Владимир Юрьевич Харитонов
Маятник Судьбы
Вечером мы втроем посмотрели телевизор, тот самый, что передала мне супруга еще в сорок четвертую камеру: он, кстати, так и будет следовать за мной из «хаты» в «хату». После того, как он «сгорел», нам его быстро отремонтировали сотрудники изолятора, думаю, просто поменяли предохранитель. Посмотрев пару программ, мы легли по своим «шконкам». «Адвокат» спал на втором ярусе, над Синицыным. Ночью я сквозь сон слышал, что сверху что-то упало на пол, но значения не придал. Утром Сергей, с которым мы уже более года сидели вместе, показался мне странно возбужденным. Он яростно отжимался от пола, отдыхал и опять отжимался. Раньше такого рвения к тренировкам за ним не замечал. Это продолжалось до самой утренней проверки, а как только она закончилась, он подошел ко мне и показал огромный гвоздь – запрещенный предмет в любой камере. При этом громко спросил:
–Это что такое?
Я сразу все понял: этот «нехороший человек», эта «редиска» решил отомстить и сделать меня одноглазым, подобно очень известному русскому полководцу, однако уснул с гвоздем в руке, а тот выпал. Такое простить я не готов. Резко подошел к Лобанову, ладонью ударил по лицу и жестко произнес:
– К обеду в камере тебя чтобы я не видел, приду с прогулки, загоню под «шконку». Даже не сомневайся!
Сразу после завтрака, неудачливый мститель позвонил в дверь дежурному. Его вывели из «хаты», и более мы не встречались. И вновь с Синициным остались вдвоем…
Думаю уместно рассказать, как проходят заседания суда по продлению срока содержания под стражей. Для тех, кто попал в следственный изолятор, эта процедура обязательна каждые три-четыре месяца. По закону она под юрисдикцией судов, формально считается, что гарантирована законность в решении судьбы значительной части российского населения. К каждому заседанию и я, и мои «подельники» тщательно готовили выступления с аргументами нецелесообразности дальнейшего содержания под стражей. Кто-то пытался давить на жалость судьи, описывая свои семейные передряги, кто-то юридически обосновывал незаконность ареста, при этом все поголовно просили изменить меру пресечения… Адвокаты в этих просьбах, естественно, поддерживали своих подзащитных. Мы выступали, судьи сидели с абсолютным равнодушием в глазах. Их явно не интересовало, что мы там чирикаем. Решение уже принято…
Сначала нас на автозаке возили в Кинешемский суд, так как рассмотрение данного вопроса должно происходить по месту совершения преступлений. Причем всегда впереди и сзади сопровождали две машины ГАИ с включенными сиренами. Это продуманное психологическое воздействие… Мы-то вскоре привыкли, а на жен наших, когда они приезжали на эти процедуры, конечно, подобная картина оказывала мрачное впечатление. А потом, когда следствию надоело так далеко кататься, продлевать стали и в ивановских районных судах, можно сказать, где придется. Никому никакого дела нет ни до нас, ни до законности в целом. Психологически всегда ехали туда – с надеждой, оттуда – без нее и с полным опустошением в душе. Практически всегда обжаловали решения судов в вышестоящих инстанциях и получали формальные отписки. И вновь в душе сначала – надежда, потом – пустота… Сколько раз повторялось это истязание легко подсчитать.
