Владимир Юрьевич Харитонов
Маятник Судьбы
– К матери свози, – сказал он мне, – прощусь с ней и с дочкой, потом все расскажу.
Прекрасно я знал – не положено так поступать, не положено – и все! Однако не впервой нарушать это «не положено» – ради раскрытия преступления. Поэтому опять один с задержанным убийцей на милицейской машине, правда, за рулем – водитель, поехали в район «Электроконтакта», – адрес показывал сам несчастный. Наручники по просьбе преступника я снял, чтобы не шокировать мать и ребенка. Хозяйка заставила нас сесть за стол, налила обоим борща в тарелки. На столе лежал большой нож для резки хлеба. «Мокрушник» потянулся к нему. Я внутренне напрягся, а он спокойно порезал хлеб и отодвинул бытовое оружие от себя подальше.
Когда вернулись в мой кабинет, слово Петров сдержал, во всем признался, но… обещал, по освобождении из мест лишения свободы найти любовника жены и убить его. Сдержал ли он свое обещание, не знаю. Но мне-то любовник тоже необходим – как свидетель. И я поехал на ДХЗ. Логично предположить, что Елена познакомилась с человеком, разрушившим их семью, по месту своей работы. В отделе кадров завода установил двух владельцев «Москвичей» белого цвета. С одним поговорил, нет – не тот. Нашел второго, и сомнения сразу развеялись. Высокий блондин со светло синими глазами, лет тридцати, может чуть больше; бывшим продавщицам точно должен нравиться. Да и сам он отпираться не стал, сказал, что хотел явиться в милицию добровольно. Все встало на свои места. Дольше всех упирался и не хотел признаваться в своем должностном проступке дежурный милиционер, но и он не устоял перед фактами. О дальнейшей его судьбе не знаю, но работу в правоохранительных органах, наверняка, он потерял сразу же. Не раз убеждался: в моей бывшей профессии, проявлять сочувствие нельзя ни к кому; заработаешь инфаркт вместо пенсии…
…Поэтому сидя в холодном карцере, даже сам себе не сочувствую. «Нервы берегу»,– подумал я и улыбнулся своим мыслям. А крепкие нервы-то, ой, как мне нужны. Вон по соседству в карцерную камеру посадили какого-то сумасшедшего. Поет разные песни и днем, и ночью, на мои замечания не реагирует… И ладно бы пел, а то просто орет что есть сил. С музыкальным-то слухом у него, похоже, такие же проблемы, как и у меня. Однако деваться-то мне некуда, приходится наслаждаться дикими звуками. Думаю, опера специально такого соседа подсадили. Психологически хотят поиздеваться над несговорчивым сидельцем…
Следующая история, на мой взгляд, не менее интересная в познавательном смысле. В 1989году за совершение мелкого хулиганства оказался задержан и посажен в ИВС милиции бывший агент, под псевдонимом «Иванов». Мне он лично не знаком, но старые оперативники его помнили. От камеры-то давно отвык, там ему становилось плохо, и бывший негласный помощник милиции буквально рвался ко мне на прием. Об его непреодолимом желании мне сообщил по телефону дежурный офицер. Я попросил привести «Иванова» в свой кабинет. Конвой заводит мужчину среднего роста и телосложения, лет пятидесяти пяти. Глаза, как говорится, бегают туда-сюда, сам напряжен до крайности. В общем, ведет себя так, как обычно и ведут «стукачи» с незнакомыми им операми. Познакомились, при этом он назвал фамилию оперативника, которому в свое время помогал информацией о преступлениях и преступниках их совершивших. На мой вопрос, чего же он хочет от меня, ответил:
– Заключить сделку. Я раскрываю вам убийство, а вы меня отпускаете домой.
– Нераскрытых убийств у нас нет, – резонно заметил я. – Сидите вы по решению городского суда, которое отменить я, как начальник розыска, не в силах.
