Виталий Аркадьевич Надыршин
Светлейший
И вот Пётр III отозвал фельдмаршала с поста главнокомандующего русской армией в Европе и направил его в Москву принять дела у Жеребцова и вступить в должность генерал-губернатора.
Всё это Потёмкин узнал от Орлова, который перед самым отъездом в Москву с опасным поручением понудил Григория внимательно изучить все важные события в жизни старого военачальника и царедворца.
– Знай, с кем говорить будешь. Это тебе не Жеребцов и даже не бывший губернатор князь Черкасский. С Бутурлиным надобно особое умение в разговоре иметь. Враз можешь под топор угодить. Обласкал фельдмаршала император, обласкал. А за что? За какие заслуги? А… не ведаешь?! Зато я ведаю. – Орлов замолчал. Зачерпнул ковшом воды из деревянного ведра и неторопливыми глотками осушил его. – Так вот… – продолжил он, – командуя войсками, в последние годы наш фельдмаршал вёл странные баталии супротив Фридриха: при самых победных раскладах как будто жалел его, не добивал. Командующий австрийскими войсками Лауден часто жаловался на Бутурлина императрице, но та уже болела сильно и в войну не вмешалась. А граф, старый придворный лизоблюд, твёрдо знал, что наследник обожает Фридриха, вот и воевал с пруссаками спустя рукава. Как видишь, не прогадал – получил должность, и не малую. Учти всё это при разговоре с ним. И вот ещё что…
Орлов внимательно посмотрел на Потёмкина, всей пятернёй потёр затылок и тихим голосом произнёс:
– Екатерина Алексеевна хорошо отзывается о Бутурлине. Но если по своей привычке он так и будет ходить вокруг да около или вообще откажется нас поддержать, уйди, – Орлов замолчал и выразительно указал пальцем на дверь за спиной у Григория, а затем ещё тише продолжил: – То сразу найди князя Петра Черкасского и вместе изыщите способ, как не позволить фельдмаршалу нам помешать. Князь на нашей стороне – немцев он сильно не любит.
Потёмкин вопрошающе взглянул на Орлова.
– Да. И не гляди на меня так. Москва не должна противиться свержению ни при каких обстоятельствах. Так что решение по фельдмаршалу примете с князем. Если другого выхода не будет, то… сам понимаешь, чай не в лапту играем.
– А когда сия акция планируется? – охрипшим от волнения шёпотом уточнил Григорий.
– В начале июля, если ничего не изменится. Императора в столице не будет, он лично возглавит армию для войны с Данией. Так что времени в обрез. Поспешай. Сладится всё, в Москве не сиди, дуй в столицу, здесь будешь нужен. И вот ещё что… Пару пистолетов прихвати, держи их наготове, когда к фельдмаршалу пойдёшь, не помешает. Вот, вахмистр, ты теперь всё знаешь. Учти, Потёмкин, Москва на твоей совести. Гляди, ежели что… Не посмотрим, что Екатерина за тебя поручилась, без башки враз окажешься.
Григорий поёжился. Слова с делом у братьев Орловых никогда не расходились… Это Потёмкин знал.
Алексей, третий из пяти братьев Орловых, сержант лейб-гвардии Преображенского полка, в отличие от своих шумных братьев, был человеком умным, энергичным и, что особенно важно, осторожным. Среди гвардейцев Алехан (так звали его товарищи) пользовался непререкаемым авторитетом. Именно Алексей Орлов, по разумению Григория, являлся одним из главных устроителей будущего переворота. Вместе с братом Григорием и сплочённой группой единомышленников он держал нити заговора в своих руках. Природные обаяние и общительность Алексея не только располагали людей к полному доверию, но и подталкивали их поддерживать все его начинания.
– Во рту сухо, – голос Булгакова вернул Григория в реальность. – Не надо было шампанское с водкой мешать. Башка трещит.
А вот Денис не жаловался, наоборот, с умилением во взоре разглядывал местность и восхищался:
– Други, красота-то какая! Вот ведь недурно фельдмаршал устроился. Давай, Гриц, пешком пройдёмся, ноги разомнём: трясёт твоя колымага, спасу нет.
