Владимир Юрьевич Харитонов
Маятник Судьбы
– Но меня за это просто уволят! – возразил он.
– А меня посадят! Вы этого добиваетесь?
В общем, не договорились. Однако в итоге и этот эпизод потерял все признаки преступления, с таким старанием нарисованные следствием…
Торгуев, после окончания допросов всех свидетелей, еще раз подошел к моей клетке с очередным коварным предложением. Оно звучало примерно так:
– Владимир Юрьевич признаю – я проиграл, но вы же умный человек и должны понимать, что просто так вас никто не отпустит. Вы же три с лишним года просидели в изоляторе, можно сказать ни за что, а за это и следователей, и оперативников, и их начальников надо сажать на ваше место. Но на это никто не пойдет, поэтому возьмите-ка на себя, скажем, – по эпизодику из перечня вменяемых вам преступлений. Я обещаю, что буду просить для всех вас сроки в тех пределах, что вы уже отсидели и прямо из здания суда вы пойдете домой.
Все подсудимые напряглись в ожидании моего ответа. И я, почти не задумываясь, ответил:
– Согласен, но при условии, что и вы возьмете на себя хотя бы один эпизод преступления из нашего списка.
Я всем своим существом ощущал неслышные аплодисменты всех, кто находился рядом в клетках. Прокурор молча отошел от меня. «Война без правил» почти отшумела…
Однако предстояла еще одна довольно интересная беседа с Григорием Николаевичем Крупским. В «мою» четвертую камеру он зашел точно так же, как и в прошлый раз, но с другим вопросом:
–По моим данным ваше дело почти развалилось и, очевидно, что скоро вы покинете наше заведение. С одной стороны, сотрудники рады: надоело учитывать ваши пожелания и ваш порядок, но с другой стороны, режим соблюдался, и все сидельцы вас слушали. Кого посоветуете предложить вам на замену арестованным в качестве «смотрящего» за тюрьмой?
– Есть у меня один кандидат – и тюрьму он знает, и его все знают, это… Л.М. Дайнеко, – сказал я с улыбкой.
Крупский обиделся на мою шутку, встал и пошел со словами:
–Я думал, ты человек серьезный.
А я такой, какой есть… Зачем мне лезть в вопросы, которые меня не касаются? Да и кто меня уполномочивал сие делать?
…Судебное следствие окончилось, и мы подошли к очень ответственной части разбирательства – прениям. Прокурор без малейших эмоций в голосе примерно двадцать пять – тридцать минут говорил о «преступлениях», якобы, совершенных нами, не приводя никаких доказательств. Как сказал один из адвокатов, принцип такого выступления, «что тут говорить, все и так доказано». 12 августа 2009 года право выступить предоставили мне – дня судебного заседания не хватило. На следующий день с небольшими перерывами я продолжил уничтожать обвинение по каждому пункту, приводя сильные аргументы для своих утверждений, но снова не успел. А 14 августа, после обеда, наконец, закончил. Выступления адвокатов продолжались несколько дней. Они оказались, по оценкам подсудимых, разными; некоторые достаточно убедительно говорили, другие – не очень, но самая длительная по времени речь заняла около двух часов. По окончании прений ко мне опять подошел прокурор и с улыбкой сказал:
–Вот, адвокаты говорили, говорили, а по сути, мало чего существенного сказали. Я считаю, что конкретно по обвинению хорошо выступили только ты и я.
Засмеяться я не посмел, но улыбки не сдержал…
Далее все шло по протоколу: реплики к выступлениям в прениях, последнее слово подсудимых, напутственное слово председательствующего присяжным заседателям, и 10 сентября 2009 года они ушли в совещательную комнату выносить вердикт. Нам осталось только ждать их решения; что-то изменить или, на что- то повлиять мы уже не могли… Каждый день нас доставляли в здание суда, сажали всех в один бокс, и мы сидели и ждали, когда поднимут в зал заседаний. И так – день, два, три, четыре… напряжение росло, нервы реально оказались на грани срыва – ведь решалась наша судьба! Куда качнет ее «маятник»? Но снова и снова нас возвращали в СИЗО, и снова неопределенность и ожидание. Что и как происходило в совещательной комнате, мы не знали: информации – ноль, общение – только между собой. 18 сентября, как обычно, нас привезли к областному суду. Сидели там, как и в предыдущие дни, терпеливо ждали… Вдруг послышались шаги конвоя, открылась дверь, всем надели на руки наручники – это абсолютно обычная процедура. Привели в просторный зал, где всегда проходили заседания, поместили в клетки, сняли «браслеты». Данный ритуал я ни разу не описывал в своих рассказах из-за его обыденности для подсудимых.
