Петр Ингвин
Ольф. Книга первая
Окружающие фигуры расступились и встали по бокам в две колонны, которые открыли новообращенной путь к реке. Будь я неведомым Альфалиэлем (даже если это не существо, а состояние, нирвана, нечто необъяснимое, но реально существующее) – снизошел бы немедленно. Не зря ночные ритуальщицы выбрали именно Катеньку, ох, не зря. Старшая сестрица младшей по красоте в подметки не годилась, и никто из остальных – ни грустная пышечка, старательно державшая голову, чтобы никто не заметил намечавшегося двойного подбородка, ни похожая на необъезженную кобылку крепкая молодка, ни костлявая брюнетка, ни даже сочная Санька, красочно оттопыривавшая филейную часть во избежание провисания пузика…
Наверное, я придираюсь, но все познается в сравнении. Недостатков не видит только влюбленный, а я им не был, причем давненько. Потому не оценил и продемонстрированных при недавнем прибытии по воде Настениных прелестей, слишком явных и посему чересчур хищных. Вот только Полина… Да, Полина. Полина – это Катенька через три-четыре года. Хотя, наверное, больше. Сколько лет ей можно дать на вид: двадцать два? Двадцать четыре? Или меньше, а излишняя строгость – от характера?
Но я отвлекся. На роскошной жертве (а как ее назвать иначе? не наживкой же) оставалась только тонкая ниточка трусиков. Из них ее столь же быстро вынули, как булку из пакета. В двенадцать рук под надзором Полины Катеньку подняли и понесли вниз по склону. Понесли как величайшую драгоценность. Как нечто, от чего напрямую зависят общие мысли и жизни. И счастье.
Луна и густо высыпавшие звезды отмывали загрязненный чернотой мир до мерцающего синего блеска. Белые пятна жриц и не менее белое (от подсвеченной кожи и невероятного страха) пятнышко маленькой жертвы приблизились к воде. Не останавливаясь, множество ног одновременно ступило в обдавшую ночной прохладой стихию. Шаг, еще шаг. Нижние части балахонов намокли. Еще шаг. Еще. Намокло все. Остались только головы и руки. И Катенька.
Руки бережно опустились.
Приглушенно взвизгнувшая жертва булькнула захлебнувшимся ртом и быстро вынырнула. Ноги достали дна, она встала, вероятно – на цыпочки. Иначе глубина не позволяла. Скрытая по шейку в лунном отражении, Катенька стала еще одним светилом в темноте ночи. При виде сверху часть, оказавшаяся ниже ватерлинии – от плеч с разметавшимися по ним прядями – сияла мертвенной белизной. Под толщей воды белели взрывавшиеся галактики, в каждой из которых будто зажгли по лампочке. Их свет манил и бил по глазам случайных, гм, зрителей, прибивая к себе, как гвоздями. О, Альфалиэль, что бы ты из себя ни являл, чем бы ни был, я преклоняюсь перед твоими поклонницами! Найти и сагитировать на непонятную авантюру такое чудо…
Руки Полины возделись ввысь, она провозгласила:
– Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий! Прими дар счастливых сестер твоих! Напейся посвященной тебе кровью новой жизни! Возьми то единственное, чем можем мы, смиренные и послушные, одарить бесконечно могущественного! Альфалиэль! Будь с нами в восторге и печали, раздели счастье, помоги в горести! Утешь страждущего, накорми голодного, спаси умирающего! Альфалиэль, родной и непознаваемый, далекий и близкий, всесильный и всевидящий! Альфалиэль, чудесный и невозможный! Мы здесь! Мы – твои сестры, твои жены, твои рабыни…
– Ах, сучки! – раздалось поперек торжественного благолепия.
Воздух взрезал звук, похожий на свист кнута, из леса выскочила цепь парней с хворостинами в руках.
Визг. Вопли. Шум-гам-тарарам.
– Паскуды! Вот вы где!
– Настюха, медь твою через коромысло! Ноги в руки, и ко мне, паршивка! Живо!