– Пружины ослабли. Крёстный помер, глазу за всем нету, – Гриц бросил критический взгляд на раскисшую после дождя дорогу, затем осмотрел свой тёмно-зелёный двубортный мундир с короткими фалдами, любовно поправил пристёгнутый на правое плечо золотой аксельбант и, представив прилипшую к начищенным сапогам грязь, проворчал:
– Нет уж, лучше поедем.
Кучер хлестнул лошадей вожжами, и они медленно побрели в направление усадьбы графа.
– Как договаривались, Архип. Пистолет держи под рукой, с кареты не слазь, пока не дам знать. Во дворе разверни карету к выходу, – отчётливым шёпотом дал указание кучеру Потёмкин. Затем, взглянув на друзей, успокоил: – На всякий случай.
Карету, видимо, уже приметили: ворота тотчас отворились. Встретил друзей немолодой мужик в сшитом на немецкий манер кафтане. Кафтан его был нараспашку, под ним виднелась свежая холщовая рубашка, в поршнях с чистыми шерстяными онучами. Мужик неприветливо, с подозрением оглядел незваных гостей.
– Как прикажете доложить, господа? – громко и недовольно спросил он. И веско добавил: – Граф никого не ждал нынче.
– Вот что, братец, судя по одежде, ты с фельдмаршалом пруссака воевал? – сказал Григорий.
Слуга важно кивнул и пожал плечами, ожидая, что скажет молодой барин дальше.
Успев рассудить, что ни фамилия Потёмкин, ни тем более его звание никак не впечатлят генерал-фельдмаршала, Григорий произнёс как можно строже:
– Передай, голубчик, графу: племянник президента камер-коллегии Кисловского, ныне покойного, Григорий Потёмкин видеть его желает. По делу…
Мужик, не выказав никаких чувств, снова пожал плечами и удалился.
По залу, куда привели гостей, то и дело пробегал кто-то из челяди, украдкой бросая на друзей любопытные взгляды. Было видно, что граф прибыл в дом недавно: многие вещи всё ещё стояли нераспакованными. Сесть было некуда, и гости вынуждены были стоять.
Хозяин заставлял себя долго ждать. Неприлично долго. Но друзья терпеливо ждали.
– Странно: ни адъютанта, ни ординарцев не видно. Генерал-губернатору, а тем более фельдмаршалу, они положены, – встревоженным шёпотом произнёс Потёмкин.
Время шло. Заранее приготовленная речь будто затуманилась в голове. Гриц уныло оглядел зал.
– Где этого старика черти носят? – вслух пробурчал он. – Денис, ты… – однако договорить Потёмкин не успел. За его спиной раздался насмешливый голос.
– Черти, говоришь… Хм… Да вот, принесли уже.
Друзья переглянулись. Откуда появился Бутурлин – загадка.
– С чем пожаловали, молодые люди? Что вдруг от старика, которого черти носят, нужно?
Фельдмаршал настороженно разглядывал гостей. Его крупная фигура была похожа на монументальный памятник. Так в первую секунду и показалось друзьям. И этот в домашнем халате монумент требовал ответа… Молодые люди растерялись.
– Что молчите? Аль забыли, зачем пожаловали?.. Прохор, ты пошто глухонемых в дом пускаешь, да ещё с битой рожей? – подозрительным взглядом рассматривая вахмистра, крикнул в открытую дверь граф.
– Дык, поди ж, сродственник президента камер-коллегии, как было не пустить? – запинаясь, ответил голос.
Первым справился с оторопью Булгаков:
– Ваше сиятельство, вахмистр и ординарец генерал фельдмаршала Георга-Людвига Голштинского, – Яков указал рукой в сторону друга, – Григорий Потёмкин прибыл к вам из Петербурга с поручением.
При упоминании имени родственника императора лицо Бутурлина смягчилось, взгляд немного потеплел.
Вперёд выступил Потёмкин. Григорий нарочно не стал обращаться к фельдмаршалу по этикету, а, положив левую руку на эфес шпаги, правую же – на пояс, выпалил:
– Граф, фельдмаршал Голштинский здесь ни при чём. Я прибыл по поручению гвардии его величества. Россия в опасности! Её надо спасать!
– Как князь Воротынский со товарищами у селения Молоди, веру нашу православную в 1572 году от татар крымских, – вспомнив недавний урок в гимназии, неожиданно для самого себя громко вставил Фонвизин.
