Сия Кейс
Ветувьяр
Каюта, выделенная Реморе, тоже успела опостылеть – здесь все время было душно и тесно, хотя кроме сундука для вещей, стола, стула и прибитой к стене койки здесь не было ничего. Селин и вовсе вынуждена была спать на полу, положив матрас прямо на доски, но девчонка не жаловалась, что тоже радовало принцессу – от чужого нытья она бы точно бросилась за борт.
Раздался стук в дверь, и Ремора приготовилась к худшему – ведь кого, если не Лукеллеса, могли принести сюда черти? Но когда Селин открыла дверь, на пороге оказался Тейвон. Ремора едва не бросилась в объятия брата – так сильно она сейчас в нем нуждалась.
– Как ты прошел? – Принцесса вскочила со своего места. Она сидела прямо на постели, потому что единственный стул был предоставлен Селин, – Охрана тебя не заметила?
За все время им удалось поговорить наедине всего пару раз – и то, украдкой и урывками, прячась от гвардейцев Лукеллеса.
– Никого не было, – Объяснил брат, – Видимо, готовятся причаливать.
Селин собиралась уступить ему свой стул, но Тейвон устроился на столе, сильно напомнив своего ветувьяра. Девчонка тем временем вернулась на место, приняв отстраненный, задумчивый вид.
– Я долго думал, как поговорить с тобой об этом… – Начал Тейвон, – Если ты не захочешь, мы просто закроем эту тему…
Ремора вопросительно вздернула бровь.
– Лукеллес требовал от меня отречения, – Выдохнул брат, – За жизнь Престона.
Спрашивать, что он ответил, не имело смысла. Престон был мертв.
– Я думаю, он попытается еще раз. И на кону будешь уже ты, – Тейвон пристально посмотрел сестре в глаза.
Тут нечего было даже думать.
– Ты знаешь, что ему ответить, – Сухо улыбнулась Ремора.
– Ты с ума сошла? Я не позволю ему убить тебя.
– Но позволишь забрать Кирацию? – Парировала принцесса, – Я была о тебе лучшего мнения, братец…
Тейвон потупил голову. Временами он до сих пор казался сущим ребенком. По крайней мере сейчас Ремора видела перед собой не короля, а потерянного принца, которым он был двадцать лет назад. Но тогда они нашли выход. И сейчас найдут…
– Чтобы противостоять ему, тебе понадобится вся твоя воля, – Холодно изрекла Ремора, – Но на то ты и король. Нужно уметь принимать волевые решения.
– И что мне это даст? – Дернулся Тейвон, – Кирация уже у него в руках!
– Только Анкален. Народ считает королем тебя, а не его.
– Ты этого не знаешь, – Покачал головой брат.
– То, что строилось веками, нельзя разрушить за месяц. Кастиллоны – прирожденные короли. Так докажи всем это!
Ремора внезапно замолкла, вспомнив, как говорила нечто подобное Эйдену. И что из этого вышло? Она сделала только хуже.
Может, Тейвон был прав, и им действительно следовало сдаться? Лукеллес отпустит их с миром, и все эти мучения закончатся. Пусть у Кирации будет новый король, если народ этого так хочет!
Но народ этого не хотел. Этого хотели зарвавшиеся мрази вроде Лукеллеса. С ними жизнь простых людей не станет лучше.
Вместе с этим Ремора поняла еще кое-что:
– Он не сдержит свое слово. Даже если ты подпишешь отречение, он убьет всех нас. Потому что живыми мы будем для него опасны.
– И что же ты предлагаешь? – Тейвон казался усталым и отчаявшимся. У Реморы уже начало складываться впечатление, что все мужчины вокруг нее вдруг позабыли о том, что они мужчины, а не плаксивые барышни.
– Сопротивляться. Это все, что мы можем, – Ремора посмотрела в окно, где на горизонте уже появились очертания монастыря, – Еще неизвестно, с чем нам придется столкнуться впереди.
*
Монастырь Двух Лиц был одним из древнейших мест в Кирации. Когда возводили центральный замок, Анкален еще был ничем не примечательной рыбацкой деревней. Прошли сотни лет, а монастырь до сих пор поражал воображение.