Однажды, я решил внести элемент развлечения в это плановое мероприятие. Ехали мы в одном автозаке, негромко общались между собой. Конечны пункт – родная Кинешма. Под привычную музыку сирен милицейских машин сопровождения, говорили, естественно, о предстоящих выступлениях в суде, делились своими идеями. Вдруг я громко выдаю:
– Вам сегодня всем, как и обычно, откажут в ваших ходатайствах, а мое удовлетворят. Конечно, «подельникам» подумалось, что я придумал, что-то гениальное и хотели, чтобы поделился с остальными. А я молчал и улыбался, мол, сами увидите. А суть-то в том, что просил не освободить меня, а оставить под стражей, «так как те, кто меня по заказу упрятал в тюрьму, увидев на свободе, могут физически устранить». Конечно, это неприкрытая ирония и скрытый сарказм. Просто открыто смеяться над судебной системой довольно рискованно. Когда я зачитал свое ходатайство без намека на улыбку, глаза судьи выражали откровенную растерянность. Адвокат, ничего не знавший о моих планах испытывал шок. Он подготовил обычную речь, типа «отпустите, он хороший», а тут такое … В итоге в постановлении государственного органа черным по белому написано: «удовлетворить ходатайство обвиняемого и оставить его под стражей». Под стражей-то оставили всех, без исключения, но по личной просьбе, только меня одного. Когда на обратном пути я показал свою судебную бумажку собратьям по несчастью, всех развеселил. А то ехали хмурые такие. В зал-то суда, кстати, всех водят поодиночке, и мы не знали, что происходит у других «подельников». И «боксики» ожидания в Кинешме маленькие, сидели по одному, от силы по два человека…
… Хочу отметить, что именно на этом месте закончились мои карцерные записи… «Локомотив» памяти благополучно прибыл на свой вокзал… Я еще, что-то записывал в тетрадь, но – уже на воле… Потом стал дополнять новые рассказы и истории, редактировать старые. Сколько раз перечитывал свои записи, и всегда в этом месте на меня нисходила непонятная грусть. Как будь-то жизнь, окончилась с этими записями. А она ведь продолжается…
Забегая вперед, хочу сказать об одном железном доказательстве, что мой друг Сергей обо мне никому ничего не докладывал. Примерно за два месяца до освобождения его направили по этапу в ИТК Нижнего Тагила! Более месяца он перемещался из одного СИЗО в другое, передачи в этот период от родственников получать нереально, похудел на двенадцать килограммов. Прибыл в конечную точку за три недели до окончания срока, а потом ехал поездом домой, но уже свободным человеком. Начальник колонии, ознакомившись с личным делом Синицына, вызвал его к себе в кабинет и спросил:
–Что за дурак распорядился прокатить тебя через всю Россию ради трех недель отбытия наказания?
Сергей же многому у меня научился, в том числе и ироничным ответам, поэтому сказал:
–Сам по своей инициативе приехал.
Кто скажет мне: ради чего над человеком так издевались? Неужели нельзя оставить его в Ивановском следственном изоляторе до конца срока, определенного приговором. Кстати сказать, в подобных случаях своих осведомителей оперативные сотрудники СИЗО держали при себе и год, и два?…
Глава 22. Уголовное дело № 2-03/09
Думаю, настало время честно и объективно рассказать о самом уголовном деле. Оно невидимыми нитями вплелось в наши жизни и лишило нас свободы – без суда и обвинительного приговора на целых три с половиной года! Правда, несколько человек по состоянию здоровья или семейным обстоятельствам вернулись к вольной жизни раньше. На нашем месте мог и может оказаться любой человек, который сегодня просто работает, живет и даже не подозревает, насколько права пословица: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся»…
Главным фигурантом в этом, тридцати семитомном деле следователь С.В. Курвина «назначила» меня. Я обвинялся в каждом эпизоде в качестве организатора и руководителя, а всего их насчиталось тридцать три. Правда до суда дошли не все, по мере расследования гибли, как солдаты в атаке. Главным и самым тяжким обвинением оказалось «создание мною преступного сообщества», – в просторечии – мафии, «и руководство им». Благотворительный фонд «Селена» являлся, по мнению следствия, прикрытием бандитского синдиката и доказательством его существования. Несмотря на то, что создавался он согласно документам девятью учредителями, управляющим являлся сначала М.А.Козлов, потом Калошин. Однако согласно обвинению, это все сделал я лично и в одиночку. «Руководил» всей деятельностью Фонда, якобы, тоже я. В общем, главарь мафии, не более и не менее! Это тебе не уголовным розыском командовать, здесь и масштабы большие, и размах шире. А для чего мне это нужно? Версия следствия и в этом вопросе оказалась не оригинальной: оказывается, чтобы под видом благотворительных отчислений, заниматься вымогательством денег с предпринимателей. Все бухгалтерские документы, якобы, являлись прикрытием мошенничества с моей стороны.
