Виталий Аркадьевич Надыршин
Светлейший
Один из вельмож достал из кармашка своего кафтана вошедший в моду, а особенно во Франции, увесистый брегет134.
Гаррис, с презрением относящийся ко всему, что любят французы, недовольно фыркнул и демонстративно достал свои часы – серебряные, с чудесным боем (естественно, английского производства). Повертел их в руках, давая возможность этим нудным русским рассмотреть истинно английскую вещь, затем нажал на кнопку, крышка открылась, раздался мелодичный звон. Однако огорчённые возможными убытками собеседники не обратили внимания на чудеса английской механики. Гаррис с досадой захлопнул крышку и, пробурчав извинения, отошёл в сторону.
В одиночестве он остановился возле окна и с показным равнодушием стал разглядывать накрытую плотным слоем серых облаков набережную Невы. Странно, но именно эти облака, так похожие на хмурое британское небо, его успокоили. Он повернулся к залу и вымученно улыбнулся, просто так, в пространство. Однако сие действо привлекло к нему внимание публики.
Мнительному Гаррису показалось, что из группы, где в компании вице-канцлера Остермана находился заклятый враг Англии французский посол маркиз де Жюннье, в его адрес раздался язвительный смешок. Мало того, Гаррису почудилось что смеялся даже не сам посол, а его племянник, секретарь посольства де Корберон. «Какая наглость!..» – возмутился в душе английский аристократ и от злости едва не топнул ногой. Взглянув в сторону французов, Гаррис встретился взглядом с испанским послом, и, как ему опять показалось, тот смотрел на него, посла Великой Британии, с усмешкой.
– Это уже слишком… – зло пробурчал английский посол, однако на его лице расплылась улыбка, и он мило раскланился с испанцем. Дабы скрыть своё недовольство, Гаррис отвернулся.
Последнее время Испания, как и другие страны Европы, весьма нуждалась в России. И это было хорошо!.. Все пользовались услугами английской палаты, учреждённой в русской столице, а теперь… Подлые испанцы тоже учредили в Петербурге своё торговое представительство. Древесина, пенька, парусина в больших количествах на испанских кораблях отправлялась в далёкую страну, но уже без посредничества англичан. Английские купцы и казна теряли большие деньги. «Понятно теперь почему раздаются смешки в мой адрес», – решил Гаррис.
Память услужливо напомнила ему сведения об отношениях его страны и Московии ещё сто лет назад, во времена Ивана Грозного. Уже тогда торговля между этими странами процветала. Русский царь хотел даже посвататься к Елизавете, да что-то не получилось… После смерти Грозного у англичан была возможность занять русский престол, и опять сие действо не случилось.
– Упустили время… Сейчас бы не немка на русском престоле восседала, а предки английского короля Якова. И я бы не стоял в роли просителя, а уж тем более, не был бы объектом насмешек, – беззвучно бормотал посол и совсем неожиданно и неизвестно для кого прошептал:
– Неблагодарные!..
Гаррис шумно вздохнул. «А теперь что? Сражаемся на три фронта: с повстанцами, с той же проклятой Францией, да ещё и Испания подключилась…» – размышлял про себя Гаррис и от возмущения сжал кулаки.
Однако внешне неудовольствия посол не показывал. Сделав вид, что не слышал колкости в свой адрес, он стал расхаживать по залу и вежливо раскланиваться с присутствующими. Время тянулось медленно.
Чтобы развлечь себя, Джеймс достал часы, открыл крышку, послушал звон, закрыл и вдруг, словно ребёнок, подбросил часы вверх.
– Сэр Гаррис, – окликнул в это время его кто-то из вельмож.
Джеймс машинально повернулся на голос, и часы с грохотом упали на паркет.
Шум в зале мгновенно стих. Все повернулись на звук.
Гаррис среагировал мгновенно. Он не бросился поспешно поднимать часы с пола. Наоборот, загадочно улыбаясь, он обвёл взглядом зал, затем развёл в стороны руки и пафосно произнёс:
– Проверим, господа, что крепче: английский механизм в серебре аль дерево – русский паркет? И не спеша поднял часы. Повертев их в руках и не обнаружив на корпусе повреждений, приложил часы к уху.
