Сия Кейс
Ветувьяр
Глава 15. Эделосс. Линтхалас. Кирация. Кир-Ист
“Этого хочет король” – так написал Биркиит в письме Ланфорду, и камарил не подвергал эти слова сомнению, хотя и не понимал, что могло заставить Его Величество так переменить все планы. С другой стороны обязанностью Ланфорда было беспрекословное подчинение, что он и демонстрировал своему наставнику и своему королю.
Он входил в королевский тронный зал один – Биркитт в письме ясно дал понять, что Его Величество желает видеть перед собой одного лишь избранного в этом году камарила – Робин и остальные по возвращению в столицу отправились сразу же в Дом камарилов, и говоря по правде, Ланфорд немало им завидовал. После той бешеной скачки, в которую превратилось их возвращение в Линтхалас, единственное, чего захотелось бы любому нормальному человеку – это помыться, наесться до отвала и хорошенько выспаться.
Кроме стражников, Биркитта и королевских особ и огромном зале не было ни души. Наверное, Ланфорд должен был испытывать какое-то благоговение, глядя на эти древние стены из темного камня, гобелены с ликами древних королей и, собственно, сам трон, на котором сменилось так много великих правителей, но он чувствовал смутную тревогу и совершенно явную усталость. Темные стены всего лишь давили на него, окна давали непозволительно мало света, гобелены казались уродливыми, а трон был просто красиво украшенным стулом – ничего, чем можно бы было восхититься.
Ланфорд шагнул к возвышению, на ходу поправляя легкие доспехи, плащ за спиной и “вилку”, что удерживала его на плечах. Биркитт, преданно стоящий слева от короля, незамедлительно его представил:
– Ланфорд Карцелл, один из лучших моих учеников.
Камарил поклонился, как того требовал этикет, и взглянул на короля, внимательно изучающего его взглядом. А взгляд у него был под стать положению – густые темные брови тяжело нависали над глубоко посаженными глазами, и они были одним из двух доказательств того, что Его Величество когда-то был брюнетом. Второе доказательство – его сын – сидело справа. Сейчас же на месте густых темных волос короля красовалась гладкая блестящая лысина, отчего-то придающая владельцу еще более грозный вид.
– А Гаккон Енлис, часом, не твой отец? – Неожиданно улыбнулся король, обращаясь к Ланфорду.
Имя это казалось камарилу смутно знакомым, но монарший вопрос привел его в ступор.
– Нет, – Удивленно качнул головой он.
–Эх, а жаль… Хороший был воин. Только поторопился чутка, – Король рассмеялся, глянув на Биркитта, которой тоже изобразил что-то вроде улыбки, – С этим-то делом торопиться не надо. Глядишь, и сделал бы еще что хорошее…
Смех Его Величества разнесся по залу, и до Ланфорда наконец дошло, за чьего сына принял его король. Гаккон Енлис был тем самым камарилом, который лет двадцать пять назад, потерпев неудачу в Кирации, решил свести счеты с жизнью, не выдержав позора. По мнению Ланфорда это было самонадеянным и глупым поступком, недостойным честного воина.
Биркитт тоже смеялся над королевской шуткой, но Ланфорд не знал, насколько искренне. Не смеялся только он сам и тихо сидящий рядом с отцом наследник, не издавший ни звука за все время, что Ланфорд присутствовал в зале.
По подсчетам камарила, парню должно было быть лет семнадцать, но на этот возраст он не выглядел – мелкий, тщедушный и зашуганный, он чем-то напоминал Ланфорду собственную “обожаемую” невесту, хотя взгляд у принца был довольно взрослый и осмысленный.
В народе про наследника говорили – и, видимо, не врали – что его с рождения мучает какая-то нервная хворь, что-то вроде трясучки, бьющей приступами и убивающей все надежды на то, что человек когда-нибудь сможет взять в руки клинок. Сейчас парень не трясся, но штука, похожая на трость, что стояла возле его трона, угловатое костлявое тело и бледное, словно у мертвеца, лицо, говорили о том, что у принца не все так хорошо со здоровьем.
