метров в пятидесяти. Значит, армяне атакуют передний край, если огонь перенесли в глубину наших войск, тогда дело труба, надо спешить. Он оглянулся назад и отыскал глазами Кулиева.
– Вюсал, живой?
– Да живой, крикнул тот.
– Тогда слушай, начинаем перебежками, смотри за мной и делай как я, понял. Сквозь разрывы снарядов, полковник старался докричаться до солдата. Очередной снаряд разорвался совсем близко, и лицо посекло осколками щебенки. Не обращая на это внимания, он рванулся вперед, пробежав метров двадцать, спрыгнул в воронку. Рядом упал и солдат. Артиллерия била по единственной дороге, пытаясь не допустить по ней движения резерва. Если бы армяне знали, что резерв состоит только из двух лежащих сейчас в воронке, они бы наверняка пожалели выпущенных своих снарядов. Спустившись с косогора и петляя между деревьями, они бежали туда, где смерть разила всех, не разбирая звания и рангов. Навстречу стали попадаться одиночные солдаты, которые, отстреливаясь, отходили. Их преследователи карабкались на высоту, ведя непрерывный огонь. Полковник и солдат заняли позицию и стали прикрывать отступающих. Рядом справа и слева залегли бойцы.
– Есть среди вас командиры, – спросил полковник, стреляя короткими очередями. Передайте по цепи, скажите, вызывает «Чайка».
Тем временем обстановка накалялась.
Над головой стоял сплошной свист от пуль, сзади усиливался грохот разрывов.
– Если не удержимся здесь, то вырваться не удастся, понял он, перезаряжая автомат. С тех пор как они приняли бой, справа и слева стрельба стала вестись интенсивнее. Значит, отходящие бойцы поняли, что кто-то появился среди них и управляет боем.
Полковник, выпустив очередь, перекатился вправо к огромному дереву и занял удобную позицию.
– Командир, командир, – кто-то кричал справа от него. Он повернул голову и увидел сержанта Абдуллаева за соседним стволом.
– Вот хорошо, что живой, – подумал полковник. Он махнул Абдуллаеву рукой, показывая, что бы тот приблизился. Сам, из подсумка достал гранату, вырвал чеку, приподнявшись, метнул ее в приближающихся перебежками хачиков,. После разрыва, полоснул еще длинной очередью.
Когда сержант Абдуллаев прилег рядом, он повернулся к нему и приказал.
– Давай на правый фланг, не дай армянам прорваться к Атерку с твоего фланга. Отходим постепенно, к окраинам, дальше ни шагу. Сержант смотрел на командира, красными от недосыпания и усталости глазами, он все прекрасно понимал, что положение такое тяжелое, что командир лично прибыл на передовую и вместе с ними ведет неравный бой, вселяя уверенность и мужество в солдат. Что так оно и есть можно было судить по тому, как бойцы по цепи передавали позывной командира и при этом подбадривали друг друга тем, что «Чайка» с ними, а значит, победа близка и необратима. Противник несколько раз переходил в атаку, но под прицельным огнем обороняющихся бойцов, вынужден был отходить на прежние позиции.
Ближе к вечеру, бой постепенно стал утихать, противоборствующие стороны понимали, что каждый из них сделал все, что было в силах.
Разрозненные, оставшиеся без командиров бойцы выдержали, сомкнулись, но устояли.
Оставили населенные пункты Чапар, Имерет-Гарвент, Зардахач.
Солдаты выстояли, не побежали, а ведя неравный бой, под натиском противника, отошли на указанный рубеж, стали окапываться .
Собрав командиров групп, полковник отдал последние указания на отход. За годы войны, он сделал для себя одно немало важное открытие. Для настоящего солдата нет ничего страшнее и трагичнее, чем ощущение, тяжкого слова «Отходим». Каждый из бойцов, прежде чем встать из окопа, помедлит, виновато оглядится вокруг и прижмется лбом к земле, на которой лежал, которую согревал своим телом и дыханием, и в ответ на это, земля отдавала ему свое тепло и защищала его своей твердыней. Грусть наваливалась на сердце каждого обороняющегося, как же оставлять тебя, земля, если ты полита кровью братьев и сестер моих. Столько веков ты давала жизнь предкам, защищала сыновей от врагов. Устало поднимается солдат, шатаясь, опустив угрюмо голову, медленно идет прочь, сутулясь, опустив плечи. Нет, не от тяжести оружия и солдатского вещевого мешка, а от пораненной солдатской чести. Вот и сейчас, все эти выводы током прошлись по его телу, но другого приказа он не мог отдать.