Однако он заверил, что про это убийство никто просто не знает, а отпустить его можно и не – официально, без оформления документов. То есть, человек предложил мне совершить должностное преступление. Мне стало любопытно, да и рисковать не впервой. И я согласился! Моим условием выдвинул следующее – сделка состоится только после проверки его сообщения на достоверность.
«Стукач» рассказал примерно следующую историю:
–В деревню Власково, что напротив Березников, Кинешемского района, лет восемь назад приехали муж с женой из Латвии, Ольга и Денис Соколовы. У них имелись общие дети – несовершеннолетние дочь и сын. Мужик пил, жену частенько бил кнутом на глазах у детей. Устроился он пастухом, отсюда и кнут…. Женщина долго терпела, да видно устала, и терпеть, и бояться. Как-то после помывки семьи в своей бане, она сама предложила мужу бутылку водки. Тот растерялся: небывалое дело! Но выпил ее с удовольствием, тем более что о закуске супруга тоже позаботилась. Жена достает вторую. И ее мужик выпил, и уснул прямо за столом. Хозяйка тем временем взяла топор и спящего тирана попыталась убить. Ударила лезвием по шее да видно, несильно. Рану причинила, конечно, серьезную, но – не смертельную. Мужик заорал, на кухню вбежали дети. И у них на глазах она вторым ударом довела дело до конца – перерубила шею их отцу.
После этого женщина приказала своим чадам вызвать милицию. Но те заревели, и стали просить закопать отца прямо во дворе и никому не сообщать об этом, обещая при этом, что сами никому ничего не скажут. Мальчишке на то время исполнилось четырнадцать лет, девочке – десять. Так и решили. Выкопали яму во дворе, возле туалета, и аккуратно закопали тело. На вопросы соседей, куда это пастух пропал, отвечали: мол, уехал назад в Прибалтику, здесь заработки низкие. Прошло столько лет, а труп лежит без возмездия со стороны государства.
Да, история, однако… Агента я возвратил пока в камеру, а оперативника Александра Смирнова, за которым закреплена линия розыска без вести пропавших людей, отправил на машине в эту деревню. Он взял с собой из камер ИВС пару человек, отбывающих наказание за мелкое хулиганство и лопаты для раскопок. А чуть ранее, перед его отъездом, я послал в деревню другую машину с просьбой доставить мне предполагаемую убийцу.
Когда она оказалась в моем кабинете, я с ней говорил о погоде, о детях, о работе, в общем, о посторонних вещах. Она нервничала, понимала, что начальник уголовного розыска не за этим велел ее привезти. А я тянул время, ждал новостей от Смирнова. Ольга несколько раз предлагала мне задать прямые вопросы, ради которых она здесь, и обещала откровенно на них ответить, но я хотел провести дознание наверняка успешно. Часа через три новоявленный археолог позвонил мне:
–Скелет нашел, шейные позвонки явно перебиты чем-то острым. Нужна оперативная группа в полном составе для осмотра и оформления материалов.
Тогда предлагаю женщине рассказать о том, как она убила мужа. Мне показалось, что Соколова даже облегченно вздохнула, и со слезами на глазах, поведала все откровенно о совершенном ею преступлении. Подтвердила почти полностью сообщение «Иванова», только это произошло, с ее слов, десять лет назад, а не восемь. Добавила, что сын вырос, стал пить как отец. Пьяный требовал денег, угрожая своей родительнице в случае отказа сообщить об убийстве в милицию. А дочка подросла помощницей матери по хозяйству, и жалко до боли оставлять ее одну.
Ждала суда убийца мужа в следственном изоляторе. Агента я отпустил домой на свой страх и риск. Если бы «Иванов» в дальнейшем совершил что-то противозаконное, я бы оказался на скамье подсудимых. Но он не подвел. Кстати, дату убийства – не помню как, но установили точно, и узнай мы про данное преступление на месяц позже, то привлечь к ответственности за него мы уже не могли: вышли бы определенные Законом сроки. Следствие показало, что все жители деревни знали про убийство. Знали и молчали. И вот – редкий случай справедливого решения суда: убийце – пять лет лишения свободы условно, прямо в зале суда сняли наручники и освободили; ее сыну – пять лет реального лишения свободы за соучастие, а дочери ничего, на момент совершения преступления матерью она не достигла возраста, когда можно привлечь к уголовной ответственности за убийство!
