Тэд Уильямс
Река голубого пламени
– Я велел тебе это сделать?
– Да, велел! А теперь заткнись, босс – уж извини за грубость. И дай мне сказать то, что я должен тебе сказать.
Я могу связаться с тобой подобным образом только в определенное время, а ты снова заболел, так что это стало еще труднее. У тебя очень высокая температура, босс. Врачи и твои родители очень встревожены. Так что береги себя, если сможешь, ладно? Как ты попросил, я разузнал о том типе, Атаско, которого пришили в Колумбии, и попытался пробраться в его систему, но она очень и очень навороченная, босс – все заперто, повсюду охрана, но не того типа, какой можно было бы ожидать. Это трудно объяснить. Если хочешь, перешлю тебе полный отчет. — Бизли секунду помолчал. Орландо ничего не сказал, и он торопливо продолжил: – Судя по информации, которую я отыскал, Атаско был членом какого-то Братства Грааля. Как раз сейчас в сетевых новостях о них говорят много нехорошего, но пока на уровне слухов. Про Атаско тоже много информации, потому что он мертв.
Но мне надо, чтобы ты сказал мне, по правильному ли пути я иду, босс. Сейчас в Сети много разной информации и о Скворечнике – слухи, немного твердых фактов, и всякое разное. Кое-кто умер, несколько детей в коме. Ты хочешь, чтобы я этим занялся? Сейчас я могу работать только в режиме аудита – ничего не трогать, а только исследовать. Если хочешь, чтобы я повысил активность, то скажи – это должен быть приказ, босс. Я ничего не могу делать, пока ты мне не прикажешь…
Орландо попытался собрать свои мысли, расползающиеся наподобие водорослей в потоке подводного течения. Руины вокруг словно переместились, сблизились, и теперь камни нависали над ним со всех сторон.
– Сделай это, – сказал он наконец. Он никак не мог вспомнить имя существа. – Бизли. Делай. Все, – Он задумался еще на секунду, пытаясь облечь в слова все еще кружащиеся, смутные мысли. – Иди. Иди и отыщи меня. – Он попытался вспомнить, где находится, но не смог. В каком-то месте? – Египет, – пробормотал он, хотя и знал, что это не совсем правильно. – Я в… – На какой-то миг он почти вспомнил правильное слово… или правильную мысль?… про иную землю? Но мысль ускользнула и исчезла. – Египет, – повторил он. – В онлайне.
– Сделаю все, что смогу, — отозвался серебристый жук. Его свечение начало тускнеть. – Попытаюсь отыскать тебя…
Голос стих. Свет звезд потускнел. Орландо теперь четко вспомнил свое имя, но сейчас это было почему-то не так важно. Он тут же осознал, что все еще спит. И, пробираясь сквозь последнюю дымчатую завесу сна, он пытался вспомнить свой сон.
«Бизли, – смутно припомнилось ему. – Среди руин. Он сказал, что ищет меня…»
Вспомнить подробности было уже трудно. Орландо открыл глаза и увидел, что каменные развалины, среди которых они устроились на ночь, все еще на месте, но только вместо серебристого звездного света, как это было во сне, они уже тронуты слабым розовым сиянием – первыми лучами рассвета. Шорох неподалеку напомнил ему, что бог-волк Упаут все никак не мог угомониться, когда наступила ночь, и его бормотание долго не давало Орландо заснуть…
Над ним внезапно нависла тень – нечто темное на фоне еще черного неба. Лампочками светились желтые глаза. Что-то острое и холодное коснулось горла Орландо – меч Таргора.
– Величайший из всех говорил с ним. – Голос Упаута, столь мягкий и рассудительный, когда они разбивали лагерь, обрел торжествующий тон гимна. – Говорил через тебя, когда ты спал, потому что он знал, что Упаут слушает. – Он говорил с ним… с… со мной. — Бог-волк выдохнул личное местоимение дрожащим от восторга голосом. – Со мной! Упаутом! И Ра говорил в своем облике скарабея, Хепера, Утреннего Жука! «Делай все», сказал он. «Иди и найди меня», велел он верному Упауту. «Я Египет», сказал он мне, мне, мне!