Полковник поспешил в штаб, чтобы обсудить обстановку и наметить мероприятия на последующие сутки.
В течение всего дня, ведя бой на восточных окраинах Атерка, полковник не выпускал из рук нити управления подразделениями на других участках обороны. По рации отдавал указания, требовал выполнения поставленных задач. В тоже время ему не хватало информации о результатах боев, и ему нужно было увидеться с командирами, чтобы посоветоваться и решить, что делать дальше в такой обстановке.
Подходя к штабу, он обратил внимание на скопление вооруженных людей, но откуда они и с каких отрядов он не знал. Думая, что это дезертиры, оставившие позиции, полковник ускорил шаги. Злость душила его и быть бы беде, если бы среди стоящих людей он не увидел майора Заура Мамедова из 123 полка. Бойцы стояли с непокрытыми головами, увидав приближающего командира, невольно стали расступаться перед ним, пряча взгляды. На снегу, перед штабной машиной, лежали погибшие. Не обращаясь конкретно к кому-то, полковник спросил:
– Кто?
Всем было ясно, о чем спрашивает командир, и они опустили головы еще ниже. Никто не решался, ответить. Вперед вышел, невысокого роста боец, одетый в грязный полушубок, обмотанный пулеметной лентой. Его густые, нависшие над глазами брови, усы и борода были покрыты сосульками. Голова была повязана бинтами, через которые были видны пятна запекшейся крови.
Хриплым голосом незнакомец сказал :
– Это офицеры, – майор Садиев, капитан Юсиф Мирзоев зам по тылу, капитан Агаев. Солдат мы сложили возле того дома, – он махнул, куда то в темноту.
Там их 22 человека, половину еще не вынесли. Раненых пока не считали. Командир нашего отряда Худиев тяжело ранен, мы его в штабе положили, там же лежит и контуженый майор Нестеренко.
Очень много раненых осталось на позициях, – солдат замолчал.
Слушая бойца, полковник понял, что обстановка стала, еще тяжелой, чем он мог себе представить. Попросил сигарету. К нему со всех сторон стали протягивать помятые пачки всяких сортов. Взяв одну из них, он прикурил. Горький дым сигареты, окутал сердце паутиной, не позволяя ему дышать. Делая глубокие затяжки, полковник пытался унять дрожь, которая сотрясала все тело, он не воспринимал глубину утрат. Позвав Мамедова, он повернулся и пошел к штабной машине, около которой толпились представители остальных отрядов. Пригласив всех в машину, он глазами отыскал Фаталиева, и подал знак подойти. Он внимательно рассматривал входящих, которые молча рассаживались. Среди них были и молодые и те, кого можно было записать им в отцы, одетые, как настоящие партизаны в лесах Украины. Черные от копоти и грязи их лица не выражали ничего, глаза красные и запавшие сверкали из-под бровей.
Вопросов не задавали, и так всем было все понятно. Перед входом в КШМ (командно-штабная машина) лежат их боевые товарищи, души которых улетели уже на небеса, а тела, остывшие на холодном снегу, уложены в ряд. Они выполнили свой священный долг перед Родиной, а оставшиеся еще не до конца. Курят, молчат. Кто-то из задних рядов ни к кому, не обращаясь, риторически задал вопрос, который волновал всех:
– Мужики, мы что, окружены, да?
Тут и началось. Все стали кричать и материться, проклиная всех и все. Кляли свою судьбу и то, что они родились на этой земле, все живое и мертвое.
Эта была знакомая картина. С ней полковник встречался еще там, в Шуше и Лачине, но это был 93, а не 92 год. Остались позади год войны и страданий. Год. Будто вечность. Теперь он прекрасно разбирался в психологии так называемых «добровольцев» и молча ждал развязки.