А иногда людей в тюрьму сажает… собственное упрямство. Редко, но – бывает. Купил деревенский охотник, Николай Сергеевич Семенов, малокалиберную винтовку. По случаю, незаконно купил и без каких либо документов и регистрации. Жил он в деревне Михайлово, на реке Елнать. А событие, о котором хочу поведать произошло где-то в районе того же 1989 года. Охотнику около семидесяти лет, человек с устоявшимся мировоззрением, какой-то всеобщей подозрительностью и упрямством. Подозрительность выражалась в том, что не верил никому на слово, а работникам правоохранительных органов тем более…
Шел он однажды с этой винтовкой вдоль речки – хотел проверить собственную лодку с мотором, привязанную у берега. И вдруг увидел, что возле его шлюпки стоит чужая, такая же, и два мужичка, снимают принадлежащий ему мотор! Причем у одного из них на плече висит двустволка. Хозяин мотора закричал ворам, чтобы те прекратили грабеж, и для убедительности показал им свою винтовку. А они, вместо того, чтобы «сдаться в плен», пару раз бабахнули в его сторону из ружья и рванули на лодке убегать. Украденный мотор тоже при этом прихватили. Сразу после выстрелов, даже изрядно напуганный хозяин лодки стрельнул им вслед из винтовки – да так метко, что попал одному из воров в голову. Второй похититель на своем плавучем, теперь уже «катафалке», – с трупом и краденым мотором причалил недалеко от отдела милиции и сдался властям. «В горячке», не успев отойти от всего происшедшего, рассказал всю правду о случившемся…
Убийцу нашли легко и быстро. Семенов, сидя в моем кабинете, отпираться, не стал, только немного приврал, чем сильно усложнил свое положение. Старик думал, что главное его преступление,– это винтовка, которую он незаконно купил и хранил. Поэтому говорил, что сразу после приобретения, смазал ее маслом и закопал возле дома, мол, никогда ею не пользовался. А когда у него украли мотор, да еще выстрелили из ружья, он побежал домой, благо дом его стоял невдалеке и откопал винтовку. Затем побежал к реке наперерез ворам и стрельнул им вдогонку, не зная, попал или нет. Я объяснил ему, как можно миролюбивее, что судя по его рассказу, он совершил умышленное убийство – из чувства мести и сроки за такие преступления суды дают большие. Предложил не наговаривать на себя, а рассказать правду, тогда, может быть, следователь и суд усмотрят необходимую самооборону, и получит он условный срок – лишь за незаконное приобретение и хранение оружия.
