Виталий Аркадьевич Надыршин
Светлейший
– Справится ли князь Прозоровский, Григорий Александрович? У Девлет-хана войско немалое. Константинов, со слов Шахин-Гирея, отписывал до сорока тыщ наберётся войска у крымцев. К тому же князь часто болеет.
– Константинову можно верить? Поди, офицер думающий, толковый?
– Именно так, ваше сиятельство. Вы тогда в действующей армии были, турка воевали, могли не знать сего поручика. Весьма, весьма толковый переводчик и человек, смею вас заверить. В 1772 году он с послом Веселицким, что при крымском хане был в то время и генерал-поручиком Щебининым, склонил тогда татарскую верхушку к подписанию союзного договора с нами в Карасубазаре. По оному договору Крымское ханство ужо тогда становилось независимым государством, а Россия военное присутствие иметь могла на полуострове. Думаю, и сегодня в Крыму Константинов сгодится весьма полезно, коль изберут Шахина крымским государем. Будет держать хана и его окружение на той стезе, чтоб не могли татары иметь поползновения на лестные, лживые обещания турок.
– Относительно избрания ханом Шахин-Гирея не сомневаюсь! Сведения имею точные. Веселицкий не зря пострадал, когда турки на Алушту напали, чуть жизни мужик не лишился, однако работу большую успел посредь татарвы провести. Многих перетянул на нашу сторону, денег и подарков раздал множество. И не зря, надеюсь! Правда, отозвал его Панин в Петербург из Крыма, делами татарской экспедиции в Киеве теперича он определён. Матушка-государыня не забыла его – наградила.
Так что не боись, Василий! Шпионы Веселицкого нам нынче помогут. Изберут нашего Шахина на ханство, не сумлевайся.
Ну да ладно! Говоришь, князь Прозоровский болеет часто? Что ж, Суворова ему в помощь посылать надобно. Видно время и его пришло. Отпиши и это Румянцеву. Пущай Пётр Александрович сего славного вояку не держит при себе, в Крым отправит. Поуспокоит Александр Васильевич турок, да и христиан защитит. Да, вот ещё что: негоже мне приказывать своему бывшему начальнику. Говорил ужо, обидеться может. В просьбу мою облеки сие донесение. Да помягче, да совета вроде как у него я прошу. Готов будешь срочно неси, курьер дожидается.
– Откуда ваша светлость такая ненависть у турок и татар к христианам? Историю Порты забыли нешто правоверные мусульмане, а ведь ещё при султане Сулеймане I, всего-то чуть более полутораста лет назад, все религии почти равные права имели в Османской Порте. И христиан не менее других в стране было, и великие посты они занимали. Умный был государь…
– Вот тож!.. – зло пробурчал Потёмкин. – Женщины, Василий, женщины! Любимая наложница султана Роксолана воду мутила, будь она неладна, всё козни супротив христиан строила, скрутила-таки старика Сулеймана. А потом, поди, слабые наследники во власть пришли. Вот что Василий бабы с нами мужиками делают; хитрые, места слабые прознают наши, и пользуются. Да что уж теперь-то языками чесать? Бабы есть бабы! Ладно, не до них теперича, иди пиши донесения. Отправлять потребно гонца.
Открывая дверь, секретарь обернулся и тоном учителя с наставлением произнёс: – А водочка, ваше сиятельство, не исконно русский продукт, как изволите думать, а изобретение сие арабы придумали. Они водку почитали лекарством. Мы же, русские, для весёлости потребляем и делаем водку после перегонки крепостью до семидесяти градусов, а то и поболе…
– Ладно, ладно, умник! Гляди-ка, какие познания!.. Так я и сказал: для здоровья! Сие я уже слышал от графа Бутурлина по молодости. Он же и перегонял до этих семидесяти… Сам пробовал. Иди ужо давай, делом займись, – незлобно произнёс Потёмкин и зябко поёжившись, потуже завязал пояс халата.
