Тэд Уильямс
Река голубого пламени

Полная версия

Часть четвертая
ПЕСНЯ В БЕДЛАМЕ

Я веду фантазий войско

Воевать моря и земли.

На шальном коне я скачу во сне.

Меч пылающий подъемля.

Приглашение к турниру

Мне прислала королева:

До нее езды – три косых версты.

За Луной свернуть налево.

Так подайте хоть мне сухой ломоть.

Хоть какой-нибудь одежки!

Подойди, сестра, погяди – с утра

Бедный Том не ел ни крошки.

Песня Тома из Бедлама

Анонимная баллада начала XVII в. (Перевод с английского Г. Пруткова)

ГЛАВА 29
ВООБРАЖАЕМЫЕ САДЫ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Родители не могут устанавливать импланты без разрешения суда

(изображение: Холджер Пэнгборн и его адвокат выходят из машины)

ГОЛОС: Верховный суд США утвердил решение суда нижней инстанции, гласящее, что отец и мачеха Холджера Пэнгборна, подростка из Аризоны, нарушили его гражданские права, имплантировав мальчику устройство для мониторинга поведения, аналогичное контролирующим чипам, которые встраиваются преступникам в России и некоторых других странах третьего мира. Родители Холджера уже заявили, что опротестуют это решение в суде ООН по правам человека.

АДВОКАТ X.ПЭНГБОРНА: «Они не только в буквальном смысле вторглись в тело ребенка, но и проделали это ужасающе опасным и рискованным образом. Имплантация была выполнена человеком, который даже не являлся врачом – его лицензия на медицинскую практику аннулирована штатом Аризона еще два года назад за серьезное преступление…»

В родном языке Селларса имелись слова, лучше любой английской фразы подходящие к объяснению того, как он думал об этом месте – том пространстве, где все, что он планировал и делал, могло быть должным образом оценено и проанализировано.

Технари придумывают для этого особые термины, когда прозаические, когда раздражающие и очень редко подсказанные вдохновением. Столетие назад люди попытались оформить информацию таким образом, чтобы она стала понятна не только инженерам. И начали они с грубых изображений самых прозаических конторских предметов: папок, отделений для входящих бумаг, мусорных корзин. Но как бы это ни называлось – интерфейсом, дисплеем данных или библиотекой снов, – развивалось оно параллельно с нарастанием мощности технологии до тех пор, пока способы, какими информация могла быть заказана и обработана, не стали такими же индивидуальными и даже необычными, как и люди, которые эти способы применяли. А Селларс по любым стандартам был личностью необычной.

Как и ежедневно вскоре после пробуждения, он закрыл глаза и глубоко погрузился в себя, в дебри своей распределенной системы, спрятанной в щелочках бесчисленных других систем, в серию крошечных паразитических сетевых узлов, незаметно кормящихся на толстой шкуре огромной всепланетной инфосферы. Этому фокусу с распределением ресурсов Селларс научился в Скворечнике и на аналогичных хакерских сайтах, но развил его в собственную версию такого трюка, усовершенствовав до такой степени, что теперь никто не смог бы и представить, что подобного результата способен добиться один-единственный человек. Поначалу большая часть выпущенных им щупалец высасывала сетевые ресурсы непосредственно у его же тюремщиков, армии Соединенных Штатов. Позднее, предвидя неизбежность перемен, он стал перемешать информационные ниточки в десятки других сетей, но все равно испытывал огромное удовлетворение от того факта, что ему удалось обеспечить свой побег с помощью оборудования тех самых людей, которые сделали его пленником. Он проделал это прямо у них под носом, воспользовавшись методами доступа, о которых они и не подозревали, и не оставив следов, которые могли бы найти «уборщики» из армейской разведки, регулярно прочесывавшие его домик на военной базе в поисках запрещенных предметов или других признаков того, что он смирился со своей судьбой меньше, чем это казалось, или военные хирурги, которые часто, но всегда неожиданно устраивали ему обследования весьма интимного и неприятного характера.

