Петр Ингвин
Ольф. Книга первая
Я снова похлопал в ладоши и поднял большой палец, а после небольшого размышления на всякий случай продублировал жест американским «ОК» из сведенных кружком большого и указательного, если мой родной окажется для итальянки верхом неприличия. Мало ли. Одно и то же в разных странах означает разное, порой противоположное. Тот же «окей» во многих странах хуже среднего пальца.
Показ окончен, подиум снова превратился в рубку. Поскольку я сидел в кресле пилота, а другие подходящие для сидения места отсутствовали, Челеста примостилась на краю кровати. Ножки свесились, над кудряшками едва осталось место до потолка будуара.
– Димми иль туо коньоме сэ ло че.* – Челеста кротко улыбнулась.
*(Скажи мне свою фамилию, если она имеется)
– Чего?
Она указала себе на грудь, прямо в центр новоиспеченного топика:
– Карпи. Карпа, квесто э… иль пеше. Зе фиш. Андестенд?*
*(Карпи. Карпа – это карп. Рыба. Понимаешь?)
Ее ладонь изобразила змеевидное движение.
– Фиш? Хочешь рыбы? – Я показал жестами ловлю удочкой.
Челеста засияла:
– Си-си! Карпа. Челеста Карпи.
Так и подмывало пошутить по поводу ее итальянского двойного поддакивания, я едва сдержался. Вместо этого из меня вывалилась громоздкая констатация:
– Челеста хочет карпа. Понятно. Увы, могу предложить только колбасу. Впрочем, мой дед говорил: «Лучшая рыба – колбаса», поэтому…
Что «поэтому» я так и не придумал, вместо этого мысленно раздалось:
«Обед!»
Я даже не понял, что случилось. В мгновение ока дрожащая от страха Челеста опять оказалась забитой в угол, коленки прижались к груди, кулачки сжались около подбородка. Окаменевшее лицо с ужасом глядело, как около моей головы извиваются пищевые придатки корабля.
Совсем плохая поза для владелицы мини-юбки. Надо бы ей сказать об этом. Но сначала – как можно быстрее объяснить, что бояться нечего.
– Еда! – Я схватил пальцами один из живых канатов, что шевелился возле рта. – Смотри: ам!
Откушенный колбасный отросток был прожеван и проглочен.
– Понятно? Местный фастфуд. Гамбургер в отдельных ингредиентах. Попробуй.
Я протянул гостье быстро отросший кончик щупальца. Не ожидалось, что у нее хватит смелости повторить подвиг, но ладошка судорожно сжала теплую сардельку, Челеста смущенно развернулась ко мне спиной, и зубки клацнули, оттяпав приличный кусок.
Первую минуту Челеста, видимо, ждала, что умрет. Потом глаза разожмурились, челюсти принялись жевать, лицо просветлело.
– Допо ун раккольто нэ вьенэ ун альтро.*
*(Жизнь продолжается. Буквально: После одного урожая будет другой).
– Си-си, – весело поддакнул я.
Что бы она там ни сказанула, а, судя по выражению довольной физиономии, это не было приговором. Наверное, сообщила, что вкусно. Или необычно. Сам я придерживался второго мнения.
Челеста снова разместилась на краешке кровати, разгладив футболко-юбку на сомкнутых бедрах. Ее лицо опять омрачилось, глаза порыскали по сторонам.
– Вольо а каза. Хоум. Ай капито?*
*(Хочу домой. Понимаешь?)
– Йес, – подтвердил я. – Хоум. Это я понимаю. Да, ит из май хоум.*
*(Это мой дом)
Ответ Челесту не устроил.
– Но, ио вольо а миа каза. Май хоум!*
*(Нет, я хочу в свой дом)
Теперь и до меня дошло.
– Пора домой? Что ж.
Нет проблем. Как утверждает появившаяся не с бухты-барахты народная мудрость, баба с возу – кобыле легче.
А с другой стороны – жаль. Баба-то вроде неплохая.
– Только смотри: об этом, – я сделал рукой круг, – молчок. Андестенд?
Явно не андестенд.
Во второй попытке я приложил палец к губам, потом рука указала на небо, а палец сурово погрозил гостье. В конце пантомимы моя ладонь на секунду прикрыла глаза.
