Виталий Аркадьевич Надыршин
Светлейший
Идея пришла к Стахиеву неожиданно. Не давая османам времени для споров, которые неизвестно чем могли закончиться, посол решил перехватить инициативу.
Он демонстративно отбросил обгрызанный мундштук, для большей официальности встал, придал своему лицу грозный вид, и начал говорить:
– Странно, господа, слышать сии речи. Ваш ставленник Девлет-Гирей устроил беспорядки в Крыму, законный хан Сагиб-Гирей сбежал. Хаос в государстве крымском… Что оставалось крымцам делать? Диван вынужден был выбрать Шахин-Гирея на ханство крымское. Хотите опять своего ставленника на крымском престоле видеть?!.. Попробуйте?!.. Но половина крымчаков хочет дружить с российской царицей. Что ли войска с кораблями опять пошлёте?!.. А нам как быть? У нас договор мирный подписан с Крымским ханством в Карасубазаре, забыли нешто?!.. Не допустим беспорядков… Так что опять война?.. Не боитесь?!.. Потерять всё можете. Турки молчали.
– Знаете, это, как у японцев. Обиженный приходит к обидчику и говорит ему: «Ты меня обидел, за это я пришёл распороть на твоих глазах свой живот». И с этими словами действительно распарывает себе живот. И при этом чувствует полное удовлетворение от содеянного – отомстил! Этого хотите?
– Пусть японцы и делают харакири, мы не обиженные, а требуем своё, – заносчиво произнёс визирь.
– Тогда я должен говорить с греками. Крым скорее их земля, чем ваша с татарами. И потом, уважаемый Намоли-бей, я помню условия договора о котором вы мне напоминаете. Не ваш ли султан в 1775 году ратифицировал его? Надо ли мне напомнить пункты, записанные там, а?!.. Не сказано ли в оном трактате, что купцы наши свободно по проливам плавать могут?.. Христиан татары и вы, турки, не обижать обещались… Войска турецкие Крым покинуть должны… А поди уж сколько времени прошло, а полки ваши почти все остались, смуту посреди населения крымского сеют.
– Доказать сие надо… – пробурчал Намоли-бей.
– Докажем, ежель потребно будет. А не вы ли, господа, десант высадили в Алуште, когда сей договор только-только подписывался в деревушке Кайнарджи? Повторюсь ужо, а не ваш ли Девлет-Гирей нынче резню в Крыму устроил?!.. Купцов наших убил… Склады наши разграбил… Христиан режет… Так кто ж первый нарушил договор? Стахиев свой указательный палец по дуге направил в сторону верховного визиря и пафосно заявил:
– Ваша сторона, уважаемый Мехмет-паша! А что Европа недовольна, тому не удивляюсь. Королю Франции и прочим государям всё плохо, что России хорошо. Им наплевать, что татары самостоятельности хотят, а мы желаем соседей мирных иметь на своих границах. Вот и чинит Европа вместе с вами козни супротив России. Не переусердствуйте, господа! Как бы не пришлось и по рукам дать и вам и Европе!
Речь русского посла произвела на турок сильное впечатление, они изумлённо уставились на него. От удивления визирь даже чалму стащил с головы, его лысина блестела от пота. На белом, полном, с отвислыми щеками лице визиря, словно распустившиеся весной маки, проступили красные пятна. Рейс-эфенди весь сжался как тигр перед прыжком и из-под тюрбана сверлил своим злобным, недобрым взглядом русского посланника. Рука эфенди нервно гладила эфес сабли. Стахиев усмехнулся, и продолжил.
– Сиятельный князь Потёмкин в своём послании требовал не назначить Шахин Гирея крымским ханом, а вежливости ради ставил султана в известность, что государыни нашей боле приемлем сей татарин, а не ваш Девлет-Гирей, к бунту приведший татар! А выбрали Шахин-Гирея крымские беи. И войски не токмо наши стояли подле Бахчисарая, а в большом числе ногайские, триста лет под Портой бывшие, должен вам заметить, господа!
