Виталий Аркадьевич Надыршин
Светлейший
– Милорд, надеюсь, вы не станете напоминать императрице об этом. Теперь другие времена: и Франция, и Пруссия с Австрией, дабы завоевать благосклонность императрицы готовы и не такие суммы ей дать.
– Что вы, что вы Коген! Ни в коем случае. Сэр Норт запретил этого делать. Но и безвыходных ситуаций не бывает, поверьте мне. Не берёт Потёмкин?!.. Но есть же родственники, коих у него, по моим сведениям, достаточное число, товарищи, в конце концов. И потом сэр Ганнинг не слишком лестно отзывался о князе Потёмкине и рекомендовал мне на крайний случай некоторых сторонников братьев Орловых для этих целей.
Сказанное послом не требовало ответа, да и мало было похоже на предложение старому дипломату, прожившему в России достаточное количество лет, помочь советом.
Вытащив потухшую трубку изо рта, секретарь выбил из неё остатки табака, постучал ею несколько раз о край пепельницы, стоявшей перед ним на столе, и отвечать опять не стал.
«Смысл убеждать?!.. Орловы уже не имеют прошлого авторитета, сторонники – тем более… Опять пустышку тянуть будем. Родственники Потёмкина?!.., – пока тёмные лошадки. Советовать бесполезно. Пусть посол сам решает»
Дипломаты на какое-то время замолчали. Каждый думал о своём. Сквозь неплотно прикрытое окно, лёгкий ветерок надул в комнату всё тот же запах свежего хлеба, который, вкусно смешавшись с табачным дымом, заставил желудок Смита Когена заурчать от желания поесть. Посольский секретарь беспокойно заёрзал в кресле.
– Восстание в Северной Америке спровоцировала наша финансовая политика, я считаю, – неожиданно произнёс посол. – Правительство ввело, понимаете ли, там чрезмерные налоги, ограничения разные. И зря!
Колониям, естественно, это не понравилось. Нет, ну не бред?! Они, видите ли, захотели жить самостоятельно от нас… И кто?.. Эмигранты со всех частей света, искатели приключений, нигеры, индейцы… Мы, англичане, принесли в эти дикие места цивилизацию, порядок… Скольких совсем не глупых в мирской жизни каторжников спасли от казни, отправив их в Америку?..
Для наглядности посол покрутил пальцем вокруг собственной шеи и с горечью в голосе пробормотал:
– Обидно, очень обидно, но наши войска до сих пор не могут с ними справиться, – и тут же пафосно, словно он не в темном кабинете английской миссии в Петербурге, а на заседании английского парламента, заявил:
– Но, Англия всегда права, даже если она не права. Это истина, господин Коген, не требующая объяснений. Истина, завоёванная нами англичанами в трудной борьбе.
«Разбоем и наглостью, – мысленно добавил секретарь. – Мне-то зачем эту патетику нести?!..» Но вслух произнёс: – Милорд, мы же сами когда-то и вооружили этих головорезов-колонистов. С их помощью проблемы свои решили: отхватили земли от Канады до Миссисипи. А до этого с ост-индскими владениями лягушатников-французов покончили. Кому же это понравится?.. Вот французы и их сторонница Испания козни нам и строят. Накручивают безмозглых поселенцев, чтобы те себя независимыми провозгласили. «Так не доставайся же ты никому Америка!» – решили обиженные.
Коген ухмыльнулся. Придуманная только что фраза ему понравилась. «Как говорится, ни себе, ни людям!.. – мысленно добавил он. – Однако новый посол – непримиримый противник Франции, и свои патетические слова о всегдашней правоте Англии он высказал как настоящий английский патриот». Секретарь уважительно посмотрел на своего начальника.
В это время открылась дверь и в комнату, держа клетку с небольшим попугаем, вошла привлекательная, стройная и очень молодая супруга посла. Секретарь, кряхтя, встал, приветствуя даму.
– Джеймс, дорогой, время уже позднее. Пригласи нашего гостя в столовую, пора обедать, – она поставила клетку на стол, подошла к окну и закрыла его на щеколду. Затем открыла дверцу клетки. – Пусть полетает, засиделась наша птичка, – произнесла она.