***
Традиции Гиреев. Шахин
…Богат Крым историей. Ещё со времён палеолита, неолита и эпохи бронзы сохранились здесь памятники былого времени. В древнегреческих мифах и землеописаниях немало места уделено Тавриде114 и омывающему её берега Понту Эвксинскому115. Здесь промышляли (а скорее грабили) известные нам по греческим мифам аргонавты: искали золотое руно (считай золото), не брезговали они и тем, что попадалось им под руку.
В те далёкие времена оседло жили в этих краях многие народности, в том числе: греки, киммерийцы, тавры и скифы. Скифские цари нападали и грабили греческие города Боспорского царства и Херсонес. Те, правда, тоже не отставали, тем же занимались. А потому, как-то договаривались… Так веками и жили. Правда, ещё о готах, сарматах, аланах, итальянцах и других племенах забывать не надо… Какой тут мир?!.. Шли войны, войны…
В XIII веке на землях Тавриды появилась Золотая Орда, и Батый навёл на благодатных землях относительный мир и порядок. но позже он стал затухать: влияние золотоордынцев в Крыму слабело от года в год (распри между собой наследников до добра не доводили, ведь, как правило, побеждал не самый умный и преданный своему племени, а самый хитрый), но именно тогда и появился род Гиреев, одна из ветвей грозного рода Чингизидов.
Свято место (мы это с вами знаем наверняка) пусто не бывает: на землях Тавриды сформировалось татарское государство, и опять совсем ненадолго. Как ни пытался первый крымский хан Хаджи-Гирей сохранить страну, с середины XV века турки подмяли под себя Крымское ханство, татары попали под протекторат Османской империи. Татары и турки вместе стали грабить соседние страны, в том числе и Россию…
Но вернёмся в XVIII век…
Резня в Керченском порту стала искрой, раздувшей пламя очередного бунта татар недовольных русским влиянием на полуострове. Подогреваемые турецкими эмиссарами, сторонники хана Девлет-Гирея не желали быть независимыми, они требовали возвращения Крыма под протекторат Турции. Однако сторонники независимого ханства хотели обратного, но они были хуже организованны, опасались мести хана и султана, а потому – менее агрессивны. Верх брали протурецкие силы: по всему полуострову шла резня христиан и прорусски настроенных татар.
Указания императрицы Потёмкин исполнил быстро и решительно. Ввод русских войск на территорию Крыма спас христианские общины и многих татар от уничтожения. Вместе с русскими полками в Крым вошла ногайская конница во главе с Шахин-Гиреем.
Ногайцы и войска под командованием Прозоровского, а затем и Суворова, навели порядок на полуострове. Девлет-Гирей бежал в Турцию. Русское командование предложило татарской знати избрать предводителя Ногайской орды Шахин-Гирея крымским ханом.
Беи и мурзы вынуждены были объявить о созыве Дивана.
Март 1777 года на полуострове выдался ранним и сравнительно тёплым. Под лучами не жаркого солнца в горах ноздреватый снег подтаивал, оседал и рыхлел. Земля парила, воздух насыщался ароматами просыпавшейся после зимней спячки природы. Небольшие горные ручейки бежали вниз по известным только им горным тропинкам; щебетанье птиц, нежный, сочно-зелёный цвет понемногу распускающихся на деревьях листьев и всходы разнотравья… Всё говорило об окончательном приходе весны. И пусть на склонах горы Беш-Кош и отвесной гряды Бурунчак с ровным как стол плато на вершине ещё кое-где виднелись грязно-белые пятна снега, но и они с каждым днём сморщивались, чернели и потихоньку исчезали.
У подножия пещерного города Чуфут-Кале, там, где сходятся четыре ущелья, вытянувшись узкой полосой в два километра в окружении скал, расположилась живописная долина Биюк-Ашлама-Дере.
Когда-то родоначальник династии Гиреев, крымский хан Хаджи Гирей для своей резиденции выбрал именно эту долину, где ранее располагался центр Крымского улуса Золотой Орды, основав там первую столицу своего ханства – Солхат. Но шли годы, владения разрастались, хан-сарай116 и сама долина стали тесными. И вот в начале XVI века с разрешения турецкого султана Сулеймана I правящий к тому времени в Крыму хан Сахиб Гирей Iпринял решение о переносе своей столицы в другое место. Выбор пал на левый берег реки Чурук-Су, что берёт своё начало в урочище Биюк-Ашлама.