Тейвон не был на острове лет пятнадцать, и за эти годы здесь не изменилось ничего – даже деревья, казалось, не подросли ни на сантиметр. Единственное, что казалось другим, неправильным – это число монахов на улицах. Их стало гораздо меньше, словно монастырь поразила какая-то страшная хворь, забравшая жизни большинства его обитателей.
Ремора не зря говорила о плохом предчувствии – Тейвон тоже знал, что впереди их не ждет ничего хорошего. Трясясь в одной карете с Лукеллесом, он почти не выглядывал в окошко, исступленно уставившись в одну точку.
Он никогда не чувствовал себя столь неуверенно, казалось, из-под ног ушла твердая почва, и Тейвону предстояло преодолевать дальнейший путь, ступая по воде. А все вокруг только и делали, что смотрели на него, не в силах помочь, пока он не знал даже, что будет в следующую секунду.
Как поступил бы на его месте Джеррет? Кто-кто, а он-то должен знать, как выбираться из безвыходных ситуаций. Вот только спросить об этом теперь некого – Престона казнили, и случилось это по вине Тейвона.
После отказа подписать отречение Лукеллес перестал с ним церемониться. К Тейвону приставили постоянную охрану, набранную из людей, которых он видел впервые – а значит, на их помощь можно было не рассчитывать. Он стал пленником нового короля, но Лукеллес, видимо, решил, что предоставил своему узнику слишком много комфорта, а потому решил дополнить постоянную слежку еще и собственным обществом. Торгаш каждый день приглашал Тейвона на ужин, а сейчас и вовсе изъявил желание ехать с ним в одной карете. Руки Тейвону перед этим предусмотрительно связали, чтобы он не попытался напасть на Его Величество, даже не имея при себе никакого оружия. Это походило на высшую издевку – Лукеллес насмехался над ним, как мог, и сейчас, очевидно, решил продолжить.
– Такая красота вокруг, а ты невесел… Зря!
Тейвон не выдержал.
– Какого черта ты притащил нас сюда!? – Рявкнул он.
Мерзкий свин расплылся в улыбке:
– Как же..? В гости! Вас с сестрицей здесь давно ждут.
– Кто?
– Ох, а этого я не скажу… Скоро сам увидишь.
Хихикнув себе под нос, Лукеллес понял, что на беседу Тейвон совершенно не настроен, а потому решил заткнуться. Они ехали молча до самого подвесного моста, и за это время Тейвон успел перебрать в голове все возможные варианты того, кто мог ждать их с Реморой здесь.
Неужели предателем оказался Геллиус? Теперь, после того, как Эйден у него на глазах казнил Престона, Тейвон мог поверить во что угодно. Он не понимал, за что боги решили наказать его такими испытаниями. Весь мир был против него, и Тейвон ничего не мог с этим поделать – кроме Реморы у него никого не осталось, но и она ничем не могла помочь.
Карета вкатилась во внутренний двор монастыря только с заходом солнца. Едва Тейвон покинул ее, как его со всех сторон окружила стража. Спасибо хоть, что руки развязали! Неужели он и вправду производил впечатление настолько опасного человека?
На самом деле ни фехтование, ни простая борьба никогда не давались Тейвону и вполовину так же хорошо, как Джеррету (по крайней мере, так говорили учителя). Он всегда был более успешен в стихосложении, истории и естественных науках, хотя сейчас с радостью обменял бы все эти знания на ловкость, выносливость и хорошее обращение со шпагой.
Казалось, в тот момент ярость полностью затмила Тейвону взор. Он так и не увидел Ремору, что должна была подъехать следом, и когда Лукеллес наконец-то вытащил свое шарообразное тело из кареты, они тут же двинулись к широким парадным дверям, распахнутым настежь.
Тейвон ожидал встретить Геллиуса, но праведника-предателя нигде не было видно. Вместо него нового короля и его пленника встречали какие-то монахи и слуги. Они указали гостям подниматься наверх, к парадному тронному залу, которым пользовались, кажется, всего пару раз за всю историю Кирации.
Все убранство здесь было каменным и буквально кричало о собственной древности, но одновременно с ней и о какой-то неподвластной времени красоте. Тейвон шел мимо зажженных факелов и освещенных ими барельефов с изображениями великих королей-ветувьяров, думая о том, каким все-таки никчемным оказалось его правление.