– Случайно услышала, господа, что с князем Потёмкиным контакт трудно найти. Могу подсказать! Джеймс, милый, помнишь русского поверенного в Лондоне, с которым на последнем рауте в правительстве нас познакомил сам сэр Норд? Так вот, этот русский господин попросил меня об одолжении: передать письмо своей родственнице в Петербурге. Сразу по приезде я выполнить эту просьбу никак не могла. Вы же знаете, господин Коген, весь наш гардероб погиб при перевозке по морю. Ах какой нерадивый капитан!.. – супруга притопнула ножкой. – А здесь эти предметы дороги и редки. Так вот, была я с вашей сестрой, Джеймс, у этой родственницы с визитом. Дама оказалась милой, мы пили чай, много болтали…
– Дорогая, ты же сама сказала, что поздно. Будь добра, скажи нам суть своего предложения.
Супруга надула губки и недовольным голосом продолжила: – В гостях там была фрейлина императрицы Екатерина Сенявина.
– Ну и что?
Жена посла ехидно взглянула на первого секретаря, сделала паузу и с той же ехидцей в голосе произнесла:
– Ничего?!.. Любовница князя Потёмкина сия фрейлина. По-моему это важная информация! И мало того, эта дама в вашем Потёмкине души не чает.
Наклонившись к клетке, супруга опять нежным голоском проворковала: – Лети, птичка, лети!
Однако попугайчик вылетать из клетки не хотел. Женщина легонько подтолкнула его к открытой дверце: птичка нехотя выпорхнула, и тут же уселась на плечо хозяина. Довольный посол погладил попугая, и тот в надежде на лакомство несколько раз клюнул его в руку. Все рассмеялись.
– А фаворит государыни нынче – некий красавец Зорич, чистый серб. До него был Завадовский. Не знаю, кто это, но хохол, как мне сказали. Зорича протежирует Потёмкин, Завадовского – Орловы, – добавила супруга посла.
– Хм… Интересные подробности. Вот что значит простое женское чаепитие! Хотя в своих последних рапортах, с коими мне дали ознакомиться в Англии, сэр Ганнинг упоминал о неком красавце-полковнике, способном заменить князя Потёмкина в государственных делах. Фамилию точно не помню, но что-то похожее вспоминается. Теперь, значит, новый красавец, Зорич?!.. И опять Потёмкин… Спасибо, дорогая. Обсудим эту информацию позже. Так ведь, господин Коген, – посол скептически посмотрел на своего секретаря.
– Однако, действительно, пора заканчивать. Господин секретарь, прошу отобедать с нами. Сестра, поди, заждалась нас. Повар-англичанин ещё не прибыл, а к блюдам русской кухни, что повар местный готовит, мы ещё не привыкли: их всегда непривычно много, и они жирные. Так и поправиться недолго. Когда мы с супругой были в Пруссии, особыми разносолами король Фридрих нас не баловал. Верно, дорогая?
Гаррис взглянул на тучного секретаря, и… – оба рассмеялись. Пропустив вперёд себя жену, посол чуть слышно произнёс:
– Прошу не забывать, господин секретарь, наши действия, направленные на подписание договора с Россией не снимают с нас обязанности всячески провоцировать русских к очередной войне с Турцией. Сильная Россия опасна, и не только для Великобритании…
***
«Шепталки» у Екатерины
Октябрь 1777 год. Санкт-Петербург.
Осень в Санкт-Петербурге, а уж октябрь тем, паче, это не только время года напоминающее жителям столицы о пролетевшем весьма скоротечном лете, это то время, которое по-честному предупреждает жителей о начале слякоти, заморозков, пронизывающих до костей холодных ветров и вообще пора, мол, господа, доставать из сундуков тёплые вещи, впереди зима!
По дорожкам дворцового парка с места на место ветер гоняет опавшие листья. Выглянувшее было с утра солнце тут же скрылось за нависшими над столицей тучами.