Наконец, в зал важно зашли присяжные заседатели; впереди с какими-то бумагами – их старшина и она, впервые, за все время заседаний … улыбнулась, глядя на нас! Знала бы она, что значила для нас ее улыбка! Мы стоя слушали вердикт по каждому эпизоду, а у меня их – как игрушек на новогодней елке. То и дело звучала моя фамилия. Вдох и – долгая задержка дыхания.… Невиновен. И… единодушно. Выдох. Именно – единодушно, а не единогласно: все по протоколу. В зале сидела моя мама. Жена из больницы выписалась, но передвигалась еще с трудом, и в суде ее не оказалось. Опять глубокий вдох.… Невиновен, единодушно и это – более двадцати раз… Мои друзья так же с замиранием сердца выслушивали подобное, но…не более двух-трех раз. Их обвинения по сравнению с моими оказались мизерными. Все! Открылись двери обоих клеток, и мы вышли к своим родственникам. В «звериных клетках» не осталось ни одного человека! Чистая победа! У председательствующей на глазах слезы, у некоторых присяжных – тоже. Но у них-то – искренние, не «крокодиловы». Заседание суда в этот день формально еще продолжалось некоторое время, но закончилось раньше обычного…
Глава 24. И радости в глазах хватило на три дня
Мы стали свободны и на следующие слушания, уже без присяжных, должны приезжать самостоятельно. Хорошо помню, как все арестованные встали перед дверью из зала заседаний и несколько минут ждали, когда конвой ее откроет. Но теперь это делать необходимо самим. «Барская жизнь» закончилась. С другой стороны опять остановились, ведь кто- то должен закрыть «портал» в параллельный мир за нами. Все повторилось и на выходе из здания суда. Рефлекс, от которого нам предстояло отвыкать… А за стеклянными дверями ходили люди, гудели машины… Страшно и непривычно, наш реальный мир казался чужим, а мы в нем – инопланетянами. Фурсаев с Жаровым уже привыкли – они больше года пребывали на воле. Друзья предложили мне сесть к ним в машину, а я им – вместе пройти пешком до ближайшего храма. Он стоял совсем рядом, но оказался закрыт, однако как только служители узнали, откуда мы, нас пустили вовнутрь, тем более, что церковь числилась от кинешемской епархии. Попросил Фурсаева купить мне свечи – мои карманы абсолютно пусты. На коленях поблагодарил Бога, поставил свечи Святым и Спасителю…
Наконец я в машине своих друзей, Фурсаев спросил, чего желаю выпить. Я попросил… бутылку недорогого пива. И пил ее до самой Кинешмы, вылезая «по делам» через каждые десять километров. А дома у меня собралось столько народа, что не помещались даже во дворе. Многие совали деньги в мои карманы – «на первое время». Пили и веселились три дня.
Потом появились обычные житейские проблемы, от которых мы успели отвыкнуть и радость освобождения постепенно развеялась. Необходимо, как то раздать долги, в которые без меня влезла семья, частично провести ремонт дома; перекосились ворота гаража, на его крыше сгнило все ограждение, а это все – таки балкон и у нас там бегали маленькие внучки. Клиентов для работы предстояло набирать «с нуля», ведь меня все забыли. Да и суд – то еще не закончился, требовалось регулярно ездить в Иваново на заседания. Только 27 ноября 2009 года областной Суд, на основании вердикта присяжных, вынес оправдательный приговор с правом реабилитации. Однако С.Ю. Торгуев направил кассационное представление в Верховный Суд Российской Федерации, и приговор мог вступить в силу только после рассмотрения в высшей инстанции. Вновь возникла неопределенность нашего положения… Между тем, работать приходилось, чуть ли не сутками, чтобы как-то укрепить, повысить материальное положение семьи. Правда, руководство следственного комитета Ивановской области без проблем вернуло мне изъятые Курвиной личные накопления, но их не хватило даже на то, чтобы полностью погасить семейные долги.
