Владимир Юрьевич Харитонов
Маятник Судьбы
Глава 14. На хрена нам тренировки, мы и так довольно ловки
В отличие от коммерсантов, будущих «представителей фонда» собралось не менее тридцати человек. Безработица в то время являлась массовой, люди готовы согласиться на любую деятельность. Отбирать кандидатов Козлов попросил меня лично. Естественно, я брал спортсменов и просто крепких молодых парней, не увлекающихся алкоголем и без криминального прошлого. Так и познакомился со своими лучшими друзьями, с которыми поддерживаю близкие отношения до сих пор – Игорем Шамаловым и Сергеем Фурсаевым. Фамилии многих героев моего рассказа изменены, но эти люди вполне реальны. Между собой они дружили и до знакомства со мной. При первой же встрече предложил им сходить в спортзал, расположенный в районе завода «Автоагрегат». Хотел посмотреть на их физическую подготовку. Лично я «с милицейских времен» данное заведение посещал регулярно. Оба согласились, и на проверку «крепости духа» – тоже. Любил тогда я удары ногами в прыжке, тренировал их на «груше». И одним таким ударом поймал Сергея, хотя до этого бой шел на – равных. Он ранее занимался каратэ и у него неплохо получалось. Ну что ж, сегодня я оказался ловчее и удачливее. Игорь имел более серьезную подготовку, он тренировался у известных специалистов и длительное время осваивал приемы восточных единоборств. На мой весьма агрессивный стиль ведения рукопашного боя, он отвечал резкими и невидимыми для меня, ударами ногой – прямо в живот. Бил с разворота, и меня после каждого выпада откидывало метра на два, а то и три. Повторилось это не менее восьми раз, пока я не сказал:
–Довольно!
В дальнейшем с обоими бойцами сложились уважительные, можно даже сказать, братские отношения. А Игорь не раз говорил, что я для него «как второй отец». Ему исполнилось двадцать четыре года, мне шел сорок второй…
По вторникам и пятницам представители фонда «Селена», любители рукопашного боя, повадились со мной в спортзал на тренировки. На аренду зала мы обычно скидывались. Во вторник «работали» только на «грушах», а вот в пятницу устраивали между собой спарринги. Этот порядок предложил я и все его поддержали. Причем бойцы разного стиля, например, боксер и каратист бились в полный контакт, кто как умел, но на руках бойцов имелись боксерские перчатки. На полученные удары и синяки никто не обижался. Моим практически постоянным соперником в спаррингах оказался Шамалов: меня заинтересовал стиль его борьбы, приходилось непрерывно быть начеку – адреналин поднимался до предела!
Однажды мы сильно увлеклись схваткой, он ударил пару раз рукой в кончик моего длинного носа, однако больно до слез. Я ответил «лоукиком» в бедро. Это удар подъемом стопы довольно болезненный, и если попадал в определенную точку, ногу буквально сводило. Следующий его удар пришелся мне опять в нос, а я в азарте очень сильно ударил еще раз ногой по бедру. Он, забыв, что считал меня условно родителем, закричал от боли:
–Убью!
Впервые увидел выражение его лица, перекошенного настоящим бешенством. Я застыл в ожидании. Выходов казалось три, первый – упасть на пол и крикнуть: «Лежачего не бьют!», второй – быстро проскочить через канаты боксерского ринга и убежать. И последний, который я и выбрал – «стоять насмерть». На яростную его атаку, не сдвигаясь с места и не уходя от ударов, я опять ударил своим коронным «лоукик» в то же бедро, но – уже со всей силы. Соперник поставил жесткий блок коленом, в него и пришелся мой удар, но он оказался таким сильным, что Игорь упал на ринг от боли. Рядом грохнулся и я. Ощущалась полная уверенность, что я сломал свою стопу. Шамалов же думал о своем колене, которое на глазах опухало, как и моя часть ноги. В итоге мы оба поехали на моей машине в поликлинику, где нам сделали рентгеновские снимки. Переломов нет – есть сильные ушибы… Кстати сказать, смотришь иногда боевик: герой обходит спортзал стороной, а рукопашным боем владеет в совершенстве. Это неправда: неделю не потренируешься, и ты уже не боец, или очень плохой боец.
