Тэд Уильямс
Река голубого пламени
Азадор, который сидел в нескольких метрах от друзей, прислонившись к стене, бросил на них взгляд, но глаза его были где-то далеко, казалось, он погружен в размышления.
– Конечно. Пожалуйста, покажи мне.
!Ксаббу завязал узел в одной части шнурка и растянул его в прямоугольник, потом его пальцы стали быстро двигаться внутрь и наружу, вытягивая петли, как пара птиц, строящих гнездо, пока в его ладонях не появилась сложная геометрическая абстракция.
– Вот солнце. Видите?
Рени не была уверена, но она подумала, что он мог иметь в виду ромбовидную фигуру ближе к центру конструкции.
– Думаю, да.
– Теперь солнце опускается ниже… вечер, – !Ксаббу пошевелил пальцами, и ромб передвинулся вниз к линии горизонта, делаясь более плоским по ходу движения.
Рени рассмеялась и захлопала в ладоши.
– Здорово! Он улыбнулся.
– Сейчас покажу другую картинку, – его обезьяньи пальцы быстро двигались. Рени не могла не заметить, как сильно его движения напоминали движения человека, пользующегося пультом для ввода данных. Когда он остановился, то сделал совершенно другую конструкцию, с плотным узлом жилок в одном из верхних углов. – Это птица под названием «медовед». Вы ее видите?
Рени изумленно затаила дыхание.
– Ты раньше говорил это название?
Ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы вспомнить.
– Нет. Селларс его называл. Когда мы его встретили у «Мистера Джи», и ты был… без сознания. Или спал, не знаю. Он отправил медоведа, чтобы вернуть тебя оттуда, куда ты ушел.
!Ксаббу торжественно кивнул:
– Он мудрый человек, этот Селларс. Для моего народа медовед – очень важная птица. Мы следуем за ним многие мили, пока он не приведет нас к дикому меду. Но он не любит водить людей к меду – мы слишком алчные. А, смотрите, он нашел мед!
!Ксаббу дернул пальцами, и маленькая точка в углу взволнованно забегала с места на место.
– Он собирается рассказать об этом своему другу, медовому барсуку, – !Ксаббу быстро сплел другую картинку: большая фигура внизу и маленькая наверху. – Они такие близкие друзья, птица-медовед и барсук-медоед, что мой народ говорит: они спят под одной шкурой. Вы видели медового барсука, Рени?
– Его еще называют «ратель», да? Я видела их в зоопарке. Такие небольшие, когтями роют земли, да?
– Злые сволочи, – сказал Азадор, не поднимая головы. – Живо оттяпают пальцы, если дашь им возможность.
– Они очень отважные, – сказал !Ксаббу с подчеркнутым достоинством. – Медовый барсук будет драться, чтобы защитить то, что он считает своим, – он снова повернулся к Рени. – А маленькая птичка его лучший друг, и когда мед начинает сочиться золотыми каплями в дупле дерева или в расщелине скалы, медовед вылетает из кустов с криком: «Быстрее, быстрее, мед! Идем же скорее!»
!Ксаббу повторил эти слова на своем щелкающем языке и заставил маленькую верхнюю фигурку снова завибрировать. Та, что побольше, оставалась неподвижной.
– Тогда его друг слышит и чувствует, что нет звука радостней, и он спешит за птичкой, сам насвистывая, как птица, и призывая: «Посмотри на меня, создание с крыльями, я следую за тобой». Это чудесные звуки: друг зовет друга через буш, – !Ксаббу поработал над веревочками своими проворными пальцами, и теперь та фигура, что пониже, тоже стала двигаться, и по мере того как маленькая фигурка сделалась крошечной, большая тоже съежилась, как будто барсук поспешил за своим проводником.
– Чудесно, – сказала Рени, смеясь. – Я их просто вижу, обоих!
– Они самые близкие друзья, птица-медовед и барсук-медоед. А когда барсук наконец добирается до меда, он всегда делится со своим другом, сбрасывая мед на землю, – веревочка провисла меж его пальцев. – Как ты со мной, Рени. Мы друзья, такие же, как эта пара, ты и я.
