Сия Кейс
Ветувьяр
Эйден понимал, что это конец для Престона. И ничего не мог сделать.
*
Стражники вели Тейвона по его же собственным коридорам замка. Видимо, Лукеллес сильно боялся неожиданных выходок, хотя что мог вытворить безоружный человек в пустом каменном помещении, Тейвон искренне не понимал. Можно было, конечно, схватить со стены факел и попытаться поджечь здесь все, но разрушения короля никогда не привлекали. Эта идея, вероятно, не понравилась бы даже Джеррету с его любовью к эффектным, но бестолковым выходкам.
Отбросив эти мысли, Тейвон подумал о том, что он скажет Лукеллесу. Ненависть к этой мрази была в нем всегда, но сегодня она всерьез грозилась вырваться наружу. Никогда раньше король так сильно не сомневался в собственном самообладании.
Гвардейцы подвели его к королевскому кабинету, один из них вошел внутрь и объявил “Его Величеству” о том, что узник доставлен. Только сейчас Тейвон в полной мере ощутил всю бредовость и абсурдность собственного положения.
Несколько месяцев назад, возвращая Джеррета, он со спокойной душой покидал тихий Анкален и мирную Кирацию. Тейвон тогда даже в страшном сне не мог представить, что ему придется вернуться в мир, в котором какой-то торгаш из мещан объявит себя королем!
Прошло пару мгновений, и Тейвона пропустили в кабинет. За время его отсутствия здесь ничего не изменилось – тот же огромный стол из красного дерева, окна с тяжелыми шторами, восемь стульев для советников и один – со спинкой повыше – для короля. Единственное, что заметил Тейвон – это исчезновение отцовского портрета со стены. Видимо, новый король решил, что ничто в его замке не должно напоминать о ветувьярах.
Хотя на самом деле Лукеллесу следовало заняться не борьбой с картинами.
– На вашем месте я бы заказал себе новый трон, – Сухо заметил Тейвон, – Этот для вас определенно узковат.
– Вы неизменно прозорливы, мой дорогой шурин, – Лукеллес попытался поерзать своей огромной задницей на стуле, но тот держал его подлокотниками, словно тисками.
Тейвон ненавидел это его обращение, которым гадкий торгаш пытался причислить себя к королевской семье. Обычно он терпел эти слова, но сегодня церемониться с этой мразью не собирался.
–Калиста – ветувьяр Реморы. Она мне не сестра, – Напомнил он, беззастенчиво усаживаясь по правую руку от Лукеллеса. Обычно это место занимала Ремора.
– Ох уж эти тонкости! Они меня никогда не занимали, – Ручонка Лукеллеса потянулась к кувшину с вином и двум бокалам, что стояли рядом. Торгаш до краев наполнил один и только потом вопросительно поднял глаза на Тейвона.
– Я откажусь, – Качнул головой он.
– Непривычно видеть вас в такой одежде, – Лукеллес залил себе в глотку вина.
– Но отрадно, верно? Я ведь теперь не выгляжу, как король, – Тейвон уставился в маленькие наглые глазки.
Не успел Лукеллес ответить, как в кабинет вошел слуга с подносом в руках. На тарелках оказалась целиковая жареная курица, мясной пирог и какая-то запеченная с травами рыба. С нее новый король и начал, расковыривая блюдо руками и засовывая куски белого мяса в рот. На какое-то время он словно позабыл о существовании Тейвона, но потом вдруг опомнился.
– Вы, должно быть, считаете меня гадом, каких поискать. Предателем, крысой, – Чавкая, рассуждал он, – Но это ведь не так. Я дал людям то, чего они хотели.
– И чего же они хотели? Погромов на улицах, разбоя, грабежей, голода? Чего!?
– Ну-ну, голубчик, – Осадил Тейвона торгаш, – Это все пройдет и забудется. Они хотели видеть на троне человека.
– А я, по-вашему, кто? – Опешил Тейвон.
– Ветувьярам давно пора было показать их место, – Как ни в чем не бывало продолжал Лукеллес, – Времена Этиды, если они и были, давно прошли.
– Говоришь, как эделоссец… – Подметил Тейвон.