Как-то встретился я с С.А. Жаровым: давно не виделись и решили попить пивка. Во время застолья у меня дома, разговор зашел про наши тренировки, и он сказал:
–Все эти ваши тренировки несерьезны, у меня бойцы СОБРа в спортзале повесили полено на уровне головы человека, обмотали его веревкой и наносят удары ногами. Такой воин попадет в голову, убьет!
Я тут же «завелся»:
–Полено сдачи не дает, ты приводи любых троих к нам в зал, посмотрим, кто кого одолеет!
На другой день, а это оказалась как раз пятница нам предстояли бои между собой. Однако я-то думал, что «пьяный разговор» забудется. Но Сергей Алексеевич не забыл и привел трех бойцов. На них белые красивые кимоно, специальные тапочки для боя. Попросили уступить им три боксерских груши для разминки. Ах, какие красивые дроби они отбивали руками и ногами. Приятно смотреть и…страшновато выходить с ними на ринг. А мы, как бродяги, в простых трико, рваных кедах. Напомню, что всего месяц назад я еще лежал на операционном столе…
Первым на ринг с нашей стороны вышел Шамалов, со стороны налоговой полиции – Илья Соловьев. Он недавно занял второе место на соревнованиях среди правоохранительных органов в Москве. Я попросил Игоря продержаться хотя бы один раунд. Бой начался без предварительной разведки, видно, Илья хотел закончить его досрочно. Он жестко атаковал… Шамалов отступал и грамотно защищался. При этом больше работал руками, справедливо полагая, что ноги у соперника быстрее. Чего Соловьев хотел, то и получил, только сам оказался через две минуты на полу, и продолжить бой уже не смог – Игорь его нокаутировал. Правый крюк рукой попал точно в челюсть. Неожиданно, но…приятно.
Моим соперником оказался боец постарше, поопытнее, назовем его Дмитрием Соломиным. У меня на животе еще виден ярко- красный шрам после операции, но я в хорошей форме и готов к бою. В принципе бой шел на равных, но вот соперник нанес удар ногой мне в голову и промахнулся, встав ко мне спиной. Удары в спину разрешены, но мы привыкли, проводя спарринги между собой, дать сопернику возможность повернуться лицом к лицу. И я поднял обе руки вверх, не нанося ударов – ждал, когда Соломин развернется. А он и не собирался этого делать. Наоборот, ударил ногой назад точно в мой незаживший шрам, и я полетел на канаты. Дмитрий после удара с улыбкой встал вполоборота в красивую позу, ко мне спиной. Ох, зря он улыбался, я ведь хотел просто упасть, а теперь дело принимало принципиальный поворот: оттолкнулся спиной от канатов и бросился на соперника, используя их упругость, в высоком прыжке нанес удар ногой в голову. Соперник упал, я – рядом, но вскоре встал, а правоохранитель – нет. Вот только шов на животе удара не выдержал, разошелся. В дальнейшем на этом месте образовалось хрящеобразное уплотнение, которое разрасталось, и могла произойти «склейка» с внутренними органами. И снова, через месяц после боя – операционный стол, яркий свет и склонившиеся надо мной хирург и ассистенты… Вырезали полтора килограмма чужеродного образования, зашили и на другой день отпустили домой зализывать рану.
… Фурсаев начал бой активно, но вскоре понял, что соперник значительно слабее его и перестал бить в контакт, а просто обозначал удары. Хотя надо отметить, что внешне тот выглядел очень внушительно, в народе таких называют «качками». С.А. Жаров казался, явно разочарован: уличные драчуны «порвали» бойцов его спецподразделения! Ровно через неделю, Соломин привел к нам лучшего бойца, которого он сам и тренировал. Звали его Валера Смирнов – вскоре он станет чемпионом мира по армейскому рукопашному бою. Соломин попросил Шамалова провести спарринг, видно крепко впечатлил его мой друг. Игорь согласился и в первом же раунде отправил будущего чемпиона в нокдаун. Минут пять Валера приходил в себя, но бой продолжил и шел он уже на равных, а закончился вничью. Игорь доказал, что является достойным соперником любому бойцу.