– Каписко, ва бене. – Челеста тоже обвела обстановку руками и закрыла себе глаза. – Нон ведево ньенте. Э о джа диментикато.*
*(Понимаю, конечно же. Ничего не видела. И уже все забыла.)
– Надеюсь, ты поняла.
Не прошло двух минут, как мы подлетели обратно к окну, из которого Челеста столь непредсказуемо вышла со своим погибшим любимым на последнюю прогулку. А там…
Там все еще бурлило, шипело и клокотало, как забытый на горелке чайник. Карабинеры. Детективы. Страховщики. Родственники. И еще море каких-то непонятных людей. Все нескончаемо переругивались друг с другом. Кто-то тише, кто-то невыносимо громко. Ступив одной ногой на парапет, Челеста вознамерилась явить себя обездоленному миру, но вдруг отшатнулась обратно в невидимость.
Из комнаты к открытому окну шли двое. Какой-то обрюзгший мужик и поникшая женщина в слезах. Мужчина озлобленно кричал, отчаянно при этом жестикулируя:
– Ла востра донна дель джиро э ль уччидиторэ дэль мио фильо!*
*(Ваша шалава – убийца моего сына!)
– Аль контрарио! Нон димми буджие!..*
*(Наоборот! Не врите!..)
– Но! Квандо ла черкеро…*
*(Нет. Когда я ее найду…)
Лицо Челесты обратилось в предсмертную маску, она отступила еще на шаг назад, хотя и так была внутри, и я расслышал шепот:
– Си пуо… рестарэ кви?*
*(Можно остаться здесь?)
– Прости, не понимаю. Хочешь подождать?
– Вольо рестарэ кви. Квесто э поссибиле?*
*(Хочу остаться здесь. Это возможно?)
Ни фига не понятно. С виноватым взглядом я развел руками.
Челеста умоляюще сложила ладошки. Разъединившись, ладошки показали на обстановку. На меня. На себя. На пол.
– Кви. Хиа, нот хоум.*
*(Здесь. Не домой)
Если хиа – это английское хере, то, кажется, Челеста просится пока остаться здесь.
– Хиа? – переспросил я, показывая на пол и на единственную кровать. Правда, широкую.
Челеста жутко покраснела, что казалось немыслимым при ее цвете кожи, но твердо кивнула:
– Си-си. Ту испири сикурецца, сэй уомо ди куорэ, ио гвардо. Нон со ке узо коррэттаментэ алла парола уомо…*
*(Да-да. Ты внушаешь доверие\безопасность, ты добрый человек, я вижу. Не уверена, что использую слово «человек» правильно…)
– Точно? Уверена?
– Си-си, э вэро.*
*(Да-да, это так)
Пришлось мне почесать затылок, иначе мысли с места не двигались. Невероятно, но помогло.
У девочки проблемы. Большие. И получилось так, что я, неведомый похититель, похожий на инопланетянина или путешественника во времени – ее последняя надежда. Другими словами, меньшее зло.
Тогда почему не обратить зло в добро?
– У тебя есть мечта? – спросил я торжественно. – Где-то побывать, что-то увидеть. О чем с детства мечталось, но казалось невыполнимым. Мечта, грезы, волшебный сон. Есть? Дрим? Вояж?*
*(Мечта. Путешествие)
Она поняла. Глаза на миг мечтательно закатились:
– Иль мио сонно…*
*(Моя мечта…)
– Ну-ну, давай, – подбодрил я.
– Э фар визита ди Верона.*
*(Посетить Верону)
– Верона? Всего-то?
Как же мелко плавает. Это ж ей даже из дома каких-то несколько часов на электричке.
А для меня – раз плюнуть. Точнее, для корабля. Опытным путем я установил, что скорость, которую задаю в обычном режиме, во много раз превосходит скорость звука, а сам полет, если не вмешиваться, происходит по параболе: разгон вверх, куда-то в стратосферу, и плавное приземление в нужной точке. При этом – никаких звуковых эффектов, которые выбивают стекла на километры вокруг. Военные обзавидовались бы.
На дозвуковых скоростях можно, выбрав высоту, сколько угодно «пилить» на автопилоте по горизонтали или делать что угодно, управляя мысленно-голосовыми командами либо рукоятками – парить, висеть, мчаться, совершать кульбиты и фигуры высшего пилотажа. Из минусов – мертвая петля в исполнении корабля выглядела обычным кругом, как в кабинке на колесе обозрения: переворачиваться вверх ногами он категорически отказывался, даже набок не заваливался.