И бог-волк пустился в странный танец, дрыгая длинными ногами как насекомое на сковороде, но продолжая удерживать острие меча перед лицом Орландо.
– Мое изгнание закончилось! – ликовал Упаут. – И теперь я войду в храм Ра, и он вернет мне мое первородство! И враги мои будут повергнуты, и уткнутся они лицами в прах, и стенания их будут долгими. А я снова стану Хенти Аменти, Тем, Кто Правит Западом!
Меч покачивался неприятно близко к лицу Орландо, и он отполз на несколько дюймов назад. Фредерикс рядом с ним только что проснулся и теперь лежал, с тревогой наблюдая за происходящим.
– А как же мы? – спросил Орландо.
– Ах да. – Упаут важно кивнул. – Ты послужил устами Ра. И я не опозорю себя, причинив вред его посланнику. Вы оба можете жить.
Облегчение Орландо тут же сменилось негодованием:
– А как насчет твоего обещания? Ты же поклялся своей божественностью!
– Я обещал не причинять вам вреда. И не причинил. Обещал указывать нам путь. И делал это, пусть и недолго. – Упаут развернулся и направился к берегу. Утренний свет подсвечивал его стройную, как стебель лотоса, фигуру на фоне темной воды. Орландо и Фредерикс беспомощно наблюдали, как он сталкивает их лодку на мелководье и забирается в нее. Оттолкнувшись шестом и выведя лодку на течение, Упаут обернулся к ним, – Если вы предстанете предо мной, когда я буду править Западом, – крикнул он, – то я проявлю милосердие. И окажу почет вашим душам!
Когда лодку подхватило течение, бог-волк запрокинул голову и затянул очередной гимн в свою честь. Орландо стиснул голову руками:
– Господи… Теперь мы застряли здесь. И надолго.
– Я же говорил, что его надо было убить. – Фредерикс присмотрелся к Орландо и увидел, как тот страдает. – Эй, все не так уж и плохо, – Он похлопал друга по плечу. – Мы просто возьмем и сделаем другую лодку. Тут ведь есть пальмы и все такое.
– А чем ты их будешь рубить? И как станешь обтесывать? – Фредерикс попытался успокоить друга, но Орландо отпрянул, – Он же забрал мой меч!
– Черт! – Фредерикс помолчал. Солнце уже показалось над восточными горами, песок покраснел, – Как думаешь, сколько нам придется топать, пока мы не доберемся до следующих… как там эти штуковины называются?.. до следующих врат?
– Сколько? Тысячу миль по пустыне, – огрызнулся Орландо. И он был уверен, что не очень-то преувеличил. А потрясенное выражение на лице Сэма совсем не улучшило его настроение.
ГЛАВА 26
В ОЖИДАНИИ ВРЕМЕНИ СНОВ
СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: «Информационные террорист» распространяют манифест
(изображение: три человеческие фигуры, сидящие на куче игрушек)
ГОЛОС: Вчера в полдень по Гринвичу в большинство передач коммерческих сетевых каналов вклинился краткий, но зловещий манифест, распространенный группой, называющей себя «Коллектив восстановления информации».
(изображение: трое в анимированных масках Панталонэ)
КВИ 1: Асцидия – это морское животное, которое начинает жизнь, имея рудиментарный мозг, но как только оно перестает двигаться, прикрепляется к камню и начинает просто фильтровать через себя воду, оно больше не нуждается в мозге, поэтому переваривает его.
КВИ 2: Мы создали Армию Асцидий, чтобы протестовать, напомнить об этом факте и отпраздновать его. Мы посвятим себя уничтожению телекоммуникаций везде, где только возможно.
КВИ 3: Мы не шутим. АА реально существует. Мы собираемся убить Сеть. И когда-нибудь вы нас за это поблагодарите.
Стэн Чан высунулся из-за перегородки:
– Нашел кое-что для тебя. Женщина из УНЮУ, университета Нового Южного Уэльса, с потрясающим именем Виктория Джигалонг. Судя по всему, она первоклассный специалист, эксперт и все такое. Я уже переслал тебе имя и номер.