Селларс был терпелив в том, что его противники не могли понять, и действовал тоньше, чем они могли даже предполагать. Он запланировал долгую игру, и почти пятьдесят лет его кажущейся покорности убаюкали даже наиболее подозрительные умы. Однако надзиратели пропустили самый важный факт: хотя Селларс и совершил недавно физический побег и теперь прятался, подобно похищенному письму из рассказа Эдгара По, почти у них на виду – всего лишь в одном-двух метрах под ногами тех самых людей, которые на него охотились, в заброшенных служебных туннелях на той же базе, – побег в информационную сферу он осуществил на много лет раньше. И с того момента, когда он впервые отыскал туда лазейку, вырвавшись из ловушки своего искалеченного тела и домашнего заточения на свободные просторы Сети, Селларс уже никогда не считал себя пленником.

Он погрузился в свою систему и вызвал информацию подобно Просперо, зовущему миллион Ариэлей с миллиона раздвоенных сосен. Не важно, кто прав, его тюремщики или он, и являлся ли он заключенным или только казался им, но реальное бегство арестанта из домика, осмотренного сразу после этого тщательнейшим образом, было необходимым этапом в его кампании, которая теперь вступала в наиболее трудную фазу. В отличие от стычек с превосходящими силами тюремщиков, истинная цель и задача заключенного с самого начала была почти безнадежной и с каждой минутой приближалась к краю пропасти. Однако поражения он допустить никак не мог – его последствия станут невообразимо жуткими.

Селларс буквально ощущал, как собирается, густеет и оживает вокруг него информация. И он, в глубинах своего сознания, погруженный в потенциально бесконечно разнообразные узоры данных, начал изучать самые свежие изменения своей информационной модели. Хотя он никогда и никому про нее не говорил, мысленно старик называл ее Садом.

А иногда, будучи более счастливым и оптимистичным, чем сейчас, Селларс даже думал о ней как о Саде Поэзии.

Его информационная модель была изобилием, борьбой и неистовым, но парадоксально контролируемым обменом едва уловимых нюансов. Она выглядела как джунгли – место, где все живое растет и сражается, изменяется и приспосабливается, где стратегии впечатляюще пышно расцветают, а потом картинно рушатся, или цветут и выживают, или просто впитывают влагу информационного существования и ждут. «Сад» был не только именем – Селларс оформил индикаторы в виде растений, хотя лишь немногие из них походили обликом на иллюстрации из полевого справочника ботаника. Виртуальная флора мутировала вместе с информацией, которую она символизировала, меняя облик и поведение параллельно с изменением относительных связей в базе данных.

Сад представлял из себя виртуальную сферу. В центре ее располагалось бестелесное всевидящее око Селларса, способное мгновенно оценить как изменения больших участков растительности, так и приблизиться, чтобы разглядеть микроскопически мелкие детали – например, сосчитать все зернышки пыльцы на символическом пестике. Когда-то давно Сад отображал полное разнообразие интересов создателя, все его увлечения и развлечения, а также мечты, стремиться к которым без помех и оков он мог лишь в эфире информационного пространства. Ныне же все эти прочие функции ужались до нескольких символических образов, жалкой частицы общей картины – мха функций контроля инфраструктуры, нескольких лиан, обозначающих различные стратегии телекоммуникаций, и виднеющихся тут и там увядших цветков заброшенных, но еще не окончательно прекращенных проектов.

Теперь в Саду правила новая экология. То, что началось много лет назад с нескольких посеянных спор, с гелиотропной тяги к штучным инфорастениям, стало доминантной парадигмой. И подобно тому как более сильные виды могут вторгнуться на новую территорию и постепенно вытеснить уязвимые местные растения, в Эдеме Селларса ныне доминировало Иноземье.

Такую форму для своей модели он выбрал потому, что всегда любил сады.

Во время долгих лет службы пилотом и своих эпических одиночных полетов он жил только ради дней, которые мог посвятить уходу за растениями и любованием тем, как они откликаются на его заботу – меняются, разрастаются, становятся. Селларс не мог вообразить более счастливую человеческую метафору для бога, чем метафору Садовника. Более того, он тайно и в наивысшей степени был солидарен с его решением послать ангела с огненным мечом и изгнать из рая первого мужчину и первую женщину, когда те оказались недостойны дома, который он им дал. Селларс считал, что Адам и Ева были развращены не знанием, а неправильным пониманием этого знания: кто-то, будь то змей или некто другой, внушил им – и люди до сих пор так считают, – что они не всего лишь часть Сада, а его владельцы и хозяева.