Всего таких «преступлений» – вымогательств по убеждению следствия, я совершил около десяти. Причем в целях маскировки сам я, якобы, давал только команду, а лично ничего не совершал. Выполняли же ее «другие участники преступного сообщества». Подтверждением этой версии Светланы Владимировны служило то, что у меня имелось юридическое образование, и значит я в этом «сообществе» самый умный. Это – не хвастовство с моей стороны, а мнение Курвиной. Она ведь тоже юрист и «судила по себе», мол, я такая мудрая, значит и он «семи пядей во лбу». Если у кого-то из предпринимателей случалось что-то непредвиденное, то это делали, по мнению Светланы Владимировны, неустановленные следствием лица, но – под моим «чутким руководством». Вообще «неустановленные следствием лица» оказались некоей «палочкой-выручалочкой» практически по всем эпизодам, вменяемым мне и «моим подчиненным». Например, у человека украли машину: кому можно конкретно предъявить такое обвинение? Ну, разумеется, этим самым лицам-фантомам под моим руководством, а Жаров, частный детектив – возвращал транспортное средство – опять же «после моего указания». И таких краж «мною совершено» более десяти.
До сих пор не могу понять принципа отбора фантазером в погонах потерпевших. Предпринимателей, имеющих отношение к Ивановскому областному фонду «Селене», более шестидесяти человек. А «потерпевших» из их числа – около десятка. Но почему не все, а именно эти? Ведь заявлений вообще никто в правоохранительные органы не писал. Опять же Сергей Алексеевич всего нашел и вернул более тридцати машин, а «потерпевших» насчиталось чуть больше десяти. В данном случае, наоборот, все до единого писали заявления в милицию о краже машин, а следователь выбрала именно этих, на роль «потерпевших» от моих руководящих указаний и действий «неустановленных лиц». И еще один вопрос остался неразгаданным: почему бы «не повесить» на меня пару нераскрытых убийств и десяток квартирных краж? А что бы изменилось? «Неизвестные» под моим руководством совершили то и то, у полиции – раскрытые дела, а я автоматически превращаюсь в страшного монстра. На суд это, несомненно, оказало бы воздействие. Зато, зачем Курвина ввела в «наше» уголовное дело незнакомых нам лиц я не сразу, но понял. Артема Белова, Сергея Булеева, Ночуйкина, по кличке «Леха-шрам», Александра Обломова… Да просто эпизоды, которые им вменялись, реально обладали признаками преступлений, предусмотренных Уголовным Кодексом Российской Федерации. Следствию, для общей картины необходимы хоть какие-то реальные преступления. К тому же названные мною люди ранее судимы, кстати, Обломов – за убийство: вот их и «дорисовали» к нам, чтобы получилось «преступное сообщество». Мол, поглядите на членов этой банды –
бывшие убийцы и зэки…
При этом моя роль еще более возрастала, оказывается, я «организовал» два разбоя с грабежом и вымогал деньги не только в Кинешме, но и Пестяках, которые я и на карте области сразу-то не смог найти. Правда, с разбоем у Курвиной не очень получилось: общая прибыль от преступления составила четыре тысячи рублей! Четыре исполнителя и я, как организатор, «поделили» между собой такие огромные деньжищи – вышло меньше одной тысячи рублей на каждого. Я удивлялся не столько на следователя, она тупо выполняла «заказ», но контролировало-то ее руководство следственного отдела, областная прокуратура, суды… при продлении арестов. Никто не хотел видеть абсурда, откровенной глупости и беззакония. Поступи они иначе – сами могли пострадать от вышестоящих органов. Тем не менее, уголовное дело жило своей жизнью, продолжало ломать наши судьбы, и никого это не беспокоило…
Когда наступило время всем арестованным предъявить обвинения в окончательном варианте, ко мне пришел член следственной группы Дмитрий Юрьевич Жаров. В течение расследования дела, он был как бы подчиненным С.В.Курвиной.
