Сия Кейс
Ветувьяр
Глава 5. Гвойн. ка-Гвойн
И для чего мужику вешать на себя столько железа? Нет, Рауд мог понять и серьги, и кольца, и даже всякие там ошейники – но не цепочку, идущую от уха к ноздре, да еще и с какими-то бубенцами! А еще ведь эта тряпка на башке – тяжело ведь, да и смысла никакого!
Естественно, Рауд не слышал ни слова из того, что вещал на ломаном гвойне этот обернутый в дорогущие ткани почтенный гость, но он сидел здесь и не для этого. Чтобы отвечать и улыбаться, здесь были дядюшка с Гурдом, который еще и успевал что-то записывать.
Любимый родственник как раз собирался что-то сказать, и Рауд напряг извилины, чтобы вникнуть. Да и выражение лица, глядишь, поумнее станет.
– Дипломатия подразумевает обдуманные просьбы и взвешенные решения, а следовательно, полную непредвзятость. Давайте еще раз, господин Шариат, по порядку – опишите причины вашего поражения от двисетского флота при Канхольме.
Вот же загнул! Нет, Рауд такие слова тоже знал и даже когда-то учился их применять, вот только выходило всегда прескверно, но в дипломаты он не подался не поэтому. Основная причина состояла в том, что “ваш внешний облик, дорогой племянник, не слишком располагает к светским беседам”. Так говорил дядюшка, “внешним обликом” тоже, по сути, не блещущий, но в дипломатии отчего-то преуспевший, и все же причину “рожей не вышел” на тот момент юный Рауд с радостью принял и все свои таланты направил в иное русло.
И сидел он здесь из-за этих самых талантов…
От скуки хотелось если не повеситься, то взвыть уж точно. Рауд уныло взглянул на гобелен, что расположился аккурат за дядюшкиной спиной – огромный вышитый герб Гвойна, принятый первым правителем свободного острова Тьорном Остроскалым. Над кличкой Рауд в детстве посмеивался, да и Гурд этим не брезговал, за что мальчишки всегда получали от дядьки заслуженный подзатыльник, вот только на одного наказание возымело действие, а на другого – нет.
Гурд продолжал что-то старательно записывать, хотя по делу говорил только дядька – ну да этот всегда найдет, что припомнить и подметить. Оттого и стал к тридцати годам лыс, как колено.
– Двизет! – Гремя бубенцами на роже, воскликнул имперец, – К щертям Двизет! Езли бы нэ кырацийцы, пабэда была бы нажа!
– Это нам известно, – Дядюшка учтиво сложил руки перед собой, – После вступления в бой флагмана кирацийского флота все пошло наперекосяк.
– Флэтщер, – Имперский павлин щелкнул белыми-белыми (особенно на фоне загорелой морды) зубами, – И нэ он адын.
– Мы слышали об адмирале Флетчере. В бою сталкиваться еще не приходилось.
– Он псых.
Рауд не сдержался – хмыкнул. О Флетчере он думал часто, и почти всегда эти мысли приходили только к одному – им нужно встретиться в море. И выяснить, кто лучше. А пока он не знал наверняка, все рассказы о том, какой кирациец безумный и непобедимый, казались трусливым бредом.
– З ным был ищо Хелдер. Два, – Для пущей убедительности имперец зачем-то показал два пальца, – Два карабля прэвратыли маю армаду в нищто!
– Так ли хороша армада, если ее способны разбить два флагмана? – Не выдержал Рауд. И кто делает таких дураков адмиралами!? Как вообще Зиекон смог стать империей, держа в армии таких трусов?
– Маладой щеловек, – Имперец держался неплохо, но Рауд видел по глазам, что в душе он хочет перегрызть ему глотку, – Зиэкон – ымпэрия, и можэт пазволыть сэбе лущшые караблы.
– Тогда, может, дело в командовании? Рыба гниет с головы…
– Господин Шариат, – Оборвал Рауда дядька, хотя племянник, в общем-то, уже все сказал, – Адмирал Орнсон не имел дела с кирацийцами, но в пределах Северных морей пользуется авторитетом, поэтому оценивает ситуацию со своей точки зрения.
– Этому маладому щеловеку, – Имперец пронзил Рауда взглядом, – ны за щто нэ справытьса с Флэтщером.