– Тогда какого дьявола ты здесь стоишь и подпрыгиваешь, как чертик из табакерки?
– Потому что хотел увидеть сияющую благодарственную улыбку на твоем реальном живом лице. Я собираюсь на ланч. Пойдешь?
– Нет, спасибо. У меня сегодня день без ланча. Девушке надо следить за фигурой, сам понимаешь.
– И ты еще называла старомодным меня\
Стэн исчез, и она услышала, как он перешучивается с двумя другими детективами, направляясь к выходу.
Каллиопа Скоурос вывела на экран записку Стэна и уселась поудобнее, чтобы ее прочитать, а заодно размышляя, можно ли устроить себе поблажку и съесть пачку печенья, припрятанную в нижнем ящике стола. В конце концов, морить себя голодом – не самый правильный способ соблюдать диету. С другой стороны, если она хочет поддерживать свое и без того широкоплечее и крутобедрое тело в соответствующей, по ее мнению, форме, то простора для поблажек почти не остается.
Она нахмурилась и не стала доставать печенье. Вес дело в том, чтобы «выглядеть как офицер полиции», не так ли? Если ты мужчина, то этот образ может включать и животик, и отложенный внутри запас «на черный день». Но если ты женщина, сражающаяся за продвижение по службе, да еще не той ориентации…
Судя по торопливо составленному Стэном досье, Джигалонг могла стать хорошим источником информации. У нес имелось несколько ученых степеней по фольклору аборигенов и сравнительной антропологии, и она значилась членом стольких комиссий, что Каллиопа не смогла представить такое число без содрогания. Кроме того, она принимала участие во многих судебных разбирательств с женской спецификой, что, похоже, могло стать хорошим признаком.
Звонок в университет в конце концов вывел Скоурос (после бесконечной серии экранных заставок) на младшего сотрудника факультета антропологии. После разговора с Каллиопой он переключил канал, и тут картинка на экране внезапно изменилась.
Первое впечатление, создавшееся у Каллиопы о профессоре Джигалонг – очень темнокожая, почти буквально черная. И если профессор специально не повысила контрастность своего экрана, то на дисплее она изображается лишь маской с нервирующе белыми глазами. Голова женщины оказалась бритой, и она носила огромные серьги-кольца и ожерелье из побрякивающих каменных бусин.
– Что вы хотите, офицер?
Голос у Джигалонг был вкрадчивым и низким, а производимое ею общее впечатление – весьма ошеломляющим, даже на экране. Все надежды Каллиопы воззвать к женской солидарности и чувствам испарились. Эта женщина была… короче, почти ведьмой.
В своей лучшей профессиональное манере и стараясь проявить должное уважение (она почему-то решила, что это важно), детектив Скоурос представилась и быстро объяснила, что ищет информацию о Вулагару и любых похожих мифах.
– Имеется много сборников мифов, пригодных для начинающих, – ответила профессор, холодная, как туманное утро. – Они имеются в нескольких общедоступных источниках. С удовольствием попрошу кого-нибудь выслать вам список.
– Вероятно, я уже просмотрела большую их часть. То, что я ищу, находится немного глубже.
Женщина приподняла брови:
– Можно поинтересоваться почему?
– Я веду расследование убийства. По моему мнению, не исключено, что на убийцу могли повлиять мифы аборигенов.
– И вы фактически полагаете, что убийца – темнокожий, не так ли? – Тон профессора остался ровным. – А вам не приходило в голову, что он может быть белым, имитирующим нечто такое, о чем он слышал или читал?
Каллиопа ощутила вспышку раздражения.
– Во-первых, профессор, я не уверена, что убийца – это он. Но, даже если это мужчина, мне совершенно все равно, какого цвета у него кожа – если только этот факт не поможет нам его поймать. – Она разозлилась больше, чем поняла сперва. Эта женщина не только не желает признать женскую солидарность, но и видит в Каллиопе лишь очередного белого копа. – По сути же главное здесь сама бедная девушка, которую он убил, и которая сама аборигенка – из народности тиви – а не то, что цвет кожи делает ее более или менее уязвимой. Или менее мертвой.
