Петр Ингвин
Смыжи
Глава 1. Андрей
Новая дверь, кома, гадюки
«Рыбалка» – слово минувшего века, как, например, «изволить», «Ваше Величество» или «отнюдь».
– Ваше Величество изволит лететь на рыбалку?
– Отнюдь.
Теперь так не разговаривают. «Рыбалка» вспомнилась Андрею, когда птерик заложил крутой вираж и пошел на новый заход. Руки вцепились в холку, одеревеневшие ноги сдавили седло. Голову закрывал шлем, тело облегал экзоскелет с реактивным ранцем, но дух захватывало от нерационального пещерно-дремучего ужаса. Наверное, древние рыбаки так же добывали корм своим семьям и лошадям – ежедневно подвергая себя опасности ради близких.
Пике, всплеск, полный восторга протяжный вопль при отходе на бреющем… На Андрея покосился круглый глаз на вытянутой голове с гребнем, в зубах-иглах трепыхалась добытая рыбина. «Золотой карп», – услужливо появилось перед глазами название. Как и птерозавр, карп тоже была модифицированным, его не нужно ловить таким варварским способом, достаточно позвать. Но после взрыва ощущений никто не уверит Андрея, что рыбалка – скучное занятие. Адреналин зашкаливал, как в стрелялках нижнего уровня и стратегиях высшего.
Сравнение расставило все по местам, рыбалка – тоже развлечение, убийство времени. В виртуальных играх хотя бы прививаются нужные навыки и ненавязчиво подается информация о мире, а рыбалку Андрей устроил, чтобы оттянуть миг встречи. Возвращаться в Зайчатник было тяжело. Увидеть глаза Вадика и безжизненное тело Яны…
Пять лет назад Андрея и Вадика распределили в Центр Перспективных Разработок профессора Зайцева – в Зайчатник, как называли ЦПР вместе с прилегавшим поселком. Поначалу звучало смешно, но знакомство с работой заставило гордиться причастностью и названием. Именно здесь из отказавшихся летать в нашем воздухе клонированных птеродактилей создали птериков, здесь же сконструировали живое жилье, что завоевывало мир с неменьшим успехом. Семена новых домов с нетерпением ждали по всему свету.
Через год из местного Уральского Астробиологического в Зайчатник прибыли две девушки – Яна Чайковская и Эля Прокофьева. Первой недавно исполнилось семнадцать, золотые волосы она заплетала в косу, а когда лицо расцветало в улыбке, от обаятельных ямочек на щеках нельзя было оторвать взгляд. Все улыбались в ответ, хмурые лбы разглаживались, и настроение, какие бы проблемы ни мучили окружающих в этот момент, резко поднималось. Девушка-праздник. В Яну влюбились все, от начальства, оценившего ее знания, смекалку и работоспособность, до единственных здесь представителей молодежи, ровесников века, восемнадцатилетних Андрея и Вадика.
Факт, что девушка понравилась обоим, они поняли сразу. Отношения заискрили, казавшаяся крепкой дружба повисла на волоске и грозила обернуться противоположностью. Жизненный принцип «поступай с другими так, как хотел бы, чтобы с тобой поступали они» впервые дал сбой: он требовал отойти в сторону ради счастья друга, но нечто глубинное в подсознании этому противилось.
– Что будем делать? – однажды спросил Андрей – сипло, мрачно, со сжатыми кулаками.
Вадик тоже уступать не собирался.
– Ничего, – сказал он.
И на свет появился молчаливый пакт: не мешать друг другу доказывать причине раздора, кто из них лучше. Андрей больше надеялся на доведенное до совершенства телосложение и на высокий вкус, привитый родителями-художниками, а более хлипкий Вадик брал свое юмором и нечеловеческим упорством – начатое дело он продолжал, даже когда у всех опускались руки от казавшейся безнадежности.
Яна с удовольствием дружила с обоими и никого не выделяла.