– А вам-то откуда знать? – Сверкнул глазами “молодой человек”, – Флетчер вроде бы даже… моложе меня, хотя кто этих ветувьяров разберет…
А вот с Хельдером они вроде были ровесниками. С ним Рауд тоже страшно хотел потягаться, но вот с двоими сразу…
– Флэтщер хитер, каг дужына лысиц.
– А еще у него два лица, – Напомнил Рауд, – И что с того? Он человек, а потому… смертен.
– Хатя… мнэ дажэ нравытца ваш настрой. Вы ведь хатыте начать вайну с Кырацыэй?
– Наконец-то наш разговор перестал крутиться вокруг да около, – Дядюшка улыбнулся, потрогав окладистую бороду, – Что вы можете нам предложить?
– Мой кароль хочэт мэсти. Он прэдаставит караблы.
– А что должны будем предоставить мы?
– Чэловека, апарощившего маю щесть и щесть маего караля. Адмырала Флэтщера.
На месте дядюшки Рауд бы врезал кулаком по столу, но родственничек не только сдержался, но и хитро улыбнулся:
– Надеюсь, вы помните, господин Шариат, что адмирал Флетчер еще и король Кирации Тейвон Первый Кастиллон?
– Канещно помню, – Кивнул имперец, – Развэ это нэ лущше для вас? Аставить Кырацыю бэз галавы.
– Вот только Гвойн отнюдь не заинтересован во всей Кирации. Нас интересуют лишь северные прибрежные земли и основные порты близ Талаара.
– Господа, вы, должно быть, забыли, – Голос сидящего поодаль за отдельным столом Гурда звонким эхом отразился от каменных стен, – Без правителя Кирация не останется даже в случае смерти Флетчера и короля. Во время пребывания Тейвона в облике адмирала королевством правит его сестра, принцесса Ремора.
– Жэнщына нэ спасобна пабэдыть в вайнэ, – Возразил имперец.
– Вы плохо знаете эту женщину, господин Шариат, – Дядюшка был спокоен, как море в штиль, – Осмелюсь напомнить вам о событиях двадцатилетней давности. Сомневаюсь, что король Тейвон смог бы удержать Кирацию без помощи сестры. Королевство тогда рассыпалось на части!
– Принцесса издала указ о снижении налогов и прекратила чеканку денег прежнего образца в силу ее затратности, – Каждый раз, когда Гурд решал блеснуть своей ученостью, он склонял голову набок. Вот так, как сейчас, – Помимо этого она внесла поправки в…
– Дастатощно, – Поднял смуглую руку имперец, – Я понял, щто вы баитесь.
– Отнюдь, – Чмокнул губами дядька, – Мы выжидаем. Кирация сейчас не так слаба, как нам бы хотелось, поэтому пока мы ограничимся Талааром.
– Флэтщера можна захватыть на морэ, а сэстру убыть в сталыце.
– Этим пусть занимаются камарилы. А мы не собираемся гоняться за двумя зайцами. Гвойн не так богат, чтобы выбрасывать деньги в море.
Имперец Шариат задумчиво закусил губу над редкой треугольной бороденкой и забарабанил пальцами по столу, должно быть, отстукивая какой-нибудь из пафосных военных маршей. В Зиеконе любят бессмысленную браваду и самолюбование – проигрывают раз за разом, а радости, будто весь Оствэйк захватили!
– Ладно, – Шариат махнул головой, и бубенцы вновь звякнули, – З нашей стараны я абеспэчу нэскалька караблэй для нападэния на Талаар.
– Командование флотом будет у адмирала Орнсона, – Напомнил дядюшка.
– Галеон “Черная змея” к вашим услугам, – С поклоном, но не без доли язвительности объявил Рауд.
– Думаю, вы найдете общий язык, господа, – Дядька обращался к имперцу, но смотрел исключительно на племянника, – Адмирал Орнсон, как-никак, тоже потомок зиеконцев.
– О да, я замэтыл, – Неожиданно улыбнулся Шариат, – Чорные воласы – рэдкое явлэние для здэшних мэст.
Рауд едва удержался, чтобы не схватить лежащую рядом треуголку и не спрятать под ней свои патлы от глаз этого дурака.
– Полагаю, на этом все. Господин Шариат, у вас остались какие-то вопросы?
– Нэт, – Звякнули бубенцы, и имперец поднялся из-за стола, осторожно придерживая поистине бабский подол своего одеяния.