Привыкшая вставать рано императрица сегодня была особенно раздражена: за окном сыро, ветрено, страсть как не хочется выходить на прогулку, к тому же, наверное, холодно. Настроение по погоде хмурое! Но дело не в ней, давно привыкла, дело в другом: английский король слёзно просит её послать войска в Америку, а ввязываться в войну ой как не хочется, в Крыму опять бунт, в спальне переполох – пропала бриллиантовая брошь, непременный аксессуар на груди при выходе к подданным. Всё как-то сразу… Откуда тут взяться хорошему настроению?!..
Екатерина брезгливо разглядывала мечущихся по спальне служанок. Воровство – тяжкий грех, всегда считала она, а потому к подлым людям, ворам, относилась не только с осуждением, но и брезгливо, руки не подавала – боялась запачкаться. Однако сегодня раздражение Екатерины усугубилось, помимо прочего, еще одним обстоятельством: мерзким поведением её нового фаворита Вани Корсакова.
…Выходец из захудалого дворянского рода со Смоленщины, Корсаков год назад был представлен Екатерине опять же Потёмкиным. Неравнодушная к симпатичным молодым мужчинам, расставшись с Зоричем, императрица, конечно, увлеклась двадцатипятилетним красавцем. И для Ванечки пошло всё по заведённому ранее обычаю: флигель-адъютант, действительный камергер, генерал-адъютант, дом на Дворцовой площади (кстати, принадлежавший ранее Сашке Васильчикову)… Польский король успел даже орден Белого орла Корсакову всучить… «Живи себе и радуйся сытой и привольной жизни: ан нет, на блуд Ваню потянуло. Буквально вчера в объятьях графини Прасковьи Брюс застукала его. Прогнала… Провела ночь одна-одинёшенька…» – с жалостью к самой себе размышляла обманутая женщина.
А служанки продолжали испуганно метаться в поисках броши. Они всё перевернули, всё перетрясли и наконец, слава тебе Господи, нашли: за диванную подушку завалилась, подлая. Вздох облегчения вырвался у бедных женщин. Екатерина фыркнула.
– Давайте ужо прикалывайте, – недовольно произнесла она.
Мария Перекусихина напоследок ещё раз окинула придирчивым взглядом фигуру Екатерины, поправила складку её пышного платья и, всплеснув руками, произнесла: – Какая ты у меня красавица, Катенька! Не стареешь, матушка, ей-ей года назад откручиваешь.
Екатерина скептически посмотрела на себя в большое до пола зеркало. – Скажешь тоже, Мария! – поправляя рукой причёску, – произнесла она. – Годы своё берут и никуда от этого не денешься. Чай, не молодка ужо, полвека, вот-вот, стукнет, – и вздохнула, кокетливо надув губки. – Идти надо, ждут меня мои соколики.
Часы приготовились отбивать десять часов. – Пора, – произнесла императрица.
Перед тем как покинуть спальню, Екатерина всё же не удержалась, и ещё раз взглянула на себя в зеркало. Она подмигнула своему изображению и озорно погрозила пальчиком.
– Молодость проходит – не беда! Плохо, что старость подходит! Нельзя нам стареть, подружка, никак нельзя! – с грустинкой в голосе произнесла государыня и решительно направилась к выходу.
Мария вслед перекрестила её: – Храни тебя Господь, Катенька! – прошептала она.
Сквозь неплотно прикрытые шторы в большие окна императорского кабинета проникал серый, вызывающий уныние дневной свет.
Привычка императрицы совещаться с близкими помощниками («пошептаться», как однажды высказался Панин), перед своим выходом в общую приёмную залу, стала уже протокольной обязанностью. Как правило, Екатерина сама загодя определяла список вельмож с кем ей необходимо было посоветоваться. Именно на этих «шепталках» и решались основные вопросы внешней и внутренней политики государства, а уже потом они выносились на утверждение в госсовет и далее.
Аудиенция всегда начиналась в десять часов, и никто, в том числе и государыня, к назначенному часу не опаздывал.
Как-то на слова благодарности, высказанные Екатериной в адрес своих помощников по поводу отменной дисциплины, Панин возразил ей: «Ну, это вы льстите нам. Потёмкина забыли, ваше величество».