Потёмкин вопросительно взглянул на друга.
– О как! Сражение с татарами под Москвой – факт известный. Опять спасать Россию? – удивлённо произнёс Бутурлин. – И от кого на этот раз, позвольте поинтересоваться…
– От пруссака на троне, – глядя на фельдмаршала и не меняя позы, с вызовом произнёс Потёмкин.
– Кого? – фельдмаршал на мгновение оторопел. – Это что, вахмистр, фельдмаршал Голштинский влепил тебе в глаз, а ты решил ему отомстить? И не мелочишься, как вижу. Государственный переворот содеять хочешь, императора престола лишить. Ну дела… – Граф помолчал, затем уверенно произнёс: – Я присягал императору Петру Федоровичу и изменять присяге не намерен. По закону, вас всех троих надобно арестовать и отдать под суд. Эк чего придумали… императора власти лишить… Прохор, давай сюда…
Не успел ещё граф договорить, как в зал ввалились четверо мужиков. Двое из них сжимали в руках ружья. Дело принимало серьёзный оборот. «Враз без башки окажешься», – словно бы вновь прозвучали в ушах Потёмкина слова Алехана.
Григорий выхватил пистолет и направил дуло на графа. Все замерли. Только старый фельдмаршал как будто даже не удивился. Выказывая полное спокойствие, он демонстративно сложил на груди руки, внешне выражая полное спокойствие.
Однако опытный в подобных делах вельможа мысленно анализировал ситуацию:
«Непростые это гонцы. Так прямо и открыто заявить мне, генерал-губернатору, слуге государеву, о перевороте?!.. Да ещё пистолетом угрожать?! Тут не только смелость нужна… Уж не провокация ли это? А если интрига, то чья? Жеребцова?.. Вряд ли. Он знает, почему дали отставку: около полутора тысяч дел до сих пор лежат в приказах нерешёнными. Должен быть доволен и тем, что остался вице-губернатором. Канцлера Воронцова?.. Тоже отпадает: в родстве по сыну находимся как-никак. Не в его интересах меня убирать: виды на меня имеет. О недовольстве в гвардии я слышал, да и канцлер об этом намекал. Хотя Михаил Илларионович, кажется, доволен императором: войну прекратил, а с ней и затраты. Вот только раньше большие люди, вершители судеб, и Остерман, и Миних, и даже Бирон, не позволяли послам чужих государей распоряжаться в России, как теперь это делают родственники императора. А этот прусский камергер, бывший адъютант Фридриха, Гольц? Кругом нос суёт и указания даёт, а император не перечит и Воронцову велит подчиняться. И датчанам не время войну объявлять из-за чёртова Шлезвига, все же знают причинность этого. Тут и до бунта недалече, а если займётся, полыхать будет, пока всё дотла не сгорит. Мы, русские, такие…
Решение не приходило. Пауза затягивалась. Бутурлин продолжал лихорадочно размышлять:
«И гвардия недовольна… Двадцать лет назад гренадёры вмиг Елизавету на трон посадили. История повторяется… Если так, то Москва тихо сидеть должна. А если всё это враньё или переворот не удастся, тогда что? О, Господи… Голова кругом идёт. По-настоящему следовало бы с крыльца спустить нахалов да по этапу отписать. А вдруг повторится история… Поди, знай… Как быть? А этот нахал ведь пальнёт ещё».
Не менее лихорадочно размышлял и Потёмкин:
«Из башки всё вылетело. Не так разговор пошёл. Зря сразу о спасении России начал. Тут ещё Денис со своими татарами влез… Понять можно фельдмаршала. Ни с того ни с сего три увальня вдруг заявляют старику о государственном перевороте. Тьфу… Теперь и в самом деле может арестовать. Орлов предупреждал ведь: особый подход к графу нужен. А теперь… Так есть в усадьбе солдаты?..»
Внимательно следя за глазами и рукой вахмистра, Бутурлин сделал осторожный шаг назад. Его слуги стали переглядываться. Молчание затягивалось до неприличия.
Фонвизин не выдержал первым, шепнул на ухо Якову:
– Давай, Яшка, чеши языком, чему вас, дипломатов, там учат? Грица знаешь, укокошит старика… Всем конец.