Кассационное рассмотрение дела в высшей судебной инстанции России назначили на 8 декабря 2010 года, в этот день наша судьба должна решиться окончательно и бесповоротно. Где – то за месяц до этой даты я увидел сон, в котором мы вшестером ехали в Москву на белой «шестерке» Жигули. За рулем – Коля Краснов, и рассмотрение представления Торгуева закончилось быстро и – в нашу пользу. Меня удивило, как мы все поместились в эту российскую «классику». Сон, конечно, всех обрадовал, однако ехать, когда наступил для этого срок, решились не все. Ведь прямо в Верховном Суде РФ могли отменить оправдательный приговор областного суда и дело направить на новое рассмотрение, а нам при этом назначить меру пресечения – содержание под стражей. В этом случае, прямо в зале высшей судебной инстанции мы могли оказаться в наручниках. Потом – московский следственный изолятор, затем – этап на Иваново в СИЗО, и ожидание нового рассмотрения надоевшего дела. Эту перспективу все сознавали, поэтому те, кто не поехал, рассчитывали Новый год провести с семьей, а потом, как говорится, «хоть трава не расти»…
Итак, поехали вшестером (!): кроме меня – Шамалов, Обломов, Булеев, сын Сергей. На белом «Фольксвагене» шестой модели(!) и – Коля Краснов за рулем (!). Время рассмотрения согласно извещениям, определено на десять часов утра. Само здание суда в Москве нашли быстро, оно – огромное, заметное издали. Искали зал, где должна, наконец, решиться наша судьба и вскоре нашли. На стене висело большое электронное табло, на котором высвечивалась очередность рассмотрения всех процессов, назначенных на этот день. Всего около – пятнадцати или двадцати уголовных дел, и начало рассмотрения у всех одинаковое – десять часов утра! Российкая судебная система не переставала удивлять. В общем, на часах половина пятого вечера, а наша очередь еще не подошла. Нервозности нам добавил известный российский адвокат – я его видел по телевизору в связи, с каким то «громким делом», но фамилию забыл. Он заговорил со мной сам и озадачил:
–Обычно на вечер оставляют рассмотрение тех дел, приговоры по которым, как правило, отменяют, а фигурантов арестовывают в зале суда.
Ну, спасибо дяденька из телевизора, утешил. Наконец, нас пригласили в зал, где сидели трое судей в мантиях. Встала женщина, представитель Генеральной прокуратуры России, подполковник юстиции, что-то при этом сказала, и… члены суда сразу же вышли из зала. Я не понимал, что происходит, ведь каждый из нас подготовил длинные выступления, а нас никто и не захотел слушать… Не выдержав, обратился к прокурору:
–Извините, мы не расслышали, что вы сказали суду? Почему они встали и ушли?
Она улыбнулась и ответила:
–Я сказала, что у Генеральной прокуратуры к вам нет претензий, и мы все обвинения снимаем.
…После недолгого отсутствия вернулись судьи, и председательствующий зачитал кассационное определение: приговор Ивановского областного суда оставить без изменений! Вот только – когда реально озвучена наша победа! В себя приходили не сразу, когда уселись в машину Краснова. По дороге заехали в огромный супермаркет, где все, кроме водителя, взяли алкоголь на свой вкус; я – бутылку недорогого шампанского. Дорогой не спеша пил прямо из горлышка и быстро запьянел. Меня переполняла неописуемая радость, которую трудно передать словами.
– Начну теперь готовить материалы по реабилитации; сначала – для себя… Посмотрим, что получится и решим, заниматься ли этим делом по всем остальным, – сказал я друзьям. Все со мной согласились…
Теперь, когда всем стало абсолютно ясно, что областной общественный благотворительный фонд «Селена» не являлся прикрытием для организованного преступного сообщества, настало время определиться с его дальнейшей судьбой. По моей инициативе управляющий Калошин собрал всех учредителей фонда и его представителей с одной единственной повесткой дня, – продолжать деятельность в соответствии с уставом, или прекратить ее. Практически все, кроме меня и еще кого- то из представителей, отказались от осуществления благотворительных акций и вообще от участия в работе «Селены». Еще в следственном изоляторе читал в какой-то религиозной брошюре, что благотворительность, это путь к спасению души и нож в сердце Дьявола. Видимо так оно и есть; силы зла, используя любые возможности, губят на корню всякое стремление к спасению. Фонд свою деятельность прекратил… А у меня вновь возникли ассоциацию с далеким детством, когда пытались продолжить дело «Тимура и его команды». Еще одна связующая ниточка. Добро всегда наказуемо.