…Когда память достает из «своих кладовых» победы на ринге над более сильными соперниками, даже в карцере сидится веселее. Может у нас и на суде есть шанс одержать победу над профессионалами? Подготовиться, выложиться полностью и выиграть… «Главное, не паниковать – «разложить по полочкам» обвинение и найти убедительные аргументы своей невиновности», – так думал я, гуляя свой положенный час по тюремному дворику. Даже потренироваться захотелось – помашу-ка по воздуху руками и ногами, разомну застоявшиеся органы. Вернулся в «клетку» в хорошем настроении…
Интересна, но весьма печальна судьба того, кто «заказал» мое убийство. Заказчиком оказался некто Морковкин по кличке «Маклай»,– неоднократно судимый за грабежи и разбои. Через две недели после того, как я вышел из больницы после операции, он с тремя собутыльниками шел к себе домой на улицу Менделеева – для «продолжения банкета». На часах около трех ночи. У подъезда компанию встретили двое молодых людей, среднего роста и телосложения и легко руками и ногами положили всех на землю. Потом троим дали ногой под зад, и они убежали, а «Маклая» три раза подбросили, вверх и ни разу не поймали. У того на спине образовалась гематома, затем гангрена. От предложенной ампутации руки он отказался и вскоре умер. Эту историю я узнал от одного из своих знакомых. «Не рой яму другому»,– подумалось мне. После этого к нам, в спортзал несколько раз приходили друзья Морковкина, видимо, пытались опознать тех двоих среди моего окружения, да так никого и не узнали.
Есть русская пословица: «У страха глаза велики», правильность, которой однажды испытал на себе. Произошло это событие месяца через два – три, после покушения на меня. К этому времени я в полном соответствии с Законом оформил разрешение на приобретение охотничьего ружья. Купил в Москве, в специализированном магазине помповый винчестер на восемь зарядов, производства США, без которого не обходится ни один американский боевик. Вместо приклада установил специальную рукоятку, чтобы уменьшить общую длину орудия убийства. Зарядил первые четыре патрона резиновой шрапнелью, затем пару зарядов мелкой дробью и два последних – пулей, способной пробить деревянный столб насквозь. Смысл такой последовательности состоял в том, чтобы при необходимости – не убивать, а лишь предупредить и напугать. К этому оружию жена сшила специальный чехол из брезентовой ткани, позволяющий делать, перезарядку не доставая. По утрам я бегал с ним, держа в руках, как обычную палку, со стороны не каждый мог догадаться, что это – эффективное боевое оружие для самообороны. После увольнения из милиции пробежки стал делать позже, около восьми часов утра, от моего дома по улице Социалистической.
Как – то обычным летним днем вышел из квартиры в это время и увидел на лестничной площадке парня лет двадцати пяти, среднего роста и телосложения, с целлофановым пакетом в руке. У меня тут же возникли неприятные ассоциации, и я напрягся. Незнакомец улыбнулся и стал что-то доставать из пакета. Я мгновенно передернул затвор своего помповика и, не раздумывая, выстрелил резиновой шрапнелью в его сторону. Парень метнулся вниз по лестнице, и я еще пару раз пальнул в направлении его бегства. Попал или нет, не знаю. Во дворе копали траншею под трубы отопления – наш дом планировалось подключить к другой котельной, расположенной невдалеке. Такие работы обычно и проводятся летом. Мужчина с пакетом рванул по дну траншеи, справедливо полагая, что так для него безопаснее. Вдогонку ему я послал еще один заряд резины. Боевыми патронами стрелять, конечно, не стал. Все, пробежка испорчена. Возвратился в квартиру, на лестничные площадки повыскакивали соседи. Гомонят, мол, что случилось. Ответил коротко:
–Предотвратил очередное покушение на мою жизнь.