Возбуждение Стахиева достигло предела, лицо его, как и у визиря, покрылось теми же пятнами, пот заливал глаза. Посол утёрся платком и, едва сдерживая себя от клокочущего в груди негодования, не давая туркам опомниться, опять продолжил:
– И суда наши плавать будут проливами, и крымчаки строить свою жизнь будут самостоятельно, и с Россией жить они будут в дружеских сношениях, коль вы смущать их не станете. Стахиев шумно выдохнул, и добавил: – Вот так вот!
Посол устало вытер платком свой лоб, и уже в сердцах добавил:
– Не нравится вам мирный договор?!.. Мы что ль веками грабили города и селения турецкие?!.. Можно подумать, что это православные христиане хватали на территории Блистательной Порты ваших мужчин-мусульман, женщин, детей, и тащили к себе в рабство; это русские продавали на рынках живой товар – людей, что это русская знать имела гаремы с турецкими девушками, что это на русских базарах купцы наши заглядывали в рот турецким и прочим рабам…
Визирь, не совсем понимавший смысл сказанного, отрицательно качал головой, рейс-эфенди уловив смысл претензий посла, злобно вставил: – Только мусульманам позволены сии действия.
– Ах, значит, всё-таки не русские, не православные над людьми издевались?! Хоть это признаёте, господа! – нарочито удивлённо воскликнул посол. – Сие дозволено только мусульманам?!.. Во как!.. А кто же позволил сию дикость? Аллах так решил?!.. Но…
Стахиев вовремя остановился, знал, что Аллаха нельзя критиковать: большего оскорбления для мусульман трудно придумать. Поэтому он сменил тему критики.
– Вы перекрыли проливы, ведущие в Чёрное море! А известно ли вам, что сие море ранее называлось Русским, а всё от того, что руссы ходили по этим проливам, пока вы не пришли в Константинополь. Вы нарушили…
– Как смеешь ты грозить, посол? Господь начертал нам по своему разумению властвовать над неверными учению Аллаха! – закричал Намоли-бей.
– Да-да, – гневно зачмокал губами визирь.
Едва сдерживая раздражение, Стахиев ответил:
– Не грозим мы вам теперича, не грозим, а указываем на недружественные действия ваши… – Рейс-эфенди опять что-то очень быстро зашептал на ухо визирю.
И тут нервы Стахиева не выдержали. Он громко и теперь с явной угрозой в адрес турецких сановников, чеканя слова, произнёс: – А чтобы вы не тешили себя угрозами в наш адрес, зачитаю послание матушки-государыни Екатерины.
Он вытащил из нагрудного кармана заветный свиток, оглядел притихших турок, развернул его, и стал читать короткий текст послания.
«Находим по разным действиям турецким и вашим донесениям, что наши с Портою дела дошли до степени неприятной, к войне подталкивающей. Коль будут грозить они нам, просьбы наши игнорировать, а паче в тюрьму послов наших бросать, извольте поставить султана в известность: ежель сие случится, то я камня на камне не оставлю в Крыму, а боле, и может быть, и в Царьграде ихнем». При этих словах лица турок перекосила злоба.
«Ну насчёт Константинополя я приврал маленько. Надеюсь, матушка-государыня меня простит, – подумал Стахиев. – А поди в штаны наложили от страху, господа эти, – любители танцев животами. Гляди-кось, как зенки-то на меня вытаращили».
Наступила тишина. Речь русского дипломата, только что, по их уразумению угрожавшего Блистательной Порте, привела турецких министров в ярость. В таком тоне с ними давно не говорили и, главное, где?… В центре Блистательной Порты, в султанском дворце…
– Блефует гяур, блефует, – на ухо визирю опять прошептал Намоли-бей. – В тюрьму его сажать надо, султан даст согласие.
– А если не блеф?!.. Тебе Синопа мало?!.. Последствия представляешь? – так же шёпотом, возразил визирь. – Голова у меня одна Намоли-бей, Аллах так придумал, и другой не даст. Тут думать надо.