Кто-то из присутствующих, наверняка, должен озвучить вопрос, о котором было оговорено заранее. Широкоплечий парень, ростом под два метра встал из отряда «Гуртулуш», повернувшись к полковнику, глядя прямо ему в глаза, заговорил натруженным хрипловатым голосом,
– Нам все известно, нас всех продали армянам и оставили здесь на погибель. Засели в Баку сволочи и жируют там, а мы подыхай, да? Отвечай, полковник, за чем нас продали?– он крутил головой, подстрекая других, высказаться по этому поводу.
Представители полиции и национальной гвардии как будто ждали сигнала, перебивая друг друга, загалдели, « рвали» рубахи на груди, создавая нетерпимую атмосферу совещания. Полковник делал вид, что внимательно слушает «ораторов», а сам разглядывал тех командиров, на участках которых в последние дни шли ожесточенные бои, переходящие в рукопашные. В отрядах было много погибших и раненых солдат и офицеров. Те спокойно относились к происходящему, сидели, курили, молчали, опустив голову, не глядя на галдящих. Они еще не отошли от того напряжения последних боев. Обстановку все больше и больше накаляли представители полиции.
Этим бы только в Баку на постах стоять, да людей обирать. Сумочки девушкам проверять, да «власть» свою показывать. А тут у входа лежат трупы и смерть не щадит никого, все равны перед смертью и перед АЛЛАХОМ.
Рядом со штабной машиной разорвался снаряд. Без всякой команды, все высыпали на улицу. Перелет метров 100 не больше. Противник нащупывал цели, значит, скоро начнется.
Человек 200-250 собрались вблизи последних домой Атерка. На окраине уже шли бои.
Надо взять себя в руки, надо! Но этого сегодня мало, надо навязать свою волю другим иначе все останутся, здесь лежать на снегу или попадут в плен, а это долгая и мучительная смерть, – думал полковник.
Молчать дальше не было смысла и собрав свою волю в кулак, решил раскрыть сложившуюся обстановку остальным оставшимся в живых бойцам.
Вопрос – быть или не быть – стоял ребром.
Он встал и прошелся по кунгу машины. Постучал по окошку радиста. Выглянул майор Фаталиев, пытавшийся наладить связь со штабом 703 бригады, где находился Начальник Генерального штаба. Одного взгляда на Фаталиева стало понятно, что ему не удалось сделать этого.
– Ну, что брат, тишина? – спросил он майора, прекрасно понимая, каков будет ответ. Нет, так нет, Да не смотри ты на меня, как солдат на вошь, Фаталиев. Ты вот что, продолжай вызывать, может, кто и ответит, а экипаж пускай сворачивается. Я пойду к бойцам, надо решать, что делать.
Спрыгнув с машины, он подошел к лежачим на снегу трупам офицеров.
Прикрытые простынями они напоминали застывшие статуи. Он опустился на колени и стал шепотом читать молитву.
Великий Аллах,
Дай мне мужества, и стойкости,
Дай рукам моим силу, голове разум,
Помоги мне спасти моих солдат,
Придать земле шахидов наших.
Прочитав молитву, и облегчив душу, он встал и спокойно пошел к столпившимся у последних домов отрядам.
– Неуверенность в приказе рождает еще большую неуверенность в исполнении, – как клятву повторял полковник про себя, обретая уверенность и спокойствие. Ночь перевалила середину своего пути и катилась к рассвету. Холодный воздух, пришедший с гор, пробирал до костей. Где-то в начале деревни ухнул очередной снаряд. Крики армянских солдат, прочесывающих деревню, уже слышались неподалеку.
Гул стоял среди столпившихся, многие курили, спрятав окурки в рукава. Подходя к ним, полковник услышал, как чей-то голос натружено хрипел:
– Он, наверно, хочет всех погубить.
– Может шлепнуть его, да и дело с концом – кто-то подсказывал оратору, но разобрать, кто, было невозможно.
– Надо уходить в горы, сами пробьемся и спасемся, иначе смерть всем. Торопит всех тот же голос.
Полковник, отталкивая бойцов, прошел в середину.
– А раненых куда, – вмешался кто-то в разговор, – армянам оставите, да?
– Как же армянам, ты, что с ума сошел, – загудела толпа. Полковник всех предаст, вот увидите, он тоже нас бросит и вырвется отсюда, а мы все сдохнем здесь, – не унимался провокатор.