– Аська, шалава!
– Санька, а ну, подь сюды! Оглохла, что ль?
– Потаскухи! Ату их!
– Стой, говорю!
– Вот я сейчас тебе по заднице!
– Ку-у-уда?!
– Ааа! Иии! Уууууу!!!
Брызги. Вой. Улюлюканье. Спрыгнувшая к воде погоня осталась с носом – восьмерка искательниц ночных приключений вплавь удалялась от берега, в скорости посрамляя мировых чемпионов. Еще бы. На их месте я бы еще и не так. А то и больше.
– К лодке скорей! – неслись сверху мужские голоса. – Там перехватим!
Топот. Плеск. Крики, с каждой секундой отдалявшиеся и затихавшие.
Тишина.
Ни жив, ни мертв, я сидел в своих кустах, тупо глядя на машинально выставленный перед собой нож. Перед глазами вторично прокручивалось увиденное. Троих из нападавших я узнал. Там были двое, которые угрохали парня. И там был Игореха.
Вспомнился странный огонь в его глазах, когда я поведал про полнолуние и выдал место.
Глава 5
Прошел еще месяц, лето заканчивалось. Адвокат передал, что дела идут, но высовываться рано.
– Представляешь, нашли твою малолетку, – при новой встрече передал Игореха последние новости. – Я всех знакомых для этого на уши поднял. Какие люди вмешались! Во всех структурах.
Вот тебе и деревенский парень. Водила. Ну-ну.
– Девчонку нашли, запугана до чертиков, ни в какие суды не пойдет.
Мы снова сидели у едва тлеющего костерка, я заваривал чай. Пахло зверобоем, август звенел мошкарой и не догадывался, что умирает, хотя все признаки налицо: зелень желтела и чернела, земля превратилась в кладбище лесной одежды и при ходьбе потрескивала мумиями листьев. Ночами подмораживало.
– Как же нашли-то? – не выдержал я. – Ни описания, ни фоторобота… Сусанна одумалась?
– Куда там… – криво протянул Игореха. – Они с папашей всех собак на тебя повесили, за что было и за что не было, за последнее – особенно. Все записи с камер наблюдений подтертыми оказались – и подъездная, и уличная, и стояночная.
– Тогда как же?
Приятель гордо выпрямился:
– Консьерж еще одну камеру поставил. От Задольского и полиции он запись утаил, от меня не смог.
Я решил не спрашивать почему. Если консьерж втихую собирал на кого-то компромат или работал на некие параллельные структуры… Понятно, что нашелся способ его прищучить. Хорошо бы, не приветом из девяностых.
Я спросил о другом.
– Как девушка у Вадима оказалась?
Игореха хитро улыбнулся:
– Сама никогда не сказала бы, но мои парни такие таланты проявили…
– Твои парни?
– Из клуба. Помнишь, я рассказывал, что раньше ногами махал не хуже всяких Джеки Чанов. И сейчас по старой памяти иногда захаживаю. Друзей не забываю. И они меня не забывают.
Я не помнил, но промолчал.
– Они эту девку под защиту взяли. В суд она, как твердо сказала, не пойдет, но нам все рассказала.
– И? – не выдержал я.
– Она домой шла, когда к обочине подъехал твой боров на джипе с глухой тонировкой по кругу. Она – в сторону, а из приотворившейся дверцы джипа щеночек выскакивает – махонький… Тявкает весело и жалобно. И вдаль несется, прямо к проезжей части. Какое девичье сердце устоит, чтоб не помочь – поймать и вернуть хозяину? А тот по кумполу твою девицу, и ходу.
Помолчали. Игореха встал, собираясь уходить. Я тихо выдал:
– Выходит, не зря я его?..