Стахиев, видя замешательство турок, вошёл в раж и решил их добить.
– Полномочия данные мне государыней российской, дают мне право заявить со всей ответственностью, коли так случится, что просьбы наши не будут в удовлетворении дружеском, то вся миссия посольская Российского государства покинет Константинополь. Затем спокойно, не спеша, скрутив свиток, Стахиев с достоинством сел.
Последние слова русского посла добили турок окончательно. После короткой паузы рейс-эфенди неожиданно подскочил с дивана и, что-то буркнув визирю, не прощаясь, покинул кабинет.
Растерянный Мехмед-паша сидел молча. Он усиленно размышлял над заявлениями русского посла, но ещё больше его беспокоил внезапный уход Намоли-бея. «Этот грязный клеветник первым доложит султану о неслыханном унижении великой Османской империи. Дерзость русского посла, не мой ли позор? Намоли-бей свалит, конечно, всё на меня, мол не смог пресечь сии речи. Как поступит повелитель, одному Аллаху известно. Может и вправду, лучше самому себе харакири сделать, чем высунув язык, болтаться в петле. Опередить рейс-эфенди надо, и поскорее…»
И визирь торопливо произнёс: – Повелитель правоверных и солнце Вселенной султан Абдул-Хамид, да пребудет над ним благословение Аллаха, коль того хочет царица русская и Потёмкин-паша, слова твои услышит. Да возвеличит Аллах могущество и мудрость государя моего! Жди, Саша-паша, решение Высокого Порога125 и моего господина.
Мехмед-паша кряхтя поднялся. Аудиенция закончена.
***
Решительное заявление Стахиева о возможном разрыве дипломатических отношений, угроза нападения на Константинополь, заставили Порту отказаться от посылки военных сил в Крым. Султан разрешил свободное прохождения русских купеческих судов по проливам.
И это был успех российской дипломатии. Но утверждать Шахин-Гирея на престоле Крымского ханства султан, как халиф126, отказался категорически.
Однако вернёмся в Крым.
Тридцатилетний хан помнил слова старого муллы, прозвучавшие в его адрес десять лет назад: «Глина твоего сердца, мальчик мой, размягчена – время пришло. Верти гончарный круг своей хитрости, лепи горшок замысла, ниспосланного Аллахом». И, став ханом, Шахин-Гирей завертел свой круг. Он стал претворять свои замыслы в жизнь, страстно желая вытащить стареющее ханство из догм и ветхих традиций средневековья. Одного только хан не хотел делать – лепить из глины новые традиции и правила. Его замыслы должны претворяться в жизнь на века! Какая тут глина?!.. Реформы свои он внедрял жёстко и настойчиво.
И молодое независимое государство забурлило, закипело страстями и эмоциями, татары удивлялись переменам в своей стране. И причиной необычных перемен была бурная деятельность молодого хана.
Указы его были необычны, новые порядки – любопытны… Чего только стоила система чиновничьей иерархической государственной службы, внедряемая Шахин-Гиреем по примеру России. Система нанесла удар по вековому мздоимству, напрочь лишала местных чиновников старинного права брать поборы с населения. По примеру своего кумира Пётра I Шахин-Гирей решил перенести столицу ханства из Бахчисарая на морское побережье – в Кафу. Он приступил к строительству литейного завода, монетного двора, развернул строительство завода по производству пороха. Появились рабочие места, люди стали получать за свой труд деньги. Как тут народу не радоваться?!.. Хан пошёл дальше…
До Шахин-Гирея своей регулярной армии в ханстве не было, существовало только ополчение, собираемое в случае внешней опасности, либо при подготовке очередного набега за рабами. А так как внешние угрозы у крымцев почти отсутствовали и турецкие войска надёжно защищали татар, то ополчение собиралось только для разбойных набегов. Для сражения с регулярными войсками предполагаемого противника, естественно, ополчение не годилось.
«Независимому государству потребна собственная армия, – решил реформатор и, поразмыслив, добавил: – Не помешает и личная гвардия…».