Одновременно со строительством ханского дворца, на правом берегу среди густого низкорослого леса и садов, начал строиться город, получивший название Бахчисарай117.
Известные иностранные архитекторы и мастера строили хан-сарай долго, дорого, но качественно.
Опираясь на плечо начальника своей охраны Аскера, в сопровождении визиря Абдулы-паши, покинувшего Девлет-хана, и группы верных ногайцев, Шахин-Гирей медленно поднимался по крутому склону ущелья.
Узкая тропинка круто уходила вверх, петляя между огромными валунами, низкорослыми деревьями и зарослями густых кустарников: тропинка вела на высокогорное плато долины Ашлама-Дере, святое для крымских ханов место. Там, на самом верху, стоя над пропастью, на дне которой виднелись развалины старой ханской резиденции, они молились. Ханы испрашивали благословения Аллаха и совета у духов своих предков, витавших над руинами. Это стало традицией в роду Гиреев, и она редко нарушалась.
По совету визиря Шахин-Гирей не стал нарушать святой обычай.
Подобные восхождения представители древнего рода делали не часто: только по особым случаям, когда желали принять важное для себя и страны решение.
И этот день для Шахин-Гирея наступил: завтра Диван должен избрать его ханом Крымского государства, а он дать согласие. И кандидат упорно поднимался вверх, осторожно наступая на вырубленные в скале ступеньки.
Несколько отстав от своего господина шла свита. Узкую тропинку часто пересекали весенние ручейки, и там, где они превращались в ручьи, Аскер осторожно переносил хозяина.
В самых пологих местах, чтобы не упасть, будущий хан крепко сжимал плечо Аскера. Ощущая его упругие мышцы, Шахин чувствовал сильное тело своего верного слуги и был уверен, что это плечо друга, не способного предать. «Чего не скажешь о родственниках, о братьях в первую очередь», – промелькнула у него грустная мысль. «Лучше иметь одного друга, чем кучу жадных, с непомерными запросами и большим самомнением родственничков», – наставительно и с некоторой ехидцей добавила вторая мысль. Шахин-Гирей с этим согласился и ещё крепче сжал плечо Аскера.
Занятый мыслями, он не заметил, как прошёл половину пути. Появилась одышка, Шахин остановился. С тоской взглянул наверх, обречённо вздохнул, а затем благоговейно замер.
Кругом лес. Тихо. Только деревья шумят, птички беззаботно щебечут. Где-то в стороне слышно тихое журчание ручья, и вдруг: ку-ку-ку-ку… Кукушка. Шахин стал считать: один, два, три… – десять…
– Хозяин, – раздался голос Аскера, – засветло спуститься надо, пора идти. Шахин с досадой посмотрел на него, хотел отругать, но кукушка замолчала. Хан усмехнулся. «Всего-то десять лет накуковала… Не густо… Что ж, не судьба значит». – Не вовремя ты, Аскер, влез со своим советом, – недовольно пробурчал Шахин.
Визирь тоже осуждающе посмотрел на слугу, но смолчал. «Хан многое прощает своему слуге, слишком многое», – подумал он.
Эпизод с кукушкой внёс в душу молодого потомка Гиреев тревогу. Ему захотелось попросить кукушку и дальше куковать, ну хотя бы накуковать ему ещё с десяток лет… Но птица молчала… Шахин обречённо вздохнул, и вновь продолжил восхождение.
Шарканье ног и тяжёлые вздохи приближённых, как ни странно, его успокоили, а что тяжело дышали… успокоило вдвойне, – не он один выдохся.
– К стыду своему никогда не был в этих местах, – с одышкой произнёс Шахин-Гирей.
– Всё бывает когда-то первый раз, мой господин, – философски произнёс Абдул-паша.
– И это так! Всё в руках Аллаха, а мы – дети его, – согласился Шахин.