– А в чем они, по сути, не правы? У них, может, и чересчур жесткие методы, но ветувьяры действительно не люди. У людей нет второй жизни в запасе.
“В запасе!?” Да как он смел такое говорить! О каком запасе может идти речь, когда ты живешь свою жизнь с перерывами, словно умирая на год, а потом возрождаясь!?
– Да что ты знаешь о нас..? – Не выдержал Тейвон.
– Только нечего строить из себя несчастных! – Лукеллес успел покончить с рыбой и взялся за пирог, – Я вдоволь насмотрелся на свою женушку, чтобы знать, что вся ваша семейка только и умеет, что врать.
– Чего тебе не хватало, чего!? Я отдал тебе Калисту, наплевал на ее волю…
– Не ты, а твой рыжий “братец”.
– Я просто не оставил ему выбора. А он любил ее больше, чем я.
– И именно эта проклятая баба показала мне, кто вы есть на самом деле! – Жир стекал по тройному подбородку Лукеллеса и капал на стол, – Что вы отродье, возомнившее себя богами!
– Нет! – Воспротивился Тейвон, – Мы просто люди.
– Надо же… И твоя шлюха-сестрица говорила так же!
– Не смей так ее называть! – Тейвон вскочил с места и только тогда заметил арбалетчика, что притаился за широкой темной шторой. Вернув себе самообладание, он опустился на стул и поднял пылающие от ярости глаза на эту жирную мразь.
– Это верно, не стоит поддаваться порывам. Я не сказал еще самого главного.
– Если ты так нас ненавидишь, – Прошипел Тейвон, – Убей нас. Убей меня, убей Джеррета. Убей Ремору. Эйден разорвет тебе глотку голыми руками, не успеет еще ее тело остыть.
Эти слова вырвались сами собой, прежде, чем Тейвон вспомнил, что Джеррет подозревал Эйдена в предательстве.
Лукеллес расхохотался. Тейвон поймал себя на мысли – есть ли возможность каким-то образом убить его быстрее, чем арбалетчик засадит болт ему в глаз? Вряд ли, потому что из оружия у Тейвона была лишь тарелка да рыбья кость.
– Интлер уже присягнул мне на верность. И я отправил его пытать адмирала Хельдера. Думаю, это будет радостная встреча старых друзей!
Он вновь залился хохотом, а Тейвон не мог поверить своим ушам.
– Не думаю, что адмирал предаст тебя и твоего братца и присягнет мне… Поэтому завтра на рассвете состоится его казнь, – Продолжил бить побольнее Лукеллес, – И я прикажу убить его Интлеру. Посмотрим, как сильно он мне предан..?
Может, попробовать задушить его? Вдруг получится? Да, это будет чистым самоубийством, но сколько жизней он сможет спасти!
Вот только арбалетчик выстрелит раньше, чем Тейвон даже успеет дотянуться до этой туши.
– Но я милостив. Я не хочу, чтобы народ окрестил тебя и твою сестрицу мучениками. Я оставлю вас в живых и сделаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались…
– И чего же нам будет это стоить? – Вымученно ухмыльнулся Тейвон.
– Ты подпишешь отречение для себя и всех своих потомков, а потом объявишь народу о том, что не имеешь никаких притязаний на трон.
Это так рассмешило Тейвона, что он не сдержался – и расхохотался Лукеллесу прямо в лицо. Торгаш явно удивился, и это позабавило Тейвона еще больше – неужели он ожидал чего-то другого?
– На твоем месте я бы просто отрубил мне голову. Это гораздо проще, – Сверкнул глазами он.
– Я-то думал, что в тебе осталось хоть немного благоразумия…
– Я законный король Кирации. О каком отречении может идти речь? – Сквозь стиснутые зубы процедил Тейвон, – В пользу самозванца?
Лукеллес отложил кусок пирога и внимательно вгляделся в лицо собеседника.
– Вместо тебя подписать отречение может твой ветувьяр, – Сказал он, – Мне, по сути, нет разницы.
– А ты наивней, чем я думал, – Хмыкнул Тейвон, – В лучшем случае, Джеррет плюнет тебе в рожу. Он не станет церемониться, как я.
