Сия Кейс
Ветувьяр
Но внизу – отсюда Селин было хорошо видно – уже стояли гвардейцы, окружившие ветувьяра со всех сторон. Судя по оголенной сабле, он собирался дать им бой, но замер на месте. Из-за Селин.
Он не сводил с нее глаз и не двигался с места. Вот так она своей трусостью погубила их обоих.
– Ваше Величество! – Обратился к ветувьяру гвардеец, что держал Селин, – Именем нового короля Кирации Шерода Лукеллеса мы приказываем вам сдаться. Или эта девица умрет!
“Это твой шанс, – подумала Селин, – Шанс умереть достойно, а не как последняя трусиха!” Нужно было просто прыгнуть. Возможно, она умрет сразу и даже не почувствует боли. Тем самым она развяжет ветувьяру руки.
Но как он в одиночку отобьется от такой толпы солдат?
Только сейчас Селин поняла, что по ее лицу ручьями льются слезы. Девушка и сама не знала, почему плачет. Вряд ли она боялась смерти.
По крайней мере, не больше, чем жизни.
И все-таки раньше, чем она решилась шагнуть в пустоту, король убрал саблю в ножны и поднял руки:
– Я сдаюсь. Отпустите ее.
*
Эйден не знал, кого он больше ненавидит – Лукеллеса или человека, что сидел сейчас перед ним. Лагат Фадел – бывший комендант столицы, взяточник, лжец и предатель. Именно он допустил, что после смерти отца Тейвона и Реморы Анкален одно за другим сотрясали восстания, бунты, убийства и грабежи. Сейчас происходило то же самое, но на этот раз Фадел не просто это допустил – он стоял во главе.
При этом, они с Эйденом ненавидели друг друга взаимно, а потому мужчина не сомневался, но зарвавшийся старик сейчас начнет всячески унижать его, и все эти унижения ему придется глотать. Ради Реморы можно было пойти и на большее.
Той ночью в особняке Вивер она словно заново его зажгла – Эйден понял, что он действительно рано смахнул свою фигуру с игральной доски. Он не знал, сколько ему осталось гореть – болезнь отступать не собиралась – но на пару ходов времени еще хватит. И Эйден надеялся, что эти ходы окажутся верными.
Сейчас он совершал первый из них, смирно стоя перед человеком, по которому давно плачет виселица.
– Признаться, не ожидал… Куда же ты втоптал свою гордость, граф? Туда же, куда и честь? – Вместо приветствия хмыкнул Фадел.
Он сидел перед камином с бокалом вина и грел свои немолодые ноги. За те годы, что Эйден его не видел, бывший комендант стал еще крупнее, чем был, хотя тягаться по объему с Лукеллесом все равно не мог.
Он даже не пригласил Эйдена сесть, хотя мужчина все равно бы отказался. Ему было противно находиться рядом с этой мразью.
– Не вам говорить мне о чести, – Отозвался Эйден.
– Смотри-ка, гордости стало меньше, а наглости – больше. Ты бы прикусил свой язык, граф. Или ты забыл, что комендант здесь снова я?
– Как раз поэтому я здесь, – Сквозь зубы процедил Эйден, – Я пришел просить аудиенции у Его Величества Шерода Лукеллеса.
Дернув седой кустистой бровью, старик поставил бокал на низкий столик и поудобнее уселся в своем кресле.
– С чего бы это?
– Мне нужно с ним поговорить, – Пожал плечами Эйден.
Фадел нахмурился, но спрашивать ничего не стал. Вместо этого он вновь потянулся к бокалу и ответил только тогда, когда осушил его до дна:
– Его Величество сейчас сильно занят. Я скажу ему, что любовник принцессы, – Он усмехнулся, – вдруг решил сменить сторону…
– Он непременно найдет для меня время, – Из последних сил удерживая на лице маску невозмутимости, ответил Эйден.
Когда Фадел демонстративно от него отвернулся, мужчина понял, что делать ему здесь больше нечего. Он поспешно вышел из жарко натопленного зала в коридор военного штаба, где его уже ждал привычно невозмутимый Ферингрей. Они молча двинулись к выходу из здания мимо многочисленной охраны, что появилась в столице с приездом нового короля Лукеллеса.