Но ведь Николай Сергеевич жизнь прожил, он полагал, что милиция норовит всех обмануть, чтобы наказание оказалось более суровым. Примерно так он думал и стоял на своем. Его адвокат, как и я, объяснял ему и Закон, и конкретную ситуацию. Бесполезно! Следователь прокуратуры, которому поручили расследование, пожалел дедушку, мы вместе уговаривали его рассказать правду. Однако старик уперся. Сокамерника ему посадили из нормальных агентов, авторитетных прошедших «зону», чтобы тот объяснил, как и что надо говорить в подобной ситуации. Снова нулевой результат. Итог закономерен, но печален: десять лет реального лишения свободы за умышленное убийство из чувства мести. Наш кинешемский суд не стал сильно утруждать себя, чтобы разобраться досконально: насколько признался, настолько и получил. Дожил ли до лучших времен Семенов, не знаю. Скажу от себя, не всегда сотрудники милиции желают зла преступнику, ведь они такие же люди, у большинства есть родители, а многие непроизвольно примеряют ситуацию на себя или свою семью…
… А я задумался в своих «апартаментах» с мокрыми стенами: «Вот если бы мне послушать все советы следователя, адвокатов, сокамерников… Остатка жизни не хватило бы полностью отсидеть срок. Поэтому, наверное, люди, оказавшись в подобных условиях, и не доверяют советам». А мне что только не советовали: и признаться полностью во всем, что указано в обвинении, в надежде на уменьшение срока лишения свободы; и пойти на сделку со следствием и рассказать обо всех преступлениях, совершенных «подельниками»; и признаться частично, только в том, что практически доказано. Так эти советчики казалось, озабочены моей судьбой, что свою забывали…
Следующая история – о странностях, если можно так выразиться, человеческих отношений. …Летом, примерно в 1989 или 1990 году, дети купались в реке Кинешемке, и увидели… торчавшую из песка человеческую руку. Следует отметить, что в этом месте не глубоко и дно просматривается прекрасно. Раздались крик, визг, естественно, кто – то из взрослых позвонил в дежурную часть милиции. Приехавшая оперативно – следственная группа откопала в воде, на небольшой глубине, труп молодой женщины. Одежды на ней никакой не оказалось, голова отделена от тела, но – находилась рядом с ним в песке. На руках имелись наколки, происхождение которых не вызывало сомнения. Подобные произведения искусства делают…в местах лишения свободы.
Я сразу же разослал ориентировки по всем женским исправительным учреждениям Ивановской области – с просьбой поделиться имеющейся у них информацией. Ответов на них не получил. Оперативники, обслуживающие этот район, во главе со мной, «землю рыли», пытаясь найти хоть какие – то зацепки, но – безуспешно. Прошла неделя, а мы даже имени убитой не знали. Приехал с проверкой и, естественно помощью, начальник уголовного розыска Ивановской области Б.Н.Каманин – выяснить, почему нет результата по убийству, ну и, конечно, – придать нам правильное направление поиска. Узнав, что ни одно женское исправительное учреждение области ответа не прислало, Каманин сильно разгневался, стал звонить их начальникам. Слов не выбирал – матом, по-простому, с угрозами доложить генералу об их бездействии, чем привел всех в страх и трепет.
На другой день из одной женской колонии пришла-таки интересная информация. Надо отметить, что это один из нечастых случаев, когда «проверяющие и помогающие» из областного УВД оказали реальное содействие в раскрытии преступления. По приметам, которые мы выслали, работники колонии установили, что это – недавно освободившаяся Елизавета Быкова. Что интересно – она не обычной сексуальной ориентации, а оказывала услуги женщинам, как мужчина. «Сожительствовала» Быкова в колонии с жительницей Кинешмы, Наташей Майской, которая освободилась двумя годами раньше. Майскую я знал лично: она успела завести сожителя, ранее судимого Павла Дормидонтова, по прозвищу «Паша Америка». Жили они в частном доме в районе «Сокольники». Наташа работала на швейной фабрике, в общем, все внешне как у обычных людей.
И Наталью, и Николая задержали, поместили в ИВС. Поочередно вызывал я их к себе на беседу. Вместе со следователем прокуратуры пытались склонить обоих к чистосердечному признанию в убийстве. Однако они сотрудничать со следствием не желали. Каким-то «шестым чувством» я понимал, что Павел почти готов взять всю вину на себя – по нему заметно, что он любил сожительницу по-настоящему. И я надавил на эту «болевую точку»… На третьи, последние, сутки их задержания сказал ему:
– Наташе плохо в камере, вот – вот не выдержит.
Он мне на это ответил:
– Все расскажу, только подругу выпусти.
–Это зависит от того, что ты мне поведаешь, – с кажущимся сомнением заявил я ему.