А Садом Поэзии он иногда называл свою модель потому, что не мог не привнести поэзию во все, что было ему дорого. За долгие годы заключения он искал ее подобно тому, как другие узники ищут наркотики или религиозную определенность, и использовал поэзию для придания формы всему, что создавал и о чем думал. Меняющиеся состояния Сада он впитывал так же, как любитель хайку медитирует над стихами о дожде, и вслушивался в его беззвучный голос так, как кто-то другой наслаждается безупречным ритмом стихотворной строки. Как и в случае любой хорошей поэмы, Селларс ощущал жизнь Сада больше, чем думал о ней, но, как это также справедливо в отношении лучшей поэзии, когда он решал применить к ней рациональную мысль, она давала в результате гораздо больше, чем он мог мечтать.

Американская поэтесса Марианна Мур, размышляя про обязанности поэтов, однажды написала, что они должны предоставлять для осмотра «воображаемые сады, в которых живут реальные жабы» – то есть, как понял ее слова Селларс, суть искусства должна быть уравновешена искусством сути.

Однако ныне исследование Иноземья превратило его Сад Поэзии в нечто едва постижимое – заросли фантастических растений, внешне как бы не имеющих ни начала, ни конца, словно символизируемая моделью информация разрослась в какое-то единое целое, сводящее с ума, бесконечно сложное и бесконечно переплетенное. Модель Иноземья воспроизводила тайный замысел, настолько сложный и одновременно явно абсурдный, что даже самому убежденному параноику хватило бы одного взгляда на нее, чтобы с отвращением вернуться к нормальности. Этот замысел грозил всему миру и в то же время не имел смысла.

И Селларс уже начал подумывать о том, что его воображаемому саду не помешали бы несколько хороших жаб.

Он вдруг понял, что долгое время смотрел на новейшую версию информации, не осмысливая ее. Собственное тело мало что для него значило, однако трудно было отрицать, что дискомфорт его нынешней ситуации, как физический., так и все прочие, воздействовал на его мышление. В последние дни ему стало очень трудно просыпаться, и даже после пробуждения он еще долго не мог мыслить ясно – видеть то, что следовало. Он надеялся, что толика удачи, пославшая ему бездомного мальчика, принесет некоторое облегчение, но пока что все эксперименты с Чо-Чо завершились полным крахом.

Селларс завидовал точности механических операций. Иногда ему даже казалось, что существование в форме органической живой материи есть как минимум обуза и помеха его планам. Накануне ночью он долго спал, но сон так и не принес ему бодрости, однако непрерывно изменяющиеся узоры и структуры Сада взывали к вниманию. И он, насколько смог, постарался забыть об усталости и разочаровании, принесенных ему прошедшей неделей.

Одно обстоятельство, приводящее его в отчаяние, Селларс никак не мог игнорировать, и оно заново напоминало о себе всякий раз, когда он входил в это метафорическое место. Люди внутри Сети Иноземья – те, кого он призвал рискнуть и к кому обращался в симуляции Атаско, – оказались почти полностью спрятаны от него. Поскольку же они находились в центре его надежд, любая репрезентация, не показывающая что-либо об их ситуации, имела безнадежные изъяны. Но за последние несколько дней возник более удачный для него, но не менее сводящий с ума парадокс: если бы не появление на сцене того, кто сейчас, похоже, стал его величайшим врагом, он вообще не имел бы о них никакой информации.

Когда Селларс годами копил знания о Братстве Грааля и их безумно амбициозной Сети, он полагал, что наибольшего внимания потребует Жонглер. Старейший из живущих людей все еще оставался ужасающе могучим и хитроумным врагом, но любой, кто настолько важен в реальном мире, не мог не оставить следов своих действий. Огромное кустистое растение с ядовитыми на вид белыми цветами располагалось в центре информационной модели как свидетельство всего, что Селларс знал о Жонглере. Его побеги могли протягиваться удивительно далеко, добираясь тонкими пальцами до самых отдаленных уголков Сада, а корни могли вспучивать мшистую почву в любых направлениях, но само растение хотя бы представляло из себя индивидуальное существо, доступное для изучения и теоретически, если не практически познаваемое.