Миновав очередной поворот, они оказались на узкой лестнице, где не было ни стражи, ни слуг. Лицо у Ферингрея было такое, словно он собирался сказать что-то важное и ждал подходящего момента. Эйден понял, что времени лучше, чем сейчас, не будет – за ними явно не следили, да и подслушивать здесь было некому. К тому же, очередной приступ головной боли ненадолго притих, дав мыслям хоть какую-то свободу.
Словно прочитав мысли Эйдена, Ферингрей решился заговорить:
– Что бы вы с Ее Высочеством не придумали, будьте осторожнее.
Эти слова немало удивили Эйдена. Застыв на одной из ступенек, он смерил капитана взглядом:
– Не думайте, я не собираюсь подвергать Ремору опасности.
– Она подвергнет себя ей сама. Из-за вас, – Холодно заметил Ферингрей, продолжая путь.
Эйдену пришлось его догонять.
– С чего бы вам так переживать за нее, капитан? – Поинтересовался он.
Никогда раньше Ферингрей не казался Эйдену угрожающим. Они были почти ровесниками и примерно одного роста – разве что капитан был чуть крепче сложен, но это особой роли не играло. И все-таки сейчас Эйден почему-то подумал, что Ферингрей откровенно напрашивался либо на ссору, либо на драку. Второго он определенно хотел избежать.
Ферингрей часто смотрел на Эйдена как на ничтожество, но никогда раньше граф не думал, что он, возможно, и впрямь заслужил подобное к себе отношение.
И все же капитан справился с эмоциями быстро – раздражение и ненависть на его лице сменились привычной отчужденностью, и он, понизив голос, сказал:
– Я клялся защищать всех членов королевской семьи, и эта клятва лежит на мне, пока я жив.
На этот раз Эйден шагнул вперед, вынудив Ферингрея держаться позади:
– Поверьте, капитан, я знаю, что делаю.
Только произнеся эти слова, Эйден понял, что это была ложь.
*
Как ни странно, Лукеллес вызвал Эйдена в замок в тот же вечер. Правда, то, куда пришел мужчина, было трудно назвать аудиенцией – в зале советов собрался весь новый свет Кирации, включая Фадела, Галора Реннеса, нескольких графов из провинции, пожилого сухощавого хидьяссца – видимо, командира наемников – и парочку вояк, выдающих себя за новоявленных генералов.
Все они собрались возле трона, в который Лукеллес еле втиснул свою огромную задницу. Оставалось только посочувствовать обреченному предмету мебели: это ведь страшное наказание – после Тейвона получить эту тушу!
Гвардейцы подвели Эйдена прямо к королевскому возвышению и остались стоять по обе стороны от него, словно безоружный граф в любой момент мог напасть на “Его Величество”.
Эйден почтенно склонил голову, как того требовал этикет, пока Лукеллес придирчиво оглядывал его с ног до головы с высоты своего трона. Даже в освещенной факелами полутьме лицо главы торговой гильдии блестело от выступившего на коже жира, он обливался потом, слово сидел на палящем солнце, и казался красным, как рак.
В унисон с очередным приступом головной боли Эйден подумал: “Может, ты все-таки сдохнешь раньше, чем я”.
– Граф Интлер, – Полуприкрытые свинячьи глаза уткнулись в него, – вы забываетесь.
Эйден с недоумением уставился сначала на Лукеллеса, потом на всех его приспешников. Его раздирало даже желание повернуться и посмотреть на Ферингрея, который привел его сюда, и найти ответ хотя бы в его глазах. Что он сделал не так?
Фадел соизволил ответить:
– Перед королем требуется встать на колено.
Видимо, замешательство Эйдена позабавило Лукеллеса – над тремя его подбородками показалась гадкая масляная улыбочка. Стиснув зубы, граф опустился на одно колено. Мысли его неумолимо возвращались к Реморе, к тому, что она говорила ему и тому, как сильно она в него верила.
Он должен играть эту роль, и он сделает это. Будет командовать королевскими солдатами, гвардейцами или что там ему решит поручить Лукеллес. Да, пусть это будет малой каплей – но это лучше, чем ничего.