– Нет, Биркитт, ну скажи – одно лицо ведь! – Продолжал свои рассуждения касательно родословной Ланфорда король, – Ну да ладно, что мы время теряем? Зачем позвал я тебя, знаешь?
– Нет, Ваше Величество, – Напрягся Ланфорд.
– Ты что, ему не сказал? – Повернулся к Биркитту король, поудобнее усаживая свою объемистую задницу на троне.
– Не успел, Ваше Величество.
– Все вы ничего не успеваете, – Фыркнул монарх, возвращаясь к Ланфорду, – А мне – хоть разорвись! Про Кирацию что знаешь?
– А что я должен про нее знать? – Недоуменно спросил камарил, тут же испугавшись прослыть идиотом в глазах короля.
– А то что шанс появился – гадов этих прихлопнуть. Раз и навсегда! – Вновь рассмеялся король, обнажая свои поистине лошадиные зубы.
– В Кирации вспыхнуло восстание, – Подхватил Биркитт, – Армия и наемники, зиеконские пушки и порох. Говорят, предводительствует кто-то из гильдий. Анкален уже захвачен, Флетчер отрезан от столицы в Талааре, про принцессу ничего не известно.
Ланфорд слушал и не верил, что это может быть правдой. Еще совсем недавно Кирация казалось неприступной крепостью, самой мощной военной империей Оствэйка, а теперь она рассыпалась на части и сама шла к ним в руки.
Сейчас оставалось только надеяться, что никто не опередит его и не убьет ветувьяров, заполучив себе его, Ланфорда Карцелла, славу. Камарил сдержал рвущуюся на губы улыбку и сосредоточенно спросил:
– Какие будут приказания?
– Смотри-ка, каков! – Восхитился король, – Вот, Иллас, учись, как надо служить своему государю!
Принц Иллас не ответил ему, а только плотнее стиснул руки, лежащие на коленях, в кулаки, и невидящим взором уставился на Ланфорда.
– Его Величество предлагает нам выступить вместе с основной армией Эделосса, – Вновь объявил вместо короля Биркитт, – Сейчас Кирация не готова к войне, она рассыплется даже под натиском ополчения, не говоря уже о войске камарилов.
Ланфорд кивнул. Он знал, к чему ведет наставник, но Биркитт явно желал услышать эти слова из уст ученика.
– Мы очистим мир от ветувьярской скверны, – Словно молитву, отчеканил камарил.
На суровом лице Биркитта на мгновение проскользнула улыбка – король же и вовсе сиял, как начищенная монета.
– Я буду находиться с королем и его генералами, – Добавил наставник, – Непосредственное командование примешь на себя ты.
На этот раз улыбку было не сдержать. В душе же Ланфорд и вовсе готов был прыгать от радости. Величайшая возможность стереть с лица всю богомерзкую скверну – ветувьяров вместе с гадким орденом поклонения этой суке-королеве – сама свалилась ему на голову, и упускать свою славу камарил не собирался.
– Давненько я не бывал на полях сражений… – Довольно протянул король, поворачиваясь к сыну, – Да и тебе пора стать наконец мужчиной!
Наследник опустил голову, все так же игнорируя отца. На мгновение Ланфорд даже усомнился – королевский ли это сын – не улавливая между ними никакого сходства, но потом поймал себя на мысли, что если с немалым трудом попробовать представить себе Его Величество худым и юным, да еще и с волосами, то получится как раз то, что представлял из себя Иллас.
– На этом все, Карцелл, – Напомнил о себе Биркитт, – Ступай.
Не забыв откланяться, Ланфорд стремительно вылетел из тронного зала, чтобы застыть на месте в коридоре, пытаясь осознать, какое счастье на него свалилось.
Должно быть, королевские стражники приняли его за идиота, когда он бросился к окну, распахнул его и вдохнул полной грудью воздух Линтхаласа.
Этот город принадлежал ему. Этот мир принадлежал ему! Ланфорд еще никогда не чувствовал себя таким счастливым. Он станет величайшим из камарилов. Именно он положит конец не только ереси, но и Кирации.