Наблюдая за тем, как придурок плетется к выходу, топая по каменному полу тонкими сандалиями, Рауд вернулся к изначальному вопросу – на кой черт мужикам носить на себе всякие цепи и юбки вместо штанов? Тут уж неудивительно, что Флетчер его разбил – в штанах, да безо всяких тряпок на голове воевать поудобнее будет.
Высоченная дверь захлопнулась за имперцем, и Рауд смекнул, что дядька собирается что-то сказать. Правду сказать, без дипломатии и лицемерия.
Что ж, если для того, чтобы начать разговор, нужно было сделать первый шаг самому, то почему бы его не сделать?
– Он идиот, – Объявил очевидное Рауд, закидывая ногу в начищенном сапоге на колено, – Только испортит мне всё развлечение.
– Так не позволь, – Дядька церемониться не собирался, – Учить что ли надо?
– А в “развлечении” ты уверен? – Гурд поднялся из-за стола и сгреб свои бумаги в кучу, —Тебе в лучшем случае достанется Хельдер.
– А в худшем? Флетчер? Тогда хочу худший.
– В худшем – оба, – Непреклонно заявил Гурд, – Шариат, конечно, идиот, но не думаю, что все его капитаны ему под стать. А кирацийцы смешали их с…
– Меня не так просто смешать с тем, с чем я смешиваю других, – Хмыкнул Рауд.
Гурд и не думал улыбаться. Даже дядька, кажется, немного смягчился, но это лысое колено оставалось с каменным лицом – и ведь не скажешь даже со стороны, что лучший друг!
– Ты излишне самоуверен.
– А ты мнителен, – Рауд качнулся на стуле, не сводя глаз с Гурда.
– Тебя не переубедить, – Вздохнул он, – Значит, будь по-твоему… Кстати, Торгир, скажем сейчас?
Дядька повернулся к своему советнику и секретарю. Хотя, там, наверное, должностей было еще больше – родственничек не упускал возможности переложить свои обязанности на кого-нибудь еще, тем более если этот кто-то страдает от излишней честности. Гурд же страдал не только от нее, но еще и от больной ответственности, которая даже по ночам не давала ему жить спокойно.
Оттого и выглядел бедняга в свои тридцать пять лет на десять старше – нечего было менять меч на перо. А ведь лет пятнадцать назад девицы бегали за ним ничуть не меньше, чем за Раудом – не все сходили с ума от длинных черных волос молодого моряка – многим нравился широкоплечий высокий блондин с цепкими глазами. Сейчас же от тех светло-медовых волос не осталось ничего, плечи ссутулились, а глаза глубоко ввалились на исхудавшем лице.
Нет, Рауд, конечно, понимал, что и он уже не тот двадцатилетний парень, но при нем до сих пор оставались и волосы, и лицо, да и телосложением, слава богу, удался не в дядюшку – иначе сверкал бы пузом так же, как Гурд лысиной – лет с тридцати.
– А чего скрывать-то? Даже письмо можешь показать, – Разрешил дядька.
– Опять интриги плетете без меня? – Ухмыльнулся Рауд.
На дела, которые друг с дядькой вели у него за спиной, он никогда не обижался, потому что мог поставить себя на их место. Вот есть у тебя какая-нибудь тайна, а ты возьми и разболтай ее по старой дружбе такому болтуну и задире! Он сначала за бутылкой всем разболтает, а потом еще и прибьет кого ненароком, если кто чего-нибудь не то брякнет. И там и там убытки, выгоды никакой, да и тайна прахом пошла.
– Если кто-то и плетет, то не мы, – Пожал плечами Гурд, – Нас за уши тащат.
– Я думал, имперцы уже затащили.
– Нет, еще Эделосс подтянулся.
– А северянам чего? – Удивился Рауд. Уж эти вообще сидели себе и морду не высовывали…
– Истинный Лик приказал долго жить, – Выдохнул дядька.
– Не понял, – Рауд поочередно смотрел то на друга, то на родственничка, – Нэриус что ли окочурился?
– Если бы, – Гурд вытащил из кучи бумаг какой-то лист и протянул Рауду.
Оказалось, письмо, да и немаленькое – на целую страницу. Написано на гвойне, но почерк неаккуратный – то ли спешили, то ли так вышло с непривычки.
Торгиру Фиррисону,
правителю свободного острова Гвойна
Божественный путь шлет рабам земным много испытаний, и тяжесть их порой непреодолима для одного народа, одного королевства…
Тьфу, ну и бредятина! Прочитать все это сможет либо праведник, либо такой упрямец, как Гурд. И что ж за богоугодник такое написал?