А так ли это на самом деле? К счастью в милицию никто не сообщил, «информаторов» в моем подъезде не нашлось. Жена Наташа, выслушав мой рассказ, произнесла:
–А представь, если это не киллер, а обыкновенный парень, который ждал кого-то на площадке, а ты в него давай пулять.
Да, ситуация вышла неоднозначная и, наверное, лучше бы он действительно собирался в меня стрелять, тогда бы мой поступок можно как-то оправдать. Однако этого я не узнал тогда и теперь уже, наверное, и не узнаю.
…Включили воду перед отбоем – умылся, сделал пару глотков и залез под тонкое одеяло. Чтобы как то согреться, свернулся «калачиком» на боку, но продолжал размышлять о описанном событии. Ведь если бы парень пришел к кому-то из соседей, то мне бы выговорили за беспричинную стрельбу. А этого не произошло… Тусклая лампочка горит в специальной нише над дверью, плохо освещая камеру. В ней полумрак и холод, но он не помешает мне уснуть. Где-то за толстой стеной слышна перекличка «дорожников».
– Сто тридцать четвертая прими груз.
– Принимаю.
Но и к этому я уже давно привык…
…А Кунькину опять, наверное, плохо спалось – оттого, что по жизни у меня в те времена все сложилось хорошо и здоровье не подводило. Он прислал к нам в офис своего агента, Мишу Баева, имевшего псевдоним «Жуков». Забыл, наверное, начальник, что всю агентуру я знал в лицо, постоянно проводя с ними «контрольные встречи». А стукач, видно, надеялся, что его не вспомню и предложил мне… изготовить огнестрельное оружие для будущих разборок с «блатными». В первый раз я его просто выгнал, посмеявшись вслед… Однако он пришел второй раз, уже с куском какого – то металла, сказав, что не блефует и из этого может сделать хоть пистолет, хоть автомат. Наглость агента и глупость тех, кто его направил, вывели меня из себя, и я четким ударом правой ноги в голову отправил «стукача» в нокаут. Когда он пришел в себя, мой знакомый Миша Мухин, который тоже посещал фонд «Селена», добавил кулаком ему по ребрам. Зачем? Зря он это сделал, от моего удара настырный агент получил «легкие телесные повреждения», от кулака Миши – менее тяжкие. Против нас сразу же возбудили уголовное дело. Кунькин, таким образом, добился своего. Представляю, как он ликовал в своем кабинете. Но мы пока оставались на свободе, без какой либо меры пресечения…
Между тем следователь прокуратуры Чаев, который вел уголовное дело о попытке моего убийства, решил организовать очную ставку между мной и А.Н.Смирновым. Последний давал показания, а я пока молчал. Чаев хотел устранить такое противоречие, ведь обычно наоборот, потерпевший дает показания, а преступник молчит. Меня пригласили в отдел милиции, а там работник прокуратуры попросил пройти в камеру ИВС для проведения следственного действия. Я шел сзади следователя прокуратуры. Сотрудники милиции, следившие за порядком в месте временного содержания преступников, поздоровались за руку – они еще помнили меня, как начальника уголовного розыска. Я опять-таки пошутил в сторону милиционеров:
– Во время очной ставки выключите свет в следственной камере.
Один из них озадачено спросил:
–Зачем?
–Сами увидите, – ответил я.
Помещение для таких мероприятий имеет одну входную дверь, окон нет, свет включается снаружи, из обстановки – только два стола и четыре лавки. Ножки этой нехитрой мебели заделаны в бетон, чтобы исключить возможность использовать ее, в качестве ударного орудия. Милиционеры завели в следственную камеру человека, который в меня стрелял, следователь просит его сесть у дальней стены, напротив него адвокат, бывший начальник следственного отдела Э.С. Арустамян, «по совместительству» и бывший мой друг. Сам Чаев уселся у ближней стены, меня попросил присесть напротив. Я говорю ему: -
–Странно как-то будет проходить очная ставка, я – спиной к преступнику, даже в глаза ему не смогу посмотреть.