Итак, Верона. Из Рима – при моих возможностях это как из спальни на кухню сходить.
– Ромео и Джульетта? – полюбопытствовал я.
Ибо чем еще известен небольшой городок, как не романтическим ореолом Большой Трагической Любви?
Челеста потупила взор.
– Си-си.
Вот, значит, почему. Правильно угадал. Видимо, она с похожими проблемами в жизни столкнулась. Или еще не умеет решать вопросы по-взрослому.
Без разницы. Корпорация по сбыче мечт приняла в производство первое дело.
Верона оказалась яркой и красивой, а если б не веронцы, то вообще раем бы показалась. Про туристов и говорить нечего, их здесь полным-полно, не меньше, чем негров-нелегалов, которых, в свою очередь, не меньше, чем арабов-нелегалов. Короче, в Вероне хватало всех.
Корабль удалось посадить в историческом центре рядом с крепостной стеной на участке полуразвалившегося домика. Здесь черт ногу сломит, а за углом – полицейский участок. Наверное, поэтому местечко не облюбовали мигранты, и только соседи здесь собак выгуливали, пользуясь заброшенностью строения. Надо заметить, основные последствия выгула отсутствовали: на углу стоял аппарат, где продавались одноразовые пакетики с бумажными совочками, и народ дисциплинированно пользовался ими.
Мысль «рисануться» перед девушкой и прирулить к верхушке торчавшей над куском древней стены высоченной башни я отогнал. Как говорится, будь проще, и люди к тебе потянутся. Я сам по себе крут со своим кораблем, куда же больше? Перестараться и выглядеть глупо не хотелось.
Челеста радостно прыгала от одной стороны панорамы к другой, слышались восторженные причитания. Ее руки то и дело складывались на груди, босые ноги притоптывали.
Босые. Я стукнул себя по лбу. У меня только стоптанные кроссовки сорокпоследнего размера, в которых ее нога только на второй шаг начнет делать первый, и аналогичные охотничьи боты от Игорехи.
Испугавшись внимания, маленькие ступни мгновенно поджались.
– Проблема, – объяснил я ситуацию.
Слово, к счастью, оказалось интернациональным.
– Нон че проблема. Поссо кози. О абитаво а вилладжё, о танта эспериенца.*
*(Это не проблема. Могу так. Я жила в деревне и привыкла)
Кажется, девчонка настроена решительно. Что ж, ей виднее.
Взявшись за руки, мы направили стопы в гущу событий.
Могила Джульетты настроила на траурный лад, зато ее балкон… Работая в сфере туризма, я понимал, что у придуманного персонажа не может быть настоящего дома с балконом, как, скажем, и в поселке, построенном в четырнадцатом веке с нуля, не могли происходить библейские события. Тогда нужно вспомнить главное: клиент всегда прав. Если турист готов платить за балкон книжной героини – вот вам и балкон, и дом, и даже могила. Мы с Челестой прошлись по всем знаменитым местам. Снятый свитер я замотал на поясе, напарница в самодельном костюме прекрасно меня дополняла. Выглядели мы как парочка фриков, которые только ступили на путь без конца и края. Так нас воспринимали, и это нравилось нам обоим. Когда пальцы сжимали прохладную ладошку, сердце радовалось – приятно гулять с красивой девушкой по столь романтическим местам. Хотелось сделать для нее что-то еще, нечто необычное, такое, чего больше никто и никогда.
Кроме свидетельств Шекспировских страстей мы осмотрели базилику и еще какую-то церковь, старый мост, пару красивых площадей, погуляли по центру… Сейчас мне были неинтересны достопримечательности, я получал удовольствие от суматошно-радостного удовольствия напарницы. Шок и боль ее недавней трагедии вытесняли и быстро заменяли собой новые впечатления, настроение давно сменило знак минуса на плюс. Психиатры меня похвалили бы.
Хорошо, что я не поддался бесшабашному позыву припарковаться к старинной башне, вознесшейся над центром, как Гулливер над лилипутами. Народу на ней безобразно много, а вход оказался платным. Выйти мы из нее, конечно, вышли бы, а как обратно?