Это будет его искуплением. За то, что он потерял этот город.
– Чего же вы хотите, граф? – Булькнул новоявленный король.
Эйден поднял на него глаза. Снизу Лукеллес и вовсе казался огромным шаром с руками и ногами.
– Служить вам, Ваше Величество, – Эти слова почти не жгли ему язык, так хорошо он их отрепетировал.
Лукеллес всегда отличался непредсказуемостью – вот и сейчас он выдал совсем не ту реакцию, которую ожидал от него Эйден. Вместо того, чтобы удивиться, торгаш расхохотался, да так громко и заливисто, что даже его “верные подданные” явно смутились. Почти все, кроме Фадела, который тоже сверкал надменной улыбкой. Хидьясец и вовсе выглядел так, словно только что заметил, что наступил в коровью лепешку. Что ж, Эйден мог ему только посочувствовать.
Немного успокоившись, Лукеллес утер слезы и посмотрел на графа:
– Это с чего же такая милость? Это не ты ли спал с принцессой-ветувьярихой!? Прошла, что ли, любовь?
“Ты тоже, урод, “ветувьярихой” не брезговал” – подумал Эйден, подавляя растущую в груди ярость.
– Я потерпел поражение перед вашим войском. Не думаю, что это укрепило любовь леди Реморы ко мне. Для нее я теперь никто. Но у меня, как вам известно, есть сестры. Я отвечаю за их безопасность и благополучие.
– Это верно, – Лукеллес оглядел своих подданных, – О близких надо заботиться. И какую же службу вы мне сослужите, граф?
Глаза у торгаша хитро сверкнули, и это еще раз напомнило Эйдену, в какую опасную игру он ввязывается.
– Любую, Ваше Высочество, – С готовностью отозвался он, – Я – человек военный, и способен принять командование…
– У Кастиллонов вы были комендантом… – Задумчиво протянул Лукеллес, – Но я ловлю вас на слове. Вы пообещали мне любую службу…
Он переглянулся с Фаделом, на что тот слегка ухмыльнулся. Все, что сейчас скажет торгаш, было продумано заранее – в этом Эйден не сомневался.
– Вы займетесь преступниками, – Лукеллес снисходительно посмотрел на него, —Предателями, изменниками… Подобная работа требует хорошей выдержки, а она у вас, непременно, имеется.
“Он хочет сделать меня палачом!” – мысленно воскликнул Эйден. Он предвидел нечто подобное и знал, что Лукеллес любым способом захочет его унизить. Придется принять и это.
– Карать виновных – непростая работа, но вы справитесь, граф, – Вступил в разговор Фадел, – Я в этом не сомневаюсь.
– Можете приступать хоть сегодня, – Махнул толстой рукой Лукеллес, – Мне от изменников не нужно ничего, кроме признания и своевременной смерти, – Он засмеялся, и Фадел с несколькими графами его поддержали.
– Будет исполнено, Ваше Величество, – Эйден склонил голову и поднялся с колена.
– Можете быть свободны, граф, – Лукеллес выглядел так, словно ему смертельно надоело общество и Эйдена, и всех остальных, кто присутствовал в зале советов.
Развернувшись, Эйден поймал взглядом фигуру Ферингрея, что застыла возле высоких двустворчатых дверей. Боль острыми иглами вонзилась в виски, и мужчине пришлось на мгновение зажмуриться, ожидая, когда приступ чуть отпустит.
Окончательно пришел в себя он только в коридоре. Здесь было прохладно и темно – где-то вдалеке горел один факел, но сейчас Эйден и не хотел видеть свет. За ним тенями следовали двое гвардейцев, приставленных за тем, чтобы следить за каждым его шагом.
Эйден не ушел далеко – он остановился у раскрытого окна, когда его приметил вышедший из зала советов вместе с остальными Галор Реннес. Миловидный круглолицый банкир топал прямо к нему, и Эйден не нашел способа избежать наигранно-доброжелательной беседы.
– Как же хорошо, что вы снова с нами! – Широко развел руки, словно для объятий, Галор. Эйден даже не шелохнулся – он все так же стоял, опираясь плечом о стену, – Я уже начал переживать за вас…
– Как видите, все в порядке, – Нехотя отозвался Эйден, не отрывая взгляда от унылого осеннего вида за окном.