Наконец вся группа вышла на плато. Ещё одно усилие, один последний шаг – и они остановились на краю обрыва. Внизу зияла бездна: воздушная, мглистая, как будто внизу была не долина, а такое же небо что и над головой. Вокруг – неприступные горы, посередине – нависшие облака, и это делало картину увиденного более таинственной и загадочной.
Расширяющийся к югу контур долины имел клиновидную форму и вдали сливался с другой долиной – Иософатовой, вдоль которой тянулась узкая ленточка проторенной веками дороги, берущей своё начало от бывшей ханской резиденции. С огромной высоты развалины бывшего дворца, мечети, остатки медресе118, караван-сарая и прочих строений производили гнетущее впечатление. Люди не селились в этих святых местах.
Шахин-Гирей с замиранием сердца вглядывался вдаль. Прохладный ветерок приятно обдувал разгорячённое лицо. Дыхание в груди восстановилось.
– Да простит меня Аллах, но время не щадит и святые места. Всё приходит в запустение без рук человеческих, на всё нужна воля Аллаха, – грустно прошептал будущий повелитель Крыма.
Чуть поодаль, в том же трепетном состоянии замерли визирь и слуга, в некотором удалении от них застыли приближённые.
– Оставьте меня, – чуть слышно произнёс хан.
Долго стоял Шахин-Гирей на краю плато. Его губы что-то шептали, застывшая фигура с поднятыми к небу руками на фоне необозримого простора казалась совсем маленькой, хрупкой. Лёгкий ветерок раздувал похожие на крылья полы его позолоченного халата: казалось, вот-вот, и он взмахнёт ими, поднимется в небо, и, словно сокол, высматривающий добычу, полетит над бездной. И Шахин, действительно, витал в небесах – мысленно.
В его голове рождался образ другой власти: независимой от Турции или от кого бы то ни было, могущественной, славной. Счастливые подданные должны воспрянуть к новой жизни, которую новый хан создаст для них. Его престол должен затмить всё созданное когда либо Гиреями, превзойти славу Чингизовой монархии. И эту жизнь раздираемой междоусобицей стране мог дать только он – Шахин-Гирей, сын Топал Ахмет-хана. Шахин сжал кулаки.
Гулко стучало сердце. Отрешённый взгляд блуждал в пространстве. Немного кружилась голова. Шахин был бледен, он волновался. Его давняя мечта вот-вот должна свершиться. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и он – хан!
– Да услышит меня Аллах! Да ниспошлёт мне удачу! – прошептал Шахин. Маленькими молоточками в висках застучала кровь. – Это знак! Аллах меня услышал, – заключил он. В надежде услышать совет предков, он закрыл глаза. Однако ничего не происходило. «Духи заняты, улетели куда-то по делам, – решил он. Но, я думаю, они не будут возражать против моего назначения»
Сложив руки на груди, визирь терпеливо ждал: господин общался с духами предков, просил Аллаха о ниспослании ему своего благословения, – нельзя мешать.
Тревожные мысли одолевали старого визиря Абдулу. Он видел, как Крымское государство мечется между двумя государствами-монстрами. Знал настроение кара-татар119: одни к русской царице склоняются, другие не хотят менять вековые устои, тянуться к Турции. Но видел визирь и другое: слабость стареющей Османской империи, недальновидность крымских ханов, стремящихся под руку султана… Сомнения не покидали визиря.
«Сможет ли Шахин внести новую струю в дряхлеющую страну, хватит ли у него силы духа, ума и терпения?.. Молодой совсем… – Абдула-ага вздохнул. – По Европе обучен, русские его поддерживают, мечтает о новой жизни народа… Справится, должен справиться, – успокоил он себя.
– Благословение предков я получил, – они согласны, – словно услышав сомнения Абдул-аги, произнёс Шахин. – И Господь благословил меня! – на всякий случай добавил он. – Как думаешь, Абдул-ага, Диван выберет меня?
– Конечно! Духи и Аллах благословили же? Да и куда беи денутся, хозяин. Девлет-хан разбит, сбежал в Кафу, уплыл, поди, уже в Турцию, кругом русские войска, – вмешался Аскер. Визирь опять недовольно покачал головой.