– Но его, возможно, убедит другое, – Лукеллес отхлебнул вина взялся за курицу, – Жизнь адмирала Хельдера тоже зависит от тебя. Или от него – как вам будет угодно.
“Конечно – теперь он начал шантажировать меня Престоном!” – подумал Тейвон. Говоря по правде, ситуация казалась все более безвыходной. Он не мог позволить казнить такого ценного военного, как Хельдер. Не мог отдать им своего друга.
– Время тебе – до рассвета, – Подытожил Лукеллес, – Глядишь, и другому своему дружку – Интлеру – жизнь облегчишь…
*
Эшафот был залит дождем. Ледяной осенний ливень насквозь промочил испачканные чьей-то кровью доски, старую брусчатку, крыши замка и унылых королевских гвардейцев, что стояли по обе стороны от места казни.
По приказу нового короля эшафот соорудили прямо на площади перед замком, на которую открывался чудесный вид с широкого парадного балкона, где сейчас и собрался весь королевский совет, включая самого Лукеллеса, что восседал на специально подготовленном для него троне.
Над балконом соорудили навес, который не пропускал дождевые капли, но Тейвон охотней бы согласился стоять там, внизу, и иметь возможность изменить хоть что-то. Отсюда же он не мог сделать ничего, кроме как смотреть на то, как один его друг убьет другого.
Сегодня ночью он не сомкнул глаз, но придумать ничего стоящего так и не удалось. Тейвон был связан по рукам и ногам, он стал узником собственного замка и заложником своей привязанности к людям.
Он понимал, что следующей в списке Лукеллеса будет Ремора. Торгаш сделает все, чтобы заставить его подписать отречение, и Тейвон, тот Тейвон, который получил от отца это королевство двадцать лет назад, непременно поддался бы ему, но того юноши давным-давно не существовало. Его убила жестокая реальность и слова, которые тогда сказала брату Ремора:
– Нет ничего важнее Кирации. Даже сотни, тысячи жизней ее не стоят. А одна – тем более.
Сказав это, она без раздумий отдала в жертву своего ветувьяра.
Сейчас Тейвон понимал, что, если понадобится, сестра принесет в жертву и саму себя, но его задачей было не довести ситуацию до этого. Кирация могла потерять Ремору, а он – нет.
– Комендант Фадел! – Позвал развалившийся на троне Лукеллес. Старый предатель, из числа тех, от кого нужно было избавиться в свое время еще отцу Тейвона, услужливо склонился к “королю”, – Сколько нам еще ждать?
– С минуты на минуту приведут осужденного, – Доложил Фадел.
Тейвон сжался всем телом. У него болела голова и тряслось сердце. Он облачился в свой привычный бордовый камзол и натянул на пальцы несколько колец, но все равно чувствовал себя кем-то другим. Гораздо легче было делать вид, что ты – не тот человек, от которого все ждут спасения, а кто-то посторонний, случайно попавший в эту передрягу.
Вдалеке показались стражники, что выводили узника из приземистых боковых ворот. В самом начале процессии шествовал Эйден, облаченный во все черное. Всю ночь прокручивая в голове тяжелые мысли, Тейвон успел несколько раз осыпать бывшего друга всевозможными проклятиями и практически возненавидел его, но сейчас его взгляд как-то некстати зацепился за одну странность: у Эйдена не было никакого оружия, хотя, в соответствии с военным чином ему полагалось всегда носить с собой шпагу.
К тому же, граф Интлер был сам на себя не похож – прошло всего несколько месяцев, а он, казалось, постарел лет на десять. Эйден похудел и ссутулился, а двигаться стал так, словно на ногах у него болтались невидимые, но очень тяжелые кандалы.
Глупый и слабый лучик надежды кольнул Тейвона – вдруг Эйден здесь не по своей воле? Что, если он ведет какую-то игру? Это казалось правильным и логичным, потому что граф Интлер был одним из немногих людей, кого Тейвон мог бы назвать настоящим образцом чести и верности.
Престон был со всех сторон окружен гвардейцами. Он тоже еле переставлял ноги, но, очевидно, по другой причине – адмирал был до такой степени избит, что Тейвон, может, и не узнал бы его так сразу.