В ответ на мое замечание, следователь предложил мне повернуться боком, чтобы несколько увеличить обзор. И в этот момент вдруг погас свет в камере. Разочаровывать милиционеров не хотелось, ведь они ждали какого-то представления. В полной темноте я подкрался к своему недругу и нанес наугад два удара с обеих рук примерно в область головы и один удар ногой по телу. Раздались громкие шум и крики: следователь выскочил в коридор, включил свет и быстро возвратился на место. Все сидели там, где и до внезапного наступления темноты. Только у Смирнова появилась кровь на лице, а на груди еще и след от моей кроссовки. Адвокат закричал на меня:
–Как ты посмел в моем присутствии ударить подзащитного?
А ведь незадолго до этого я просил его отказаться от защиты того, кто хотел меня убить, однако Арустамян не послушал меня, плюнул на дружбу. Видно деньги для него важнее… На его крики я максимально спокойно заявил:
– А я никого не бил. Свет погас, и я от страха залез под стол. А избили его, очевидно, вы, чтобы показать будущему суду мою социальную опасность и на этом построить свою защиту.
Ох, и горячи эти армяне! Арустамян от возмущения чуть не до потолка подпрыгнул. В результате, очная ставка сорвана, а на меня в милицию оформлено заявление от убийцы, с просьбой привлечь к уголовной ответственности. Конечно, написана эта чушь под диктовку моего бывшего друга…
…После прогулки в тюремном дворике почувствовал себя бодрее, вспоминались далекие истории, вроде бы навсегда забытые. Сам удивлялся подробностям, которые вдруг приходили на ум и заставляли заново переживать то, что уже не могло повлиять на события вокруг. Меня иногда спрашивали «подельники», почему я с таким недоверием отношусь к советам адвокатов. А вот пример типичного адвоката – раньше считались друзьями, Арустамян начальник следствия, я – начальник розыска. Оба уволились из милиции. Однако моему бывшему товарищу, как адвокату заплатили деньги. И он, не раздумывая, согласился защищать моего кровного врага, а следом попытался привлечь меня к уголовной ответственности. Ну и как им доверять? Или взять крайнюю ситуацию – допустим, преступник изнасиловал и убил ребенка. И ведь найдется тот, кто за деньги будет защищать убийцу. А если внимательно присмотреться, то адвокаты даже невиновного не пытаются полностью оправдать, а только уменьшить срок наказания. Правда, это сугубо личное мнение. На мой взгляд, такая «работа» равносильна продаже совести за деньги…
Глава 15. Знакомство с тюрьмой
Следователь Алексей Белов, который взялся расследовать дело по причинению телесных повреждений Михаилу Баеву пошел на явное нарушение уголовно процессуального Кодекса (УПК). Он решил безосновательно арестовать меня до рассмотрения дела в суде. При этом не стал разделять последствия от действий, совершенных мной и Мухиным. Вместо этого следователь вменил обоим «причинение менее тяжких телесных повреждений», выписав постановления о направлении нас в следственный изолятор (СИЗО). Задержание мое произошло в октябре 1996года и произведено следующим образом…
Я находился в спортзале завода «Автоагрегат», туда же явились с десяток сотрудников милиции в форме. Кроме меня в помещении находились представители фонда «Селены» Игорь Калошин и мастер спорта по боксу Иван Белов. Формальной бумажки о моем аресте при милиционерах не оказалось и я, не прекращая тренировки, предложил выбор: или они едут за ней в отдел, или выходят против меня все вместе на ринг. И если хоть один из них останется на ногах и в сознании, я с ним поеду без всякого сопротивления. Естественно, я просто глумился. Не знаю, восприняли ли они мое предложение всерьез, однако выбрали более длинный путь: офицер поехал в отдел к следователю, остальные сотрудники смотрели на мою тренировку. Когда я ее закончил и пошел в душ, «хвост» из милиционеров потянулся за мной. Вышел, переоделся и к тому времени, как я завершил свой туалет, вернулся сотрудник милиции, который уезжал в отдел – уже с санкцией на мой арест. На руки надели наручники, ключи от своей машины я успел передать Калошину. Усадили в «клетку» Уазика и повезли. Однако не в ИВС милиции, а сразу в следственный изолятор № 2, расположенный на улице Шуйской.