Дверь за спиной хлопнула, и обернувшись, Ланфорд увидел идущего к нему Биркитта. Наставник был как всегда серьезен, но в глазах у него светилась радость и гордость.
– Спасибо вам за доверие, – Выпалил Ланфорд, неспособный совладать с чувствами и вести себя как подобает воину.
Биркитт замер рядом с ним, пристально вглядываясь в городские крыши:
– Погоди благодарить – пока не за что.
– Да как же!? – Опешил Ланфорд, – Вы дали мне все. Все! Я вас не подведу.
– Я взвалил на тебя ответственность, – Заглянул ему в глаза наставник, – Ты хоть представляешь, какую?
– Я с ней справлюсь.
– Армия камарилов… даже страшно представить, что из этого выйдет, – Улыбнулся своим мыслям Биркитт.
– Буря, которая сотрясет весь мир, – Уставившись в пустоту, Ланфорд попытался представить это, – Кара божья.
– Война не должна превратиться в резню. Ты не должен убивать всех, кто стоит на твоем пути.
– Я и не буду, – Хмыкнул Ланфорд, – Я лишь изничтожу всю ересь, которую увижу.
– Я уверен в твоем клинке, Карцелл. Но надеюсь на твой разум, – Хрипло сказал Биркитт, прежде чем уйти.
Он скрылся из виду, а Ланфорд все стоял возле окна, размышляя о том, как изменится мир благодаря его силе. Ему действительно предстояло непростое дело, и пока что он находился в самом начале своего пути к величию.
Вернувшись в Дом камарилов, он совершенно позабыл о том, что хотел есть и спать, и первое, что он сделал – это спустился в их маленький храм и вознес молитвы всем богам, которых вспомнил.
*
Тейвон и Джеррет постоянно так делали. Брат со своим ветувьяром то и дело оставляли друг другу маленькие напоминания и записки, а иногда даже целые письма, но Ремора с Калистой почему-то это не практиковали. До сегодняшнего дня.
Очнувшись в небольшой душной комнате, Ремора сразу же заметила письмо, лежащее на столе прямо под ее рукой. Она не стала даже осматриваться и переодеваться – и так было понятно, что она находилась в чужом доме и в чужой одежде – а сразу же схватила послание, развернула и увидела строки, написанные аккуратным убористым почерком:
“Ремора!
Я никогда не испытывала к тебе особо теплых чувств, а в последние годы мне и вовсе стало казаться, что тебе в этой жизни досталось все, а мне – ничего, но сейчас настал тот момент, когда я поняла, что не прощу себе, если не верну этому миру тебя. Да, ты лишилась бы всего, но мне хватает ума понять, что ты не заслужила этого. Если кто-то и виноват в моих несчастьях, то только не ты.
Я расскажу тебе все что знаю и попрошу не выдавать меня. Ты сдержишь слово, я уверена.
Кирация нуждается в тебе как никогда. Еще больше она нуждается в Тейвоне, но где носит его рыжего ветувьяра никому не известно, а потому ты – единственное спасение этого чертового королевства. Я не знаю, какие последствия эта выходка навлечет на меня, но вряд ли мне есть, что терять.
Анкален захвачен мятежниками, которых собрал Лукеллес. Я знаю слишком мало, но среди них – Мерелинда Вивер, а в качестве армии они используют хидьясских наемников и присягнувших им на верность кирацийских солдат. Их очень много, потому что помимо гильдии за все платит Зиекон. Точнее, имперцы платят моему мужу за то, чтобы он погрузил королевство в смуту и, возможно, сел на трон.
Я не знала ни о чем этом раньше – Шерод наверняка догадывался, что в таком случае я его предам. Мне до сих пор неизвестно, кто из глав других гильдий с ним на одной стороне, но Анкален захвачен полностью, а значит, с ним связаны многие. Или же они просто боятся сопротивляться…
Ты хочешь знать, почему столица не сопротивлялась? Капитан вашей охраны Ферингрей тоже на их стороне, а его люди – ощутимая сила. Даже против городской гвардии.