– Эй, послушай, ты, командира не трогай, он хоть молодой, а воюет, дай бог каждому. Я о нем еще в Агдаме слышал. Он и мертвых не бросит, и живых выведет, это точно, вам говорю. Там в Агдаме на него солдаты молились и все хотели воевать только в его бригаде. Это точно, раздавались голоса со всех сторон.
Не обращая внимания на галдящих, полковник, выйдя на середину столпившихся бойцов, приказал – прошу выйти вперед командиров отрядов. Он помолчал и добавил, – и тем, кто их заменил. Сквозь ряды стоящих проталкиваясь, вышли вперед несколько человек.
– Остальным, – голос полковника стал, тверже стали, – отойти на пять шагов и построиться. Все зашевелись, голоса постепенно стихли, хотя в задних рядах кто-то продолжал свои возмущения.
«Сомнения в успехе должны всячески пресекаться командиром. Он никогда не должен давать понять подчиненным, в какой степени их мнения могут быть отражены в его решении, ибо это значило бы, что командир перекладывает на них часть своей ответственности и заимствует у них наиболее важные мысли.
Любой приказ должен убедить подчиненных в том, что начальник – руководит боем, а не бросил поводья, как плохой всадник» – так его учили в академии, а потом и на протяжении всей воинской службы.
Вот теперь, стоя перед своими солдатами, он как можно спокойнее, но так, чтобы его слышали собравшиеся бойцы, полковник обратился к ним.
– Мы с вами, – он сделал ударение на последнем слове, немного помолчал и снова повторил, – да именно с вами, сделали все, что возможно. Но враг силен, а помощи нам ждать неоткуда. Вот уже десять дней, как противник хочет уничтожить нас, но этого ему не удается, благодаря вашему мужеству и отваге. Своими действиями, мы дали возможность нашим войскам занять крепкую оборону на подступах к Агдаря.
Братья наши сложили головы, – он повернулся и показал на лежавших, на снегу, – Аллах рахмят элясин.– он ритуально провел ладонями по лицу. Стоящие повторили за ним ритуал мусульман по погибшим и слова молитвы.
– Наступил тот момент, когда каждый из нас должен решить, как ему поступить дальше. Остаться в строю или пробиваться к своим, полагаясь только на себя и свои силы. Мы можем спастись, если пойдем через горы Муров-даг, – он сделал паузу, давая время осмыслить сказанное, – но не всем улыбнется судьба, и они обнимут своих родных и близки. Толпа снова загудела.
– Почему, что значит всем не прорваться, говори, – требовали стоящие солдаты
в строю, под разрывами артиллерийских снарядов противника.
– Все очень просто, – полковник не стал больше испытывать их терпение. Чтобы попасть на перевал, нам надо пройти 20 километров по глубокому снегу. Перейти Агдабан и подняться на Муров-даг. Снег там глубиной до двух метров. Через час многие из вас устанут. Сначала вы бросите лишние вещи, еще через час, ваше оружие окажется в снегу, так как тащить вы его больше не захотите, – полковник раскрывал перед ними все трудности, будто читал с листа развитие событий. Еще через час кто-то предложит вам сделать привал, и вы сядете на снег, но подняться уже не сможете. Горы возьмут ваши оставшиеся силы и не пустят вас. Они будут звать вас остаться, потому что это наша земля и земля наших предков. Но если мы все вместе решим прорываться, и возьмем с собой наших погибших и раненых товарищей, тогда горы сами помогут нам вырваться из окружения и снова вернуться сюда в эти края, уничтожив всех, кто встанет на нашем пути, кто пришел на нашу землю с огнем и оружием.
Полковник замолчал, переведя дыхание. Молчали и бойцы.
Сделав паузу, он снова продолжил:
– Только вместе и только выполняя все приказы своих командиров, мы прорвем кольцо окружения и выйдем к своим. Так что решайте, как быть. Я даю вам право самим решить, как поступить в такой обстановке. Ваше решение будет только вашим решением, и никто не будет вас останавливать. Тех, кто решит остаться и сражаться плечом к плечу со мной, я жду у штабной машины.