И вот, пока эта процессия медленно продвигалась через всю площадь к эшафоту под проливным дождем, Тейвон задавался только одним вопросом: что можно сотворить настолько безумного, чтобы спасти их всех?
Пока что все варианты, которые приходили ему в голову, только усугубляли их положение.
Позади раздались поспешные шаги, чей-то топот, и внезапно на балкон, где расположился король со свитой, едва не сбив с ног кого-то из приспешников Лукеллеса, вломился запыхавшийся гвардеец. Он мог быть разве что гонцом, иначе зачем бы он стал так спешить?
К парню шагнул Фадел, и гонец поспешно достал из-под мокрого мундира небольшой конверт. Когда послание отдали королю, тот незамедлительно погрузился в чтение. С места, где стоял Тейвон, нельзя было разобрать ни слова из написанного, но судя по тому, что строк было немного, а вникал в них Лукеллес достаточно долго, можно было сделать вывод, что весть была не из приятных.
Или же торгаш просто до сих пор читал по слогам, что тоже было весьма вероятно…
– Опять эта чертова баба! Когда она уже научится терпению!? – Разразился гневом Лукеллес, протягивая Фаделу письмо.
Тот быстро пробежался по нему взглядом и сахарным тоном произнес:
– Если она так уверена в том, что говорит, мы не можем медлить. Нужно отправляться немедленно.
Смирившись с этим, Лукеллес вновь расплылся на троне и уставился на площадь. Тейвон тоже заставил себя смотреть на эшафот, но глаза, как и руки, неумолимо тянулись к письму, которое Фадел уже успел спрятать под мундиром. Что за женщина писала Лукеллесу? Куда он собирался отправляться?
Между тем, Престона уже успели поставить на колени. Руки его были связаны за спиной, ноги – скованы кандалами. Выхода не было. Ни для него, ни для Эйдена.
*
Эйден чувствовал себя мертвым. Он должен был замерзнуть под ледяным осенним дождем, но холода он не ощущал. Ему казалось, что он даже не видит перед собой ничего.
Доски под ногами были скользкими от воды. Престон стоял на коленях, положив голову на плаху. Глаза его глядели куда-то в пустоту, избегая смотреть на Эйдена. Никогда раньше граф не ощущал такого исступления – в голове билась только пульсирующая боль и слова приговора.
Лукеллес принял решение возродить древний церемониальный вид казни. В Кирации он применялся только к военным, чьи заслуги были значимы для королевства. Ни о каком уважении речь тут, конечно, не шла – торгаш просто хотел, чтобы Эйден у него на глазах отсек голову своему другу, а не просто выбил у него из под ног деревянный чурбан.
Эйден принял из рук гвардейца длинный меч – такими сражались великие воины лет двести назад. Оружие оказалось тяжелее, чем думал граф, но на один удар его сил точно хватит. Этому клинку ничего не стоит перерубить человека пополам – что уж тут говорить о шее?
– Престон Хельдер, адмирал Кирации, обвиняется в государственной измене, – Дождь катился по лицу Эйдена, словно слезы, – против Его Величества Шерода Лукеллеса, и приговаривается к смертной казни путем обезглавливания. Приговор будет исполнен незамедлительно.
Ему хватило секунды, чтобы взглянуть на королевский балкон, откуда за казнью наблюдал Лукеллес со своей свитой. Эйден не сразу заметил высокую фигуру в бордовом, стоящую с краю. Тейвон не сводил с него глаз.
“Ты зашел слишком далеко. И потерял все” – сказал себе Эйден.
И занес над головой Престона меч.
Вода стекала по остро заточенному лезвию и капала на доски. Один удар сердца. Второй.
– Я не предавал вас, – Эйден хотел сказать это громче, но получился лишь шепот. Он не знал, слышит ли его Престон. И хочет ли он его слышать, – Прости.
Меч обрушился на шею адмирала всей своей тяжестью и отсек ему голову так быстро, что уже через мгновение она с глухим стуком упала на мокрые доски и покатилась по ним. Тело задергалось, хлынула кровь.