Виктория Джигалонг несколько секунд помолчала.
– Я извиняюсь за свое замечание. – Судя по голосу, это было не совсем так, и Каллиопа усомнилась, что женщина на другом конце провода вообще способна извиняться, – Почему вы думаете, что убийство как-то связано с туземными мифами?
Каллиопа объяснила, в каком состоянии было найдено тело, и повторила замечание жены священника.
– Калечение глаз известно и в других странах, других культурах, – сказала профессор. – В местах, где никто даже не слышал мифа о Вулагару.
– Я понимаю, что связь с фольклором аборигенов – лишь вероятность. Но кто-то убил Полли Мерапануи и кто-то проделал с ней такое, поэтому я буду расследовать все версии, какие у меня есть.
Темное лицо на экране осторожно промолчало еще несколько секунд.
– Эта история попадет в таблоиды? – спросила она наконец. – С заголовками типа: «Копы ищут аборигена-мифоубийцу»?
– Если я смогу это предотвратить – нет. Кстати, убийству уже пять лет. А печальная правда заключается в том, что до него никому нет дела, кроме меня и моего партнера, и если мы в ближайшее время не узнаем ничего нового, то дело вернется в архив нераскрытых убийств. Скорее всего, навсегда.
– В таком случае приезжайте ко мне в офис. – Приняв решение, женщина заговорила деловито и отрывисто: – Я расскажу все, что смогу. О времени встречи договоритесь с Генри – с ним вы говорили до меня. Он ведет расписание моих встреч.
И прежде чем Каллиопа успела сказать, что у нее тоже очень плотный график, профессор Джигалонг отключилась.
Каллиопа еще с полминуты просидела, уставясь на темный экран и переполненная бессильным отчаянием, потом связалась с ассистентом профессора и договорилась о встрече. Кляня себя за уступчивость – а ведь отец в детстве прозвал ее «бычком» именно за упрямство, – она пошарила в нижнем ящике стола, отыскивая печенье. К черту диету! Она станет есть, пока не растолстеет до такой степени, что эта Джигалонг содрогнется от одного ее вида.
Но после долгих и безрезультатных поисков в ящике она нашла не печенье, а расписку от Стэна Чана, датированную двумя днями раньше. Стэн писал, что украл и съел ее печенье, но обязуется возместить таким же и в том же количестве.
Похититель печенья работал сегодня по другому делу, поэтому Каллиопа отправилась в университет сама. Она опоздала на челночный вагон монорельса, курсирующий между автостоянкой и кампусом, и решила добраться туда пешком, а не ждать следующего.
Студенты выглядели одинаково хорошо одетыми – даже одежда, имитирующая «простой стиль», была дорогой и хорошо скроенной, и Каллиопа ощутила себя более чем неуютно в откровенно немодном костюме и практичных туфлях на низком каблуке.
Очень многие из этих молодых людей были родом из стран Тихоокеанского пояса, и хотя она знала, что в университете Нового Южного Уэльса учится много китайцев с материка (его даже прозвали «ПУСФ», то есть «Пекинский университет, Сиднейский филиал»), Каллиопу все еще немного пугало, когда она видела здесь столько китайцев. Страна действительно стала наполовину азиатской, хотя большая часть азиатов, подобно Стэну (кто бы ни был их бабушками и дедушками – китайцы, лаосцы или корейцы), ныне стали такими же австралийцами, как и прибывшие сюда сотню-другую лет назад белые. Они влились в главный поток – или, скорее, главный поток расширился. Любопытно, как такое произошло. Но, разумеется, влились в него не все – кое-кто, вроде племен аборигенов, по большей части остался за его пределами.