Но вот ветер несколько развеял облака и синеву пространства пробили лучики солнца. Они ярко осветили плато и долину, и там, – глубоко внизу, совсем чётко стали видны старые ханские постройки.
«Всё-таки духи вспомнили обо мне! Знак подали!», – с удовлетворением подумал Шахин. Показав рукой на священные места, громко, чтобы все слышали, вслух произнёс:
– Хороший признак, к удаче! Аллах услышал меня! Надеюсь, Диван проголосует правильно, – и на всякий случай опять зашептал молитву.
– Не переживайте, хозяин. Все беи и мурзы руки поднимут. Мятежники разбиты, кто захочет гнева вашего, – опять влез со своими утешениями слуга.
Шахин вознёс вверх руки, затем неуверенно, тихо, чтобы ногайцы не слышали, прошептал:
– Так ведь ещё султан турецкий должен утвердить меня, забыл ты что ли?
– А султан, зачем он нам?!.. Неподвластны мы ему нынче, – успокоил Аскер хозяина. – Так ведь, уважаемый Абдула-ага? Слышали, поди, что сказал Константинов-бей. Князь русский Прозоровский и генерал Суворов предупредили наших беев и мурз, что не допустят иного хана. Ихний начальник Потёмкин строго настрого приказал ханом вас выбрать, господин.
– Коли так, – сделав вид, что для принятия своего решения мнение слуги было определяющим, Шахин-Гирей глубоко вздохнув, произнёс:
– Да исполнится воля Аллаха, я согласен принять сей тяжкий крест.
Визирь и свита почтительно склонили головы, забормотали молитву. Аскер последовал их примеру.
Спуск оказался тяжелее подъёма. Не привыкший к длительным физическим нагрузкам, да уже уставший, будущий крымский государь с опаской посмотрел на тропинку, круто убегавшую вниз. Аскер перехватил унылый взгляд хозяина и крепко обхватил хана за талию.
– Не бойтесь, хозяин, – успокоил он.
Спустившись наконец вниз, прежде чем сесть на коня, громко, чтобы слышала свита, Шахин-Гирей торжественно объявил:
– Предки благословили меня на ханство. Не личной выгоды ищу я, а счастья своему народу желаю. Коль меня завтра выберут, будьте мне верными подданными. Все почтительно склонили головы.
– Однако, врагам народа нашего крымского пощады не будет, – угрожающе добавил Шахин. – Аллах – свидетель! Ногайцы еще ниже склонили головы. Визирь укоризненно покачал головой.
Шахин-Гирей устало взмахнул рукой, и ханский кортеж медленно тронулся в обратный путь.
И беи исполнили совет предков: в конце марта 1777 года Диван избрал Шахин-Гирея полновластным ханом Крымского государства.
Узнав об этом факте, турецкий султан Абдул-Хамид был в гневе. Несмотря на формальную независимость крымских татар от Турции, султан оставался халифом120, и для полной законности выборной должности требовалось его согласие.
Верховный визирь Османской империи срочно вызвал к себе русского посла Александра Стахиева.
***
Посол Стахиев блефует
Над столицей Османской империи светило неяркое весеннее солнце, однако было прохладно и зябко. На территории султанского дворца слышались шаркающие звуки: это слуги усердно махали метлами, принюхиваясь к аппетитным запахам, доносившимся из султанских кухонь.
В покоях верховного визиря Дарендели Джебеджизаде Мехмед-паши, утонув в мягких подушках большого европейского дивана в ожидании хозяина, статский советник и чрезвычайный посланник России в Константинополе Александр Стахиевич Стахиев сидел уже второй час.
Как опытный переговорщик, пятидесятилетний Стахиев. был назначен послом в Константинополь в конце 1775 года. И вот по настоятельным требованиям своего непосредственного начальника Панина, всё это время он добивался от турок исполнения пунктов Кючук-Кайнарджийского договора. Однако Порта упорно не признавала полной независимости Крыма, естественно, неисправно вносила России контрибуцию, и больше того – препятствовала проходу русских судов через свои проливы Босфор и Дарданеллы, и уж совсем не имела желания возвышения русского ставленника Шахин-Гирея в крымском ханстве. Шли бесконечные споры, споры… Не помогали и подношения, коих Стахиеву приходилось делать часто.