–Вам удобнее самому читать, в чем вы обвиняетесь, или мне это сделать? – спросил он меня.
– Вы зачитывайте, а я внимательно послушаю и распишусь, как положено, – специально, с некоторым коварством в душе, произнес я.
И он, сидя за столом напротив меня, в специальной следственной камере начал читать то, что написала его начальница. Прошло минут десять чтения… Вдруг Дмитрий Юрьевич вскочил, подошел к окну закурил, потом возвратился ко мне. Начал опять читать… Но не выдержал, встал из-за стола и сказал:
– Все, не могу больше читать этот бред, если желаете – знакомьтесь сами и расписывайтесь. Но во мне уже проснулся «садист», который до этого спал где- то там, в самой глубине души, и я внешне спокойно и деловито ответил:
–Вы – член следственной группы и обязаны не только довести до меня суть обвинения, но и разъяснить его.
Видел бы кто его лицо в этот момент! Но деваться ему некуда, впрочем, как и мне, – работа, есть работа. Пока я слушал, Дмитрий Юрьевич выкурил целую пачку сигарет, при этом он раз сорок выругался матом, однако – не в мой адрес. Когда же он закончил чтение сей печальной повести, почти взмолился:
–Только не требуйте от меня разъяснений!
Отпустил я его, переживая за душевное равновесие вполне адекватного следователя. Я и сам не знал, на основании чего построено такое серьезное обвинение, кто дал свидетельские показания против меня, все окутано плотным туманом. И возник он – в результате информационного вакуума, – совсем как в той истории со мной на кладбище. Это когда ехал после бани на «Мерседесе», и мне так же на ощупь предстояло, не торопясь и не паникуя, двигаться вперед. Десять метров проехал,– вышел, ощупал ногами правую обочину и еще десять метров движения в автомобиле… Такая ниточка связала прошлое с настоящим в моей голове.
Однажды я даже засомневался в собственной адекватности, хотел записаться на прием к психиатру, но за неимением такового в следственном изоляторе меня направили к психологу. Им оказался молодой тридцатилетний сотрудник, ироничный по характеру и старший лейтенант по званию. Спросил меня:
– На что жалуетесь?
– Я, наверное, реально сошел с ума, – ответил я ему, – мне все кажутся невменяемыми. Особенно следователь, которая расследует это дело; она же пишет натуральный бред. Но, Бог с ней; мне и руководство следственного отдела, и прокурор, читающие и контролирующие уголовное дело, кажутся ненормальными: не могут ведь юристы не видеть явного абсурда в выводах и действиях. Судьи, без конца продлевающие нам сроки ареста, тоже мне кажутся сумасшедшими. При этом отчетливо понимаю: если считать их всех нормальными, а другими они априори быть не могут, значит, ненормальный – я, и меня надо не судить, а лечить.
Психолог искренне рассмеялся и успокоил:
– Во-первых, реально сумасшедшие свою адекватность под сомнение никогда не ставят, значит, вас лечить не надо. Во-вторых, бывают ситуации, когда среди большого числа неадекватных людей встречается один нормальный. В-третьих, может, все кого вы перечислили, просто слишком формально выполняют свои обязанности и это дало вам основания сомневаться в их адекватности?