– Ваше сиятельство! Я нижайше прошу внимания одного из самых уважаемых людей, честно служившего и служащего России, – торжественно начал Булгаков.
Фельдмаршал отвёл взгляд от дула пистолета и настороженно посмотрел на Якова.
Денис незаметно ухмыльнулся: «Ну всё, понесло! На конька своего сел, только фанфар не хватает. Сейчас начнёт петь дифирамбы заслугам старика. А какой старик не оценит хвалебной речи в свой адрес? Вспомнит то, чего и не было. Давай, Яшка…»
Начинающий дипломат начал красочно перечислять многочисленные заслуги графа, всячески обходя неоднозначные подробности. Денис облегчённо вздохнул: «Это надолго…»
А Булгакова понесло дальше. И вот уже раздались громы пушек, крики «Ура!» Вот император Пётр II лично накидывает на плечи храброго вояки генеральский мундир и прикалывает очередной орден, вот прусские знамёна летят к ногам непобедимого генерала Бутурлина, а вот императрица Елизавета Петровна присваивает ему звание фельдмаршала и графский титул. И наконец фельдмаршал на белом коне торжественно въезжает в…
Тут Булгаков запнулся. Он не знал, куда мог бы въехать на белом коне не слишком удачливый в военном деле фельдмаршал Бутурлин. «То ли в Берлин, то ли в Москву, а может, в Петербург? Чёрт знает, куда могло занести его. Но в столицу… на белом… всё-таки вряд ли», – решил он.
– …в белокаменную Москву, – Яков закончил фразу и, выдохнув, уточнил: – Я ничего не забыл, господин фельдмаршал?
Возле распахнутой двери из-за спин дворовых мужиков на происходящее с любопытством глазели слуги. Стояли тихо, ожидая, что же будет дальше.
В пылу словесных баталий и шумных награждений старого генерала в комнату тихо вошли супруга и старшая дочь графа. Теперь они так же, широко раскрыв глаза, смотрели на умолкшего Булгакова.
Рука Потёмкина затекла, и он опустил пистолет. Яков молчал. Заданный им вопрос ждал ответа. Дюжина пар глаз завороженно смотрела на оратора: все ждали продолжения. Старшая дочь, Варенька, девица двадцати лет, надув губки, капризно произнесла:
– А дальше? Папенька ещё на Кавказе воевал…
– Прохор, распорядись, чтобы стол накрыли на веранде, – неожиданно тихим голосом произнёс граф, – чаю с наливочкой попьём с гостями. А вы все пошли вон.
И, взяв графиню под руку, он учтиво махнул странным гостям рукой, приглашая следовать за ним.
Друзья облегчённо вздохнули, переглянулись и пожали плечами.
– Такое впечатление, что в этом доме угрожать хозяину пистолетом – дело привычное, – прошептал Фонвизин.
Потёмкин хмыкнул и поглубже засунул пистолет за пояс. Довольный своим выступлением, Булгаков не слышал Дениса, он усиленно пытался вспомнить хоть какие-нибудь подробности про службу графа на Кавказе, но так и не вспомнил.
Семья хозяина дома чинно направилась на веранду, беззаботно обсуждая пламенное выступление такого милого молодого человека. Гришка облегчённо вздохнул. Варенька украдкой поглядывала на Потёмкина.
За столом, крытым белой вязаной скатертью, расселись строго по старшинству. Во главе – уже успевший переодеться хозяин, графиня, Екатерина Борисовна, дочь старшая, дочь младшая, Екатерина.
Двенадцатилетняя Катюша, как её ласково называл отец, появилась минуты три назад и теперь, насупившись, сидела за столом. Как не расстроиться: пропустила такое представление… Отца она не слушала – неинтересно.
На счастье Якова, Александр Борисович сам стал рассказывать о своих подвигах на Кавказе. Однако рассказывал он нудно, нравоучительно. Не звучали в его голосе фанфары, не гремели пушки, не раздавались победные крики «Ура!» Рассказ вышел сухим, скучным, и вскоре, к удовольствию присутствующих, граф сменил тему разговора.
– Прохор передал мне, что ты, вахмистр, племянником Григорию Матвеевичу, царство ему небесное, приходишься.