Вторая девушка – кудрявая темненькая Эля – закончила институт в пятнадцать, она только расцветала и сразу ушла в тень яркой подруги. Предпочтение Эли не осталось незамеченным: она старалась оказаться рядом с Андреем даже когда не требовалось. Любая работа вчетвером превращалась в испытание нервов: Эля прибивалась к Андрею, он хотел быть с Яной, Вадик иногда благородно отвлекал Кудряшку на себя, чтобы Златовласка и Андрей хоть немного поработали в паре, а такое проявление дружбы злило Яну – на первое место она ставила результат, которому чувственные заморочки бесконечно мешали.
Профессор Зайцев с присущей ему любовью играть словами Чайковскую с Прокофьевой звал просто композиторами, а Андрея с Вадиком – по их фамилиям Сигал и Чайкин – соответственно, чайками: «Сигал» на одном из мировых языков тоже обозначало чайку. Прозвища ушли в народ, и позвать куда-то не парней или девушек, а чаек и композиторов стало в Зайчатнике обычным делом. Когда Эля отсутствовала, чайками становились все: Чайковская – тоже чайка, причем, среди остальных, главная.
Через месяц количество молодежи выросло еще на двоих – семнадцатилетних нанотехнолога Юлю Потанину и генетика-дизайнера Борю Мартынова. Плотненькая рыжая Юля и коренастый русый Боря неуловимо напоминали друг друга, но едва в рабочие отношения вмешались личные, все вновь пошло кувырком. Юля высоко оценила упорство и благородство Вадика, а Боря добавился в кружок почитателей Яны. Правда, как человек новый, он держался в тени и часто по-рыцарски составлял компанию игнорируемой Андреем Эле. Если ничего не изменится, со временем сами собой сложатся три пары: Боря и Эля, Вадик и Юля, а Андрею останется Яна. Нужно лишь подождать.
С появлением Юли Потаниной тройку девушек с подачи острого на язык профессора стали называть «Чай, Кофе, Потанцуем». Когда требовалось вызвать «на ковер» молодежь в полном составе, Зайцев распоряжался «представить ему пред светлы очи весь алфавит», поскольку имена парней начинались с АБВ, а девушек – с ЭЮЯ.
Живые дома подрастали, вслед за профессором в них постепенно переселялся весь коллектив. Несколько экспериментальных образцов прижились под водой на станции в Баренцевом море, еще несколько спроектировали под тяжелые условия Марса, и потребовался астробиолог для их настройки в период адаптации. Выбор пал на Яну.
К ужасу каждого из поклонников она согласилась – полет на Марс был в списке желаний, загаданных ею в детстве. От посторонних список не скрывался: кроме посещения, во-первых, Луны и, во-вторых, Марса третьим пунктом стояло великое научное открытие, четвертым – встреча с любимым человеком, и пятым – рождение четверых детей, двух мальчиков и двух девочек, из которых, как планировалось, затем вырастут не менее великие мечтатели-первооткрыватели. Андрей, Вадик и даже остававшийся на вторых ролях Боря надеялись, что четвертый пункт однажды коснется кого-то из них, но теперь возникала невероятная конкуренция. На Марсе активно строились поселения, требовалось много рабочих рук и приветствовался каждый, кто менял стабильность планеты-матушки на неустроенность быта исследователей и тер-формовщиков, о которых в будущем наверняка сложат легенды. Коренных марсиан было мало, сейчас подрастало и обучалось нужным профессиям первое поколение, и прибывшим в командировку предлагали условия, о которых на Земле не мечталось. Каждый оставшийся автоматически становился героем, в сравнении с которым даже создатели птериков и немешариков казались скучными замшелыми провинциалами. Чуть ли не все мальчишки и девчонки грезили о Марсе, что же говорить, если туда отправят по работе, да еще с человеком, с которым жаждешь связать судьбу?! Собственно, любой из парней готов был лететь хоть на край света, лишь бы с Яной. Но в эту командировку биолог требовался только один. А на Марсе, как уже упоминалось, – герой на герое и героем погоняет. Для умеющих просчитывать на ход вперед перспектива, надо сказать, – паршивенькая.