Когда уставшие ноги вернули нас на корабль, Челеста в изнеможении бухнулась ничком на кровать. У меня снова возникла мысль: надо сказать ей о притворявшейся юбочкой фикции, которую сама Челеста отчего-то принимала за нормальную одежду. Вместо этого:
– Не пойми неправильно, но мелко мыслишь. – Я уселся в кресло (пусть уж остается креслом этот удобный для сидения нарост на ровном месте), руки взялись было за рычаги управления, но взгляд не захотел отрываться от человека, с которым разговариваю. – Бери масштабнее. Города на краю света, неведомые острова, заброшенные храмы, вулканы…
Поскольку русские слова собеседнице ничего не говорили, в речи использовались жесты, и на «вулканах» руки изобразили конические горы.
В глазах Челесты вспыхнуло узнавание.
– Си-си. Вольо гвардарэ ле грандэ пирамиди.*
*(Да-да. Хочу увидеть великие пирамиды).
Здесь перевода не требовалось. Что ж, пирамиды, так пирамиды.
Но сначала нужно решить проблему с ночлегом. Кровать одна, пусть и большая. Мы разного пола. Хоть и симпатичные. Но еще недостаточно сблизившиеся, чтобы… В общем, чтобы. К тому же, у Челесты только что погиб парень. И сама она еще долго от пережитого не очухается, оттого надо как можно больше и ярче отвлекать всякой всячиной. И одеяла на постели не было. Потому что в корабле ни холодно, ни жарко, а так, как нужно. Но одеяла-то, чтобы прикрыться – нет. Я снова почесал «репу», аж сморщился от усердия. На этот раз эффективный метод не сработал.
– Черт с тобой. – В голову пришло единственно приемлемое решение. – Буду спать на полу.
Глава 3
Внизу расстилалась красивейшая долина, последние лучи умирали на розовых отрогах. Что интересно, розовыми неприступные верхушки гор были сами по себе, в отличие от виденных во всех других горах серых вершинах. Или белых, если они покрыты снегом. Но никак не розовых, как здесь.
Прямой солнечный свет делал розовые горы оранжевыми. Обрамлявшая долину корона скал напоминала крепость титанов, которые некогда играли здесь в великанские войнушки. Ступенчатые осыпи, словно сложенные из блоков, больше подходили искусственным сооружениям – так бы они выглядели, если за крепостью не присматривать несколько тысяч лет. Будучи обладателем чуждого современному человечеству корабля, теперь я допускал все что угодно.
Выбранная мной долина показалась лучшей и самой прекрасной из найденных поблизости. Поблизости – это уже в Альпах (итальянская спутница с достойным лучшего применения упорством именовала их Доломитами). Облет и поиск заняли не более получаса, вызвав у грустившей некоторое время Челесты прилив энтузиазма. Кажется, у нее второе дыхание открылось. Хоть сейчас готова лезть на пирамиды.
Готова – не значит сможет. Всему свое время. Корабль сел на остром высоком пике, далеко внизу по нитке шоссе через нетронутую природу тянулась вереница туристических автобусов. Отсюда они похожи на муравьев, что колонной тащат по тропке пищу для своей королевы. Воображение расшалилось, и туристов стало немного жаль.
По моей просьбе корабль уменьшил внешнюю яркость, панорама затемнилась и сузилась. По кораблю раздалась команда «отбой».
Как Челеста ни оттирала ноги перед входом, пропыленные ступни остались черными, обладательницу грязных ног это нервировало. Несколько раз, когда я смотрел в другую сторону (ну, делал такой вид), сзади к глазам задиралась пятка с въевшейся грязью, а губки кривились. Наконец, терпение кончилось:
– Ольф довэ поссо лаварми?*
*(Где можно помыться?)
В последние часы мою смекалку либо глючило на чем-то простейшем, либо накрывало гениальными прозрениями. Чтобы сразу качнуть капитана корабля ко второму, руки новоявленного юнги потерлись друг о друга и виртуально омыли лицо. К ногам Челеста внимания дипломатично не привлекла.
Продемонстрированный в туалете умывальник вполне устроил, хотя скуксившееся личико изобразило, что в столь волшебном летающем дворце можно было придумать нечто покруче. Поднятая выше пояса ступня погрузилась в выемку, словно в раковину, где на нее с остервенением накинулись пальцы.