– Всё в порядке, господа! Английское качество… Что вы хотите?.. – гордо произнёс посол. – Растяпа! – отругал он себя.
– Вы что-то хотели, сударь? – обратился Гаррис к сановнику, так не вовремя окликнувшему его. Однако вельможа лишь виновато развёл руками.
Через короткое время интидент с проверкой качества часов был забыт. Гаррис опять остался в одиночестве. А время, как назло, словно остановилось, присутствующие утомились, и шум в зале местами стал затихать, и только из группы, в которой находился французский посол, продолжала доноситься приглушённая французская речь.
Но вот часы в приёмной зале стали бить полдень; мелодичный звон разнёсся по всему этажу дворца: одни за другими дворцовые часы отбивали полуденное время.
С последним ударом часов двери в покои императрицы распахнулись. Оттуда вышел дежурный офицер и громко произнёс:
– Её императорское величество Екатерина Вторая!
Шум мгновенно стих, все склонились в низком поклоне. Гордо держа голову, в ослепительно белом наряде с голубой лентой поперёк груди и с бриллиантовой брошью, слегка поблескивающей даже при пасмурном дневном свете, вошла государыня. За её спиной возвышалась фигура светлейшего князя Потёмкина, чуть далее от него выглядывали тощий Безбородко и тучный Панин. Гаррис с любопытством стал разглядывать именитую тройку, пожалуй, на сегодня самую влиятельную в России.
При появлении государыни и её свиты по залу зашелестел почтительный шёпот.
Потёмкин выделялся на фоне остальных: при дорогой шпаге, высокий, с чёрной повязкой на глазе, в кафтане из дорогого английского сукна, увешанном орденами, в ослепительно белой рубашке, в модных киолотах135, в чулках, в кожаных башмаках, с красиво подвязанными волосаами на голове, князь выглядел озабоченным, но фантастически привлекательным.
«Не зря этот красавец в фаворитах у императрицы хаживал, – оценил внешний вид Григория Потёмкина английский посол. – Чего не скажешь о статс-секретаре: росту среднего, в обычном недорогом парике с растрепавшимися буклями, в повседневном, не совсем новом мундире с чернильными пятнами на обшлагах, с мешками под глазами, видимо, от усталости или бессонной ночи. Говорят Екатерина всецело ему доверяет. – Редкое качество для венценосных особ. Безбородко – сын малороссийского генерального писаря, – вспоминая информацию, предоставленную ему его секретарём Когеном, продолжал оценивать ближайшего помощника императрицы Гаррис. – Как и его отец, Безбородко обладал прекрасным почерком, хорошей памятью, умел, со слов многих сановников, держать язык за зубами. Служил ранее вместе с Потёмкиным у генерал-аншефа Румянцева, отличился в боях с турками при Ларге и Кагуле, и как-то Румянцев на просьбу императрицы, рекомендовал ей этого усердного, умного и храброго офицера. На этого деятеля стоит обратить внимание, но он пока только секретарь… Ну, Панин есть Панин! С ним не сговорился, да это и к лучшему: вес свой в глазах государыни, со слов коллег, старик стал терять. Значит, остаётся только Потёмкин!» – решил посол. – Опять он!
Гаррис перевёл взгляд на Екатерину. К своему удивлению, того не ожидая, он поддался её обаянию. И теперь, не стесняясь, пристально разглядывал русскую самодержицу: «Какая стать, какой взгляд, и нет в нём ни доли надменности, превосходства над другими, и при этом она – королева, полная величия и достоинства».
Гаррис неожиданно для себя стал испытывать перед этой самой могущественной женщиной Европы некое благоговение. Джеймс непроизвольно сравнил русскую императрицу со своим государем. Сравнение было не в пользу короля. Посол огорчился.