И он поведал – с его слов, жили они без проблем, пока не настало время освобождения Быковой. Николай не догадывался, что та являлась как бы «мужем» его любимой. Сожительница попросила его встретить подругу и приютить на время. Николай не увидел в этом ничего особенного. Освобождение отметили, как принято в подобных случаях, с выпивкой, весельем. Однажды, когда в Наташин выходной, Дормидонтов пришел с работы раньше, чем обычно и застал подруг в кровати за весьма неприличным занятием. Ну, дальше, как бывает – ревность, топор, «секир башка»…
«Соперника» не стало, но появилась проблема, куда девать тело. Недалеко от дома протекала речка Кинешемка. У берега стояла, чья – то лодка. На ней, темной ночью, прячась от лишних глаз, и перевезли труп и голову к городскому пляжу и закопали неглубоко в песок. Вот как при таком раскладе, когда убийца сам рассказал о прямом соучастии своей сожительницы в убийстве, ее отпустить? А сама Наталья Майская, к слову, так и не признала свою вину даже на суде. Тем не менее, оба получили реальное лишение свободы на немалые сроки.
…Опять в раздумье анализирую и примеряю ситуацию на себя. Всю вину на себя надо брать тоже с умом, если хочешь выручить «подельников». При этом хорошо знать закон и обстоятельства, освобождающие от уголовной ответственности. В противном случае и сам попадешь на зону и «подельников» туда же определишь. Не оказалось бы такого «героя» среди моих друзей. Парни молодые, спортсмены, образование – десять классов на задней парте. Но отчаянные порой до крайностей, в дружбу верят и готовы к самопожертвованию – типа, сам пропадай, друзей выручай. Невольно задумаешься…
Всего в уголовном розыске я проработал более десяти лет. Практически все сотрудники этой службы о карьере обычно не думают, а самым большим нарушением на работе являлось употребление алкоголя. По – человечески понять это можно: в условиях постоянного риска, аврального режима нервы как-то расслаблять необходимо. Человека без принципов, готового ради карьеры перешагнуть через любого, я встретил, где то в 1986 году. Настоящую фамилию указывать не хочу. Назову его Кунькиным Василием Юрьевичем. Вообще-то его упоминать-то не стоило бы, но многими невидимыми нитями он связан с определенными событиями. Так что, без него понять их весьма сложно.
Всех сотрудников в уголовный розыск я подбирал только сам лично: беседовал с ними, проверял по месту жительства, запрашивал характеристики. Надо понимать: угро все-таки элитное подразделение в милиции, на нем смыкаются показатели работы всего городского отдела. С годами в людях я научился неплохо разбираться, ошибок в подборе кадров практически не допускал. Но, как говорится, «бес попутал»: принял за чистую монету показную откровенность человека.
Пришел он ко мне в кабинет из нашего отдела кадров, после формального собеседования. Со слов Кунькина, он служил в армии в Афганистане, имел боевые награды. Сильно хотел работать в уголовном розыске. Я и растаял. Он произвел впечатление скромного парня, имел первый разряд по боксу, а для меня это имело большое значение. Правда, по лицу видно, не отличался высоким интеллектом кандидат на службу. Однако это меня не остановило, в уголовном розыске можно усердным трудом порой заменить аналитический ум.