Не хотелось считать себя убийцей, пусть даже убийство было непредумышленным. Другое дело – избавить мир от несусветного мерзавца, от чудища в человечьем обличье. Камень на душе сразу сжался, обернутый шагреневой кожей самоуспокоения. Из неподъемной горы он превратился в булыжничек, которым разве что ногу отдавить. Да, сказано «не убий», но еще раньше в том же тексте провозглашено «око за око». Жирный подонок собирался меня убить, а я успел первым. Под какую заповедь подпадает самозащита и действия в состоянии аффекта?
Игореха усмехнулся:
– Не зря? В смысле, что сволочь такую? Ясно, тоже щеночка жаль. Спрошу так: а был ли щеночек? Адвокат просил не торопиться с выводами. Жаль, что нельзя заслушать версию второй стороны.
Второй стороны?! А мне не жаль. Как говорил известный киногерой «На его месте должен был быть я».
– Зачем девчонке врать?
Игореха удивился:
– Когда прижали к стенке, многие врут. Если бы не врали, ты бы здесь не отсиживался.
Не поспоришь. К тому же память, поскрипев, кое-что выдала.
«Я не думала…», говорила тогда девчонка Вадиму, на что он резонно ответил: «А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно». – «Я же только…» – «Продинамить хотела?..»
Соглашусь, с учетом того разговора щеночек выглядит не так убедительно.
Игореха вынул из кармана и протянул мне мобильный телефон:
– Для экстренной связи. Зарегистрирован на одного из наших, запрядьевских. Если что…
– Например?
– Ну… Костры там опять посреди ночи… Знаешь ведь, лесной пожар – не шутка.
– Да. Пожар. Понимаю.
Перед глазами – парни с хворостинами. Ярость на лицах. На языке и в жестах – желание содрать кожу и поджаривать на вертеле, откусывая помаленьку. Среди них – Игореха, явно не посторонний на том «празднике жизни». Интересно узнать, которая из ночных жриц свила гнездышко в непробиваемом сердце приятеля. Я следил за ним тогда: никаких имен он не выкрикивал, ни за кем конкретно не гнался. Словно за компанию пришел. Но нет, не все так просто.
– Подзаряжать аппарат пока негде, включай в крайних случаях, когда что-то срочное сообщить.
– Ага. Когда сообщить. Ясно.
Поднятый прут. «Вот вы где!» Разинутый в гневе рот. «А ну, стой!»
Не Аська, не Настюха, не Санька, тех поименно другие прижучили. Кто же?
Может быть, не зазноба, а сестра? Для правильного парня тоже не подарочек.
– К следующему разу постараюсь механическую зарядку раздобыть, – уверил Игореха, – вроде велосипеда-генератора. Или хотя бы ручную. В твоей ситуации нельзя зависеть от случайностей.
На прощание он посоветовал готовиться к зиме, запасаться дровами, но так, чтоб со стороны не было заметно.
Я стал готовиться. Кроме необходимых работ продолжались тренировки с ножом и луком. Оставшееся свободное время уделялось разборкам с подобранным медальоном.
Для начала его опробовал мой зуб. Ничего. Ни отметины, ни заусеницы. Вообще ничего. Тогда я снял вещицу с нитки и решил расплавить в ложке на углях, как свинец, хотя это явно не свинец. И не олово.
Не расплавилось. Тогда я ударил по нему молотком, первый раз – осторожно, второй – сильнее и, наконец, от вспыхнувшей злости врезал со всей дури. Опять никакого эффекта. Вообще. Ни вмятинки, ни зазубринки. На нем. А на молотке – да.
Вот так медальон. Но чем-то он ценен, кроме алмазной твердости при неказистом виде, если парнишка его пуще жизни берег. И от чего-то спасал. Или – для чего-то? Несомненно, ценность имеется, но в чем она состоит? Весло имеет смысл при наличии лодки, а, скажем, умирающий от жажды отдаст последнее за глоток воды и проигнорирует дорогущий абсент, даже если воду, предлагаемую одновременно, оценить дороже.