Что же граф Интлер? Говорят, твой любовник захвачен в плен, и с ним что-то не так. Я не знаю, чему верить, но слуги шепчутся о разном – одни говорят, он смертельно болен и почти что немощен, другие – что он давно был в сговоре с моим мужем и принял мятежников с распростертыми объятиями, а в плен сдался для вида. Как бы то ни было, я знаю, что ты примешь это с достоинством. Хотя я бы не смогла…
Естественно, городская гвардия сразу же перестала сопротивляться. Сейчас на троне нет никого, но это дело времени. Тебе нужно спешить, пока мой хряк-муженек не объявил себя новым королем Кирации.
Несмотря на обжорство, мозги у Лукеллеса еще не до конца отказали, поэтому он оставил меня здесь, в Кир-Исте, да еще и поставил охрану в каждом углу, чтобы я (или ты) не удумала сбежать отсюда, но и я не такая дура, какой пытаюсь при нем казаться.
В гардеробной под рулонами имперских шелков ты найдешь потайную нишу – там я спрятала платье служанки. Мне оно мало, а значит, тебе должно подойти. Охрана следит за мной, а как выглядишь ты, она себе если и представляет, то смутно, так что спрячь волосы под чепец – этого должно хватить, чтобы они не обратили на тебя внимания.
В конюшне для тебя оседлают хорошую кобылу – она норовистая, но прыткая, думаю, что при желании доедешь быстро, а дальше разберешься сама, тут я тебе не помощница.
Сожги это письмо в камине, как только прочтешь. Я и так пошла на большой риск, оставив его на столе, пока ты была без сознания. В твоих силах спасти это королевство или погубить нас обеих.
Твой ветувьяр, Калиста”
Бегло пробежав глазами по тексту еще пару раз, Ремора смяла бумагу и бросила ее в ярко разожженный камин, из-за которого здесь и было так душно. Сердце ее колотилось как бешеное, а на глаза едва не наворачивались слезы, но принцесса быстро взяла себя в руки и поднялась с кресла, на ходу стягивая с себя синее Калистино платье.
Первые несколько минут она просто ходила по комнате из стороны в сторону, пытаясь убедить себя, что все написанное в письме – правда. Зачем Калисте ее обманывать? Раз даже ее ветувьяр, никогда не интересующаяся политикой, поняла, что без отчаянных действий королевство не спасти, то значит, ситуация действительно была критической.
Ремора пыталась привести в порядок свои мысли, но они не подчинялись. В голову поочередно лезли то Тейвон, то Эйден, и если о первом Калиста ничего не знала, то второй явно нуждался в помощи. В его предательство принцесса бы ни за что не поверила, а значит, с ним действительно случилось что-то нехорошее. Ремора отогнала все настырные догадки и предположения и попыталась сосредоточиться на главном.
Ей нужно как-то выбраться отсюда.
Голова все еще была какой-то тяжелой – в первые минуты (и даже часы) после возвращения всегда так. По-нормальному сейчас Реморе следовало бы отдохнуть и отправиться в путь попозже, но судя по тому, что написала Калиста, на счету у нее действительно была каждая минута. Помассировав ноющие виски, принцесса осмотрелась по сторонам в поисках гардеробной.
Приметив узкую резную дверь, Ремора бегом бросилась к ней. К счастью, никакого ключа не понадобилось – дверь поддалась, едва она ее толкнула.
Гардеробная оказалась тесной, заваленной тканями и платьями комнатушкой, найти в которой что-то вроде свертка представлялось едва ли возможным. Стянув с какого-то сундука мятый шелковый халат, Ремора поспешила прикрыть им свою наготу и принялась выискивать взглядом рулоны зиеконского шелка.
Пока она искала, в затуманенный мозг вновь пробрались тревожные опасения, на этот раз смешанные со злостью на брата. Как он мог бросить столицу в тот момент, когда ее было не на кого оставить? Он не хуже Реморы знал, что ее время истекло, да и теперь в ее распоряжении было всего несколько месяцев, за которые он просто обязан вернуться в Анкален.