Эйдену казалось, что это все происходило не с ним. Даже боль в голове куда-то подевалась. Он не слышал ни единого звука, хотя Лукеллес со своими шакалами наверняка разразились аплодисментами, и не видел перед собой ничего, кроме окровавленного меча в руке.
Может, вонзить его себе в живот и покончить с этим?
“Ничтожество”.
Эйден отбросил меч прямо на доски эшафота и ушел, так и не осмелившись взглянуть на Тейвона.
Глава 24. Кирация. Монастырь Двух Лиц
Рауд Орнсон был вспыльчив, порывист, груб и никогда не брезговал хорошим мордобоем. Он и сам прекрасно знал о том, что временами бывает невыносим, но если на родине с его характером все как-то смирились, то хидьясские наемники этого терпеть не желали. Доходило даже до того, что Флавио со своими дружками просто запирал его в каюте, чтобы гвойнец не лез с замечаниями и поучениями к капитану этого корыта.
Рауд тщетно пытался убедить их, что если он возьмет командование судном, они доберутся до места в два раза быстрее. Плюгавый капитанчик, который вел эту развалюху на восток, осторожничал, как баба, давал огромные крюки, огибая скалы, между которыми спокойно прошло бы два таких корабля! Это доводило Рауда до бешенства, поэтому, когда на горизонте наконец-то показалась земля, он был счастлив, как дитя.
Он уже знал, что это за место – на востоке от Кирации находился только монастырь Двух Лиц. Остров, на котором он располагался, был чем-то наподобие святыни – говорят, именно здесь Этида вымолила у богов свое ветувьярское естество. Говоря по правде, Рауд и сам сейчас бы не отказался “помолиться” здесь с какой-нибудь красоткой наподобие королевы из легенды – но вряд ли в монастыре сыщется хоть одна приличная баба. Если они вообще здесь есть…
Когда они причалили к монастырю, Рауд не поверил своим глазам. До этого дня он думал, что его трудно удивить, но ордену Двух Лиц это как-то удалось.
На пристани – пусть и сравнительно небольшой – копошились самые обыкновенные на вид люди. Были среди них грузчики и торговцы, хотя чаще на глаза все-таки попадались монахи в длинных темно-серых одеяниях и глубоких капюшонах. Но впереди, на возвышении, путников ждали ворота высотой с дядюшкин дом в ка-Гвойне, высеченные из цельного камня и украшенные фигурами кораблей и воинов. Вершину ворот, естественно, венчала статуя королевы Этиды – прекрасной девы с длинными развевающимися волосами и воздетыми к небу руками.
Сойдя по трапу на твердую землю, Рауд огляделся по сторонам. Напомнили о себе застарелые мыслишки о побеге, но они вновь оказались некстати – куда он денется от наемников на острове? Правильно, никуда. А корабль ему все равно никак не достать без денег…
Что-то гогоча на своем языке, наемники двинулись к воротам, и Рауд, лишь напоследок обернувшись на корабль и окинув взглядом тот сброд, что был ему экипажем, двинулся за ними.
За воротами их ждал не просто монастырь, а целый город с приземистыми домишками и узкими улицами, на которых даже в разгар дня было так тихо, что они казались спящими.
Впрочем, чего Рауд хотел от монахов? Здесь, небось, даже ни одного борделя нет, пусть и самого захудалого…
Улицы неизбежно вели к сердцу монастыря – странного вида замку, построенному на скале. Он не казался таким уж враждебным и мрачным – солнце и ветры отшлифовали его стены, а бойницами на стенах наверняка ни разу не пользовались. Да и кому могло понадобиться брать монастырь?
Рауд сразу понял, что именно туда хидьяссцы и держат путь, но то, что они могли работать на главу ордена – Геллиуса, если Рауд не путал имя – казалось странным. Разве церковники приветствуют убийства?
Капитан всегда был далек от орденских дел – он вообще не понимал, зачем дядюшка ввязался во все эти игры с богами. У гвойнцев был один настоящий бог, и имя ему – война. Все остальные – просто вымысел королей и церковников, чтобы водить простой народ за нос.