Для этих целей Шахин-Гирей провёл перепись населения и постановил брать с каждых пяти татарских домов по одному воину, причем эти дома и должны сами снабжать воина оружием, лошадью и всем необходимым.
Подданные ханства разделились в своих суждениях о реформах: одни равнодушно наблюдали, другие – замерли в ожидании, лелея смутные надежды на изменения своей нелёгкой жизни, им хотелось получить от новых порядков что-то другое, лучшее, отличное от их прошлой жизни, и тому были основания. Однако, ощутимые результаты от нововведений могли появиться лишь через время, нужно было терпение. Реформирование требовало больших финансовых затрат, государственная казна не успевала наполняться, денег не хватало. Местные богатеи (многие протурецки ориентированные) не спешили раскошеливаться, просьбы хана о помощи, передаваемые ханом представителям правительства России в Крыму, удовлетворялись далеко не в полном объёме. В стране стал падать жизненный уровень, и это вызвало недовольство части населения. Реформы Шахин-Гирея тормозились. Но это не останавливало хана, он упорно выполнял начатое, гончарный круг его замыслов продолжал крутиться…
В стране возрастало общее недовольство. Близкое окружение хана настоятельно убеждало своего государя остановиться. «Нельзя сразу объять необъятное, нельзя, мой господин, резко ломать вековые традиции своего народа», – говорил хану верховный визирь Абдула-ага. Шахин-Гирей не слушал. «Крымский Пётр Первый» неуклонно шёл к своей цели.
Бедственное положение татар принимало угрожающий характер. Крым опять забурлил. Молодой хан стал сурово карать недовольных. Заподозренных в нелояльности и саботаже казнил. Однако волнения не утихали…
И вот в октябре 1777 года, всего лишь через полгода после вступления Шахин-Гирея на престол, недовольство его реформами, растущее в Крыму влияние Петербурга, зачастую преувеличенное турецкими эмиссарами, привели к массовому бунту. Толпы недовольных, подогреваемые сторонниками Турции, стали громить присутственные места, дома христиан. Мятежники разграбили ханский дворец, казнили визиря Абдулу, разорили дома приверженцев Шахин-Гирея. Хан бежал из столицы. В это время из Очакова в Крым прибыл бывший хан Селим-Гирей, он и возглавил восстание.
В таких обстоятельствах Екатерина II приказывает губернатору Малороссии Румянцеву и губернатору Новороссии Потёмкину усмирить мятежников. Плохо организованное восстание вскоре было подавлено войсками Суворова, мятежники приведены в покорность хану Шахин-Гирею. Вскоре и Селим-Гирей пришёл к хану с повинной. Мятеж подавлен. Казнив предводителей мятежа, Шахин снова утвердился на престоле и ещё более решительными мерами продолжил начатые им реформы.
Недовольство правоверных в Крыму побудило Турцию в апреле 1778 года прислать свои войска к берегам Ахтиярской бухты. Но генерал Суворов, охранявший берега, не допустил десанта и заставил турецкий флот покинуть Крым.
Несмотря на неудачу, Порта всё-равно не признавала Шахин-Гирея законным ханом, отрицала законность его избрания. Однако настоятельные требования посла в Константинополе Стахиева, угрожавшего каждый раз полным разрывом дипломатических отношений и неожиданная помощь Франции, заставили турецкого султана уступить и выдать Шахину грамоту на ханство. После этого, в силу конвенции, заключённой между Россией и Портой, из Крыма в трехмесячный срок были выведены как русские, так и турецкие войска, оставшиеся в небольших количествах ещё со времён Кючук-Кайнарджийского договора. В Крыму осталась только незначительная часть войск генерала Суворова. В целях защиты крымских христиан, побудило Потёмкина отдать приказ Суворову начать переселение христианского населения из Крыма в Новороссию и Азовскую губернию.
Около тридцати тысяч христиан разных национальностей покинули Крым: кто от страха ожидания очередных кровавых погромов со стороны мусульман, кто польстился на посулы, а кто из любопытства: а вдруг там будет сытнее, вольготнее… А как было не поехать?.. По шестьдесят десятин земли сулили на каждую семью да плюс налоги не платить много лет да какие-никакие и деньги давали на подъём… Что ж не поехать?!..