Рауд бросил ленивый взгляд на последнюю строчку:
Епископ ордена Истинного Лика Сигри
Спустя мгновение письмо было жесточайшим образом отброшено на стол, а о личности некоего Сигри сделаны соответствующие выводы.
– Гурд, ты же не думаешь, что у меня хватит сил это дочитать? Тут же ни одного человеческого слова!
Теперь эта зараза получила то, что хотела – улыбка была до ушей:
– Так и знал, что ты это скажешь.
– Хочет-то этот ангел божий чего? – Невозмутимо продолжил Рауд.
Прижавшись бедрами к столу, друг сложил руки на груди и покосился на опальное письмо:
– Насколько я понял, он говорит о расколе ордена и просит нас поддержать их сторону.
– Их – это чью?
– Собственно, этого епископа и главного камарила – Биркитта Даирона.
– А Нэриус?
– Он и спровоцировал раскол – попытался стащить какую-то дрянь из орденской библиотеки, а камарилы перехватили. Епископ уверен, что это ересь.
– Этим епископам только дай слово – все ересью объявят! От нас-то чего хочет? – Желал знать Рауд, которого все эти религиозные дрязги не просто не интересовали, но даже не забавляли.
– Опять же, если я правильно понял…
– Рожай, Гурд!
– Хотят, чтобы эту дрянь, за которой охотится Нэриус – вроде, свиток – мы спрятали у себя. Сначала хотя бы на корабле.
– То есть, на “Черной змее”, – Сделал вывод Рауд, поворачиваясь к дядьке, – И что, мы в деле?
– Новость о расколе когда-нибудь обязательно дойдет до народа. Нам нужно делать выбор, а учитывая то, что мы собираемся развязывать войну с Кирацией, логичнее поддержать сторону камарилов.
– Я понял, – Кивнул Рауд. Когда дело касалось приказов, он старался не рассуждать. Это на “Змее” он был полноправным хозяином, а на суше полагалось подчиняться. Да и не с его настроенными на войну мозгами самодурствовать.
– Они будут ждать в Эхоре. Просят взять на борт свиток и кого-то там в сопровождение, – Подытожил Гурд.
– Так уж и быть, заскочу по пути, – Облизнул зубы Рауд, – Сколько у меня времени?
– Думаю, встанешь там на якорь, – Предположил дядька, – От Линхаласа до Эхоры путь неблизкий.
– Черт с вами, подожду немного. Но я не собачонка и не верная жена. И кстати, что нам за это будет? Камарилы должны понимать, что это политика, а не дружеская попойка.
– Даже если и должны, то либо не понимают, либо прикидываются, – Хохотнул дядюшка, – Но дадим им время опомниться. Если и дальше станут молчать – продадим свиток Нэриусу.
Рауд улыбнулся. Он должен был догадаться, что дядька вывернет все именно так. Что камарилы могли предложить им за помощь? Если казна ордена осталась в руках Нэриуса, свиток в любом случае попадет к нему – дядюшка ни за что не продешевит.
– Все, ступайте, – Махнул рукой родственник, и обрадованный тем, что эта скукотища закончилась, Рауд вскочил с места.
– Оба? – Гурд вернулся к своим бумажкам и принялся перекладывать их с такой нежностью, с какой следовало прикасаться разве что к дамам. И то, не ко всем.
– Да! – Рявкнул дядька, – Ты мне тоже надоел!
Подошедший Рауд хлопнул друга по плечу, схватил за локоть и вывел в коридор, грохнув за собой дверью.
– Он бывает невыносим, – Буркнул Гурд.
– Он всегда невыносим. Не представляю, как ты его терпишь, – Рауд выглянул в окно.
В грязном дворе копошились слуги, солдаты, лошади – все замызганные, как свиньи, а судя по свинцовым тучам, скоро грязи станет еще больше, и в лужах можно будет утопиться. И все же покинуть дом дядьки хотелось – здесь, кажется, сами стены за тобой следили и грозились донести родственнику.
Да и вообще быть на суше ему оставалось несколько дней, а значит, их надо провести если не с пользой, то с удовольствием.
– Пойдем-ка проветримся, – Рауд повернулся и заговорщически подмигнул Гурду.