Для предъявления иска к государству необходимо собрать немало документов, скопировать из материалов уголовного дела огромное количество листов, Судья Андреева – Струнина во всем оказывала содействие. К ней мне вольно-невольно пришлось обращаться. Кстати приставы и конвойные меня знали и встречали в здании областного суда, как родного. Необходимые документы из следственного изолятора без волокиты и без проволочки предоставил Г.Н. Крупский. Наконец, все готово. В назначенный день и время я приехал в Ленинский районный суд города Иваново – именно там по территориальности, рассматривался мой иск. Рассчитывал на триста – четыреста тысяч рублей, хотя в заявлении и указал пять миллионов. Судья выслушала внимательно, не перебивая, и ушла в совещательную комнату. Ждать пришлось недолго: вернувшись, она зачитала решение: 2.000.000 рублей! И это – только моральный ущерб! Я готов от радости подпрыгнуть до потолка, но старался сдерживать свои рвущиеся наружу эмоции.
Однако рассмотрение моего иска по материальному ущербу происходило гораздо позже – месяца через два, в областном суде и той же судьей, рассматривавшей в свое время уголовное дело по существу. Во время судебного следствия считалось, что мой ежемесячный доход в пределах сто сорока – сто пятьдесят тысяч рублей доказан, именно эти цифры неоднократно озвучивались прокурором. Соответственно, и ущерб свой от уголовного преследования я подсчитывал исходя из этих цифр. Но – не тут – то было; возместили как безработному, всего четыреста восемьдесят тысяч рублей. И это за три с лишним года! Вот она, справедливость российской Фемиды во всей красе. Тем не менее, свои финансовые проблемы я решил. Теперь можно помочь с оформлением необходимых документов тем «подельникам», кто не захотел обращаться к адвокатам. Все получили суммы чуть меньшие, чем я. Приятно удивило, что и с выплатой немалых денег, никаких проблем не возникло: государство откупилось от нас с завидной легкостью.
Осталось восстановить справедливость в отношении тех, кто незаконно возбудил против нас уголовное дело. Держал, опять же незаконно в условиях тюрьмы три с лишним года, пятнадцать человек. Речь шла о следователе С.В.Курвиной, В.Ю. Кунькине и его подчиненном оперативнике Алексее Романове. Я подготовил обоснованные и аргументированные заявления в Генеральную Прокуратуру России с просьбой провести расследование и привлечь к уголовной ответственности зарвавшихся сотрудников. Кроме этого подготовил обращение в Государственную Думу РФ с просьбой рассмотреть на заседании комиссии по соблюдению законности при столь высоком государственном органе, вопрос о наказании руководителей МВД и их подчиненных. При этом я руководствовался тем, что кроме всего прочего на нас тратились немалые бюджетные деньги: на содержание в следственном изоляторе, перевозку в суды и обратно, на компенсацию по реабилитации и т.п. За это тоже кто – то должен ответить… В общем, с этими бумагами и копиями документов, подтверждающих наши заявления, опять на «Фольксвагене» Краснова поехали в Москву. В состав нашей делегации, кроме меня, входили Шамалов, Ткаченко и мой сын. В Москве разделились: меня и Шамалова оставили возле здания Государственной Думы, остальные проследовали в Генеральную Прокуратуру.
Зашли с Игорем в огромное здание, подошли к представителю государственного органа на входе. Тот выяснил, кто мы, проверил наши документы и расспросил о цели визита. Затем стал звонить дежурным депутатам, причем нашел нам именно юриста по образованию. Внешне, здесь казалось все для простых людей. Затем в сопровождении кого-то из охраны мы пришли в нужный кабинет, судя по внешнему виду, хозяин которого имел явные кавказские корни.
–У вас ровно пять минут, чтобы рассказать, зачем пришли, я очень занят сегодня, – сказал он нам.