А если, к примеру, это незатейливое украшеньице – всего-навсего подарок любимой бабушки? Ну, пусть девушки – обычная сентиментальная вещица, память о каком-то событии. Мне довелось бывать в усадьбе Пушкина под Псковом, там поразило, что великий поэт хранил и почти боготворил булыжник, о который споткнулись ножки «гения чистой красоты» – Анны «Петра творенья» Керн. Боюсь, вся значимость моей находки заключается в чем-то подобном. Я снова насадил медальон на нить, он занял прежнее место на шее. Пусть болтается. Авось, какую шальную пулю отведет, тьфу-тьфу-тьфу.
Наступил сентябрь. День, с которого я начал рассказ, настал.
На том самом дубу я второй час томился в засидке с луком в ожидании возможного кабана. Вокруг сонно кружили неизменные лесные комары, не собиравшиеся сдаваться осени. Бабье лето сдвинуло календарь на второй план. Рассвет только-только вступил в права, окружающий мир расплывчато клубился, постепенно обретая резкость. Кабаны нагло игнорировали меня и ходили другими тропами, зато к кострищу на месте бывшего ночного «веселья», после которого вновь миновал месяц, вышло одинокое нечто.
Я глянул вверх. Облака плотно затягивали небо, но, судя по всему, именно сегодня должно наступить очередное полнолуние.
Полуреальная фигура в белотканном одеянии медленно брела по поляне. Как привидение. Между тем, сегодняшнее привидение я уже знал по имени. Полина. Она всматривалась в окружающий мир с тоской и напряжением, будто искала какие-то подсказки на невысказанные вопросы. Следя за ней взглядом, я вытянул шею, поскольку мой дуб был в лесной части пригорка, а Полина двигалась к открытой поляне на берегу. Той самой. Видимость стала отвратительной. Когда ночная странница отошла достаточно далеко, я отложил лук, сместился немного и развел ветви руками. Пусть с легкой штриховкой от других ветвей, до которых не добраться, но видно стало намного лучше.
Оказавшись в центре костровых окружностей, Полина опустилась на землю. Кажется, она что-то говорила. Вслух, в никуда. На этот раз я был далеко, отсюда не слышно. Через пару минут белая фигура избавилась от одежды, босые ноги заняли место в центре круга, и к хмурым клубящимся небесам вскинулись лицо и руки.
Я любовался и при этом ежился, кожа пошла мурашками. Не май месяц, однако.
Полине было все равно. Кажется, холод не проникал в ее сознание, он был несущественным фактором, он отвлекал от главного. Обнаженная и маняще-недоступная, Полина была царицей ночи, чарующим призраком, волшебным наваждением, рожденным в смутной синеве дремлющей природы. Ночной дух лесов и вод, она пришла смутить сердце некстати попавшего в дремучие дебри путника. Сковать цепями наведенных чар податливый разум, изголодавшийся по зрелищам и событиям…
Кажется, я понял Пушкина. «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье…» Заглядевшись, я еще подался вперед и рухнул. Кубарем покатился под горку, потом меня словно током шибануло… и вот я здесь, в слушающемся мысленных команд пятом измерении, где все шевелится и живет своей жизнью.
– Кто здесь? – повторила озиравшаяся Полина.
На ней снова был белый балахон, босые ноги прощупывали почву перед собой и мягко наступали, стараясь не хрустнуть веткой и ничем не нарушить покой просыпавшегося леса. И как ей не холодно?
Я ждал. Наверное, так ощущает себя рыба в аквариуме: вокруг что-то происходит, появляются и исчезают люди, а она, слившаяся с интерьером, глядит из-за стекла на чужую жизнь, частью которой как бы не является. Она сама по себе – пока не придет время кормежки. Или пока аквариум не разобьют.
На поляне Полина никого не нашла и вновь отправилась за пригорок. Мне же не терпелось разобраться где я, что это и как оно работает. А еще – как употребить его для собственной пользы.