Однако по мере того как Селларс преодолевал сопротивление Сети Иноземья, отчаянно пытаясь связаться со своими добровольцами, которых ему пришлось столь внезапно покинуть, он все больше и больше начинал понимать, что сама Сеть – или то, что выросло на ее основе, – и есть его самая большая и тревожная проблема. Виртуальное растение, отображающее Жонглера и его действия, было понятным – как и любое реальное растение, оно питалось и сражалось за солнечный свет, борясь за существование в точности так же, как и Жонглер напрягал все свои силы ради достижения пока, возможно, и неясных, но, скорее всего, разумно эгоистичных целей.

Но операционная система или нечто иное столь яростно охраняющее Сеть – то, что уже убило несколько человек и неоднократно едва не убило самого Селларса, – оказалась на поверку менее понятной. В его Саду, где доминировало Иноземье, она проявляло себя как разновидность гриба, одного из тех примитивных организмов, которые в реальной жизни могут быстро и невидимо расти под землей, расползаясь на тысячи метров и в конце концов становясь крупнейшим из всех живых существ. Реальное же явление, отображением которого был этот виртуальный гриб – «Иной», как он упоминался в тайном общении членов Братства Грааля, – было, несомненно, внутренней частью самой Сети. В модели Селларса, основанной на всей собранной им информации о природе и действиях этой грибницы, Иной посылал сапрофитные щупальца своих интересов повсюду и с почти непостижимым изобилием, но созревшие плоды его усилий выбирались на поверхность лишь в нескольких местах.

Но в этом-то и состоял относительно удачный для Селларса парадокс: почти вездесущность Иного обернулась практическим благом для владельца Сада.

В первые часы после того, как его выбросило из Сети после атаки на убежище Атаско, и во время бесчисленных осторожных экспериментов, проведенных позднее, Селларс убедился, что Иного, кем бы тот ни был, похоже, каким-то образом притягивают те люди, которых Селларс контрабандой протащил в Сеть Иноземья. В тех редких случаях, когда Селларсу удавалось зафиксировать их местоположение (но лишь однажды достаточно надолго, чтобы установить хоть какой-то контакт), он неизменно обнаруживал, что это местоположение окружено кольцом активности, связанной с Иным. Это было странно – как если бы его добровольцы обладали притягательностью для самой Сети. Если бы, рассуждая логически, то было непосредственное притяжение вроде того, какое чужеродный объект возбуждает у антитела, то система давно бы уже их уничтожила, как это произошло со стариной Сингхом, умершим из-за мощного сердечного приступа в палате для выздоравливающих в южноафриканском госпитале.

Но, насколько Селларс мог судить в краткие моменты исследований, которые он урывками проводил в промежутках между стычками с Иным, большая часть его маленького отряда была все еще жива и находилась в Сети. Еще более удивительным – и его единственным реальным лучиком надежды – стало то, что с тех пор как этот странный и изменчивый враг начал проявлять к ним пристальный интерес, почти все, что Селларс не мог узнать об их местоположении и ситуации из прямых наблюдений, он мог установить по активности действий Иного.

Другими словами, он обнаружил, что его люди с очень большой вероятностью находятся поблизости от тех мест, где Иной наиболее активен в Сети.

Не все центры наиболее энергичной активности Иного указывали на Рени Сулавейо, Орландо Гардинера и других – не все, но многие. Это было очень хорошо для Селларса, но он мог лишь надеяться, что Жонглер и другие члены Братства Грааля не заметили эту аномалию.

Когда туман усталости начал постепенно развеиваться, Селларс заметил, что со времени его последнего подключения в Саду произошли кое-какие изменения. Разросшаяся грибница Иного в нескольких местах пробилась на поверхность, а в одной локации несколько четких подгрупп за одну ночь сблизились, собравшись теперь в малоприметном и из-за этого нетронутом, уголке его зеленого мирка, который он знал до мельчайших подробностей. Селларс ненадолго задумался, не означает ли это, что несколько отдельных групп, еще совсем недавно необъяснимо разделенных, снова нашли друг друга. Если да, то и это могло стать поводом для надежды. И тогда он подумал – не пришло ли время для новой попытки использовать мальчика Чо-Чо. Теперь-то Селларс ясно понимал, что в прошлый раз не подготовил его как следует – первое проникновение в Сеть настолько шокировало Чо-Чо, что продолжать эксперимент уже не имело смысла, – но все равно это стало величайшим успехом Селларса со времен фиаско в Темилюне, поскольку данное мальчиком описание людей, которых он увидел, очень напоминало Ирен Сулавейо и ее спутника бушмена-бабуина.