Вместо великого короля он оказался слабаком и трусом, охваченным вечными сомнениями и нерешительностью. В нем не было ни силы, ни мудрости – и за это он поплатился восстанием и Лукеллесом на троне.
Парадный зал сиял огнями свеч и факелов – даже вечером здесь было почти так же светло, как днем. Лукеллес так медленно катился по коридору, что ему хотелось поддать пинка для скорости, но когда они все-таки прошли через широкие двустворчатые двери, Тейвон опешил.
На троне, окруженная свитой, состоящих из высоких смуглых мужчин в темных одеждах и короткого старика в бордовой рясе, гордо восседала ожидавшая их женщина с остриженными чуть выше плеч темными волосами…
…которая была умершей более полугода назад Ингердой Пашелл.
Глава 25. Эделосс. Граница с Кирацией. Кирация. Монастырь Двух Лиц
Боль отступала слишком медленно. Что же у него была за рана, если даже чудо-снадобья наследника престола залечивали ее уже несколько недель!?
Ланфорд никогда не чувствовал себя настолько убогим и ничтожным. Он не мог даже быстро ходить, постоянно уставал, а уж о том, чтобы держать оружие, и вовсе не шло никакой речи.
Из камарила он превратился в посмешище. В калеку!
Казалось, про него забыл даже Биркитт. Пока Ланфорд плелся в хвосте армии в колонне с провизией, про него вспоминал только другой такой же никчемный калека – принц Иллас. Наследник привозил новые снадобья, осматривал и обрабатывал рану, а потом возвращался к отцу, вновь оставляя Ланфорда наедине со своими мыслями, которые грозились сожрать его заживо.
Никто из оставшихся камарилов тоже не вспоминал про него – да Ланфорд и не желал их видеть. Он дал худшим из их рядов остаться в живых, а лучших отправил на смерть. Такое нельзя прощать даже самому себе.
На ночь Ланфорда оставляли в шатре одного – он сам этого потребовал, потому что не выносил, когда кто-то кудахчет над ним, как курица-наседка. Сегодня была бы такая же ночь – одна из многих, что уже прошли и что еще ждали его впереди, если бы к камарилу не решил нагрянуть нежданный гость.
Биркитт ворвался к нему со всей бесцеремонностью, на какую он только был способен. Ланфорд в этот момент уже собирался спать, устроившись на узкой скамье, накрытой несколькими меховыми шкурами, чтобы было не слишком жестко. Благо, он не успел еще погасить свечу, а потому видел наставника во всей красе – в идеально сидящем мундире, с аккуратно подстриженной бородой и причесанными седыми волосами. Сам же Ланфорд безупречным видом похвастаться не мог…
Он нехотя поднялся и сел на скамье, кутаясь в лохматую шкуру. Ночи с каждым днем становились все холоднее, да и болезненный озноб никак не желал отстать от Ланфорда.
– Ну, как себя чувствуешь, Карцелл? – Биркитт мельком оглядел помещение, подыскивая, где можно сесть. Не найдя ни скамьи, ни стула, наставник опустился на какой-то ящик с провизией. Что в нем было, Ланфорд не знал.
– Вполне сносно, – Отозвался камарил, – Не жалуюсь.
Биркитт угрюмо посмотрел на него:
– А по виду и не скажешь… Принц Иллас не говорил тебе следить за собой?
Поначалу Ланфорд озадаченно нахмурился, но потом до него дошло, о чем говорит наставник – камарил действительно напрочь позабыл о самом себе, утонув в тоске и бессмысленных страданиях. Волосы у него сбились в огромный колтун на затылке, лицо густо заросло бородой, а ослабевшее из-за раны тело заметно похудело – теперь он и близко не напоминал лучшего камарила ордена. Да и кому это нужно, когда он так облажался?
Ланфорд лишь пожал плечами и решил сменить тему:
– У вас ко мне какой-то разговор?
Биркитт кивнул. Ничего другого Ланфорд и не ожидал – наставник не пришел бы к нему просто так, узнать, жив ли он. Человеку, которого камарил с детства боготворил, он был совершенно безразличен – и с этим ничего нельзя было поделать. Это Ланфорд понял только сейчас, а раньше он лез из кожи вон, и все только для того, чтобы Биркитт Даирон заметил его, похвалил и погладил по головке.