Итак, оно явно не от мира сего, оно меня слушается, и оно многое умеет. Что именно умеет? Разберемся. Если дадут разобраться. У такой штуки должны быть хозяева, и что-то подсказывало, что ближайшие часы я проведу незабываемо. Передо мной вряд ли дело рук человеческих, если судить по виду и возможностям. Нечеловеческое я мог представить в двух видах – как мистику и как фантастику. Без разницы, что окажется правдой, в обоих случаях мне не поздоровится. Ввалился без спросу. Возможно, где-то наследил или что-то случайно испортил. Чуждый менталитет – потемки. Насколько чуждый – даже подумать страшно. Достаточно вокруг посмотреть.
Как определить место, куда я попал? Изделие далеких инопланетных цивилизаций. Корабль-капсула пришельца из параллельного мира. Сохранившийся реликт древних рас. Творение других обитателей нашей планеты, о которых люди не в курсе. Машина времени, которую гость из будущего оставил без присмотра. Или убежище демона, вызванного неким чародеем, существование которых (обоих) до сих пор считалось детскими сказками. Как бы то ни было, современная наука создать такое не в состоянии. А это значит…
Первый контакт! Я – избранный! Произошло величайшее событие, и с этой минуты жизнь человечества пойдет по другому пути.
Не факт. С учетом, что я вломился без приглашения, другой путь может оказаться тупиком, если не чем-то похуже.
Или приглашение было? Что-то же впустило меня внутрь.
И что же я сделал? Раскомандовался. Если бы кто-то так же вел себя в моем доме, ему, обещаю, не поздоровилось бы. Переворачиваем ситуацию, и выходит, что в скором времени мне предстоит получить люлей от черта или от космического пришельца. Или кто тут окажется хозяином этой штуковины.
Кстати, о хозяине или хозяевах.
– Здрасьте, – громко сказал я.
Никто не откликнулся. То ли нашего языка не понимают, что странно при таком уровне технологий, то ли по натуре невежливые. Обидно, если второе. А ведь явно не первое – мысли даже их техника читает, а на прямое приветствие они, видите ли, не реагируют.
Или высказанная фраза для их сознания звучит некорректно. Вдруг желать здравия столь коряво – это для их традиций как бы наоборот?!
– Простите, если случайно обидел, мне очень неловко, что так получилось, и, если разобраться, я вообще здесь не по своей воле. Уверяю в своем дружелюбии, ничего против вас не имею, кем бы вы ни были и как бы ни выглядели. Эй, ау! Я с вами разговариваю!
Опять тишина. Тогда я задал конкретный вопрос, который, как мне показалось, нельзя истолковать двояко:
– Есть тут кто живой?
И снова тишина. И – никого. Только стенки, как уже упоминалось, шевелятся. Живых организмов, как они мне представлялись, здесь, видимо, не было, но само помещение казалось живым. Возможные хозяева, похоже, в отъезде, временном или постоянном (как же хочется надеяться на последнее!). Думаю, на правах заместителя пришельца, по какому-то стечению обстоятельств допущенному в святая святых, можно перейти к детальному осмотру – вверенное мне имущество приказам подчиняется, значит приняло за хозяина. Этим стоит воспользоваться.
«Убери окна», – приказал я.
Они убрались. Точнее, затянулись. Меня окутало тесноватое пространство в зеленовато-коричневых тонах. Как бы пародия на человеческое жилище. Я находился в миниатюрном холле. Из пола торчал непонятный нарост размером с большую табуретку, напоминавший криво спиленный пенек. Непропорциональные стенки в скругленных поверхностях имели замысловатый вид, в них было три выемки разного размера – назовем их, для порядка, комнатами. Впрочем, что это за комнаты, если в двух вертикальных едва поместишься стоя, как в лифтах эконом-класса, а третья – их совместный по величине горизонтальный аналог, расположенный на среднем уровне. Не комнаты, а, скорее, камеры – две стоячие и одна лежачая. Собственно, все.