– Ну, все-таки я бы так не сказал, – Галор подошел ближе и понизил голос, – Моим советом вы все же не воспользовались. Вы бледны и заметно похудели. Это нехорошо… Вам следует поберечь себя.
– Это лишнее, господин Реннес. Здоровье меня больше не беспокоит, – Солгал Эйден.
– Не лукавьте, граф, – Мягко улыбнулся Галор, хватая Эйдена под локоть, —Вы совершенно не умеете врать. Признаться, именно это мне в вас и нравится.
Эйден заметил, что банкир незаметно уводит его в сторону от стражников. Галор, вроде бы, и топтался на месте, но все-таки постепенно отдалялся, делая вид, что внимательно изучает вид, открывающийся из окон. Когда глава банковской гильдии наконец решил, что гвардейцы не смогут расслышать их разговор, он вкрадчиво сообщил:
– Не думайте, что вам поверили. Король – вместе с Фаделом – просто решили поиграть вами. Вам следовало бы опасаться их, а не лезть в самое пекло.
Эйден с наигранным удивлением отстранился:
– Не понимаю, о чем вы. Я был вполне искренен с Его Величеством.
На мгновение Галор показался Эйдену потрясенным до глубины души. Его словно возмутило то, что собеседник не выложил ему все, будто давнему другу. “Ты такая же крыса и предатель, как все они” – подумал граф. Такие люди, как Галор, не знают чести и верности – они просто бегут туда, где им не подпортят шкуру.
Но всего спустя секунду лицо Реннеса переменилось так, что Эйден даже усомнился – а не показалось ли ему то, что он только что видел? Теперь по лицу Галора расплывалась хитренькая улыбка. Склонив голову, он пристально посмотрел на собеседника:
– Полагаю, так же искренен, как сейчас со мной?
Эйден ответил ему самодостаточной улыбкой:
– Несомненно.
Галор покосился на что-то за спиной у Эйдена и, окончательно понизив голос, сказал:
– Вы мне очень симпатичны, Эйден. И я не хотел бы, чтобы ваша неосторожность погубила вас. Будьте осмотрительней.
Тут-то и сам граф услышал за своей спиной тяжелые шаги. К нему неумолимо, как потоп, приближался Фадел, всем своим видом выражающий невероятное удовлетворение.
– Ну что, граф, готов приступить к обязанностям?
Перспектива выбивать признания из преступников в присутствии этой мрази ни капельки не прельщала, но судьба не оставила Эйдену выбора. Оправив простой светский камзол, что сидел чуть свободней, чем следовало, он с готовностью кивнул, и Фадел взмахом руки велел мужчине следовать за ним.
Галор остался там, где стоял, но отдаляясь, Эйден чувствовал, как его взгляд буквально прожигает ему спину.
*
Казалось, они с Тейвоном допрашивали здесь напавшего на Ремору наемника вечность назад. Эйден шел вслед за Фаделом по вонючему сырому коридору подземелья, и мысленно пытался вернуться в тот день. Сейчас он многое бы сделал по-другому. И уж точно бы не допустил всего, что теперь творилось в Кирации.
Эйден часто ощущал, как чувство вины грозится его раздавить. И это началось даже не сейчас – впервые он почувствовал это, когда один за другим умирали его братья, но сейчас, когда вина, лежащая на его плечах, смешалась еще и с ответственностью, это стало и вовсе невыносимо. Он был слишком слаб, чтобы тащить эту ношу в одиночку.
Но Фадел шел вперед, туда, где Эйдена ждало очередное унижение и то, чего он делать совершенно не желал. Нет, граф и раньше проводил допросы с пристрастием – это даже можно было назвать пытками – но он никогда не применял их к невинным. А сейчас Лукеллес признавал изменником только за то, что этот человек поддерживал законного короля. Тейвона.
Сегодняшняя пытка станет пыткой и для него. “Это ради нас, – напоминал Эйден самому себе, – ради Реморы и Тейвона. Ради смерти этого ублюдка Лукеллеса. Ты должен выдержать. Должен уничтожить их изнутри!”
Он не верил ни единому своему слову.