– Уж что есть, то есть, – со вздохом согласилась Екатерина.
Вот и сегодня Панин и статс-секретарь её императорского величества – Безбородко, развалившись (собственно, развалился Панин, секретарь себе этого не позволял) в больших креслах обитых щёлком, отороченных золотистой бахромой и подбитых шнуром-кантом того же цвета, терпеливо ожидали государыню; они лениво вели беседу, часто прерываемую молчанием. Предметом разговора были конечно волнения в Крыму, а молчаливые паузы – события в Северной Америке, где против своих колонизаторов, англичан, восстало местное население. Тринадцать штатов в начале июля 1776 года уже провозгласили свою независимость от Великобритании, образовав новое государство Соединённые Штаты Америки. Там шла нешуточная война. Оскорблённые наглостью неблагодарных американцев, англичане высадили на материк свои войска и поначалу вроде бы имели даже успех, но их силы быстро таяли, восставшие стали теснить бывших хозяев по всему фронту. А тут ещё в пику англичанам Франция стала помогать восставшим.
– Георг III-то помощи у государыни попросил, – не то спрашивая, не то констатируя сам факт, растягивая слова, произнёс Панин. – Ганнинга отозвал. Знаешь, поди.
– Вестимо, знаю. Пространственное послание король лично государыне отписал, что раньше весьма редко делал. Однако наша Екатерина Алексеевна не спешит с ответом – выжидает, – тем же неспешным голосом поддержал разговор статс-секретарь.
– Да, в принципе, бог бы с ней этой Америкой, хотят пусть воюют, но ввязывать нас в войну?!..
На этом разговор прекратился: оба имели своё, отличное от Потёмкина (приверженца южной политики), суждение в этом вопросе, и, не зная мнения на этот счёт императрицы, оба предпочитали ситуацию, возникшую в Америке, подробно не обсуждать. Так спокойнее.
Потёмкин, конечно, опаздывал.
– Этот Перюша130 опять не торопиться, – насмешливо произнёс Никита Иванович. Безбородко равнодушно пожал плечами.
Александр Андреевич Безбородко уже несколько лет служил в этой должности. Был весьма исполнительным и преданным государыне. Екатерина всецело ему доверяла.
Статс-секретарь пользовался уважением среди сановников. Он обладал прекрасным почерком, многое знал, многое умел, но никогда не пользовался доверием государыни в личных, корыстных целях: должности и привилегии себе не клянчил. К тому же, как он сам выражался, не причислял себя к значительным лицам: ни к таким, что стремятся получить известность, а потом переживать, чтобы, не дай Бог, её потерять; ни к влиятельным людям, в основе влиятельности которых лежит, скажем, публичное и громогласное прославление самодержицы по поводу и без.
«Для этих целей всегда находятся любители и познатнее меня…», – усмехаясь, говорил статс-секретарь.
Раздался первый бой курантов – десять часов. С пятым ударом распахнулась боковая дверь и в кабинет торопливо, с шумом вошёл Потёмкин.
Дорогущий эфес его шпаги, инкрустированный драгоценными камнями, зацепился за дверь и, показалось, что с него тотчас полетят камни, но алмазы устояли, кожаный темляк131 смягчил удар. Надетая поперёк груди шёлковая голубая лента с Андреем Первозванным сползла с плеча и орден прошёлся по другим наградам: орденам Святого Александра Невского, Святыми Григориями второй и третьей степени, а по пути успел слегка зацепить ещё и Святую Анну.
Тяжело дыша, Потёмкин поздоровался, поправил повязку, закрывающую повреждённый глаз, и, не стесняясь, тут же высморкался в платок, неожиданно появившийся в его огромной ладони. Панин, насмешливо покачав головой, с иронией произнёс:
– Что так, Григорий Александрович! А где остальные награды? Нешто не успели надеть, торопились, поди?
– Иностранные, имеете ввиду, Никита Иванович? Да вот, слугам в чистку отдал, не выдерживают они наш сырой климат, темнеют быстро, – ещё не отдышавшись, сострил он. – Пардон, господа! Едва успел ко времени, с чёрного входа по лестнице поднялся. На Невском…
Договорить он не успел, вошла императрица. Мужчины встали.