Она почувствовала, что у нее перехватило в горле, и на долю секунды Рени показалось, что они больше не заперты в камере, а снова стоят под луной, окруженной кольцом, в пустыне памяти !Ксаббу, утомленные танцем и счастливые.
Ей пришлось сглотнуть, прежде чем она снова смогла говорить.
– Мы друзья, !Ксаббу. Да, это так.
Молчание нарушил Азадор, громко прочистив горло. Когда они повернулись к нему, он взглянул на них с деланным удивлением.
– Не обращайте на меня внимания, – сказал он, – продолжайте.
!Ксаббу повернулся к Рени, и его рот сложился в застенчивую улыбку, сморщившую морду бабуина:
– Я тебя утомил.
– Вовсе нет. Мне нравятся твои истории, – она не знала, что еще сказать. С !Ксаббу всегда бывали такие странные водоразделы, и у нее не было никакого представления о том, куда они могут вести: к дружбе, похожей на родство, более глубокой, чем она могла себе представить? К настоящей любви? Иногда она чувствовала, что не существует человеческой модели, чтобы обозначить их отношения, – Расскажи мне, пожалуйста, другую историю. Если не возражаешь, – она взглянула на Азадора. – И если у нас хватает времени.
Их сокамерник, снова погрузившийся в себя и тихо насвистывавший, сделал неопределенный жест, приглашая их развлекаться по своему усмотрению.
– Я расскажу тебе еще одну историю с веревочкой. Иногда мы ею пользуемся, чтобы научить историям детей, – !Ксаббу неожиданно пришел в замешательство. – Я не хотел сказать, что ты ребенок, Рени… – он вгляделся в ее лицо и успокоился, – Это история про то, отчего у зайца раздвоенная губа. И еще это история про прадедушку Богомола.
– Позволь, я задам тебе вопрос до того, как ты начал. Богомол, Прадедушка Богомол, он насекомое? Или человек, старик?
Ее друг хихикнул:
– Он насекомое, конечно. Но он также и старик, самый старый в его семье и старейший из Первых Людей. Помнишь, в древние времена все звери были людьми.
Рени попыталась это осмыслить.
– Так он малюсенький? Или большой?
Она невольно вспомнила ужасное чудовище с конечностями, острыми как бритва, которое преследовало их в Улье. По выражению длинной морды бабуина она поняла, что !Ксаббу тоже вспомнил об этом.
– Прадедушка Богомол ездит меж рогов антилопы, так что он очень мал. Но он старейший и умнейший из всех Первых Людей, родоначальник Старшей Расы, поэтому он также и очень большой.
– А… – она вгляделась в выражение лица !Ксаббу, но не смогла найти следов подтрунивания. – Тогда, наверное, я готова слушать рассказ.
!Ксаббу кивнул. Он быстро расставил пальцы и начал двигать их внутрь и наружу, пока не сложился еще один многоугольный рисунок.
– В ранние дни случилось, что как-то раз Прадедушка Богомол заболел и почти почувствовал, что умирает. Он поел билтон, сушеное мясо, который он украл у собственного сына, Квамманги-Радуги, и когда Квамманга обнаружил пропажу, он сказал: «Пусть билтон снова оживет в животе того, кто его у меня украл». Он не знал, что это был его отец. И билтон снова ожил в животе у Деда Богомола и причинял ему ужасную боль.
Пальцы !Ксаббу изогнулись, и рисунок задрожал, как рябь. Вблизи центра какая-то фигура стала извиваться, так что Рени почти увидела Дедушку Богомола, корчащегося в агонии.
– Он отправился к своей жене Скальному Кролику и сказал ей, что чувствует себя очень больным. Она велела ему идти в буш и найти воду, чтобы, напившись, успокоить боль. Стеная, он ушел. Поблизости воды не оказалось, и Богомол шел много дней, пока наконец не пришел в холмы Цодило, и на их вершине нашел воду, которую искал. Он напился вдоволь и почувствовал себя лучше и решил, что прежде чем возвращаться домой, отдохнет.