Отъезд Яны Чайковской стал точкой бифуркации: сложившаяся система отношений качнулась, миновала черту невозврата и покатилась по жизням и надеждам.
Около месяца ушло на курс подготовки на космодроме, затем Яна приехала за образцами и последними наставлениями. Ее глаза горели, мысли прочно застряли в будущем, на другой планете. Прощание вышло скомканным, намерение Андрея признаться в чувствах не исполнилось – не представилось подходящего случая. Также не успели поговорить с ней ни Вадик, ни Боря. Тоже неплохо. Если судьба повернется задом, пусть Яна обретет счастье с неизвестным космическим героем. Это лучше, чем с соседом-соперником. Не так обидно.
Провожал ее весь коллектив, каждому достались краткое объятие и поцелуй в щеку.
– Я вернусь, – пообещала Яна с обаятельной улыбкой, глядя куда-то вдаль.
Корабль ушел быстрой траекторией, по параболе, но даже два с половиной месяца ускоренного полета вместо обычных девяти – очень много. Марсиане, как позже признался Зайцев, из-за преобладания брутально-героического населения просили прислать именно незамужнюю девушку, но они прогадали. Бесконечно тянувшиеся дни открыли тайну Яны. Все это время она разговаривала только с Вадиком, остальным передавала приветы.
Только приветы. Хорошо, что Андрей не признался перед ее отлетом.
Он с головой погрузился в работу. Вадик, наоборот, ожил и преобразился, будто родился заново. Он постоянно обсуждал с Яной ее работу, помогал и консультировал. Когда не было оптической связи, он подолгу ждал ответа, гулявшего по космосу в виде медленных радиоволн – по три-четыре минуты при близости с Землей и до двенадцати минут в каждую сторону на дальнем расстоянии. Когда Солнце оказывалось между планетами, связь терялась, и на некоторое время Вадик превращался в тень человека – бледную, полупрозрачную, почти бесплотную. И, до возобновления связи, бездушную – душа оставалась на Красной планете.
Его помощь оказалась бесценной. Работа на Марсе шла семимильными шагами, низкое давление и перепады температур живые дома уже переносили отлично, с неописуемыми пылевыми бурями тоже справились, и корневая система приспособилась к другому составу почвы и вечной мерзлоте. Вадик чуть ли не круглосуточно что-то проектировал для Яны, проводил какие-то опыты, чтобы ее марсианская эпопея быстрее закончилась. Оба жили скорой встречей на Земле.
Профессор избыточное рвение сотрудника приветствовал. Жена Максима Максимовича, Раиса Прохоровна Зайцева, работала в другой сфере, но ему нравилось, когда супружеские пары занимались общим делом. В Зайчатнике жило шесть таких пар, все ощутимо в возрасте, но дело от этого не страдало. Опыт старших и горячий энтузиазм молодых – идеальная смесь для эффективности и результата.
Наконец, объявили о завершении испытаний и готовности подрастающего на Марсе поселка в скором времени принять жильцов. Для Яны назначили дату возвращения. В Зайчатнике начали готовиться к свадьбе.
Как раз случился редкий промежуток без связи, возможно, последний в своем роде: специальные ретрансляторы для бесперебойной работы инфопотока уже летели для развертывания в нужных точках. Вадик не находил себе места, хотя требовалось просто отвлечься на что-то постороннее – на ту же работу, к примеру, если без нее не может. Все знали, что у него в Зайчатнике большое будущее, он открывал двери там, где другие видели стены. Знал это и Андрей, он решил для себя: когда своими глазами убедится, что Яна и Вадик – пара, у которой есть будущее, то сразу же переведется отсюда.
Это случилось за день до вылета Яны с Марса.
Каждая минута была распланирована. Вечером она последний раз составит отчет о стабильном росте и отсутствии проблем, и утром челнок помчит ее навстречу счастью или разочарованию. Если второе – Андрей будет рядом и поможет. Если первое…
Тогда его больше не будет рядом. Нет ничего хуже вида счастья любимого человека с бывшим другом. Бывшим – потому что дружить по-прежнему они не смогут.
– Ты веришь в телепатию? – спросил его Вадик, перехватив на выходе из лабораторного корпуса.
Засидевшийся за работой Андрей шел домой, Вадик просто бродил по территории в ожидании, когда вновь оживет приемник. Позади высились вплетенные в ландшафт ажурные конструкции лабораторий, впереди полностью сливалась с природой гордость Центра – созданные здесь дома-растения, что вскоре завоюют весь мир. Они вырастут даже там, где раньше о жилье подумать не могли: в пустыне, под водой на любой глубине, на других небесных телах… Под каждую задачу достаточно лишь немного доработать основу. Будущее Солнечной Системы создавалось здесь, в этих стенах. Жилье и транспорт. Что бы ни говорили, а важнее для человека нет ничего, только дом и возможность туда вернуться, причем возможность не менее удобная и приятная чем сам дом.
С реки несло прохладой, пахло прелой травой, грибами и, почему-то, мышами. Солнце давно зашло, луну затянули облака, но света от деревьев хватало, чтобы видеть все отчетливо. Старики обожали по вечерам любоваться светящимися деревьями, Андрей этого не понимал.
– Телепатия – предмет изучения науки, вера здесь ни при чем. – Ему не хотелось разговаривать, но настолько потерянным и убитым он Вадика еще не видел, поэтому остановился. Впрочем, вместо поддержки с языка сорвалась гадкая колкость: – Боишься, что в последний момент Яна передумает, согласится на местный контракт и останется в кругу космических героев?
– Просто чего-то боюсь. – Глаза Вадика глядели в никуда. – Чувствую что-то. Что-то плохое. Говорят, влюбленные связаны некими невидимыми нитями. Никогда не верил. Теперь верю.
Андрей пожал плечами и ушел. В передачу мыслей нельзя не верить – мысленными приказами успешно управляется бытовая техника, но часто требуется дублирование словами или действиями: мысли у людей слишком сумбурные, часто говорится одно, думается второе, а подразумевается третье. Взять те же двирочки – очки дополненной и виртуальной реальности для визуального присутствия в потоке. Впрочем, в обиходе они давно стали просто очками, как, например, голограмма – го-грой. Другие очки человеку, при его новых способностях, не нужны. Очки управлялись мысленными командами, но корректировать приходилось движением глаз, бровей или голосом. И разговаривали люди, кстати, по-прежнему на разных языках, оттого приходилось изучать сразу несколько, а потом, по мере надобности, постоянно добавлять новые. Когда телепатия из изучаемой области перейдет в разряд освоенных умений, передаваться будут образы и чувства, а не слова. Жизнь изменится кардинально. Языки – последнее прибежище шовинистов. Каждый, как бы ни отрицал, считает, что родной язык лучше, чем соседский. Чем? Как отвечают в бородатом анекдоте: «Да, лучше. Чем? Чем соседский». Люди станут просто людьми, понятия свой-чужой исчезнут. Их нет и сейчас, но лишь для поднявшихся над уровнем ребенка. Дети, как и раньше, играют в войнушки, «убивают» виртуальных врагов и, несмотря на то, что видят глазами и слышат ушами, все равно не понимают, что на самом деле мир устроен по-другому. С этим ничего не поделать. Первокурсник никогда не объяснит своих проблем первокласснику – у них разное видение мира. Так же выпускник посмеется над многими решениями первокурсника – у них разные уровни. В школах и на начальных курсах высших учебных заведений занятия проходят не как в древности, когда нужно было ходить в специальные здания и слушать лекции; сейчас это самообучение с виртуальным личным помощником, и каждый сам определяет, в какой форме он хочет видеть уроки и как быстро ему двигаться к экзаменам. Учебе помогают компьютерные игры с погружением в реальность, они прививают нужные навыки и дают знания, которые пригодятся в жизни. Многие игры полностью имитируют профессии, и прошедшего все уровни сразу берут на работу по специальности. Поэтому встречаются как четырнадцатилетние выпускники академий, так и пятнадцатилетние старшеклассники. Первые гордятся знаниями, но их эмоциональный фон еще не созрел, и на ответственную работу таких не возьмут. Вторые устают от насмешек сверстников, но встречаются профессии, где другие просто не справятся. Каждый человек на каждом этапе жизни находится на собственном уровне развития, это нужно принять как факт. Собственно, это и есть факт, в отличие от упомянутых Вадиком невидимых нитей. «Телепатия»! В нее верят дети, начитавшиеся сказок, и старики, которые прожили вместе по сто лет и понимают друг друга с полуслова, а то и полувзгляда. Настоящий ученый не верит, он либо знает, либо не знает, но, во втором случае, может допустить в качестве гипотезы при достаточных предпосылках. «Чувствую что-то плохое» – не основание для возможной теории, а средневековая чушь.
Размышляя об этом, Андрей ушел домой. О случившемся ему рассказали утром. Когда связь восстановилась, пришло сообщение, что на территории опытного поселка на Марсе произошла катастрофа. Живой дом защищал от перепадов температуры, от низкого давления, от космической радиации, от пылевых бурь… Много от чего. От метеорита он не спас. Прямое попадание метеорита – вещь редкая, но в условиях разряженной атмосферы более частая, чем на Земле. И неважно, маленький камешек прилетел с неба, или огромный валун. Для того, в кого попали, совершенно неважно.
Поросль будущего жилья пузырилась набиравшими вес и объем комнатами на окраине глубинного города в Долинах Маринера в районе с красивым названием Лабиринт Ночи. От станции спасателей лететь туда всего полторы минуты. С некоторых пор человеческий организм умеет сопротивляться превратностям судьбы во много раз дольше: вживленный слой защиты спасает от высокой или, наоборот, слишком низкой температуры, радиации и воздействия опасной химии, а в крови находятся микрочастицы с кислородом – когда воздух перестает поступать через дыхание, кислород пускается из них в кровоток. Метеорит попал в Яну, но не убил ее. Она могла спастись. Но…
Из-за бушевавшей второй месяц пылевой бури легкая техника не летала, и когда спасатели добрались до передаваемого вживленным чипом сигнала бедствия, нашли раскромсанное ударом, распухшее, замороженное тело. Пневмокостюм порвался, защита организма держалась долго, но всему приходит конец. Случись все это на Земле, в привычных давлении, температуре и сжигающей мелкую смерть атмосфере…
Яну доставили на лечебный уровень Долмара. Трудно было поверить, что в мире победивших нанотехнологий и генной инженерии с человеком может случиться беда. И невозможно представить, что она случится с самым близким тебе человеком.
Тело, конечно, восстановили. Но мозг…
Медицина оказалась бессильна. Нет, мозг не умер, его тоже спасли. Но не так, как хотелось бы.
Диагноз – как удар под дых. Кома апоплектическая. Реакции на внешние раздражители отсутствуют, глубина дыхания, пульс и температура снижены.
Яна превратилась в живой труп. Современная наука оживляла динозавров, печатала части тел на принтерах, успешно боролась со старостью и, при необходимости, превращала ноги в ласты, а кожу – в панцирь, но происходящее внутри мозга оставалось тайной за семью печатями. Ученые понимали, как и что происходит, но не могли ни повторить, ни исправить. Они лишь советовали.
В случае Яны Чайковской медики предлагали ждать. Дескать, может быть, когда-нибудь, при определенных условиях, возможно…
Яну вернули на Землю. Родители часто навещали ее в стационаре – заведении, которых в мире можно сосчитать по пальцам. И каждый раз, кто бы ни пришел к ней – родители, сестры, брат, гранды, друзья по учебе или сотрудники Зайчатника – в палате они встречали Вадика.
В конце концов он модифицировал живой дом, и после испытаний вживленного оборудования родители Яны дали согласие на ее перевозку в ЦПР.
Яна вернулась, как и обещала. Но вернулось только тело. Истинная Яна осталась за шторами век, потерялась в лабиринте подсознания, не найдя двери наружу.
Девушка-праздник – и растительное существование. Не укладывалось в голове.
Андрей не смог оставаться рядом. Новая работа нашлась неподалеку, в Кунгурском филиале. Старое постепенно забылось. Когда одна дверь закрывается, судьба всегда открывает другую, главное – не проглядеть. Проекты изучавшего наземную и подземную фауну биологического центра Андрею понравились. Работа оказалась не столь масштабной как у профессора Зайцева, но была не менее интересной и поглощала все время. И перспектива имелась: здесь могли дать рекомендацию в Марсианскую Академию Астробиологии.
Вчера под конец дня объявили виртуальную пятиминутку, после которой Фома Ильич, заведующий лабораторией, оставил перед собой только Андрея:
– У коллег проблема, в жилом поселке – нашествие гадюк.
Перед глазами возникла го-гра черной змеи с плоской головой, заметным шейным перехватом и ярким кончиком хвоста. Вертикальные зрачки с нависшими надглазными щитками придавали глядевшей на Андрея морде злобное выражение. Побежало описание: «Тип – хордовые, класс – пресмыкающиеся, отряд – чешуйчатые, семейство – гадюковые, род – настоящие гадюки, вид – гадюка обыкновенная…»
Губы едва сдержали усмешку: «Гадюка Обыкновенная из рода Настоящих Гадюк семейства Гадюковых» звучало как имя отрицательного персонажа из детских мультикомиксов.
«В Евразии обитает от Сахалина до Великобритании, от Китая до Лапландии, от Адриатического моря до Баренцева. Предпочитает низкие температуры, но во многих местах распространение ограничено отсутствием подходящих нор. Не перемещается далее ста метров за исключением вынужденной миграции для зимовки. Неагрессивна. При появлении человека прячется. В летнее время иногда греется на солнце…»
Сейчас именно лето. Возможно, кто-то увидел пару выводков и принял за нашествие. Так бывает чаще всего: вместо того, чтобы на минутку погрузиться в поток и получить исчерпывающую информацию, люди навыдумывают проблем, а специалисты вместо решения реальных задач на эту ерунду время тратят.
Ну, раз уж специалист – что там о выводках? Сколько змей рождается за один раз?
Андрей находился в одном из отданных ученым дальних отрогов пещеры. Помещения Кунгурского Биоцентра Наземной и Подземной Фауны, оправдывая название, частично располагались под землей. Впрочем, для совещаний в потоке было неважно, где находиться. Перед глазами открылась нужная страница: «Относится к живородящим, развитие яиц и вылупление детенышей происходит в утробе матери. В наших широтах потомство появляется в сентябре, от восьми до двенадцати молодых особей в зависимости от длины самки. Питается ящерицами, грызунами, лягушками, птенцами. Молодые змеи также употребляют в пищу насекомых».
От восьми до двенадцати. Итак, одна версия уже есть. Андрей пролистал общие сведения и сосредоточился на особенностях поведения.
«При дефиците нор и расщелин для зимовки в одном месте могут собраться сотни змей. Когда они расползаются, это создает впечатление большой скученности».
– Может быть, змей увидели, когда они выползли после зимовки? – предположил он.
Эта версия выглядела еще более правдоподобной. Большинство поступавших в биоцентр просьб о помощи вызывались человеческим фактором, а не природными явлениями.
Фома Ильич покачал головой:
– Гадюк видят сейчас, взрослых, много. Посмотри вот сюда.
Го-гра руководителя вновь сместилась влево, посередине возникла карта местности. Знакомый изгиб реки, лес на другой стороне, разбросанные вдоль берега и по холму зеленоватые пузыри…
Зайчатник!
Фома Ильич продолжил:
– Проблема ближе к нашему профилю, и коллеги просили помочь – у них все силы брошены на доводку немешариков. Ты же у Зайцева работал, у тебя там друзья остались? Заодно навестишь, в наше время люди вживую, бывает, до конца жизни не встречаются, о чем потом, надо полагать, жалеют. В общем, посмотри там, что к чему, завтра вечером жду отчет и рекомендации.
На птерике – три часа полета. Лететь не хотелось, но отказаться, когда на кону следующий этап – набор в Академию… В этом году направят кого-то одного. Андрей не хотел оставаться на Земле, отныне здесь его ничто не держало, а с Марса на астероиды и к спутникам Юпитера вслед за зондами отправлялись пилотируемые экспедиции, и ничего более грандиозного и желанного нельзя вообразить. Между мечтой и ее воплощением стояли несколько месяцев интересной работы… и полет в Зайчатник.
Яна – в коме. Мысли о ней давно остыли, боль ушла. Навещать не обязательно, и его поймут, если не пойдет. Но не встретиться с Вадиком не получится. Вадим Чайкин, «гениальный изобретатель, находка и надежда современной науки, создатель науки будущего» – как писали о нем в потоке, сделал несколько прорывных открытий, привлек дополнительных специалистов и одновременно резко скакнул в карьере – от руководителя отдела, связанного с живыми домами, до заместителя генерального, в каковом качестве и оставлен на ближайшие полтора-два года.
Зайцев улетел в командировку – на Марс, лично сдавать в эксплуатацию первый из выросших поселков. Тот самый, где случилось несчастье. До формирования атмосферы, работы над которой шли уже четвертый десяток лет, с незваными гостями из космоса будет бороться противометеоритная техника – чрезвычайщики установили вокруг Лабиринта Ночи на плато Солнца, плато Синай и плато Сирия ракетные и лучевые установки ПМО. Трагедия больше не повторится. Также Зайцев опробует выведенного для Красной планеты заврюшу, над которым в свое время поработал и Андрей. Не просто поработал, а даже назвал – именно с его легкой руки внешне неуклюжий, но быстроногий «Объект ЭСТУБ\МДдМ-1"» превратился в приятного ласкового «заврюшу». Официальные названия грешили корявостью и канцелярщиной и в разговорной речи вытеснялись прозвищами, прозвища затем уходили в народ, и зачастую ставшие общеупотребительными упрощения становились терминами. Так живые дома из-за их внешности и формата, под который они разрабатывались, стали немешариками – ушедшие корнями в землю, в каменистые трещины или в донный ил россыпи шаровидных помещений нисколько не мешали природе и вливались в пейзаж как его неотъемлемая часть. В немешариках вместо помещения для гигиены – гигиенического узла, что прежде назывался санитарным – использовали слово «гиеник». Го-гра всего пару лет назад вытеснила более громоздкое «го-грамма», в свою очередь пришедшее в язык вместо голограммы. А «птерик» сменил уж совершенно неудобоваримое «всепогодное индивидуальное экологичное средство транспорта "модифицированный птерозавр ВИЭСТ\МП-1"».
Заврюша был результатом работы над новым направлением. Когда выводили птерика МП-второго (большей грузоподъемности) выяснилось, что людям нужны не только летающие, но и наземные существа-помощники с модифицированным телом и вживленными агрегатами и системами управления. Для Земли пока успели переработать лошадь (сделали более могучей и беспилотной) и таксу (она могла пробраться в недоступные для человека норы и трещины). Впрочем, оба проекта большого распространения не получили, поскольку не предложили ничего прорывного.
Для Марса с его особенными давлением, атмосферой, температурой и силой тяжести потребовалось нечто иное. За основу опять взяли вымершего динозавра – существовавшие миллионы лет назад условия по составу воздуха и гравитации отличались от нынешних как раз в сторону марсианских. Заврюша полным именем величался «экологичное средство транспорта для использования в управляемом и беспилотном режимах "модифицированный динозавр для Марса ЭСТУБ\МДдМ-1"», и, как птерик, он предназначался для перевозки людей и грузов, существуя на подножном корме. Для этого на Марсе уже засеяли растения, специально созданные для питания будущего транспорта и, одновременно, чтобы дополнительно насыщать атмосферу кислородом.