Многие мне не поверят, но на приеме вновь поступивших лиц имелся (а может, и до сих пор имеется), эдакий пыточный «бокс», своеобразный «гробик». Его размеры – метр на метр, высотой он – со среднего человека, в нем имеется лавочка на которую, однако, сесть невозможно, поскольку колени упираются в стену. Скамейка принуждает человека стоять на полусогнутых ногах – вот такая адская изощренность «изобретателей» сооружения. Стенки бокса обделаны металлическими листами, причем они как бы пробиты гвоздями, и эти острые края от отверстий направлены внутрь «пыточной». Надо полагать, средневековый «пыточный гроб» придуман для ломки и унижения человека. Цель – уничтожить как личность, всех попадающих сюда. Хотел бы я поглядеть в глаза этому изобретателю. Лучше на ринге… До этого случая и не подозревал, что у меня клаустрофобия,– боязнь замкнутого пространства, когда кровяное давление резко поднимается, вплоть до потери сознания. И тогда инсульт становится реальной перспективой. Кричать или стучать в дверь, которая много ниже человеческого роста, посчитал оскорбительным и бесполезным действием. Пот струей потек по лицу, спине, всему телу. Вот когда впервые мне захотелось знать наизусть хотя – бы одну молитву: сейчас – то я помню их достаточно много. Но тогда… Начал просто считать, закрыв глаза:
–Один, два, три,…128,…257…
При этом представлять себя в приятных местах, где бывал раньше или куда мечтал когда-нибудь попасть…
Почему – то, когда хочу подумать о чем – то хорошем, вспоминается один и тот же момент из далекого детства. Первый день летних каникул. В девятом часу утра я вышел из родного дома в поселке Нерль. На улице тепло, 26-28 градусов, солнце высоко в светло синем небе, на нем ни облачка. Ветра практически нет, трава ярко зеленая, всюду видны желтые цветущие одуванчики, бабочки порхают тут и там, ощущение абсолютного счастья в душе. Птички заливаются наперебой. Я в какой – то легкой одежке, сандалиях на босу ногу, спешу к друзьям на соседнюю улицу. Впереди – целое лето, впереди – целая жизнь…
Считаю дальше: «1856, 1857…3094». Черное море, город Геленджик. С женой и дочерью Мариной лежим на пляже. Солнце яркое – яркое, слышен шум прибоя, он зовет окунуться в соленую прохладную воду. Марина кричит: «Папа пойдем купаться!», «5129, 5130…6456». Я реально где – то там, далеко от этого каменного «гробика», там, где мне приятно и спокойно, «11258,11259»… считаю медленно, без спешки… Вдруг где-то в глубине сознания скорее ощутил, чем услышал грубый голос надзирателя: «Выходи!». Он повторился несколько раз, я возвращаюсь в действительность, точно в Ад и выползаю в коридор…
…Пытаюсь вспомнить все «боксики», дворики, камеры, «трюмы», что уже прошел к моменту описания своей нелегкой судьбы… Нет, нигде и никогда не встречал ничего подобного. Думаю, эту пытку изобрели в стародавние времена, да так и не сломали, оставили, на всякий случай. Даже сейчас, сидя на деревянных нарах в своих «хоромах», вспоминаю о том «боксике» с внутренним содроганием. А у кого-то слабая психика, или нервы не такие, как у меня, и он по жизни паникер. Начнет кричать, стучать в дверь кулаками, разрывая их до крови железными зацепками. А его все равно не выпустят. Надзиратели будут смеяться и ждать. До какого момента? Никто из них не думает о «законе бумеранга»…
Маленькая двухместная камера, в которую меня привели после дьявольского бокса, показалась апартаментами люкс класса. В ней меня ждал сокамерник со своей глупой легендой, что он, якобы, судья из Нижнего Новгорода, осужден за взятку. В ходе первой же непродолжительной беседы выяснилось, что «судья» совсем не помнил УПК РФ, плохо знал УК РФ. Мало того, он практически, не имел передних зубов. Для меня все стало ясно: «опущенный стукач» решил перед операми отработать свое содержание. Он бесцеремонно расспрашивал меня о моих делах, а я смеялся ему в лицо, брезгливо соблюдая дистанцию. Когда уж совсем надоело, резко произнес:
–Заткнись и иди на свою «шконку», если не хочешь в одночасье стать инвалидом!