Пока Селларс эту возможность отложил, чтобы поразмыслить над ней потом. Отвлечение охранной системы, а затем удержание и маскировка канала доступа на время, необходимое для внедрения мальчика в Сеть, оказались ужасающе тяжелой работой. И он пока не был уверен, что у него хватит сил повторить такое.

Сейчас же он сосредоточил внимание на Саде, высматривая изменения в сложившейся картине. Только что появившиеся плодовые тела Иного тоже представляли интерес. Пока он еще не мог сказать, что они символизируют, но, похоже, они представляли собой моменты большого расхода энергии в определенной части Сети. Он сможет проанализировать их потом, когда покончит с общей картиной.

Селларс с облегчением переместился от неясностей происходящего в системе Иноземья в ту секцию Сада, которая отображала события реальной жизни, где информация была более надежной и легче поддавалась интерпретации. Всего за несколько последних дней возникла вспышка смертей и других происшествий, и все они имели какое-то отношение к Иноземью, так что в этих частях модели появилось много новых ростков.

Достаточно знаменитый, но уже давно удалившийся от дел изобретатель оборудования для ролевых игр, которому, по слухам, предоставили за оказанные услуги собственную симуляцию в Сети Иноземья, был найден мертвым после сердечного приступа. Группа детей из технокоммуны под названием «Скворечник» стала жертвой синдрома Тандагора. Но самое важное – и, возможно, наиболее тревожное для членов Грааля – около десятка ученых-исследователей из почти такого же количества стран были убиты почти одновременно, всего на протяжении восьми часов.

Ученые умерли из-за различных причин – от сердечного приступа до разрыва сосудов мозга, но Селларс был в курсе (хотя власти этого пока не признали), что все они были подключены к энтомологической сети, спонсируемой Хидеки Кунохарой – человеком, имеющим так много связей с Иноземьем, что он сам стал лишайником в Саду у Селларса. В сетевом оборудовании Кунохары произошло нечто вроде массированного отказа, хотя следователи даже в частных разговорах, которые Селларс ухитрился подслушать, признавались друг другу, что понятия не имеют, как такие отказы могли привести к смерти ученых.

Различные пропагандистские подразделения Братства уже начали действия по изоляции и запутыванию следствия и при своих огромных ресурсах вполне могли добиться успеха, но уже сам факт того, что подобный отказ произошел, да еще с такими впечатляющими и достойными выпусков новостей последствиями, был весьма любопытен. Почему Братство допустило, что так много выдающихся людей погибло в их Сети? Неужели они теряют контроль нал собственной системой? Или они теперь настолько могущественны и так далеко продвинулись в своих планах, что случившееся уже никого не волнует?

Изучив каждого из этих ботанических новичков – как в отдельности, так и относительно общей экологии, – Селларс двинулся дальше.

Поскольку его системы собирали информацию из огромного количества источников, которые он подключил к Саду, новые растения проклевывались и начинали расти почти незамеченными, но некоторые за последнее время достигли столь впечатляющих размеров, что он уже больше не мог их игнорировать.

Одно из них отображало адвоката из Вашингтона, связанного с моделью Сада через Саломею Фредерикс и Орландо, и его растительный аватар деловито пускал корешки во всех направлениях. Некоторые из них выросли настолько быстро и протянулись так далеко, что постоянно удивляли Селларса, который натыкался на них в совершенно неожиданных новых местах. Этот адвокат Рэмси проводил в информационной сфере собственный поиск почти с такой же скоростью, с какой Селларс его отслеживал. Похоже, он сумел установить прочную и симбиотическую связь с растением, символизирующим компьютерную систему Орландо Гардинера в реальном мире.