– Король запретил миловать изменников, – По пути разъяснял Фадел, – Даже если они станут клясться ему в верности. Хотя обычно они этого не делают.
– Какие сведения я должен от него получить? – Сухим голосом спросил Эйден.
– Любые. Чем больше, тем лучше. В идеале, конечно, это информация о других изменниках. В случае с нашим узником это самое важное…
Эйден покорно кивнул и шагнул в открытую дверь камеры. Еще мгновение назад он был готов немедленно приступить к дознанию, но теперь не мог сдвинуться с места.
К стене был по рукам и ногам прикован цепями Престон.
Глава 23. Кирация. Анкален
– Это все я виновата, – Пищал сквозь слезы девичий голосок, – Простите меня.
Говоря по правде, она мешала Тейвону и думать, и успокаиваться. И где только Джеррет подцепил это недоразумение?
Нет, про их встречу Тейвон как раз знал – ветувьяру хватило ума написать об этом в письме – но другой вопрос все равно не давал королю покоя: неужели нельзя было оставить девчонку где-то в безопасном месте? Какой был резон тащить ее в Анкален, охваченный восстанием?
Тейвон решил не обращать на нее внимания, но Селин продолжала хныкать, как ребенок, и это уже начинало действовать на нервы, хотя они сидели в одной камере не больше часа.
Когда гвардейцы привели их сюда, Тейвону даже захотелось расхохотаться – это ведь такая ирония: быть королем и попасть узником в собственную тюрьму! Но чем больше времени проходило, тем меньше ситуация походила на шутку.
Еще больше раздражало то, что Тейвон ничего, по сути, не знал – ни про обстановку в городе, ни про силы противника. Джеррет не успевал рассказать ему все, да и сам он, видимо, довольствовался лишь какими-то крохами информации. Он лишь предупредил, что Эйден может оказаться предателем, но это предположение казалось бредовым даже в этом сошедшем с ума мире!
Кто угодно, но не Эйден.
Сидя здесь, Тейвон сходил с ума от собственного бессилия. Его королевство разрывают на части стервятники, пока он сам покрывается плесенью в собственной тюрьме!
Селин снова всхлипнула.
– Да успокойтесь же! – Раздраженно бросил ей Тейвон. Девушка сидела на другом краю отсыревшего соломенного тюфяка и сотрясалась от рыданий, – Сейчас мы уже ничего не изменим.
Селин искоса посмотрела на него и тут же опустила взгляд в пол. Тейвону казалось, что она вообще опасалась встречаться с ним взглядом, словно его глаза могут испепелить ее дотла.
– Вы боитесь меня? – Вздернул бровь король.
Девчонка покачала головой, но Тейвон не сомневался, что она лжет. Эделоссцам с молоком матери внушают, что ветувьяры – воплощенное зло. К тому же, если верить Джеррету, он умудрился каким-то образом скрыть от нее свою принадлежность к роду королевы Этиды и поставил в известность только тогда, когда уже больше не способен был находиться в своем обличье.
Тейвон не мог найти объяснения такому странному поведению своего ветувьяра. Должно быть, Джеррет боялся ее напугать, но какое ему было дело до того, что там себе думает это безобидное создание?
– А вы всегда столь немногословны, сударыня? – Продолжил Тейвон.
Она лишь кивнула.
Что ж, раз уж ему суждено сидеть здесь невесть сколько времени, он хотя бы развлечет себя “увлекательной” беседой. Не каждый день встречаешься с человеком, который видит в тебе черта с рогами!
– Вы считаете меня демоном? Отвечайте честно, я все равно не узнаю от вас ничего нового.
Селин помедлила с ответом – уставилась на него, словно раздумывая, какой из правдивых ответов понравится Тейвону больше. Наконец, она пропищала:
– Вы не человек.
– А кто же я тогда по-вашему? – Улыбнулся король, – У меня две руки, две ноги, хвоста, вроде бы, никогда не было… Может, во младенчестве отвалился?
Он нес всю эту околесицу, чтобы хоть как-то отвлечься от гнетущих мыслей, но они все равно не желали отступать.
– У вас есть Флетчер, – Девчонка говорила четко, но с явным акцентом, – Он – это вы, а вы – это он.