– Знаю я твое “проветримся”! Я после этих развлечений сутки лежу пластом!
– А раньше почему-то не лежал. Теряешь квалификацию, дружище…
Гурд устало потер переносицу:
– Ты неисправим. Может, уже пора отпустить нашу молодость? Она закончилась, Рауд.
– Это ты так считаешь. А меня, вон, имперец на полном серьезе молодым человеком величал! Льстец проклятый!
– Он назовет и таракана бабочкой, лишь бы получить то, что хочет, – Мрачно заметил Гурд.
– Нет, это просто ты такой угрюмый, – Рауд взял друга под руку и потащил прямо по коридору, – Ну глянь на себя! Во что ты превратился под дядюшкиными бумажками!? Вон, усох весь, исхудал, круги под глазами! Ты когда в последний раз у дамы бывал?
Ухмылка Гурда вышла вымученной, но в глазах все же загорелся какой-никакой огонек:
– Ты, черт, кого угодно уговоришь.
– Я не черт, я грешник, – Рауд лихо соскочил вниз по ступеням и обернулся на спокойно спускающегося друга, – И похлеще ветувьяров…
Глава 6. Кирация. Анкален
Перед глазами до сих пор стояла кровь. Это сейчас было страшно, а в тот момент Ремора всего лишь удивилась – как ему удалось миновать такое количество охраны?
С каждой секундой, пока она жалась к стене своей гостиной и смотрела на затянутую в серую орденскую рясу спину лекаря, становилось все страшнее – приходило осознание, что она была на волоске от смерти, что еще немного – и Тейвон бы остался один.
Не успей Ферингрей вовремя, на одного ветувьяра стало бы меньше, а безумный камарил, которого едва угомонило пятеро гвардцейцев, стал бы знаменит на весь Оствэйк.
– Как он, брат Дарис? – Принцесса шагнула к монаху, согнувшемуся над креслом с бесчувственным Ферингреем.
А ведь Ремора даже не сразу заметила, как короткий клинок, выскользнувший из рукава безумца, полоснул по капитану, так отчаянно ее защищавшему.
– Это обморок. Рану я обработал. Пару недель покоя – и, даст бог, все будет в порядке.
С этими словами монах откупорил какую то склянку и сунул под нос раненому. Ферингрей дернулся, распахнул глаза, и непривычное расслабленное выражение лица вновь сменилось сосредоточенным и напряженным.
– Ваше Высочество, – Капитан рванулся, чтобы встать, но принцесса осадила его жестом.
– Со мной все в порядке. А вот вам следует отлежаться.
Монах незаметно откланялся и ушел, необычайно бледный Ферингрей проводил его взглядом и вновь попытался подняться на ноги:
– Я должен доложить Его Величеству и коменданту.
– Его Величеству доложу я, – Отрезала Ремора, отходя к окну. На улице было тихо, словно никто еще не знал, что несколько минут назад могло случиться непоправимое…
А сердце, оказывается, все еще стучало в груди быстрее обычного – надо же, а она уже стала думать, что разучилась бояться! Двадцать лет назад это чувство казалось естественным, необходимым, а теперь… стало лишним.
Ферингрей за спиной все же поднялся – ну что за человек!? Не хватало еще, чтобы бедняга рухнул в обморок прямо здесь. Повязка туго стягивала его раненую левую руку, и ему явно нужно было отлежаться хотя бы денек, чтобы не ухудшить свое состояние.
Ремора развернулась как раз в тот момент, когда дверь покоев распахнулась, и в комнату влетел мертвенно-бледный и при этом запыхавшийся Эйден. Круглыми от испуга глазами он оглядывал помещение, надолго замерев взглядом на принцессе.
– Господин комендант, – Рванулся к нему шатающийся на нетвердых ногах Ферингрей, – Я должен доложить…
– Ваше Высочество, – В таких знакомых карих глазах плескалась едва сдерживаемая тревога. Еще секунда, и он бросился бы к ней, словно мать к испуганному младенцу.
– Я в порядке, – Отмахнулась она, – А вот капитан – нет. Ему нужен отдых. Если бы не Ферингрей, неизвестно, чем бы все закончилось…
На мгновение потупив голову, Эйден уставился на капитана королевской охраны. Ремора не могла найти причину прохладных отношений между этими двоими, но факт оставался фактом – они друг друга недолюбливали, возможно, даже из-за сходства характеров.