О себе Кунькин рассказал, что в армии у него произошел конфликт с сослуживцем. В драке ударил ему в печень и сильно повредил ее. Военной прокуратурой возбуждалось уголовное дело – за причинение тяжких телесных повреждений, но его прекратили – учли заслуги Василия в боевых операциях. В ходе рассказа, он показал мне постановление о прекращении уголовного дела, и его откровенность меня убедила окончательно – «свой парень». Принял его сразу на офицерскую должность оперативным сотрудником. И совершил серьезную ошибку! Если быть точным, то по должности я не мог ни принимать на работу, ни увольнять, а мог только давать соответствующие рекомендации. Однако начальство мне доверяло…
Именно в этот период мне пришла в голову неплохая идея отделить, как говорится, «зерна от плевел». Хотелось четко знать: кто работает хорошо, а кто – не очень, однако для этого нужны какие-то четкие критерии. Именно поэтому я разработал условную систему определения эффективности работы сыщика. Кстати, в дальнейшем ее тоже распространили, по нашей области как передовой опыт, причем, с грифом «секретно». Принцип системы простой: каждое действие оперативника с учетом его значимости я оценивал условной цифрой. Например, получение оперативной информации – один балл, вербовка агента – десять, раскрытие преступления личным сыском – пять, с помощью негласных помощников – десять и так далее… В конце месяца все баллы плюсовал по каждому сотруднику отдельно, получалась некая конечная цифра. Я назвал ее КПМ – коэффициент профессионального мастерства. Кто проработал более года, но оказывался последним, то есть КПМ у него за весь последний год самый низкий, – переводился по моему настойчивому требованию в другие подразделения. В основном, в медицинский вытрезвитель – там со временем оказалось довольно много «моих» бывших оперативников.
Василий всегда по КПМ находился, где-то в конце списка, но не последним. Эту оценку работы мои подчиненные окрестили «палочной системой», но она заметно способствовала тому, что наше подразделение на долгие годы стало лучшим в области. Между тем Василий стал моим постоянным спарринг – партнером в боксе. Раз в неделю мы с ним выкраивали время и бились между собой, практически, на – равных.
Время шло… Освободилось место начальника ОБХСС – должность равнозначная моей, но много спокойнее, в плане режима работы. А я к тому времени, практически выдохся, ведь кроме основной работы, учился заочно в Высшей Горьковской школе милиции, получал второе высшее образование. В дальнейшем экстерном закончил ее – пять курсов за четыре года, да к тому же, с отличием! По этой причине хотел хотя бы на время перейти на более спокойную работу.
Бился за перевод долго: не хотело руководство отпускать, да ведь и сам понимал, что находился на «своем месте». Убедил начальство тем, что «отдохну» годика два, защищу диплом, и вернусь в уголовный розыск. Уговорил-таки, но мне поставили условие – чтобы оставил себе достойную замену. И я предложил Кунькина – это оказалось второй кадровой ошибкой. Замечу, что все оперативные сотрудники выступили против кандидатуры, предложенной мной – народ ведь, не обманешь; надо бы прислушаться, а я настоял на своем, открыв, таким образом, горизонты карьеристу. Очень скоро я об этом пожалел, но изменить уже ничего не мог.
…Гуляя по тюремному дворику, вспоминаю свои жизненные промахи и осознаю, что не такие уж они безобидные. Через много лет мои кадровые ошибки сказались, прежде всего, на мне самом. Именно Василий Юрьевич, используя свое служебное положение, всеми силами пытался осложнить мою жизнь. Именно он приказал сфальсифицировать доказательства в «моем» уголовном деле, нашел следователя подобного себе и, в конце концов, определил меня с друзьями в тюрьму. Отомстил за то, что не разглядел его при первом знакомстве…
Отделение ОБХСС тоже считалось лучшим в области и меня, назначив его руководителем, просили «не испортить показатели». Да, вот это работа, – удивлялся я поначалу… Строго с девяти до восемнадцати часов вечера, спешить никуда не надо. Работай с агентурой, «делай палочки», то есть выявляй преступления. Довольно несложное занятие для опытного оперативника, а выслуга шла, звания по истечении срока присваивались. Одним словом санаторий, это после розыска- то! Все, что запомнилось за два года работы в ОБХСС, опишу ниже… В самом начале, моей новой деятельности меня пригласил к себе в кабинет один из оперативных сотрудников. Для меня этот факт показался неожиданным – обычно я к себе приглашал. Захожу: там сидят все подчиненные нового для меня подразделения, понурив головы. Причем, кабинет рассчитан на трех человек, для оперативки всего подразделения не приспособлен. Стульев не хватает, да и в целом места маловато…
Стараясь скрыть удивление, я сдержанно спросил:
–Для чего собрались? Я вас внимательно слушаю.