Идиот!
– Тут ко мне давеча нагрянул человек… я бы не воспринял его всерьез и принял за сумасшедшего, если бы не это письмо, – Биркитт расстегнул несколько пуговиц мундира и вытащил из-под него слегка помятую бумагу.
Нахмурившись, Ланфорд взял письмо и пробежался глазами по мелким строкам:
“Биркитту Даирону, командиру камарильской ветви ордена Истинного Лика
Я знаю, что камарилы не терпят витиеватых речей, а потому постараюсь быть краток и точен в словах своих, дабы передать лишь самый важный смысл своей просьбы.
Молва и некоторые церковные чины окрестили меня еретиком и повесили на меня грех раскола ордена, что в корне своем есть ложь гнусная и вопиющая…”
– Чего он хочет!? – Озлобленно поднял глаза на Биркитта Ланфорд.
– Читай сам, – Только и сказал наставник, вынуждая камарила вновь погрузиться в бредни Нэриуса, объявившего себя невинной овечкой.
“На самом же деле все деяния мои совершались в интересах ордена, и это мое письмо – тому подтверждение. Сейчас я нахожусь в самом сердце богомерзкой скверны, с коей боремся мы пять веков, но воин одинокий есть воин побежденный, а потому прошу от тебя помощи в виде руки твердой и души светлой, чтоб клинок ее не дрогнул в нужный момент и нанес удар сокрушительный.
глава ордена Истинного Лика Его Святейшество Нэриус”
– И это все? – Ланфорд оторвался от письма, – Что ему нужно?
– Ему нужен камарил, – Спокойно ответил Биркитт.
Это прозвучало так, словно и Нэриус, и сам наставник сошли с ума. Или это он, дурак, ничего не понимал?
– Ну уж нет, – Покачал головой Ланфорд, – Я не собираюсь служить еретику! Да и как вы это себе представляете – я почти калека! Какой из меня убийца?
– В письме не говорится кое-о-чем, – Биркитт вытянул ноги, – Нэриус сейчас в монастыре Двух Лиц. На острове.
– Тем более – туда добираться больше месяца! О чем может идти речь? – Воскликнул Ланфорд.
– Нэриусу известно об этом не хуже нас с тобой. Но он нашел способ. Честно говоря, даже я о нем не догадывался…
И почему Биркитт вдруг решил поверить этому еретику?
– Не пытайтесь убедить меня. Я вам не помощник…
– Ты сам видел, на что способен древнекирацийский, – Ни с того ни с сего сказал Биркитт.
Ланфорд вытаращился на него:
– Это чистая ересь! И после этого Нэриус будет говорить, что он действует в интересах ордена!?
– Он может говорить что угодно. Но мы не должны дать затуманить наш взор. Наше дело – уничтожать скверну, какое бы обличье она не принимала.
– К чему вы ведете? – Подозрительно сощурился Ланфорд.
– Если Нэриус действительно еретик, это наш шанс убить его. Твой шанс.
– Вы хотите, чтобы я отправился в ветувьярский монастырь, чтобы убить Нэриуса!? – Ланфорд и сам не мог поверить в то, что он говорит. С одной стороны этот план казался правильным, но с другой вызывал у Ланфорда сильные сомнения в благоразумии наставника.
– Только в том случае, если он действительно замешан в ереси. Если же нет – ты просто будешь выполнять его приказы во славу нашего ордена. Монастырь Двух Лиц – оплот скверны.
“Место, где демонов считают богами” – добавил про себя Ланфорд.
– Я все еще не понимаю, – Тряхнул головой камарил, – Как Нэриус предлагает туда попасть?
– Его гонец обучен искусству замещения душ. Насколько я понял, твой разум на время окажется в теле другого человека.
– Но этот человек – не камарил, – Вздернул бровь Ланфорд.
– Естественно, тебе будет сложнее. Но я и не обещал тебе легкой службы, когда принимал тебя в орден, верно?
Ланфорд внезапно устыдился собственной трусости. Он вдруг понял, что вел себя перед Биркиттом как обиженный мальчишка.