– Да, граф. Дядя почил в бозе.
Две дородные служанки стали ставить на стол четырёхгранные бутылки с разными настойками, посуду, вазочки с вареньем, пироги и прочее. Запыхтел большой самовар. Наконец слуги удалились.
– Ах, как жалко, сына Петеньки нету, – с явным сожалением произнесла хозяйка дома Екатерина Борисовна.
Вторая жена Бутурлина, в девичестве – Куракина, в свои почти шестьдесят лет выглядела очень мило. Мягкая интонация речи и кроткий вид придавали внешности этой женщины, матери троих детей, чисто русский образ.
Григорий был наслышан о князьях Куракиных, имевших древнее истинно русское происхождение, но видел представительницу этой знатной фамилии впервые и сейчас с удовольствием разглядывал лицо графини.
– Он с женой Машенькой – в Испании на дипломатической службе, посланник государя нашего, – с явными нотками гордости за сына продолжила графиня.
Потом, словно что-то вспомнив, повернулась к мужу и воскликнула:
– Батюшка, похвались теперь своими домашними трудами. Какую настоечку предпочитаете, молодые люди? Александр Борисович сам лично следит за всем процессом приготовления. Никому не доверяет. Вот вишнёвая, вот тминная, вот черёмуховая…
– Папа любит шалфейную, – озорно вставила Катенька, – а мама, когда кашляет, – укропную настойку. А я пробовала, мне не понравилась. Горькая и противная… Брр…
Екатерина Борисовна посмотрела на дочь укоризненно. Отец, наоборот, ласково и рассмеялся.
– Выпьем, господа! Такого напитка, уверяю вас, сроду нигде не отведаете. Волконские и Нарышкины пытаются меня обскакать. Да где там!.. Катюшенька правду сказала: люблю шалфейную, а ещё и анисовую. Вот, вахмистр, хоть вы и пытались меня пристрелить, но анисовки испробуйте! Свеженькая… враз запоёте от удовольствия. Давайте, господа, выпьем за здоровье нашего…
Тут хозяин спохватился: «За здоровье императора как-то не с руки пить: гости переворот готовят и меня самого чуть было не пристрелили из-за него». И Бутурлин сделал вид, что поперхнулся. Солидно откашлявшись для полной достоверности, граф закончил речь словами:
– …сына маво, Петра Александровича, и его семьи.
Все с удовольствием выпили. Пошли закуски. Много закусок и разных.
Старый генерал оживлённо знакомил гостей с методами приготовления различных сортов водки, её способах розлива и хранения.
– Жалко, не успеете пригубить моего нового напитка – желудёвой настойки. Ух… ажно глаза на лоб от неё лезут. Я её водичкой перед употреблением разбавляю, – его лицо немного покраснело, в глазах появился озорной блеск.
Графиня, промокнув губы салфеткой, встала и, поблагодарив гостей, вместе с дочерьми покинула мужскую компанию. Мужчины встали. Тосты продолжились. Потёмкин почти не пил. Запах анисовой настойки, которую пришлось пригубить, в конец отбил желание.
Хозяин предложил здравицу за женщин. Прохор стал разливать содержимое бутылок по рюмкам. Наливая Булгакову, старый солдат пролил настойку на скатерть. Александр Борисович укоризненно покачал головой, но не отругал слугу, промолчал.
– С ним случается… контузия, фронт, – пояснил он гостям. – Итак… за женщин, господа! А куда мы без них годимся? Верно ведь, молодые люди? Сама истина доказывает нам о пользе женского рода. Чай, не зря, сотворив всё нужное на Земле, Бог в последний день сотворил жену Адамову.
Друзья не успели ответить, как раздался ворчливый голос Прохора:
– Рак не рыба, а баба не человек; баба да бес – один в них вес. Вред от ентих баб один. Дай им вожжи в руки, враз запрягут. А того, дурьи их башки, не понимают, что мужик – всему голова.
– Сам ты дурья голова, Прохор, – не удивляясь бестактности слуги, смеясь, воскликнул Александр Борисович. – Перед гостями меня позоришь темнотой своей. А рожать сам станешь? Аль попросишь кого?
Компания шумно выпила. Ворчливый слуга удалился, бубня что-то себе под нос.