Запыхавшийся Потёмкин сразу привлёк её внимание. В парадном одеянии, с аккуратной причёской на голове да ещё с вплетённой в неё по-модному черной лентой, к тому же со съехавшими набекрень орденами и с носовым платком в руке он, естесственно, выделялся на фоне благообразных, с покорным взглядом коллег. На какое-то время она задержала на Потёмкине свой взгляд.
«Хорош!..» – с долей некоторой грусти подумала Екатерина.
И хотя обида на Корсакова ещё осталась, могучая фигура бывшего фаворита, как всегда, его дерзкий, восторженный взгляд и ямочки… Ах эти ямочки на щеках… – успокоили, напомнив ей о совсем недавнем прошлом и таком когда-то счастливом времени. Она приветливо улыбнулась Потёмкину.
– Недурно выглядите, светлейший князь!
– Куда мне до вас, ваше величество?! – нашёлся Потёмкин, торопливо засовывая платок за обшлаг рукава мундира. Ни тебе благостной интонации в голосе, ни почтительного поклона… Панин в душе чертыхнулся, статс-секретарь привычно пожал плечами.
На бестактность князя государыня лишь снисходительно усмехнулась. При виде своих помощников настроение у неё поднялось, образ смазливого Ванечки растаял, уплыл в туманную серую даль, забылся…
– День добрый, господа! Начнём наши «шепталки», – садясь в своё кресло, радушно произнесла императрица.
Статс-секретарь разложил перед императрицей большую стопку различных документов.
Какое-то время она внимательно изучала их, на некоторых сразу накладывала резолюцию, по другим, прежде чем подписать, интересовалась мнением присутствующих сановников. Так продолжалось около часу.
Наконец Екатерина отложила в сторону перо, закрыла помпезную, в форме головы льва крышку бронзовой чернильницы и, взглянув на притихших помощников, произнесла:
– Из Крыма – плохие новости, поди знаете, господа, уже! Ты, Александр Андреевич, давеча сказывал мне про татар, что опять недовольны своим ханом. Недавно же, в марте, коль память мне не изменяет, они выбрали его ханом, и опять бунт?!.. Опять недовольны?!.. А хан-то правильно всё делает, из трясины средневековья пытается вытянуть свой народ. Поди, чем-то схож с нашим Петром I… Так нет, недовольны крымцы! Господи, как это уже надоело! Устала я от них. Хочется иметь нормального соседа, ан нет, кочевряжатся татары. Турки, поди, смущают народ? Что скажешь, светлейший князь?..
– Верно говорите, ваше величество! Турки большой вес имеют до сих пор. А Шахин-Гирей разумно правит, это верно, да больно круто взял, шибко круто. Любой народ-то не любит терпеть, что уж о татарах говорить? Вы, ваше величество, правильно подметили, с нашего Петра Алексеевича пример берёт, да одного не учёл татарчонок: бунты-то и у нас были, да ещё какие!.. Почище крымских… Поди, недовольных тож было не счесть, да деталь малая: царь Пётр бунтовщиков-то тех, что прощал, при себе не держал, отсылал за тыщи вёрст в остроги, ссылки, в Сибирь, с глаз подальше. Территория какая!.. А в Крыму возможно ль такое?!.. Куда этих недовольных девать? Всех-то не казнишь… – недовольно произнёс Потёмкин. – Сию «бородавку» – Крым – давно надо прибрать к рукам, всем покойнее было бы. Чай, в записке о Крыме, что мы с Александром Андреевичем вам, ваше величество, подали об этом когда ещё сказано!..
– Читала я её, помню! Эк выдумали! Сию, как изволили, князь, высказаться, «бородавку», Крым, присоединить к России! Поди, много ранее и до вас сие предлагали не единожды. Когда Иван-то Грозный Казань-то взял, ему тож советовали и Крым прибрать. Да не стал Грозный сие делать. Так ведь, Александр Андреевич?
Статс-секретарь почтительно кивнул.