Руки бабуина прошли через череду форм, и Рени увидела, как поднимаются холмы и блестит вода. Азадор рядом с ними перестал насвистывать и, казалось, прислушивался.
– Но тем временем в краале Прадедушки Богомола все перепугались, что он не вернулся, и опасались, что, если он умер, они никогда его вновь не увидят, поскольку никто из Старшей Расы раньше не умирал. Поэтому его жена Скальный Кролик отправила своего кузена Зайца на поиски.
На короткое мгновение Заяц появился в сети веревочек, потом ускакал.
– Заяц бежал по следам всю дорогу до холмов Цодило, ибо он был очень быстрым бегуном, и достиг их к ночи. Когда заяц забрался на холмы, он обнаружил Богомола сидящим подле воды, пьющего и смывающего пыль со своего тела. «Прадедушка, – сказал Заяц, – твоя жена и твои дети и все остальные Первые Люди послали узнать, как ты себя чувствуешь. Они боятся, что ты умираешь и что они никогда тебя снова не увидят». Богомол чувствовал себя значительно лучше, и ему было жаль, что все так обеспокоились. «Возвращайся и скажи им, что они глупы: смерти нет, – сказал он Зайцу. – Ты думаешь, когда мы умрем, мы станем, как эта трава? – он поднял пучок травы. – Что мы умираем, чувствуя себя, как сухая трава, превращающаяся в пыль?» Он поднял пыль другой рукой и швырнул ее в воздух, потом указал на луну, что висела в ночном небе. Прадедушка Богомол сам сделал луну, но это другая история.
«Иди и скажи им, – сказал он, – что подобно луне, которая умирает, но потом делается новой, так же в смерти они будут созданы заново. И потому не должны иметь страха». И так он отправил Зайца назад вниз с холмов со своим посланием. Но Заяц был из тех, кто думают, что они очень умные, и когда он бежал к краалю Прадедушки Богомола, он думал про себя: «Старый Богомол не может быть в этом уверен, ибо разве все не умирает и не превращается в пыль? Если я принесу им это глупое послание, они посчитают меня глупцом, и я никогда не найду себе невесту, и остальные люди из Древней Расы отвернутся от меня». Поэтому, когда он вернулся в крааль, где Скальный Кролик и все остальные ждали его, он сказал им: «Прадедушка Богомол говорит, что, умирая, мы не возобновимся, как луна, но вместо этого, как трава, обратимся в пыль».
И так все люди из семьи Богомола рассказали всем другим Первым Людям то, что, по словам Зайца, передал Прадедушка Богомол, и все Первые Люди преисполнились великим страхом и рыдали и дрались друг с другом. Так что вернувшись домой, с мешком из шкуры антилопы, перекинутым через одно плечо, и палкой-копалкой в руке, Богомол нашел всех исполненными печали. Когда он узнал, что сказал Заяц, и что теперь повторялось всеми Первыми Людьми в мире как правда, он так разозлился, что поднял свою палку-копалку, ударил Зайца и рассек ему губу. Потом он сказал Зайцу, что ни кустарник, ни трава вельда, ни скалы пустыни не будут ему убежищем и что враги его всегда будут искать его и находить. Вот отчего у зайца рассечена губа.
Последняя картинка вибрировала мгновение между вытянутыми руками !Ксаббу, потом он соединил ладони, и она исчезла.
– Это было восхитительно!
Рени сказала бы больше, но Азадор резко поднялся:
– Пора.
У Рени начинали болеть руки.
– Это не имеет смысла.
– Не имеет смысла для тебя, — сказал Азадор беззаботно. – Просто упирайся ладонями.
Рени тихонько выругалась. Ее положение – лицом к стене, руки широко разведены и упираются ладонями в холодный цемент – неприятно напоминало процесс ареста. Азадор лежал на животе между ее ступней, и его руки тоже упирались в стену, параллельно ее рукам, но только чуть выше пола.
– Ладно, – сказала она, – ты убедил меня, что безумен. Что теперь?