Я пристальнее изучил последнюю из камер-выемок. Она поперечно вдавалась в ту часть стены, что не открывалась в виде окон. Похоже на встроенный сейф без дверцы. В ней великаны могли бы хранить пачки денег размером с наволочку, если не с простыню. Кстати, выемка вполне годилась, чтобы влезть и в полный рост растянуться, а после бессонной ночи вздремнуть не мешало. Заодно не мешало перекусить.
Это необходимо протестировать. Бурый вырост по центру «комнаты» оказался теплым и мягким. Не возражая быть использованным в роли стула, он подставил свой горб под мое седалище, и я объявил с предвкушаемым удовольствием:
– Хочу есть!
Сначала ничего не произошло. Я даже решил, что не сработало. Сработало. Но как! Из стены выросли и потянулись ко мне склизкие щупальца, ветвистые и пористые. Брр.
– Стой! Не хочу! Совсем не хочу!
Сердце исполнило тушь в обратном порядке и остановилось. Щупальца поколыхались в воздухе еще несколько мгновений, после чего их втянуло обратно в стену.
Еда или угроза? Повторить духу не хватило. Как-нибудь потом. Пока попробую что-нибудь проще. То, что безопаснее.
– Пить! – приказал я, решив для порядка проверить и эту возможность.
В стене образовалась ямка, ее заполнила прозрачная жидкость. Я нагнулся, принюхиваясь. Запаха нет, похоже на воду. Довериться? Если до сих пор Оно (в детали этого пришедшего в голову термина я пока не вдавался) меня не убило, то зачем делать убивать теперь, да еще столь изощренным способом?
Желая зачерпнуть, я протянул руку… и чуть не свалился со своего пенькообразного «стула»: ямка с водой вылезла из стены и отделилась, преобразовавшись в подобие стакана. Тепловатый и волглый, он лег в ладонь как влитой. Я отпил. Вода. Чистейшая, без цвета, вкуса и запаха. Нет, вкус был – настоящий родниковый, живой. Кажется, жить можно. К тому же, если те щупальца – со вкусом колбасы…
Колбаса – дело второе, в мечтах давно витал иной продукт.
– Хочу хлеба!
Ничего не произошло. Даже через минуту. И через две. Ждать больше не имело смысла.
Попробую более детально. В уме как можно отчетливее нарисовалась горячая буханка, я покрутил ее перед мысленным взором, представив хрустящую корочку со всех сторон. Сдобный мякиш практически чувствовался на языке.
– Хлеба! – ушел в пространство повторенный приказ.
Эффект тот же, то есть нулевой. Выполняются только стандартизированные команды, чей полный список я с удовольствием бы проштудировал. А где ж его взять?
Пока обойдемся «методом научного тыка».
– Спать хочу!
Выемка, к которой я уже присматривался на предмет прилечь, приглашающе осветилась, ее кривые поверхности озарились мягким мерцанием, а у дальней стенки возник нарост, имитирующий подушку. Надо же, я, оказывается, угадал, это действительно спальня. Или спальней становится любое место, где хозяин или гость изволят прилечь? Кстати, хороший вопрос: в каком качестве рассматривают меня? Главное, что не пленником. Украсть и увезти меня на чужую планету никто не пытается, экспериментов тоже пока не проводят.
Пока?!
Нет, думаю, не проведут – тех опытов, о которых судачит желтая пресса. Чтобы примитивно вскрыть и посмотреть, как я устроен, не требовалось размещать меня здесь со всеми удобствами. О прочем, о чем с гордостью рассказывают контактеры, «похищенные» иными расами, остается только мечтать: если симпатичная пришелица решит узнать, каковы в постели гомо сапиенсы, думаю, я не разочарую. Тренировки с Сусанной не прошли даром, и за время, проведенное в одиночестве на природе, я настолько по таким делам соскучился, что готов активно пококетничать с инопланетяночкой в интимной обстановке. Благо, все условия уже созданы: теплый полумрак, мерцающая кровать…
А вдруг экспериментаторша только и ждет, когда я лягу? Ну… лишь бы гуманоидом оказалась, и чтобы обводы пофигуристее. Дальше все будет просто: не понравится мне она – у меня ничего не получится, прямая взаимосвязь. Поэтому в ее интересах подобрать себе внешность, чтобы «эксперимент» удался. Не думаю, что силы, которые создали окружавшее меня чудо, не умеют меняться под нужные условия.