– Спасибо за то, что успели вовремя, – Так, будто слова жгли ему язык, выговорил Эйден.
– Это моя работа, господин комендант, – Сухо ответил Ферингрей.
Чуть приоткрытая дверь вновь распахнулась, шарахнула о стену, и в комнату буквально вломился Тейвон в своем привычном бордовом камзоле и высоких сапогах.
– Где этот мерзавец!? – Требовал брат, обшаривая покои сестры глазами, так же, как минуту назад это делал Эйден, – Ремора..?
– Со мной все нормально, – Качнула головой принцесса.
– Он уже должен быть в темнице, – Отчитался Ферингрей, – Если ничего не произошло…
– А что-то могло произойти? – Казалось, еще немного, и брат начнет метать молнии. Обыкновенно бледные, его щеки раскраснелись от ярости, а между бровей пролегла глубокая морщина.
– Он был необычайно… буйным, – С трудом подобрал слово капитан, – Впрочем, именно это и не позволило его замыслам увенчаться успехом. Мои люди справятся, я почти в этом уверен.
– Почти!? Чарльз, дело серьезное! – Тейвон никак не мог успокоиться, и Ремора его понимала – она вела бы себя еще хуже, если бы подобная опасность грозила ему, – У тебя камарил проник в замок, а ты не уверен, что твои люди смогут его удержать?
– Ваше Величество, – Ферингрей поднял твердый взгляд на брата, – Насколько мне известно, камарилы себя так не ведут.
– То есть, ты хочешь сказать, что… – Начал Эйден.
– Что, возможно, он никакой не камарил, – Чарльз встретил озадаченный взгляд коменданта с ледяным спокойствием, – А лишь псих, им прикидывающийся.
Обычно Ремора позволяла брату разбираться в подобных проблемах самому, но сейчас это дело напрямую касалось и ее самой, поэтому принцесса сочла необходимым вмешаться:
– Капитан Феринрей прав. Убийца вел себя странно… для камарила.
Говоря проще, наемник, проникший к ней в комнаты, был истинным безумцем и, скорее всего, самоубийцей. Он кричал и громил все на своем пути, хотя по навыкам и ловкости действительно не уступал лучшим из эделосских убийц. Вот только камарилы, как воры, всегда бесшумны и аккуратны, они бы ни за что не стали привлекать к себе внимание.
– Нам нужно знать наверняка, – Тряхнул рыжеватыми волосами Ферингрей, – Этот псих может быть повинен и в убийстве леди Ингерды.
– Я хочу знать, камарил ли он, – Отчеканил уставившийся в стену Тейвон.
Пошарив глазами по комнате, Эйден пристроился на краю стола, сложив руки на груди:
– Я лично проведу допрос. С пристрастием.
– Он может не сознаться. Это ничего не даст, – Возразил Тейвон.
–Есть идеи?
– Одна, – Ухмыльнулся Тейвон. Это уже не предвещало ничего хорошего, – Но вам троим она не понравится.
*
– Он может сдержаться. Мы не знаем, чего ждать от этого психа, – Эйден ходил по комнате от стены к стене, это начинало раздражать. Каждый его шаг отражался от голых каменных стен гулким эхом.
– Камарил? Сдержаться, почуяв ветувьяра? – Едва не рассмеялся Тейвон, – Ты сам-то себя слышишь?
Уже минут десять Тейвону казалось, что он разговаривает не с другом, а со стеной. Вот с этой самой – сырой и каменной, подземельной. Даже ей необходимость этого риска доказать было проще.
Чарльз Ферингрей не проронил за время всего разговора почти ни слова – во-первых, при Эйдене он и вовсе высовываться не любил, а во-вторых (Тейвон чувствовал это всеми фибрами души) он единственный был согласен с королем.
Ремора же подняла такую истерику, что ее пришлось оставить в покоях – иначе на ушах от женского крика стояло бы все подземелье. Ее страх за единственного братца тоже был объясним и понятен, но сидеть на месте, трусливо поджав хвост и гадать, шныряют ли по твоей столице камарилы, Тейвон не собирался из одной только гордости.
А еще из-за Джеррета, который собственными руками бы снес этому уроду башку с плеч, не боясь при этом по неосторожности поцарапать личико. Меньше всего на свете Тейвон хотел выглядеть в глазах людей трусливей своего ветувьяра.
– Все что угодно может пойти не так, – Эйден уперся руками в старую затертую столешницу.