– Верно… но это не совсем так, – Не удержался Тейвон, – Джеррет никогда не был мной, а я – им. Я никогда его не увижу и не узнаю, о чем он думал и что он чувствовал. Пока существую я – нет его, а пока есть он – нет меня.
Он удивился, когда понял, что Селин внимательно слушает его. Лицо ее стало озадаченным, как у ученика, который не понимает решение задачи. Любопытство в ней боролось с чем-то еще, но девушка все-таки спросила:
– Как так вышло? Что на свете появились ветувьяры?
– Я думал, вам об этом рассказывают ваши священники, – Нахмурился Тейвон. Он не сомневался, что эделосская легенда о появлении ветувьяров несколько… иная, а потому и хотел ее узнать.
– Они говорят лишь, что ветувьяров создало чистое зло, – Взгляд Селин устремился в пустоту, – Чтобы они несли в мир тьму и разрушение.
– Скучновато, – Цокнул языком Тейвон, – Наша версия поинтереснее. Вы что-то знаете о королеве Этиде?
Селин мотнула головой и всем своим видом показала, что готова слушать.
– Этида была королевой Кирации, и была она столь красива, что о ее красоте слагали песни во всем Оствэйке, – Начал Тейвон, чувствуя себя старой нянюшкой, что читала сказки на ночь им с Реморой в далеком детстве, – Больше всего на свете она боялась, что люди увидят ее дряхлой и старой, перестанут слагать о ней песни и восхищаться ее красотой. И этот страх так сильно мучил ее, что Этида отправилась прямиком к богам с просьбой замедлить ее старение, позволить ей подольше быть молодой и красивой.
Тейвон ненадолго затих, с улыбкой наблюдая за испуганным и в то же время любопытным взглядом Селин. Выдержав интригующую паузу, он продолжил:
– Богам не понравилась любовь Этиды к самой себе, и они решили исполнить ее просьбу не совсем так, как она просила. Они сказали ей идти с миром и запомнить несколько слов: “Пусть лик мой явит себя, что сокрыт под кожей в глубине меня”. Этида в них усомнилась, но слова запомнила. Ничего в ее жизни не изменилось после встречи с богами, но ровно через год королева серьезно заболела. Ни один лекарь не мог ей помочь – она не жила и не умирала, не могла есть и спать, и мучения ее никак нельзя было облегчить.
– Это было с Флетчером, да? – Удивленно вытаращилась на него Селин.
– Думаю, что да, – Кивнул Тейвон, продолжая, – И вот в жаре лихорадки Этида вспомнила сказанные ей богами слова. Она прочитала их, словно молитву, и произошло неописуемое – королева превратилась в другую женщину, такую же молодую и прекрасную, но совершенно иную. Она звала себя Релой, и была кроткой, тихой и смиренной. Все придворные Этиды были в ужасе, когда вместо надменной королевы перед ними предстала другая женщина, и только Геллиус, исповедник Этиды, догадался, в чем дело. Он записал слова богов, что позволили Этиде стать Релой, и когда прошел год, и лихорадка напала уже на Релу, он знал, что нужно делать. В мир вернулась Этида – не постаревшая ни на день с тех пор, как исчезла. Поняв, что просьба ее исполнилась, королева восславила богов. Счастью ее не было предела, и она повелела своим слугам одарить народ Кирации невиданно щедрыми подарками.
Все в его королевстве знали эту легенду с пеленок, и Тейвон верил в нее, хоть и понимал, что эта история, должно быть, во многом приукрашена монахами и переписчиками. А вот Селин, пусть и слушающая легенду с интересом, явно сочла ее вымыслом – это читалось по нахмуренным бровям и сжатым в тонкую ниточку губам.
– Народ всем сердцем полюбил двух своих королев, и с тех пор потомки королевы Этиды наследуют трон Кирации, а от детей королевы Релы происходит все старое дворянство. Геллиус же создал орден Двух Лиц, который обучал всех ветувьяров с малых лет обращаться с их силой, – Закончил Тейвон, пронзая Селин взглядом, – Вот такая легенда…
Девушка явно выбирала между своим обыденным молчанием и обвинением Тейвона во лжи, но здравый смысл в ней все-таки победил, а потому она больше не сказала ни слова. Встречаться с королем взглядом она тоже избегала, словно впав в еще более глубокую задумчивость.