Имелась также таинственная активность, процветающая в австралийских полицейских сетях, взаимодействующая как с участком Сада, отображающим Круг, – Селларс знал, что ему следует серьезно поразмыслить над всем, что имело отношение к Кругу, возможно, даже посвятить ему целый день работы в виртуальном саду, – так и с Жонглером, и даже с нитями грибницы Иного. Селларс понятия не имел, в чем эта активность заключается. Одни вопросы…

Растение Ирен Сулавейо из реального мира, гораздо более доступное для наблюдения, чем то, которое символизировало ее действия в Сети Иноземья, тоже начало проявлять кое-какие тревожные тенденции – побеги, растущие под странными углами, или листья, засыхающие после того, как информация, которую они отображали, внезапно иссякала. Ему смутно припомнилось, что у нее были проблемы в семье, и, разумеется, именно из-за комы, в которую впал ее брат, она и ввязалась в эту историю. Для онлайнового двойника Рени Селларс не мог сделать больше того, что уже делал, но надеялся, что ее физическое тело в безопасности. Он сделал себе мысленную пометку – по возможности выяснить, в какой она ситуации.

Последним и вызывающим наибольшую тревогу лично у него стал бледный цветок, отображающий малышку Кристабель Соренсен. Еще сутки назад, несмотря на все, что он вынудил ее пережить с огромным риском для всего, ее цветок выглядел замечательно. Но вот уже два дня как он не может с ней связаться, и она не надевала устройство доступа, которое Селларс дал ей взамен обычных книгоочков, чтобы ответить на его последний вызов, – судя по всему, оно сейчас или сломано, или отключено. Он знал, что причина могла оказаться самой простой, вроде неисправности оборудования, однако проверка архивов военной базы показала, что вчера девочка не была в школе, а ее отец позвонил на работу и попросил дать ему выходной по причине, как было указано в архиве, «семейных проблем».

Все это очень сильно встревожило Селларса, и не только из-за Кристабель, но и в свете возможных последствий для него самого. Он был уязвим, потому что стал до такой степени зависим от девочки, хотя поначалу и не видел иного выхода. И теперь это пробило широкую брешь в его системе безопасности.

Поникшие лепестки цветка-Кристабель стали для него немым упреком. Проблема требовала деликатного расследования и, возможно, столь же деликатного решения, но пока Селларс не имел достаточно информации о том, что же произошло. И он переместил фокус своего внимания.

Селларс уже начал уставать. Поэтому он бросил лишь краткий взгляд на одиночный зеленый побег, отображающий Пола Джонаса. Некоторое время, вплоть до того момента, когда Селларсу удался дерзкий план по освобождению Джонаса внутри системы, Джонас-стебель был центром густого переплетения планов и действий. Однако теперь он исчез, затерялся в системе настолько, что Селларс уже не мог за ним наблюдать, а сам Джонас не мог действовать по его указаниям. И главные вопросы, связанные с ним, оставались без ответов.

Как мог один человек представлять для Братства настолько серьезную опасность, что его стали держать пленником внутри системы и ликвидировали все доказательства того, что такой человек когда-либо существовал в реальном мире? Почему нельзя было попросту убить того, кто по какой угодно причине стал для них такой угрозой? Ведь они уже убили сотни других, о чем Селларс знал точно.

Он почувствовал, что у него начинает болеть голова. Все еще слишком много Сада и недостаточно жаб.

Ситуация в Саду менялась постоянно, и хотя возникали новые схемы и структуры, Селларс пока не мог их осмыслить. Некоторые внушали надежду, но другие наполняли отчаянием. Его сферический Сад отражал надежды и страхи миллиардов людей, а ставка, которую сделал Селларс, была безумной. Увидит ли он все еще пышные джунгли через неделю, через месяц? Или же гниль и плесень поразит все растения, кроме зарослей Братства, а прочие стебли, побеги и листья окажутся на земле и станут удобрением для ядовитых цветов Феликса Жонглера и его друзей?

И что станет с личным секретом Селларса? С тем, о чем не подозревали даже его немногие союзники. С тем, что даже в случае самой невероятной и чудесной победы над Братством способно превратить Сад в пустыню из пепла и заплесневелой земли.

Он знал, что лишь бессмысленно мучает себя подобными терзаниями – у него нет ни лишней секунды, ни лишних сил, которые можно потратить на подобные тревоги. Если он и был кем-то, то садовником, и что бы ни принесло ему будущее – дождь или засуху, солнце или мороз, – он может лишь принять то, что будет дано, и сделать все, что в его силах.

Селларс отогнал самые мрачные мысли и вернулся к своим делам.