Не отрывая взгляда от громадины замка впереди, Рауд спокойно шел вслед за наемниками. Вскоре они принялись подниматься по длинной узкой лестнице, выдолбленной прямо в скале. Это оказалось сложнее, чем капитан думал – камни кое-где потрескались и раскрошились, ноги так и норовили соскользнуть и свалить тебя вниз, сбивая до кучи всех, кто шел позади.
Поднимались они, как Рауду показалось, целую вечность, но на деле прошло не так много времени – солнце на небе почти не сдвинулось. Они прошли по узкому мосту через заросшие мхом низкие ворота и оказались на открытой площадке, откуда открывался вид на город внизу. Отсюда он был похож на начерченную углем схему, кое-где раскрашенную блеклым желто-коричневым цветом пожухлой осенней травы.
Здесь их и ждал невысокий пожилой человечек с абсолютно седой головой, но не слишком морщинистым лицом. Он казался еще вполне бодрым и не производил впечатление безумного фанатика – по крайней мере, на вид. Должно быть, это и был тот самый Геллиус, хотя Рауд почему-то представлял его иначе.
– Рад видеть вас в этих стенах, сыны мои, – Широко улыбнулся он, гостеприимно разведя руки в стороны, – Боги дали вам сил пройти этот путь, но послали ли они вам успех?
Рауд опешил. Старик говорил на эделосском. Но Геллиус – кирациец!
Вывод напрашивался только один – это был не Геллиус. Это вообще не человек из ордена Двух Лиц. Рауд повнимательнее посмотрел на его рясу – не в таких ли ходили церковники, которых дядюшка развел в Гвойне? То-то и оно, что в таких…
Но какого черта священник из ордена Истинного Лика забыл здесь, в монастыре Двух Лиц? Дружбу эти ордена уж точно не водили, а это означало только то, что монастырь был захвачен эделоссцами.
Вот только знали ли об этом кирацийцы на большой земле?
Флавио со смиренным видом вышел вперед, стянул с головы капюшон, склонил голову и поцеловал протянутую руку церковника.
– Послали, великий. Мы доставили вам свиток в целости и сохранности.
“Великий!” – спохватился Рауд. Черт возьми, так это Нэриус! Капитан едва не рассмеялся в голос – он привел свиток прямиком к тому, от кого пообещал его уберечь. Это походило на спланированную дядюшкой шутку, но Рауд знал, что Торгир здесь не при чем.
Картина потихоньку начинала складываться у капитана в голове – Нэриус расколол орден, украв свиток, упустил его, и тот попал к камарилам. Тогда глава ордена нанял кого-то потолковей, чтобы они вернули ему утраченный артефакт, и так вышло, что хидьяссцы разгадали камарильский план только в Талааре, когда он уже был у Рауда. Вопросом оставалось только то, на кой черт Нэриусу ждать их здесь, в чужом монастыре и чужом королевстве, но тут уж Рауд со своим скудным умишком гадать не брался. Он надеялся, что поймет это позже, когда узнает, для чего вообще этот свиток так нужен.
– Вы подоспели точно в срок, – Возвышенно сказал Нэриус, – Избранная уже ждет…
Рауду показалось, что он попал в какой-то безумный сон. Что еще за “избранная”? Неужели он действительно очутился у к каких-то фанатиков?
Флавио с готовностью кивнул и повернулся к своим наемникам. Рауд не ожидал, что он ни с того ни с сего посмотрит на него.
– С нами прибыл адмирал Орнсон из Гвойна, – Южанин указал Нэриусу на него, – Если бы не он, мы бы не заполучили свиток.
Рауд услышал, как позади него наемники о чем-то зашептались, но виду не подал. Ему и самому вдруг стало интересно, с чего бы Флавио выставлять его перед Нэриусом в лучшем свете? К тому же, еще и адмиралом, которым он никогда не являлся…
Поняв, что нужно что-то сделать, Рауд подошел к церковнику, склонил голову и прижался губами к протянутой ухоженной руке.
– Отрадно, что Свободный Остров Гвойн выбрал праведную сторону, – Нэриус говорил как праведник, но во взгляде его не было ничего светлого и смиренного. Одна лишь железная хватка.