С ней было больше не о чем разговаривать. Поплотнее закутавшись в раздобытый Джерретом плащ, Тейвон отвернулся от девушки и, чтобы отгородиться от своих гадких мыслей, принялся считать.
Он досчитал до трех тысяч четырехсот пятидесяти шести, когда за дверью камеры раздались шаги.
*
Престон поднял на Эйдена глаза, стоило графу лишь переступить через порог камеры. Друг был избит и растрепан, порванная рубашка его пестрела кровавыми пятнами, а нижняя губа распухла от побоев.
Прошла долгая секунда, прежде чем взгляд Престона стал осмысленным – он понял, что это происходило на самом деле. Эйден тоже бы многое отдал за то, чтобы эта камера, его друг, прикованный цепями, все эти пытки и Фадел за спиной оказались страшным сном. Но реальность была гораздо более жестока.
Дверь камеры закрылась вслед за Эйденом, по обеим сторонам от нее застыли двое гвардейцев, а Фадел, с лицом довольным, как у объевшегося кота, пристроился в углу.
– А я ведь до последнего верил, что они ошиблись, – Прохрипел Престон, впиваясь в Эйдена глазами.
И без того тесная камера вдруг сжалась для графа до размера закрытого гроба, боль ударила по черепу с бешеной силой, но слова друга все равно били сильнее. И гораздо глубже.
Для Престона он действительно был предателем. Самой последней мразью на свете. И Эйден не мог сделать ничего, чтобы разубедить друга в этом. Решись он хоть на что-то, Фадел тут же положит этому конец. В лучшем случае граф окажется в соседней камере, а в худшем – примет смерть от рук гвардейцев прямо здесь.
Как он мог показать Престону, что они все еще на одной стороне? И никогда не были на разных…
– Как ты мог, Эйден? – Выдохнул друг, – Мы же…
– Надо же – какая трогательная встреча! – Прервал Престона отстранившийся от стены Фадел, – Вы ведь давно знакомы с адмиралом Хельдером, граф?
Это все было задумано. Так Лукеллес решил проверить его на верность, заставив пытать старого друга.
Но сильнее пугало другое – если Престон оказался в руках Лукеллеса, то что тогда с Джерретом? Эйден надеялся, что его не поймали, но в последнее время боги почему-то так обозлились на графа, что втаптывали все его надежды в грязь одну за другой.
– Что же вы застыли? Вы плохо поняли приказ Его Величества? Мы должны получить от этого человека сведения!
Эйден резко повернулся к Фаделу. Старик так смаковал ситуацию, что казался самым счастливым человеком на свете. Он насмехался над Эйденом как мог, и хоть внезапно начал обращаться к графу на “вы”, слова его стали звучать еще надменнее и презрительнее.
– Я знаю, что мне нужно делать, – Огрызнулся Эйден.
– Так начинайте, граф! – Улыбка сошла с лица Фадела, – Я не собираюсь стоять тут всю ночь!
Не чувствуя своего тела, Эйден вновь повернулся к Престону. Тот не сводил с него глаз, в которых не было ни малейшей тени сомнения. “А ты и не дал ему повода для сомнений” – сказал сам себе граф. “Ты стоишь здесь и подчиняешься приказам мрази, которая все это спланировала!”
– Адмирал Хельдер, вы должны отвечать на мои вопросы, – Слова эти драли Эйдену горло, но он произнес их твердо.
Кому из них было больнее? Престону, которого пришел пытать его друг-предатель? Или Эйдену, неспособному хотя бы дать ему знать, что все не то, чем кажется?
Он попытался поставить себя на место Престона – что было бы, если бы его, закованного в цепи, пришел пытать адмирал? – и не смог. Престон погиб бы, но предателем бы не стал, пусть даже играя роль.
– А Ремора знает? – Сверкнул глазами друг, – Или тебе теперь плевать и на нее?
На свете не было человека, которого Эйден бы ненавидел сильнее, чем самого себя. Почти не слыша своего голоса, он заговорил:
– Я приказываю вам молчать. Говорить вы можете, только отвечая на мои вопросы.