Подземельная комнатушка с горящим факелом, запахом сырости, плесенью и одним-единственным столом, конечно, угнетала, но все же не так, как Эйден со своим кудахтаньем. Шаркнув сапогом по каменному полу, Тейвон вытянулся на стуле и прижался к спинке, после чего откровенно пожилой предмет мебели жалобно скрипнул.
– Вы с Чарльзом будете рядом. И это помимо кучи гвардейцев. Да и я сам что ли беспомощный младенец!?
– Мало ли какой козырь есть у него в рукаве… Эти твари знают древнекирацийский не хуже вас! – Парировал Эйден.
– Сегодня этот мерзавец чуть не прикончил Ремору… И это почти сразу после Ингерды! Я должен знать, камарил он или нет!
– И как ты это себе представляешь? – Устало потер переносицу друг, – Ты заявишься к нему в камеру под видом Геллиуса, и что дальше?
– Камарилов натаскивают ничуть не хуже охотничьих собак, – Тейвон покрутил кольцо на пальце, – Он сразу поймет, что я никакой не Геллиус, и выдаст себя. Он попытается убить меня любым способом, и тут на подхвате будете вы.
Поговаривали, что перед тем, как вступить в орден, камарилы и вовсе проходят какой-то обряд, при котором с их кровью с помощью древних молитв делают что-то, чтобы она усиливала их сердцебиение при виде ветувьяра. Помимо этого, камарилы начинали по-настоящему звереть, когда враг оказывался в досягаемости.
– Бред, – Процедил Эйден, – С тем же успехом он может захотеть убить и Геллиуса.
– Вот только реакция будет другой, – Хмыкнул Тейвон, – При виде ветувьяров камарилы перестают быть людьми. Вы это сразу поймете, если увидите.
– Мы теряем время, – Вмешался стоящий у мизерного окошка, что было под самым потолком, Ферингрей.
– Действительно, – Тейвон требовательно уставился на друга, – Нужно попробовать, Эйден! С каких пор ты стал таким… осторожным?
– С тех пор, как один ветувьяр стал моим лучшим другом, а другой…
– Ради Реморы, Эйден…
Словно не выдержав столкновения их взглядов, друг отошел от стола:
– Только попробуй полезть на рожон… Я сам тебя прикончу.
*
Из-под капюшона открывался не самый широкий обзор – Тейвон видел лишь то, что находилось у него под ногами и изредка то, что было перед самым носом, все остальное было скрыто от его глаз тяжелой черной тканью. Кисти рук, занятые гладкими бусинами четок, прятались под длинными, почти до колен, рукавами, балахонистое одеяние лишь слегка было подхвачено поясом, но движения сковывало неимоверно – ноги путались в подоле, тянущемуся по полу и норовящему за что-нибудь зацепиться.
А ведь помимо того, чтобы держать голову опущенной и медленно плестись со смиренным видом вслед за гвардейцами, Тейвону приходилось сжиматься всем телом, нарочно сутулиться, чтобы выглядеть меньше, чем он был на самом деле.
– Кажется, наш Геллиус перестал поститься, – Осмеял его Эйден, увидев друга в образе главы ордена.
– Ты не придирайся, – Осадил наглеца Тейвон, – Если этот мерзавец его и видел, то только издалека. Главное – волосы и балахон на месте.
И если с волосами проблемы не было, то балахон с каждой минутой раздражал все сильнее. И как Геллиус ходит в нем всю жизнь?
Как-то исхитрившись выглянуть из-под капюшона, Тейвон поймал обеспокоенный взгляд идущего рядом Эйдена и тут же отвернулся. В то, что их план может пойти прахом, верить не хотелось, а потому король настойчиво гнал от себя все подобные мысли.
Он давно не бывал в подземелье и уже успел забыть, как здесь сыро и зябко, как коптят факелы на каменных заплесневелых стенах, как отдается эхом стук капель по полу и как тяжело дышится этим гадким спертым воздухом. Отсюда хотелось если не сбежать, то хотя бы выйти, но предстояло потерпеть, да еще и глядя в глаза той твари, которая убьет тебя, не задумавшись, просто за то, что ты не такой, как она.
Гвардейцы медленно открыли тяжелую деревянную дверь камеры, укрепленную решеткой, и в тесную затхлую комнату тут же шмыгнул Эйден, держащий руку на эфесе шпаги. С нарочитой медлительностью Тейвон двинулся за ним, не забывая перебирать пальцами бусины четок.