Был такой великий боец на Кубе Че Гевара, который говорил:
«Никогда не принимай бой там и тогда, где и когда этого хочет противник», – запомните это. После этих слов, он повернулся и молча пошел к штабу. Толпа провожала его гробовой тишиной. Порывы ветра прошлись среди собравшихся солдат, торопя их с принятием решения.
Похолодало. Мороз стал крепчать. Деревья потрескивали кронами.
Разрывы вражеских снарядов подсказывали ему, что время не ждет и надо решать, как скорее вырваться из котла. До рассвета оставалось совсем немного, а на войне, как говорят:
– «утро всегда наступает слишком быстро».
Сухой холодный ветер с севера принес циклон, и погода стала заметно портиться. По небу плыли темные грозовые тучи, налитые тяжестью. Надо ожидать в горах снега или мокрого дождя, здесь часто такое случалось, особенно перед мартовскими оттепелями.
– Час от часу не легче, – подумал полковник, глядя на почерневшее небо.
Перед КШМ он остановился, еще раз посмотрел на застывшие лица погибших.
– Вот и все, Юсиф, теперь мне не надо больше тебе врать, что все хорошо. Душа твоя уже успокоилась, спи спокойно мой дорогой друг, ты выполнил свой долг. Рядом с ним лежал майор Садиев. Ветер распахнул его шинель, оголяя молодую грудь, и подставляя ее холодному ветру. Полковнику показалось, что майору должно быть очень холодно, и он невольно стал запахивать полы шинели, прикрывая ими окоченевшее тело. Глазницы капитана Агаева были занесены снежной порошей. Аккуратно он смахнул снежные крупицы.
Им так и не удалось познакомиться поближе, потому что в первый же день он послал Агаева в отряд «Гуртулуш», для оказания им помощи.
– Интересно, – глядя на красивое лицо капитана, думал полковник, – есть ли у него семья, дети? Неужели он пришел сюда, за своей смертью?
Полковник нежно поглаживал застывшее лицо офицера? Не находя ответов на вопросы.
– Я вас мужики не оставлю здесь лежать на снегу, друзья мои, верьте мне, – он говорил с ними, как с живыми, не сомневаясь, что они его прекрасно слышат и знают, что с ними будет. Не позволю каким-то хачикам глумиться над вами, клянусь СОЗДАТЕЛЕМ, слово офицера, – он провел по своему лицу обе ладони, ритуальным обрядом. Ему стало немного легче на душе, так как решение было уже принято, теперь оставалось набраться терпения и ждать развязки событий.
Фаталиев со своей командой уже убрали антенны связи, сложили все в машину и были готовы к движению. Открыв дверь в кунг машины, он, схватившись за поручни дверки, одним прыжком забрался вовнутрь. В углу на кушетке, накрытый солдатской шинелью лежал Олег Нестеренко, на другой лавке спал раненый Худиев. Как только полковник вошел в салон, Нестеренко открыл глаза и попытался сесть, но он успел придавить его плечи, не позволяя Олегу встать.
– Лежи родной, все хорошо, только не вставай, попросил он раненого.
– Мы выдержали, дорога наша командир, – Нестеренко говорил очень громко, как человек, который не слышит самого себя. Так бывает с теми, кто получил сильное сотрясение головного мозга при контузии.
– Все хорошо, Олег, успокойся, – скоро все должно кончиться.
– Как наши, смогли удержать позиции? – опять закричал Нестеренко.
– Все нормально, мы удержали позиции. Олег, ты скажи мне, как ты себя чувствуешь, голова как?
– Шума много в голове, да уши болят, будто кто-то с двух сторон приложился к ним. А это кто, он показал на Худиева.
– Комбат-два из 703-ей бригады, раненый он, в плечо. Спит сейчас, после укола.
– Ты вот что, Олег, постарайся заснуть, ты мне завтра будешь, нужен как воздух, у нас с тобой еще много дел впереди. Я прошу тебя, как друга прошу, постарайся, – полковник недоговорил.
Дверь кунга открылась, и в проеме показался «бородач» с перетянутыми пулеметными лентами через плечи.
– Командир, мы к тебе, тут, – он повернулся в темноту, указывая на кого-то, – пришли, поговорить надо. «Бородач» перевел дыхание и выпалил одним духом, – в общем, принимай командование, и вот что, пошли к мужикам, они ждут тебя, – он опять махнул рукой в темноту.