Кто-то может подумать: раз мы считали себя невиновными, то почему никуда не жаловались? Мол, есть же люди честные и принципиальные в вышестоящих инстанциях. Может и так, только нам они почему-то не попадались. За время «расследования» данного уголовного дела, не считая жалоб, что писали наши родственники в разные инстанции, арестованными написано более двухсот(!!!) обоснованных и весьма конкретных заявлений и просьб в Генеральную Прокуратуру России, Государственную Думу, конкретным ее депутатам, например, Жириновскому, в Следственный комитет России. И просили не дело прекратить и нас отпустить, а проверить его законность, сменить Курвину и поручить расследование более объективному следователю…Все наши челобитные уходили в абсолютную пустоту. Примером бюрократизма служит одна моя жалоба на действия Светланы Владимировны в Генеральную Прокуратуру Р.Ф. . Ее для проверки перенаправили в прокуратуру Тамбовской области! Видно люди, отвечающие за законность в стране, посчитали, что именно там наши друзья рыскают по лесам. Когда позже я сказал об этом в суде, председательствующий смеялся, как ребенок, забыв о своем положении. Можно бы посмеяться, да что-то сильно грустно…
Вдруг однажды всех подследственных ознакомили с постановлением прокурора Ивановской области. В нем, в частности, говорилось, что «…принимая во внимание особую важность и значимость уголовного дела, тяжесть совершенных преступлений, а также общественный резонанс», – передать его для дальнейшего расследования в Следственный комитет по Ивановской области, старшему следователю по особо важным делам Николаю Леонидовичу Корзуну. Как мы радовались этому событию, надеялись, что до свободы остались считанные дни! Однако «особо важный следователь» месяца через два – три вернул все тридцать семь томов назад С.В.Курвиной… Когда я после освобождения пытался добиться справедливости и наказания тех, кто нас незаконно лишил свободы, случайно встретил Н.Л. Корзуна в здании Следственного комитета по нашей области и напрямую спросил его:
–Почему вы отказались расследовать наше дело? Мы так надеялись на вашу объективность и принципиальность.
Он не стал что-то выдумывать и сочинять, не послал меня подальше, а по-простому ответил:
– После ознакомления с материалами дела, я прямо сказал областному прокурору, что кинешемских фигурантов надо срочно освобождать, а Курвину – сажать на их место. И ваше дело у меня сразу забрали.
Опять, забегая вперед, поделюсь своим высказыванием в суде, но не в областном, а в Ленинском города Иваново. Когда рассматривали мой иск к Российской Федерации в порядке законной реабилитации… Ответчиком, как ни странно выступали не следственные органы, а Министерство финансов страны, а представителем в судебной инстанции от него оказался юрист этой организации, довольно умная женщина лет сорока двух. В своем иске я требовал выплаты компенсации за моральный ущерб пять миллионов рублей. Она заявила:
–Даже жертвам террористических актов, точнее их родственникам, выплачивают не более одного миллиона рублей! Вы очень много просите.
Я ей ответил:
–Что такое террористический акт? Это поломка государственной машины, сбой в ее работе. Он выражается в том, что она не смогла обеспечить безопасность своих граждан… А в нашем случае – в принципе, исправная государственная машина в лице следственных органов умышленно давила своих граждан, попирая их права и свободы!