А первая реакция профессора Джигалонг напомнила Каллиопе, что всего два-три поколения назад и ее предки, греки-иммигранты, были лишь неуклюжими иностранцами, объектом шуток, а иногда и более грубого обращения. Собственно, если посмотреть на это глазами аборигенов, то и Каллиопа, и ее греко-австралийские предки не очень-то отличаются от всех прочих людей с белой кожей.
Кабинет Виктории Джигалонг оказался не просторнее большинства подобных академических каморок. Удивлял он лишь своим аскетизмом. Каллиопа ожидала, что он будет забит предметами искусства аборигенов, но, если не считать шкафа с несколькими полками старых бумажных книг и не очень чистого стола, здесь было пусто, как в монашеской келье. Бесформенное белое муслиновое одеяние профессора, показавшееся, когда она встала из-за стола, и длину которого подчеркивал ее рост, неожиданно напомнило Каллиопе какую-то церковную одежду. Каллиопа удостоилась твердого сухого рукопожатия и опустилась на второй из имевшихся здесь стульев.
– Итак. – Профессор нацепила почти антикварные очки. С линзами перед глазами и блестящим лысым черепом, она теперь казалась сделанной целиком из отражающих поверхностей. – Вам хотелось услышать миф о Вулагару.
– Гм-м… да. – Каллиопа предпочла бы для начала немного успокаивающей светской болтовни, но было ясно, что ее не дождется. – Он хорошо известен?
– Один из наиболее распространенных. В различных формах встречается в мифологии очень многих народностей аборигенов. Большинство версий имеет общие ключевые элементы – человеку приходит в голову создать искусственного человека и оживить его. Он мастерит его из дерева и вставляет каменные глаза, но все попытки оживить куклу с помощью магии не удаются. Но затем, когда человек уходит, преисполнившись отвращения, он вдруг слышит, что за ним кто-то идет. Это, разумеется, Вулагару, деревянный дьявол-дьявол, и он преследует человека. Тот в ужасе прячется, а Вулагару идет дальше, по камням и колючкам, и даже по дну реки, пока не скрывается из виду. – Она сплела пальцы. – Некоторые фольклористы не верят, что этот миф дошел до нас со Времени Снов, и полагают, что он более позднего происхождения.
– Извините, не могли бы вы немного подождать? – Каллиопа достала из сумки инфоблокнот. – Вы не возражаете, если я стану записывать?
Профессор Джигалонг взглянула на блокнот с отвращением, и на какое-то зловещее мгновение Каллиопа подумала, что ее сейчас обвинят в попытке похитить душу этой очень современной и впечатляющей женщины.
– Ну, если вы должны… – только и сказала профессор.
– Вы произнесли «Время Снов». Это ведь тоже миф? О том, что было время и до времени, когда все мифы аборигенов были действительностью?
– И не только это, детектив. Те, кто верят в подобное, верят еще и в то, что с теми временами можно установить контакт. И что во сне мы до сих пор соприкасаемся со Временем Снов.
Она произнесла эмоционально, но Каллиопе не хотелось ввязываться в нечто вроде академического спора.
– Но вы сказали, что некоторые считают миф о Вулагару… современным?
– Они полагают, что это аллегория первого контакта с европейцами и их технологией. Этот миф, возможно, предупреждает аборигенов о том, что машины уничтожат своих создателей.
– Но вы не думаете, что они правы.
– Мудрость так называемых примитивных народов уходит корнями гораздо глубже, чем это способны понять очень многие из называющих себя цивилизованными людьми, детектив Скоурос – Резкость тона профессора казалась почти автоматической, окаменелой жесткостью старого спора. – Совсем необязательно видеть ружье или автомобиль, чтобы прийти к выводу, что человечество не должно слишком полагаться на то, что оно изготавливает, в противоположность тому, что оно из себя представляет.