Чтобы как-то сгладить неприятное впечатление от высказывания слуги, разомлевший от выпитого хозяин решил сменить тему разговора:
– А всё-таки, господа, я вам скажу: настоечка, да перегнанная пару раз – напиток богов. А знаете ли вы, милостивые государи, историю сего напитка, водкой называемого? Нет… Вот расскажу, знать надобно бы вам. Нальём, господа.
Взяв в руки рюмку, он начал говорить:
– Водка, которую считают русским алкогольным напитком, – изобретение не нашенское – аравийское. В Европу сей напиток попал с острова Майорка ещё в тринадцатом веке, а уж к нам, в Россию-матушку, – только через двести лет. И тогда водку считали лекарством, «жизненной водой», и предписывали знахари принимать её каплями. Ею заживляли раны, лечили простуду и головные боли, применяли как наркоз.
Бутурлин широким жестом указал на Дениса, который, склонив голову, дремал с блаженной улыбкой на лице.
– Чем не пример, господа, лечебности напитка? Душа человека отдыхает, от ненужного отгораживается, сил набирается. Ну так вот, продолжим.
Секретом изготовления напитка когда-то владели генуэзцы. После того как они заняли земли Таврии на юге России, тайна перестала быть тайной. Народ поначалу носом крутил: горькая, мол, противная. Однако ж потом напиток понравился, и умельцы не просто начали «курить хлебное вино», как раньше оно называлось, но и сделали его таким крепким, что дух захватывало и искры из глаз летели. А уж апосля третьей перегонки крепость водки составляла семьдесят градусов, а после четвертой – все восемьдесят. Я сие пробовал, знаю.
Затем народец стал настаивать продукт сей на пряностях, кореньях и травах. От крепости разводили водой, отсюда и название – «водка», ласкательное от слова «вода». А как государыня Екатерина сделала производство сего напитка привилегией дворян да еще освободила их от налогов, то тут уж каждый почёл за благо иметь свою марку водки. Я, грешный, тоже занялся сим прибыльным делом. К питию хмельному, правда, церковь всяческие запреты православному человеку чинит, заботится о его благочестии и нравственности, да оно вона как получилось!..
Свободной рукой Бутурлин указал на штофы с настойками, стол с закусками и прикорнувшего Фонвизина. Перекрестился, выпил и, блаженно закрыв глаза, продолжил:
– Теперича и отцы святые не брезгают откушать сей напиток лечебный, пьют не ради пьянства окаянного, а токмо здоровия для. И вот что ещё хочу сказать…
Видя, что фельдмаршал сел на своего конька и это обещало затянуться надолго, Булгаков решился сменить тему и вернуться к предыдущему разговору.
– Бог с ней, с водкой, ваше сиятельство, – начал он. – Продолжим наш разговор.
Александр Борисович пожал плечами, мол, как хотите. «Всё торопится молодёжь…» – недовольно подумал он, но в знак согласия кивнул.
– За сии интересные сведения – спасибо! Однако вернёмся к нашему разговору. Отметим тот факт, господин фельдмаршал, что вы присягали малолетнему императору Ивану VI и его матери Анне Леопольдовне. А когда гренадёры в 1741 году их свергли, тут же присягнули Елизавете Петровне. А почему? Да потому, что иностранцы вроде Бирона руководили Россией. Вы, как русский человек, переживали за свою страну, вот и поддержали Елизавету, дочь Петра Первого. Так ведь, господин фельдмаршал?
– Не нам было решать, – недовольно буркнул граф. – Звать иностранцев – сие ещё царь Пётр решил. Да и нас они многому научили. А Анна Леопольдовна, промеж прочим, из Романовых была. А насчёт Бирона не спорю.
– А как спорить? Военные и тогда были недовольны приказом Бирона выступить против шведов в Финляндию. Вот гренадёрская рота Преображенского полка и взбунтовалась: Елизавету на престол усадила, – уточнил Григорий.