Душ бы включить, но это дело слишком интимное, а в сложившейся ситуации еще и хлопотное, учитывая, сколько проблем придется решить по ходу дела. И сколько еще создать. Не хочу. Лучше сделаем вот что.
Приведенная в действие функция горшка, которую я назвал «биде», заставила Челесту перебазироваться на новое место, и во время дальнейшего оттирания на меня иногда летели смущенно-благодарные взгляды.
В какой-то момент они изменились в сторону неуютности.
– Могу закрыть дверь, – предложил я. – Позовешь, когда потребуется.
Чуть позже, после выхода Челесты, я указал на себя и на пол.
– Буду спать здесь. – Последовала пантомима с ладонями под щекой, закрытыми веками и храпом. – А ты – здесь. – Указательный палец прыгнул на нее и на кровать.
Я тоже привел себя в порядок, а когда вышел из «габинетто», на меня глядели испуганные глаза забившейся в глубь будуара Челесты.
– Спокойной ночи. – Я чинно улегся внизу.
Сверху донеслись вздох облегчения и слова:
– Прего кьюди ле финестре.*
*(Пожалуйста, закрой окна)
– И тебе хороших снов.
Не люблю спать в одежде, это не сон, а черт-те что и сбоку бантик. После армии, где доводилось улетать к Морфею в полной выкладке в положениях сидя и даже стоя, лечь на всю ночь в том, в чем ходишь, казалось кощунством. Исключения дозволялись, но не поощрялись. Сейчас ситуация не позволяла раздеться на виду или в одних трусах выйти из туалета, который отныне исполнял дополнительную роль кабинки для переодевания. Хватит с бедной спутницы переживаний, пусть хотя бы от меня гадостей не ждет. Но спать нужно с удобством, потому я, лежа на полу, стянул с себя лишнее, оставив его под рукой. Сатиновые семейники в полосочку прекрасно стояли на страже приличий, а чтобы не нарываться на излишний интерес к своей персоне, пришлось еще сильнее сузить погасшую панораму дня.
Уснуть не получалось, мешало многое, взять хотя бы соседку, которая сонно ворочалась неподалеку. Нет, лучше не брать. О, великий и могучий…
Чтобы отвлечься, я стал размышлять о родном языке. Однажды мне на глаза попалась шутливая история придумывания языков. Русский язык: «А давай писать слова в случайном порядке, передавая смысл интонациями». Болгарский: «А давай прикольнемся над русским языком». Польский: «А давай говорить по-славянски, но по западноевропейским правилам». Японский: «А давай говорить все звуки с одной интонацией, как собака лает, и чтобы все боялись». Английский: «А давай, букв будет немного, все они простые, но гласные пусть читаются как попало». Французский: «А давайте, половина букв будет читаться фиг знает как, а половина вообще не будет читаться». И так далее.
И ведь не поспоришь. Насчет родного языка – вообще тихий ужас, кошмар студента-иностранца. Допустим, сидит на ветке птичка. Должна бы стоять, потому что на ногах, но по-русски – сидит. Причем, стоять не может вовсе, хотя ноги есть. Но если убить бедную тварь и сделать чучело, оно будет стоять. А сапоги на ноге сидят. А дождь идет. Куда, черт его дери?! Вниз?! Вниз падают, а идут по горизонтали!
А посуда на столе стоит. Положим посуду в другую посуду, например, блюдце в кастрюлю. Теперь блюдце лежит, а ведь на столе оно стояло. А кастрюля продолжает стоять. Вот и пойми, что в русском языке стоит, что лежит, что сидит, а что идет. И это один общеизвестный пример, а их тысячи!
Я перевернулся в сторону итальянской гостьи. Юнга, понимаешь. И что с ней делать?
Вчера хотелось облагодетельствовать весь мир, Челеста попалась под руку как его типичный представитель. Я наобещал с три короба. Теперь хоть тресни, а слово держи.
Если подумать – неплохая, в сущности, компания. Чего я тут один, как сыч? А так и поговорить можно, хоть непонятно, как и о чем, и глаз порадовать: лежит, голубица, в ус не дует. Кажется, абсолютно счастлива. Вместо вчерашнего топика (когда только успела поменять? Сплю, что ли, так крепко?) – самодельный бюстик с узелком спереди, слепленный из остатков кофточки. И две завязочки по бокам бедер с лентой посередине – трусики а ля мезозой. Скорее, не трусики, а набедренная повязка. Из блаженной памяти останков камуфляжа. Направленные на меня пяточки – маленькие, гладенькие, как у ребенка. Тонкие голени. Кости таза выдаются над чуть провалившимся животиком, отчего между кожей и натянутой тканью видна небольшая щель.
Челеста вдруг проснулась. Прогнувшись в умилительных потягушечках, она с улыбкой покосилась на меня, причем ее не смущало, что она стала объектом столь бесцеремонного разглядывания. Словно того и ожидала.
– Чао Ольф.*
*(Привет)
– В каком смысле? Ты прощаешься? Чао – это арриведерчи?
Из старого фильма «Иван Васильевич меняет профессию» я твердо усвоил: «чао» – «до свидания».
– Арриведерчи? Перке? Но-но. Чао. Буонджорно.*
*(До встречи? Почему? Нет-нет. Привет. Добрый день)
Кажется, «чао» – не только «пока», но и «привет». Вот уж не думал. Учту.
– Куале сомма оккоррэ пер коструирэ уна симиле навэ спациале сэ поссибиле? *
*(Какая сумма потребуется, чтобы соорудить такой же воздушный корабль, если это возможно?)
– Не понимаю.
– Ми диспьяче.*
*(Жалко)
Челеста огорченно отвернулась, ее маленькая ладонь поиграла с живой стеной, которая ластилась ответно, будто котенок. Смуглые ножки покрутили «велосипед», с минуту жестко наяривая в воздухе на воображаемых педалях. Наверное, это вроде утренней зарядки.
Вид занимавшейся девушки радовал сердце. После «велосипеда» последовали нагибы к пальчикам ног из положения «лежа», так, что позвонки позволили себя пересчитать, пока кисти, схватившие лодыжки, несколько раз с силой притянули лицо к коленям. Нагибы сменились складываниями в обратную сторону, с закидыванием ног за голову. Стараясь держать ноги прямыми, Челеста поднимала их и старалась как можно дальше за макушкой достать ступнями поверхность кровати, в которую изо всех сил упирались лопатки, затылок и вытянутые вниз руки. Нечего говорить, что прелестное чудо женского пола с коленями у висков смотрится сногсшибательно. Особенно в одежде, которая всем видом демонстрирует ее отсутствие. Отныне жаловаться на присутствие на борту постороннего было бы верхом неблагоразумия с выходом на святотатство. Не думал, что скажу такое, да еще так быстро, но добро пожаловать в команду, курсант Челеста. Когда придет время возвращаться, мне будет тебя не хватать. Зато, думаю, найдется, что вспомнить.
Между тем гибкое тело выгнулось в «мостике», и Челеста резко обернулась. На этот раз я не успел отвести глаза. Щеки стали горячими. Я осадил себя. Капитан обязан отслеживать ситуацию, и если спасенная гостья решила на некоторое время стать моей командой, пусть привыкает. Во-первых, капитан по определению главнее юнги, и у него, соответственно, больше прав. А во-вторых, у нас равноправие, и если девушка разглядывает лежащего на полу меня, то поступая аналогично, я поступаю адекватно.
Скрестив ноги, я закинул руки за голову, взгляд с минуту выдерживал атаку такого же, устремленного в меня. Наконец, с хитрецой в глазах, Челеста благовоспитанно сложила ручки, и послышался звонкий речитатив, похожий на детскую считалочку:
– Гвардарэ е нон токкарэ э уна коза да импарарэ.*
*(Поговорка из детской игры: Запомните строго – смотреть, но не трогать)
– Завтрак? – спросил я, поднимаясь. – Ням-ням?
Мой жест, изобразивший хлебание ложкой, оказался понятным.
– Пер фаворе. Кон валентьери.*
*(Пожалуйста. С удовольствием)
Я указал соседке на туалет-умывальник, а сам быстро натянул джинсы, майку и рубашку. Дверь в «удобства» теперь открывалась-закрывалась при каждом входе или выходе любого из нас. Хотелось сделать то же с кладовкой… но нет. Там оружие. Пусть будет закрыто. Лучше мне поработать швейцаром, это не столь обременительно, зато все под контролем.