Шахин-Гирей был крайне недоволен этой акцией. «Кто же будет работать и налоги платить?», – писал он в жалобе российской императрице, но ответа не получил.
Выдача Турцией грамоты Шахин-Гирею, подписание конвенции, на время успокоили Екатерину II. Крымское ханство медленно, с трудом, но приобретало черты независимого государства, с которым можно было мирно соседствовать и торговать. «И это главное…» – решила российская императрица.
Однако вековые оковы османского владычества в Крыму были ещё очень и очень крепки. От хана-реформатора требовались большое терпение и тонкое чутьё в непростой ситуации, но хан не желал ждать, он торопился.
А у России возникли новые проблемы: английские колонии в Северной Америке захотели стать независимыми от Великобритании. Англичане, естественно, ни в какую… – «Эк чего захотели?!..» – сказало правительство Англии. И на американских землях полилась кровь с обеих сторон. Франция приняла сторону восставших. Англия пыталась уговорить Россию послать войска на американский континент. Для решения этого вопроса английский посол Ганнинг обивал пороги кабинетов сановников из окружения императрицы, но все его потуги были напрасны, вельможи участливо разводили руками: «Милорд, своих проблем хватает, не до ваших колоний!» Французы были довольны. Собственно, они потому и помогли России в признании турецким султаном Шахин-Гирея крымским ханом.
Правительство Великобритании срочно отозвало Ганнинга, на его место прибыл молодой посол Джеймс Гаррис.
Английский посол
Конец 1777 года. Санкт-Петербург.
Вечерние сумерки сгущались над городом, темнота медленно окутывала столицу. Прохожие ускоряли шаг стараясь поскорее покинуть улицы освещаемые слабым светом из жилых домов, уличными фонарями и, кое-где, кострами – «грелками» городских сторожей. Керосиновые фонари (не было), подвешенные на окрашенные в синие и белые полосы деревянные столбы, жители старательно обходили стороной: светильники давали слабый свет, коптили, дурно пахли и брызгали по сторонам топливом. Состоятельные граждане ходили по тёмным закоулкам держа в руках ручные фонари с мерцающим фитильком внутри стеклянного колпака.
Унылая фигура фонарщика с небольшим бидоном в руках и стремянкой на плече, медленно брела вдоль улицы. Приставив к очередному столбу лестницу и осторожно опустив на землю бидончик с керосином (то же самое), он поднимался на две ступеньки, приподнимал защитный колпак фонаря и пальцем проверял уровень топлива. Если палец сухой, чертыхался и доливал. Затем на ощупь проверял длину фитиля и уже тогда зажигал светильник.
Из раскрытого окна второго этажа здания английской миссии улицу разглядывал человек. Во рту у него торчала трубка, и он попыхивал ею, изредка выпуская кольца дыма.
«Интересно, сколько же лет этому старику? Коль судить по его шаркающей медленной походке и сгорбленной фигуре, то очень даже немало…» – подумал он и тут же брезгливо поморщился.
Пару дней назад он проходил мимо этого фонарщика, в нос тогда ему шибанул резкий запах керосина, а лица в полумраке так и не разглядел.
Напротив миссии располагался большой каменный дом столичного вельможи, оттуда дурманяще вкусно тянуло свежей выпечкой: человек в окне с удовольствием вдохнул ароматный запах. Звонко цокая копытами, тарахтя колёсами по булыжному покрытию, не спеша проплывали редкие экипажи. Прохожих становилось всё меньше и меньше. Скрылся в ночи и фонарщик. Человек ещё раз глубоко вдохнул полной грудью.
Прежде чем закрыть окно, он вытащил изо рта трубку, зевнул и потянулся. Потянулся с удовольствием, как может это сделать человек, весьма довольный собою. А посол Великобритании Джеймс Гаррис собою был доволен.