Судьба предоставила ему шанс проявить себя даже после того провала, который он совершил. За него нужно было хвататься обеими руками, а Ланфорд воротил нос, как недовольный ребенок.
– То, есть я окажусь в монастыре в чужом теле и должен буду следить за Нэриусом? – Склонил голову он.
– Именно так, Карцелл.
– Эта магия, то есть замещение душ – ересь, – Напомнил наставнику камарил. Любая магия была ересью, и Биркитт знал это не хуже него, но почему тогда делал вид, что все в порядке?
– Которая поможет нам уничтожить истинную скверну, – С уверенностью отозвался наставник, – В камарилы тоже посвящают с помощью магии, или ты забыл об этом?
Ланфорд хотел возразить, но вовремя осекся. Должно быть, Биркитт действительно был прав – можно уступить в малом, чтобы уничтожить большое.
– Пусть будет по-вашему, – Выдохнул камарил.
– Я не обещаю тебе, что это будет просто, – Вдруг заговорил наставник, – Если бы это было так, я бы пошел к любому другому камарилу, а не к тебе, раненому и обозлившемуся на весь белый свет. Но это не под силу никому, кроме тебя – остаться верным своему ордену несмотря ни на что. Ты всегда умел отличать, где правда, а где ложь. Тебя нельзя свернуть с пути.
Когда-то и сам Ланфорд в этом не сомневался, а потом жизнь ударила его по самому больному, отняла друзей и уверенность в себе. И он позволил себе упасть.
Теперь нужно было подниматься.
– Я готов, – Кивнул он.
– Тогда я приглашу гонца, – Биркитт поднялся и вышел из шатра.
В первую секунду Ланфорд испугался и едва не остановил наставника. Ему нужно было хоть сколько-то времени, чтобы подготовиться к этому обряду или что там этот еретик собирался с ним делать. За это он вновь обозвал себя трусом и воззвал к остаткам спокойствия. Уж Биркитт-то точно знает, что делает.
Не прошло и пары минут, как наставник вернулся в компании невысокого тщедушного монашка, нервно перебирающего четки. Тот оглядел Ланфорда с ног до головы и тихонько залепетал тонюсеньким, как у ребенка, голоском:
– Древнее искусство замещения душ считается весьма опасным для того, чья душа совершает переход. Покинутое тело может даже погибнуть из-за долгого отсутствия в нем души и сознания.
– И сколько у меня есть времени? – Резко спросил Ланфорд.
– Все зависит от выносливости вашего тела. В вашем случае… – Он вновь оглядел Ланфорда, – это определенно несколько дней.
– Этого должно хватить, – Биркитт ободряюще положил руку камарилу на плечо.
Ланфорд мрачно подумал о том, что несколько дней его ослабевшее тело может и не продержаться. Это раньше выносливости ему было не занимать, а теперь… кто знает?
– Тогда начинай, – Махнул монашку камарил, отбросив все сомнения.
– Я бы советовал вам лечь, – Заметил тот, – Так как после перехода ваше тело потеряет сознание.
Ланфорд молча выполнил приказание, растянувшись на своей скамейке. Монах навис над ним, зачем-то поднял руки вверх, сложив их в молитвенном жесте, и напевно затянул то ли молитву, то ли заклинание.
Камарил не хотел возвращаться в тот проклятый день, когда он угробил своих лучших людей, но теперь чертов древнекирацийский язык ассоциировался у него только с той лесной опушкой, пасмурным небом и ничем не примечательным отрядом. Монах продолжал молитву, голос его становился все громче, а Ланфорд едва держался, чтобы не встать и не врезать ему, добиваясь тишины. Он закрыл глаза, а напев, состоящий словно из одних только гласных, продолжал нарастать и усиливаться, поглощая собой и реальность, и самого камарила. Вскоре он перестал чувствовать свое тело, едва заметную тупую боль под ребрами и твердую скамью под спиной. Он захотел открыть глаза, но веки не подчинились ему.
Так он понял, что душа его уже успела покинуть тело. Но тогда почему он до сих пор слышит этот голос?