Жить в столице мусульманского государства русскому посольству прямо скажем было несладко и даже опасно. Неосторожное слово, а ещё хуже – необдуманный поступок, и тюрьма в Семибашенном замке надолго могла стать местом мрачного проживания.
Однажды, во время массовых волнений жителей турецкой столицы, связанных с голодом после эпидемии чумы, разъярённая толпа едва не растерзала работников русской миссии и самого посла, якобы виновного в их бедах. Но на этот раз обошлось…
Злобное отношение к русским ещё больше усилилось сразу после подписания в 1774 году злополучного для турок Кючук-Кайнарджийского договора.
Всё чаще Стахиеву приходилось разбираться с надуманными претензиями турок в адрес России и терпеливо выслушивать высокомерные речи турецких сановников. Османская империя, собственно, как и любое государство, живущее за счёт кровопролития и жестокости по отношению к другим народам, незаметно, но упорно двигалось к своему медленному затуханию. Однако, ослеплённые былым величием и могуществом, турки этого не понимали.
Часто направляясь на очередную встречу с верховным визирем, Стахиев проходил мимо мечети султана Сулеймана, недалеко от которой находился базар, единственный во всей Европе, – базар невольников.
Он всегда останавливался на площади перед базаром и мысленно представлял длинные шеренги измученных людей, закованных в цепи. Шум, крики, стоны…
В старые времена после каждой войны или совместного с вассалами набега на очередную соседнюю страну, будь она европейской или азиатской, рынок заполнялся невольниками на любой вкус.
Рядом с рынком продавали птиц в клетках. Соблюдая некий старинный обычай хоть кому-то давать свободу перед тем как купить в неволю людей, турки покупали какую-нибудь птичку и выпускали её на свободу.
Исполнив таким образом свой долг, и очистив душу перед Аллахом, состоятельные турки, держа за руку своих малолетних сыновей, словно щенков отбирали из шеренги скованных цепью людей, приглянувшегося раба. Они придирчиво ощупывали его тело, заглядывали в рот, заставляли сгибать и разгибать конечности и, наконец, выбрав, шумно начинали торговаться с продавцом. Затем отец-турок ласково спрашивал у своего малолетнего чада «Ну как, этот раб тебе нравится, покупаем?» «Нет, – скорчив брезгливую гримасу, недовольным голосом пищал малец. – Хочу вон того, маленького…» И выбор продолжался…
Невольниц для своих гаремов отцы отбирали без участия отпрысков.
Покупать невольников христианам было категорически запрещено, купить раба они не имели права, это право имели только мусульмане.
Теперь, вот уже несколько лет рынок был пуст. После кровавого набега крымского хана Кырым-Гирея на южные границы России в 1768 году здесь продали последних рабов.
«И странно… базар до сих пор не ликвидирован. Видимо, османы надеются на возврат старых привычек… Глупцы!.. – размышлял посол. – В мире надо с соседями жить, а уж с Россией – тем более».
Сие сооружение, невольничий рынок, всегда портило Стахиеву настроение. Оно всякий раз утверждало его в мыслях, что османы весьма инертны: не замечают веяний времени, вековые традиции прошлого упорно переносят в настоящее, и так живут, не стараясь чего-либо менять. Но время беспощадно, восемнадцатое столетие требует перемен!.. Век Блистательной Порты недолгий, конец её будет мучительный и кровопролитный, и Россия ещё хлебнёт с ней горя.
И эти размышления давали русскому послу решимости в спорах с турецкими вельможами. После подобных размышлений Стахиев всегда вздыхал, и с мрачными мыслями продолжал свой путь.
В приёмной визиря было жарко. Невидимый музыкант за перегородкой перебирал струны уде121, тихо звучали бесконечные и очень тоскливые турецкие мелодии. Пахло благовониями и чем-то ещё… Скорее всего пылью от ковров, коих в помещении было множество. Вошел слуга: поставил перед послом разожжённый кальян. Стахиев вздохнул, брезгливо поморщился.