Если, конечно, ему еще будет, куда возвращаться…
Ремора всегда думала, что смерть отца научила его осторожности, но на деле Тейвон остался таким же безалаберным юнцом, каким был когда-то давно. Ветувьяр же его был еще хуже – Джеррет и вовсе никогда не думал о последствиях, действуя сгоряча и как-то по наитию, словно все в этом мире подчинялось его сумасшедшим желаниям. Теперь эти двое бросили королевство на Эйдена, а он почему-то не справился…
Принцесса заставляла себя не думать о нем, но сердце продолжало истерически сжиматься каждый раз, когда ей вспоминались строки из письма: “смертельно болен и почти что немощен”. Это не могло быть правдой – не сказать, что Эйден отличался таким уж богатырским здоровьем, но и больным она его никогда не видела.
“С ним все в порядке, вот увидишь” – настырно успокаивала себя Ремора, продолжая рыться в закромах Калистиной одежды. Когда ее терпение закончилось, принцесса перестала осторожничать с дорогими тканями и начала швырять их в разные стороны, стремясь как можно скорее откопать среди всей этой безвкусной пестроты простецкое домотканое платье.
И все же Калиста не обманула – оно нашлось под рулонами шелка и действительно почти подошло Реморе по размеру. Облачится в платье ей удалось довольно быстро, и хоть плохо выделанная шерсть неприятно колола кожу, принцесса не обратила на это никакого внимания.
Она наспех заплела волосы в косу и спрятала ее под неприметный чепец служанки. Из зеркала на Ремору посмотрела откровенная крестьянка, разве что чересчур худосочная и белокожая, но кто станет приглядываться к спешащей по коридору служанке в разгар дня?
Вознеся напоследок краткую молитву, принцесса подошла к двери в коридор и прислушалась. Снаружи было тихо, и она, недолго думая, осмелилась выйти из комнаты.
Помпезный, безвкусно обставленный коридор встретил Ремору радушной пустотой и безмолвием. Вдохнув полной грудью, она сочла это первым своим сегодняшним успехом и с уверенностью двинулась вперед.
*
За пару недель пути Рауда стало так тошнить от курлыкающей хидьясской речи, что он делал все, лишь бы не слышать это бесконечное гоготание. Каждый раз, когда наемники объявляли привал, капитан стремился улизнуть от них подальше – что ему, естественно, не особо позволяли делать.
И все же головорезы оказались не такими ужасными, как он ожидал. Некоторые из них, конечно, давали Рауду почувствовать себя их пленником, но по большей части его либо не замечали, либо относились почти как к равному, разве что безоружному.
Наемники были болтливы, как бабы, но в этом, видимо, заключался грешок всех южан – они орали и ржали так, словно им ничего не стоило случайно нарваться на нежелательную встречу – солдат или разбойников. Рауд, конечно, не сомневался, что эти парни без проблем с ними разберутся, но лишний раз попадать в неприятности не желал. Для него было важнее другое…
Он все еще не знал, куда его везут.
Коня для своего пленника хидьяссцы раздобыли еще в Талааре, после чего наемники дружно выдвинулись на юго-запад, заставив Рауда потеряться в догадках – карты у него не было, а с географией Кирации он был знаком весьма скудно, да и то лишь по части собственных моряцких интересов.
Дни сменялись один за другим, а они все еще ехали по бесконечным полям и лесам, которые могли бы даже понравиться Рауду, не привыкшему к таким пейзажам, если бы их не было так много – одинаковых и безликих. Постоялые дворы, города и деревни южане словно бы специально объезжали стороной, довольствуясь покрывалами на земле вместо кроватей и вяленым мясом с сухарями вместо горячей похлебки.
Подловить наемников на невнимательности и улизнуть, пока нерадивый дозорный мирно похрапывает, привалившись к дереву, тоже не представлялось возможным – хидьяссцы, даже несмотря на свой незавидный полуразбойничий статус, несли службу с такой честностью и ответственностью, что можно было только позавидовать. С каждым днем Рауд все более убеждался, что сбежать от южан у него не выйдет, но пока в этом и не было такой уж необходимости – никто из наемников его не трогал и не пытался спровоцировать, к тому же капитан сомневался, что сможет выжить в этих лесах без оружия, пищи и вещей первой необходимости.