Сказал «создали»? Возможно, не создали, а вырастили – не зря же внутри все такое непостоянное, видоизменяющееся в зависимости от приказов хозяина.
А что делает человека… или нечеловека хозяином? Право владения. Владелец может наделить кого-то правом пользования. За неимением других хозяев, получается, что хозяин – я, ибо пользуюсь. По-моему, логично.
В потустороннем помещении, в котором я очутился, имелись еще две пустых выемки размером с кладовку, одна побольше, другая поменьше. Любопытно, для чего служат они? Если не выяснится иное предназначение, пусть остаются кладовками. В целом местечко мне понравилось. Не мешает перетащить сюда барахло и расположиться со всеми удобствами. Завтра же сделаю это. Точнее, сегодня, если посмотреть на часы. Но не сейчас. Выбежав на воздух по природной надобности, я заодно прихватил рюкзачок и лук со стрелами – они все еще оставались на дубе после моего неспециального ухода.
С чувствами выполненного долга и глубочайшего удовлетворения я вернулся в подпространственную хижину, которую отныне, до жесткого предъявления прав истинными хозяевами, считал своей. Ботинки полетели в сторону, я влез на чудесный мягкий помост (или как его еще назвать) и блаженно вытянулся. Заинтересованная в «контакте» иноплатеняночка, к сожалению, не явилась, и сны сменили явь уже через секунду.
Не знаю, снилось ли что-то. Первое, что вспомнилось по пробуждении – детская сказка про Машу и медведей. «Кто-о спа-ал на моей постели?!»
Я вскочил и бешено огляделся. За время отсутствия меня как личности ничего не изменилось. Наручные часы показали, что организм выключался почти на двенадцать часов. Неплохо. Так спалось только после бессонных суток на учениях. Вот что значит оказаться в безопасности.
В безопасности? Это бабка надвое сказала. По отношению к внешнему миру и прежним проблемам – да. А чем грозит захват чужой собственности? Вопрос насущный, но от творения рук нечеловеческих угрозы не ощущалось. Наоборот. Хижина слушалась меня, защищала, старалась угодить. Иными словами, воспринимала полноценным хозяином. Открывшаяся панорама продемонстрировала окрестности, где по-прежнему гулял ветерок, неслись облака, недовольно шумели деревья. Выбравшись «на улицу» размяться, заодно я решил сбегать в землянку за оставшимися вещами.
В землянке все было по-прежнему. Через несколько минут кострище, где я обычно готовил еду, ожило, пламя принялось лизать закопченное дно котелка с водой.
Имущества у меня набралось на три рейса. Неплохо же в лесу разжился. Спасибо сослуживцу.
Кстати, о птичках. Я написал записку: «За меня не беспокойся, ушел по делам. Некоторое время поживу в другом месте. Все вещи – со мной, отдам позже, когда вернусь сюда».
Пока вода грелась, я совершил две ходки с переправкой через реку на самодельном плотике. По пути ничего не утонуло, хотя порою вещи и припасы проявляли непозволительное своеволие. Я свалил все в большой кладовке Хижины (буду пока называть ее так, именно с большой буквы) и вернулся к огню. Вода кипела. Разбавив ее холодной, я разделся догола и с удовольствием помылся. Можно начинать новую жизнь.
Торжественное настроение, в котором я прибыл обратно к Хижине, не покидало, воображение рисовало радужные перспективы. Подпустив в голос хозяйскую нотку, я возвестил:
– Откройся!
В мечтах я уже лежал на удобной, хотя и непривычной пористо-гладкой (не спрашивайте, как это возможно) кровати, наслаждаясь теплом и любуясь внешней прохладой сквозь панорамные «окна».
Хижина не отворилась.