Один из присутствующих ответил:
–Владимир Юрьевич, над нами стали смеяться, что мы на личных машинах катаемся, а вы на мотороллере. Мы предлагаем с заработной платы всем скинуться и купить вам машину – не новую и в долг, а вы потом долги возвратите…
Им, оказывается, стыдно за мою честность! Или бедность? Как можно спокойнее, но подавляя бурю в душе, безапелляционно ответил:
– Сейчас мой оклад позволяет мне купить только мотороллер. И я на нем езжу. Стану больше получать, возможно, куплю машину. Спасибо за заботу и внимание, но в долг у вас занимать не буду.
И с этим ушел в свой начальствующий кабинет…
…Улыбнулся, припомнив, сколько разных машин я купил – потом, уволившись из милиции, когда стал зарабатывать достаточно много… Но вот в карцере, например, какая мне польза от этих машин? То есть все наши материальные ценности являются таковыми только в определенных условиях. А что всем, безусловно, необходимо всегда и везде? Здоровье, еда, вода, возможность отдохнуть и…свобода. Ну, наверное, еще и одежда соответствующая. Опять улыбнулся – здесь у меня вроде все необходимое есть…, ну, кроме свободы и еды. Так от пищи я сам отказался, добровольно…
Однажды один из оперативников выявил спекулянтку водкой, которая жила в районе Томны: этот вид преступлений в то время являлся одним из приоритетных для ОБХСС. Женщине на вид более шестидесяти лет, полного телосложения, среднего роста. Не хотела она честно рассказывать о своих преступных действиях, и оперативник попросил помочь. Все сотрудники знали о моей способности найти общий язык даже с матерым уголовником. В данном случае мне хватило пятнадцати минут разговора – для чистосердечного раскаяния и подробных письменных показаний. Правда, по ее просьбе, я отпустил ее домой – до следующего дня, попрощаться с внуками или внучками, уже и не помню. Пришла сама ко мне в кабинет, как обещала, с какой – то нелепой коробкой из-под обуви. Положила ее на стол.
–Что это?– спросил я.
–Откройте, сами увидите, – предложила посетительница.
Открыл,… а там деньги, полная коробка! А женщина еще и уточнила:
– Здесь на три новых машины «Жигули».
– Я знаю, что уголовное дело вы не прекратите,– продолжила она, – эти деньги только за то, чтобы вы попросили следователя оставить меня под подпиской до суда.
Ведь именно так я и хотел поступить изначально – без денег и ее хлопот. Однако после попытки дачи взятки пришлось отвести спекулянтку в кабинет начальника следствия Эдуарда Суреновича Арустамяна, все рассказать по порядку и рекомендовать ее арестовать.
На другой день узнал: отпустил ее под подписку о невыезде, начальник следствия! Зашел к нему в кабинет и буквально учинил скандал, обвинил следователя в том, что тот не устоял перед большими деньгами. Моей принципиальности боялись многие, и в итоге пожилую женщину арестовали. Кинешемский суд назначил ей наказание – то ли шесть, то ли семь лет реального лишения свободы. И даже когда спекуляцию исключили из состава преступлений, тетка все еще находилась на «женской зоне». Правда, подобные факты происходили по вине традиционного бюрократизма и бумажной волокиты.