– А почему?.. Чай, подумали, господа, как этакую махину – Крым, татар всех на себя взвалить?.. Хватит ли сил у нас? Мы ж только-только апосля войны с турками и антихристом Пугачёвым отстраиваться стали. Хоть и слабеют османы, да полуостров сей сделать российским без войны с нами не позволят. Европа тож молчать не станет… Такой крик поднимут!.. Опять воевать?!.. Должны вы, господа, знать: войну начать легко, да закончить трудно. Финалы битв могут быть опаснее их начала. Не приобресть, а потерять и приобретённое можно, – наставительно произнесла императрица и тут же добавила:
– Вот и Грозный такое же суждение, поди, имел. Крым присоединить?!.. Не пришло сие время, господа, я разумею. Пусть татары живут самостоятельно, в мире и согласии с нами. Глядишь, успокоятся, так и нам хорошо будет, а нет, – Екатерина на секунду задумалась, – там видно будет. Шахин этот, хоть и горяч, но впечатление умного хана производит. Ты разберись светлейший с Крымом! Немедля дай команду подавить сей бунт, этого Гирея на престоле восстановить непременно надобно. В знак согласия Потёмкин кивнул головой.
Екатерина обвела взглядом своих помощников:
– Сменим тему, господа! Об Англии посудачим. Вот, Александр Андреевич, докладывал ты мне о новом английском посланнике, что ждёт моей аудиенции. Что, засуетились англичане? Не хотят терять свои колонии в Америке? Французы им в спину дышат?!.. Не могут справиться без нашей помощи?!.. Всем стала нужна Россия! – Екатерина усмехнулась.
– Желание Великобритании понятно. Король Георг хочет, чтобы мы послали свой флот с войсками на американский континент…
– И влезем в войну… Оно нам нужно, ваше величество? – вставил Потёмкин. – Бунт в Крыму… Не до англосаксов! Пусть сами со своими колониями разбираются.
– Согласна, князь! Да и чего ради помогать им? В обмен на пока неопределённые блага, что король английский в своём письме мне не скупится обещать?!.. Выгоды от военного участия в чужих распрях для государства нашего пока не вижу. Чистосердечное мое поведение со всеми державами не дозволяет мне ни с какою воюющей стороной союз иметь. Войны нам ни к чему! И правильно говоришь, князь, с Крымом разобраться надобно.
– А скажите, ваше величество, – неожиданно подал голос Панин, – а вы на месте английского короля дали бы независимость своей колонии, коль такая имелась бы?..
– Нет конечно! Крымское ханство – не пример ли? Поди, и не колония наша, да сколько мы денег потратили и крови пролили за их самостоятельность. И что?.. опять туркам отдать?.. Нет уж, извините! Пусть татары самостоятельно живут. Не было у России колоний и, надеюсь, не будет. Своей землицы в достатке, – с раздражением ответила императрица. – Однако странный у вас, Никита Иванович, вопрос, весьма странный. А вот вы докладывали мне о новом английском после, запамятовала, как звать его. Так ответьте лучше, что он за человек? Поди, с ним не раз встречались? С прежним-то послом Ганнингом мы ладили, особо и не ссорились. Так ведь?
– Так, ваше величество, – Панин на минуту замешкался, обдумывая ответ. – Что могу сказать?!.. Кличат его Джеймсом Гаррисом, он питомец Оксфорда. Этот Гаррис – посол молодой, карьеру свою блестяще делает, настырный. В двадцать три года был секретарём посольства в Мадриде, затем – в Пруссии посланником, теперича у нас. Вот он по молодости копытом-то и бьёт. И понять его можно: договор с нами подписать ему не терпиться. Истинно говорите, ваше величество, англичане хотят с нашей помощью бунтовщиков в Америке утихомирить. Чай, опыт оный мы хороший имеем: Пугачёв, будь он неладен, да с турками руку набили. При беседах с послом я вид рассеянный делал, мол, неинтересно мне, устал, давай, намекал ему, погодим. А его время торопит, шутка ли, целый континент из-под носа уходит… Вот Гаррис и добивается встречи с вами. Так ведь, Александр Андреевич?