Эта радостная новость разрывала душу и вырывалась наружу, но он сделал над собой усилие и спокойно сказал:
– Всех командиров групп постройте перед машиной, остальным бойцам передайте команду. Раненых солдат перенести в рядом стоящий дом, оружие и боеприпасы собрать полностью, время на сборы один час. Понятно?
«Бородач» хотел что-то спросит, но потом наверно передумал и выпалил: – Есть, – помолчал немного и добавил, – командир, – повернулся и исчез в темноте. Полковник бережно накрыл бушлатом Нестеренко, взял автомат и спрыгнул на землю. За время, пока он находился в машине, погода внезапно и резко изменилась. Шел тяжелый, мокрый снег очень неприятный. Он натянул капюшон куртки, повернулся и посмотрел на Сарсангское водохранилище. Но не увидел его, все затянулось темной пеленой. На лес в горах валился снег, много снега. Сам АЛЛАХ помогает нам, посылая такую погоду, решил полковник и поспешил к стоящим в стороне бойцам.
Те, увидев приближающегося командира, затушили сигареты, и выстроились в символический строй. Полковник не стал спрашивать, откуда они, а сразу приступил к постановке задач.
– Первое, что нам надо сделать, – он оглядел присутствующих внимательным взглядом, – это вынести всех раненых и погибших с поля боя и сосредоточить их в этом доме, – он показал на разрушенное строение. Мы их не оставим здесь. Это должны запомнить все.
– Второе, от каждого отряда выделить по пять – шесть человек, только добровольцев в передовой отряд. Добровольцев прислать к штабной машине. Бойцам раздать все боеприпасы и имеющиеся продукты. У кого в отряде есть автомобили сосредоточить их в колоне перед выходом из Атерка. Артиллерийские батареи снять с позиций и выдвинуться к населенному пункту Умудлы. И последнее, – он посмотрел на «бородача», с лентами, – в нашей решительности и вере командиру, наше спасение, вот и все, что я хотел вам сказать. Полковник повернулся и пошел к своей машине, которая стояла в отдалении, давая понять всем, что разговоры окончены и надо торопиться, исполнять приказания.
– Вюсал – подходя к машине, позвал он солдата, который «колдовал» над мотором. Увидев командира, водитель быстро спрыгнул с бампера и пошел на встречу.
– Ты вот что сделай, – полковник, укрываясь от ветра, пытался прикурить,
– Подгони машину к штабу и загрузи всех погибших офицеров. В испуганных глазах солдата отразились огоньки тлеющей сигареты. Он что-то хотел сказать, но полковник упредил его.
– Если боишься трупов, то пойдешь пешком, а водителя я себе найду. Этого было достаточно, чтобы он тут же передумал задавать вопрос и пошел к машине. Постояв на холодном ветру и жадно смоля сигаретой, полковник, убеждал себя, в том, что он все делает правильно.
В кунге Нестеренко сидел в углу, обхватив голову двумя руками. По его виду было заметно, что он мучительно борется с головной болью, после контузии. На соседней кушетке постанывал Худиев. Ступая тихонько, полковник подошел к столу и спросил у санитара, указывая на раненного офицера:
– Как он?
– Все время мечется, жар у него. Второй раз повязку срывает, еле удерживаем. Врач с его батальона, говорит, что может начаться гангрена, если останется без операции еще день.
– Не останется, мы будем вырываться отсюда, из этого котла. Ждать помощи не откуда, а солдаты и командиры на гране отчаяния. Так что готовься.
Олег Нестеренко хотел что-то спросить, но полковник, взмахом руки, не дал ему этого сделать. Придвинув карту, стал ее изучать, рассуждая вслух, для Нестеренко.
– Итак, пойдем методом от противного, как учили в академии, – начал он, задавая себе вопросы и стараясь отыскать на них ответы.
– Допустим, армяне, находящиеся в обороне на переднем крае, наблюдают колонну автомобилей идущих из глубины обороны к фронту. Им кажется, что это выдвигается колонна с пополнением или резервом, так? Начинают звонить своим командирам и уточнять, что за войска, кто это движется. Те знают, что в тылу сегодня шел целый день бой и возможно, удалось разгромить окруженные войска и рассеять их, и теперь армянские колонны идут к фронту. По постам пройдет команда, что эта очередная победа армяшек. Так? Мы тем временем подойдем к переднему краю почти вплотную.