«Шконкой» в тюрьме называют кровать, это я знал еще до следственного изолятора. Нет, конечно, я понимал, что оперативные сотрудники СИЗО обязаны обеспечить своей агентурой каждого интересующего их и милицию, арестованного. Но ведь они знали, кто я, знали мой опыт внутрикамерных разработок; надо же это учитывать, уважать и себя, и того, от кого желаешь, что – то узнать. Короче, надо быть профессионалом в своем деле. А профессионализма-то и не угадывалось…
В шесть часов утра прозвучала команда:
–Подъем, на выход с вещами!
Подумал: «Одумался следователь, сейчас – к нему в отдел милиции и домой».
Однако не тут-то было: надели наручники – сковали руки сзади, посадили в машину, специально оборудованную для перевозки арестованных – ее в просторечии называют «автозаком» – причем с усиленной охраной автоматчиков. Со мной двое, отделенные специальной решеткой, в кабине – один, видимо, старший. Не мог понять, зачем такие меры предосторожности? Много позже узнал о том, что участковый Юрий Юрьевич Скоромохов, бывший заместитель начальника розыска, который иногда ходил со мной в спортзал, написал рапорт, что я в совершенстве владею приемами каратэ. После этого мне автоматически в личное дело нарисовали «красную полосу». Она означала, что арестованный «имеет хорошую физическую подготовку, может совершить побег и захватить заложников. Таких, как Скоморохов, я встречал по жизни не раз. Пока они работают в органах, – проявляют мнимую принципиальность, но уволившись, негласно сотрудничают с оперативниками, «сливая» им информацию на своих знакомых. Доносы и подлость исподтишка – вот жизненное кредо таких людишек. Конвой оказался серьезным, даже усилен кинологом с собакой, а везли-то меня одного! Кинолог сидел с теми двумя, вооруженными «калашами» – напротив меня через решетку. Собака – немецкая овчарка время от времени рычала в мою сторону. Не нравился я ей. Автомобиль свернул на подшиваловской горе под мостом не в сторону отдела милиции, а к областному центру. На выезде из Кинешмы машина, почему то остановилась и… защелкали затворы автоматов. Я так и не понял, что тогда напугало бравых охранников. Впрочем, доехали без приключений…
СИЗО №1 на улице Болотной города Иванова – кто же не знает или не слышал про это место? Личный досмотр вещей, два часа ожидания в «боксе», типа кинешемского… Правда, если широко раздвинуть колени, то сидеть на лавочке можно и входная дверь в полный рост. Что делать, в таких случаях я уже знал: считать, закрыв глаза, и «загорать в теплых странах». Судя по цифрам, на которых меня прервали сотрудники СИЗО, находился в «боксе» около двух часов. Повели куда- то по коридору. В специальной комнате выдали матрац, подушку, одеяло, кружку, ложку, тарелку и подошли к двери камеры №38. Тюремные «сидельцы» камеры зовут «хатами»; в звучании этого мирного слова есть, что-то домашнее. Кто там внутри? Такие же бывшие сотрудники милиции, которые должны сидеть отдельно от остальных? Или «хата» – общая и там сидят обычные зэки? А может, – так называемая, «пресс – хата», о которых я слышал еще на воле? …
Дверь со скрипом открылась. Зашел.… Камера большая, на шестнадцать человек, свободна только одна «шконка», у двери на втором ярусе. Бросил на нее матрац и все, что мне выдали. Поздоровался. Слева от входа на нижней кровати, за занавеской заметил здорового чеченца – среди сотрудников их я не встречал. От окна, так же из-за занавески выполз толстый какой-то скользкий тип, похожий на «опущенного», весь «на понтах», как говорят, бывалые зэки. Справа, на верхнем ярусе, двое в наколках по всему телу. Бросились в глаза еще двое – одноглазый; в милиции таких инвалидов не бывало и – явно несовершеннолетний подросток. Сделал вывод, что меня умышленно определили в так называемую «черную хату»; видимо, хотят оказать давление – и не слабое. Тот «опущенный» спросил с некоей иронией:
–Кто ты и откуда, кем работаешь?