Глаза все еще не открывались, но голос начал постепенно стихать – так, если бы монах медленно отдалялся от Ланфорда, пока не ушел бы окончательно. И вместе с тем начали возвращаться чувства, но совершенно иные – теперь вместо боли камарил ощущал холод, вместо скамьи – что-то ровное и твердое, словно каменное. Было холодно и жестко. Больше ничего.
А потом голос стих, словно растворившись в воздухе, и Ланфорд, все это время тщетно пытавшийся разлепить веки, распахнул глаза.
Над ним склонялось знакомое старческое лицо. Шатер, как и монах с Биркиттом, исчез, а на его место пришел огромный зал с высоким серым потолком. Где-то с секунду лицо Нэриуса над ним просто довольно улыбалось, а потом изрекло:
– Ну вот ты и здесь, сын мой! Я знал, что боги дадут Биркитту сделать правильный выбор.
*
Не прошло и пары минут, как она отослала прочь всех, кто был в зале, кроме одного наемника, что застыл в углу темной тенью, больше похожей на статую.
Все это казалось Тейвону каким-то наваждением, галлюцинацией – его разум пребывал в полнейшем смятении. Ингерда никак не могла остаться в живых после покушения.
Но вот она – целая и невредимая, даже, кажется, еще более прекрасная, чем раньше.
Ее убийство с самого начала казалось ему каким-то загадочным. Выходит, монахи ошиблись? Но что же Мерелинда? Уж она-то точно могла узнать наверняка, жива ли ее ветувьяр.
Облаченная в длинное черное платье с широкими рукавами и обнаженными плечами, Ингерда спускалась к нему со своего помоста. Тейвон хотел бы двинуться ей навстречу, но ноги его словно приросли к каменному полу, а в груди билось какое-то странное предчувствие.
Никогда раньше он не ощущал рядом с Ингердой опасности, но сейчас все изменилось. Даже оставшись наедине с Лукеллесом Тейвон бы чувствовал себя уютнее.
Наверное, именно из-за этого чувства опасности красота Ингерды стала казаться еще ярче, острее. Белая кожа, черные волосы, сияющие глаза на слегка надменном лице – Тейвон позабыл бы обо всем на свете, глядя на нее, если бы девушка не заговорила:
– Ты стал плохо скрывать свои чувства, любовь моя.
Тейвон словно вышел из оцепенения. Дрожащей от волнения рукой он тронул кольца на пальцах:
– Мы считали тебя мертвой.
Она лишь улыбнулась, причем так, словно сдерживала смех:
– Неплохо я придумала, верно? Даже Мерелинда, кажется, сносно справилась со своей ролью…
– О чем ты говоришь? – Опешил Тейвон, – Я не понимаю…
– Давай-ка считать, – Ингерда наивно, словно девочка, похлопала ресницами, – Это первая причина.
– Что? Какая причина?
– Первая причина, почему ты не должен быть королем. Ты до ужаса непонятлив, – Хихикнула она.
На Тейвона словно вылили ведро ледяной воды. От осознания едва не подкосились ноги, но он все же нашел в себе силы сказать:
– Это все ты? Это ты устроила мятеж?
– Я, – С довольным видом кивнула Ингерда.
– Но зачем..? Неужели тебе так хочется власти? – Тейвон слушал свой голос и понимал, что он теряет самообладание. Сейчас она все выложит ему, все до мельчайшей детали! А потом…
– Я всегда хотела быть королевой, – Ингерда принялась вальяжно прохаживаться из стороны в сторону, – Большую часть времени даже твоей королевой. А потом поняла, что ты королем быть не заслуживаешь.
Неужели все это было сделано только из-за того, что Ингерда вдруг его возненавидела!? Это не укладывалось у Тейвона в голове. Это не могло быть правдой.
– А кто же тогда заслуживает? Лукеллес? – С горькой усмешкой поинтересовался он.
– Ты разве еще не понял? Торгаш просто держит для меня трон, пока я не сделаю то, что планировала.
– И что же ты сделаешь? Убьешь остальных ветувьяров, чтобы остаться единственной на свете?
– Ты дурак, Тейвон, – Хмыкнула Ингерда, – Такой же дурак, как Этида. Она могла просить у богов гораздо большего, но попросила лишь это, – Она обвела рукой их обоих, – Лишь эти жалкие две жизни.