Среднего роста, худощавый, на вид лет тридцать-тридцати двух, сэр Гаррис в свои годы успел уже побывать и секретарём посольства в Мадриде и посланником при дворе прусского короля Фридриха II, и вот, он посланник в ранге посла, в России. Скрестив за спиной руки, Гаррис, обращаясь к собеседнику, произнёс:
– Петербург действительно красивый город. И честно сказать, я был приготовлен к необычности русской столицы и великолепию здешнего императорского дворца, но действительность превзошла все мои ожидания. С этим согласны и моя супруга и моя сестра. А короткое первоначальное общение с императрицей меня просто покорило. Ни надменности, ни чванства при разговоре, ласковость во взгляде, но при этом, она – королева, полная величия и достоинства.
Не зря мой предшественник сэр Ганнинг с большим нежеланием покидал эти места. Ну что поделаешь?!.. Не справился. На всё воля Господа и правительства нашего.
Посол сделал паузу, постучал о ладонь трубкой, и задумчиво продолжил.
– Несколько тревожны мои предварительные наблюдения: никакой симпатии русской знати к Англии, по огромным залам дворца и прочим столичным дворам витает французский дух, что прискорбно! Сие потребно проветрить.
Гаррис опять замолчал. Он вставил на привычное место трубку, затянулся, и опять ловко выпустил пару колец. – Прекрасная ночь ожидается, не так ли, господин Коген?
В самом углу комнаты, в свете канделябра с тускло горящими свечами, возле камина, и тоже с трубкой во рту, сидел первый секретарь английского посольства Смит Коген. Его весьма полная фигура слилась с креслом, и в полумраке был виден лишь тлеющий огонёк курительной трубки.
– Да как сказать, милорд, – буркнул секретарь. – Вы не в Пруссии, в России, здесь другие правила. Бывший фаворит государыни светлейший князь Потёмкин прикажет – и снег ночью, коль ему надо, тотчас выпадет. Потёмкин – везде и всё он. Б-о-о-льшим человеком стал князь, скажу я вам, сэр.
Табак распространял по всей комнате приятный запах. Гаррис подошёл к камину, выбил свою трубку, затем расположился в кресле напротив коллеги.
– Вот-вот, Смит, – Потёмкин! Намедни в разговоре с испанским послом я понял, что сей вельможа большое влияние на государыню имеет. Но, как мне известно, в друзьях английской короны этот Потёмкин не числится. Коген неопределённо пожал плечами.
Гаррис недовольно пыхнул трубкой.
– Не могу понять, как вы с сэром Ганнингом пропустили столь резкое возвышение этого безродного выскочки и недоучившегося богослова?. Слышал я, что по религиозной линии он в молодости хотел пойти. Ну и шёл бы, а там, глядишь, митрополитом127 стал бы когда-нибудь!
Со слов моего предшественника, почитай Потёмкин теперь второе лицо в России. Лорд Фредерик Норт128 крайне недоволен этим обстоятельством. И в этой связи он выразил своё недовольство графу Саффолку129. Сэр Ганнинг проявил, прямо надо сказать, некую бездеятельность. Не на тех ставил с самого начала.
Объяснять причину, со слов Гарриса «некой бездеятельности», опытный секретарь не спешил.
«Зачем?!.. – размышлял он – Во-первых (и это главное), молодой посол что-то не торопится расспросить меня о раскладе сил при дворе её величества; во-вторых, в той скрытой борьбе российских сановников за влияние на императрицу после отставки Потёмкина с поста фаворита неизвестно ещё кто победит. Опять Орловы?.. Панины?.. Очередной фаворит?.. Да и сама императрица Екатерина на троне сидит, косо посматривая на сына – претендента на престол. Как тут советовать? Но что-то говорить надо», – решил секретарь.