Сделав несколько шагов, Екатерина остановилась. Она любезно поздоровалась со всеми и с милой улыбкой, громко, дабы слышали все, обратилась к Потёмкину.
– Думаю, светлейший князь, мы обо всём договорились. Устали мы от татар крымских, но коль обещали держать в Крыму покой и порядок, команду дайте ввести туда войска наши. Князь Прозоровский большой опыт в оном имеет. Хан Шахин-Гирей Диваном крымским выбран, он и должен на троне быть.
Сказала громко, даже с некоторыми грозными нотками в голосе. Екатерина знала, что её слова, интонацию, жесты и прочие нюансы послы обязательно запомнят и уже завтра сказанное ею помчится в Европу. Желая убедиться, что её услышали все, Екатерина внимательно оглядела зал. Затем царственно подала Потёмкину руку для поцелуя. – До свидания, князь. Больше не задерживаю вас, с Богом!
Поцеловав руку, Потёмкин направился к выходу. Кивнув несколько раз на дежурные по необходимости раболепные приветствия присутствующих, Потёмкин покинул зал. Слуги закрыли за ним двери.
Императрица стала по очереди беседовать с подданными. Решив, что очередь до него дойдёт не скоро, Гаррис, стараясь не привлекать к себе внимания, поспешил за князем.
Потёмкин уже спускался по парадной лестнице: гулкий звук его шагов усиливался тишиной почти пустого в это время дворца.
Слуги провожали иностранца безучастным взглядом.
На нижнем этаже Гаррис настиг светлейшего и, запыхавшись, церемонно поздоровался с ним. Потёмкин остановился, ответил на высокопарное приветствие и удивлённо посмотрел на англичанина.
Собрав всю свою смелость и понимая, что он явно нарушает дипломатический этикет, Джеймс Гаррис произнёс:
– Простите, ваше сиятельство! Только тревожные события в моей стране прощают мне подобную дерзость обратиться к вам лично. Ваша страна вызывает у меня восхищение, она стала играть главенствующую роль в европейской политике. И кто, как не вы этому способствуете.
Потёмкин не ответил, он продолжал с тем же удивлением разглядывать посла. Гаррис не смутился. Он увидел слабую искорку заинтересованности в единственном глазе светлейшего. «Грубая лесть, конечно, а кого она оставит равнодушным?» – мелькнула у него мысль.
– Ваша проницательность и безграничное трудолюбие на благо России, – торопливо продолжил Гаррис, – заставляют думать меня и, смею вас заверить моё правительство, что вы и должны возглавить сию международную политику своей страны. Мы вместе…
Слова посла покоробили князя.
– Это что, предложение или констатация, милорд? Не слишком ли грубая лесть с вашей стороны? – бесцеремонно и довольно грубо перебил Гарриса Потёмкин. – Внешней политикой у нас ведает граф Панин, и вы не хуже меня об этом осведомлены. И, насколько мне известно, вы с ним не раз встречались.
Он сделал красноречивую паузу. Уставившись своим единственным глазом на посла, светлейший изобразил на лице ехидное ожидание, молчаливо требуя объяснений. На этот раз Гаррис смутился. Возникла пауза. «Приём не сработал! Это конец!» – обречённо подумал Джеймс.
Однако острый ум Потёмкина уже проигрывал варианты использования неожиданно возникшей ситуации. О том, что нужно было англичанам Григорий Александрович знал, решение государыней было только что принято, но англичанин пока того не ведает… Однако…
«Этого прирождённого вига можно использовать в пику западным державам, да и Панину тоже. Посла надо приручить к себе. Много пользы может принести сие», – решил Потёмкин.
– Милорд, – вдруг прервал паузу князь, – вы, наверное, думаете, что ваша борьба с Францией и Испанией по поводу колоний в Америке занимает Россию больше, чем наш конфликт с Турцией и события в Крыму? Ошибаетесь, смею вас заверить, милорд, ошибаетесь.