– Ты не знаешь, с чем связываешься… – Тейвон понял, что Ингерда говорит о древнекирацийской магии, по преданию принадлежащей тем самым богам, что даровали Этиде способности ветувьяра.
– А ты – тем более. Тебя ведь никогда не интересовало что-то новое, неизведанное. Ты боялся каждого шороха. И я воплотила твой ночной кошмар в жизнь. Ты трус, и это вторая причина, почему я решилась забрать у тебя трон.
– Так значит, твоя смерть…
– Была нужна для отвода глаз. Поначалу я считала ее не самой удачной идеей, но вы со своей сестрицей и ее псом-графом так охотно взяли этот след, что у меня появилось необходимое время. Потом удача улыбнулась мне еще больше, когда на севере замаячили гвойнцы, и тебе пришлось вернуть Флетчера, которому до меня не было никакого дела.
– Все равно это невозможно было подготовить за такой короткий срок. Ты врешь, – Тейвон все еще пытался убедить самого себя, что этот разговор – страшный сон, вымысел его больного воображения.
– Здесь ты прав, я бы не справилась без Лукеллеса. Я лишь ускорила то, что он и так собирался сделать.
– Он сотрудничал с Зиеконом, – Зачем-то, словно желая услышать подтверждение от Ингерды, выпалил Тейвон.
– Сотрудничал. Потому что империя знает, что сильного врага можно не побеждать в лоб, а уничтожить изнутри. Правда, Лукеллес каким-то образом собирался обмануть императора, но я не думаю, что это бы закончилось для него хорошо.
– А ты не думала, что он захочет обмануть и тебя?
– Нет, – Глаза Ингерды самодовольно сверкнули, – Потому что его собираюсь обмануть я. Король из него выйдет даже хуже, чем получился из тебя. Мне не нужна Кирация, которой будет править торгаш.
– Тебе нужна Кирация, которой будешь править ты, – Отозвался Тейвон.
– Поверь, так будет лучше, – Она вновь похлопала ресницами, – Для всех.
– То, что ты смогла обвести нас вокруг пальца, еще не делает тебя королевой, – Тейвон шагнул к ней, и Ингерда отступила назад, словно опасаясь его приближения.
– А что сделало королем тебя? Только то, что ты родился в нужной семье.
– Это не имеет значения. Я делал ради Кирации все, что было в моих силах – мой народ не голодает и не бедствует, а границы защищены.
– Но твои ли это заслуги? – Ухмыльнулась Ингерда, – Или Реморы с Флетчером? Ты никогда об этом не думал?
Думал, черт возьми. Он думал об этом множество раз, и все время пытался представить, как бы он справлялся с королевством без них. “Нашлись бы другие” – говорил себе Тейвон, но был бы он в них так же уверен?
– Ты сделала все это только из-за того, что я не дал тебе корону. Не захотел исполнить твою прихоть, – Протянул Тейвон.
– Я была готова стать твоей тенью. Быть примерной королевой и рожать тебе детей. Но ты сделал другой выбор.
– И ты приказала Лукеллесу притащить меня сюда, чтобы убить? – Тейвон сделал еще шаг, и Ингерда снова попятилась назад.
Ее самообладание не было таким уж незыблемым. Под маской уверенной и расчетливой стервы скрывалась испуганная девчонка, хотя Тейвон и не догадывался раньше, что Ингерда способна ею быть. Он уверенно оттеснял ее к краю парадного зала – скоро Ингерда уткнется спиной в стену, и что тогда? Позовет своего головореза, чтобы он избавился от Тейвона? Тогда зачем вообще нужен этот разговор? Попрощаться?
– Мне не нужна твоя смерть, – Ингерда подняла на него глаза.
– А что же нужно? – Тейвон продолжал наступать.
Странно, что наемник все еще никак не реагировал. Вдруг Тейвон прятал в рукаве кинжал? Должно быть, это Ингерда приказала ему не вмешиваться. Она знала, что Тейвона можно не бояться.
– Ты скоро сам узнаешь.
Она вновь отступила назад – крохотный шажок, но Тейвон его заметил. Не выдержав, он спросил:
– Ты что же, меня боишься?