Каллиопа постаралась вернуть собеседницу к сути своего визита, и профессор, словно поняв, что сидящая напротив нее детектив не участвует в столь дорогом ее сердцу диспуте, уступила. Она заполнила пятнадцать минут памяти инфоблокнота цитатами различных версий мифа и комментариями разных экспертов. Жесты профессора Джигалонг были четкими, но слегка театральными, ее низкий голос почти гипнотическим, и даже небрежные фразы создавали впечатление давно обдуманных. У Каллиопы снова возникло ощущение, что ее ошеломляет странный магнетизм собеседницы. Сперва она решила, что это ощущение сексуально – профессор Джигалонг была женщиной красивой и очень впечатляющей, – но потом детективу все больше стало казаться, что ее восхищает уже само присутствие рядом этой женщины, и эта реакция больше смахивает на восторг потенциальной поклонницы.
Такое Каллиопе не понравилось. Она не представляла себя в роли фанатки и тем более приверженца культа кого или чего угодно и не могла вообразить, что способна измениться ради специалиста по австралийскому фольклору. Но вовсе не реагировать на сидящую рядом женщину было нелегко.
Слушая ее (если честно, то вполуха, потому что обилие деталей уже начало утомлять), Каллиопа машинально обвела взглядом кабинет. То, что прежде показалось ей монашеской простотой одной из стен, в реальности оказалось очень большим – и, судя по всему, весьма дорогим – настенным экраном, принявшим в режиме ожидания нейтральный белый оттенок. И еще здесь имелось единственное украшение, которое она поначалу не заметила из-за разноцветных корешков книг.
Предмет на деревянной подставке был очень простым – слегка неправильных очертаний круг из пожелтевшей слоновой или простой кости, расположенный вертикально наподобие входа в туннель. Его поддерживал почти невидимый стерженек высотой примерно с ладонь. Если бы он не был единственным украшением в этом чисто функциональном помещении, Каллиопа могла бы и вовсе его не заметить. Теперь же она с трудом отвела от него взгляд.
– …и именно поэтому, разумеется, я считаю ваше предположение о том, что этот конкретный миф может быть часть ритуального убийства, очень неприятным.
– О, извините! – Чтобы скрыть смущение, Каллиопа слегка потрясла свой блокнот. – Не могли бы вы это повторить?
Профессор взглянула на нее с неодобрением, но голос ее остался ровным:
– Я говорила о том, что определенная часть сообщества австралийских аборигенов верит в то, что Время Снов наступит снова. Подобно большинству фундаменталистских движений, это реакция на страдание, на политическое лишение гражданских прав. И не все, кто в это верят, дураки или придурки. – Тут она сделала паузу, словно впервые задумавшись над тем, что сказать дальше. – Но есть и такие, кто полагает, что они могут ускорить повторное наступление Времени Снов или даже оформить его под собственные потребности, и ради этого они очень даже готовы исказить ритуалы и верования своих соплеменников.
Каллиопа ощутила, как в ней просыпается интерес:
– И вы думаете, что убийца мог принадлежать к такой группе? К тем, кто пытается совершить некий магический ритуал, чтобы вернуть Время Снов?
– Возможно.
Вид у Виктории Джигалонг стал гораздо более несчастный, чем этого можно было ожидать. И Каллиопа задумалась, не причиняет ли ей боль вынужденная необходимость приводить пример легковерности своего народа.
– В некоторых краях Вулагару стал мощной метафорой – и не просто примером тревожного воздействия технологии. Есть и такие, кто видит в нем метафору того, как попытки белого человека переделать коренных жителей по собственному образу рано или поздно обернутся против него же. Что его «творение», если так можно выразиться, выступит против своего создателя.
– Другими словами, кое-кто использует этот миф как подстрекательство к беспорядкам и волнениям на расовой основе?
– Да. Но помните, что даже в нынешние неустроенные времена это лишь миф, и, подобно всем мифам моего народа, не следует путать то, что в нем есть прекрасного – и что в нем есть истинного – с тем, что могут сделать из этого мифа больные или несчастные люди. – Как ни странно, эта строгая женщина едва не молила полицейского о понимании.
Когда Каллиопа поблагодарила профессора и уже стояла в дверях, она повернулась и сказала:
– Кстати, не могла не заметить костяное кольцо на вашей книжной полке. Это произведение искусства или какая-то награда? Смотрится просто замечательно.
Профессор Джигалонг не повернула голову к полке, но на вопрос тоже не ответила.