– Теперь твой черед, как там тебя зовут, обезьяночеловек, – Азадор вытянул шею и посмотрел через плечо на !Ксаббу, который рассматривал эту картину определенно без всякого энтузиазма. – Найди место как можно ближе к центру, где находился бы центр перекрестья «х», если бы наши руки были по краям. И ударь по нему.
– Это очень твердая стена, – заметил !Ксаббу.
Азадор то ли рассмеялся, то ли раздраженно хрюкнул.
– Ты ее не сломаешь своей ручкой, человек-обезьяна. Просто делай, что я сказал.
!Ксаббу скользнул внутрь так, что его голова прижалась к животу Рени, чуть ниже груди. Ей было неудобно, но друг не стал медлить. Выбрав место, он ударил по нему ладошкой.
Прежде чем затихло эхо шлепка, отразившееся от голых стен камеры, часть стены, обозначенная их вытянутыми руками, исчезла, оставив чистую белую поверхность на всех краях отверстия. Потеряв опору, Рени упала внутрь следующей камеры.
– Ты как это сделал? – потребовала она.
Улыбка Азадора просто бесила своим самодовольством.
– Это ВР, мисс Отепи – все выдуманное. Я просто знаю, как заставить все думать по-другому. Теперь эта часть стены думает, что она больше не стена.
!Ксаббу бочком просочился внутрь и оглядывался в пустой камере, точной копии той, которую они только что оставили.
– Ну и что в этом хорошего для нас? Мы должны теперь будем пройти через все до единой стены, пока не окажемся снаружи?
Довольное выражение лица Азадора не изменилось. Он подошел к двери новой камеры. Один раз потянул за ручку, и она скользнула вбок, открыв путь в коридор.
– Никто не станет тратить время на то, чтобы запирать пустые камеры.
Первым побуждением Рени (чтобы скрыть раздражение от успеха этого человека) было сказать «Это обман!», что, как она сама понимала, звучало бы очень глупо. Она скользнула мимо Азадора и выглянула в коридор. Там ничего не было, лишь цемент цвета зеленой мяты и закрытые двери по обеим сторонам до самого поворота коридора. Монотонность нарушалась лишь плакатами, изображавшими Страшилу – здорового, энергичного, строгого Страшилу, провозглашающего: «Десять тысяч жевунов мертвы – ради чего? Помни про Оз!» и «Ты нужен Изумрудному городу!»
– Там нет никого. Пойдемте, – Рени повернулась к Азадору. – Ты знаешь, как отсюда выбраться?
– Там, где заканчиваются камеры, есть мастерская. В ней могут быть охранники, но все равно их будет меньше, чем впереди, где расположены правительственные кабинеты.
– Тогда так и сделаем, – Рени сделала несколько шагов, потом взглянула на !Ксаббу. – В чем дело?
Он покачал головой.
– Я что-то слышу… что-то чую. Я не уверен.
Тишину нарушил вялый звук («бум»), настолько слабый, что почти не был слышен: возможно, кто-то уронил книгу на стол несколькими комнатами дальше. Звук несколько раз повторился, потом все снова успокоилось..
– Ну, что бы это ни было, это очень далеко от нас, – заявила Рени. – Лучше не будем ждать, пока оно доберется сюда.
Не только коридор перед камерами, но и все остальные коридоры были пусты. Звук торопливых шагов, ее и Азадора, поскольку ступни !Ксаббу почти не издавали шума, жутко отражался от длинных стен, пока они бежали, и внушал Рени неприятное чувство.
– Где же все?
– Я же сказал, это место разваливается, – сказал Азадор. – Долгие годы идет война; у Страшилы осталось совсем мало подданных. Отчего, ты думаешь, мы были единственными пленниками? Всех остальных освободили и потом отправили воевать в Лес или на Фабрику.
Рени и знать не хотела, что такое «Фабрика». Сначала царство Атаско, затем уничтожение Улья, теперь это. Не разрушатся ли эти сим-миры, превратившись в пыль, как трава вельда из рассказа !Ксаббу? Или же им на смену придет что-нибудь еще более ужасное?