– Эрнст Бирон, к слову сказать, верен был интересам России и не позволял себя увлечь подарками ни прусскому королю, ни другим иноземным государям. И то правда, не привечал своих соотечественников из Курляндии на государственных постах, как наш император Пётр III. Президенты большинства коллегий и сенаторы при Бироне русскими были, а что иностранцев сегодня в армии много… Говорил ужо: Пётр I так решил. Другое дело, что Бирон невысокого мнения о нас, русских, был. Однако он этого и не скрывал. Боролся, как мог, с нашими разгильдяйством и мздоимством, но гуманными мерами, заметьте. Заметьте также, молодые люди, и ещё факт! Они, вельможи русские, и настояли на регентстве Бирона над малым царём. Князья Черкасский, Трубецкой, Куракин и прочие настояли. Факт известный.
– Вот видите, граф, – подхватил Яков. – А теперь наш государь заключил с Пруссией мир. Это хорошо. Но зачем он вернул Фридриху всё нами завоёванное? Пётр оскорбил Россию да ещё объявил войну Дании! Всё повторяется, как и двадцать лет назад, смею вам, граф, заметить. Император действует по указке прусских советников. Так чем он лучше Анны Леопольдовны и Бирона?
– Кругом командуют родственники императора, – продолжил захмелевший Булгаков. – Гвардия готова к решительным действиям, господин фельдмаршал.
– Ну в чём-то вы правы, конечно. Но дозвольте мне всё-таки напомнить вам, господа мятежники, и о хороших делах нашего императора. Ведь именно наш император Пётр Третий позволил нам, дворянам, беспрепятственный выезд за границу. Ввёл гласный суд, чего не было до него. Ну про «тайную канцелярию» все знают. И ещё много чего…
– Указы были ранее подготовлены покойной императрицей, господин фельдмаршал, – парировал Булгаков. – Император лишь подписал и обнародовал их.
– Хм… может, и так, а может, и нет. Мог ведь и не подписывать. На это, господа, тоже надобно иметь решимость.
Друзья промолчали.
– Вот вы, молодые люди, сказывали, что государь оскорбил Россию. Мне больно повторять эти слова, но я их уже слышал.
Бутурлин неожиданно замолчал. Он раздумывал: а стоит ли так уж сразу выкладывать молодёжи государственные тайны? Достоверных сведений о неблаговидном поступке императора нет, только слова английского дипломата… А вдруг дезинформация?.. Пауза затягивалась. Наконец он всё же решился:
– Не знаю, известно вам иль нет, молодые люди, но наш император принял чин полковника прусской армии. Это ли не позор для России?! Перед отъездом из столицы я имел случай беседовать с одним джентльменом, английским дипломатом по фамилии Кейт, и вот он пророческие слова высказал…
Граф тяжело вздохнул, покачал головой и, словно стесняясь высказываний иностранца, тихим голосом произнёс:
– Ваш император, так сказал Кейт, приняв чин полковника прусской армии, начал своё царствование оскорблением своего народа и, вероятно, закончит его общим презрением к себе. Вот что предвидел иностранец… И я боюсь, что англичанин окажется прав. Больно, господа, больно.
За столом наступила тишина.
– А хотелось бы узнать, – вновь заговорил хозяин, – кого же гвардия желает видеть на троне, господа заговорщики.
– Супругу императора, Екатерину Алексеевну, – ответил Потёмкин. Фельдмаршал покачал головой, но вида неудовольствия не показал.
– Ваше сиятельство, решайтесь. Россия действительно в опасности, – неожиданно вступил в разговор очнувшийся Фонвизин.
Просьба Дениса требовала ответа от графа, друзья притихли. Денис медленно поднялся со стула, за ним встали Булгаков и Потёмкин. Граф вставать не стал.
– Мы, русские, меры не знаем ни в чём, всегда по краю пропасти ходим, а в самый низ, на самое дно никак не падаем. Как так у нас получается?… Ума не приложу. Любит Господь нас! Вот и этот император стал негож. Опять головы лететь будут, что супротив пойдут. Нам, русским, ненадобен хлеб, мы друг друга едим и сыты бываем.
Сиятельство вздохнул, окинул взглядом гостей, вздохнул ещё раз и обречённо произнёс:
– Что ж, Екатерину, говорите. Но и она не русская – немка. Чего же шило на мыло менять-то, а?.. И, мало того, прервётся наследственность Петра Алексеевича Романова. Надеюсь, это вы и сами разумеете.
– Супруга императора не такая. Екатерина Алексеевна понимает русский народ. А что немка… потому и приехали к вам, Александр Борисович, помощи просить, – смиренно молвил Григорий.