Глава ордена окинул наемников взглядом и пригласил пройти внутрь. Южане двинулись за ним, но как только они прошли, Рауд дернул Флавио за рукав:
– Зачем ты солгал ему про меня? Твоим ребятам это не понравилось.
Южанин лишь улыбнулся, обнажив зубы со слегка длинноватыми клыками:
– Я нье знаю, как они обращаются с пльенниками. Я решил, что тьебе лучше быть гостьем здесь.
Не сказав больше ни слова, он решил догнать своих товарищей. Удивленный внезапной доброжелательностью наемника, Рауд с какой-то растерянностью последовал за ним.
Внутри замок оказался поистине огромным. Снизу его можно было увидеть только с одной стороны, а потому капитан удивился, когда попал в длинный коридор с таким количеством лестниц и дверей, что их нельзя было сосчитать. Здесь, как и в любом другом замке, было сыро и прохладно, на стенах коптили факелы, а из небольших, закрытых витражами окон едва-едва пробивался дневной свет.
Нэриус повел их наверх по широкой лестнице мимо увешанных гобеленами стен. Как ни странно, здесь почти не было монахов, хотя в представлении Рауда они должны были встречаться им на каждом углу. Впрочем, откуда ему знать, как здесь все было до прихода эделоссцев?
Они добрались до большого зала, предназначенного, судя по всему, для редких визитов короля – здесь, среди толстых резных колонн, на возвышении стоял трон, но Рауда удивило не это, а то, что он не пустовал. Сидя в роскошном кресле, их одиноко дожидалась молодая женщина.
Заметив Нэриуса, она медленно поднялась со своего места и спустилась к гостям. Рауд тут же забрал свои мысли об уродливых здешних бабах назад – эта, была, конечно, немного худа на его вкус, но все же довольно хороша. Все в ней – и одежда, и плавность движений – говорило о знатности и воспитании, но у капитана не было никаких догадок, кем могла оказаться эта загадочная особа.
Она подошла ближе, и теперь Рауд мог разглядеть изысканные серьги у нее в ушах и подвеску на изящной шее. Темные, почти черные ее волосы были распущены, но даже не доставали до плеч – это что же, у здешних дам такая мода? Гвойнские девицы никогда не позволяли себе отрезать косу – с ней же в разы красивее – но эту незнакомку это ни капельки не портило.
– Я рада видеть вас всех здесь, – Заговорила она на кирацийском, хотя лицо ее при этом не выражало никакой радости. Да, она была красива – но в то же время казалась холодной и надменной.
Это ведь ее Нэриус назвал избранной? Рауду не слишком хотелось верить церковнику, но незнакомка действительно производила впечатление если не ведьмы, то хотя бы стервы…
При этом Рауд совершенно ее не боялся и не собирался избегать. Высокая, стройная, темноволосая – гвойнские простушки не годились ей и в подметки.
– Мы доставили свиток, госпожа, – Флавио склонился перед ней и вытащил из-за пазухи злополучный пергамент. Это же надо – гордый наемник готов плясать перед женщиной на задних лапках! Что-то подсказывало Рауду, что дело не только в деньгах – видимо, не на него одного незнакомка производила сильное впечатление.
Или это сказывалось долгое пребывание без женщин?
Красавица наконец позволила себе улыбнуться, приняв свиток из рук Флавио. Интересно, как она собиралась хоть что-то в нем разобрать?
Что ж, даже если она ничего не поняла в многочисленных черточках и палочках, то виду не подала – свернув свиток, она оглядела всех наемников и взглядом остановилась на Рауде.
– А ваше лицо мне незнакомо… – Склонила голову незнакомка.
– Я Рауд Орнсон, гвойнский моряк, – Неожиданно для самого себя выпалил капитан.
– Надо же… – Задумчиво протянула красавица, – И как вам Кирация?
– Весьма… красиво.
Томно прикрыв глаза, незнакомка улыбнулась. Рауд ждал, что она все-таки назовет ему свое имя, но женщина ничего больше не сказала. Отвернувшись от Рауда, она вновь посмотрела на стоящих строем южан и объявила:
– Отныне вы будете моей охраной. Совсем скоро здесь будут люди, которые могут оказаться не слишком… доброжелательны ко мне. Вы должны защищать меня от них.