Насмешливый тон, с каким Потёмкин произнёс эти слова, совсем не понравился Гаррису. Английский аристократ окончательно сник. Теперь он точно не знал, как можно подружиться с Потёмкиным, умным и проницательным, хоть и «безродным», коим и продолжал его считать.
И вдруг, к радости посла, князь взял растерявшегося англичанина под руку и с улыбкой произнёс: – А впрочем, разговор сей, милорд, продолжим в более удобное время. На днях, коль не будете возражать, я приглашу вас к себе, сэр. Мы сможем подробно обсудить проблемы у вас возникшие. До встречи, милорд, – светлейший, плутовато, по-мальчишески улыбнувшись, покинул опешившего посла.
Из широких дворцовых окон посол увидел, как шестерка сытых красивых коней выкатила карету светлейшего князя на чистые брусчатые камни мостовой.
Англичанин глубоко и облегчённо вздохнул. Он поспешил возвратиться в залу и был весьма доволен собой.
Рядом с лестницей, в самом углу парадных апартаментов, у большой напольной китайской вазы Гаррис увидел недавних собеседников в коричневых камзолах. Видимо, они уже покинули приёмную залу, и теперь оба довольно громко о чём-то между собой спорили.
– Ты, Иннокентий, повыше бери, повыше. С твоим-то малым ростом и яйцо не разобьется, не то что часы. Бросай давай!
Коротышка бросил на пол свой брегет – раздался знакомый звук. Гаррис на миг остановился.
«Джентльмены проверяют крепость своих часов», – решил Гаррис, и ухмыльнулся. – Ох уж эти русские… Всё-то им надо проверить, пощупать, самим наделать ошибок… Что за нация?!.. – пробормотал он уже вслух.
Встав в общую шеренгу вельмож, Гаррис мысленно обдумывал неожиданное предложение светлейшего князя.
«Потёмкин поможет, сомнений нет!» – решил английский посол.
Государыня в это время подошла к французскому послу. О чём они беседовали Гаррис не слышал, но, судя по выражению лица его недруга, француз был доволен.
К английскому послу Екатерина подошла в последнюю очередь. К его огорчению, она мило поздоровавшись с ним, прошла мимо не удостоив его беседы. Гаррис разочарованно посмотрел ей вслед. Аудиенция закончилась. Императрица покинула зал. Все быстро разошлись.
Как и обещал, Потёмкин вскоре пригласил английского посла к себе в гости. Они даже подружились! Однако просьбы англичанина помочь в заключении договора между их государствами оставались нерешёнными. Светлейший князь не стал помогать английскому послу. И не делал этого ссылаясь то на «дурака и вруна фаворита» Ланского, то на государыню она, говорил Потёмкин своему английскому другу, прежде всего женщина, а они такие нерешительные, а уж потом – «величайшая из царствующих особ Европы», или находил другие причины… В общем, Россия тянула с подписанием военно-экономического договора и, совсем точно, отказалась посылать свои войска в далёкую Америку.
Делая ставку на Потёмкина в его противостоянии Панину, Джеймс Гаррис так и не понял, что несмотря на свою видимую дружелюбность, Англией как политической союзницей светлейший князь просто не интересовался. Интересы Потёмкина лежали не на западе, как думал Гаррис, а на юге.
Миссия английского посла провалилась, и в 1782 году обиженный Джеймс Гаррис покинул Петербург. Втянуть Россию в войну на американском континенте ему не удалось. Соединённые Штаты Америки отстояли свою независимость. Великобритания потеряла свои колонии в Америке.
***
Встреча в Петровской крепости
И так, прошло ещё два года. Шахин-Гирей продолжал править в Крыму. И чем дальше шёл хан в своём реформаторстве, тем больше и больше он разрывал связи с прошлым своей родины. И в конце 1780 года недовольство населения опять переросло в открытое неповиновение. Под руководством турецких эмиссаров взбунтовались Ногайские орды на Кубани, которые ранее поддерживали своего хана. Вскоре за ногайцами мятеж подняли и крымчаки. Крымские татары отказались повиноваться Шахин-Гирею, они решили избрать себе нового хана.