Он даже пытался понять хидьясскую тарабарщину, но, по-видимому, его скудного моряцкого ума было для этого недостаточно. Если кирацийский и эделосский были хоть сколько-то последовательны и логичны, то хидьяс казался не то шуткой богов, не то детской шалостью, где каждое произносимое слово называлось один только раз и никогда больше не повторялось в прежнем виде.
На этот раз наемники вновь выбрали место для привала в лесу. Дни стояли какие-то промозглые, и к вечеру стало еще хуже. Неискушенные холодом южане кутались в свои темные дорожные плащи и настойчиво жались к костру, согревая озябшие руки. Рауд смотрел на это с долей мрачного удовольствия, хоть где-то ощущая свое превосходство над почти безупречными хидяссцами.
Капитан даже не сразу заметил, что один из южан подкрался к нему сбоку и привалился спиной к стволу дерева рядом с ним. Это был человек, которому Рауд, по сути, был обязан жизнью – именно он посчитал, что гвойнский капитан еще может оказаться полезным. Насколько Рауд понял, он был у наемников кем-то вроде главаря, да и к тому же южанин неплохо знал кирацийский. Звали его Флавио, и судя по всему, среди наемников он был единственным, кто принадлежал к дворянскому сословию.
– Мьесто у костра еще есть, – Сказал наемник.
– Для гвойнца сейчас почти что знойно, – Отмахнулся Рауд, – А вот ты иди, погрейся.
Было видно невооруженным глазом, что Флавио замерз. Высокий поджарый наемник кутался в плащ и прятал руки, а стоячий воротник закрывал длинное узкое лицо почти до половины, и все же он упорно делал вид, что не дрожит от холода и сырости.
Южанин ничего не ответил, но и с места не сдвинулся. Рауд счел это признаком доверия, а потому наконец решился спросить:
– Куда мы направляемся?
Флавио дернулся, словно не ожидая, что капитан заговорит, и уставился на на него суровым взглядом. В пути наемники не скрывали свои лица за платками, и Рауд успел заметить, что главарь наемников неимоверно скуп на эмоции.
– Я безоружен, и мне ничем не поможет эта информация, – Добавил капитан, —Но если не хочешь, не говори.
– Мы будьем дальеко от твоей родины, – Вымолвил Флавио, – Это всьё, что тьебе нужно знать.
Пожав плечами, Рауд почесал щеку, заросшую щетиной, и уже собирался отойти в сторону, как наемник вновь заговорил:
– Ты нье похож на севьерянина. Таких волос у них нье бывает.
– Моя мать – дочь зиеконской рабыни, – Рауд никогда не делал из этого секрета. Говоря по правде, он даже гордился тем, что ему – по сути, бастарду – удалось подняться так высоко. Возможно, все дело было в дяде, который не любил своего брата, но души не чаял в нечистокровном племяннике, которого ему отдали на воспитание практически за ненадобностью.
Где сейчас были единокровные братья Рауда? Все трое кормили в могиле червей, а он, хоть и потерпел недавно поражение, все еще оставался грозой северных морей. Дело в человеке, а не в крови – в этом капитан не сомневался.
– В Хидьяс ты был бы в почете, – Практически без акцента сказал Флавио, – У нас любят бастардов. У нас их считают равноправными насльедниками.
– Странный вы народ, южане, – Хмыкнул Рауд.
– Или вы, – Буркнул себе под нос наемник.
Спустя минуту он все-таки сдался и потопал к костру, чтобы согреться, а Рауд все еще стоял возле дерева, понимая, что ответ на свой вопрос он так и не получил. Но на душе все равно стало чуть спокойней, чем было до этого. Какая-то его часть и вовсе загорелась любопытством и захотела узнать, что же будет дальше с ним, наемниками и свитком.