Назвал данные – фамилию, имя, отчество, сказал:
–…Работаю частным юристом.
Прозвучал второй вопрос откуда-то сверху:
–А раньше кем работал?
Внутренне напрягся, ответил не сразу:
– Не скажу!
Подобному ответу сразу же придается принципиальное значение. Я к подобному развитию событий оказался не готов. Нервы не выдержали: разорвал на себе рубаху, встал в привычную боевую стойку и выдал:
–У кого есть ко мне вопросы, подходите по одному, отвечу всем!
Чеченец внешне совсем мирно спросил:
–Каратист что ли? Вон, зашел один такой, видишь, на стене висит.
Обратил внимание на стену: там висела копченая грудная клетка барана. Так я познакомился с Шарипом, «смотрящим» за камерой. Он успокоил всех остальных. А мне с улыбкой сказал:
–Красиво зашел, устраивайся, привыкай.
…Через несколько дней заметил, как то один, то другой сокамерник подходили к стеклянной баночке, с какой – то мазью и тщательно намазывали ею тело.
–Что это такое? – спросил у Шарипа.
–Скоро сам узнаешь, – ответил он с улыбкой.
Узнал.… Тело чесалось так, что от ногтей, которыми пытался унять зуд, оставались царапины. На коже то тут, то там четко видны две точки, характерные для чесотки. Это настоящая беда для таких мест: при возникновении инфекции, избежать заболевания практически невозможно. «Хата» – то оказалась все – таки для бывших сотрудников. Разрисованные наколками арестанты, попали в заключение по второму, а то и третьему разу. Имелся среди сокамерников и военнослужащий. А подростка просто обижали в прежней камере, и его перевели сюда. Что меня сильно удивило, так это сквозные дыры в стенах «хаты» – их почему-то называли «кобуры»; через них можно не только увидеть соседнюю камеру и дальше, но – запросто передать записку, продукты питания. Необходимо только указать адресат, в какую камеру ты пересылаешь и кому. Адрес писался то ли на мешке, в котором упаковывался сахар, конфеты, чай, то ли на целлофановом тщательно заклеенном конвертике размером со спичечный коробок. Внутри него содержалась, как правило, записка, «малява». Работая в милиции, я и предположить не мог, что в СИЗО подельникам, то есть лицам, проходящим по одному делу, так легко можно согласовать свои показания, обсудить какие – то детали и нюансы. Эта тюремная почта работала круглосуточно, в каждой «хате» имелся ответственный «дорожник». Именно через него шли посылки и записки. Шарип почему-то предложил эту «должность» мне, но я отказался. В разговоре с ним выяснилось, что ивановский Якуб наш общий знакомый, и мой новый друг сказал, что отправит тому записку, или как здесь говорят «маляву», чтобы узнать обо мне чуть больше.
Отношение со стороны «черных хат» к нашей милицейской или, как они обычно выражаются «ментовской», мягко говоря – не очень хорошее. Еще хуже оно – к «красным камерам», где сидят выявленные «стукачи». И совсем плохое – к «опущенным». Вот такая сложилась в следственном изоляторе иерархия. Однако в силу необходимости «почта», по местному сленгу – «дорога» шла и через эти «хаты», чтобы имелся стопроцентный охват всей тюрьмы. Думаю, что опера СИЗО не упустили возможности, создать подставные «хаты», где они могли контролировать всю переписку. Но это только мои догадки…