– Право, не знаю, как быть, господа. Знать московская будет возмущена, да и войска тоже. Сына императрицы, Павла, шибко здесь привечают. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
Старый фельдмаршал задумался. Затем, видимо, поразмыслив, произнёс:
– И всё же зря государь завоёванное Россией вернул Фридриху, контрибуций не востребовал. Ей богу, зря! Ошибка это! Да какая ошибка! Прав, наверное, был Кейт.
Бутурлин поднялся, заложил руки за спину и стал расхаживать по веранде. Друзья продолжали стоять, не решаясь нарушить тишину. Наконец граф подошёл к столу. Тихо, чтобы слышали только присутствующие, произнёс:
– Заметьте, господа! Я не спрашиваю у вас имен главных заговорщиков, а значит, в любом случае их не выдам. Но очень надеюсь, они знают, что делают… И ещё! Позвольте уточнить, молодые люди. Хочу знать своё место при новой власти. Новая метла… сами понимаете!
Яков и Денис посмотрели на Григория.
– Говорить буду честно, граф. Сих инструкций я не получал, – ответил Потёмкин. Булгаков укоризненно покачал головой.
– Однако ж известно мне, что Екатерина Алексеевна не раз о вас добром поминала, – вовремя вспомнил Гриц слова Орлова.
– Хм… Что не стал посулами прельщать – ценю. Хорошо, пусть будет по-вашему. Пути Господни неисповедимы – всё в руках Божьих.
Молодые люди облегчённо вздохнули.
– Войска и жители Московской губернии должны поддержать новую императрицу, – на всякий случай уточнил Потёмкин. – Будет лучше, если вы, Александр Борисович, на всех дорогах к Москве заслоны поставите. В город до времени никого нельзя пускать, пока гонец лично от нас не прибудет к вам с известиями.
– С какими только… – проворчал граф. – Заслоны… Не думаю, что можно долго держать всё в секрете… Ежели свергать власть, то быстро надобно. Ох, лихоманка на мою голову. Ну уж, как решил, так тому и быть. Давайте, господа, на посошок да прощаться будем. Выпили все, даже Потёмкин. Друзья молча, по-военному попрощались с хозяином и покинули усадьбу московского генерал-губернатора.
– Да поможет вам Бог! – вслед заговорщикам произнёс старый фельдмаршал и, закрыв глаза, перекрестился.
***
Рано утром следующего дня Григорий и Яков выехали из Москвы, держа путь в столицу.
Закрыв глаза, они некоторое время ехали молча. Под окрики ямщика30, подгоняющего лошадей, и нудную дорожную тряску каждый думал о своём.
«Как всё обернётся?!.. В опасное дело ввязались. Ох, чует сердце, зря в Москву приехал. В Вену надо было ехать, а не выпрашивать отпуск. Да теперь что уже… Слово Грицу дали», – искоса поглядывая на друга, мысленно сокрушался Булгаков.
Потёмкин, хотя и старался казаться внешне спокойным, но, забывшись, покусывал ногти, из-за чего Яков догадался о его волнении. И Булгаков, прикрыв глаза, отвернулся.
«Ну и нервы у Яшки! Спит себе. Тут, глядишь, по приезде в столицу генерал Юшков, а то и сам Корф поджидает с кандалами… Какой тут сон? А, впрочем, поздно думать, всё равно назад дороги нет. Я вроде бы всё выполнил до срока, что Орлов указал. Бутурлин дал согласие. Москва на нашей стороне. Что ещё надо?..» – размышлял Григорий.
– Что надо?.. Поспешать, вот что надо, – с внезапной решимостью прошептал Потёмкин. И повторил: – Поспешать.
И виц-вахмистр, приоткрыв дверцу кареты, заорал на ямщика, чтобы гнал быстрее. От этого крика со своей лавки подскочил Яшка с перепуганным лицом.
– Матушка Лизавета-государыня, царство ей небесное, указ когда ишо издала, что поболе десяти вёрст в час ехать не можно! Бешеный какой-то, – огрызнулся ямщик, но, несмотря на дурную дорогу, стеганул коней что есть мочи, и те, заржав от несправедливости, помчались, обгоняя ветер.