Замечу, что это было сказано экспромтом, без подготовки…
И последнее, что хотелось сказать о данном уголовном деле и что до сих пор меня приятно удивляет: ни один из четырнадцати фигурантов не пошел на сделку со следствием. Теоретически любой мог согласиться дать на следствии и в суде такие показания, какие продиктует следователь. Его включили бы в программу защиты свидетелей, дали бы минимальное наказание. А все остальные получили бы огромные сроки лишения свободы на основании ложных показаний… Их бы прокурор преподнес перед присяжными, как важные свидетельства изнутри преступного сообщества… Такая у нас в России неустойчивая следственно – судебная система: от «оправдать» до «осудить» – меньше одного шага. Это – тоже, кстати, своего рода «маятник Судьбы». Но мы придали большое значение не только самой подготовке к процессу, но и его составу, выбрав суд с участием присяжных. Это резко увеличивало наши шансы на объективность. Поэтому, несмотря на то, что почти все адвокаты почему-то оказались против такого судопроизводства, мне удалось убедить своих товарищей по несчастью требовать именно такого правосудия и никакого иначе. К сожалению, в дальнейшем адвокаты еще не раз докажут, что они, мягко говоря, не совсем «на нашей стороне»…
Глава 23. Не суди, да не судим будешь
Наконец 23июня 2008года началось то, ради чего большинство фигурантов уголовного дела № 2-03/09 провели в условиях тюрьмы более двух лет. За это время они невольно «матерели»: государство обычных граждан превращало в закоренелых зэков, которым привычнее жить «по понятиям», а не по Закону, порой невразумительному и далекому от справедливости… К началу процесса некоторые из моих товарищей стали «смотрящими» по корпусам, а Галанов – даже «смотрящим» за всей тюрьмой. Весь порядок в среде сидельцев теперь поддерживался моими друзьями. А начало судебного разбирательства оказалось началом борьбы за справедливость, войны без правил, но в рамках Закона. И в этих словах нет противоречия – постараюсь разъяснить на конкретных примерах…
Примерно недели за три до вышеуказанной даты сокамерник Синицын предупредил меня:
–Если обвинителем у вас назначат Игоря Борисовича Цветкова, шансов доказать вашу невиновность не окажется. Он никогда не признает и даже не берет во внимание никаких доказательств защиты, умеет очень красиво и убедительно выступать перед присяжными, оказывает на них какое-то магическое воздействие.
Я не пропустил мимо ушей данную информацию. Надо ли говорить, что именно его и направила к нам областная прокуратура? Возникла необходимость что-то срочно придумать и предпринять, чтобы этот «маг» от обвинения ушел на скамью запасных игроков. Наступил момент, когда председательствующая Юлия Владимировна Андреева-Струнина задала вопрос о доверии к объявленному составу суда. Адвокаты нам не раз говорили, что она – одна из самых опытных, умных и профессионально грамотных работников Фемиды, и очень скоро мы убедились в правдивости данных слов… Подсудимые молчат, как можно доверять или не доверять абсолютно незнакомым людям?
Однако я встал и заявил отвод И.Б. Цветкову, а основания для этого пришлось быстро придумывать на ходу. Вновь экспромтом. Сказал примерно следующее:
–Ваша честь, у меня есть знакомый Александр Смирнов (фамилия выбрана как наиболее распространенная, прим. авт.), который является жителем Иванова, в районе Меланжевого комбината, но в Кинешме у него проживает мать. Он, как и я, увлекается игрой на бильярде и когда навещает родительницу, то заходит к нам в бильярдную, расположенную в районе фабрики №1. Однажды, перед самым нашим арестом, я направлялся от своей матери, проживающей в городе Иваново, домой в Кинешму через Меланжевый комбинат. У трамвайного кольца вышел к ларькам купить кока-колу в дорогу и встретил знакомого Александра, покупавшего алкоголь. Он очень обрадовался нашей встрече, сказал, что у него сегодня День рождения и предложил проехать с ним. Как я ни отказывался, в итоге пришлось согласиться. Дом помню визуально; он многоэтажный, адрес назвать не могу. В его квартире были гости, около двадцати человек, практически все «навеселе». Одна довольно молодая женщина дважды пригласила меня потанцевать, я не отказался. Но после второго нашего танца, ее друг, а я уверенно могу сказать сейчас, что это Игорь Борисович Цветков, попросил меня выйти с ним на лестничную площадку. Там он стал грубить, поскольку находился в средней степени опьянения, а я, наоборот, – абсолютно трезв. Нервы у меня не очень хорошие, и я первым ударил его в лицо. Он упал. Из квартиры выскочил мой единственный знакомый в этой компании и сказал мне, что я лишил сознания работника областной прокуратуры. Сказать мне нечего, развернулся и просто уехал домой. Последствий никаких не наступило, но думаю Цветков может в суде использовать свое служебное положение для сведения со мной личных счетов.