Опасаясь усиления беспорядков, в июле 1781 года крымские мурзы отправили делегацию в Санкт-Петербург с многочисленными жалобами на жестокость, притеснения и несправедливость со стороны Шахина. Они хотели получить согласие царицы на избрание нового хана. Узнав о делегации, Потёмкин приказал вернуть её обратно и объявить всем, что Россия не признаёт другой власти и иного начальства, кроме верховного правления законного государя Шахин-Гирея. Недовольство татар нарастало.
Претензии к Шахин-Гирею вызывали и другие его поступки.
Молодому хану были не чужды одновременно и азиатская пышность, и европейская роскошь. Насмотревшись в Европе и в столице русской царицы на дворцы и внутреннее убранства, Шахин начал строить театры, выписывать из России и Европы дорогие предметы искусства, приглашать модных художников из Италии. Хан стал носить специального покроя одежду с элементами европейской моды, ездить в шикарной карете… К ужасу правоверных мусульман он стал держать не более трёх жён и брить бороду, а также обзавёлся лакеями и слугами из иностранцев.
Такие вкусы шокировали мусульман. Среди татар распространялись слухи, что хан Шахин «на кровати спит, на стул садится и молитв Аллаху должных по закону не делает. Продался хан неверным!». Дошло дело до того, что Шахин-Гирей позволил изобразить себя масляными красками на полотне, что привело в негодование правоверных, так как это было запрещено Кораном.
И крымцы решили избавиться от своего хана вооружённым путём. Они позвали на престол находившегося на Кубани брата Шахина сераскера Едичкульской орды шестидесятилетнего Бахадыр-Гирея, который вместе с другим братом Арслан-Гиреем имел общую неприязнь к хану и оба они были настроены на возврат Крыма под протекторат Турции.
Непосредственно мятеж в Крыму возглавил ещё один брат неугодного хана, Халим-Гирей, который собрал многотысячное ополчение и начал военные действия против своего младшего брата. Шахин-Гирей направил против восставших свою гвардию и войска, но они его предали, перешли на сторону мятежников.
Шахин-Гирей вместе со своим советником Веселицким и правительством вынужден был бежать в Кафу, но там уже было небезопасно. На одном из российских судов хан с приближёнными переправился в Керчь.
По указанию из Петербурга комендант Керчи и Еникале136 устроил Шахин-Гирею и его свите пышную встречу с пушечной пальбой и строевыми представлениями. Хан был растроган, терзаемые неизвестностью его приближённые воспряли духом и снова с надеждой стали смотреть на своего свергнутого повелителя.
Тем временем мятежники захватили Бахчисарай, их отряды стали в открытую нападать уже на русские гарнизоны, жестоко расправляться с оставшимися на полуострове христианами.
Тем временем из Кубани в Крым переправился Бахадыр-Гирей. Вскоре он был провозглашён крымским ханом, калгой стал другой брат – Арслан-Гирей.
В августе 1782 года Потёмкин наконец-то получает от государыни долгожданный рескрипт, в котором она пишет: «Независимость татар ненадёжна, устала я от них! Велю войска наши безотлагательно ввести в Крым, подавить мятеж, вернуть власть Шахин-Гирею как законному правителю. Друг, мой! Честна я пред Богом и пред народом крымским, не хотела того, да пришло время помышлять о присоединении сего полуострова, как ты и хотел. Думаю, встретиться потребно тебе, светлейший князь, с ханом Шахином лично».
Находясь в Керчи, Шахин-Гирей понял, что ситуация окончательно вышла из- под его контроля. Он был удручён, подавлен. В своих ожиданиях хан разочаровался и охотно слушал, прибывшего в Керчь, родственника Потёмкина Самойлова, который красноречиво убеждал хана в невозможности более править таким вероломным народом, как крымские татары. Мягко, как бы невзначай, он намекал хану, что есть страна, где тот может быть счастливым, и страна эта – Персия. И всё, мол, возможно: Россия поможет ему сесть на персидский престол, коль Шахин-Гирей откажется от крымского и попросит матушку-государыню Екатерину принять Крым под свой скипетр.