Улыбка на губах Ингерды померкла. Сейчас она и вовсе казалась той самой придворной дамой, в которую Тейвон когда-то влюбился. Он и сейчас не чувствовал к ней ненависти. Только разочарование.
– Не тебя, – Прошептала она, – Себя.
В глазах у нее промелькнула целая буря из чувств, и в то же время лицо ее обдало таким холодом, что Тейвон застыл на месте. Он стоял и смотрел на своего врага, на женщину, обманувшую его, отнявшую у него трон, Престона, Эйдена, и надевшую корону на плешивую голову Лукеллеса. Она была отвратительна и прекрасна одновременно. Ее хотелось убить.
Но сначала – поцеловать.
Он ничего не мог с собой поделать. Черт возьми, будь у него кинжал, он действительно вонзил бы его ей в сердце, но у Тейвона не было ничего, кроме собственного безумия.
На этот раз Ингерда не успела отстраниться. Тейвон приблизился к ней и вовремя схватил ее за руку, не давая уйти. Да она и не сопротивлялась, когда он притянул ее к себе и буквально впился в ее губы своими.
Он целовал ее так жадно, как только мог, вырывая этот поцелуй из когтей той стервы, которой Ингерда теперь стала. Но она тоже желала этого – на мгновение Тейвон даже почувствовал прикосновение ее пальцев на своем лице.
А потом она отстранилась, так резко, словно вынырнув из воды. Ее пылающий ненавистью взгляд прожигал Тейвона насквозь.
– Я больше не люблю тебя, – Она положила руку ему на грудь, отталкивая от себя, – Все кончено.
Только сейчас Тейвон ощутил все то опустошение, которое должно было прийти еще давно. Он вдруг понял, что потерял и осознал, что больше не сможет за это бороться. Ингерда его предала, и в ее предательстве был виноват он сам.
– Флавио, проводи гостя к остальным, – Приказала девушка своему наемнику, – Мы закончили.
*
Не желая больше лежать на холодном жестком полу, Ланфорд осторожно сел. Тело его, облаченное в неудобную монашескую рясу, ни капельки не болело, но казалось каким-то медлительным, словно сонным.
И все-таки этого вполне должно хватить на то, чтобы осуществить приказ Биркитта. Главное, что при нем остался его разум, и плевать, что его пребывание здесь, в такой дали от Эделосса, обеспечивала ересь.
Ланфорд оглядел место, в котором оказался. Это был то ли замок, то ли старинная церковь, сложенная из грубого серого камня. Он не видел ни окон, ни мебели – здесь были только колонны, которые удерживали на себе высокие каменные своды потолка. Свет давали несколько факелов, развешанных по стенам. В остальном же здесь было пусто, как в склепе.
– Назови свое имя, сын мой, – Обратился к нему выпрямившийся во весь рост Нэриус.
Камарил поднялся на ноги, осматриваясь вокруг. Кроме них двоих в помещении не было ни души.
– Ланфорд Карцелл, камарил ордена Истинного Лика, – Голос у монаха, в чьем теле он оказался, был тихий и хриплый, но слух не резал.
Нэриус сдержанно улыбнулся и шагнул к Ланфорду, одобрительно положив руку ему на плечо.
– Обряд замещения душ прошел благополучно? – Вкрадчиво спросил он.
– Насколько я могу судить – вполне, – Пожал плечами Ланфорд.
– Богам угодно деяние сие, – Нэриус вновь решил надеть на себя маску праведного святого, – Оттого они и помогают нам на этом пути.
– Зачем я здесь, великий? – Ланфорд, даже в обличье монаха, все еще не желал слушать пустые набожные речи, тем более, из уст еретика.
Рука Нэриуса все еще покоилась у него на плече. Монах, в чьем теле он оказался, был порядком ниже самого Ланфорда, а потому еретик уступал ему в росте всего на полголовы.
– Столь важные дела требуют степенности, – Заявил глава ордена, – Потому беседа наша будет долгой.
Ланфорду нестерпимо захотелось закатить глаза, но он сдержался. Недоверие бесновалось в нем, рискуя выплеснуться наружу, но Нэриус, казалось, об этом даже не подозревал – он все еще считал себя верховным командиром камарилов, словно никакого предательства и раскола ордена не было и в помине.