Когда я узнал об этом, на душе стало нехорошо… Встретил бы где-то бабулю,– извинился бы на коленях. Ведь буквально вскоре то, чем занималась пожилая женщина, любящая своих внуков, стало называться бизнесом. И занятие это не являлось постыдным и тем более, уголовно наказуемым. Но некоторые жизненные ошибки исправлению уже не подлежат…
…Может за нее, спустя четырнадцать лет, меня «Бог наказал», без вины дав возможность насладиться тюрьмой? Нельзя исправить непоправимое, но можно искупить… Да, когда сидишь один на один со своей совестью, на ум приходят разные мысли. Иногда и окаянные, а иногда и покаянные… Хорошо, что есть возможность записать их, в общую тетрадь предварительно переосмыслив…
Еще запомнился случай из 1991-1992годов, когда кто-то из моих подчиненных получил от агента информацию, что в Кинешму через горком партии доставили большое количество одноразовых медицинских шприцов. Большую их часть присвоил себе второй секретарь горкома КПСС Виктор Степанович Барашенков. Тогда я не понимал и сейчас не понимаю, зачем ему понадобилось столько и такого специфического товара? Но, видимо, у партийных функционеров того времени имелись какие то свои резоны, и простым смертным их не понять.
Оперативник проверять информацию побоялся и пошел простейшим путем – доложил мне. По своим каналам я установил фамилию, имя, отчество, жены партийного руководителя, и где она трудилась. Пригласил к себе в кабинет. «Колоть» долго не пришлось – что знала, все рассказала, подтвердив нашу оперативную осведомленность. После ее ухода сразу позвонил в горком партии и пригласил Виктора Степановича в свой кабинет на беседу: «назавтра, в девять тридцать утра». Но видно не привык секретарь горкома, чтобы с ним так общались; выслушал меня и небрежно произнес:
– Так,… на этой неделе я занят, а вот в следующую среду часика в два дня приходи ко мне в кабинет, у тебя будет ровно пять минут объяснить, зачем меня побеспокоил.
И бросил трубку… Я позвонил повторно и максимально официальным тоном озвучил:
– Вы видимо, не поняли, вас приглашает к себе начальник ОБХСС,– и не чаю попить. Завтра в половине десятого жду вас у себя,– и тоже отключил телефон.
Пяти минут не прошло, как меня вызвал к себе в кабинет начальник милиции. В то время им являлся Анатолий Алексеевич Рябов. При этом он потребовал принести и все материалы по Барашенкову. Зашел, а там… помимо моего начальника присутствует, и второе лицо горкома, как говорится, собственной персоной. Рябов сухо потребовал передать ему все документы. Я, конечно, подчинился, и все бумаги передал из рук в руки, однако – под роспись в специальном журнале, где отмечается движение проверочных материалов. Дня через два после того разговора со своим начальником, я случайно оказался попутчиком первого секретаря горкома партии В.Ф.Осокина. Он заметил, что я неохотно поддерживаю разговор с ним, и спросил:
–Что случилось?
–Да вы, я думаю, знаете…
– Смотря, что ты имеешь в виду. Ну-ка давай, излагай.
Я подробно рассказал Виктору Федоровичу о ситуации со вторым лицом горкома. Тот выслушал молча, а через неделю Барашенков, уже трудился в санатории «Решма». Правда, директором этой крупной и престижной лечебницы. Где то через месяц – два, бывший второй секретарь горкома КПСС позвонил мне лично, чем крайне удивил; поблагодарил за то, что я помог ему… найти хорошее место работы. В жизни бывает и не такое…
…Хожу по кругу в тюремном дворике и думаю… Ситуация в чем – то схожа с тем, что произошло и со мной. Кунькин тоже сильно хотел мне навредить, но в итоге зло обратилось мне во благо. Во-первых, пока имел много времени, размышлял о жизни, смерти, о душе. Во-вторых, столько адреналина, таких эмоций, как на суде, особенно когда его выигрываешь, ни на чем другом не получишь. В-третьих, у меня …пропал целый ряд хронических заболеваний, видимо, от «лечебного» эффекта самого стресса. В-четвертых, те деньги, которые я получил от государства в качестве компенсации, решили все мои финансовые проблемы. Правда, звонить Кунькину и благодарить его за благодеяния, я воздержусь…
…Наступил день, когда я с Василием Юрьевичем обычно боксировал в спортзале. Как всегда, позвонил ему и напомнил о тренировке. И весьма удивился, когда услышал в ответ:
