Сия Кейс
Ветувьяр
– Замолчи, – Потребовала принцесса, слыша, как дрожит ее голос, – Ты должен бороться. Не ради меня, так ради сестер!
Она знала, что заденет его этим. Эйден всегда был для Реморы открытой книгой, и если она хотела сделать ему побольнее, то знала, куда нужно надавить. Сейчас он нуждался в этой боли, нуждался в злости, которую она могла вызвать.
– В нашей семье боролся только я один, – Сверкнул глазами он, отходя в сторону, – У меня больше нет сил…
– Их никто не защитит, кроме тебя, – Напомнила Ремора.
Прикрыв глаза, Эйден устало потер виски:
– Чего ты добиваешься? Я и так знаю, что ничтожен.
– Я хочу, чтобы ты боролся. Чтобы исправил свои ошибки. Чтобы спас нас всех, – Слова еще никогда не давались ей так тяжело, – Чтобы, умирая, ты не жалел о том, чего не сделал, проявив слабость.
Эйден с ужасом или удивлением уставился на нее. С одной стороны, Ремора чувствовала себя жестоким чудовищем, грубым и бессердечным, с другой – она была рада, что смогла высказать ему это.
– Я не знаю, увидимся ли мы с тобой еще раз, – Голос Реморы не подчинялся ей, но она продолжала, – Завтра новый король может вздернуть меня на площади, но я буду умирать счастливой, зная, что ты отомстишь ему за меня.
– Не смей это говорить! – Ужаснулся Эйден.
– Видишь, как тебе нравится, когда я начинаю говорить о смерти, – Улыбнулась Ремора, – Но это правда. В отсутствие Тейвона я – последний представитель королевского рода.
– Они не тронут тебя.
– Ты видел город? Видел, что творится на улицах? Это даже не то, что было двадцать лет назад. Тогда у Кирации хотя бы был король…
– Он есть и сейчас, – Прохрипел Эйден, опустившись на стул.
–Есть. Но не здесь, – Ремора не заметила, как боль и жалость куда-то отступили, пустив на свое место разум. Она могла бы сколько угодно плакать и требовать от Эйдена перестать ждать смерти, но сейчас гораздо важнее было другое, – И кто-то должен удержать для него Анкален. Ты его друг…
Опустив глаза, Эйден стиснул виски и едва слышно застонал:
– Что я могу? Они держат меня взаперти!
“Давай же! Разозлись! Вернись ко мне!” – мысленно требовала Ремора, сжимая в руках ткань плаща.
– Да что с тобой такое!? – Воскликнула она, – Словно ты и не тот человек, которого я знала и любила… Мой Эйден не сдался бы. Он был придумал что-нибудь.
– Ты не знаешь, с чем мы связываемся, – Покачал головой Эйден, – Я чувствую, я уверен, что за Лукеллесом стоит не только Зиекон. Там что-то жуткое. Что-то, что сводит людей с ума.
Ремора вспомнила свою бесполезную попытку поговорить с Мерелиндой после смерти Ингерды, убийцу, что напал на нее в королевских покоях. Ей всем сердцем не хотелось соглашаться с Эйденом, но он был прав – за бунтовщиками стояла какая-то непостижимая сила.
– Тогда у нас тем более нет права сидеть сложа руки! – Вспыхнула принцесса.
– Ремора, это самоубийство!
Она понимала, что у нее остался последний козырь:
– Зато ты останешься в стороне. Как тогда, когда твой брат убил беременную от него девушку.
Эти слова ударили Эйдена под дых. Сейчас он это заслужил, к тому же, Ремора в любом случае бы спросила его о той дуэли.
– Ферингрей все мне рассказал, – Холодно объяснила она.
– Он считает меня трусом.
– Так докажи, что это не так! Мне, а потом всем остальным! – Потребовала принцесса.
Ничего не ответив, Эйден поднялся на ноги и подошел к ней. Ремора вдруг краем глаза приметила дрожащее пламя свечи и поняла, что в ее груди горит такое же – малейший ветерок мог его задуть, а неосторожное движение – превратить в пожар.
– Если б на месте Клавера был Тейвон, ты поступила бы так же, – Пламя странно плясало в его блестящих глазах.
Ремора не ответила, хотя и осознала, что он прав. Можно сказать больше – за Тейвона она бы и убила, если бы пришлось.
– Любовь сильнее чести, – Эйден понизил голос почти до шепота, – Если эта честь вообще существует.
Его рука взметнулась вверх, к застежке ее плаща. Ремора не пошевельнулась, пока тяжелая ткань падала с ее плеч на пол. На ней было простецкое шерстяное платье служанки, которое противно кололо кожу и висело, как мешок.
– Теперь ты просишь меня остаться? – Усмехнулась она.
Вместо ответа он поцеловал ее – на этот раз со всей привычной страстью, глубоко и медленно, как и подобает после долгой разлуки. Ремора прижалась к нему всем телом, чувствуя, как руки Эйдена медленно скользят по ее спине, превращая огонек свечи в пожар.
Платье ее соскользнуло на пол быстрее, чем его стянутые ремнем штаны. Кожа Реморы, несмотря на духоту, тотчас покрылась мурашками от прикосновений Эйдена, принцесса обхватила его за шею и позволила поднять себя на руки, пока его влажные губы спускались от ее шеи к ключицам. Глаза закрывались сами собой от наслаждения, и когда жилистые руки легко опустили ее на кровать, Ремора на мгновение их распахнула, чтобы стянуть с Эйдена рубашку.
Конечно, эта странная болезнь не прошла даром – Эйден из без того всегда был очень строен: одни лишь мышцы и сухожилия. Теперь он как будто высох еще сильнее, и ему совершенно не шли эти выпирающие кости. Правда, Ремора быстро позабыла об этом, хрипло хватая ртом воздух и подавляя в горле стоны наслаждения, чтобы не выдать свой визит в логово мятежников и врагов.
До рассвета еще оставалось несколько часов, но теперь Ремора знала наверняка – эта встреча не была прощанием.
Глава 20. Кирация. Восточное море
Дым слегка рассеялся, позволяя Джеррету оглядеться вокруг. Вытирая с лица пот и чужую кровь, он не переставал проклинать чертовых рыбаков, которые средь бела дня умудрились прозевать целый корабль!
Кораблем, конечно, это убогое суденышко можно было назвать лишь с большой натяжкой, но пушки способны сделать грозным даже прогнивший плот. Тем более, когда у противника этих пушек не имеется…
Даже то, что треклятый капитан Хетинг и его люди были мертвы, ничуть не гасило пылающей ярости Джеррета, бьющей из него фонтаном. Он колол и рубил своей саблей всех, кто подворачивался под руку, кровь залила ему все лицо и рубашку, но кроме безумного исступления не было ничего. Он чувствовал себя бешеным животным, вырвавшимся из клетки чудовищем, но с пиратами ведь по-другому никак, верно?
Он мог бы обратить их в бегство, но тогда бы Джеррет Флетчер не был самим собой – любой, даже самый крохотный корабль с пушками лучше корабля без пушек, тем более, когда до столицы оставалось меньше дня пути, а “Живучий лосось”, раскуроченный ядрами, уже не казался таким уж живучим.
Поэтому сражение медленно перетекло с одной палубы на другую. Вряд ли весь этот сброд, который и пиратами-то назвать язык с трудом поднимется, ожидал, что столкнется на рыбацком суденышке с командой королевских моряков. Это и без того их немало удивило, а уж когда в бой вступил сам Джеррет, горе-головорезы и вовсе встали в ступор. Некоторые из них, конечно, захотели стать легендами и попытать счастья в бою с “самим Флетчером”, другие же, видимо, решив, что проиграть лучшему адмиралу Кирации не так уж и зазорно, благоразумно отступили, вот только разум этот их все равно не спас – Джеррет приказал убивать всех. Он не собирался церемониться с этими мразями.
Вокруг творилось черт знает что – кто-то из пиратов, особенно трясущихся за свою шкуру, пытался сдаться, кто-то надеялся спастись бегством, прыгая за борт, а кто-то все еще продолжал оборонять корабль. Адмирал с трудом различал лица, руки и спины своих ребят, растрепавшиеся волосы лезли ему в рот и в глаза, а сапоги скользили по залитым кровью доскам.
Он сражался с каким-то одноглазым громилой, что был на добрых тридцать сантиметров его выше и раза в два тяжелее. Вместо сабли у него в руке красовался топор, и Джеррет с легкостью бы разделался с ним, если бы не скользкие доски, на которых было трудно не навернуться, исполняя горячо любимые адмиралом выверты. Окажись он лежачим, громила мигом раскроит ему череп, да так, что кости разлетятся на мелкие осколки, а про то, что будет с мозгами и вовсе лучше не думать.
Поэтому Джеррет осторожничал изо всех сил. Он мог бы попробовать сбить противника с ног каким-нибудь хитрым ударом, но боялся, что в таком случае эта гора рухнет прямо на него и припечатает к палубе так, что потом парни не найдут от своего командира даже костей.
Громила же не двигался с места, широко расставив ноги и изредка делая взмахи своим окровавленным топором. Джеррет дорого бы сейчас заплатил за возможность всадить ему стрелу в оставшийся глаз, но в его распоряжении была только сабля, которая по меркам этой ожившей горы казалась иглой для вышивания. Нужно было как-то отвлечь его, сместить внимание и обезоружить.
Джеррет сделал вид, что уходит вправо, но в последнее мгновение выкрутился и ударил противника слева – лезвие сабли встретилось с толстой деревянной рукоятью топора и крепко засело в ней. Адмирал с ужасом понял, что ему не хватит сил, чтобы выдернуть свой клинок. Он попятился, чувствуя, как скользят подошвы по воде и крови, в то время как громила взял его саблю в левую руку. На мгновение у Джеррета в голове даже проскользнула идиотская мысль о том, что пират, должно быть, ни разу в жизни не держал в руках столь дорогого и искусно сделанного оружия.
Теперь ему и вправду не осталось ничего, кроме как врезать громиле по ногам и попытаться сбить его с ног, а сделать это можно было только всем своим весом, иначе эта гора даже не шелохнется.
“Ты мужчина или танцующая баба!?” – много лет назад спрашивал его учитель фехтования – “Больше силы, встречай удар, а не уходи от него!” По правде говоря, Джеррет так и не смог до конца этому научиться. Он слыл одним из лучших фехтовальщиков Кирации только за счет своей ловкости. Над силой приходилось работать всю жизнь, ловкость была дана ему от природы – так почему бы ей не воспользоваться?
Резко пригнувшись, он рванулся в сторону громилы и зарядил ногой ему по коленям – кости, начиная от ступни и до самого бедра, тут же пронзила боль, но на нее у Джеррета не было времени. На него уже собиралось обрушиться лезвие собственной сабли, и если бы адмирал не успел дернуться вбок, оно бы перерезало ему горло, а так всего лишь чиркнуло по плечу.
– Господин адмирал! – Завопил юношеский голос откуда-то сзади.
Не успел Джеррет повернуться, как Атвин врезался в громилу, сбивая его с ног. Такая туша могла бы проломить доски, но они, хвала богам, выдержали. Адмирал судорожно поднялся, ища глазами хоть что-то, что могло сгодиться в качестве оружия.
Атвин был похож на черта – волосы взлохмачены, лицо в крови, рубашка порвана, но судя по виду, парень был цел и невредим – хоть это радовало.
Недолго думая, Джеррет подхватил чей-то кинжал, но это стоило ему драгоценного мгновения – громила поднялся на ноги, оттесняя Атвина к борту саблей и топором. Положение у парня было поганое со всех сторон, да и фехтовал он чуточку хуже, чем требовалось для того, чтобы выбраться из этой западни.
Джеррет бросился на ожившую гору, целя кинжал ему в горло, но гигантский локоть громилы толкнул его под дых с такой силой, что адмирал отлетел на пару метров, ударившись о палубу тем самым раненым плечом. Несильная до того момента боль разразилась со страшной силой, дала знать о себе и ушибленная нога. Воздух из легких вышибло, и к тому моменту, как Джеррет восстановил дыхание и зрение его прояснилось, Атвин уже лежал на окровавленных досках.
– Атвин! – Не помня самого себя от ужаса, проорал адмирал.
Покончив с парнем, громила уже поворачивался к нему, но то, что было дальше, осело в памяти Джеррета лишь размытым пятном. Он любил побеждать своих врагов красиво и изящно, но сейчас в нем не осталось ничего, кроме боли и ярости. Чуть приподнявшись на коленях, он всадил кинжал этой мрази в голень, вытащил и полоснул еще раз, надеясь перерезать ему сухожилия.
Взвыв от боли, громила рухнул возле него, и тогда Джеррет сделал то, о чем мечтал. Лезвие кинжала вошло ему в глаз мягко, словно в масло. Молодого моряка вроде Атвина наверняка бы вырвало от такого зрелища, но Джеррет повидал многое, а этой смертью он и вовсе упивался, будто лучшим вином на свете.
Бесполезные в темноте слепоты руки громилы продолжали молотить воздух, потеряв и топор, и саблю, и Джеррет с наслаждением врезал по одной из них ногой, надеясь сломать кость, хотя такую ручищу явно непросто раздробить пополам.
Громила вопил от боли так сладко, так мелодично, что адмирал решил понаслаждаться этими криками еще немного. Но, поднявшись на ноги, он вдруг опомнился и бросился к своему адъютанту, лежащему возле борта.
– Атвин! Атвин! – Жестокость и ярость отступали, словно страшный сон после пробуждения, когда Джеррет опустился на колени рядом с юношей.
Из распоротого живота парня хлестала кровь, он был бледен, словно с него вмиг сошел весь приобретенный в плавании загар, но глаза все еще казались ясными и осмысленными. Джеррет еще раз пробежался взглядом по ране – очевидно, что жить Атвину оставалось пару минут. Вот только… как смотреть ему в глаза?
– В-в-вы ранены, – Прохрипел адъютант дрожащим голосом.
Джеррет не сразу понял, что он говорит про его плечо. Рана там и в самом деле оказалась глубже, чем ему сначала показалось, но сейчас было не до этого.
– Ерунда, – Отмахнулся он, поддерживая рукой голову юноши.
Бой вокруг почти полностью сошел на нет – последние пираты встретили свою смерть, и разве что ослепленный громила продолжал стонать от боли, лежа неподалеку.
– Завтра будем в Анкалене, – Непонятно зачем проговорил Джеррет. Ответа он не получил.
На небе уже сгущались сумерки, а темные глаза Атвина медленно начинали стекленеть. Джеррет исступленно наблюдал за тем, как жизнь покидает юношу, которому, как он считал, он дал билет в жизнь. А в итоге обрек на смерть.
Адмирал много в чем мог винить себя, но тогда это чувство вины раздавило бы его еще в юности. Он знал, что люди сами делают свой выбор, и иногда их приходится отпускать – но почему каждый раз ему приходилось напоминать об этом самому себе!?
За спиной раздались шаги, но Джеррет даже не обернулся. Со смертью Атвина на него обрушилось давно забытое чувство опустошения – это не боль, не досада и не отчаяние, но и в этой дряни приятного было мало.
– Джер!? – Позвал хриплый голос Престона.
Он не отозвался. Спустя пару мгновений на плечо легла тяжелая рука, покрытая коркой засохшей крови. У самого Джеррета ладони были такие же.
Такими темно-бордовыми пальцами он и закрыл Атвину глаза, оставив на его веках размытые красноватые следы.
– Но я отомстил за него, – Вдруг повернулся к другу адмирал, – Вот этой мрази.
Он кивком указал на стенающего громилу с залитым кровью, льющейся из потерянного глаза, лицом. Рука его тоже двигалась как-то неправильно – видимо, Джеррету все-таки удалось ее сломать.
– Ты не убил его? – Удивился Престон.
Адмирал и сам не понимал, зачем он это делает – запрокинув голову, он громко захохотал. Сине-серое небо над головой, должно быть, смотрело на него, как на идиота, но Джеррету было все равно.
Вновь поглядев на Престона, он дернул бровями:
– А что? Пусть живет! Представляешь, какая замечательная жизнь его ждет!?
Он не заметил невысокую хрупкую фигурку, что все это время стояла неподалеку, дрожа на ветру. Селин не сводила глаз с бездыханного Атвина, то ли боясь, то ли не находя сил пошевелиться.
Оставив адъютанта, Джеррет поднялся на ноги и понял, что он шатается, как пьяный. Медленно, словно продираясь сквозь что-то вязкое, адмирал добрался до нее и остановился рядом, слушая, как Ноппер начал раздавать приказы команде. Теперь этот корабль принадлежал им.
Джеррет не знал, где Селин умудрилась спрятаться, но на ней не было ни царапины. Что ж, хотя бы одну юную душу ему удалось спасти.
– Простите меня, – Сказал он ей на кирацийском, не заботясь о том, поняла ли она.
– Джер, это глупость, – Напомнил о себе Престон, указывая на громилу.
– Так добей его! – С безумной веселостью пожал плечами Джеррет, – Мне плевать.
Престон шагнул к пирату, вытаскивая из ножен саблю. Взяв онемевшую Селин за плечо, Джеррет вынудил ее отвернуться. Сам же он пристально наблюдал за тем, как друг лишает жизни эту тварь.
Что ж, по крайней мере он помучился перед смертью.
*
Из головы никак не выходило то, что она увидела. Только-только Селин позволила думать себе, что все страхи остались позади, как ей на голову свалилось самое жуткое, что она видела в своей жизни.
Флетчер, сидящий на коленях рядом с мертвым Атвином, почти с ног до головы залитый кровью и хохочущий. Лежащий рядом огромный, даже больше Атвина, человек без глаз, кричащий и мечущийся из стороны в сторону. И лучше бы Селин не понимать, о чем Флетчер говорил со своим другом, адмиралом Хельдером – но она разобрала все до единого слова.
Она не знала, от чего ей стало так страшно – от огромного количества крови, смерти единственного друга или вида человека с выколотыми глазами, но Селин не могла шелохнуться от ужаса. Даже когда Флетчер подошел к ней, легче не стало – в прищуренных зеленых глазах плескалось безумие, которое еще сильнее подчеркивала размазанная по бледному лицу кровь.
И все же, если бы не он, Селин вновь посмотрела бы на убийство – она не смогла бы отвернуться сама. Оцепенение прошло только спустя полчаса, а может, не прошло и до сих пор.
Девушка взглянула на свои потные дрожащие ладони – и почему ей так страшно? Другое дело, если бы корабельный лекарь приказал ей зашивать рану, но ради адмирала он все-таки решил сделать это сам, за что Селин была немало ему благодарна.
Может, она боялась за Флетчера? Его, как оказалось, тоже ранили в бою – не смертельно, но все-таки довольно глубоко. Рана могла воспалиться и стать по-настоящему опасной.
А ведь наваждение так и не прошло. Селин чувствовала это каждый раз, когда видела Флетчера – ее сердце начинало биться чаще, а глаза стремились незаметно поглядеть на него подольше.
Да, после боя она действительно испугалась его. Кого Селин увидела в нем? Убийцу? Воина? Может, демона? Она и сама не знала.
Но сейчас от этого чувства не осталось и следа. Она сидела на скамейке, привинченной к стене в душной каюте, пока адмирал полулежал напротив в кресле, а корабельный лекарь обрабатывал своими снадобьями рану на его плече.
Флетчер был раздет до пояса, но его кожа блестела от пота, а по лицу и вовсе катились крупные капли. Из глубокого разреза на плече сочилась кровь, которую лекарь стирал пропитанными алкоголем тряпками.
– Сэвил! – Рявкнул врач, и девушка вскочила на ноги, изображая исполнительного немого мальчишку-ученика.
Лекарь, дородный седой старик, сунул ей в руку подсвечник и приказал держать ровно, да не накапать при этом воском. На деле это оказалась не такой уж и простой задачей – рука уставала, а воск так и норовил стечь прямо на Флетчера, которому и без того было несладко.
– Ниже опусти! – Дернул ее за руку лекарь, приготовив нитку с иглой и опустившись рядом с адмиралом так, чтобы ему было удобно зашивать рану.
Селин не оставалось ничего, кроме как смотреть. Она уставилась на рану, ужасаясь перед одним только видом разрезанной человеческой плоти. Тошноты она не чувствовала, но ощущение все равно было не из приятных.
И все же была еще одна вещь, кроме трясущейся свечи, не позволяющая Селин отвести взгляд – без рубашки Флетчер оказался еще краше, чем в ней. Девушка и раньше видела раздетых до пояса мужчин, но ни у одного из них не было такой точеной фигуры, как у кирацийского адмирала. Сухощавый, поджарый и невероятно изящный, он казался бы совершенством, если бы не несколько шрамов на руках и груди. На одни только его ключицы и длинную жилистую шею Селин готова была смотреть вечно.
Между тем, лекарь соединил края его раны и начал зашивать. Стиснув зубы, Флетчер зашипел от боли, когда игла проткнула ему кожу, мышцы его напряглись до предела, а жилистые руки вцепились в подлокотники кресла. Перед тем, как начать зашивать его рану, врач дал ему выпить чего-то очень крепкого, чтобы притупить боль, но так ли хорошо это помогало, Селин не знала.
Лекарь делал стежок за стежком, руки его были уверенными и твердыми, но адмирал Хельдер не сводил со старика глаз, контролируя каждое его движение. На Селин он почти не смотрел, но девушке все равно было неуютно находиться в одной каюте с этим суровым человеком. Он хоть и дружил с Флетчером, но сам по себе был совершенно другим – в нем не было ни милосердия, ни жалости, ни улыбки – только строгое следование правилам.
Когда лекарь закончил, адмирал с облегчением откинул голову назад и распахнул слезящиеся глаза. Растрепанные волосы прилипли к его взмокшему лбу, он казался усталым и изможденным, но губы его изогнулись в улыбке:
– Спасибо, Фрой. Недолго ты меня мучал…
Он сказал что-то еще, но Селин еще не знала этих слов. С каждым днем она понимала по-кирацийски все лучше, а говорила все разборчивей и быстрее, но выучить весь язык за такой короткий срок было просто невозможно.
– Не нагружайте эту руку, господин адмирал, – Ответил старик, обрабатывая иглу и убирая ее в свой маленький сундучок со снадобьями и инструментами, – Швы могут разойтись.
– Постараюсь, – Усмехнулся Флетчер, – Хорошо хоть, что левая.
– Теперь я посоветовал бы вам поспать. Отдых способствует исцелению.
– Не вопрос, – Дернул здоровым плечом адмирал, – Если это все, то можете быть свободны.
Адмирал Хельдер двинулся к выходу, но перед дверью обернулся:
– Если я понадоблюсь, зови.
Лекарь закрыл свой сундучок, и, откланявшись, двинулся к выходу. Селин послушно увязалась за ним, но на полпути старик обернулся и резким тоном заявил:
– А ты куда собрался!? Твое дело – прислуживать адмиралу и следить за его состоянием, чтобы прийти за мной по первой же надобности!
Опешив, Селин замерла на месте и пошевелилась только, когда лекарь вышел. На захваченном пиратском корабле каюты были совсем крошечные, здесь едва вмещался стол, кресло, скамья и узкая кровать, а поэтому пламени свечи хватало, чтобы сносно осветить помещение.
Флетчер все еще сидел на прежнем месте, не сводя с нее слегка замутненных глаз.
– Я мог бы отослать вас вместе с Фроем, но почему-то подумал, что спать в каюте с одним потным мужиком все-таки лучше, чем с пятью. Располагайтесь. Кровать в вашем распоряжении.
Селин не знала, что и ответить. Она чувствовала, как кровь хлынула к лицу, но все-таки попыталась взять себя в руки:
– А как же вы? Вы ведь ранены.
Только сейчас до нее дошло, что они говорили на кирацийском. Такими темпами она скоро забудет родную речь.
– Приказы командира не обсуждаются, – Строго сказал он, но глаза его улыбались, – Вы еле держитесь на ногах от усталости.
Неужели это было так заметно? Сегодняшний день и вправду казался Селин бесконечным, и за все эти невозможные часы ее буквально выжали досуха. Она понимала, что уснет, едва коснувшись головой подушки.
Девушка не стала противиться, хотя при мысли, что она собирается спать в адмиральской постели, ей стало стыдно. Возможно, это не смутило бы ее так сильно, не будь Флетчер для нее кем-то… важным.
Устроившись на тонком, но сухом и довольно чистом матрасе, Селин провалилась в сон так быстро, как и предполагала – к тому моменту Флетчер даже не погасил свечу.
*
Проснувшись, она увидела открытую дверь, что вела в ночь. Снаружи доносился плеск волн, и в каюту задувал слабый ветерок. Звезды, видимо, светили сегодня ярко, и приглядевшись, Селин поняла, что Флетчера в комнатушке нет.
Девушка вскочила с кровати, бегло обшаривая глазами каюту. Куда адмирал мог подеваться? Что, если ему стало плохо, но он не решился будить Селин и потащился к лекарю сам? Мысль эта вызывала злость на него и на саму себя – дура, вздумала дрыхнуть!
Наспех натянув сапоги, девушка выскользнула из каюты и поднялась на палубу, где высокий силуэт на фоне ночного неба тотчас развеял все ее опасения. Селин двинулась к нему, на ходу придумывая, как бы уговорить его вернуться в каюту и послушаться совета лекаря – поспать.
Флетчер стоял, тяжело опершись на борт и держа в руке откупоренную бутылку, кажется, с вином. Ветер играл с его распущенными волосами, и Селин впервые заметила, что они почти такие же длинные, как у нее самой. Он облачился в рубашку, но вряд ли она сильно согревала его – ветер и морские брызги делали свое дело: Селин успела озябнуть, едва выйдя из каюты.
– Господин адмирал, зачем вы вышли? Лекарь сказал, что вам нужен отдых, – Заговорила девушка, встав рядом.
– Я еще успею отдохнуть, – С какой-то странной тоской заявил он, – А вот вам не стоило бы здесь стоять – холодно.
Селин взглянула на висящие в небе звезды. Она не знала, сколько часов ей удалось проспать, но усталости не было. И уходить совершенно не хотелось.
Несколько минут они стояли в абсолютном молчании, но потом Флетчер все-таки заговорил:
– Атвин погиб из-за меня. Я допустил его смерть.
Селин старалась не думать о юноше. Мысли о нем в голову не особо и лезли, но эта неестественная, неправильная пустота, что появилась в душе без него, не давала девушке покоя. “Из меня словно вырвали кусок” – думала она. И теперь эта рваная рана кровоточила и болела, а вместе с тем зудела и злость на саму себя за то, что она так и не показала ему, что он стал ей дорог. Пусть не как мужчина, но как единственный за всю жизнь друг.
Может, в мире мертвых он обретет свое счастье – Атвин заслуживал его гораздо больше кого бы то ни было!
– Он был добрым человеком, – Тихо промолвила Селин.
– Атвин боготворил меня, а я позволил ему умереть, – Флетчер со злостью глотнул вина из бутылки, – У нас в Кирации говорят, лучших боги забирают быстрее. Видимо, правда…
– В Эделоссе тоже так говорят, – Вздохнула Селин, встречаясь с ним взглядом.