– Верно, милорд, не на тех. Видимо, после смерти императрицы Елизаветы наш бывший посол сэр Роберт Кейт не придавал большого значения фаворитам супруги Петра III, так и пошло далее. Да и необходимости особой не было, они малую роль в государственных делах играли. Из всех фаворитов при Екатерине, поначалу одни Орловы сразу выделились… через Григория, я имею в виду, милорд. Вот сэр Ганнинг и обхаживал братьев. Никто же не ожидал от Потёмкина такой прыти; думали обычный любовник. Сколько их перебывало в постели этой, пожалуй, самой влиятельной европейской барыни!.. А насчёт безродности Потёмкина… Он действительно из бедных дворян, но знатного польского рода смоленской шляхты. Отец его то ли майором, то ли подполковником в отставку вышел и, кстати, без особого пансиона. Но Потёмкин, сэр, уже не фаворит. Однако продолжает быть в большом фаворе. И как ему это удаётся?!.. Говорю же: та ещё штучка.
– Посмотрим, посмотрим! Кстати, читал я рапорт сэра Кейта в котором он просил у правительства Великобритании денег на поправку своего здоровья. Полгода непрерывных возлияний с императором Петром III серьёзно повредили его печень. Нет, ну как можно так много пить, пусть и для дела? Ну это я к слову о самоотверженности старой гвардии дипломатов.
Коген хмыкнул и про себя скептически подумал: «Ну-ну… Молод ты ещё… Русских не знаешь! Посмотрим, милорд, как с ними и трезвенником остаться и дело сделать».
– А теперь по существу… Должен вам сказать, Коген, перед отъездом в Петербург я получил соответствующие инструкции от графа Саффолка, после чего имел честь получить аудиенцию у лорда Норта. Напутствуя меня, глава правительства прямо сказал:
«Времена для Англии наступили трудные. Восстали наши северные колонии в Америке, неспокойно и в Испании. Это плохо, очень плохо, Гаррис! Но Великобритания столкнулась не только с восставшими подданными в заокеанских колониях, но и со своими европейскими противниками, и в первую очередь с Францией».
Меня, Смит, при этих словах главы правительства аж передёрнуло. Францию с её бантиками, рюшами и жеманными манерами у мужчин… ненавижу.
От возмущения посол даже притопнул ногой. Сделав небольшую паузу, он продолжил пересказ разговора с ним сэра Норда:
«Французский король Людовик, не поставив нас в известность, принял в Версале посланца конгресса колонистов некоего Бенджамина Франклина, тем самым косвенно одобрив идею создания нового американского государства. Больше того, его министр иностранных дел граф де Вержен в феврале прошлого года подписал с этим посланцем в Париже совместный договор о союзе и торговле.
– Как это понимать, сэр? – удивился я.
– Как это понимать?!.. – это подлый удар нам в спину, Гаррис. И французы ответят за это! – гневно произнёс сэр Норт. Затем он глубокомысленно добавил:
– Я всегда с ужасом смотрю на географическую карту: Россия давит, нависая над нами, как грозовая туча. Кажется, вот-вот из этой тучи ударит молния и раскроются хляби небесные… Нас, Гаррис, словно щепку смоет в Атлантический океан. И вот парадокс: Великая Британия просит Россию о помощи… О времена!.. Да, приходится констатировать: нам как воздух нужен военно-оборонительный союз с русскими. Россия стала другой, её военные успехи впечатляют, могущество растёт.
Однако не всё так плохо, есть некоторые успехи и у нас. С помощью американских индейцев мы захватили большую территорию на западе Америки, высадились в Джорджии и Саванне. Но удержимся ли, неизвестно. Повторюсь, нам необходим военный союз с русскими, иначе мы навсегда потеряем американские колонии. Кстати, французы тоже добиваются от Екатерины подобного договора. Учтите это, милорд.
– Так, может быть пойти на компромисс с американцами, сэр? Как-никак, два с половиной миллиона колонистов там, – вставил секретарь.