Шахин слушал и понимал, что сие есть горькая правда. В нём крепло решение начать всё сначала, но… на новом месте. Письмо Екатерины, неожиданно полученное им, утвердило его в своих размышлениях.
Исполняя повеление государыни, Григорий Потёмкин приказал морем переправить Шахин-Гирея в Петровскую крепость. Одновременно, совсем не сомневаясь в результатах встречи с опальным ханом, светлейший князь дал указание командующему Азовской флотилией вице-адмиралу Фёдоту Клокачёву к весне 1783 года подготовить флотилию к переводу в Ахтиярскую гавань.
Сборы Шахин-Гирея затянулись. Наконец в начале сентября 1782 года на корвете «Хотин» Шахин-Гирей со своим правительством отбыл из Керчи, направляясь в сторону северных берегов Азовского моря, где находилась Петровская крепость.
Следом за ханом на судне «Таганрог» туда же отправился крымский посол-министр Пётр Веселицкий. Через неделю корабли благополучно прибыли к месту назначения.
За два дня до прибытия в крепость специальный курьер императрицы, плывший на транспортном галиоте встречным курсом со стороны Петровской крепости, встретился в море с Веселицким и вручил ему для передачи Шахин-Гирею пятьдесят тысяч рублей золотом.
Гарнизон крепости встретил ханскую делегацию с почётом и уважением. Уже на следующий день после прибытия в крепость, Веселицкий от имени государыни полученные деньги передал хану, произнеся при этом: – Вот, ваша светлость, примите от матери родной нашей сей скромный дар!
Хан расчувствовался и со слезами на глазах ответил: – И подлинно яко родная! Боже мой! Как мало за всё это я отслужил!
На эти слова хана Веселицкий ухмыльнулся и прошептал:
– Погодь, ваша ханская светлость, будя ещё время себя показать.
Довольный Шахин-Гирей не слышал слов министра, воздев руки и закрыв глаза, он зашептал молитву.
В ожидании светлейшего князя Потёмкина свита хана и русская делегация проводили время в беседах, прерываемых торжественными обедами с напыщенными речами в честь государыни.
«Время упущено, – говорили российские чиновники в личных беседах с ханом, – большая часть татар настроена против вас, ваша светлость, власть турок вернётся и тогда…»
И в душе хана всё больше возникали сомнения в целесообразности сохранения статуса независимого государства. Он с горечью соглашался с доводами русских вельмож. И беседы продолжались…
На внутренней территории крепости, рядом с домом коменданта, отстроился большой шатёр, внутри которого стояли два кресла, стол, был расстелен ковёр персидской работы, расставлены любимые князем напольные вазы, и, конечно, на почётном месте установлен мраморный бюст императрицы.
23 сентября 1782 года в крепость из Херсона прибыл Потёмкин. Князь недавно перенёс болезнь и выглядел теперь уставшим. Движения его были вялы, осунувшееся, бледнее обычного лицо не излучало той энергии, напористости, так завораживающе действующех на окружающих.
Однако, несмотря на перенесённую болезнь, Потёмкин успел побывать в Крыму, где воочию убедился, что личность Шахин-Гирея вызывает недовольство у большинства татарской знати и простых татар. Обстановка в Крыму накалилась, население, возможно, с большим желанием восприняло бы протекторат России, нежели такую «независимость». Он также обратил внимание, что особое влияние на настроение населения оказывала необычная жестокость с которой хан расправлялся с мятежниками.
На следующий день встреча наших героев состоялась. Согласно этикету, Потёмкин первым приветствовал Шахин-Гирея. Не встречаясь с ханом ранее, князь с интересом и любопытством разглядывал хрупкую, без бороды, но с пышными усами невысокую фигуру крымского самодержца. Смышлёный взгляд на смугло-желтоватом лице, неторопливые, скорее, плавные движения говорили об уверенном в себе человеке.