– Похоже, вы хорошая женщина, детектив Скоурос. Прошу меня извинить, за первоначальную резкость.
– Все в порядке. – Каллиопа взволновалась. Тон профессора снова стал странным и нерешительным. Неужели она все-таки услышит в нем намек, призыв?
Каллиопа никак не могла понять, как она отреагирует на такую возможную ситуацию.
– Позвольте мне кое-что сказать. Многие ждут наступления Времени Снов. Кое-кто пытается добиться этого. Мы живем в странные времена.
– Несомненно, – быстро отозвалась Каллиопа, но сразу пожалела, что не промолчала. Взгляд профессора стал очень пристальным, но это не причина для болтливости.
– Гораздо более странные, чем вы думаете. – Теперь Виктория Джигалонг встала и подошла к книжной полке. Сняла костяной круг и почтительно провела по нему пальцем наподобие монашки, перебирающей четки, – И в эти странные дни, – продолжила она наконец, – нельзя недооценивать тех, кто взывает к магии Вулагару. И не относитесь к идее Времени Снов легкомысленно.
– Я не отношусь легкомысленно к любым верованиям, профессор.
– Сейчас мы говорим уже не о верованиях, детектив. Мир стоит на пороге великого изменения, пусть даже большинство из нас не в состоянии это увидеть. Но мне не следует вас больше задерживать. До свидания.
Полчаса спустя Каллиопа все еще сидела на стоянке в своей служебной машине, воспроизводила запись интервью, одновременно просматривая свои заметки о мифе про Вулагару, и пыталась понять что же, черт побери, он означает.
Кристабель все стояла и стояла перед металлической дверью, стараясь заставить себя больше не бояться. Как будто за дверью дракон или еще какой монстр. Она боялась постучать, хотя и знала, что за дверью всего лишь мистер Селларс. Мистер Селларс и еще тот плохой, страшный мальчишка.
Набравшись наконец храбрости, она постучала в дверь камнем, выстукивая код, которому научил ее мистер Селларс: тук, тук-тук, тук, тук.
Дверь приоткрылась, из-за нее показалось чумазое лицо мальчишки.
– Я хочу увидеть мистера Селларса, – сказала она своим самым серьезным тоном.
Мальчишка открыл дверь пошире, пропуская ее, и она прокралась мимо. От него воняло. Она скорчила ему гримасу, и он это увидел, но лишь рассмеялся, издав приглушенный шипящий звук, как Таинственная Мышь.
В туннеле за дверью оказалось жарко, горячо и туманно, и поначалу она почти ничего не увидела. Потом Кристабель разглядела печурку, на которой стояла кипящая кастрюля – из нее-то и шел тот самый пар, который мешал видеть. В воздухе как-то странно пахло – не противно, как от мальчишки, а примерно как дома из аптечки или как один из папиных напитков.
Оказавшись за дверью, Кристабель остановилась. Она мало что видела из-за туманного воздуха и не знала, куда идти дальше. Мальчишка слегка ее подтолкнул – не сильно, и не очень дружественно, из-за чего она едва не упала. Тут она снова испугалась. Мистер Селларс всегда с ней здоровался, даже когда она приходила к нему, не поговорив с ним сперва через очки.
– Принесла пожрать, muchita? – спросил мальчишка.
– Я хочу увидеть мистера Селларса.
– Ay, Dios! Ну так иди. – Он зашел ей за спину, словно собираясь снова подтолкнуть, и Кристабель торопливо зашагала по мокрому бетону, не желая, чтобы мальчишка к ней прикасался.
В одном из мест, где туннель расширялся, стояло пустое кресло мистера Селларса, и она еще больше испугалась. Без сидящего в нем старика кресло казалось каким-то предметом из теленовостей, вроде одной из тех штучек, которых отправили на Марс, и теперь они делали там другие машинки, поменьше, совсем как кошка-мама делает котят. Она остановилась и не стала подходить ближе даже когда мальчишка опять оказался позади нее. Его дыхание показалось ей очень громким. Собственное дыхание – тоже.