Челеста поглядела туда, куда я указывал, ее носик сморщился, и она сразу подсела к питательным щупальцам.
– Че ун кафэ?*
*(Здесь имеется кофе?)
– Никакого кафе, – строго заявил я. – Сегодня и всегда есть будем здесь. Но сначала я умоюсь.
Когда я вернулся, Челеста во все щеки уплетала по очереди из каждого сосца корабля. Довольство сочилось из нее, как воздух из проколотой шины. Челеста сидела на краешке постели, поджав под себя одну ногу. Уже в шортиках. Молодец, выбрала то, что практичнее. Теперь не надо думать, как встать или сесть, чтобы не засветиться, а мне не придется лишний раз отвлекаться.
Хотя, собственно, никто бы очень сильно не возражал…
Наевшись и посмотрев, как это делаю я, Челеста, наконец, тоже решила умыться.
– Ольф чи соно продотти ди белецца?* – Узкие ладошки поелозили по лицу.
*(У тебя есть какая-нибудь косметика?)
– Умывайся, все к твоим услугам. Теперь само открывается, как только потребуется.
Корабль воспринимался мной домом, поэтому я старался ходить по нему босиком, обувь ждала приключений у стеночки. Но теперь само собой напрашивалось, что нужно добыть и поставить рядом обувку для Челесты. А как добыть, чтобы без воровства? Домой, как понимаю, она пока не хочет, даже за чем-то необходимым. Ладно, решим проблему по ходу, то есть как всегда.
Валявшиеся под ногами топик с юбочкой были убраны в кладовку – прикроватных тумбочек и шкафчиков у меня, увы, не предусмотрено. Поправка: не предусмотрено на сегодняшний день. Наверное, и не надо. Зачем вид капитанской рубки портить?
Удаляясь в сторону «кабинета», Челеста произнесла с непонятной интонацией:
– Перо манка ун кафэ.*
*(Только все же не хватает кофе)
– Иди-иди, пироманка, – недовольно бросил я вслед, не отвлекаясь от наведения порядка. – Манка ей нужна. И непременно в кафе. Обойдешься. Едим то, что дают, и там, где дают. Мой корабль, мой экипаж, мои правила.
На этой приятной для себя мысли я подсел к рычагам управления.
– Пирамиды, говоришь? Ну-ну.
Обе рукоятки с такой силой ушли вперед, что меня вжало и, затем, оторвало от сиденья. На миг наступила невесомость. Представляю, что там, за перегородкой, пережила Челеста, если судить по воплю.
Набрав высоту, полет стабилизировался. Я вывел перед собой мерцающий глобус и ткнул пальцем в нужную точку. Пункт первый – пирамиды Египта. Кое-кто с непробиваемой уверенностью заявил бы, что пирамидами на окраине Каира тема исчерпывается. Вот уж нет. Я решил показать юнге максимум из того, что сохранилось в мире к настоящему времени. Хотела? Получи.
Полуразрушенные североамериканские и заросшие боснийские я отбросил. Как и китайские. Не произведут впечатления. Мексика же, Африка и Азия… Целых и частично сохранившихся пирамид там не сосчитать. Есть еще подводные, типа японских, к которым тоже спуститься сможем… но по техническим причинам не увидим.
Нерешительным шагом Челеста вышла из временного укрытия, пугливо огляделась, прикрывая ладонями шортики. Мне стало стыдно за выходку. Сделав вид, что причина подмочившего спутницу катаклизма сугубо природная, я по-капитански сурово глядел вдаль, корабль ровно шел под моей твердой рукой, причины для дальнейших волнений отсутствовали.
Челеста встала у дальней от меня стороны панорамы, чтоб мокрые шортики особо не светились. Хоть и камуфляж, а видно, если присматриваться. А как не обращать внимание, если знаешь куда и зачем смотреть? Я в который раз отчитал себя за глупое поведение. Простите, барышня, больше не повторится, отныне буду джентльменом душой и телом, от плутовского рыла до мозолей на пятках.
Чтобы хоть чуточку реабилитироваться, я прибавил температуру в салоне. Теперь высохнет быстрее.
Челеста долго смотрела на разлившееся внизу облакохранилище, кое-где рваное, старавшееся достать нас протуберанцами призрачной дымки. Но мы летели слишком быстро.