Тяжёлая духота притупила чувства, тепло потихоньку проникало вовнутрь. Из под парика по лицу стекал пот. Ставший уже влажным носовой платок, несмотря на свои немалые размеры, не помогал, а больше размазывал солёную влагу по худощавому, гладковыбритому лицу. Стахиев весьма нервничал, но терпел: к опозданиям визиря привык.
Чтобы каким-то образом проявить уважение к сановному турку, посол вставил деревянный мундштук кальяна себе в рот, но сосал редко и мелкими, неглубокими затяжками, больше для того чтобы не погасли угли кальяна. Не сказать, что вкус дыма ему был противен, напротив приятен, но этот сладковатый и холодный табачный дым совсем не доставлял ему удовольствия. «Другое дело, – думал он, – засунуть в нос щепотку ядрёного табачку да чихнуть как след, мозги-то враз прочистятся. Вот это удовольствие!»
Утомительно тянулось время. Несмотря на относительно тёплую погоду, слуги часто меняли раскалённые угли в комнатных жаровнях. Визирь любил тепло.
Родом из небольшого провинциального городка Даренде, расположенного на востоке Турции, верховный визирь Мехмед-паша, как уже заметил Стахиев, человеком был лёгким в общении, любил вставлять в разговоры разные шуточки и восточные прибаутки, по-русски сказать – этакий рубаха парень, но при этом, что весьма настораживало, глаза визиря липко обшаривали собеседника с ног до головы: ухо с ним держать надо востро.
А ещё Мехмед-паша любил полненьких молодых наложниц, которых заставлял исполнять перед гостями танец живота, кальян с особым набором специальных снадобий, фрукты и сладости, и совсем не потреблял вина. Нельзя сказать, что последнее доставляло русскому послу удовольствие, ведь выпившие люди порой бывают более откровенны в беседах меж собой. Что поделаешь, у мусульман свои порядки. Вот и сейчас перед русским послом стоял невысокий круглый стол, уставленный фруктами и сладостями со столичных базаров.
Не привыкший к дисциплине, а тем более к элементарному уважению иноверцев, впрочем, этим отличались и остальные турецкие сановники, верховный визирь и сегодня опаздывал к назначенному им же часу.
Но опытный дипломат Стахиев нервничал совсем не по этому поводу. Он не знал, как на этот раз построить разговор с визирем, дабы исполнить указания из Петербурга, присланные князем Потёмкиным. Сделав список122 с донесения, посол немедля отправил оную депешу в султанскую канцелярию. А требования, написанные там, были серьёзные и, на взгляд посла, невыполнимые. «Заносчивые дети Аллаха не согласятся их исполнить и более того, оскорбятся. Чего доброго в тюрьму засадят, как когда-то Обрезкова. А тут ещё и Шахин-Гирея в пику Порте крымчаки ханом избрали», – сокрушался Александр Стахиевич. И, конечно, чего скрывать, посол немного побаивался возможных последствий от предстоящего разговора с турецкими сановниками. От них всего можно ожидать…
От сладкого дыма в горле запершило… Посланник поморщился, но продолжал держать мундштук во рту.
– Пусть видят, что я уважаю привычки мусульман. Осталось чалму на башку напялить. Так бы они уважали наши законы, – пробормотал посол.
Стахиев внимательно стал просматривать свои свитки, лежавшие перед ним. Развернул донесение Потёмкина.
Как и прочие наставления светлейшего, оно отличалось конкретностью, ясностью мысли и чёткими указаниями.
«Чего не скажешь о посланиях Панина Никиты Ивановича. Те, как правило, писаны расплывчато, витиевато, с осторожными намёками, дающими возможность двоякого толкования. Сиди и думай, чего хотел сказать начальник. Одно мучение с его наставлениями, – размышлял посол. – О Потёмкине того не скажешь. Умный, дальновидный… Резковат немного, да молодёжь почитай вся такая»
Капелька пота скатилась прямо на краешек донесения. Александр Стахиевич поспешно свернул его.