– Эта мелкая сучка совсем рехнулась, – сказал мальчишка.
В тени за креслом что-то зашевелилось.
– Что? – произнес негромкий голос.
– Muchita loca, видишь? Сказала, что хочет с тобой поговорить, а сама шарахается от каждой тени. И чё с ней такое? – Мальчишка фыркнул и отправился что-то сделать с кипящей кастрюлей.
– Мистер Селларс? – Кристабель все еще боялась. Голос у него был какой-то странный.
– Малышка Кристабель? Какой сюрприз. Иди сюда, дорогая, иди сюда.
Она разглядела шевельнувшуюся руку и обошла кресло. Мистер Селларс лежал на стопке одеял, накрытый еще одним одеялом так, что из-под него виднелись лишь его голова и руки. Он еще больше похудел и даже не поднял голову, когда она приблизилась. Но он улыбнулся, и девочка немного приободрилась.
– Дай-ка мне на тебя взглянуть. Ты уж прости, что я не встаю, но сейчас я, увы, сильно ослабел. Работа, которую я делаю, сильно утомляет. – Он закрыл глаза, словно решил заснуть, и долго их не открывал. – И еще извини за атмосферу. У моего увлажнителя дисфункция – это значит, что он перестал работать, – и мне пришлось импровизировать.
Кристабель знала, что такое «дисфункция», потому что Робот Громыхало из шоу дядюшки Джингла говорил это слово всякий раз, когда у него отваливалась задняя часть. Однако она не совсем поняла, что имел в виду мистер Селларс, потому что, насколько ей было известно, увлажнитель не имел никакого отношения к его задней части. И еще она не была уверена насчет «импровизировать», но предположила, что это как-то связано с кипящей водой.
– А вам станет лучше?
– Думаю, да. Еще так много нужно сделать, а пока я тут валяюсь, дело не движется. Вообще-то я мог хоть на голове стоять, и от этого ничего бы не изменилось, но мне надо набраться сил. – Он на секунду широко раскрыл глаза, как будто увидел ее только что. – Извини, милая, я тут бормочу всякую чушь. Просто я не очень хорошо себя чувствую. Что тебя привело ко мне? Ты разве не… – он сделал паузу, словно смотрел на что-то невидимое, – …не должна быть в школе?
– Уроки кончились. Я иду домой. – Ей вдруг показалось, что она выдает какой-то секрет. Кристабель не хотелось говорить о школе. – А почему вы меня не вызывали?
– Я ведь уже сказал, дорогая, что очень много работаю. И еще я не хотел навлечь на тебя неприятности.
– Но почему здесь он? — Она задала вопрос шепотом, но мальчишка все равно услышал его и рассмеялся. И тогда Кристабель ненадолго перестала его бояться – она в тот момент ненавидела и его, и его дурацкую физиономию, от которой никуда не деться, когда она приходит к мистеру Селларсу. – Он плохой, мистер Селларс. Он гадкий. И он ворует.
– Ага, может, тогда сбегаешь в la tienda и купишь мыла? – осведомился мальчишка и снова рассмеялся.
– В этом нет необходимости, Чо-Чо. – Мистер Селларс поднял дрожащую руку, похожую на согнутую ветром ветку, – Кристабель, он воровал, потому что был голоден. Не у всех есть хорошая семья, как у тебя, теплая постель и сколько угодно еды.
– Verdad, – подтвердил мальчишка, кивая.
– Но почему он теперь ваш друг? Ведь это я ваш друг.
Мистер Селларс медленно покачал головой – не говоря «нет», но печально.
– Кристабель, ты и сейчас мой друг – ты лучшая из друзей, каких можно только пожелать любому. А помощь, которую ты мне оказываешь, гораздо важнее, чем ты даже можешь представить – ты герой целого мира! Но сейчас мне надо отдохнуть от работы, а с этим Чо-Чо справляется лучше. И ему нужно где-то жить, поэтому он здесь.
– А если меня здесь не будет, то я настучу этим армейским vatos, что под их базой живет чокнутый старик, усекла?