Престон лишь усмехнулся:
– Какой же мразью ты стал! Пошел ты к черту! – И плюнул ему под ноги.
Престон не был дворянином. Он был сыном самого известного корабельщика Кирации – с детства в море, он знал о кораблях, кажется, почти все, а еще он умел зарабатывать доверие людей. Он не был хорошим оратором и не обладал каким-то запредельным обаянием, но он был честным и справедливым командиром, а потому люди непременно шли за ним. Джеррет нуждался именно в таких людях, и Престон стал его первым и единственным заместителем.
Эйдену же сын корабельщика всегда казался непостижимым – с ним было даже сложнее, чем с Тейвоном и Джерретом вместе взятыми. Возможно, когда-то давно Эйден даже стремился ему подражать, но Престон всегда оказывался на шаг впереди, и спустя какое-то время граф бросил эту затею.
Они знали друг друга много лет, но только сегодня Эйдену открылось, насколько разными они были.
– Отпираться и молчать не в ваших интересах, адмирал, – Вступил в дело Фадел, поравнявшись с Эйденом, – Тейвон Кастиллон взят под стражу. Когда он напишет отречение, лишь вопрос времени.
Эйден застыл от услышанного. Значит, Джеррет вернул Тейвона, и тот каким-то образом попался гвардейцам? Сдался сам? Если Престону об этом неизвестно, значит, это произошло позже. Тейвон должен был понимать, что делает.
Впрочем, эти стервятники выбрали подходящий момент – в первые часы после обращения ветувьяры почти что беспомощны. По крайней мере, у них плоховато с восприятием реальности.
– Он этого не сделает, – Покачал головой Престон, – Это его трон по праву рождения и воле богов. А жирному торгашу передайте, что его башка украсит одну из пик перед замком. Я лично об этом позабочусь.
Глаза друга сверкнули, хотя он все еще казался ясно осознающим, что он говорит и что делает. Эйден понимал, что этими словами и угрозами Престон копает себе могилу, но не мог им не восхищаться – его собственной смелости никогда бы не хватило на то, чтобы сказать такое.
– Я бы на вашем месте так не торопился. Вы столь уверены в своем друге, но вы, видимо, забыли, – Он покосился на Эйдена, – что друзья могут сменить сторону, когда этого… требуют обстоятельства.
Руки Эйдена сжались в кулаки. Он понимал, что ярость погубит его, и потому не давал ей выхода. Но держаться так длительное время он не сможет.
Эта роль была ему не по силам.
Престон глухо рассмеялся, но глаза его немигающе смотрели на Эйдена. Он словно чего-то ждал, чего-то, чего граф никак не мог ему дать.
– Вы плохо знаете Тейвона, – Наконец, выговорил адмирал, – Он так просто не сдастся.
– А вы? – Поддразнил его Фадел.
– Я лишь солдат в его армии. Я ничего не значу. Можете даже меня убить.
Со стороны это могло бы показаться бравадой, словами ради слов, но Эйден знал, что Престон действительно верит в то, что говорит. Он и вправду готов умереть, чтобы своей смертью разжечь ярость в Тейвоне.
“А ты бы так смог? Конечно же, нет”.
– Граф, – Фадел вновь вспомнил про Эйдена, – Что же вы не участвуете в беседе?
– Я не буду с ним говорить, – Вмешался Престон, – Можете казнить меня хоть сейчас!
– Ну отчего же прямо сейчас? – Притворно удивился Фадел, – Мы дадим вам время подумать. Поразмыслить над своими перспективами…
Он кивнул гвардейцам, и те шагнули к Престону. Эйден нервно взглотнул. Фадел вышел из камеры первым, а граф зачем-то задержался еще на мгновение, чтобы заглянуть в глаза Престону и найти в них ничего, кроме ненависти. Сам же он, казалось, полностью состоял из сожаления, которое не стоило сейчас и ломаного гроша.
Престон одолел бы обоих гвардейцев голыми руками, не будь он прикован к стене. Но сейчас они принялись его избивать, и друг даже не уворачивался от их кулаков. Вместо криков он лишь крепче стискивал зубы и шумно втягивал воздух.