– Зэ вэй вери лонг,* – сказал я, объясняя ситуацию, и гордость заполонила по самые штаны за столь длинную фразу – на языке, которого, в сущности, не знаю. А вот поди ж ты, откуда-то лезет.
*(Путь очень длинно)
Челеста долго морщила лоб в усилии разобраться, и, наконец, последовало уточнение:
– Фаруэй?*
*(Далеко?)
– Йес, фаруэй.
Разговор сам собой затих. Челеста любовалась непередаваемым видом за бортом, я тоже поглядывал, сидя «у руля» на капитанской табуретке. Вообще-то, в обиходе уже называл эту штуковину креслом, но что за кресло без подлокотников? Да и спинка здесь не совсем спинка, а, скорее, поддержка поясницы, чтобы не развалилась при перегрузке. Не табуретка и, тем более, не кресло, а полустул. С другой стороны, кто будет уважать капитана, чье место – табуретка? Отныне и навсегда нарекаю командное место в рубке капитанским креслом. Аминь.
Когда зрелище приелось, Челеста залезла в будуар. Другого места в корабле просто не было. Потускневший взор уставился в потолок.
– Миа мадрэ сарэббэ контэнта ке ми лашасси кон Джованни. Ма…*
*(Моя мать была бы довольна, если б мы с Джованни расстались. Но…)
Короче, она вновь щебетала свою нескончаемую песнь женщины, которая хочет поговорить. Насколько я знал, в этом случае женщинам не важно, понимают их или нет, главное, чтобы кто-то слушал и кивал. С этим здесь проблем не было.
– Квест эра ламорэ. Грандэ ляморэ. Нон волево эссэрэ рикьямата алла реальта.*
*(Это была любовь. Великая любовь. Я не хотела возвращаться в реальность)
Жаль, что я ни бе, ни ме, ни кукареку.
– Джованни э иль мио куджино. И ностри дженитори нон вуоле…*
*(Джованни был моим двоюродным братом. А наши родители не желали…)
К этому времени корабль завершал круг над Каиром в поисках Гизы. Спасибо школе и собственной любознательности, географию я знал хорошо. Нил, кем-то где-то называемый Великим, как любой вид или предмет, от которого заранее ждешь восторга, впечатления не произвел. Просто мутная речка, чье единственное достоинство состояло в том, что она здесь единственная. Широкая, грязноватая, со всех сторон застроена, во многих местах заросла каким-то местным камышом. Зато каирская Цитадель… Вот куда я спустился бы погулять-поглядеть. Но спутница заказывала пирамиды. Ничего, вся жизнь впереди, по своим хотелкам я еще успею, а пирамиды мне тоже впервой.
– Ки ама тэмэ,* – закончила Челеста грустно.
*(Кто любит, тот страдает)
– Ага, – на всякий случай громко согласился я.
Нажатие на рукоять – и корабль резко спикировал вниз. Видимо, джентльмен во мне уснул. Или всхотнулось пошалить. Почему-то накатывало нескрываемое удовольствие, когда гостью болтало по салону, как консервную банку. Я-то держался за рычаги, потому не улетел вверх целиком, а Челеста… Заоравшую дурным голосом, ее подкинуло к потолку, прижало и прокатило по нему. Потом протащило по стене. Потом по другой стене.
Конечно, я издевался. Нет, подберем другое слово. Прикалывался. Подшучивал. Скорее так: развлекался. Но она-то об этом не знала. Пусть думает, что случившиеся с ней веселые (для меня) потрясения – особенности полета неведомого летательного аппарата. В конце концов, сначала меня здесь тоже болтало, да еще расплющивало, а потом лечило. Челесте еще повезло, если сравнивать.
Кстати, интересно, что она вообще думает обо всем этом. За кого принимает меня? Почему не боится?
Ну, не боится, и на том спасибо.
А зря не боится. Я снова резко дернул рукоятками.
– Прэго лентаментэ!* – донесся рваный крик, перемежаемый ударами о мягкое окружение.
*(Пожалуйста, медленнее!)
Высохшие шорты, сделанные из моих штанов, а потому державшиеся на честном слове, съехали спутнице на бедра. Тесемочки бюстика, казалось, вот-вот порвутся. Прижатые к телу локотки напряглись до предела.