Как и подобает восточному правителю, Шахин был одет в национальную одежду: ярко и красочно. Золотистого цвета тюрбан на его голове весьма гармонировал с зелёным, с элементами золотого шитья царским халатом, из-под которого виднелись сапоги из мягкой, тонкой кожи с узкими и слегка загнутыми вверх носами. На пальце правой руки хана сверкал перстень с крупным рубином, на левой – перстень с таким же крупным изумрудом.
Красивое лицо с прямым узким носом, внешне сохранившее черты чингизидов, было спокойным, однако глаза хана выдавали внутреннее напряжение и настороженность. Небольшой рост не позволял опальному владыке смотреть прямо в глаза своему визави, и он, выслушивая приветствие Потёмкина, был вынужден слегка откинуть назад голову, отчего весь его облик казался надменным и напыщенным. Оба глядели друг на друга испытующе.
Дабы не смущать своим ростом хана, князь радушно показал на кресла, приглашая гостя сесть.
Сам князь, как и подобает второму человеку в государстве, тоже был облачён торжественно, и не менее ярко. Желая поразить татарина своим внешним видом, Потёмкин надел парадный камзол (кстати, тоже зелёного, но более тёмного цвета) и на него навесил все свои награды (коих было, как мы помним, немало), не забыв, конечно, пристегнуть драгоценную шпагу, подаренную государыней. Пальцы князя тоже не остались без дела… Три золотых перстня с огромными камнями выглядели достойно.
В шатре воцарилась неловкая тишина, и хан, и Потёмкин сидели молча. По протоколу, первым вроде бы должен начать разговор государь – Шахин-Гирей, но тот молчал, понимая, что в его положении этого делать не след, а светлейший князь не хотел нарушать дипломатический этикет. Наконец Потёмкин нарушил молчаливую паузу. Он встал, подошёл к бюсту Екатерины, как бы давая понять, что беседа будет вестись в присутствии и от имени российской самодержицы, а потому и разговор должен быть серьёзным.
Пропустив напыщенные протокольные слова сожаления по поводу случившегося, говорить светлейший начал сразу по существу, не сильно заботясь о чувствах хана.
– Ну, что случилось, ваша светлость, то случилось. Бог тому судья, мы всем сердцем хотели мира и спокойствия в вашем государстве, – произнёс Потёмкин. – Однако, как-то не сложилось сие, народ не любит вас. А почему?.. Вы, ваша светлость, весьма и весьма торопились все эти годы. Заняв престол, вы хотели переменить всё разом и сделать из своего ханства цивилизованное государство… Но, о мой Бог, как сие возможно?!.. Не ваш ли Аллах учит терпению… Не он ли глаголет, что нет вреднее человека, делающего второй шаг раньше первого? А вы не только первый, вы даже не второй сделали… Зачем вы спешите?..
Нельзя, ваша светлость, веками привычное для мусульман всё разом поменять. Вы не престол крымский приняли, вы великое обязательство перед своим народом приняли! Не надо было тащить все европейские привычки в ханство. Потому и взбунтовались татары.
– Русские сами учили меня этому! – совершенно без акцента, чем немало удивил Потёмкина, воскликнул Шахин-Гирей. – Не ваш ли царь Пётр сие совершал когда-то?!..
– Мы не учили. Мы только показали вам совершенства нашей жизни, как Европа показывала их царю Петру Первому. Не всё, что хорошо пахнет надобно тащить в свой дом. Ваша светлость виноваты сами, и будь я татарином, бунтовал бы тоже! – в сердцах произнёс князь. Потёмкин сделал паузу, давая возможность опальному хану успокоиться, затем продолжил:
– Ну перенос столицы в Кафу, желание иметь личную гвардию… Это я как-то понимаю, но зачем создавать действующую армию? Да ещё заставлять население за свой счет экипировать воинов. Где это вы видели?.. И потом, с кем вы воевать собрались? С турками?.. С Россией?.. По Карасубазарскому договору, пусть и не вами подписанному, в случае чьей-то агрессии мы обязаны вас защитить, не так ли, ваша светлость? Матушка-государыня весьма опечалена вами.