Адмирал протянул ей бутылку:
– Составьте мне компанию. Не напиваться же мне одному! Да и вам легче станет…
Селин ненавидела вино. Она видела, что это проклятое пойло сотворило с ее отцом, помнила, в каких чудовищ превращались люди под его действием, но сейчас спокойно приняла бутылку из рук Флетчера и уверенно хлебнула терпкой кислятины.
– Завтра мы будем в Анкалене, – Сменил тему адмирал, вглядываясь в туманный горизонт, – Я с радостью показал бы вам его, но вряд ли мятежники нам с вами это позволят, – Он улыбнулся собственной шутке, – Славный город, хотя иногда чересчур навязчивый.
Только сейчас Селин во всей полноте осознала, что отныне Кирация была ее домом. Это звучало странно и дико, но пути в Эделосс для нее больше не было – судьба не оставила ей выбора, да и хотела ли девушка его делать?
Она не могла не думать о дне, когда их плавание закончится и настанет время расставаться. Что ждет ее дальше? Флетчер попытается спрятать ее где-то в безопасном месте, но сможет ли Селин прижиться там, чтобы остаться навсегда?
А ведь ее тревожило не только это. Другой вопрос был еще больнее – увидятся ли они когда-нибудь снова?
– Где я останусь? – Не совсем понимая, что она говорит это вслух, поинтересовалась Селин.
– В полной безопасности, – Зеленые глаза обратились к ней, – Я это обещаю.
“А знаю ли я, что такое безопасность?” – спросила Селин у самой себя. За последние месяцы жизнь успела хорошенько пошвырять ее в разные стороны, и нигде девушка не находила спокойствия.
“Разве что сейчас, – дошло до нее, —Рядом с ним”.
– А когда все успокоится, я уговорю сестру взять вас к себе, если захотите. Ремора бывает невыносима, но она неглупа и чаще всего достаточно мила. Если дело не касается меня, конечно.
Флетчер вновь улыбнулся, и в свете звезд его бледное лицо показалось Селин еще красивее, чем обычно. Она думала о своем наваждении и медленно пыталась принять его как новую часть себя.
Девушка неумолимо влюблялась в него, но надеялась, что адмирал никогда об этом не узнает.
– Вы с ней не ладите? —Внезапно спросила Селин, поняв, что она совершенно ничего не знает о нем.
– Мне кажется, она просто считает меня безбашенным ребенком. Наверное, иметь такого брата по ее мнению стыдно.
Говоря это, он улыбался, и Селин поняла, что Флетчер скучает по своей сестре и искренне любит ее, хоть и считает эту любовь невзаимной.
От этой мысли стало больно. У него была семья, а Селин забыла, что это такое после смерти матери. Отец и вовсе в последние годы стал всего лишь подобием человека, и девушка росла совершенно одна, окруженная обшарпанными стенами и собственными страхами.
Она боялась жить и боялась любить, потому что почти позабыла, что это такое. Кто мог подумать, что Джеррет Флетчер заставит ее вспомнить?
Адмирал вновь передал ей бутылку, и девушка хлебнула еще вина. Сейчас ей хотелось опьянеть, хотелось, чтобы голова стала легкой и туманной. Это ли не свобода?
– А ваша жена? – Вдруг выпалила она, – Дети?
Флетчер рассмеялся. Видимо, вино ударило в голову и ему, но когда он успокоился, то заглянул Селин в глаза и снисходительным тоном, словно маленькому ребенку, сказал:
– Селин, у меня нет жены. И детей нет. Я женат разве что на морской пене…
От этих слов ей стало ощутимо легче, хотя даже на затуманенную вином голову быть с Флетчером не представлялось возможным… Да и не нужна она ему!
– Что-то мне кажется, вы совсем замерзли, – Предположил адмирал, кладя руку девушке на плечо, – Пойдемте-ка назад, в каюту. До утра еще далеко, можно поспать.
Селин смутно запомнила, как он проводил ее в каюту, осторожно уложил на кровать и накрыл тонким покрывалом, чтобы ее холодные руки наконец-то согрелись.
Возможно, она была просто пьяна, но девушка еще никогда не чувствовала себя такой счастливой.