Я начал говорить, сразу и по существу, не используя слов-паразитов. Он задавал вопросы, я отвечал. …Проговорили, таким образом, два с лишним часа! Депутат проводил нас до дверей, долго жал руки, обещал все документы вынести на рассмотрение соответствующей депутатской комиссии. Итог нашего рейда до столицы таков: все документы из Государственной Думы переправлены в Генеральную Прокуратуру, приобщены к тем, что ранее доставлены нами в эту инстанцию. А затем все скопом переправлено в Ивановскую областную прокуратуру, на которую мы по большому счету и жаловались. Оттуда пришел ответ, что нарушений Закона не обнаружено. Как говорится, комментарии излишни…
По освобождении из тюрьмы я опять стал посещать бильярдный клуб в районе фабрики №1. Там находились люди, которых я знал еще до лишения свободы, а также появившиеся совсем недавно. Всех объединяла любовь к игре на бильярде, независимо от профессии или положения в обществе. Вольно или невольно, образовался своеобразный коллектив единомышленников. Мы вместе проводили время и отмечали какие-то события, например, чей- то день рождения… Примерно через месяц после моего появления в клубе, кто- то из любителей игры, как говорят «накрыл стол» в честь своего Дня рождения, и всех присутствующих угощал алкоголем и вкусной закуской. Я приехал на своей «пятерке» Жигули, которую, по сути, в долг приобрела жена, пока я сидел, и пытался бороться, с искушением напиться, но… оно победило. В результате – выпил, закусил, разоткровенничался:
–Вот, сидим мы все за одним столом, вроде как, друзья. Но кто-то среди вас – Иуда, предатель. Находится здесь, слушает, а потом доложит обо всем услышанном в правоохранительные органы. Я им сейчас вдвойне интересен, многие хотят реабилитироваться в глазах начальства за поражение в областном суде.
Всего на застолье присутствовало около двадцати человек, из новых знакомых – примерно семеро. После моих слов наступила тяжелая пауза, все замолчали. Я пожалел, что испортил людям праздник, и вышел на улицу подышать свежим воздухом – без верхней одежды, поскольку погода позволяла. Впрочем, на улице октябрь, и позволяла она только людям нетрезвым. Минут через пять ко мне подошел молодой человек примерно двадцати пяти лет, среднего роста и телосложения. Звали его Роман, он как раз из «новеньких». Играл неплохо, «гоняя шары» со мной, чаще всего выигрывал. Он казался в средней степени опьянения, как, собственно, и автор этих строк. Роман произнес:
– Иуда, о котором ты говорил за столом, это – я. Меня реально приставили за тобой наблюдать, я – оперативный работник милиции, старший лейтенант по званию.
Честно сказать, я оказался ошеломлен таким признанием и спросил:
–Почему ты так легко открылся мне? Мог ведь просто промолчать.
А он продолжал:
– Понимаешь, я слышал про тебя от старых сотрудников много хорошего. Поглядел на тебя, твоих друзей – Фурсаева, Шамалова, других, заходящих в бильярдную. Все они – хорошие люди. Для себя сделал вывод, что все преследование вас – есть чистый заказ, и я в этом грязном деле участвовать не хочу.
Мне стало любопытно, и я спросил его:
– И как ты хочешь выйти из игры твоего руководства?
– Завтра доложу, что ты меня разоблачил и меня из разработки уберут, – спокойно сказал он.
– Ты уже успел чем-то мне навредить? – тоже внешне спокойно спросил я.
– Сегодня сообщил, что будешь пьяным за рулем, и тебя поймают гаишники.
– Тогда сам садись за руль моей машины и прямо сейчас вези домой.
Он в первичном порыве сел на водительское сиденье, проехал немного, потом остановился и задумчиво произнес:
– А что я скажу, если меня сейчас остановят?
– Думаю, между собой вы разберетесь без меня, – ответил я.
И поехали дальше, прямо до моего дома и никто нас не остановил – видно, не успели еще отреагировать на сообщение Романа. Я заказал для сотрудника милиции такси, оплатил его, и мы расстались. При этом не забыл сказать «спасибо». Из бильярдной Роман действительно пропал, а месяца через три от Фурсаева узнал, что он уволился из милиции, добровольно по собственному желанию. Вспоминаю этого человека, неизменно с уважением в душе. Жалко, что уволился; милиции так нужны порядочные люди! Полиция, думаю, в них нуждается меньше. Ей больше подходят кунькины и курвины…