В камере воняло еще хуже, чем в коридоре – к запаху сырости добавилась еще и настойчивая вонь блевотины, Тейвон поморщился и окинул помещение взглядом, насколько это мог позволить ненавистный капюшон.
Здесь не было ничего, кроме отсыревшего тюфяка на полу и отхожего ведра в углу, но камера все равно казалась тесной, словно гроб. И еще теснее ее делал человек, что сидел на полу, закованный в цепи, но при этом совершенно свободный в своих словах и взглядах. Он не сводил с Эйдена пылающих ненавистью глаз, избитое лицо перекосилось в хищной ухмылке.
– Надо же! Быстро вы явились, – На кирацийском он говорил без малейшего акцента, – Еще и этого… еретика с собой притащили.
Тейвон не просто заметил на себе взгляд Эйдена, он его почувствовал. А вот предполагаемый камарил явно не ощущал ничего подозрительного – что ж, подойдем ближе.
– Разве может говорить о ереси человек, помысливший убийство? – Тейвон сделал шаг вперед. Фраза получилась невнятной и корявой, тихий возвышенный голос – еще хуже, но вряд ли этот псих вообще его слушал.
Недо-камарил шарахнулся назад, словно побитый пес, звякнули цепи, а Тейвон почувствовал за спиной настороженное движение Эйдена – как наседка с цыплятами, ей-богу!
– Поднимите его, – Приказал друг гвардейцам. Тейвон на мгновение обернулся и заметил, что у стены уже стоял Ферингрей. Капитан королевской охраны готов был сожрать узника одними глазами, но злости не выказывал.
Двое солдат подхватили психа под локти и подняли на ноги, Эйден вышел вперед, все еще придерживая рукой шпагу.
–Я буду задавать тебе вопросы. Ты будешь отвечать. Честно отвечать, – Друг буквально выплевывал слова ему прямо в лицо.
– Хер тебе, урод зубатый! – Псих плюнул Эйдену под ноги, – И еретику твоему. И этому, – Он перевел взгляд на Чарльза, – ублюдку!
– Значит, мы поговорим по-другому, – Эйден улыбнулся, с гордостью обнажив перед психом свои выдающиеся зубы, – Дакен, начни беседу!
“Беседу” начинали известным способом: один удар в челюсть, дальше – как пойдет, вот и этого дружка не обделили. Дакен, глуповатый на вид мужик, больше похожий на огромную гору с ручищами толщиной в ногу Тейвона, сработал аккуратно и быстро, и вот уже псих отплевывался кровью, трусливо потупив взгляд.
– Кто ты такой, мразь!? – Эйден чуть нагнулся к уху узника, не переставая при этом улыбаться.
– Тот, кто убивает двуликих демонов, которым ты служишь, – Выдохнул псих, отчаянно напоминающий животное – кровавая слюна стекает по подбородку, под глазом набухает синяк, глаза сверкают, словно от бешенства, – А этот – их создает!
Тейвон не сразу понял, что узник смотрит на него, но необходимость попробовать еще раз почуял сразу.
– Камарил, значит, – Тейвон сделал еще шаг, вновь опередив Эйдена.
–Да, крыса ты церковная! – Рыкнул псих, дернувшись в руках гвардейцев. Вот только у Дакена не подергаешься – пара секунд, и узник получает щедрый удар под дых, такой, что свалил бы психа с ног, не держи его второй гвардеец.
Тейвон урвал момент, чтобы заглянуть в глаза наемника и, чему он уже не удивился, ничего в них не увидеть. Псих перед ним не был камарилом, хоть и пытался доказать обратное – ветувьяр стоял в шаге от него, а этот идиот, мало того, что не бился в конвульсиях необузданной агрессии, так и вовсе принимал его за Геллиуса.
Настоящие камарилы реагируют на ветувьяров иначе, и эту реакцию не спутать ни с чем. Тейвону хватило нескольких мгновений, чтобы запомнить ее на всю жизнь и до сих пор видеть в кошмарах. Убийцы из ордена Истинного Лика превращаются в монстров, стоит им только почуять ветувьяра – их глаза расширяются, зрачки сужаются, кожа краснеет, а изо рта идет чуть ли не пена, и управлять этим они неспособны. Камарилы совершенно теряют разум, если где-то поблизости находится ветувьяр.