– Истину говорит Никита Иванович! И денег мне этот милорд сулил за аудиенцию с вами, ваше величество. Видать торопит его сэр Норт132, шибко торопит, коль по обещанной мне сумме судить. А она немаленькая, скажу я вам, – статс-секретарь хитро улыбнулся и развёл руки в стороны. – Уважают Россию, коль помощи просят. Видать, совсем не справляются виги с американцами.
– Вот и я говорю, не хочется им терять лакомый кусок-то, – пробурчал Панин.
Потёмкин не поддержал разговор. Слишком тесные контакты с Англией в его планы пока не входили. Все его мысли были о Крыме. Вопрос Екатерины прервал его размышления.
– Что думаешь, светлейший? Как будем поступать с англичанами?
– Правы вы, ваше величество! Любят англосаксы чужими руками воевать. А нам воздержаться надо. Никак не можно втянуть Россию в эти игрища! А договор с англичанами, думаю, подписывать надо попозже и, конечно, без морских экспедиций. С Крымом порешаем, а там видно будет. На юге, на юге нашу политику строить надобно.
Панин, сторонник Пруссии и расширения европейской политики, при этих словах губернатора Новороссии недовольно покачал головой и уже было хотел возразить, но Потёмкин резко произнёс: – А тот, кто этого не видит и не хочет, тот слеп и горе тому! Никита Иванович недовольно фыркнул.
Екатерина ухмыльнулась, но смолчала. Ей всегда было интересно послушать спор своих ближайших помощников: она, как правило, не вмешивалась, терпеливо ожидая окончания споров. Однако сегодня вельможи в перепалку не вступали, осторожничали, ожидая, чью сторону примет государыня.
– Что ж, с Англией вопрос ясен, не будем ввязываться в распри меж королями, сами пущай разбираются, – поставила точку в этом вопросе Екатерина.
Она встала. Тут же поднялся секретарь, следом, не спеша, – Панин. Потёмкин продолжал сидеть. Торопливо тыча пером в чернила, он неожиданно стал что-то дописывать на ранее приготовленном для государыни донесении: крупные неряшливые буквы криво ложились в неровные строчки.
– Григорий Александрович, чай, дама стоит, не поленись, любезный, уважение проявить, – насмешливо произнесла Екатерина.
Продолжая писать и нисколько не смущаясь, Потемкин пробурчал: – Один момент, ваше величество, заканчиваю.
Через минуту он встал и с довольным видом протянул Екатерине исписанные листы со своими добавлениями.
– Не утихнут татары, ваше величество! Меры принимать надобно. Вот некоторые добавки в моё суждение по части Крыма. Кой-какие действа по Крыму думаю я уже загодя совершить. Команду дам флот Азовский готовить на передислокацию в Ахтияр, укрепления по берегам будем готовить… С послом нашим в Константинополе Булгаковым спишусь, пусть Яков Иванович исподволь турок готовит к нашим акциям с крымцами.
Екатерина не ответила, она с трудом читала неряшливый текст Потёмкина.
– Опять Крым присоединить требуешь?!.. Императрица вздохнула, но обсуждать сие предложение не стала.
– Когда ж ты, князь, писать-то станешь понятливо? – с укором проворчала она. Затем опять вздохнула: – Возьми сей документ Александр Андреевич, оформи должным образом, потом подумаю что с ним делать, коль потреба в нём будет.
А вот твой, Григорий Александрович, план преобразования Новороссийских земель, весьма и весьма грамотный по форме и грандиозный по содержанию, я одобрила. Хвалю!
Потёмкин кивнул государыне и опять о своём:
– Наплодили Гиреи преемников себе на голову, ваше величество, вот и не могут наследники успокоиться, каждый хочет поцарствовать! Нет чтоб о государстве своём подумать да жить с нами в мире. Отсюда и бесчинства и преступления супротив христиан в Крыму… А коль на зло ихнее не отвечать, сам становишься преступником перед людьми, раз пресечь сие не можешь. Доколе, ваше величество, терпеть сие неразумное поведение татар можно?