…Короче, «война без правил»! Для государственного обвинителя в областном суде это заявление оказалось настолько неожиданным, что он на эмоциях вскочил и крикнул:
– Что ты врешь, я всегда бью в морду первым!
В областном суде перед Председательствующим и пятнадцатью адвокатами!!! Знал бы он, как своей эмоциональной выходкой помог избавиться от него самого. Более мы его не видели. На его место пришел начальник отдела обвинителей Сергей Юрьевич Торгуев. О таких людях обычно говорят: «хороший человек, да работа у него плохая». Он придумывал и реализовывал более коварные действия, чем я в вышеописанном случае. Их-то нам и предстояло отражать в ближайшем будущем …
22 июля 2008 года выбирали состав присяжных. Для рассмотрения дела и принятия решения по нему необходимо участие всего двенадцати человек. Но с учетом того, что процесс долгий – кто-то мог заболеть, возникнуть непредвиденные обстоятельства, оказалось необходимо зафиксировать в протоколе судебного заседания двадцать два члена Коллегии. Причем какую-то часть из общего числа кандидатов можно исключить без объяснения причин, остальных – только аргументировано. В анкетах людей, приглашенных на роль присяжных заседателей, имелась краткая биография, их резюме. У одного из них имелась запись, что он ранее работал в милиции на оперативной работе. И адвокаты все и дружно рекомендовали арестованным исключить его кандидатуру. Опять же один я оказался против его исключения: главным моим аргументом назвал следующее:
– Он хотя бы знает, что такое реальные доказательства по делу. Да и о совести слышал не понаслышке, пожилой человек, советское воспитание.
Жизнь показала, что я оказался прав на все сто процентов. Кстати сказать, его сразу выбрали старшиной коллегии присяжных. Задумываясь о том, почему адвокаты иногда «играют» явно не в нашу пользу, понял: они, как и прокуроры, и судьи, оканчивают одни и те же юридические учебные заведения, вместе отдыхают на каких-то праздниках, каждодневно общаются в судах, в какой- то степени друг от друга зависят, а мы для них кто??? Так, – кошельки мимо летящие, о которых они через год и не вспомнят. И это оказался тот самый вывод, который в итоге помог нам всем выйти на свободу. С любым адвокатом необходимо проявлять, как минимум, осторожность…
Продолжу повествовать о рассмотрении дела в суде по существу… Я тщательно готовился к каждому заседанию по следующей схеме – подробно описывал на отдельных листах бумаги каждый эпизод преступлений, что мне вменялись. Далее делил лист на две части вертикальной линией посередине. Слева указывал «доказательства» обвинения. Справа – доказательства невиновности. И потом самое главное – слева аргументы показывающие абсурдность обвинения, справа – подтверждающие нужные мне выводы. Доказательства вины продуманно опровергал, а защищающие умышленно усиливал. Ниже по тому же принципу – свидетельства участников процесса и документы, приобщенные к делу. Картина получалась настолько ясная, что мне не составляло труда логично и аргументировано выступать перед Присяжными. Кстати, выступал, как говорится, всегда по бумажке. Ведь каждое неудачное слово, а порой и жест, обвинение может истолковать в свою пользу… Мною придумана и система вопросов свидетелю или потерпевшему с целью получения таких ответов, какие нужны для защиты. Их я готовил заранее на отдельных листочках до вызова первых свидетелей. Любой вопрос можно завуалировать так, что не сразу и поймешь его каверзность. Важно наперед учитывать возможные ответы очевидца и подготовить вопросы на случай, каких – то непредвиденных обстоятельств. Это, как игра в шахматы… Прокурор противопоставить что-то подобной системе вопросов так и не смог. А может, не захотел, сознавая нашу невиновность. Опыт борьбы приобретался быстро: как говорится, жизнь заставляла, и стало получаться все лучше и лучше. После окончания допросов всех свидетелей и потерпевших по конкретному эпизоду я сразу давал показания, разрушая хрупкие построения обвинения. Эта тактика также оправдала себя. Допустимо и в самом конце судебного разбирательства дать всеобъемлющие доказательства невиновности, но я опасался, что присяжные просто забудут, о чем шла речь.