– Идите медленно, – сказал !Ксаббу. – Я слышу что-то и что-то чувствую – оно стучится мне в грудь. Здесь что-то не так.
– Какого черта это значит? – вопросил Азадор. – Мы почти во дворе. Черта с два мы теперь остановимся.
– Ты должен ему доверять, – сказала Рени. – Он знает, о чем говорит.
Двигаясь с большей осторожностью, они зашли за угол и обнаружили, что находятся в сплетении коридоров. На середине открытого пространства лежал высокий человек с длинной зеленой бородой и парой разбитых зеленых очков. Рядом с ним валялось какое-то древнего вида ружье. Он был явно мертв: то, что должно было находиться внутри него, просочилось на пол.
Рени подавила подступившую тошноту. Почему люди в этой симуляции имеют внутренности, ведь такого не было в мире насекомых?
Азадор обогнул тело.
– Двор в той стороне, всего лишь сотня метров, – прошептал он, указывая туда, где широкий коридор резко поворачивал. – Мы можем…
Вопль боли потряс коридор – такой яростный, что у Рени подкосились колени. Даже Азадор был явно потрясен, но их троица осторожно подошла к повороту коридора и заглянула за него.
На широкой грузовой рампе в конце коридора еще несколько людей с зелеными бородами и в зеленых очках дрались не на жизнь, а насмерть, сдерживая армию тиктаков. Зеленобородых в их борьбе поддерживали несколько еще более странных существ (тощие люди с колесами вместо рук и ног, плюшевый медведь с пробочным ружьем, другие солдаты, которые, казалось, были целиком сделаны из бумаги), но защитники явно уступали в численности, и несколько дюжин их уже были уничтожены. Лишь один тиктак пал, хотя два или три других ковыляли кругами с вывалившимися наружу внутренностями, но зеленобородые солдаты, похоже, истощили свои боеприпасы и теперь использовали длинные ружья исключительно в качестве дубинок. Чувствуя близкую победу, жужжащие тиктаки стягивались ближе к защищавшимся, как мухи роятся вокруг умирающего животного.
– Проклятье! – Рени была почти столь же раздражена, как и напугана. – Игры! Эти люди и их проклятые игры в войну!
– Если эти штучки до нас доберутся, это уже будет не игра, – прошипел Азадор. – Поворачивайте обратно! Пойдем другим путем.
Когда они возвращались по пересечениям коридоров и прошли то место, где по-прежнему лежало тело первого увиденного ими защитника, !Ксаббу потянул Рени за руку:
– Отчего этот мертвец здесь, когда сражение все еще идет у входа?
Рени понадобилось какое-то время, чтобы понять, о чем он спрашивает, к этому моменту они уже оставили зеленобородый труп позади. Их сокамерник повернул направо и бежал по коридору.
– Азадор! – позвала она, но тот уже остановился.
Еще два трупа лежало возле стены в следующей ветке коридора – два тела, три куска: верхняя часть тела одного из солдат валялась отдельно от его нижней части. Рядом с ним лежали студенистые останки одной из летучих обезьян. Громкие пронзительные обезьяньи крики разносились эхом из бокового коридора – там были другие обезьяны, объятые страхом и болью.
– Нам сюда не надо! – сказал Азадор облегченно. – Я вспомнил другой путь.
Он пошел вперед и не обернулся, даже когда очень человеческий, очень женский вопль разнесся по проходу.
– Эмили?.. Мне кажется, это наша подруга! – закричала Рени в спину удаляющемуся Азадору.
Он не обернулся и не замедлил шага, даже когда она его выругала. !Ксаббу уже двинулся по коридору в ту сторону, откуда донесся голос Эмили. Рени поспешила его догнать. Им открылась сцена битвы: картина теперь уже знакомая, но от этого никак не менее эксцентричная – летучие обезьяны и механические люди, дерущиеся насмерть. Вдруг из рукопашной схватки вырвалась стройная фигура Эмили и бегом бросилась в их сторону. Рени схватила ее, когда та пыталась пробежать мимо, и сбила с ног. Девушка дралась, как кошка, пока Рени не обхватила ее руками и не сжала изо всех сил.