– Пробовали, Коген, пробовали! Только ведь колонисты полной независимости от Англии требуют. Их вожаки упёрлись и ни на какие компромиссы не идут. Говорят: демократия… Не могут супротив народа своего идти. Да боюсь, сил наших не хватит воевать и с ними и с французами и с испанцами. Вот сэр Фредерик Норд и настаивает:
«Ваша задача, Гаррис, подружиться с ближайшими помощниками императрицы, а более, – с князем Потёмкиным! Интригуйте, платите, но мы первыми должны добиться союза с Россией на наших условиях. Это, повторяю, ваша главная задача в России. Не стесняйтесь Екатерине напомнить, что именно Англия способствовала в минувшую русско-турецкую войну проходу её эскадры из Балтики в Средиземное море. Это Англия представила русскому флоту свои порты для починки и пополнения запасов. А следовательно, без этой помощи не было бы и Чесменского сражения, где русские корабли потопил чуть ли не весь турецкий флот. Обязательно, слышите, Гаррис, без стеснения об этом напомните русским. Долг платежом красен, как вы знаете. А русские – совестливый народ».
– Таким взволнованным я главу правительства давно не видел, Смит. Всегда спокойный, рассудительный, сэр Норт за какие-то дела при мне грубо отчитал своего секретаря, когда тот заглянул в кабинет. Неслыханная бестактность с его стороны в присутствии постороннего.
Гаррис замолчал. Аккуратно, не обронив ни крупинки, не спеша набил табаком трубку, тщательно его утрамбовал и, не раскуривая, с раздражением произнёс:
– Эти чертовы колонисты с их демократией совсем обнаглели: требовать независимости от Великобритании?!.. До чего дошёл мир?!.. – он нервно раскурил трубку.
– Как вам это нравится, Коген?!.. Вырвать из английской короны такой жирный кусок?!.. Не бывать этому!
Секретарь пожал плечами, затянулся, выпустил дым, и промолчал.
– Скажу больше, господин секретарь! Моя задача – не только уговорить Екатерину II подписать договор, но и обязать Россию направить экспедиционный корпус в Америку. И это, пожалуй, самое трудное.
– Сэр, но тут есть две трудности, – не выдержал Коген. – А не обратились ли бунтовщики в Россию сами с просьбой о помощи? Ведь в русском характере – помогать слабым… – И это вполне реально. Есть и вторая информация: у русских большие проблемы с Крымом, там опять совсем не спокойно. Не до нас Екатерине будет.
– Вот так даже?! Ну о первой трудности мне известно, Смит. Сэр Норт высказал подобное опасение. Мол, непроверенные сведения к нему уже поступали, якобы русские на помощь бунтовщикам-республиканцам хотят отправить эскадру. Слухи, конечно, но… Этого в любом случае нельзя допустить, Смит! Никак нельзя! Если русские откажутся помогать нам, то и противной стороне тоже не должны, – с горячностью произнёс дипломат. – О беспорядках в Крыму я не осведомлён, но не думаю, что это может сыграть против нас, скорее наоборот. Тем более русским с Англией надо дружить.
– Возможно, сэр! – неопределённо ответил секретарь. – Сэр Норт, конечно знает, о чём говорит, но о просьбе американцев сказать ничего не могу, не знаю, не слышал. В отношении сближения с Потёмкиным тоже не ведаю как быть. Кажется мне, не тот человек светлейший князь, на личные контакты он никак не идёт. Другими словами, деньгами Потёмкина к себе не расположишь, не берёт. Он не женат, детей, как мне известно, тоже у него нет. Хотя, милорд, некие слухи ходят. Якобы этот тридцатипятилетний от роду красавец, будучи ещё генерал-адъютантом и подполковником Преображенского полка, в 1774 году с императрицей заключил морганический брак, и потом даже у них девочка родилась. Однако, сие официальности не имеет, – слухи. Трудно к Потёмкину подобраться, сэр, к тому же с нашей вечной скупостью…
– Когда дело идёт о подкупе влиятельного лица правительство её королевского величества может быть щедрым до расточительства, можете мне поверить, господин секретарь. Англия ещё в 1750 году давала великой княгине Екатерине Алексеевне так называемые займы, ну вы, Смит, понимаете, что это за займы. Правда, пользы для нас от этих финансовых операций практически не было. Правда, вреда – тоже.