В колонне первым пойдет танк, а за ним артиллерия, это придаст уверенность часовым противника, подумают, что идут резервы для развития наступления.
Решение, пробиваться к своим, используя фактор неожиданности и нелогичности наших действий, есть единственно правильное. Я так думаю, – закончив рассуждение, полковник откинулся на спинку стула и посмотрел на Олега. Тот молчал, пораженный глубоко логикой и знанием психологии противника, этим отважным человеком, для которого понятие честь, долг являются святыми понятиями.
– А если колонну остановят, тогда план весь рухнет, – растирая лоб, спросил он у полковника.
– Раньше колонны выдвинутся две группы добровольцев, которые должны отвлечь на себя их внимание, своими действиями, как группы, вырвавшиеся из окружения.
От села Умудлы до плотины войск нет, это нам сказал лейтенант, что прибыл на БМП.
«Двум смертям не бывать – а одной не миновать», так мне кажется, звучит русская пословица. Полковник улыбнулся, взяв со стола сигареты, закурил. Дверь в кунг открылась, холодный морозный воздух ворвался в помещение, разгоняя сизый дым, стоящий плотным кольцом от выкуренных сигарет. Вошел водитель Вюсал.
– Командир я пришел доложить, что все готово, теперь, что делать?
– Пробегись по деревне и найди командира танка и командира саперов старшего лейтенанта Мехти Мехтиева, вызови их ко мне.
– Да, и не ходи без автомата, здесь не игра в казаки – разбойники, а война и каждую минуту можешь нарваться на армянских разведчиков.
К четырем часам утра все было готово для прорыва. Колонна машин с притушенными фарами, во главе с единственным танком, без боеприпасов для устрашения, была готова к движению. Добровольцев отвели в сторону и ждали появления полковника. Раненые, погруженные в кузов мощного Урала, понимая всю сложность ситуации, сдерживали свои стоны, кусая рукава бушлатов, крепились.
Противник редко напоминал о себе, пулеметными очередями и разрывами одиночных мин. Над Сарсангской плотиной стоял плотный туман. Такие же туманные полосы лежали в ложбинах, метались по дворам деревни Атерка, застревая между деревьями и кустарниками. Какой-то неясный, но постоянный шум, всплеск доносился с озера. В тумане ничего нельзя было разобрать и разведчики, выставленные у берега, только могли догадываться, что противник стал переправляться на другой берег, решив замкнуть кольцо окружения. Об этом было доложено полковнику. Медлить больше было нельзя. Перед штабной машиной полковника дожидались все оставшиеся в живых командиры подразделений. Он не стал еще раз уточнять задачи, только, проходя перед шеренгой, крепко пожимал им руки, похлопывал по плечу, ободряя. В стороне стояли те, с кем он должен был первым отправляться в путь и обеспечить прорыв основной группы.
– Ну что, мужики, – обратился к командирам полковник, – теперь все зависит только от нас, от нашего мужества и строгого выполнения намеченного плана. Берегите себя, я прошу вас, и останьтесь в живых, – вот самое большое мое желание. По машинам, – подав команду, он повернулся к Нестеренко, – пошли и мы, Олег, больше нам здесь делать нечего. Надо о живых теперь думать.
Настроив компас, и выбрав азимут, полковник двинулся по дороге, ведущей к плотине, за ним потянулись те, кому было приказано обеспечить прорыв. Пройдя метров пятьсот, стали забирать влево, свернули на тропинку. Лес здесь был гуще, деревья стояли плотней, чем на скалистых склонах гор. Часа три шли, спускаясь по крутым тропинкам вниз. Там в горах еще плотно лежал снег, а здесь в низине уже чувствовалось дыхание весны. Деревья стряхнули с себя оставшийся снег, выпрямили свои ветки и радостно помахивали ими, будто пробовали на гибкость и крепость. Сухие ветки, не выдержав, с треском отрывались и падали на землю, освобождая места ранним побегам. Светало.