Двое слуг опять внесли горячие угли. Отработанными движениями, один из них выгреб из жаровни остывшие, другой тут же высыпал свежие раскалённые угли. По комнате разнёсся запах костра. Стахиев не удержался, – чихнул.
И тут его осенило! Он пододвинул поближе к себе присланный недавно свиток с указаниями императрицы и, словно боясь потерять его, засунул под кафтан.
Заунывный звук инструмента неожиданно оборвался. Двери распахнулись. Вошёл, а скорее – вплыл, поддерживая рукой тюрбан зеленого цвета, тучный Мехмед-паша. Следом – рейс-эфенди123, Намоли-бей. Вечно раздражённый, заносчивый, но совсем не глупый, лицо чиновника и сейчас выражало крайнюю степень презрения и недовольства. Статусный тюрбан красного цвета, надвинутый по самый лоб небольшой по размеру головы, казалось, вот-вот грохнется вниз и отдавит ему ступни. Для воинственности, правая рука Намоли-бея покоилась на рукоятке кривой сабли.
Оба сановника важно уселись на диване напротив русского посла. Слуги тут же внесли чай – горячий, крепкий, ароматный.
– Вах-вах, уважаемый Саша-паша! – не извинившись за опоздание и не поздоровавшись, произнёс визирь.
– Гляжу, привыкаешь ты к кальяну, это хорошо, похвально даже. Что задержался я?!.. С кадием124 инспекцию торговых рядов на рынках проводил. Торговцы не держат цены мною указанные, – завышают, жители жалуются. Наказать пришлось пару нечестивых ремесленников и нескольких торговцев.
Визирь хотел было продолжить свой отчёт о базарной деятельности, но вспомнив о приличии, растянул рот в слащавой улыбке, сложил по мусульманскому обычаю на груди ладони, и витиевато приветствовал русского посла.
– Мы рады тебя видеть, Саша-паша. Надеюсь твоё здоровье благодаря твоему богу Иисусу Христу в добром здравии? – сострил визирь.
Намоли-бей с хмурым видом тоже кивнул в сторону Стахиева. Его красный тюрбан действительно едва не сполз с головы. Эфенди успел поддержать его рукой.
– Правительство Блистательной Порты ознакомилось с требованиями твоего правительства, – начал свою речь Мехмед-паша. Он слово в слово на память перечислил все пункты русских требований. – Они неприемлемы, скажу больше: вредны. Наш высокопочтимый султан крайне раздражён этим обстоятельством.
Дальше визирь стал перечислять все нарушения России, якобы не соответствующие пунктам мирного договора.
– Страны Европы недовольны вашим грубым вмешательством в суверенные дела Крымского ханства, – перебил визиря Намоли-бей.
Визирь одобрительно кивнул. Посол не стал реагировать на эти слова и даже не повернул головы в сторону эфенди. Он молчал, и назло туркам портил турецкое имущество: незаметно грыз зубами кончик мундштука.
– Царица русская устами министра Потёмкина-паши хочет видеть на престоле крымцев Шахин Гирея?!… – продолжал говорить визирь. – Видеть свои корабли, свободно проходящими по нашим проливам?!.. С татарами дружить без нашего на то согласия?!.. И прочая… Не согласны мы с этим. Мы…
Неожиданно визиря опять, но уже грубо перебил рейс-эфенди.
– Пошто Потёмкин-паша вмешивается в избрание хана Крыма, тогда как крымцы признаны вольными? Пошто принудили Диван крымский силами войск своих избрать ханом Шахин Гирея? Султан, да светится имя его на небесах, никогда не утвердит сие действо постыдное. Нарушаете вы беспричинно договор мирный, писанный в Кайнарджи. Забыл ты, нешто?
Рейс-эфенди недовольно засопел, затем повернулся в сторону визиря и что-то совсем тихо стал говорить ему. Мехмед-паша, видимо, не был согласен с ним и отрицательно качал головой. Не обращая внимания на русского посла, турки стали спорить. Стахиев напряг слух, но уловил только несколько раз произнесённое хмурым эфенди слово – тюрьма.