Далее, видя, что средний возраст народных представителей составлял по внешним признакам в среднем более шестидесяти лет, подумал, что девяносто процентов веруют в Господа,…и подобрал соответствующие цитаты из Библии. Думаю, убедительности моим словам в их глазах это добавило. Где – то через месяц – два, после начала процесса мой «подельник» Галанов подарил книгу «Ораторское искусство», автора не помню. К моему великому удивлению, все двенадцать приемов воздействия на слушателей, описанных в ней, я уже интуитивно без специального обучения использовал. Среди заседателей мы заметили двух пожилых женщин под номерами семь и восемь; различать их мы могли только по номерам. Они почему – то вели явно подрывную работу против нас, подсудимых: мы слышали, как они вопреки закону во время суда убеждали остальных в нашей заведомой виновности. Подобные разговоры должны проходить только в совещательной комнате при вынесении вердикта. Председательствующий судья им замечания не делал, несмотря на наши ходатайства по этому поводу. Зато сильно помогало в защите то, что некоторые протоколы допросов свидетелей не очень щепетильным следователем грубо фальсифицированы, на них явно видны подделанные подписи. Это тот самый случай, когда человек, желая навредить, в итоге оказал нам неоценимую услугу.
Между тем, в то время как мои мысли оказались заняты судом, у Синицына вступил в законную силу новый приговор: появился формальный повод, запрещающий находиться в одной камере лицам уже осужденным с теми, кто еще нет… Ну, а не формальный, как я думаю, слишком мы подружились, стукачей к себе не подпускали. К тому же в тюрьме принято страдать, а мы за общением нормально проводили время. Поэтому меня перевели в другую «хату», и подселили нового сокамерника – Алексея Рубахина из Иваново. Он привлекался к уголовной ответственности за убийство человека в драке. С его слов, проходил срочную службу в армии в спецназе ГРУ. Звучало это очень внушительно, и, находясь на прогулке, я попросил его показать пару ударов. Или он соврал о месте службы или врал телевизор, показывая уникальные возможности бойцов этого подразделения. В общем, мой новый сокамерник понятия не имел о рукопашном бое. Чтобы как – то реабилитироваться в моих глазах, он произнес:
–Зато я могу бегать по горам во всем обмундировании, с пулеметом и боеприпасами! И при этом долго сохранять способность вести бой.
Давно я так не смеялся от души. Жили мы с ним в том же корпусе, где и с Синицыным, только на первом этаже, а сорок девятая «хата» находилась на втором.
Однажды накануне суда, пока в специальной комнате мы ждали начала процесса, мой сын передал лично для меня пол-литра самогона. Вообще-то в ожидании суда положено всех лиц, проходящих по одному делу, рассаживать в разные «боксы», но конвойные быстро к нам привыкли и по нашей просьбе помещали всех в один большой «бокс-камеру». И нам нескучно, и им хорошо: вели мы себя правильно, как пионеры. Кто-то дал мне яблоко на закуску – больше ничего у нас съестного не оказалось. Причем личные обыски, когда проверяют всю нашу одежду, сумки, портфели с документами проводили, только по приезде в следственный изолятор. «По теории» я наметил выпить горячительный напиток по дороге «домой» в автозаке и как можно ближе к изолятору: и запьянеть не успею до обыска, и расслаблюсь. Но в этот раз нас долго не выводили в судебный зал; причины мы не знали, и я решил не тратить время зря и немного убавить количество алкоголя в мягкой таре из-под майонеза. Разделить его со мной все тактично отказались и граммов двести под яблочко приятно легли в мой желудок…