Екатерина не ответила. В глубине души она понимала, что мирный договор с татарами буксует и вряд ли он будет соблюдаться ими далее. Кючук-Кайнарджийский договор с турками тоже ненадёжен…
– А сказать, так и вправду, князь, повторюсь: устала я от этих татар крымских, не живется им мирно… Да уж слово держать надобно, коль договор о дружбе с ними подписали, – явно недовольно произнесла она. – Проблемы у Шахин-Гирея, разумею я, в недостатке чутья, умения подготовить общество к восприятию своих весьма нужных начал; недостаёт ему народной симпатии, я бы сказала. Отсюда и недовольства частые: кажин горлопан в смятение татар приводит. Куда это годится?
Екатерина взглянула на часы, стоящие на секретере. – Что ж, пора, господа, – время! Люди ждут!
Она насмешливо посмотрела на Потёмкина: ордена на его груди продолжали висеть криво. – Светлейший князь, – обратилась она к нему, – ты ужо приведи себя в порядок, чай к людям выходим.
В её голосе не было и тени недовольства, была привычная для императрицы материнская, отеческая забота о своём помощнике, некогда близком ей человеке. Присутствующие уловили в её интонации нотки грусти, и понимающе переглянулись.
Статные слуги в ливреях голубого цвета, с посеребренными галунами и аксельбантами, с каменными, неподвижными лицами молча стояли по бокам высоких резных дверей приёмного зала, где загодя собрались гости.
В зале стоял лёгкий приглушённый шум. В ожидании государыни по начищенному до блеска паркету медленно расхаживали десятка три, а может быть и более, придворных вельмож и иностранных дипломатов. Они разбились на группки по три-четыре человека и тихо, вполголоса, обсуждали свои текущие дела, дворцовые сплетни и, конечно, события в Америке и Крыму. Многие бросали нетерпеливые взгляды на двери и слуг-истуканов.
В числе гостей был и новый британский посол Джеймс Гаррис. Он оказался в компании двух немолодых русских сановников. Одеты они были в одинакового покроя коричневые кафтаны, шитые из добротного английского сукна, оба в дорогих французских париках, оба в белых чулках и кожаных башмаках и, конечно, с орденами на груди. Их лица излучали полное довольствие жизнью, от них пахло деревенским духом: молоком и только что скошенным сеном. Посол брезгливо морщился, но не отворачивался, дабы не показаться неучтивым. Он снисходительно разглядывал собеседников. Ему показалось, что они близкие родственники, хотя существенно отличались друг от друга ростом. Гаррису эти русские сановники напомнили английских эсквайеров133.
Посол был не в настроении. Он хмуро посматривал по сторонам и рассеянно выслушивал нудные стенания вельмож. Тот, что повыше ростом, сетовал по поводу возможного неурожая в своих имениях из-за непрекращающихся весенних дождей, другой – на непослушания крепостных мужиков.
– Как погулял по Росеюшке вор-бандит Пугач, так мужик и про Бога стал меньше вспоминать. Чуть-чуть его прижмёшь – зубы скалит.
– А ты по сусалам его, по сусалам, да чтоб кровушка потекла. Ишь, свободу почувствовали антихристы, напрочь стыд потеряли!
– Не помогает. Чуть что, бегут на вольную в Новороссию. Обратно ужо никоими силами их не возвертаешь. С Потёмкиным связываться – себе дороже. Как жить-то?.. – вельможи одновременно тяжело вздохнули.
Надо сказать, обилие дождей, как и вся российская погода, английского посла, представителя Туманного Альбион, дождливого и пасмурного, интересовала мало – привык к подобному на родине, а уж непокорность русских мужиков англичанина не интересовала и вовсе. Но Гарриса неприятно удивил совет одного из вельмож: «По сусалам его, да чтоб кровушка потекла…» Такая кровожадность никак не соответствовала простецкой, добродушной внешности сановников. «Вот и пойми этих русских…» – подумал посол. Из вежливости он старался поддерживать с ними беседу, но как и многие, в ожидании императрицы тоже нетерпеливо поглядывал на двери, надеясь хотя бы на короткую беседу с ней.