Хан молчал. Он понимал: то, о чём говорит князь – правда! Светлейший князь прав, права и царица. Шахин-Гирей непроизвольно взглянул на бюст Екатерины. Ему показалось, что она укоризненно смотрит на него и, покачивая мраморной головой, с тем же, что и раньше забавным немецким акцентом молвит: «Что же ты, батенька, не оправдал моих надежд, зачем торопишься с реформами? Пошто кровь льёшь несогласных?!.. Аль не хочешь в самостоятельности со своим народом жить?», – почудилось ему, и он хотел ответить своей благодетельнице, что это не так, он даже всем телом подался вперёд, но его отвлёк Потёмкин, который, не заметив общения своего визави с императрицей, продолжал поучать:
– Середина во всём нужна, середина, она и есть разумное решение. А вы, ваша светлость, всё топчетесь на одном месте, кровию добиваетесь вам нужного, и нет никакой надежды на развязку.
– Может, вы и правы, князь! – заговорил Шахин-Гирей. Он сложил ладони на груди, полуприкрыл глаза и, устремив взгляд куда-то в пространство, продолжил: – Я с великими мечтами зашел в лес, издавна без догляду запущенный, и там много было от старости сгорбленных временем стволов. И понял: если я не смогу эти искривившиеся по застарелости дерева распрямить, то должен их срубить! Так я и делал властью данной мне Аллахом. Да стволы оказались не в меру крепкими…
Хан произнёс эти слова с грустью и очень тихо, больше для себя, чем для кого либо. Он скорее оправдывал себя за свои поспешные действия, чем оправдывался перед Потёмкиным. После некоторой паузы, тяжело вздохнув, хан произнёс:
– Вы, наверное, правы, светлейший князь, даже, скорее всего, правы. Не понимает меня мой народ. Кругом – предательство. Не могут понять несчастные, что не для себя благ ищу, а в будущее погрязшей в догмах ветхих времён страны своей заглядываю, – Шахин-Гирей замолчал, задумался.
Потёмкин его не торопил, знал насколько тяжело сейчас хану. Как часто и ему самому приходилось испытывать эти же чувства в спорах со своими оппонентами, привыкшими к старым, ветхим устоям, коим особенно отличались московские вельможи. Но мне-то легче: за спиной матушка-государыня, она поддерживает во всём.
Чтобы не мешать хану размышлять Потёмкин взял со стола сочное яблоко и стал потихоньку его надкусывать. Глядя на задумавшегося Шахин-Гирея, он напряжённо размышлял: «Самое время! Англия и Франция заняты войной – Америка, им не до Крыма. Австрия согласна, Пруссия мешать не будет!.. Исторический момент. Самое время пристегнуть Крым и покончить наконец с вечными мятежами. Восстановить Шахина на престол поскорее, пусть убедится в своей беспомощности, затем пообещать ему что-нибудь типа Персии…»
Тяжелый вздох хана и его тихий голос прервали размышления светлейшего:
– Упрёки в мой адрес!.. Скучно! Но я их заслужил… Умным всегда быть невозможно… Все ошибаются когда-нибудь. Видимо, в чём-то ошибаюсь и я, как вы, князь, изволили заметить. Люди подобны базарным сладостям: пахнут хорошо, да вкус их часто негоден. К сожалению, так устроен восточный человек. Мои нововведения плохо пахнут, это верно, однако они жизненно необходимы. Надо всего-то потерпеть… Ведь вы, князь, не будете отрицать, что ещё что-то пахнет дурно, однако ж все знают, что без этого нельзя жить, потерпеть порою необходимо. А мой народ нетерпелив… На небесах записана судьба татар, и знать её не дано простым смертным.
Потёмкин обратил внимание на некоторую странность в речах высокопоставленного мусульманина. Правоверный Шахин всего один раз вспомнил Аллаха и, более того, вспомнив о небесах, не стал утверждать, что Аллах уж точно знает всё.