Пока профессор испытывал на Марсе последнее творение Центра, руководил Зайчатником его «гениальный» преемник Вадим Чайкин, по прибытии обращаться с вопросами и предложениями следовало именно к нему. В таланте Вадика Андрей не сомневался, но с резким взлетом от стажера к исполняющему обязанности генерального было что-то нечисто. При Андрее Вадик сильно не выделялся. Если все так, как говорят, то трагедия Яны как-то подтолкнула приятеля, и перед ним открылись новые, неведомые прежде горизонты. Как сообщали данные из потока, после ухода Андрея Чайкин взвалил на себя обязанности целого сектора, затем возглавил отдел, упросив взять лучшего из молодых нейропсихологов, за которым профессор даже лично летал по институтам. Старое поколение, утверждал Вадик, работает хорошо, но трудно принимает новое. Чтобы наполнить стакан, он должен быть пуст. К авторитетам в науке Вадик относился пренебрежительно, многие цитировали сказанное им на конференции по изучению мозга: «В прошлом веке говорили: "Голова – предмет темный и исследованию не подлежит". Здесь я убедился, что ничего не изменилось».
Немешарики уже закрепились в двух стихиях и на двух планетах, и не за горами были новые модификации. Птерики сотнями тысяч отправлялись из питомников заждавшимся заказчикам. Заврюша при успешном испытании станет для марсиан тем, чем для землян в течение тысячелетий была лошадь, а затем покорит и другие миры, куда люди еще только добираются. Но чем бы Вадик ни занимался, в первую очередь его голова работала над одним: искала способ победить кому.
Встречаться с ним не хотелось. Но как отказаться или хотя бы перенести, чтобы (а вдруг?) командировкой к соседям за это время заинтересовался кто-то другой? Могла бы подкачать погода, но она словно издевалась: свежий ветерок лишь ублажал, а солнце жарило по-летнему, будто дело происходило не на Среднем Урале, а где-нибудь в Гоби.
Андрей вылетел затемно, чтобы успеть к началу рабочего дня, но когда глазам предстали россыпи соединенных переходами комнат-пузырей, свернул к реке и устроил рыбалку. Ноги сжимали пушистое тело, с длинной шеи и заглатываемой рыбины летели брызги. Птерик Андрея был достаточно взрослым, уже с кожистым гребнем, на земле он неуклюже переваливался на четырех конечностях, но на деревьях и на скалах показывал чудеса ловкости, быстро карабкаясь с помощью пальцев на крыльях, а в воде чувствовал себя еще свободнее – перепонки на ногах служили ластами, тело при этом скользило в плотной среде, как у пингвина. А в небе…
Это была его стихия. Птерик не махал крыльями, как бешеная утка, в полете они плавно изгибались – по короткой дуге, без рывков. Летать на нем – одно удовольствие. И намного безопаснее, чем на любой технике. Экзоскелет и реактивный ранец не дадут разбиться, да и птерику падение ничем не грозит – за несколько дней его восстановят в прежнем виде при любых повреждениях.
Внизу извивалась серая лента реки, похожая на старинную автотрассу, слева простирались заросшие хвойным лесом предгорья, вправо уходил поселок, обрамлявший ажурные полупрозрачные корпуса Центра с причальной вышкой для дирижаблей.
В поселке было удивительно безлюдно. Лишь одна девушка-купальщица взбивала перед собой воду быстрыми гребками, темные волосы свисали на плечи мокрыми прядями, на спине виднелся карман-наклейка, из него торчали водоступы – до плавания она, видимо, бегала по воде. Девушка заметила чужака и приветливо помахала рукой. Андрей тоже помахал и, собравшись духом, повернул птерика к самому высокому из лабораторных корпусов.