Флавио, покорно, словно верный пес, склонил голову:
– Будет исполнено, госпожа.
Мгновенно позабыв о наемниках, незнакомка вновь посмотрела на Рауда:
– А вы, господин Орнсон, будете моим гостем.
*
Ремора чувствовала себя отвратительно. В последний раз она плавала на корабле так давно, что успела забыть о своей морской болезни. Это плавание казалось ей вечностью, но на душе было противно все-таки не из-за этого.
Она не знала, что будет дальше. Во что их с Тейвоном втянул Лукеллес, загнав на этот корабль? У Реморы было нехорошее предчувствие, постоянно вспоминались слова Эйдена о том, что за мятежом и его предводителем стоит что-то большее. Принцесса боялась, что им предстоит лицом к лицу столкнуться с этой силой, и вряд ли они одержат победу в этой схватке.
Как не одержал Эйден. Когда Ремора узнала, что он натворил, она несколько раз прокляла саму себя за эту наивную идею. Дура! Неужели она не могла догадаться, что Лукеллес перевернет все с ног на голову!? Теперь Престон был мертв, а Эйден из предателя фальшивого сделался настоящим. Ремора не спрашивала напрямую, но понимала, что для Тейвона он тоже умер на том эшафоте, вместе с адмиралом.
Этот мир совершенно обезумел. Сошли с ума даже те, на чей разум принцесса привыкла полагаться – тот же Джеррет! Да, Ремора всю жизнь считала его импульсивным и взбалмошным, но какие-никакие мозги у него все-таки были, иначе как бы он одержал столько побед на море? И все же разум его куда-то подевался, когда ему в голову пришло тащить за собой эту странную девицу из Эделосса. И все бы ничего – чем бы дитя не тешилось! – но ведь он повесил ее на шею Тейвону, а брат в свою очередь – на Ремору.
– Джеррет поклялся этой девчонке, что защитит ее, – Сказал ей Тейвон перед отплытием, – Возьми ее к себе. Как служанку.
– Джеррет, а не ты, – Возразила Ремора, – Какое тебе до нее дело?
– Иногда нам приходится отвечать за поступки наших ветувьяров, – Пожал плечами брат.
Ремора никогда не могла отказать Тейвону, даже если он просил за свое рыжее недоразумение. Как придворной даме ей было разрешено взять с собой одну служанку, и вместо верной и преданной Леды пришлось сделать выбор в пользу незнакомки по имени Селин.
До того, как Ремора увидела девчонку, она не сомневалась, что она – очередная игрушка Джеррета, мимолетное развлечение, про которое он забудет через несколько месяцев, но потом, когда “новая служанка” вошла в ее покои, принцесса окончательно убедилась в том, что адмирал, должно быть, действительно рехнулся.
Костлявая, маленькая, бледная, да еще и в каких-то мальчишеских обносках – она напоминала выцветшую моль с огромными глазами. Нет, у Джеррета определенно не могло ничего с ней быть – в свои любовницы адмирал неизменно выбирал только писаных красавиц, а этой девице до них было как до луны пешком. Тогда зачем он потащил ее за собой и обязал спасать от любой опасности?
Мало того, Селин оказалась еще и недотепой, каких поискать. У нее валилось из рук буквально все – она не могла даже разобраться со шнуровкой на платье, и это злило Ремору даже больше, чем злополучная морская болезнь.
На корабле Лукеллеса девчонка жила с принцессой в одной каюте, и единственное, что по-настоящему радовало Ремору – это то, что большую часть времени она ее практически не замечала. Селин постоянно молчала и не требовала к себе никакого внимания. В этом плане она была, конечно, лучше извечной сплетницы Леды.
Радовало Ремору и то, что их плавание совсем скоро подойдет к концу – несколько дней назад Тейвон разузнал, что они направляются на восток, в монастырь Двух Лиц, хотя что там забыл Лукеллес, оставалось загадкой. Принцессу все сильнее терзало чувство тревоги, словно опасность витала в воздухе совсем рядом, а она все никак не могла ее обнаружить.