– Это я, Эмили, это я, мы тебе поможем, – повторяла она снова и снова, пока девушка не перестала сопротивляться и не взглянула наконец на своих новых врагов. Ее и без того огромные от страха глаза еще более расширились.
– Вы! Незнакомцы!
Прежде чем Рени смогла ответить, мимо них вдоль коридора пролетела летучая обезьяна, но не по своей воле. Она шлепнулась об стену, сложилась, как игрушка без костей, и упала.
– Мы должны идти, – сказала Рени. – Пойдем!
Она взяла девушку за руку, !Ксаббу взял ее за другую, и они побежали прочь от отвратительных звуков – жужжания тиктаков и хруста обезьяньих костей в железных клешнях. Азадора не было видно, но они повернули в том направлении, куда он ушел. Эмили радостно верещала, как будто не пережила нападение тиктаков несколько минут назад.
– Я не думала, что вы вернетесь, или, скорее, я не думала, что я вернусь Король… он заставил эту машину делать со мной всякие странные вещи, это было хуже всего того, что делают медицинские генри, у меня по всей коже мурашки пошли, и знаешь, что?..
Рени изо всех сил старалась не обращать на нее внимания.
– Ты ничего не слышишь? – спросила она !Ксаббу. – Есть еще эти железные люди впереди нас?
Он передернул узкими плечами и потянул Эмили за руку, стараясь заставить ее двигаться живее.
– Знаешь, что он мне сказал? – продолжала Эмили, – Это такой сюрприз был! Я думала, у меня неприятности и меня собираются отправить на Дурную Ферму. Это такое место, куда отправляют тех, кого ловят, когда они крадут что-нибудь из продуктового хранилища, как одна эмили, которую я знаю, и ее туда отправили всего на несколько месяцев, но когда она вернулась, она выглядела так, как будто стала гораздо старше. Но ты знаешь, что они мне сказали?
– Эмили, замолчи, – Рени приостановила их, когда они завернули за очередной угол. Им открылась широкая комната с начищенным кафельным полом и сияющей металлической лестницей, ведущей на антресоли. Здесь тоже были разбросаны по полу обезьяньи трупы, а также тела пары тиктаков, которые, по всей видимости, свалились сквозь ограждение антресолей, погнутое, как серебряная лакрица. Заводные люди разбились, как дорогие часы, упавшие на тротуар, но рядом с ними что-то двигалось.
Эмили по-прежнему болтала:
– Он мне сказал, что у меня будет маленький ребенок!..
Это был Азадор. В предсмертной судороге один из тиктаков вцепился ему в ногу, и теперь он пытался освободиться из сомкнувшегося захвата. При приближении других беглецов он взглянул на них, и испуганное выражение на его лице сменилось раздраженным.
– Отцепите его от меня, – прорычал Азадор, но прежде чем он смог сказать что-то еще, его прервал вопль Эмили, такой громкий, что Рени в шоке отпрянула от нее.
– Генри!
Эмили бросилась через комнату, перепрыгнула через одного разбитого тиктака, потом бросилась на Азадора. Это новое нападение заставило его так сильно стукнуться спиной об пол, что нога освободилась от клешни, разорвавшей комбинезон и оставившей красные рубцы на лодыжке. Эмили взобралась на него, как перевозбудившийся щенок, и Азадор не мог оттолкнуть ее прочь.
– Генри! – завизжала она. – Мой милый, милый, миленький генри! Мой сладенький возлюбленный! Мой необыкновенный Срождеством! – Она сидела у него на груди, широко расставив ноги, а он ошарашенно глядел на нее. – Отгадай, – потребовала она. – Отгадай, что мне король только что сказал. Ты и я – мы сделали ребенка!
Вслед за этим откровением комната с высокими потолками погрузилась в тишину. Через мгновение мертвый тиктак издал щелкающий звук, и клешня, державшая Азадора за лодыжку, дернулась в последний раз и снова застыла.
– Странно, – сказала наконец Рени, – очень, очень странно.
